Драбблы по Чёрному тюльпану

Жюльен тихо пробирается через лагерь. Тот разбит у края леса и весь как на ладони — ясной лунной ночью его видно почти как днём. Жюльен пересекает стоянку, сопровождаемый духом приключения, — воодушевляющим, будто весёлая, лёгкая и приятная мелодия. Жюльен подбирается к самому большому шатру лагеря. Его роскошность не допускает сомнений, кому он принадлежит, как и гордо вышитый на крыше родовой герб Гиёма. Жюльен на всякий случай оглядывается вокруг и мелодично насвистывает «Марсельезу». Изнутри шатра сразу же откликаются продолжением мелодии и откидывают ему полог, впуская внутрь. Жюльен улыбается и входит, пригнув голову. Внутри шатёр с высокой крышей занимает целую комнату и свободно вмещает в себя широкую двуспальную кровать; тут же в досягаемости от неё располагается подставка для шпаги с самой шпагой; напольная вешалка для одежды; напольное зеркало в искусно декорированной раме; кресло; а также дубовый сундук с металлической отделкой, используемый Гиёмом вместо стола, — на его плоской крышке стоит подсвечник, в котором горит высокая белая свеча, единственная на всё помещение. Сам Гиём одет в безусловно элегантные, но достаточно просто выполненные и удобные на вид вещи. Жюльен улыбается его облику. Видеть такую одежду на близнеце ему нравится гораздо больше, чем облачения с кружевами тонкой работы, из купленных Гиёмом для соблазнения. Гиём, помедлив, отпускает свою обычную тревожность. Он чуть улыбается Жюльену, прежде чем выдохнуть и заключить того в объятие. Жюльен обнимает брата в ответ и ласково здоровается: — Bonsoir.  — Гиём целует его в щёку, и счастливый Жюльен вздыхает. Когда Гиём отстраняется, они смотрят друг другу в глаза с немного отличающейся, но разделённой нежной преданностью — наполовину братской и наполовину влюблённой. По правде сказать, Жюльен мог бы провести ещё долгое время за одним только этим занятием. И ему приятно, что, тёплый и родной, Гиём не отпускает его сразу, как поступил бы ещё недавно. — Никто не видел, как ты вошёл? — Это первое, что спрашивает Гиём, вместо слов приветствия. — Нет, кажется, все уже спят у себя. Гиём кивает. — Très bien. Ради осторожности тебе нужно будет вернуться к себе под утро. Жюльен в этот момент уже начал снимать с себя куртку, чтобы повешать её на вешалку, но тут поворачивает голову к Гиёму и уточняет: — А? Значит, мы не будем спать вместе? Жюльен понимает, что Гиёму, с его опытом тайных связей, лучше знать, как устраивать такие встречи. Но ему хочется быть ближе к брату. И кроме того, за те три раза, что они были вместе, у Жюльена сложилось впечатление, что Гиёму и самому важно, чтобы от него не уходили, воспользовавшись им, как оно, похоже, происходило с его свиданиями в прошлом. Гиём хмыкает. Он бросает многозначительный взгляд на Жюльена с того места, где разбирает постель. — У нас есть много других вещей, которыми можно заняться, помимо сна… Une foule de choses, en effet. И, как всегда в таких делах, слишком мало времени. Гиём скидывает пурпурное покрывало с кровати на кресло. Жюльен слышит за обычным уверенным и внушающим уверенность тоном брата какое-то неправильное чувство и хмурится. Из-за этого ощущения чужой не то спешки, не то тоски, освободившись от верхней одежды и теперь готовый к их с Гиёмом приключению на двоих, Жюльен подходит к Гиёму и деликатно кладёт руки на плечи брату, — почти что одни только кончики пальцев. Но даже и так Жюльен чувствует внутреннее напряжение близнеца. Гиём спрашивает: — Да, что такое? Жюльен серьёзно и внимательно смотрит на Гиёма, который, в свою очередь, тяжело и как-то уязвимо смотрит на него в ответ. Жюльен задирает брови для убедительности и надеется, что достаточно хорошо справляется с напрашивающейся нервной улыбкой и тревожно взбегающими вверх интонациями, когда говорит ему: — Я просто хотел сказать, что времени будет в достатке, когда мы прибудем в Испанию. Ещё сотни и тысячи ночей. У нас будет целая жизнь, Гиём. Жюльен верит в то, что говорит, всей душой. Он просто знает это, как знает, что они с Гиёмом любят друг друга. Гиём ничего не отвечает, только кивает. Он ухмыляется Жюльену уголком губ, чтобы ободрить его, но между его бровей по-прежнему пролегает резкая, красивая, но трагичная складка. Тогда Жюльен моргает и, приобняв брата за челюсть, прижимается губами к зажившему шраму у него на щеке. Чмок. Гиём весь застывает. Жюльен заглядывает ему в глаза: — И, ты знаешь, — мягко улыбается Жюльен, — она начинается сейчас. Вслед за этим Гиём вздыхает, закрывает глаза и целует Жюльена в губы, придерживая за затылок и поглаживая брата по нему. Жюльен выдыхает в поцелуй и обнимает Гиёма под лопатку и, едва касаясь пальцами, гладит его по раненой щеке. Жюльен очень быстро оказывается захвачен тем, как Гиём целует его, — неглубоко и ненастойчиво, но чувственно и очень приятно. Будто они оказывают друг другу высокое одолжение, и никто и никогда прежде не целовался так, как это делают они. Жюльен про себя думает о том, что наверное это означает, что они действительно близки. И прилежно отвечает с потяжелевшим от нежности сердцем. Жюльен ожидает, что Гиём сразу станет подводить его к тому, чтобы они тщательно исследовали друг друга. Но Гиём уже вскоре прерывает их, чтобы обнять его за шею. При этом он похлопывает Жюльена по спине несколько раз, и рефлекторно обнимающий его в ответ Жюльен не сразу понимает жест. А все-таки поняв, едва удерживается от поражённого возгласа: «Ох!», который был бы сейчас совершенно неуместен. Гиём обнимает его как лошадь, как Вольтера. Жюльен откладывает это понимание о Гиёме и его одиночестве про себя. Он уже усвоил, что прикосновениями Гиём часто случайно выражает то, что затрудняется выразить иначе. Пользуясь тем, что они не заняты поцелуем, Жюльен обращается к Гиёму, тише и ниже, чем до того: — Гиём… — Жюльен старается вложить в имя брата то, насколько сильно любит его. Avec ses qualités et ses défauts. Жюльен не успевает взглянуть на Гиёма, потому что тот снова привлекает его к себе. Сквозь поцелуй Жюльен не сразу чувствует, что Гиём плавно разворачивает их, чтобы опустить на кровать, — пока Гиём не давит ему на плечи. От этого неожиданного отстранения Жюльен удивлённо выдыхает и открывает глаза. Аккуратно уложив его на постель, Гиём замирает над Жюльеном, упираясь руками в кровать и глядя на него сверху-вниз. Жюльен смотрит на него из-под полуопущенных век и медленно улыбается. Его тянет пошутить, придумать какую-нибудь очаровательную остроту, чтобы заставить Гиёма хотя бы тепло хмыкнуть, — но он не может сосредоточиться от чувств. И уж тем более, когда Гиём прижимается лбом к его лбу, пока ещё сдерживаясь и не целуя снова. Жюльен чувствует, как Гиём сперва обнимает его под затылок ладонью, — а после двумя движениями развязывает ленту у него в волосах. В ответ Жюльен гладит Гиёма по спине и плечам — и зубасто и игриво улыбается, — но вместо нетерпеливо предвкушаемого им продолжения ласк получает от Гиёма ухмылку. — Один момент. — Гиём отстраняется, чтобы, как Жюльен через секунду понимает, потянуться потушить свечу, оставшуюся гореть на сундуке поблизости от кровати. — Зачем ты это делаешь? — любопытствует Жюльен, ссылаясь и на предыдущие разы, когда они были вместе и Гиём делал то же самое. — Темнота обостряет ощущения. — А… они не могут быть слишком сильными? — Могут, — бодро соглашается Гиём и задирает брови, перед тем, как выразительно подытожить своим аристократским остроумием: — и как раз после таких моментов нам и приходится делать перерыв. Когда единственный источник света в шатре гасится Гиёмом, он и Жюльен оказываются окончательно помещены в его domaine. Стены шатра ещё долго отражают звуки поцелуев, шорох одежды и постельного белья, тихие на грани слышимости постанывания Жюльена, отрывистое дыхание Гиема и короткие фразы, которые нет-нет звучат между ними.