ID работы: 10924230

По дороге в огонь

Слэш
NC-17
Заморожен
460
автор
Размер:
282 страницы, 25 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Разрешено копирование текста с указанием автора/переводчика и ссылки на исходную публикацию
Поделиться:
Награды от читателей:
460 Нравится 274 Отзывы 126 В сборник Скачать

Глава 6 | Связь | I

Настройки текста

Встань и иди! Иди ко мне, смерти больше нет, Тавифа. Встань и шагай! Шагай за мною, из камня по камню, За мной, за мной, Тавифа. ♪ Мельница — Апельсиновая баллада ♪

Ничего не происходит. Не звучат чужие шаги, не заносится топор над горлом. Ожидание растягивается тугой тканью, никак не порвется, звенит в ушах. По горлу с легким покалыванием ползёт ощущение скорой встречи острого лезвия с кожей, маленькие иголочки уходят глубже, перехватывают дыхание, которое вот-вот должно оборваться хрипом, залиться кровью, вздрогнуть в предсмертной судороге. Джордж надеется, что кровотечение убьёт его до того, как опалённый нехваткой воздуха разум взвоет, прося вернуть решение сдаться назад. Будет слишком поздно, сожаление встанет колом в сердце, уведёт в могилу с муками, слезами и ужасом. Умирать по-прежнему страшно. Но желанно. Контраст двух мыслей делит всё сознание пополам, меж ними лежит четкая граница. Перейди на другую сторону, измени свой выбор, это легко, иди по правильному пути. Пути, который диктует тебе мораль, вшитая в тебя с детства, говорящая, что жизнь — самое ценное, что тебе было дано. Но Джордж страдает. Он готов умереть, лишь бы его муки наконец прекратились, лишь бы уже не дышать, ощущая горечь под ключицей. Жить больно, невыносимо, это терзает голову сотнями ран, рвёт на клочья. Так и не долго до сумасшествия. Безумной сейчас кажется мысль взять свои слова назад и взмолить о пощаде, а не покорное принятие собственной участи. Какие-то из приоритетов Джорджа определённо пошатнулись, те, что у самого основания, а за ними упало всё остальное. Джордж днём ранее и Джордж сейчас — совершенно два разных человека, оба умирающие в этот момент. Прошлое растворилось, задыхается, помутнённый рассудок переворотил все представления о правильном и неправильном. Настоящее готово уйти под землю прямо сейчас, ждёт. Ждёт. Клэй подходит ближе. Занесение топора над горлом слышится дуновением лёгкого ветерка. С закрытыми глазами представляется картина, как поднимается лезвие. Джордж вздыхает в последний раз. Глубоко, так, что поднимаются грудь с животом. Выдох немного шумный, опустошающий. После него тянет вдохнуть вновь, но Джордж намеренно задерживает дыхание. Тишина. Тьма. Пропасть под ногами. Шум ветра в ушах, ты падаешь. Обдает холодным предвкушением, разливается по груди. Видно конец. На дне пропасти острые пики. Секунда. Две. Потная ладонь кладется на лоб. Джордж резко вздыхает, вздрагивает в плечах и замирает. В сердце смешивается своё смирение с чужими беспокойством, жалостью и виной. Тепло чужого тела совсем лёгкое, ощутимое, Клэй рядом. — Я могу тебе помочь, — звучит как-то сипло, вымученно, с дрожью, едва не запинается на слове. Джордж, блять, не понимает, посмертная эта галлюцинация, или он всё ещё действительно жив. Сердце бьётся. Отголоски чужого дыхания доходят до подбородка. Нога болит, пить хочется до ужаса. Река шумит вдалеке. Река! Он дошел! Джордж резко открывает глаза, дышит как зверь, широко раскрывая ноздри. Сталкивается с виноватым взглядом янтарных глаз; смешной куцый хвостик грязно-светлых волос свисает с плеча. Клэй сидит на корточках, смотрит сверху-вниз, чуть склонив голову; кладет ладонь тыльной стороной на лоб, пытаясь смерить температуру тела. А где-то совсем рядом течёт река, ради которой и был проделан весь этот путь. Крохотное пламя надежды зажигается вновь: поднимается из-под углей, освещает, прогоняет тьму вокруг себя, и чёрный монстр зло рычит над головой, напуганный светом. Даже если бы Джордж и захотел сейчас пойти, то не смог бы. Слабость сковала всё тело, легла сверху как огромный камень, пригвоздив к земле. Удручает неудачная попытка поднять руку с ощущением деревянных кусков и опилок вместо мышц. Ты же сдался, Джордж, зачем пытаешься встать? Клэй убирает руку ото лба и напряженно сводит брови к переносице, то ли ожидая ответа, то ли пытаясь понять, что, кроме ноги, загоняет сейчас Дэвидсона в глубочайшую могилу. Топор находится в его левой руке, не лежит на земле, не занесён над горлом, как будто Клэй ещё не уверен, действительно ли поможет умирающему калеке. Его присутствие мешает вновь закрыть глаза и уйти во тьму, будто Джордж сидит в колодце, и зацепился против своей воли за верёвку, ему сброшенную. Верёвка прочная, толстая и жёсткая, держит, терпеливо и стойко ожидая, пока по ней поднимутся. Джордж честно пытается отпустить её, но пальцы вцепились и затвердели. Веснушчатое лицо Клэя не выглядит грозным как в воспоминаниях. Оно напряжённое, со складкой над переносицей, с поджатыми губами, но мягкое. Напоминает родителя или старшего ребенка, склонившегося над младшим. С первого взгляда кажется, что на тебя злятся. За проступок какой-нибудь, за то, что ты сделал, и что привело тебя к травме. Родители в таких ситуациях обычно причитают, кажется, что вот-вот отругают, но на самом деле сильно беспокоятся, вот-вот обнимут и успокоят. Старшие дети же сами пугаются не меньше тебя, волнуются, толком не знают что делать и чувствуют себя неловко. Клэй похож на старшего брата, беззвучно вопрошающего: «Всё хорошо? Ты можешь встать?». Если бы ему в затылок светило солнце, то он был бы похож на яркую надежду, готовую помочь, пригреть у себя, утешить. Хотя, он и сейчас похож. Янтарные глаза точно два солнца, две звезды, не холодные и далекие, пронзающие огнями в ночной тьме, а тёплые, мягко погружающие в себя как вода. Почему вдруг он, трибут, незамедлительно напавший в прошлый раз, проявляет милосердие? Почему холод и желание убить сменилось на беспокойство? На него повлияла связь родственных душ? Только что он казался врагом. Настоящим, скалящимся как волк, с острым топором (и клыками), готовый порвать в клочья, ведущий холодный расчет, желающий победить, как и все, на Играх. Но сейчас он предстал обычным человеком, не смертью с косой, не мечом, чей кончик утыкается в кадык. Человеком, готовым помочь, испытывающим вину за что-то, — Джордж её хорошо чувствует, — у которого скребут кошки на душе. Человеком, вселяющим надежду. Между двумя частями разума всего один шаг, верно? — Воды, — слабо просит Джордж, точно зная, что сам не встанет. Вера в благосклонность других людей пошатнулась с самого начала, и думается, что будет проще помочь встать калеке, довести его за руку до реки, окунуть в неё лицом и оставить так. Зачем кому-то возиться с незнакомцем, когда по тайге где-то бродят «лисы»? За помощь засчитается, может, Джордж даже не упадет головой под воду и не задохнется, слабый, как жухлый листочек. Но Клэй кладет топор на землю, снимает с себя рюкзак, достает оттуда однотонную серую металлическую флягу и открывает её. — Как долго ты не пил? — в его голосе звенит сталь, натянутая нить, можно было бы подумать, что Клэй нисколько не доброжелателен, однако его эмоции лежат на сердце, говорят об обратном. — С начала, — хрипит Джордж, не сводя взгляда с фляги, как будто она — протянутая рука утопающему, спущенная в колодец верёвка, свет в тёмном тоннеле, в конце-концов. Спасение, жизнь, шанс встать и бороться дальше — как много подберется сравнений для простой жестянки с не менее простым содержимым внутри? Клэй кладет свободную руку под затылок Джорджа, медленно приподнимает его голову, стараясь не давить пальцами в кожу. Ладонь у него сильная, но дрожит в запястье от напряжения. Горлышко фляги касается нижней губы, первый жаждущий сухой глоток ощущается как спазм, со вторым прохладная жидкость наконец увлажняет язык, Джордж дрожит и чуть не давится. Вкус воды забытый, свежий, пробуждающий нечто светлое внутри, зажигающееся целым пламенем, что перебрасывается с желудка на голову, охлаждает, не нагревает ее. Облегчение разливается по венам, пытается выгнать слабость. Жажда стискивает сильнее, опутывается жёстким ремнем вокруг горла, Джордж точно знает, что сейчас выпьет абсолютно всё до последней капли, напьется вдоволь за долгое сухое время. Не успевает он начать, как после первого влажного глотка флягу отнимают ото рта. Джордж чувствует, что сейчас разревётся как обиженный ребёнок, у которого отобрали погремушку. Вот так подло обнадёжили, воодушевили отбросить все чернеющие затаившимся клыкастым монстром мысли, наконец вспомнить как сильны страх смерти и желание продолжать жить, стремиться к целям, бороться, чёрт возьми! Зачем, почему голову аккуратно, — перед глазами всё равно всё кувыркается и кружится, пузырь тошноты ухает где-то в животе, — кладут обратно на землю, убирают руку из-под затылка? Это всё?! — Нельзя много пить за раз, — поясняет Клэй, видимо, ощутивший волну чужого страшного недовольства, — не то вырвет. Джордж было порывается протянуть руку к фляге, нетерпеливо сглатывает пену вместо слюны во рту, уже становится безумным от мысли попить любой ценой, но Клэй кладёт свободную руку на его грудь, как бы прося не вставать. Он даже не давит, не прижимает к земле, но все попытки воспротивиться сдувает ветром и уносит куда-то далеко-далеко в туман. Джордж по-прежнему слаб как физически, так и морально, и сейчас не разберешь, что конкретно заглушил Клэй одним таким движением. Мысль опять сдаться больше не звучит как что-то страшное, всего лишь просит закрыть глаза и окунуться в мягкую полудрёму, восстановить силы. Присутствие рядом трибута с оружием не страшит, не мешает, даже… наоборот? Какое-то странное чувство безопасности селится в голове, совершенно чуждое на фоне полного недоверия к тому, кто фактически обрёк тебя на смерть и причинил столько боли. Джордж и не заметил, когда расслабился и закрыл глаза. Из-за ладони на груди собственное сердцебиение звучит громче. Клэй вновь дал попить через какое-то время. И ещё раз, тоже с паузой. Помог подняться, подставляя своё плечо, терпеливо подождал, пока негнущиеся ноги наконец твёрдо встанут на землю, повёл куда-то, опасливо озираясь по сторонам и держа топор в руке. Все это ощущается, как дрёма: время плывет, чужие действия размываются, пропадает счёт на минуты, остаются только промежутки времени, когда открыты глаза. Джордж чувствует себя немного лучше, долгожданная вода смывает за собой всю черноту из разума, сглаживает острые иглы в теле, дышать становится как-то проще, но голова всё ещё кружится и болит. Размышлять над произошедшим сложно, да и не хочется. В сон клонит. Очень сильно. Тянет уснуть прямо так, шагая по туману, облокотившись о чужой бок. Джордж ощущает себя мотыльком, который летит на свет в холодной ночи, не видя преград, врезается в лампу и чувствует, как согревается (сгорает на последних секундах жизни). Клэй тёплый. Тепло убаюкивает. Он что-то говорит, чуть толкая. Наверное, Джордж опять закрыл глаза и запнулся о свою же ногу.

-• • •-

Дождь барабанит по камням. Маленькие капли падают сверху у входа, образуя лужицу. Туман снаружи становится ещё гуще, а тот, что в голове, сонный, потихоньку исчезает. Джордж упирается больной ногой в стену — замшелый и потрескавшийся валун. Спиной чувствует холодную землю; сверху, почти касаясь волос, тянутся толстые корни дерева. Он сидит, обняв себя, в тёмной расщелине, похожей на маленькую пещеру, глаза слипаются. Всю дорогу до этого места он почти что спал, помнит только тепло и то, как начался дождь. Первые холодные капли затекли за шиворот, вторые попали на нос и брови, с третьими поток воды с неба начал увеличиваться, пока постепенно не превратился в ливень. Джордж в это время уже, прислонившись щекой к каменной стене, был в расщелине, в которую его привел Клэй. Льющая как из ведра жидкость снаружи не вызывает желания выйти и встать, подняв голову, с открытым ртом, — слишком слабо тело, да и фляга за весь проделанный путь почти опустела. Отголоски душащей жажды всё ещё терзают горло, однако сейчас Джордж чувствует себя немного лучше, чем утром. Слева у стены, сжавшись в комок, сидит спиной к Дэвидсону Клэй. Дремлет ли он, смеряет ли камни у своего носа взглядом — не понятно. На его душе бродит что-то густое и тёмное, давит, нечто вроде смеси из вины, сомнений, неуверенности. Его эмоции можно едва ли не потрогать, да и его самого, если вытянуть руку — расщелина совсем маленькая и тесная, встать в полный рост не получится. Клэй заправляет себе за ухо выбившуюся из хвостика длинную прядь волос, поджимает колени к груди — всё-таки не дремлет. Джорджу удается сморгнуть пелену с глаз, разум проясняется. Шум ливня расслабляет, но холод сковывает всё тело, заставляя вздрогнуть. Только на ноге теплеет рана, согревает совсем немного. Жалеет ли Клэй о своём решении? — вдруг звучит вопрос в голове, — Прокручивает ли мысль об убийстве? Грудь сжимает страх, словно большая змея. Треугольная её голова будто бы исчезает под боком, ползёт по спине, собираясь опутать ещё одним кольцом. Мысли о надежде, светлой, тёплой как трибут, подставивший своё плечо вопреки цели победить, окрашиваются в синий, тлеют чёрным на концах. Чужие сомнения стали своими собственными, превратились в дрова, которыми подпитывается пламя. Острый топор лежит у груди Клэя, как и его рюкзак (щит куда-то пропал), начинает казаться, будто он ждет момента, чтобы схватиться за топорище и рассечь чужое горло одним ударом, убить противника первым. Думает ли он об этом? Ждёт ли удара в спину от беспомощного, слабого трибута позади себя, который жив только потому, что к нему проявили милосердие? Чёрт возьми, Джордж же мог умереть. Прямо там, на земле посреди тайги. Позабыв свой сильнейший страх смерти, неизвестности, что ждет после, забыв сожаления о не достигнутых целях. Ручеёк жизни, текущий в нем, совсем обмелел тогда, почти… пересох, как сам Джордж. Вода смыла за собой чёрного монстра, прогнала змею отчаяния, что мешала вздохнуть полной грудью, воскресила. Вместе с жизнью вернулись прежние страхи, сейчас опутывающие сердце колючими ветвями. Джордж искренне не хочет умирать, он был всего в шаге от этого, нога зависла в воздухе над могилой, глубокой, тёмной и пожирающей, упадешь — не вернешься никогда. Он боится оказаться рядом с ней вновь, заглянуть в неё, не увидеть дна, поскользнуться на мокрой земле, и… Плечи дрожат. Джордж замирает, сидит тихо, как мышка, дыхание прерывистое. Старается не подать виду, что он здесь, как тогда, в подлеске рядом со «львицей». Опасность пройдет мимо, не заметит. Обманчивое чувство, потому что опасность никуда не идёт, знает, что рядом другой трибут, сидит на расстоянии вытянутой руки. Джордж понимает, что боится Клэя. Что можно сделать против него, если топор вновь окажется в его руках? Взвизгнуть, закричать? Попросить пощады? Да, конечно, в прошлый же раз это сработало! До раны на ноге, до боли, до мучений, мыслей о желанной смерти! Сработало! Клэй беспощаден, ловок и гораздо сильнее! Он как тихий омут, в котором водятся черти, и на уме у него гуляют тучи. Передумает, встанет, занесёт топор над горлом… ! Джордж вдруг ловит на себе его взгляд. Испуганно поворачивается, встречаясь с янтарными глазами. Клэй смотрит на него. Почти не моргая, в душу. Он чувствует страх. Джордж вжимает голову в плечи. Кисти рук дрожат, пальцы нервно сминают ткань штанов под собой. В один миг благодарность за помощь обратилась в жгучие иссиня-чёрные языки пламени. Недоверие, пережитый ужас, боязнь смерти в лице других людей — всё смешалось, скомкалось, превратилось в стрелу с длинным наконечником, метит в сердце, попадает. Страх как отрава течёт по венам, холодит. Джордж ловит себя на мысли, что похож на маленькое насекомое, которое подбили полотенцем, беспомощно болтающее лапками на полу, пытающееся сделать взмах отказавшими крыльями. Такой же маленький, глупый, в последние дни живущий на поводу собственных чувств, а не ума. Почему это произошло? Неужто лик смерти, почти склонившийся над ним, лежавшим в лесу, напугал до глубины души? Заставляя выживать, убегать как напуганный заяц от любого подозрительного шороха, лишь бы больше не оказаться над собственной могилой? Джордж действительно одичал, сошел с ума. И Клэй кажется ему хищником, пробующим на вкус чужой страх. Дорога по звериной тропе действительно привела в волчье логово, тёмное, тесное, сырое от дождя. Джордж попросил у волка воду, взамен тот потребует чужую жизнь, вот-вот оскалит свои белые клыки, чтобы перегрызть глотку! Клэй приоткрывает рот, чтобы что-то сказать, но слова не сходят с губ. Его глаза округляются, в них видно осознание, зрачки сужаются. Поджимая губы, он отводит потяжелевший взгляд в пол. Брови сводятся к переносице, отражая на лице не злобу, а что-то очень печальное. Джордж чувствует не желание убить, не холодную сталь вместо чувств, а такой же огонёк внутри чужого сердца, искрящий вместо страха… Виной. Очень глубокой, затягивающей, наливающей грудь доверху. Такой тяжелой, что сбивается дыхание. Джордж резко выдыхает через рот, делает судорожный вздох. Страх будто выгоняет порывом ветра, будто выливается ведро холодной воды на голову, отрезвляя. Если бы Клэй хотел убить, то не стал бы отдавать свою воду. Не стал бы приводить в, очевидно, своё убежище. Мог бы оставить там, в тайге, не церемонясь с калекой, таща его, засыпающего, на своем плече. Не чувствовал бы, в конце-концов, вину, поняв, откуда столько иррационального страха. Но он сомневается. В своём решении, Джордж уверен в этом. Наверное думает, правильно ли поступил, пренебрегая своими шансами на победу в пользу трибута, что уже готов был сам закопать себя в могиле. А действительно, зачем он сделал всё это? Знает ли сам причину? — Почему, — голос сиплый, дрожит, — ты помог мне? Клэй отрицательно мотает головой, не желая отвечать. Отворачивается, сжимаясь в ещё больший комок, чем до этого, и явно не от холода снаружи. Джордж прав.

-• • •-

Ливень не затихает. Капли смешиваются в стену из воды, размазывают силуэт леса за собой. Первый витиеватый яркий всплеск тянется к вершинам деревьев, через несколько секунд доносится рычащий гром. Пробивается сквозь пелену в ушах и лёгкое головокружение, Джордж вздрагивает. Желудок сводит, урчит. Недавно сделанный небольшой глоток воды не глушит голод, во рту скапливается (все еще немного пенистая) слюна. Взгляд сам оказывается прикован к похожему на светлую кору дерева кусочку в руках Клэя. Он держит это в руке, кусает, отрывая несколько волокон и жует. Неловкость между ними всё ещё можно потрогать пальцами, будто упереться в непроходимую стену, потому язык не поворачивается попросить немного… чего бы это ни было, но съедобного. Наверное, Джордж выглядит так, словно загипнотизирован, пялится почти не моргающим взглядом в чужой поздний обед. Мысли о голоде получалось успешно игнорировать, пока перед носом не начали кушать! Ещё и с нескрываемым аппетитом, от кусочка скоро ничего не останется! Это что, назло, специально?! Видимо, почувствовав укол чужого недовольства, Клэй косится на Джорджа с видом пойманного врасплох зверька. Дэвидсон переводит очень голодный взгляд с остатков кусочка на янтарные глаза, не моргая, язык по-прежнему не поворачивается просто попросить. Клэй пытается понять, чего от него хотят, хмурится, пронзительно смотрит в ответ, щурится. Ещё один гром, тише, чем прошлый, раздается снаружи. Вода капает с потолка у входа, образуется небольшая лужа. Клэй медленно, неуверенно убирает кусочек ото рта и, ничего не говоря, протягивает Джорджу. Тот принимает, вытирает пальцами часть, которая была между чужих зубов. Благодарность, большая, горячая, распустившаяся цветами в сердце, звучит вместо слов. На лице, наверное, пляшет настоящее счастье, которое быстро затухает, сменяется морщинками на переносице и под глазами. Джордж надкусывает, чувствует что-то очень, очень кислое, вместе с тем почти безвкусное и деревянное на языке, не торопится жевать. Как вообще можно это есть с таким аппетитом? Голод, конечно, не тётка, пирожка не поднесёт, прожевать-проглотить всё-таки приходится, кривясь как от лимона. В груди теплятся чужие смешинки. Джордж по-детски зло косится на Клэя, старающегося сдержать наползающую на уста улыбку. Смешно ему! Ещё, поди, скажет, что у него таких полон рюкзак и ничего другого нет, и расхохочется на всю тайгу, увидев на то реакцию Джорджа! Неловкость в воздухе ненадолго перестаёт быть ощутимой. Клэй ухватился за момент развеять собственные тревоги на груди и сейчас по-доброму щурится на недовольно сморщившегося Джорджа. А тот уже начинает думать, что его догадки насчет содержимого чужого рюкзака оказываются верны. Мысли наполнены наигранным ужасом, предчувствием скорой катастрофы, звучат как проклятие с чужих уст, обрекающее на голодную смерть по причине отсутствия нормальной еды у второго трибута. Нет, правда, он не мог набрать каких-нибудь ягод, например? Вытащить из глубин леса что-нибудь необычное, но вкусное, наверняка знает же тайгу, как свои пять пальцев! Почему именно это? Вообще, что это? Кора?! Мысли не пугают, не звучат, как взмах меча над горлом, впервые за долгое время факт смерти от голода показался смешным. Джордж, кажется, заражается настроением Клэя и с видом вселенской обиды отворачивается от него, чувствуя пляшущие как бесята чужие огоньки веселья в груди. Раскат грома звучит вдалеке.

-• • •-

День сейчас или уже вечереет? Ливень немного утих, превратившись в простой дождь, но угрюмые тучи по-прежнему закрывают всё небо, солнца не видно. Гроза, кажется, прошла мимо, если гром и слышно, то совсем глухой, вдалеке. Джордж пытается не заснуть. Почему-то сонливости совершенно не мешает ни недоверие к трибуту позади, ни стук капель дождя. Монотонный шум даже убаюкивает. Из-за сырости камня вокруг кажется, что, уснув, ты больше никогда не проснешься. От переохлаждения, например, или потому, что промучаешься всю ночь в болезни, только под утро отдав концы. Нагреть одежду теплом собственного тела получается с трудом, хоть Джордж и старается не двигаться, чтобы не потерять тех крох, которые не дают ему превратиться в ледышку. Пальцы немеют, особенно на ногах, засыпаются песком при малейшем движении, колют, если попытаться разогреть. Неприятно. На ум приходит недавнее воспоминание, то, где Клэй подставил своё плечо и привёл сюда. Из-за него рождается сонная, глупая мысль прижаться к чужой тёплой спине. Очень наивно думать, что тебя не оттолкнут. Всё тело вздрагивает, покрывается мурашками кожа. Только рана продолжает гореть, не передавая тепло дальше по ноге. Джордж придвигает колени ближе к груди, позволяет слипающимся глазам сомкнуться. Ни сна, ни облегчения нет. Просто стало темно. Внутри, в душе, определенно что-то поменялось, треснуло как защитная скорлупа. Трещина легла ещё на Жатве, разрасталась, дала раскол только сегодняшним утром, предстающим в воспоминаниях тем кошмаром со смехом и ржавчиной. Интересно, что это значит? Кошмар появляется раз за разом вместо памяти, заменяя собой пережитый ужас. Джордж уже не может вспомнить, где и как лежал, что видел, помнит только почерневшее небо и привкус ржавчины на языке. Воздух был тяжёлым, дышать было трудно, в ушах стоял шум, смешанный с громким карканьем и ветром. И весь этот кошмар не покидает чувство, словно нечто очень страшное и злое идет по твою душу. Приближается, а ты не видишь. Смерть ли? И видение рассеивает взгляд янтарных глаз, точно две звезды, два факела в темноте. Приводят в чувство долгожданный глоток воды и тепло, с сердца будто убирают тяжеленный камень, который вот-вот бы его раздавил. А потом всё снова погружается во мрак. Джордж никак не может определиться со своим отношением к Клэю. Он одновременно и родственная душа, свет во тьме, и безжалостный трибут, из-за которого кошмар почти претворился в жизнь. Стал бы отличным союзником, товарищем, — в одиночку Джордж в любом случае умрет, — но также может стать страшнейшим врагом, страшнее «лис», потому что ничто так не ранит, как чувство пустоты внутри от осознания, что предначертанный тебе чем-то свыше человек хочет тебя убить. Хотел. Как сам Клэй относится к Джорджу? Помогает из жалости и сжирающей изнутри совести и оставит одного, когда помощь больше не потребуется, или… ? Джордж хмурится. И правда, а что «или»? Чем калека из Третьего Дистрикта может быть полезен в качестве союзника? Крапивы набрать недалеко от убежища? Да смешно же! Можно, конечно, привести его к Рогу Изобилия, каким-то образом избежав по пути «лис», приставить к столу зачарований, дать топор и подождать чуда, но дело это не выглядит возможным. Как и союз двух трибутов, насильно связанных какой-то чушью про родственные души. Холод становится всё ощутимее и ощутимее, странное тепло течёт по телу от раны на ноге, не согревает, голова вот-вот расколется от боли. Сон, конечно же, идти не хочет, выгнанный прочь внезапно проявившим себя недомоганием. А так хотелось ненадолго забыть все чувства, немного поплавать во мраке. И всё равно уже на трибута с топором за спиной — пусть убивает, если передумает играть в благодетеля. Усталость перевешивает все тревоги, давя на разум, как слой могильной почвы давит на гроб. По виску скатывается капля пота. Джордж нехотя смахивает её и ловит себя на тяжелом дыхании. Слабость опять течёт вместо крови, мешая сделать движение без ощущения, словно на всё тело навесили с десяток тяжеленных гирь. Неутешительные мысли о болезни прокрадываются в голову, а вместе с ними под ручку пляшет сарказм, говоря про канаву, которую стоит найти до смерти. А то некрасиво получится: помирает как бродячая шавка, да не в канаве! Джордж пытается смерить температуру тела ладонью, прикладывает её к немного влажному лбу и из-за холода кисти руки не понимает, повышена она или нет. Прикладывает тыльной стороной, запястьем и, кажется, что-то чувствует. Видать, мать-судьба решила, что для полного счастья не хватает горячки, чтоб та обезвожила и так не здоровое тело вновь. Мириться с этим фактом Джордж не хочет, ведь смерть опять будет долго и мучительно идти к нему, намеренно замедляя каждый шаг и иногда топчась на месте, а после издевательски махать лезвием косы у горла, будто никак прицелиться не может. Проклятая старуха. А что делать? Переступать через себя, свое недоверие и страх, просить помощи у Клэя? И что потом? Ну отстрочит Джордж неизбежное на несколько суток, пока не поправится до состояния «стоять может» и не окажется опять в лесу как шавка, которую выгнали из дома на съедение волкам. Все равно же встретится с костлявой бабкой в чёрной мантии, может, скажет ей пару ласковых, если язык от жажды не отсохнет к её приходу! Сарказм прошел мимо, надолго не задерживаясь. На его месте опять начинает клубиться пустота, съедающая всё вокруг себя. Джордж скоро начнет рвать волосы у себя на голове от неопределенности: то он желает смерти, то боится её как дикий зверь — огня, и относится он к Клэю то как к надежде, то как к убийце. Хотя, последнее все-таки превышает. Росток недоверия раскрывает первые два листка, Джордж молчит, смирившись и пустив всё на самотек. Горячка и сама пройти может, верно?

-• • •-

Сон сразил неожиданно. Перед глазами стоит пелена, сердце быстро стучит в груди — пробуждение по-настоящему напугало. Вокруг тихо, едва слышно, как дождь моросит. По углам пещеры плывут синие тени. Две белые точки-звёздочки на почти чёрном небе выглядывают из-за туч. Джордж отлипает от стены и сразу же чувствует последствия такого сна: мышцы шеи воют, будто их кто-то очень сильно растянул, голова кружится, по телу ходит туман, смешиваясь со слабостью, мешает встать. Холод не чувствуется, будто во время сна чем-то укрыли, но ни одеяла, ни чего-нибудь ещё рядом нет. Клэя тоже нет, как и его вещей. Джордж трёт глаза, пытаясь прогнать с них пелену, понимает, что уснул днём и сейчас, скорее всего, поздняя ночь. Сновидений он не помнит, наверное, не снилось ничего, и во второй раз вряд ли уснет, хотя хотелось бы пропустить ещё несколько часов до рассвета. Вязкая чернота вместо силуэта леса пугает, в её глубине чудятся дикие животные. И Клэй, у которого вообще-то есть топор для обороны, будто специально ушел невесть куда. Что его, интересно, потянуло выйти на прогулку в такое время? И надолго ли? Джордж садится удобнее, опирается спиной о земляную стену и, не сводя глаз, смотрит в лес. В пещере намного спокойнее, чем под сосной. В груди селится чувство защищенности, хоть и ничто не помешает потенциальному противнику пролезть через довольно широкую трещину, представляющую из себя вход. У него за весь прошедший ливень успела накапать лужа, уходящая ручейком внутрь. К ногам Джорджа ручеёк превратился в крохотную лужицу, в которую с потолка продолжает капать. Крышу этому месту заменяет поваленное дерево, уже обросшее чем-то похожим на мох. Ствол, на удивление, прекрасно закрывает от внешнего мира, нигде нет щелей, через которые можно было бы разглядеть небо. Хорошее убежище, гораздо лучше простого подлеска. Отсюда не хочется выходить даже из любопытства. Джордж впервые за последние несколько суток ощущает себя комфортно, пусть и сидит в каком-то тесном, твёрдом и неудобном для сна месте. Ничто не переплюнет блуждание по лесу в компании мошек. Жажда, не такая страшная как утром, робко напоминает о себе. Фляги нет, поэтому придется потерпеть. Джордж вдруг осознает, что благополучно уснул в метре (если он тут наберется) от Клэя, и тот его никак не разбудил, дал спокойно поспать. Наверное, стоит мысленно сказать ему спасибо? Дождь закончился, и стало чересчур тихо. Ночь кажется неестественной, неживой, словно всё лесное передохло. Только слышно собственное дыхание и биение сердца в ушах. Жутко.
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.