12. Болезнь
10 января 2022 г. в 12:00
Если подняться на второй этаж дома, можно увидеть длинный коридор, в темноте кажущийся неимоверно жутким и страшным. Казалось, будто вот сейчас завернёшь за поворот и встретишь призрака, резко появившегося из-за угла, чтобы напугать незванного гостя. Оглянувшись по сторонам, невозможно не заглядеться на тёмные зелёные стены с античными картинами на них — точно фильм ужасов! До невозможности красивые женщины и мужчины смотрят на коридор пустым взглядом, словно живые мертвецы. В конце, у стены напротив лестницы, находилось окно, рядом с ним стул и небольшой столик, на нём — свеча и ваза с цветами, скорее всего пластиковыми, скрытыми под толстым слоем серой пыли. Вдоль стен расположились несколько закрытых дверей.
За одной из них — второй рядом с лестницей — покои Фёдора, больше напоминающие комнату какого-нибудь бедного человека, едва имеющего возможность оплатить аренду, большинство помещений в доме такие. Тёмные стены, старый холодный деревянный пол, шкаф, небольшое окно, двуспальная кровать и маленькая тумба рядом со спальным местом.
На мягкой постели, сжимая простыни рукой, лежал Николай. Его веки были зажмурены, а белоснежные ресницы тревожно подрагивали во сне. На лбу лежала мокрая, уже успевшая нагреться от жара лба тряпка. Достоевский сидел рядом, опираясь спиной об изголовье кровати, впервые за десяток лет держа между пальцев сигарету, периодически нервно втягивая в лёгкие ядовитый дым. Первый и, думалось, последний раз был ещё в подростковом возрасте, когда парень пытался понять почему остальным так нравится это делать.
Ситуация давила на голову, волнение за любимого человека, скрытое под безразличным выражением лица, царапало где-то внутри черепной коробки, протискивалось между мозговых извилин и, прорезая себе путь, добиралось внутрь. Нужно было хоть как-нибудь расслабиться, но перед глазами всё стояла пелена и скрытая за ней картинка падающего на пол Гоголя, за секунды «до» не понимающего что происходит.
Фёдор думал, что сам откинется, когда еле успел поймать тяжёлое тело и, положив чужую голову себе на колени, принялся узнавать причину. Тело белокурого покрылось испариной, а лоб горел так, что хотелось рефлекторно отдёрнуть руку, избегая дискомфорта. Брюнет судорожно перебирал в голове все возможные решения и исходы, из которых только около четверти были положительными. Казалось, что кислород резко исчез и парню приходилось дышать одним лишь углекислым газом, если не ядом, который распылили в воздухе. В груди горело, лёгкие будто сжались, не давая пропускать и то, что имеется.
Со сложностями переместив младшего на кровать, Фёдор набрал в миску холодной воды и, закинув туда льда, смастерил жаропонижающий компресс, лекарство пока что дать не получилось бы.
В телефоне послышался обеспокоенный знакомый голос — человек на другом конце провода, похоже, боялся или переживал. Быстрый обмен формальностями, на которые парень, признаться, хотел забить ещё на первой минуте, после которого последовало спешное «Можешь приехать? Нужна помощь, срочно». Хозяин дома тревожно наворачивал круги по комнате, а услышав согласие на собственную просьбу, облегчённо вздохнул и объяснил некоторые детали, чтобы помочь мужчине взять нужные вещи. Оставалось только дождаться приезда врача и не делать ненужных действий — они могут навредить, даже если кажутся полезными.
Нахмурившись, старший обнаружил, что почти выкурил сигарету и, потушив её о собственную лодыжку, забросил в кружку из-под выпитого кофе. Странно, но почему-то боли от этого действия не последовало, да и облегчения после никотина тоже, поэтому во рту оказалась уже вторая. Чтобы не давать больному дышать дымом, юноша отошёл к окну, открывая его и впуская в комнату свежий воздух. Он высунулся на улицу, едва ли не по пояс, от непривычки закружилась голова, но ничего не произошло.
Гоголь периодически что-то тихо мямлил во сне и пытался скинуть мешающую тряпку с лица. В такие моменты любовник подходил ближе, бросал кусок ткани в ледяную воду и, обмыв лицо и шею, клал обратно на лоб, после возвращаясь к прежнему занятию, глядя на мрачное от туч небо. Будто мир сговорился и даже погода подыгрывала плохой шутке судьбы.
До прихода врача, кажется, лидер Крыс Мёртвого Дома успел выкурить сигареты четыре, может быть пять — он не считал. Ни о какой никотиновой зависимости и речи ни шло, он просто пытался расслабиться и отогнать плохие мысли подальше. Были варианты того, чем заболел его товарищ, была неизвестностью только степень запущенности. Возможно, это самый обычный грипп, как в детстве, Николай постоянно умудрялся подцепить что-то несерьёзное в самый неподходящий момент, а попечителю приходилось заботиться о парнише, бросая или оставляя на потом почти все свои дела. Конечно же, блондину нравилось болеть, ведь ему уделялось столько внимания и даже заботы. Достоевский всегда улыбался, когда давал младшему горький сироп от кашля или трепал по волосам, когда тот дышал ингалятором. На что подросток горячо восклицал что-то вроде «Я тебе не ребёнок!»
— У него температура 39,4°, как вы это допустили? — возмутился вдруг гость, вырывая Фёдора из своебразного транса. Он вздрогнул, оборачиваясь и понимая, что не помнит ближайших несколько минут. Когда мужчина успел войти и измерить больному температуру? Заметив непонимающий взгляд в свою сторону, тот опустил голову, тяжко вздыхая, будто его вызвали на ночную смену в Новогодние праздники. — Хуже всего, когда пациенты долго не обращаются к доктору, вариант ещё более неприятный — когда лечатся сами или народными методами.
Этот темноволосый мужчина, прямо сейчас крутящийся вокруг больного — давний товарищ Достоевского — Трофим Алексеевич, высокорослый и нездорово худой, с осунувшейся кожей и огромными тёмными синяками под глазами. Сейчас ему около сорока двух — сорока четырёх, а выглядит он действительно плохо на свой возраст. Чёрные как смоль волосы уже поддались седине, выделяя корни и отдельные пряди, напоминая о возрасте и испытанном стрессе. Этот человек, получивший два высших медицинских образования — хирурга и терапевта — отдавался профессии до последней капли, часто забывал о своих нуждах, не ел и не спал несколько суток, увлекаясь методами лечения того или иного пациента, но обязательно отсыпал свои восемь-девять часов несколько суток перед важной операцией. Ему не столько нравилось спасать людей, как заниматься лечением, думать над способами и решением.
Относительно скоро, после окончания университета, ему удалось высоко продвинуться по карьерной лестнице, старания окупились и довольно молодой на то время доктор оказался в главной городской больнице, обнимая пост заместителя директора. Признаться честно, ему вовсе не нравилось оперировать — резать, а потом зашивать людей отвратительно, допустить ошибку ещё хуже и фатальнее. Ошибкам в хирургии нет прощения.
Но, тем не менее, повстречав Достоевского, что однажды посетил клинику и пообщавшись с ним несколько часов подряд за чашкой кофе в ближайшем кафе на самые разные темы, несколько изменил свои ценности. Разговор у них завязался быстро, стоило старшему только пробубнить себе под нос жалобу на начальство, как Фёдор тут же продолжил тему, развивая разговор. Казалось, с этим человеком можно вести беседу сутками и неделями, хватило бы только сил. Он знал всё, о чём бы только не заходила речь — политика, философия, алкоголь, психология и даже медицина. На удивление, не имея высшего медицинского образования, тот мог глубоко рассуждать о психиатрии.
Младший мог признаться честно, что работника больницы было просто уговорить помочь даже с операцией Гончарову. Он сомневался ровно день и четыре часа, а после позвонил по номеру, оставленному ручкой на салфетке из кафе, соглашаясь на подозрительное предложение.
— Пожалуй, тебе придётся отвезти его в стационар, он совсем плох, — поднял взгляд мужчина, даже не намекая на положительные новости и не пытаясь подбодрить знакомого. Либо всё и правда ужасно, либо тот злился на то, что Фёдор так запустил ситуацию.
Брюнет прикусил губу, раздумывая как бы лучше поступить. Ему дома не нужен труп, не дай Бог ещё и Николая, но и просто так появиться в больнице они не могли.
— Он в розыске, не мог бы ты нам немного подсобить? — фальшиво улыбнулся младший, поглядывая то на больного, то на доктора.
— Но в Японии я почти не имею власти, я и так сделал много, когда на время согласился переехать в Йокогаму по твоей просьбе, — констатировал факт мужчина и опустил голову, потирая затылок, заранее понимая, что согласится на всё что угодно, потому что это умение Достоевского общаться с людьми и добиваться своего сродни волшебству.
Тот вздохнул, доставая из кармана большую пачку денег и протягивая товарищу.
— Понимаешь, этот человек очень дорог мне и будет очень плохо, если всё закончится тем, к чему идёт. К тому же, мне известно, что ты глубокоуважаемый медик и ценишься даже в Токио. Не мог бы ты пересмотреть своё решение и помочь мне немного? Ты же знаешь, я в долгу не останусь, — пытаясь отогнать туман из головы, произнёс юноша. Собеседник нахмурился, глядя на деньги и нервно улыбнулся.
— Дашь ещё одну такую и я освобожу для тебя, прошу прощения, для него, — кивнул он на Гоголя, — самую лучшую палату, — более смело заговорил тот, понимая, что сейчас на него никакого давления не будет, а заработать это всегда хорошо.
— Договорились, при условии, что мы поедем сейчас же, — фыркнул Фёдор, улыбаясь и бросая две пачки денег в руки Трофиму. Последний кивнул, потирая глаза.
— Я сброшу тебе геолокацию, подъезжай через час, у тебя как раз есть время собрать вещи больного, — предупредил темноволосый, — если случится форс-мажор — звони, я постараюсь всё уладить.
Достоевский промолчал, наблюдая за тем, как собеседник накидывает на плечи лёгкое пальто и спешно выходит из дома. Из окна видно, как тот закрывает лицо капюшоном и садится в собственную машину. Больше не хотелось курить, ведь это не давало никакого результата, всё равно ведь стресс не уходил.
— И что мне с тобой делать? — прошептал Достоевский, прожигая взглядом горячее от температуры лицо, такое же красное, как и когда он возвращался домой с мороза раньше. Им давно не приходилось жить вместе. Может быть, одной из причин, почему парень решил похитить блондина, стала его просьба жить отдельно? Он до сих пор толком не понимает, почему Гоголь отказался делить пространство с другом.