Шехзаде Яхья

Михримах Султан и Фатьма Султан искали сестру уже где-то полчаса. Наконец Фатьма заметила её и ужаснулась. — Михримах, — позвала Фатьма дрожащим голосом и показала рукой в сторону обрыва. — Успокойся и оставайся здесь! — Михримах… — Фатьма в панике сильно схватила сестру за руку. — Фатьма, послушай меня, не беспокойся, я приведу её сюда, к тебе, обещаю, — Михримах осторожно освободила свою руку и посмотрела сестре в глаза. Голос Михримах прозвучал очень уверенно, и Фатьма не могла ни подчиниться этому спокойствию, она кивнула. И смотря, как сестра уходит, прошептала ей вслед: «Аллах, пусть они обе вернутся, пожалуйста». Со всех сторон возвышались неприступные холмы и песчаные скалы, Михримах шла едва заметной извилистой тропинкой, быстро подойдя к самому краю высокого обрыва, отвесной стеной падавшего глубоко в неспокойное и шумное море, где в нескольких шагах от края стояла её старшая сестра. Её платье цвета тёмной морской волны и накидка с золотистым орнаментом развивались на ветру. Блеснула молния и где-то далеко раздался продолжительный раскат грома. — Я знаю, чего ты хочешь, специально ты этого не сделаешь, но, может, это произойдет случайно, да? — Михримах, оставь меня и не приближайся ко мне! — Хорошо, я буду стоять здесь, — Михримах остановилась недалеко от сестры, стараясь её не спровоцировать, — давай поговорим, Хюмашах! — Не о чем говорить, Михримах! Меня больше нет! — Ты есть! Ты нужна нам с Фатьмой! — Я не могу ничего делать! — Ты и не должна что-то делать, чтобы быть нашей любимой сестрой, Хюмашах! — Хюмашах Султан посмотрела на Михримах, она как будто искала, хотела убедиться, что сестра говорит ей правду, словно её душа и сердце стремились к борьбе и сражались с той темнотой, которая захватывала их, хотела подчинить, и Михримах продолжила, стараясь осторожно и даже бережно, приблизиться к сестре, — Хюмашах, послушай меня, наверное я не смогу представить в полной мере, как тебе тяжело, что именно ты чувствуешь и как тебе невыносимо больно, я могу только догадываться, как ты устала от этого, но ещё я могу быть рядом, я могу тебе помочь пройти через это, поэтому я прошу тебя, давай, дай мне руку, и мы отойдем отсюда вместе… Михримах подошла к сестре, и теперь они обе стояли практически на краю обрыва. — Нет! Михримах, отойди! Ты можешь пострадать рядом со мной, я не хочу этого. Ты и Фатьма, вы последние, единственные, самые дорогие для меня люди, если кто-то из вас снова пострадает, я не смогу больше справиться с этим! Пожалуйста, прошу, отойди… — голос Хюмашах буквально умолял. — Отойди от меня! — Я не хочу и не могу после потери мамы потерять ещё и тебя, Хюмашах. Мне не будет лучше без тебя и Фатьме тоже. Она ждёт нас, я обещала ей, что приведу тебя. Давай, Хюмашах, помоги мне! Хюмашах потянулась к сестре, но тут будто вина и тьма, которую она несла, снова нанесли удар. — Она умерла из-за меня! Михримах, ты понимаешь?! Из-за меня мы все потеряли матушку! — Я понимаю, ты злишься… На себя, на весь мир, на нас, не хочешь, чтобы мы приближались, потому что боишься, что мы пострадаем рядом с тобой. Ты имеешь право на это, можешь отталкивать нас и ненавидеть весь мир, но у нас тоже есть выбор, и если мы приехали, значит, хотим быть рядом с тобой, и я не могу позволить тебе упасть. Хюмашах снова потянулась к Михримах, согретая искренним теплом её сердца, но когда она почти вложила свою руку в руку сестры, сильный порыв ветра заставил её оступиться, Михримах успела её схватить за руку, потянуть на себя и оттолкнуть от края, но сама соскользнула вниз. — Михримах! Сестрёнка, нет, только не это, не снова… — Хюмашах! — раздался голос Михримах где-то на краю обрыва. — Михримах! Ты жива! — произнесла Хюмашах с искренним облегчением. — Пока, да, помоги мне! — Я… Я позову Фатьму, и она тебя вытащит… — Нет! Это слишком долго! Просто помоги мне! Хюмашах замерла. — Хюмашах! — Я… я … — Хюмашах! «Не получится, не удержу тебя». — Хюмашах, послушай меня, я тебе верю, верю за тебя и за себя, я не сомневаюсь, что у тебя всё получится, я обещаю тебе, что всё будет хорошо, давай, поверь мне… Ты сильнее этого страха, не слушай его, Хюмашах! Не слушай вину! Всё это не правда! Ты всё ещё моя старшая сестра, кто же ещё может мне помочь, я верю в тебя, Хюмашах! «Что я делаю? Моя сестра нуждается в помощи, она зовёт меня, а я…» Хюмашах словно очнулась вспомнив себя прежнюю, свою уверенность. — Держись, Михримах, я сейчас, — Хюмашах опустилась на землю и протянула сестре руку. «Аллах, молю, я должна спасти сестру, помоги мне, дай мне сил сделать это, прошу». Михримах несколько раз соскальзывала, но сестра уверенно держала её руку в своей и подбадривала её. — Михримах, смотри на меня, не смотри вниз, смотри на меня, — Михримах Султан подняла глаза на сестру. — Успокойся, не бойся, я держу тебя, я держу тебя, и давай, ещё раз попробуй. Только осторожно. — Хюмашах, я… — Ты сможешь, Михримах! — Не отпускай меня. — Никогда! Давай, ещё раз сделаем это вместе. И наконец Хюмашах вытащила сестру на твёрдую почву. — Всё хорошо, всё хорошо, сестрёнка, ты в безопасности… — Михримах наслаждалась теплом в уютных объятьях сестры, одновременно чувствуя, как её руки, которыми Хюмашах ещё недавно так уверено её держала, дрожат от всего этого напряжения. Хюмашах сделала паузу, а после прошептала больше себе, но сестра её услышала. — Спасибо, спасибо, что ты не умерла. Аллах, благодарю тебя! Михримах, посмотри на меня, — тихо попросила Хюмашах, ловя взгляд сестры. — Я так за тебя испугалась! — Я в порядке, не волнуйся. — Я люблю тебя, сестрёнка, — тихо прошептала Хюмашах и поцеловала сестру в макушку, снова сильно прижав её к себе. И тут же разорвала объятья, убедившись, что сестра в порядке, а в ней больше не нуждаются. Её прежнее состояние апатии вернулось. — Я знаю… — прошептала Михримах уже вслед… Хюмашах села на краю обрыва под раскинувшуюся здесь столетнюю чинару, смотря в его даль. А Михримах снова горько отметила, как сестра изменилась, раньше бы объятья длились и длились, в этой обволакивающей нежности можно бы было утонуть, она грела и грела, сколько необходимо, и словно была неиссякаемой, а сейчас всё так быстро закончилось… Даже резко… Эта появившаяся, никогда ранее не свойственная, ложная убеждённость Хюмашах, что рядом с ней плохо, опасно, пугала, как и её обессиленность. С сочувствие смотря на сестру, Михримах поднялась и села рядом. Некоторое время сёстры провели в молчании. — Хюмашах… — Наконец произнесла Михримах. — Ты не сделала ничего плохого… — И ничего хорошего не сделала тоже. — Хюмашах… — Михримах расстроенно покачала головой. — Не надо так, ты… — Искандер мог погибнуть ещё спасая Кёсем, как бы я тогда смотрела в глаза матушке? Простите, мой план… Да, простите, говорить это из раза в раз, всё, что я могу… — Наш брат был в порядке… — Стечение обстоятельств, повезло. Так что я сделала? Что?! Устроила свою личную жизнь?! Зачем я приехала?! — Ты освободила Валиде, — Михримах говорила тихо, поражаясь, и с болью смотрела на сестру, настолько острой самоненавистью горели её слова, — и ты не могла контролировать, как именно наш брат будет спасать Кёсем, это действительно стечение обстоятельств… — Всё закончилось хорошо, но мне таки повезло, и всё… Ненависть угасла, но теперь голос сестры был абсолютно безжизненным. — Но ты сделала то, что могла. Ты освободила маму! Хюмашах, — Михримах сжала руку сестры, — ты приехала ради неё, ты подарила ей радость… Разве это возможно обесценить? Хюмашах сглотнула, сдерживая слёзы. Михримах тепло улыбнулась. — Ты — самый любящий и заботливый человек, которого я знаю, и это счастье иметь возможность знать тебя в качестве сестры! Я иногда так удивляюсь, неужели это мне так повезло, что я могу говорить с тобой, в любой момент оказаться в твоих уютных объятьях. Поверь, столько людей хотели бы этого, знать, что рядом с ними человек, который любит их так, как любишь ты, а повезло мне, повезло всем нам, всей нашей семье. — Правда? — спросила растроганная до слёз Хюмашах. — Конечно. Ты — любящая, заботливая, терпеливая, всегда хочешь понять и никогда осудить — это бесценные поддержка и уверенность, забирающие страх, дарящие покой, возможность раскрыться лучшему. И ты все ещё ты, поверь мне… Ты спасла меня, Хюмашах. — До этого чуть не потеряв… Ты чудом не погибла, хотя защитить меня. — Я не погибла, потому что ты мне помогла. Ты не виновата… Ни в чём не виновата. Виноват тот, кто воспользовался твоим золотым сердцем. Наша мама любила его свет, поэтому не отказывайся от него, не теряй из-за того, что не все способны оценить и понять, какой это дар. Они приняли твою доброту за слабость. Эти их вина, их ответственность, не твоя. И даже их беда. Они — несчастные, жалкие люди, они даже близко не рядом с тобой. — Но они смогли убить меня, уничтожить, лишив всего самого дорого! Он просто растоптал меня… Я не верю себе, боюсь, не могу спать, не могу ничего делать и заботиться тоже не могу! Хочу вас согреть… Но больше не могу, я опустошена. — Хюмашах, ты можешь, но сейчас ты естественно устала после всего пережитого и тебе нужно время, дай себе его, а пока я о тебе позабочусь. Ты можешь позволить себе какое-то время не быть старшей сестрой. Столько сколько нужно. В этом нет ничего страшного, не беспокойся. Мы любим тебя, мы со всем справимся. — Я должна, хочу заботиться о вас, но не могу, у меня не получается всё легко, как раньше… — Ты — прекрасная старшая сестра. И ты всегда ей будешь, это ничто не изменит. Несколько минут назад ты сделала всё, чтобы я была в порядке, ты и сейчас продолжаешь оберегать нас. Я знаю, как это для тебя важно, но это не значит, что теперь ты не имеешь права устать, что не должна принимать помощь, что я не могу подарить тебе тепло. Не требуй от себя больше возможного сейчас. Не сражайся с собой. Так ты только ещё сильнее устаёшь. Разреши своим силам восстановиться, сколько бы это не потребовало времени, я буду рядом. Хюмашах посмотрела на сестру. В её глазах столько было намешано чувств и эмоций. Боль, благодарность, смешанная с надеждой, слёзы, сдерживая которые, Хюмашах опустила голову на руки, дотронувшись до своих висков. И Михримах постаралась, чтобы её ответный взгляд выражал уверенность, поддержку и мысль: «Верь мне, Хюмашах, я буду для тебя опорой, которой всегда была для нас ты». — Я ведь знала, знала и всё равно позволила ему приблизиться, приняла в наш круг… — Нет, ты не знала, не могла… — Значит, должна была знать, Михримах! — Хюмашах снова подняла глаза, в которых горел гневный огонь… На себя, не на сестру. — Ты не могла знать, что он тебя обманет! — не отведя взгляд, ответила Михримах. — Я знала, кто он такой и что он за человек, я… — гнев погас, и Хюмашах снова опустила голову, — он уже меня обманывал, он следил за мной, допрашивал, я должна была предать этому значение, я не должна была об этом забывать, только потому, что однажды он спас Искандера, только потому, что хотела поверить, тогда я не потеряла бы брата, матушка была бы рядом со мной, я смогла бы их защитить. — Ты верила в любовь, заботу, видела перед собой человека, которого любила и поверила именно этому — это не преступление. — А он оставался янычаром без семьи… Я была очень наивной, веря ему, как ты меня и предупреждала… Я не хотела слышать… Не надо было вообще мне верить в возможность семьи… — Хюмашах говорила очень тихо. — Говорить с ним об этом… — Но ведь ты была счастлива… Заплаканный, как будто измученный взгляд посмотрел на сестру. — Не такой ценой, Михримах, никогда… За эти годы я как будто заплатила своими сердцем и душой. — Но это не так, Хюмашах… — Я чувствую именно это с того самого дня, с той проклятой пристани! — Ты не виновата, что верила. Он обманул. Спокойно лгал, смотря тебе прямо в глаза, прятался за тобой. И я буду говорить это снова и снова, потому что это правда! — Сестрёнка… — Хюмашах закрыла глаза, чувствуя слёзы на щеках, и покачала головой. — Я не могу поверить в то, что ты говоришь, но спасибо, что по-прежнему веришь мне и в меня, — с небольшим облегчением закончила Хюмашах. — А разве возможно сомневаться в твоей любви, столько лет чувствуя её тепло вокруг себя? Ты никогда осознанно нам не навредишь. Скорее жизнь отдашь за нас. — Спасибо… — тихо и бесценно прошептала Хюмашах и опустила голову, дотронувшись до своих висков. — Хюмашах, ты в порядке? — Голова болит. — Тогда, может, вернёмся во дворец? — Нет, не хочу… Здесь спокойнее. — Тебе не уютно в этом дворце, да, Хюмашах? Из-за прошлого? — Хм, — горько ухмыльнулась Хюмашах, — сейчас нет места, где бы мне было уютно, Михримах. Это невозможно облегчить. — Это не значит, что ты должна всё усугублять. Я беспокоюсь за тебя. — Не беспокойся, головная боль не самое страшное произошедшее в моей жизни за последнее время, — Хюмашах с усилием подняла взгляд и посмотрела вдаль обрыва. В висках продолжало стучать. — Судя по лекарствам в твоих покоях, в последнее время она у тебя частый гость. Ты почти не спишь, Хюмашах. — Это неважно, Михримах. — Хюмашах, нельзя так себя мучить и изводить… Взгляд сестры снова поднялся, и в этом взгляде было столько боли, усталости, обречённости, стоящих слёз, что Михримах оставалось только с горечью признать, что сейчас продолжать бессмысленно, она отвела взгляд. «Подлец, надо было что-то сделать ещё после его ревнивых оскорблений Хюмашах, но она была так счастлива, говорила, что всё хорошо, что он извинился… А теперь… Что он сделал с тобой, сестрёнка»? Михримах покачала головой. У неё щемило сердце от взгляда на сестру. Раньше она светилась и дарила окружающим своё тепло, совсем как солнце. При общении с ней буквально захлёстывало ощущением уюта, любви и защищённости, нежности и спокойствия. Сейчас она… Сжалась, причём не столько внешне, сколько внутренне. Теперь в ней не было той, всегда ощущаемой, храбрости, уверенности. Мама была источником её силы. — Почему в последние годы мы так мало общались, за исключением встреч с мамой? — услышав голос Хюмашах, Михримах вернулась из своих мыслей и посмотрела на неё. — Что между нами произошло? — Сестра ждала ответа и смотрела на неё. — Расскажи мне об этом сейчас, Михримах, пожалуйста. Прошу. Михримах тяжело вздохнула. — Дело не в тебе, Хюмашах, я всегда тобой восхищалась, твоей непреклонностью и силой, твоей способностью оставаться собой, тем что и самые жёсткие обстоятельства не могут подавить твой согревающий всех нас свет. Я всё ещё верю в это и я очень люблю тебя, но моментами я… — Злишься… И чтобы я не делала… Не могу понять за что… Что я сделала? — Да, злость, — Михримах опустила взгляд. — Мне жаль, Хюмашах… Ты на самом деле не заслуживаешь её, но… — Продолжай, сестрёнка, прошу, — Хюмашах осторожно дотронулась до плеча сестры. — Поделись со мной своей болью. — Это ревность, Хюмашах. А ещё зависть. Были моменты, когда мне хотелось стать тобой, хотелось, чтобы мама посмотрела на меня с такой же гордостью, нежностью, с какой смотрела на тебя. Этот взгляд… Она никогда так не смотрела на меня. — Матушка всех нас любила, Михримах. — Конечно, она меня любила, но не так как тебя. Ты была для неё особенной, а я только дочерью. Нет, я прекрасно понимаю, почему ты — особенная, ты этого абсолютно заслуживаешь. Но знаешь, что значит иметь в роли старшей сестры такого человека как ты? Тебя все любят, ты всегда поступаешь правильно и всё делаешь правильно, ты — гордость нашей семьи, нашей мамы, и рядом с тобой словно вечно оказываешься в тени. Фатьму это не смущает, и я хотела бы реагировать так же, но я так не реагирую… Я видела, как ты всё это замечаешь и не понимаешь, но стараешься согреть меня… Как всегда ничего не требуя, но можешь мне поверить, я делала всё возможное, чтобы не ранить тебя этим… Как и маму. Я не хотела этого, Хюмашах. Но чувствовала то, что чувствовала. Прости… — Ну, что ты, сестрёнка, не надо, не за что. Спасибо, что ты сейчас делаешь. Я понимаю, тебе нелегко… — Хюмашах сжала сестре руку. — Я очень люблю тебя, Хюмашах, как и матушку… — Я знаю… И никогда в этом не сомневалась. Но мне было сложно, что ты закрывалась от меня. Ведь ты могла сказать мне… Я чувствовала между нами что-то стоит… Много размышляла, особенно последнее время, но если бы ты поделилась со мной раньше… Мы бы что-нибудь придумали… Мы могли всё решить тогда… Ты боялась, что я не пойму, сестрёнка… — Думала, — Михримах легко улыбнулась. — Ты решишь, что я хочу этого навсегда и… Обидишься или… Разозлишься… — Михримах, — Хюмашах покачала головой. — Нет, нет… Главным образом, я боялась не этого, а что тебе будет больно… — Сестрёнка… — Растроганно прошептала Хюмашах. — Я хотела этого иногда, Хюмашах. Хотя бы на миг почувствовать себя особенной… Хотя бы раз подарить матушке мир… Как это делала ты, — Михримах говорила сквозь слёзы, а Хюмашах продолжала не отпускать её руку. — Но ни ты, ни мама ни в чём не виноваты, не думай, что я обвиняю. — И не думала. — Это ведь судьба, и моя роль быть доченькой и младшей сестрёнкой. И я искренне счастлива быть в этих ролях. Тем более я действительно считаю, мне повезло и с мамой, и с такой замечательной старшей сестрой. Я очень благодарна… Я говорю сейчас правду. — Я верю тебе. — Но я ничего не могла с собой поделать, периодически этот огонь возникал и возникал… Особенно после свадьбы… Мы писали тебе. — Я не могла приехать, Михримах, действительно не могла, тогда был один из самых тяжёлых моментов моей жизни… Хотя сейчас мне в разы сложнее. Но я даже не сразу узнала, что матушке плохо, а как узнала, пришла в ужас. Потерять, не успеть… Слава Аллаху, Фатьма тогда приехала. — Ты собиралась в столицу? — Конечно. Я очень хотела быть рядом с тобой в такой важный день, но обстоятельства оказались сильнее… А после новости о маме я… Я не была тогда готова, чувствовала себя ужасно, разбитой, но мне было уже всё равно… Я оказалась бы с мамой тогда рядом вопреки всему, если бы не Фатьма. — А она как раз хотела тебя видеть, — тихо прошептала Михримах. — Что? — Мне жаль, Хюмашах… — Михримах замолчала, видя, как сестра закрыла глаза. — Я только хотела сказать, что я никогда не сомневалась в тебе… Хюмашах ничего не ответила, но сжала сестре руку сильнее. — Я невольно задела это… — Нет, нет, сестрёнка, — очень тихо прошептала Хюмашах, сглотнув. — Всё нормально… Это прошлое… Мне просто не хватает сил сейчас. Всё кровоточит… Абсолютно всё… Михримах почувствовала, как сестра сжала её руку ещё сильнее, будто ища поддержку и силы. — Хюмашах… — Что? — Я могла тогда что-то сделать? — Нет. Даже не думай об этом. — Я помню, как сложно мы прощались… Хюмашах снова сглотнула. — Да… Я тоже помню… — Хюмашах замолчала. — Мы можем закончить, Хюмашах? — Нет… Сегодня мы поговорим. — Хюмашах выдохнула. — Тебе всё тогда казалось неправильным… И ты меня не отпускала… Ты ожидала борьбы от меня? — Не знаю… Наверное, но ты тогда этого не хотела… И сейчас я думаю, ты не могла… И не статус и его правила были тебя сильнее… Была другая причина, более важная… Самая важная. — Я не позволила себе отвернуться… Даже если должна была сгореть. Я всё сделала ради матушки… Как и тогда, когда была готова уехать второй раз. — Я рада, что Фатьма смогла тебе тогда помочь. Я так и чувствовала, что так будет лучше и правильнее. Но я искренне беспокоилась за тебя… Хотя снова не могла не чувствовать, что расстроена твоим отсутствием. — Конечно. Я понимаю, — Хюмашах наконец посмотрела на сестру и легко улыбнулась. — И мне очень тепло, что ты так хотела видеть меня рядом в важный для себя день. В этом наши эмоции совпадают, сестрёнка, я тоже очень хотела и ужасно расстроилась. Михримах серьёзно смотрела на сестру, на её лёгкую, но тёплую улыбку. Удивительно, правда? И кто, кого сейчас утешает и успокаивает? Или они делали это вместе… — Я должна ещё рассказать тебе кое-что… — Михримах сглотнула. Улыбка Хюмашах исчезла. — Конечно. Ты можешь рассказать мне что угодно. — Я никогда никому об этом не рассказывала, даже Фатьме. Когда тогда Валиде стало плохо… Хюмашах напряжённо замерла, продолжая сжимать сестре руку. — Её сердце не билось, я вернула её. — О, Всевышний! — И стала ждать, когда она очнётся, а затем она… Она позвала тебя, — в глазах Михримах снова стали появляться слёзы, которые она старательно сдерживала, — и в тот момент меня так это обожгло. Это осталось со мной, Хюмашах… Даже когда мама поправилась, и я видела её радость за нас с Ахмедом, видела ценность себя… Я продолжала помнить об этом, хотя хотела всё забыть. Хюмашах внимательно слушала сестру. — Я убеждала себя… Матушка чувствует свою вину перед Хюмашах… Я хочу, чтобы ты это ещё раз услышала, матушка очень сожалела обо всём… — Я знаю, сестрёнка. — А я продолжала убеждать себя, поэтому ей так важно её увидеть, но раз за разом у меня вспыхивало… Она хотела видеть тебя, словно только тебя! Даже в мой день тебя… И я боялась, что когда-нибудь эта моя злость вырвется и сможет коснуться вас, ранить, и решила, что будет проще и спокойнее не общаться. Да и, если я уеду, в каком-то смысле перестану существовать, это же будет неважно, главное, чтобы ты вернулась. А я не сомневалась, что ты сделаешь это со временем. — Михримах… — Не смотри на меня так, Хюмашах, — голос Михримах заметно дрожал, — я знаю абсурдность этой мысли и её несправедливость относительно Валиде, но от этого она не становится не настоящей, не становится менее болезненной у тебя в душе! — Нет, нет… Ты не поняла. Я не собиралась обесценивать твою боль, я хотела сказать, что чувствую её. И если ты так чувствуешь, значит, это есть, и это безусловно важно. — Ты — потрясающе чувствующий человек, Хюмашах. Даже в том, что тебе сложно понять. Ведь ты всегда чувствовала любовь Валиде к себе и никогда не могла в этом сомневаться. И даже в вашу ссору это не исчезло. Вашей близости с друг другом можно было только восхищаться… — Михримах отвела взгляд. — Сестрёнка, — с нежностью позвала Михримах Хюмашах и взяла её вторую руку в свою. Михримах повернулась, снова увидев тёплую улыбку сестры. — Твои слова согрели мне сердце… Спасибо. Я благодарю, что ты всё мне рассказала и доверилась. Ты — особенная для меня, Михримах, ты всегда была для меня особенной, моей младшенькой сестрёнкой. Так похожей на матушку. Именно ты. Как бы я не любила всех вас. Ты и Искандер — вы мои младшие братик и сестрёнка, одного я не уберегла, но, слава Аллаху, ты здесь. И у меня хватило сил спасти тебя. — Хюмашах… — Михримах сглотнула и растроганно смотрела на старшую сестру. Её голос словно обволакивал и укутывал в нежное одеяло. — Я поэтому так переживала, когда ты не хотела говорить со мной. — Хюмашах… — ещё раз тихо произнесла Михримах. — Ты… Ты осознаешь, насколько золотое, насколько доброе и любящее сердце бьётся у тебя в груди? Мама была права, что так любила его, как и я… Михримах не смогла больше сдерживать слёзы и заплакала, и Хюмашах тут же заключила сестру в объятья. — Ну, что ты, что ты сестрёнка, прошу, успокойся, не заставляй меня беспокоиться, я ведь не смогу тебе помочь, у меня нет сил сейчас. Всё ведь хорошо, да? — Да, да, всё хорошо, Хюмашах, со мной всё хорошо сейчас, очень хорошо, — и Михримах, отстранившись и смахнув слёзы, улыбнулась, почувствовав, как сестра расслабилась. — А знаешь, не разговаривай с тобой Фатьма, ты бы тоже переживала, но она бы так не поступила. С Фатьмой вы бы быстро всё решили. — Ты права, и я, конечно, люблю Фатьму, но что тогда я чувствовала между нами, эта стена, она пугала меня. Мне казалось, я тебя теряю, сестрёнка. Но ведь мы всё преодолели, так что не зачем сейчас об этом вспоминать, да? — Да, и я всё рассказала, потому что хочу оставить это в прошлом совсем, хочу тебе помочь, настолько насколько смогу, ты позволишь мне это? Михримах протянула свою руку, на которой Хюмашах заметила тоже кольцо, что было и у неё, тот самый подарок мамы от Елизаветы Тюдор и кивнула, сжав её, и снова обняла сестру. — Я так скучаю по матушке. Мне так её не хватает, что хочется умереть, мне её остро, физически не хватает — как воздуха под водой. — Нам всем её не хватает, и я знаю, как это особенно тяжело для тебя, Хюмашах. Мне очень жаль, что ты переживаешь этот кошмар. — Я любила Валиде, Михримах, очень любила, — Хюмашах надрывно заплакала в объятьях сестры. — Я не хотела, не могла бы навредить ей. Я хотела её защитить… И не смогла… Я всех вас люблю всем сердцем. — Я знаю, я не сомневаюсь в этом, Хюмашах, никто не сомневается, и Валиде знала, как ты её любишь. Ты сделала достаточно, чтобы это показать, тебе не нужно никому ничего доказывать. — Я так устала от тьмы, которая меня окружает… Наш мир он ведь всегда таким был несправедливым, безжалостным, я видела всё это, сталкивалась с этим, но словно не осознавала… Как будто передо мной был щит… Матушка была… А теперь… Теперь я будто всё чувствую так остро, так болезненно… Больше всего я устала от боли… От вины, которая снова и снова приносит боль… Её слишком много. — Тише, тише, ты чувствуешь, я рядом и никогда не позволю тебе остаться один на один с этой болью, я буду рядом так, как ты захочешь, как и Фатьма, ты никогда не останешься одна… Давай, вернёмся во дворец, — снова предложила Михримах, когда Хюмашах успокоилась, вставая и помогая сестре подняться, — Фатьма уже должно быть вся извелась за нас. — Михримах, а я ведь тоже ревновала маму, всё время стремилась быть самой лучшей не только потому, что страшно боялась её разочаровать и хотела, чтобы она мной гордилась, но и чтобы, чтобы… — Мы к ней не приближались в качестве сокровища… Значит, даже идеалам ничто человеческое не чуждо, — с доброй усмешкой произнесла Михримах, заметив, что Хюмашах на неё неотрывно смотрит. — Хюмашах? Хюмашах встряхнула головой. — Как ты похожа на матушку… Улыбки… Жесты… Как отражение, сестрёнка… — Хюмашах улыбнулась, но тут же её улыбка исчезла. — А я не идеал. И если бы ты приехала, этого бы кошмара не случилось… Вы зря с Фатьмой мне доверились… Ты предупреждала меня, просила быть осторожной, а я… — Перестань! Мы прекрасно знали, что ты сделаешь всё ради Валиде и ты сделала. К тому же, если бы я выбирала… Я не скрою, что хотела бы… Защитить Валиде… Но я бы не приехала, это действительно был тот момент, когда всё должна была сделать только ты, и я бы не стала забирать у вас возможность вновь обрести друг друга, а то ведь неизвестно, сколько ещё времени ты бы скучала и мучила себя, а я бы слушала рассказы Фатьмы об этом. Под слова сестры Хюмашах вспомнила момент примирения с мамой, и снова невольно улыбнулась. А затем вспомнила другой трогательный момент, связанный уже с Михримах. — Михримах, когда ты была маленькой, ты заболела, несколько дней у тебя держалась высокая температура, её никак не могли сбить, и все эти дни, ночи Валиде от тебя не отходила, ты засыпала, успокаивалась только у неё на руках, я еле уговорила её пойти отдохнуть хотя бы на одну ночь. Мама боялась тебя потерять, поверь мне, я видела это, — Хюмашах снова улыбалась. — Она так была рада, когда тебе стало лучше, опасность миновала, а температура спала. — Спасибо, Хюмашах, — произнесла Михримах с тёплой улыбкой. — Ты тогда также мне улыбнулась, сестрёнка, маминой улыбкой, а потом уснула у меня на руках. Ты поверила мне так же как матушке… Это было волшебное чувство. И наша связь. Я рада, что она не исчезла. — Я тоже, Хюмашах, я тоже. И спасибо, что была тогда рядом. Хюмашах и Михримах стали осторожно спускаться. А в это время в зарослях, расположенных вдоль обрыва, за всей этой сценой незаметно наблюдал Волк. Сёстры спустились к Фатьме, она порывисто обняла Хюмашах, согрев тоже этим раненое сердце сестры, и увидела за её спиной появившегося Искандера. — О, Аллах, Хюмашах, посмотри… — Искандер? — дрогнувшим голосом произнесла Хюмашах, не веря своим глазам. — Как ты? Как? Я видела взрыв, я своими глазами видела взрыв… — Это чудо, Хюмашах… — Искандер замолчал, осознав, что впервые позволил себе обратиться к сестре вот так, просто по имени, и как его сердце откликнулось на это теплом. — Я не знаю, почему оно случилось, но наверное я что-то ещё не сделал. Я никак не мог прийти раньше, но я очень бы хотел, чтобы… Искандер не договорил, так как Хюмашах сильным рывком заключила его в свои объятья. Затем представила брата сёстрам, познакомив его с ними. И Искандер поочередно оказался в объятьях уже Фатьмы и Михримах.