Шехзаде Яхья

Апрельское солнце играло на мокрых досках пристани, приятно согревало лицо Яхьи и его одежды. Утренний бриз нёс запах рыбы, трепал развешенные на верёвках белоснежные тряпки у построенных неподалёку домов и веселил кричащих чаек. Птицы летали над водой, то поднимаясь высоко-высоко, то пикируя в надежде схватить неосмотрительно плывущую на самой поверхности рыбу. Собравшиеся на пристани дети с интересом следили за чайками, но взор шехзаде был направлен на корабли. Сто двадцать беспалубных, плоскодонных челнов, в виде выдолбленной колоды, по бортам расшитых досками, раскачивались на волнах. Суда называли «чайками». Они были весьма быстроходными и позволяли совершать большие морские переходы. В длину восемнадцать метров, в ширину почти четыре ― чайки вмещали до семидесяти человек. За время, что Яхья провёл в Сечи, он успел узнать всё об этих кораблях. Вооружались они несколькими фальконетами. Такой огневой мощи, как посчитал шехзаде, им должно было хватить. У запорожцев были и другие суда ― десяток огромных, до сорока метров в длину, одномачтовых плоскодонных струг, служивших в основном для перевозки грузов и людей. Для похода струги оборудовали небольшими пушками. Именно на струге собирались плыть гетман и Яхья, а также важные запорожские командиры. Всё потому, что на суднах были каюты. ― О чём думаете? ― раздалось сзади. Шехзаде узнал по голосу гетмана Каленика Андриевича, но оборачиваться не стал. ― О том, что в наших руках огромная мощь, ― отозвался Яхья. Каленик подошёл к шехзаде и стал рядом с ним. Пуговицы его кафтана сверкали на солнце. ― И эта мощь, ― сказал гетман, ― поверьте мне, вскоре лишь приумножится. ― Вы получили ответ? Уже месяц они пытались договориться с Войском Донским о совместных действиях своих флотилий против османов. Проводили встречи, обменивались письмами, но к окончательному соглашению так и не пришли. Неужели что-то изменилось? ― Они согласны выступить вместе с нами, ― ответил Каленик, и его пухлые губы растянулись в улыбке. ― Мы, как и планировали, выдвинемся к острову Змеиному и там соединим силы с донцами. Они должны прийти на сорока судах. ― Сорок судов, ― повторил Яхья и ещё раз взглядом обвёл запорожские корабли. ― Уже очень скоро мы осуществим задуманное. ― За это, считаю, стоит выпить. Яхья провёл с гетманом достаточно времени, чтобы понять, что выпивка ― главная слабость Каленика. Он дня не мог прожить без кружки-другой разогревающего напитка, но пить один не любил и часто искал повод для того, чтобы пригласить шехзаде. Но справедливости ради стоит признать, что Яхья видел гетмана пьяным лишь однажды, когда был гостем на свадьбе его дочери, в остальное же время ― пойло ничуть не мешало казачьему генералу сохранять остроту ума и рассуждать здраво. ― Стоит, ― согласился Яхья, решив, что составит гетману компанию. Ведь кто знает, как скоро им снова выпадет день, когда можно будет спокойно пропустить кружку-другую за разговором? На рассвете отплыли. Погода стояла ясная, попутный ветер благоволил, раздувал паруса, и судна неслись по воде, ко всему прочему подталкиваемые вёслами. Запорожцы гребли слажено. Проведя весь день на палубе, наблюдая за работой казаков, Яхья и гетман к вечеру спустились в каюту. Небольшое помещение с прибитыми к полу столом, на котором лежала раскрытая карта, и двумя шкафами, чьи полки, прикрытые решёткой на защёлке, были набиты книгами и свитками. Стояла здесь и бочка с вином. Яхья заглядывал на судно прошлым вечером и готов был поклясться, что её не было. Вероятно, вино принесли по приказу гетмана. Из каюты в крохотные спальни ― койка да тумба ― вели две двери. Через одну из них шехзаде и попал в свою спальню. Уселся на кровать и с облегчением выдохнул. Всякий раз после длительного пребывания на суше ему тяжко давался первый день на воде. Но Искандер знал, что привыкнет, нужно лишь время. Жаль только, что время не поможет тем, у кого морская болезнь. А таких среди казаков на одном лишь их с гетманом струге оказалось двое. Они бледнели, точно отравились поганкой, их то и дело рвало. ― Не стоило их брать, ― сказал тогда Яхья, видя страдания мужчин. ― Нет в море места тем, кому от него становится плохо. Гетман был с ним согласен лишь отчасти. ― В море места нет, но мы не всегда будем в море. Эти, ― он указал на больных казаков, ― на суше стоят десятерых. Очень умелые воины. Им придётся потерпеть и весьма долго, но поверьте, шехзаде, они ещё покажут вам свою полезность. ― Если только раньше не отбросят копыта, ― заметил один из гребцов. ― Сам ты отбросишь копыта! ― возмутился один из тех, кого невзлюбило море, а потом перегнулся за борт и его стошнило. Силы духа, подумал тогда Яхья, казаку не занимать. Сейчас, сидя на кровати в своей спальне, он отчего-то вспоминал того бледного казака и размышлял о его силе духа, не заметив, как сон одолел его. Снилась шехзаде смерть матери и плачущая Хюмашах. Ей было до того плохо, что она решила убить себя. Подошла к обрыву и прыгнула. Искандер проснулся за мгновение до того, как его сестра разбилась бы о камни, и, тяжело дыша, мокрый от пота, сообразил, что то был всего лишь сон. Всего лишь сон, но такой реалистичный. Может, он сделал ошибку, оставив сестру одну. Нет, подумал Искандер, Хюмашах ни за что бы так не поступила. Ни за что. Шехзаде прислушался. Была ночь, темень в спальне разбавлял только лунный свет, проникающий через небольшое окошко. Стояла тишина, только доски на струге скрипели, корабль раскачивался на волнах, но движения вперед шехзаде не чувствовал. Должно быть, гребцы отдыхали. Искандер снова закрыл глаза, надеясь поспать ещё немного, но сон больше не приходил. Образ сестры, стоящей на краю обрыва, готовящейся прыгнуть, так и не выходил из мыслей. Тогда Искандер поднялся, сев на постель, и внезапно увидел прямо перед собой белого Волка. Взгляд животного завораживал, и Искандер не мог отвести от него свой взгляд, и вот когда он словно утонул в нём, перед ним стали проносится картины… Вот Хюмашах на обрыве, к ужасу Искандера решительно смотрит вниз, её платье развивается под мощными порывами ветра… Ещё шаг… И… Михримах ловит старшую сестру, а в следующий миг уже Хюмашах крепко и одновременно бережно обнимает сестру и целует её в макушку, ласково что-то говоря… Очнувшись и осмотревшись, Искандер осознал, что он всё там же где и был, в своей каюте. Так это было правдой, Хюмашах была у обрыва, он видел прошлое или, к счастью, не случившееся будущее благодаря Михримах. Следующая мысль пронзила Искандера ужасом, а сейчас, что происходит сейчас? Ведь теперь, если что, Михримах не окажется рядом, может, поэтому он и увидел этот сон… Искандер посмотрел на Волка, который всё это время внимательно наблюдал за ним. — Ты ведь знаешь, о чём я думал, да? Покажи мне, что происходит сейчас, покажи! Искандер ощутил уже знакомое ощущение транса, действительность снова начала исчезать… И он увидел сестру… Этой тихой, лунной ночью Хюмашах действительно была снова на обрыве, её глаза были заплаканы, но к облегчению Искандера она не делала ничего, чтобы угрожало её жизни… Сестра сидела под раскинувшейся здесь чинарой и задумчиво смотрела за горизонт, слушая далёкий шум моря… На её руках была белоснежная кошка, и Хюмашах ласково гладила её… Он был прав, Хюмашах не сделает этого, никогда, она слишком любит их всех, чтобы так ранить… Искандер с выдохом вернулся в реальность и облегченно упал на кровать… Волка уже не было… Пора бы привыкнуть, что он всегда исчезает и появляется неожиданно… А всё-таки почему его спасли и кто, что за силы это сделали? Шехзаде прикрыл глаза… До рассвета оставалось несколько часов. К моменту, когда запорожская флотилия встретилась с донцами у острова Змеиного, напротив дунайской дельты, Яхья окончательно привык к путешествию на струге. Донские казаки, как и договаривались, пришли на сорока судах. Объединённые силы двинулись к устью Дуная и вошли в него Килийским рукавом. Первые успехи флотилии из ста семидесяти кораблей не заставили себя ждать. Казаки опустошили Килию, Измаил и Констанцу. И вдохновлённые быстрыми победами решили обсудить дальнейшие планы, многим не терпелось выдвинуться на по-настоящему крупные города. В каюте Яхьи и гетмана за столом переговоров собрались руководители объединённых сил. Помимо гетмана со стороны Запорожской Сечи присутствовали казачьи полковники, за донцев говорил атаман и его приближённые. Атаман был рослый, широкоплечий, носил, как и другие казаки, длинные усы, а левой брови у него, считай, не было. Ходили слухи, что атаман по молодости приударил за красавицей, что нравилась его товарищу, а тот в отместку поджёг ему бровь. Насколько слухи правдивы ― не знал никто. Речь держал Искандер. Он рассказывал про оборонительные сооружения Трабзона, про неприступную крепость и настаивал, что следующим объектом, на который обрушится мощь объединённых сил, должен стать именно этот город. Каленик Андриевич ― они с Яхьей давно обсудили план ― поддержал его идею, но донские казаки, судя по их кислым, недоумевающим лицам, похоже, были не согласны. ― При всём уважении, шехзаде, не вижу причин, по которым мы, вместо того, чтобы идти сразу к Стамбулу, должны тратить время и терять людей, пытаясь захватить ненужный Трабзон, ― произнёс один из приближённых донского атамана. Коренастый казак, седина в усах и чубе которого выдавала возраст. Звали его Остап. ― У нас достаточно сил, чтобы идти на Стамбул. К тому же вы с нами. После нашей победы вы займёте законный престол, и ни один османец не посмеет сказать вам и слова против! Мы поразим самое сердце Османской империи! Захватив Стамбул, мы захватим Османскую империю. Яхья признал, что Остап говорит складно и рассуждает здраво. Но были причины, которых казак словно бы и не видел. Причины, почему нельзя идти сразу на Стамбул. ― Если мы захватим Стамбул, ― поправил запорожский полковник, сделав акцент на слове «если». ― Самоуверенность, как не раз замечал шехзаде, опасный враг. ― Вы думаете, что наших сил не хватит, чтобы захватить какой-то город? ― Остап выглядел оскорблённым. ― Стамбул ― ни какой-то город, ― спокойно отвечал полковник. ― Это столица Османской империи. ― Сто семьдесят кораблей, ― продолжал Остап, будто не слыша его, ― по пятьдесят человек в каждом. Я не шибко силён в расчётах, но нас больше восьми тысяч. И на каждом корабле по шесть пушек. Такую мощь не выдержит никто! ― Возможно вы и правы, но есть риск… ― Риск?! Да на войне всегда есть риск! Видели ли вы хоть одно сражение, в котором не было бы… ― Остап резко замолчал, заметив поднятую вверх ладонь атамана. ― Шехзаде, ― сказал атаман, и взгляд его глубоко посаженных глаз вонзился в Яхью, ― я разделяю сомнения моих людей. На мой взгляд, идти на Трабзон попросту нелогично. Быть может, вы убедите меня в обратном. Яхья был удивлён, что даже атаман не видит всей картины, но постарался голосом не выказывать удивление. ― Вы правы, мы могли бы отправиться сразу к Стамбулу и попытаться взять город. Считаю ли я, что нам удалось бы его взять? Возможно. ― Яхья заметил, как Остап от возмущения сжал губы. ― Почему возможно? Потому что я был там и знаю, насколько хорошо защищён город. Но всё же я уверен, что мы бы прошли береговую оборону и продвинулись бы в город. Тогда почему я всё равно настаиваю, что нам не стоит идти сразу на Стамбул? Причины три: время, поддержка и добыча. Атаман выгнул единственную бровь. ― Продолжайте, ― попросил он. ― Итак, время, ― продолжил Яхья. ― На прохождение береговой обороны у нас уйдёт от шести часов до одного дня. На взятие города ― неделя, если не больше. За это время уж наверняка к Стамбулу подтянутся Османские силы. Отсюда вытекает вторая причина ― поддержка. Когда ты пытаешься взять город, продвигаешься вперёд, тяжело следить за возможным нападением противника со спины. А оно произойдёт, стоит битве затянуться. Османы получат поддержку из других городов. ― Яхья ненадолго замолчал, позволяя сомневающимся подумать. ― Вы не рассказали про третью причину, ― нетерпеливо напомнил Остап. ― Добыча, ― кивнул шехзаде. ― Ничего не поднимает боевой дух воинов сильнее, чем добыча. Мы опустошили Килию, Измаил и Констанцу, но едва ли там была даже десятая часть того, что мы найдём в Трабзоне. Войско не сможет существовать без добычи. Остап нехотя согласился: ― Есаулы докладывали мне, что в армии растёт недовольство. Взяли три города, но едва ли каждый что-то получил… ― Недовольство армии запросто может затянуть сражение. И на самом деле, есть ещё и четвертая причина, ― сказал Яхья, чтобы закрепить успех. ― Стратегическая. Трабзон, как вам известно, выступает посредником торговли между многими странами. Опустошив Трабзон, мы также нанесём удар по экономике Османской империи. Яхья обвёл взглядом собравшихся, больше никто не возражал против идеи идти на Трабзон. Шехзаде убедил всех. ― Раз нет возражений, ― произнёс он, ― выдвигаемся к Трабзону!