Шехзаде Яхья

Неаполь, 1635 год. В небольшой уютной комнате с камином, в котором потрескивали дрова, Искандер сидел в кресле из красного дерева у колыбелей и, улыбаясь, тепло смотрел на спящих в них детей, а затем нежно провёл рукой по их волосам. — Маурицио, Алессандро, мои бесценные близнецы, и моя совсем маленькая принцесса — София, пепельно-золотоволосый ангел. Сначала Анна подарила мне улыбку, потом любовь, покой, детей… — Проносились мысли в голове шехзаде. После свадьбы Анна отправила письма ко всем королевским дворам Европы, и в ожидании ответа она и Искандер покинули Флоренцию, чтобы прожить, наслаждаясь друг другом, восемнадцать спокойных и очень счастливых месяцев в Которе. А потом прибыл курьер испанского короля Филиппа IV, в котором он приглашал Яхью в Неаполь, сопроводив своё приглашение рекомендацией к графу Лемосу, вице-королю Неаполя, относится к османскому принцу с уважением. Итогом этих переговоров и стал переезд Искандера и Анны в этот город, где им были предоставлены резиденция, выезд, то есть, лошади и кареты, а так же ежемесячное пособие в размере одной тысяч скуди. Раздавшийся стук в дверь прервал размышления Искандера. — Войди. — Господин, вам пришло письмо. — Давай. Распечатав письмо, Искандер так погрузился в его чтение, что не заметил, как в покои вернулась Анна и осторожно дотронулась до его плеча. — Искандер? — нежно обратилась Анна к мужу, бросив ласковый взгляд на своих детей. — Прости, Анна, я не заметил, как ты вошла… — В письме пришли плохие новости? — Михримах написала, что сестра, Фатьма, умерла… Стамбул, 1632 год… Тюрбе султана Мурада III после похорон Фатьмы Султан. — Матушка… Я так соскучилась по Вам… — Михримах, — тихо позвал супругу Ахмед. Михримах бросила взгляд на Хюмашах, одетую в траурное платье, и осторожно вышла на улицу. — Что? Ахмед паша указал в сторону, госпожа посмотрела туда и увидела служанку Кёсем Султан — Мелике хатун. — Госпожа, Бюльбюль ага тяжело болен, и он очень просил Кёсем Султан позвать Вас. Моя госпожа сейчас будет в вакфе, но естественно вы можете в любое время прийти во дворец. Михримах закрыла глаза и вздохнула. — Хорошо, я всё поняла, можешь идти. Хюмашах сейчас говорит с мамой, — обратилась Михримах к мужу. — Оставайся рядом с ней, я скоро вернусь. — Ты не расскажешь? — Никто из дворца больше к ней не подойдёт и никогда! Дворец Топкапы. — Госпожа, — увидев вошедшую в его скромные покои Михримах Султан, Бюльбюль тут же попытался привстать. — Тише, тише, не вставай, — Михримах тепло улыбнулась и, опустившись на постель, сжала аге руку. — Как ты? Мы давно не виделись. — В целом неплохо, госпожа, чувствую себя в соответствии с возрастом. Недавно во дворце ещё праздник был — Кёсем Султан выдавала замуж свою служанку — Эджен. — Бюльбюль усмехнулся. — Забавно, что человек, который сдал в очень давней интриге Кёсем Султан Сафие Султан, по итогу получил от неё больше всех благ. — Как раз, Бюльбюль, это закономерно. Она научилась подстраиваться под Кёсем, а она очень любит таких людей рядом с собой. Она ценит не искренность, а лицемерие то, чем наполнена сама. — Вы всегда были очень проницательны, госпожа… Ладно, не будем больше о чужих… Примите мои соболезнования, Фатьма Султан была замечательным, очень искренним человеком. И тут эта болезнь… Внезапно, неожиданно. Я очень расстроился, госпожа. — Спасибо, Бюльбюль. Мы похоронили сестру в тюрбе отца. — И вы не останетесь здесь? — Хюмашах не желает быть в этом дворце, в этом городе, вечером мы отправимся в Египет, а затем я вернусь домой. — Да, — грустно сказал Бюльбюль, кто бы подумал, что этот город станет для Хюмашах Султан чужим… А у Вас всё хорошо? И как… — У меня и Ахмеда всё хорошо, и у брата тоже, — тихо прошептала Михримах, — он в Италии сейчас, обрёл семью. Совсем недавно стал отцом. — Я очень рад… — Бюльбюль сглотнул, — а Хюмашах Султан… — Она сейчас у матушки, я не стала… — Конечно, я понимаю… Госпожа зла на меня… Мне очень жаль, если я ненароком ранил её… Я, правда, не предавал Сафие Султан, и все свои сбережения я передал в мечеть Аль-Малика Сафие в Каире, вы скажете ей об этом? — Хюмашах благодарна тебе, Бюльбюль, за всё, она злится не на тебя, она злится на весь мир, в котором нет матушки, а всё остальное лишь следствие этого. Ты не сделал ничего плохого, оставшись здесь, этот дворец стал тебе домом, дарит тебе защищенность, но он перестал это дарить моей сестре… Прости меня, Бюльбюль, но я не приведу её сюда, сердце Хюмашах так самоотверженно, и, если она узнает о твоём состоянии, она никогда тебе не откажет, но потом она снова начнёт обвинять себя, что позволила себе быть в этом дворце, под одной крышей с Кёсем, да и этот разговор с тобой затронет матушку и снова причинит ей боль, а я обещала, что больше её никто не ранит… — Бюльбюль понимающе промолчал. — Её по-прежнему любящее сердце абсолютно безжалостно по отношению к ней самой. Она не прощает себе ничего, только обвиняет, — грустно закончила Михримах Султан. — Потеря Валиде всё изменила, и наш мир вряд ли когда-нибудь станет прежним. Он держался на ней, и никто больше не способен наполнить его этим обволакивающим ощущением защищённости и покоя. — Михримах тяжёло вздохнула. — Всё это не легко, Бюльбюль, видеть Хюмашах такой, я скучаю по ней прежней… По её легкости и уверенности, но у неё внутри сейчас столько боли, страха, и всё это давит на неё, словно не даёт вздохнуть полной грудью… Она как постоянно борется с собой и злится, она как будто постоянно зла, чего раньше никогда не было. Иногда мне так и хочется ей сказать, покричи, вырази всю эту боль, не сдерживай, но сама возможность такой мысли, что она может даже просто покричать на меня, обидит её. — Хюмашах Султан любит Вас и оберегает. Это никак не изменится. — Да, — Михримах тепло улыбнулась. — Она очень боится ранить меня. И я стараюсь делать всё возможное для неё, не расстраивать, не беспокоить, поддерживать, благодарить, но я не Валиде… У матушки было столько сил… Конечно, я знала это, но пока она была рядом, не чувствовала так отчётливо, как сейчас, когда её так не хватает… Сколько мама для нас делала, и при этом я даже не могу вспомнить, чтобы видела её уставшей… Мама все свои усилия делала для нас незаметными, и мир вокруг нас казался нам естественным, что он у всех такой, но истина всегда была в том, что он был только нашим. И далеко не всем так повезло как нам. И для кого-то естественным своим миром мог быть мир, наполненный страхом, болью, жестокостью, не любовью… Я скучаю по маме, она бы всё исправила, а я не могу… А теперь ещё и Фатьма… — Но вы ни в чём не виноваты, Вы делаете всё возможное, госпожа… Мне очень жаль, что всё так, как случилось. Но я абсолютно уверен то, что Вы рядом, для Хюмашах Султан бесценно, очень важно и необходимо. Это её исцеление… — Хюмашах нуждается в том, чтобы как и всегда ощущать себя дочерью и отчаянно держится за каждый такой момент, ибо только это даёт ей силы продолжать, ощущать жизнь. Я знаю, что ты не предавал матушку, и Хюмашах об этом знает, но её сердце… Ты бы никогда не ушёл, будь Валиде здесь, а теперь это не так, и ты свободен, но, понимаешь, в этом вся суть, для сердца Хюмашах мама здесь, она жива, и Хюмашах продолжает защищать её и оберегать, её память, она не может принять твой поступок своим любящим сердцем… Это как отказаться от мамы… Это невозможно. Хюмашах и так очень надломлена, а это её совсем сломает, но она понимает, ты можешь быть в этом уверен. Ты ни в коем случае не враг в нашей семье. — Спасибо Вам, госпожа. Вы подарили мне покой. И я буду молиться, чтобы рана на сердце Хюмашах Султан наконец-то затянулась, и она тоже его обрела. — Спасибо, Бюльбюль, я тоже желаю этого всем сердцем. И сейчас я должна вернуться к ней, иначе она начнёт волноваться, а ты отдыхай. Я была рада увидеть тебя. — Я тоже очень рад, госпожа, вы осчастливили меня и добавили ещё несколько счастливых минут в мои тёплые воспоминания о вашей семье. Мне повезло узнать вас. Повезло, когда Сафие Султан спасла меня. Я искренне благодарен. Посидев ещё несколько минут, Михримах поднялась. — Мне пора, Бюльбюль. Спасибо, что выслушал. Здоровья тебе! — Спасибо, госпожа, конечно, идите, не заставляйте Хюмашах Султан волноваться… Вы очень нужны ей, особенно сейчас. Михримах кивнула и вышла из покоев. — Всё в порядке? — Спросил у вернувшейся Михримах её муж. — У меня, да, а здесь всё хорошо? — Твоя сестра спрашивала о тебе, я сказал, что ты скоро вернёшься и всё объяснишь, но она волнуется за тебя. — Безусловно… — ответила Михримах. — Нам нужно побыть одним, Ахмед. — Конечно, столько сколько нужно, я всё понимаю и подожду. Вам никто больше не помешает. — Спасибо, — Михримах благодарно и нежно поцеловала мужа в губы и направилась в тюрбе отца. — Хюмашах, — Михримах тихо окликнула старшую сестру, которая, не отрывая взгляда, смотрела на гроб Фатьмы. — Где ты была, Михримах? Почему ушла, не предупредив меня? — Хюмашах говорила тихо, но её голос был очень взволнованным. — Мне нужно было во дворец… — Кёсем что-то хотела от тебя?! — Хюмашах моментально посмотрела на сестру, убеждаясь, что она в порядке, и что Кёсем ей ничего не сделала. — Нет, не волнуйся, я её даже не видела, мне просто нужно было во дворец, ненадолго… Я не хотела волновать тебя… Прости… — Конечно, он ведь такой же твой дом, как и когда-то мой… Ты только должна была сказать мне и не исчезать. Не делай так больше… Я испугалась за тебя. — Ты говорила с мамой, я не хотела как-то помешать и вмешиваться. Прости… — Всё хорошо, и ты не можешь мне помешать, сестрёнка. Никто из вас никогда мне не мешал. — Да, я помню, знаю, ты говорила мне, но твоя связь с мамой это только твоя связь. И это прекрасно. Хюмашах посмотрела на сестру и легко, тепло улыбнулась. — Спасибо, Михримах. Спасибо, что ты рядом. Михримах Султан кивнула. — Хюмашах, я говорила с Бюльбюлем… Он попросил сказать тебе, что передал все свои сбережения в мечеть в Каире, которой покровительствовала наша Валиде… — Через Османа агу, он помогал мне в Египте в делах мамы… Бюльбюль любил матушку и искренне оберегал её, я всегда была спокойна, зная, что он рядом с ней… Я всегда буду благодарна ему за это, но… Я не собираюсь забывать то, что он сделал, какие бы причины у него не были поступить так! Никто и никогда не заставит меня перейти на сторону Кёсем! Он сейчас на её стороне! Для меня он предал маму! А будь она здесь, и он бы даже в глаза не осмелился ей посмотреть после такого! Но раз её нет, так, значит, теперь можно поступать так, да?! Нет, Михримах! Нельзя! Нельзя так с мамой! По-прежнему нельзя! Никогда! — Видя, как сестру забила нервная дрожь, Михримах бережно заключила её в объятья, почувствовав, как бешено бьётся её сердце. — Тише, Хюмашах, тише, успокой своё любящее сердце… Я не прошу у тебя поступать вопреки ему, ты ничего не должна, я не требую у тебя никаких оправданий. — Но ты оправдываешь его, Михримах?! И я тоже должна, да?! — Хюмашах отстранилась от сестры, в её глазах по-прежнему горел огонь злости. — Сердцем? Не оправдываю, Хюмашах. Но всеми своими годами рядом Бюльбюль заслужил понимания, что будь мама здесь, и он бы никогда так не поступил, но теперь её, к нашей общей боли, нет… И каждый справляется с этим, как может. Он смог так. Я не могу у него это забрать. И он хотел, чтобы ты знала то, что я тебе сказала. Это всё, Хюмашах. Ты не должна делать то, что причиняет боль твоему сердцу. Никто не требует этого, я этого не требую. И, пожалуйста, не смотри на меня как на предателя. — Что? Нет, Михримах, я… Я… — Злишься, потому что тебе больно. Всё ещё больно, Хюмашах, я знаю, — Михримах отвела взгляд, посмотрев на гроб матери, сдерживая готовые появиться слёзы. Хюмашах подошла и максимально ласково заключила сестру в свои объятья. — Не на тебя, никогда. Прости, если я тебя обидела, я не хотела, ни в коем случае… — Хюмашах вздохнула. — Я злюсь на себя, на свою беспомощность, — Хюмашах бросила взгляд на гроб Валиде и сглотнула, сдерживая слёзы. — Я не смогла её защитить, я не могу ничего изменить, и я очень скучаю… Тоскую. Мне жаль, что это задело тебя, к сожалению, мне не всегда хватает сил с этим справиться. Прошу, прости, и, пожалуйста, посмотри на меня, сестрёнка. Михримах повернула голову и посмотрела сестре в глаза, они смотрели на неё тепло и с беспокойством, в них не было уже ни капли злости. — Ты снова неоправданно винишь себя, Хюмашах… Я прошу тебя, не надо, ты не сделала ничего страшного, я в порядке… Всё хорошо, — Михримах отстранилась и осторожно дотронулась рукой до сердца сестры, к которому постепенно возвращалось спокойствие. — Мне жаль, что твоя рана всё ещё кровоточит. — Всегда… — Хюмашах доверительно сжала сестре руку, которая лежала у неё на сердце. — Но ты в этом не виновата, Михримах. Я люблю тебя. — Я знаю, я тоже тебя люблю, — Михримах Султан слегка улыбнулась, одаривая сестру теплом. — И если тебе станет хоть немного легче… Можешь даже злиться на меня, в конце концов, ты даже должна это выражать, выплёскивать, а я буду в порядке. — Михримах… Ты ведь несерьёзно об этом говоришь? Чтобы не случилось, но я никогда не стану использовать тебя так. Это немыслимо! Я не стану кричать на тебя! — Серьёзно в той части, что я очень хочу тебе помочь. Если я могу… — Ты рядом со мной, моя дорогая сестрёнка, мне бесконечно помогает это. Хюмашах ещё раз обняла сестру, поцеловав её в висок, чувствуя ответное объятье и убеждаясь, что всё хорошо, а после отпустила Михримах и снова посмотрела на гроб Фатьмы. — Я могу что-нибудь сделать для тебя сейчас? — Спросила Михримах Султан. Воцарилось молчание, а потом Хюмашах тихо заговорила, что так контрастировало со всеми её огненными эмоциями, которые были ещё несколько минут назад. — Казалось бы, ещё совсем недавно вы снова гостили у меня, мы рядом как в детстве, а теперь Фатьмы нет… Я помню, как впервые держала её на руках, как впервые осознала себя старшей сестрой… Конечно, я помню и Османа, и Махмуда, помню боль их потери, как мама переживала, но всё-таки я была тогда ещё недостаточно взрослой, чтобы осознать полностью эту ответственность, а тут на моих руках бесценная жизнь моей родной маленькой сестры и… Мама… Мама была тогда рядом, всё было прекрасно… — Хюмашах быстро посмотрела на Михримах, которая смотрела на неё с сочувствием, и её голос задрожал. — Береги себя, сестрёнка, я очень тебя прошу… Я устала терять тех, кого люблю, — Хюмашах снова посмотрела на гроб сестры и перевела взгляд на гроб матери, подойдя и нежно проведя по нему рукой. — Я словно умираю каждый раз… Я не справлюсь больше, если потеряю и тебя… — Хюмашах вернулась к Михримах и сильно сжала её руку. — Ты — моя последняя связь с моей жизнью, ты помнишь наше детство, наши вечера, как мама читала нам, наши разговоры с ней, ты была в них и словно каждый раз, когда рядом, говоришь мне, что они были, что моя жизнь действительно была, и что я в ней была, что когда-то я жила… И что ради этого я должна продолжать сейчас… — произнесла Хюмашах, всхлипывая. — Хюмашах… Ты чувствуешь, моя рука в твоей руке, — Михримах подняла руку сестры, сжимающую её руку, и поцеловала её. — Я обещаю, ты никогда не перестанешь её чувствовать, я никогда тебя не отпущу! Михримах заключила сестру, которую начали сотрясать рыдания, в свои тёплые объятья. — Ты можешь поехать со мной, — тихо прошептала Михримах, — ты всегда можешь поехать со мной… — Нет… Нет… Я… Нет… — Ладно, ладно… Всё так, как ты хочешь, я не сделаю ничего тебе во вред… - Михримах усилила свои объятья. — Нужно проведать Фахрие перед отъездом, — сказала Хюмашах, как только смогла хоть немного успокоиться. — Она не должна чувствовать себя одинокой. — Конечно, Хюмашах. Обязательно. Неаполь. — Мне очень жаль, а Хюмашах Султан? — Она по-прежнему остаётся в Египте… Рана, которую ей нанесли, она так глубока… А теперь ещё… Её часто навещает Михримах вместе с младшей дочерью. Благо у этой сестры всё хорошо, старшие дети разъехались по санджакам, создали семьи, племянница, Сафие, выросла настоящей темноволосой кареглазой красавицей, очень похожей на маму, и за Мурадом Михримах присматривает. Он тоже уже создал свою семью. Ещё сестра пишет, что младшая племянница очень похожа на тётю, и иногда она даже поражается, что такое оказалось возможно. — Что именно? — спросила Анна. — Речь идёт не об очевидном внешнем сходстве, здесь дочь похожа на маму, скорее о неуловимом. Оно в невероятной искренности, в том, как окружающим рядом с ними становится легко и уютно. И теперь племянница, хотя согреть и исцелить, словно возвращает Хюмашах то, что она сама всегда дарила нам. Михримах говорит, что как будто угадала, назвав дочь в честь старшей сестры. В нашей семье теперь два золотых сердца. Хюмашах — младшая любит тётю и восхищается ей, и ей очень приятно, когда их сравнивают. — Это замечательно, Искандер, самое главное, что Хюмашах Султан ни одна, поверь, рано или поздно тепло ваших сердец исцелит эту рану. — Спасибо, Анна, спасибо… — Искандер направился в соседнюю спальню, упал на просторную, роскошную кровать с бархатным балдахином и потянул за собой Анну для поцелуя. — В тебе тоже есть этот свет, Анна. В нашу первую встречу ты в том числе неуловимо напомнила мне Хюмашах. Вам надо обязательно познакомиться. Я очень этого бы хотел. — Я тоже, — Анна отстранилась. — Ты говоришь о сестре каждый раз с таким теплом, что я уверена, она — прекрасный человек. А с таким человеком всегда хочется познакомиться. Это не такой уж частый дар в нашем мире. Но, ты знаешь, сейчас мы должны быть сконцентрированы на наших планах. Папа Урбан наконец-то ответил мне, он хочет видеть тебя. И, думаю, ему действительно есть что тебе предложить. — Значит, Рим. — Рим… Анна крепко сжала руку Искандера, ответила улыбкой на его улыбкой, и оба они невольным движением приблизились друг к другу и крепко поцеловались.