Шехзаде Яхья

Как только Искандер вышел из кареты и помог выйти из неё Анне и детям, то оказался в тёплых, уютных объятьях старшей сестры. — Искандер, братик, я так давно тебя не видела, — Хюмашах отстранилась и улыбнулась. — Мне кажется, или ты похорошел? — Хюмашах, я скучал по тебе и по твоей улыбке. Выпустив из объятий старшую сестру, Искандер заключил в них Михримах. — Я не ожидал, что ты тоже будешь здесь, Михримах. Я очень рад. У тебя ведь всё хорошо? — Да, всё хорошо, Хюмашах написала, что ты приедешь, как же я могла это пропустить. И племянники, Айлин и Сафие, просили передать тебе привет. — А где моя младшая племянница? — В этот раз она осталась с отцом. Семейные дела. — Слава Аллаху, Искандер ты вернулся! — Сказала Хюмашах, тепло смотря на брата. — Я же обещал, Хюмашах… Я пытался, я почти победил, я был близок, но удача Кёсем это что-то с чем-то. Может, она купила её у дьявола, я не знаю, но ей снова повезло. Но, в конце концов, я не расстроен, потому что обрёл самое ценное, что можно обрести — любовь. Познакомьтесь, моя супруга — принцесса Анна Катерина Кастриота. И мои дети — Маурицио, Алессандро и София. Моя дорогая семья — мои сёстры, Хюмашах Султан и Михримах Султан. Обняв племянников с тёплой улыбкой, которые тут же оказались в объятьях Михримах, Хюмашах посмотрела на племянницу и замерла. Девочка невероятно была похожа на свою бабушку. — Тётя… — окликнула её девочка. — София, — Хюмашах нежно обняла племянницу и наклонилась к девочке. — Смотри… — Хюмашах достала из-под платья медальон, который весел у неё на шеи и раскрыла его, внутри него был мамин портрет. — Это твоя бабушка, Сафие Султан, ты очень похожа на неё. — И Хюмашах улыбнулась. — Какая красивая… Как и мама… Я рада быть на неё похожей… Тётя, вы тоже похожи на вашу маму. Вы очень красивы. — Спасибо, — Хюмашах солнечно улыбнулась, чмокнула девочку в щёку, а после выпрямилась. — Piacere di conoscerti, principessa Anna. Sei molto bella. — Si', Mihrimah Sultan. — Benvenuta, Anna. Sono molto felice di vederti finalmente. — Благодарю Вас, Хюмашах Султан. У вас прекрасный итальянский. — Валиде… Она была из Венеции. Я и Михримах учились у неё. А вы прекрасно говорите на турецком. — Это у меня от нашего Искандера… — все заулыбались. — Вы действительно очень красивы, госпожа, и самое главное, что не только внешне, вы красивы сердцем. Его тепло, которое невозможно не чувствовать, видя Вас, завораживает. Я очень счастлива познакомиться с Вами. — Благодарю Вас за тёплые слова. Я искренне рада за своих брата и сестру, что они нашли и обрели тот покой и счастье, которые не смогла обрести я, — Хюмашах тяжело вздохнула и тут же, заметив взволнованный взгляд Михримах, встряхнула головой, отгоняя печальные мысли. — Простите… Я очень рада видеть вас всех здесь. И прошу вас чувствовать себя во дворце, как дома. Покои готовы. — Мальчики очень похожи на тебя, Искандер, — сказала с лёгкой улыбкой Михримах Султан. — Спасибо, — ответил Искандер сестре с гордостью, но продолжая с волнением посматривать на Хюмашах. Сестра очевидно не была сейчас настолько в порядке, как хотела показать. — Искандер, Михримах… — Хюмашах сделала паузу, не разрешая себе заплакать перед братом и сестрой. — Мне нужно уйти сейчас… Но если вам что-то понадобиться… — Конечно, Хюмашах, я знаю, где тебя найти. — Я вернусь к ужину, мы обязательно поговорим. — Не волнуйся, Хюмашах, с нами всё будет хорошо. Хюмашах кивнула, а Искандер и Михримах с сочувствием посмотрели уходящей сестре вслед. — Нашей тёте больно… — грустно сказала София, посмотрев на своих братьев, те так же посмотрели на сестрёнку, ничего не сказав, и тут же дети подняли глаза на маму. Анна улыбнулась им уголками губ и взяла за руки, показывая, что ничего страшного не происходит. — Проводи детей во дворец, — обратилась Анна к няне, передавая ей детей. — И помоги им устроиться. Мы тоже скоро придём к вам, не волнуйтесь. — Эмине калфа, а потом покажи дворец моим племянникам и племяннице. Они проделали такой долгий путь, и им наверняка хочется сравнить отличается ли этот дворец от их дома. — Михримах Султан с улыбкой посмотрела на детей. — С удовольствием, госпожа, — калфа поклонилась. — Отличная идея, — сказала Анна, видя как дети загорелись любопытством, — а потом как раз обо всём мне и внимательно расскажете. Искандер… — обратилась Анна к мужу, когда дети ушли. — Прошедшие годы словно были не властны над твоей сестрой, — сказала Анна, стараясь разрядить изменившуюся обстановку. И Искандер не смог не улыбнуться. — Это у неё от Валиде, как впрочем и многое другое. Но её сердце до сих пор кровоточит. — Самое главное быть рядом, Искандер. — Конечно, Анна. Но Хюмашах ведь лучше… С нашей последней встречи ей же лучше, да, Михримах? — Искандер посмотрел на сестру, а та ничего не говоря, просто помотала головой. — Она встретила нас, улыбалась… — Она же была рядом с нами, Искандер, для нас и ради нас ей всегда лучше, в каком бы состоянии она не была в действительности… — Михримах опустила голову. — Она знает, чего бы нам хотелось, даже если мы ничего от неё не требуем, и дарит нам это днём, а ночью… Она почти все ночи проводит у камина, не выпуская письма Валиде из рук. И я не знаю, сколько она спит и спит ли вообще, в другие ночи она всё-таки уходит в спальню, и я знаю, что ей снятся кошмары. Думаю, что не каждую ночь, как раньше, но снятся. А стоит к ней подойти, и она тут же говорит, что всё в порядке, и я чувствую, что она злится и ей бы не хотелось, чтобы я была сейчас рядом, потому что она не готова и боится сделать больно, но Хюмашах никогда не выходит из себя. И тут же переводит тему с себя на меня, а это гасит её злость. Просто потому что включается её ответственность оберегать. И после этого я же не могу это трогать, причиняя боль. Однажды только я не знаю, что ей снилось, но когда я пришла, Хюмашах трясло… Она даже не позволила мне подойти… *** — Михримах, сестрёнка, я прошу тебя, уйди, уйди сейчас! Я сорвусь на тебя, не дай мне тебя ранить, пожалуйста… Я подойду к тебе сама… Сама… *** — Её голос буквально умолял, Искандер, так она боится потерять контроль и сорваться… Знаешь, наверное это одна из самых страшных вещей, что он сделал с Хюмашах… Этот подлец заставил её сомневаться во всём, а главное в себе! Она боится себя, что причинит боль, хотя для этого нет никаких оснований. Да, смерть мамы всё изменила вокруг неё, но она всё тажа, любящая, заботливая, терпеливая наша любимая сестра! — Хюмашах пришла к тебе позже, да? — Пришла, конечно, пришла… Хотя могла этого не делать, я не настаивала, не просила, я прекрасно видела и понимала, что в эту ночь боль снова усилилась и ей непросто. Я слышала, как её голос подрагивал, когда она говорила со мной… Но она пришла… *** — Хюмашах… — Что, сестрёнка? — Тебе сегодня…. — Михримах… Всё, что угодно, кроме сегодняшней ночи… Не спрашивай меня ни о чём… Я здесь, рядом с тобой, остальное неважно. — Но если тебе сейчас тяжело, то это важно… Ты ведь не обязана… — Михримах… — в голосе сестры Михримах Султан уловила слабое раздражение. — Почему ты тоже думаешь, что я делаю то, что должна? Мама так думала… Откуда это? Что я не счастлива рядом с вами? Я разве что-то говорила? Я что не могу вас просто любить? Я не настолько слабая, чтобы у меня не было сил на это. — Конечно, нет, Хюмашах… — Ты волнуешься за меня… Мама тоже хотела как лучше, но вот только это отталкивание во благо, о котором я не просила, наоборот, очень обижает меня. Не нужно так делать, Михримах. Я знаю, что я делаю. И прошу мне верить. — Но, Хюмашах… — Михримах, мне тяжело уже давно и постоянно… Это горькая правда моей жизни… Я не могу её стереть, как бы не хотела, и даже если бы ты у меня это попросила. И ты прекрасно видишь, что я не играю и не изображаю, что всё хорошо и прекрасно, когда это не так. Я знаю, эта правда естественно расстраивает тебя… Я сожалею. — Нет, Хюмашах, ты не виновата… Никак. — Но это не касается совместных моментов, сестрёнка. Это единственное время, когда тяжесть отступает, когда я могу что-то сделать, что-то подарить, например, заставить тебя улыбнуться. Здесь нет никакой тяжести и никогда не было, поэтому не беспокойся обо мне, наоборот, ты должна помнить, ваша радость — моё исцеление… Можно сказать, я как раз отдыхаю сейчас… — Хюмашах сжала сестре руку и улыбнулась так тепло, как умела только она. — Тогда мне кое-чего хочется сейчас… И я хочу тебя попросить… — Конечно, всё, что угодно. Я слушаю. — Мне нравится оказываться в твоих объятьях, Хюмашах. Я люблю слушать тихий, уютный стук твоего сердца… Обними меня. — Это самая милая просьба, которую я могла услышать… — Хюмашах растроганно смотрела на сестру и улыбалась, и такого тепла и света, такого искреннего радушия была эта улыбка, что просто очаровывала. — Иди ко мне, сестрёнка, — Хюмашах осторожно притянула сестру к себе и заключила её в свои объятья, и Михримах, бережно обняв Хюмашах в ответ и положив голову ей на плечо, закрыла глаза. *** — Хотела, должна была убедиться, что я в порядке, да и чтобы ещё подарить мне тепло… Я иногда просто поражаюсь, сколько же сил души у нашей сестры… После всего, что было, а как бы ей не нравилось одаривать, она была в ту ночь очевидно уставшей, но она пришла и, как и всегда, была нежной, ласковой, очень заботливой. И она не ушла, пока не убедилась, что сделала всё возможное для меня, что я не расстроена, что никак не обижаюсь на неё даже в теории. Хотя я и не собиралась. И вот это тоже проблема, Искандер, большая проблема, она стала постоянно думать, что в чём-то виновата, она винит себя чуть ли не за каждую возможную мелочь, абсолютно безжалостна к себе! Потому что так и не может простить себе то, что случилось тогда. Не защитила тогда, но сейчас защищу от всего возможного и невозможного, а главное от себя. Сложно и болезненно это всё видеть, но я не могу ничего сделать. А после всех этих ночей днём она в порядке, как будто ничего не случилось, мы гуляем, разговариваем, Хюмашах делится своими планами насчёт благотворительности, которой занимается, я не знаю, как ей это удаётся, может быть, она что-то пьёт или какие-то ночи, когда совсем устанет, проводит со снотворным, я в этом смысле очень волнуюсь за неё, но если Хюмашах не хочет, чтобы кто-то что-то знал, то она сделает для этого всё. — Это так напоминает маму… — Да, это мамина сила и непреклонность, при всей мягкости Хюмашах может быть очень жёсткой, если захочет. А иногда, как сейчас, она уходит на обрыв и проводит там всю ночь, но днём она редко туда уходит, а если делает это, то ненадолго. — И что она там делает? — Сидит, плачет, а утром всегда возвращается, до того как, по её мнению, я должна проснуться. И снова днём она в порядке, за исключением того, что в такие дни у неё красные глаза, но я этого не замечаю, потому что Хюмашах этого хочет… Ну, и как бы она не прячется, и, как ты слышал, в любой момент её можно позвать, это будет практически прежняя Хюмашах, ну, просто у нас теперь больше моментов, когда она одна. Она их для себя создаёт, приводить себя в порядок, а потом всё это отдаёт мне, теперь и тебе. И снова уходит. Так всё происходит в те дни и ночи, когда я приезжаю. Когда же Хюмашах одна, в основном, по словам слуг, всё происходит так же, за исключением того, что она куда менее живая. Что тут сказать, лучше ли ей? Если быть честной, я думаю, что ничего не изменилось в плане той боли, которую она чувствует, только с прошедшим временем Хюмашах к этой боли привыкла и нашла варианты с ней жить. И днём, да, она в основном та, какой ты её увидел сейчас, Искандер. Она всё это сделала и делает ради меня, тебя, потому что без нас ей абсолютно всё равно на себя, ровно с того времени как Валиде не стало. — И ничего нельзя сделать, как ты сказала. — Быть рядом, Искандер, это очень важно, это помогает, Хюмашах оживает, действительно наполняется радостью, чувствуя себя полезной нам, а если бы было возможно сделать что-то большее, поверь, я бы это сделала, но у меня нет сил для этого. — У Валиде бы были… — Да, у Валиде бы были… — Но раз это невозможно, то должно же быть что-то ещё, Михримах? — Знаешь, что было самое сложное, когда Хюмашах простудилась, первые несколько дней, пока держался жар, она звала Валиде, она постоянно её звала, а я сидела рядом, говоря, что жду её, что она не может меня оставить, и не знала, что мне делать. Но как только жар спал, и она открыла глаза, первое, что наша сестра у меня спросила, в порядке ли я и извинилась, что заставила меня волноваться. Вот характер Хюмашах, Искандер, вот её сердце. — Мы что-то ещё можем сделать, я уверен! — Мы — нет… — Михримах Султан посмотрела на Анну, которая внимательно слушала весь диалог брата и сестры. — Я могу… Вы ведь это хотите сказать? — Да, нужен чужой, но искренний человек, который осторожно вскрыл бы всё это, как нарыв. Нас, Искандер, Хюмашах не подпустит, она сойдёт с ума от вины, если всё это выльет на нас. — Анна… — Конечно, Искандер, я всё сделаю… Михримах Султан, я очень благодарна за ваше доверие, я понимаю, как много это для Вас значит. Как и для Искандера. И я обещаю, я буду максимально осторожной, бережной и деликатной. — Я верю Вам, Анна.