Шехзаде Яхья

После завершения пикника, уже поздним вечером вся семья сидела в гостиной у горящего камина, а дети даже уже начинали дремать, но всё равно никак не хотели уходить. Михримах Султан встала и села за клавесин, услышав первый аккорд, Хюмашах улыбнулась и тут же присоединилась к сестре, и два родных человека слаженно заиграли в четыре руки. Гостиную наполнили волшебные, мелодичные звуки, добавив в атмосферу всего сегодняшнего дня ещё больше тепла. А слаженно с этими звуками внезапно зазвучала царица музыки — скрипка. Это Анна присоединилась к сёстрам. — Мама играла нам это… В такие же волшебные вечера, — вспомнила Хюмашах, когда мелодия закончилась. — Да, Хюмашах… Мы все вместе сидели у камина и слушали. Это было как обещание её любви всем нам, — ответила Михримах с тёплой улыбкой. Хюмашах нежно улыбнулась. — Спасибо за чудесные воспоминания, сестрёнка, и за прекрасную игру, Анна. Мы так синхронно сыграли, как будто знаем друг другу всю жизнь. — А может и так, Хюмашах, и когда-то мы все друг друга знаем, а потом находим друг друга здесь, если повезёт, мне повезло. Хюмашах поцеловала сестру в висок, встала и вернулась к креслу. И в этот момент госпожа почувствовала нежное прикосновение к своему плечу и замерла, улыбнувшись, она не могла перепутать это родное прикосновение ни с каким другим. Сердце Хюмашах затрепетало, и она обернулась. — Матушка, — восторженно выдохнула Хюмашах. Мама как и всегда была величественной и невероятно красивой, её светлые волосы, как в молодости, струились по плечам, а её прекрасные голубые глаза наполняли дочь спокойствием. — Тише, Хюмашах, — прошептала Сафие Султан, приложив указательный палец к губам. — Меня никто не видит, кроме тебя. Хюмашах посмотрела вокруг, Анна и Михримах вернулись на диван, к Искандеру, Ахмеду и детям, взгляд Хюмашах упал на камин, и внезапно, она увидела сидящего на нём Ворона. И каким-то интуитивным чувством всё поняв, госпожа тихо прошептала: «Спасибо», видя, как Ворон исчезает. Сафие опустилась рядом с дочерью на подушки, та трепетно взяла маму за руку и теплым взглядом посмотрела на своих родных, улыбнувшись. — Валиде, смотрите, как тётя улыбается… Михримах Султан посмотрела на сестру, та действительно улыбалась невероятно тепло. — Кажется, Хюмашах уснула, — вмешался в разговор Искандер. — Тогда, Искандер, твоей сестре снится что-то очень приятное, — сказала Анна. — Валиде… Ей снится Валиде, я прекрасно знаю, как Хюмашах улыбается, когда видит маму. Меня вообще не покидает ощущение, что матушка сегодня и сейчас как будто здесь. Сейчас как-то по-особенному тепло вокруг нас. В этот момент Сафие Султан улыбнулась и с этой тёплой улыбкой с любовью посмотрела на своих сына и дочь. — Я думаю, ты права, Михримах, сегодня вечер особенно волшебный. Да и день был потрясающим. — Хюмашах снова улыбается, как раньше, я невероятно рада вновь видеть её такой солнечной. Я очень скучала по ней такой. — Согласен, и я уверен, отныне всё будет хорошо. У нас всё будет хорошо, — ответил Искандер с улыбкой и благодарно сжал Анне руку. — Дети тоже уже заснули, думаю, нам всем пора в покои, — с улыбкой сказала Анна. — Да, уже действительно поздно, — согласилась Михримах. — Ты права, Анна, — подтвердил Искандер и посмотрел на сестру. — Хюмашах разбудить? — Не надо, твоя сестра такая спокойная сейчас, счастливая, ей снится очень хороший сон, не прерывай его. — Но только Хюмашах надо укрыть. — Михримах встала, взяла плед и осторожно накрыла им старшую сестру. А после вместе с мужем направилась в свои покои, её дочь в свои, так же как Искандер, по очереди отнеся детей в кровати, с Анной отправились в свои. Проведя с Хюмашах ещё некоторое время, Сафие Султан постаралась осторожно высвободить свою руку. — Матушка, — Хюмашах тут же открыла глаза. — Я хотела спросить Вас, гордитесь ли вы мной? — Каждый день. Самый большой подарок — такая дочь, как ты. — Это благословение — такая любящая мама, как Вы. — Хюмашах нежно прижалась щекой к руке матери и трепетно поцеловала её, не отпуская. — Ты по-прежнему не хочешь отпускать меня, Хюмашах… — Конечно, Валиде, я не могу этого хотеть… Но не переживайте, всё в порядке, это светлая грусть, я помню, что обещала. Только маленькая просьба, матушка, останьтесь со мной, пока я не засну… Я хочу снова ощутить себя маленькой девочкой. И сегодня был такой день, хоть и чудесный, что я не смогу долго сопротивляться и не спать, — Хюмашах смотрела на Валиде и улыбалась. — Усну, как ребёнок. — Тогда пошли в твои покои, доченька… — Тук-тук, тук-тук, тук-тук — мой самый любимый и бесценный звук в мире, — сказала Хюмашах, лёжа в кровати, сильно прижавшись к матери и закрыв глаза, слушая удары её сердца. — Мамочка… Люблю Вас. Очень. — Я тоже люблю тебя, моё сокровище, — Сафие Султан поцеловала дочь в макушку. Хюмашах услышала звуки колыбельной из детства, улыбнулась и закрыла глаза. Сафие оставалась с дочерью, пока та, не заснула. А дальше встала и укрыла её, поцеловав в висок. *** — Михримах, доченька, проснись. — Матушка? — госпожа удивленно поднялась. — Вы мне снитесь? — Можно так сказать. — Тогда приснитесь Хюмашах ещё раз, она скучает по Вам… Сафие тепло улыбнулась, Михримах была трогательно самоотверженно в своей любви к сестре. — Я хотела сказать тебе то, как ты заботилась, поддерживала Хюмашах, Фатьму во время всех этих сложных событий, я очень тобой горжусь. И сейчас не волнуйся за сестру, она в порядке. — Я рада за неё… Я старалась быть на Вас похожей, но я не Вы. — Доченька, ты была рядом, вытащила Хюмашах из кошмаров, помогла ей снова улыбаться, ты действительно считаешь, что сделала недостаточно? — Не знаю, матушка, я очень скучала по ней прежней, и иногда мне казалось, что я должна сделать что-то ещё, правда, не знала что. — Без тебя твои сёстры бы не справились. На лице Михримах расцвела гордая улыбка. — Мне было бы сложнее без Фатьмы, она так неуловимо была рядом, как и всегда. — Конечно. Михримах посмотрела на Валиде своим проницательным взглядом. — О, матушка, вы всё видели? Вы видели обрыв… *** Да, Сафие Султан видела свою дочь на краю обрыва, и тревога за жизнь дочери заставляла материнское сердце болезненно сжаться. Она видела и чувствовала всю боль Хюмашах, и больше всего на свете ей хотелось обнять её и облегчить её боль, забрать её, но она не могла. Смотреть и чувствовать боль своего ребёнка. В этом было её наказание. Ей сказали, что дети продолжают защищать её своей любовью и после смерти, а она может смотреть, может хотеть помочь, но не может ничего сделать. Её ад. Ад беспомощности. — Хюмашах, моя прекрасная доченька, не делай этого, прошу тебя… Пожалуйста… — При всей твёрдости характера голос Сафие сейчас дрожал, и она с трудом сдерживала слёзы. А рядом с ней раздался холодный, безжалостный голос. Ангел смерти был в человеческом обличье, и в своих руках он держал песочные часы. — Вы знаете, что будет, если я остановлю эти часы? — Не смейте даже приближаться к моей дочери! — прозвучал в миг наполнившийся сталью голос Сафие. — Ваши дети потеряют надежду, будут окончательно разбиты… Должно быть видеть это невыносимо… Да, ваш взгляд горит ненавистью, ради своих детей вы готовы сразиться даже со мной, со Смертью, даже зная, что не сможете победить. Это достойно уважения, эта бесстрашность… — Тогда разрешите мне помочь? — Нет, я не имею права вмешиваться и не могу позволить сделать это вам. Нельзя отобрать у человека свободу выбора, сейчас всё зависит от вашей дочери. Но знаете, Любовь мне постоянно говорит, что она тоже достойна уважения и вашей надежды. С этими словами Ангел смерти исчез, оставив Сафие наедине с её тяжёлыми мыслями. — Вы ошибаетесь, — раздался голос в голове Сафие, и она увидела сидящего белоснежного Волка рядом с собой. — Вы думаете, что если бы этой любви не было, то не было бы и всей этой боли. Вам кажется это правильным, но вы ошибаетесь. Вы снова забыли, Любовь не подчиняется всем этим якобы правильным мыслям. Она или есть, или её нет. Она — дар. И забрать её может только тот, кто её дарит. Ваша дочь хочет этого, как вы думаете? Сафие вспомнила их последние мгновенья рядом, вспомнила слова дочери, как уже думала оттолкнуть её, желая защитить от себя, и какую злость это вызывало у неё. Безгранично терпеливая, всегда спокойная Хюмашах здесь каждый раз словно взрывалась. Сафие отрицательно покачала головой. Нет, Хюмашах никогда не захочет отказаться от неё, даже ради отсутствия боли. — Вы должны относиться с уважением к решению вашей дочери. Ваши совместные моменты, вся ваша любовь действительно так бесценны для неё, что она готова за них сражаться, не позволяя ни отобрать их, ни обесценить. — И обесценивание от меня особенно болезненно… — Да, ведь любовь, в которую верит только один, становится очень слабой. «Иногда вы словно забываете, как на самом деле дороги мне…». Зазвучал в голове Сафие голос дочери. — Силы любви вашей дочери к вам было достаточно, чтобы преодолеть эти моменты, но вы не переставали верить вообще. А любовь, в которую верят оба, будет сильнее любой боли. Вы же видите, любовь к вам, ваша любовь всё ещё удерживает вашу дочь от последнего шага. Вы должны верить в эту силу. — Почему вы снова помогаете? Вы сохранили жизнь Искандеру, вы пустили меня в сон Хюмашах. Кто вы? Посланник надежды, о которой говорила Смерть? — Может быть, а может быть, я — часть той самой любви? Вашей к детям, детей к Вам, ваших детей к друг другу, сестры к брату, брата к сестре? Может, я её посланник? И может быть, это вы сами спасаете себя, спасаете друг друга? И если бы не было этой искренней любви, готовности к самопожертвованию, то никто бы вам не стал помогать? Неважно, кто я, важно помнить, что вся сила скрыта в вас самих. Верить. Верить. Верить. Как всегда верила Хюмашах. Надеяться и верить, верить в своих детей. *** — Да, Михримах, я всё видела. И я не могу передать словами своего облегчения, когда услышала твой голос. Я была уверена, что ты справишься, хотя ты очень меня напугала. — Вам нечего было бояться, матушка, Хюмашах бы меня вытащила. Она никогда бы не смогла дать мне погибнуть. Я знала это. И именно об этом ей сказала. Сафие улыбнулась. — Спасибо Аллаху за каждого из вас, что вы есть друг у друга, вы подарили мне столько счастья, как мама, я не могла бы желать большего. — Спасибо, что Вы — наша мама, матушка. Я люблю Вас, — Михримах обняла маму и прошептала ей. — Спасибо, что поговорили со мной. Это очень ценно для меня. — Я люблю тебя, Михримах. — Без сомнений, матушка? — Михримах хитро улыбнулась, смотря на Валиде. — Михримах, — с притворным возмущением произнесла Сафие, а затем тепло улыбнулась и нежно поцеловала дочь в лоб. — Конечно, доброй тебе ночи, доченька. Михримах охватил свет, она почувствовала тепло, и что очень хочет спать, и в последних миг ощутила, как руки мамы нежно опустили её на постель и укрыли, а после ещё один ласковый поцелуй. *** Сафие села на кровать и с любовью, нежностью посмотрела на спящего Искандера, её сыночек, её благородный львенок, ещё одна её надежда. Это ведь действительно благословение Любви, когда они с Мурадом были особенно счастливы, в её жизни появились сначала Хюмашах, а потом и Искандер, хотя безусловно у каждого её ребёнка было своё место в её сердце. Сафие Султан провела рукой по длинным, черным волосам своего сына, и тут он открыл глаза. — Матушка… — рядом с Сафие Искандер увидел сидящего белого Волка, и всё понял. — Я пришла попрощаться, сынок, ещё раз обнять тебя… Искандер, ничего не говоря, сам заключил Валиде в свои объятья, и как и в первый раз склонил голову ей на плечо. — Валиде! Матушка, я так счастлив видеть Вас! Сафие поцеловала Искандера в шею. Некоторое время они наслаждались объятьями друг друга. Затем сын отстранился и, нежно взяв руку мамы в свою, трепетно поцеловал. — Валиде, Хюмашах… Вы были у неё, да, она Вас видела? — Вы даже не можете представить, как радуете меня с Михримах своей заботой о Хюмашах и заставляете меня гордиться, что я воспитала вас такими любящими друг друга. Не волнуйся, с Хюмашах всё хорошо. Я хотела сказать тебе… Я так рада, что ты обрёл своё счастье, береги его, сынок, это самое ценное в нашей жизни, люди, которые нас любят. Искандер нежно посмотрел на спящую рядом Анну и улыбнулся. — Конечно, матушка. Сафие и Искандер смотрели друг на друга, словно говорили о своей любви без слов, пока Сафие не стала постепенно исчезать, и наконец в руке Искандера, которой он не отпускал руку мамы, осталась только пустота. — До свидания, матушка… — Я очень люблю тебя, сынок…