Жемчужная Лисица

26 июля 1944 г. Взвод "Первой Кровавой" с боем продвигался к своей цели - Мариньи. Маленький французский городок был охвачен хаосом войны, повсюду полыхали пожары, весь город был опустошен, разрушен, а улицы переполнены сгоревшими автомобилями. Ничего не осталось нетронутым. Каждый дом был разрушен, где-то в большей, где-то в меньшей степени, и этот город был превращен в руины. Дома, построенные из камня и кирпича, были разрушены взрывами, а деревянные уже обратились в тлеющие угли. Уже на подходе к Мариньи, американцы увидели, что впереди ничего хорошего нет, это доказал прорыв через бокажи накануне. Однако такой степени опустошения не ожидал никто. В городе не осталось ни одного уцелевшего здания, что делало поиски укрытий довольно трудоемким мероприятием. В каждом здании были дыры, словно огромный червь прогрыз стены, и оставалась только надежда, что люди успели покинуть этот город до того, как это случилось с их домами. Удивительно, что еще кое-где мебель была цела. Однако все более-менее ценное, вроде картин, фарфора, изделий из хрусталя и многого другого, нацисты давно вывезли. Немцы бросили много сил, чтобы сохранить свои позиции. Но даже несмотря на то, что фрицев в городе было не так уж много, их было достаточно, чтобы серьезно усложнить американцам жизнь. На каждом новом углу, улице, перекрестке американцев поджидали пулеметчики, снайперы и бронетехника. Фрицы вгрызлись в свою территорию зубами, и не хотели так просто сдаваться. Однако их все же было слишком мало, чтобы удержать город под своим контролем. Американцы уверенно и планомерно шли вперед, зачищая каждый квартал города, уничтожая пехоту противника и сжигая немецкие транспортные броневики. И до сих пор все шло по плану. Тёрнер и Пирсон вели отряд, но из-за ожесточенного сопротивления врага, им постоянно приходилось маневрировать и меняться местами, то Джозеф окажется замыкающим, то Уильям. Отряд юлил и петлял между домами, словно змея, спасающаяся от солнца, прячась за стенами более-менее уцелевших домов, за брошенными машинами и каменными заборами. Немцы так же прятались от огня, от чего перестрелка походила на вышибалы мячом. Впрочем, солдаты первой дивизии справлялись неплохо. К счастью, патронов и гранат хватало для отражения натиска немцев, и медленно, квартал за кварталом, янки оттесняли фрицев назад. Отступающие Крауты, переходили на более удаленные позиции за своими пулеметными гнездами, от чего перед каждым новым кварталом американцы были вынуждены останавливаться и справлять уже с этой напастью. Но рассчитывать на помощь сегодня не приходилось – бронетехника была довольно далеко. После вчерашнего марша с плацдарма Коллинз вместе с 11-м и 7-м бронетанковыми корпусами расчищал северное направление, уехав на добрые 20 километров от Мариньи и от его наземных союзников. Так что пехота была, что называется, «гол, как щегол», и справлялась только своими силами. Но, даже несмотря на отсутствие тыловой поддержки, в виде бронетанковых частей, ребята постепенно продвигались все дальше и дальше вглубь города. Так что, даже без своих танков, без серьезного огневого подавления, и даже ввиду того, что сил у них здесь было не так уж и много, но с каждой новой засадой фрицев они справлялись вполне успешно. Даже потери были не столь серьезными - один к семи. Однако день явно предвещал им далеко не самую легкую победу... Они снова остановились, правда, не из-за пулеметчиков Краутов. Взвод вышел на небольшую круглую площадь, окруженную более-менее целыми домами, развалинами других построек и глухими тупиками, и здесь было три разных перехода на улицы. Другие здания превратились в массивные руины, засыпавшие небольшие, но полезные переулки, и другие пути были наглухо закрыты, так что теперь было непонятно, куда идти. Развилка дорог могла развернуть их обратно к границам города, и они могли потерять столь драгоценное время, а потому нужно было быстро решать, куда идти. Но если раньше они ориентировались на шпиль небольшой часовни, дороги к которой были довольно прямыми, то теперь дороги извивались и петляли, и могли привести в тупик, не в ту сторону, или просто вернуть обратно на исходную точку. Словно маленький лабиринт внутри города. Взвод уже видел башню церкви, теперь это был для них новый ориентир. Но как добраться до церкви, оставалось серьезным вопросом, который нужно было решить как можно быстрее. Цель во время прорыва изменилась, но теперь была вполне ясна - фрицы установили три или пять зенитных орудий типа Flak за церковью Святого Петра и вели огонь по американским истребителям. Пока они сражались в городе, Пирсон и Тёрнер заметили в небе трассирующие цепочки зенитных выстрелов, направленных против их пилотов. Когда они добирались до часовни через город, в один момент Пирсон и Тёрнер договорились между собой, что они разделятся, одна часть взвода пойдет с Джозефом, другая – с Уильямом. И пока лейтенант будет расчищать площадь, и уничтожать зенитные орудия, расчищая путь авиации 614-го авиакорпуса, сержант со своей частью парней будет прикрывать их с колокольни. Сегодня они уже потеряли около пяти самолетов, и если они не поторопятся, то неизвестно, сколько еще потеряют их летчики. Пока командиры обсуждали следующий шаг, Дэниелс и Цуссман сидели у каменной стены разрушенного дома и изучали карту города. Уильям, по приказу Джозефа, отправился в тылы взвода, а Тёрнер задумался, как добраться до ближайшей точки у церкви с меньшими потерями. Теперь Пирсон снова оказался среди замыкающих строй парней, лейтенант приказал ему проверить их тыл, не придут ли еще Крауты, но улицы были тихи и пусты. Так что сержант стоял, прислонившись спиной к стене небольшого двухэтажного домика, между двумя другими домами, высматривая движение врага. Но пока все было тихо. Но только пока. Чуть ближе к нему сидели Айелло и Стайлз, второй что-то щелкнул на камеру, отсняв очередной кадр для своей фотохроники. Взвод, молча, ждал приказа командира. Айелло посмотрел на сержанта, но Уильям лишь отрицательно покачал головой, в ответ на немой вопрос капрала. Вдруг, Дрю вскинул голову, нервно оглядываясь и сказал слегка дрожащим голосом: – Вы слышите это, сержант? – Слышу что, рядовой? – Шум, похожий на гул самолета. Пирсон поднял голову, прислушиваясь к окружающим звукам. Да, определенно, сквозь грохот выстрелов дальних пушек, выстрелов винтовок, и сквозь другой фоновой шум, он услышал этот приближающийся гул. Но он только отмахнулся: – Это просто наши летуны, расслабься, рядовой. Американцы переговаривались между собой, ожидая вердикта командира, но большинство из них молчали в своем напряжении. Как оказалось, не только они думали об очередном ходе – немцы, находившиеся через дорогу от них, тоже были не в восторге от врагов на своих позициях. Но для контратаки их было слишком мало, а потому атаковать янки не могли, это было бы неудачно. Но размышления обеих сторон были бесцеремонно прерваны. Переговоры и перекрикивания американцев остановили нарастающий гул. Грохот сопровождался треском и отдаленными хлопками, что напоминало стрельбу. Люди высматривали в небе приближающийся бомбардировщик, но Тёрнер, не желая сидеть и ждать, пока упадет бомба, рявкнул: – Марш, Марш, Марш!!! Солдаты сорвались с места, а немцы, думая, что это напротив, самолет американцев, бросились врассыпную назад, скрываясь за фасадами домов. Пока они мчались вперед, парни постоянно поднимали глаза вверх, выискивая черный силуэт самолета, но далеко не весь взвод успевал бежать вперед с товарищами. Одних тормозили другие, и среди таких медлительных солдат был и сержант. Пирсон лишь мельком увидел, что это вовсе не бомбардировщик, а истребитель, но было уже поздно. Огненный шар, в котором от самолета проглядывались лишь крылья и хвост, несся к земле на сумасшедшей скорости, оставляя за собой шлейф черного дыма. Самолет с горящим двигателем врезался в здание прямо рядом с американскими солдатами, и, немного подпрыгнув от сильного удара, издав громкий и неприятный металлический скрежет, полетел дальше. Но этот удар самолета о здание, повлек за собой цепочку катастрофических последствий. Медленно, но верно, здание начало рушиться вниз, на головы солдат, которые остановились как вкопанные от страха, в немом ступоре. Уильям едва успел толкнуть их в спину, поэтому большинство улетело вперед и попадало, повредив себе руки, колени и даже лица, но он спас их от падающих обломков. Сам Пирсон едва успел остановиться и отпрыгнуть назад, чтобы не попасть под падающие обломки, а остальные успели побежать вперед. Падение первых обломков не было последней неприятностью после авиакатастрофы. Несущая стена здания, от удара в нее самолета на полном ходу, начала крениться и падать вниз, поднимая облако пыли и осыпая все вокруг новыми обломками кирпичей, балок перекрытий и половиц. Остатки стекла посыпались дождем, звеня о брусчатку, и, наконец, раздался громкий грохот обломков, падающих на землю. А виновник этого безобразия упал где-то позади, с характерным хлопком удара. Между сержантом и основным взводом, отделяя их друг от друга, упала огромная груда обломков и три особо крупных фрагмента несущей стены дома. И что самое неприятное, этот обвал повлек за собой цепочку последующих разрушений близлежащих домов. Поврежденные предшествующими военными действиями а, может быть, и артиллерийским обстрелом, дома складывались вовнутрь, как карточный домик, поднимая новые тучи пыли и оглушая грохотом разрушения. В итоге рухнувшие здания и обломки от них вызвали тотальную катастрофу – проходы, которые еще минуту назад были между зданиями, были намертво завалены битым кирпичом, балками, кусками стен и огромными обломками бетона. Но и это было не самое страшное, что случилось. Сержант, когда грохот разрушений стих, медленно встал. Горло, легкие и рот были полны песка и строительной пыли. Он кашлял, прочищая горло и легкие, выплевывая слюну, полную пыли, и отмахиваясь рукой от ее облаков. Пирсон поднялся на ноги, слегка покачиваясь из стороны в сторону от дезориентации, и вяло поднял оружие. От всего предшествовавшего шума у него сильно звенело в ушах, он весь был покрыт пылью, а руки подрагивали. Немного придя в себя и оглядевшись, Пирсон понял, что остался один за рухнувшими домами, и неизвестно, успели ли остальные спастись от разрушений зданий, ведь в заминке был не он один. Поэтому он взобрался на гору обломков как можно выше и заорал во всю глотку: – Тёрнер! Сначала, его даже напугала стоящая тишина. Минута напряженного ожидания, и он повторил свой призыв: – Тёрнер!!! Снова никакого ответа, но вдруг он услышал сдавленный голос. Это был голос Дэниэлса: – Мы в порядке, сержант! Уильям выдохнул, закрыв глаза – слава богу, они не пострадали. Послышался и второй голос – Джозеф тоже крикнул: – Пирсон, ты в порядке?! – Да! Руки и ноги все еще со мной! – К нам есть проход? – Нет! Целый ряд домов рухнул, так что осталась сплошная поперечная улица в два конца! Тут нет выхода на площадь, все перекрыто обломками! Джозеф сдавленно выматерился. И что прикажете делать? Идти дальше без сержанта? Нет, на такое он не готов. Оценив принесенный падением самолета ущерб, он крикнул: – Тогда другого выхода нет – иди в обход! Этот проклятый самолет разрушил добрую часть дома, и получается, что мы отрезаны! Есть кто-нибудь еще с тобой?! – Нет! Тёрнер был очень растерян и напуган. В конце концов, они с Уильямом дружат и давно знают друг друга. Они оба, даже не показывая этого на публике, готовы прикрывать спины друг другу, поддерживать и делить последний кусок хлеба. И, несмотря на все разногласия между ними, обиды и прочие нестыковки, Джозеф ни на секунду не собирался оставлять своего друга в беде. Он снова выругался сквозь зубы и беспомощно посмотрел на своих людей, ища одобрения в их глазах. Но взвод только растерянно смотрел на командира, ожидая указаний. Никто не ожидал, что это будет сержант, который окажется по ту сторону завалов. Если честно, никто не думал, что так вообще произойдет. Но теперь для Пирсона была серьезная опасность – он был один, без поддержки, и теперь нужно было быстро решить, что делать. Им нужно помочь ему выбраться из этой передряги или хотя бы объединиться через пару улиц. В это время, пока лейтенант метался из стороны в сторону возле завалов, думая, что делать, Цуссман вытащил из своего рюкзака карту города и присел на корточки, изучая ее. Он водил пальцами по линиям улиц, выискивая возможные проходы. Все осложнялось тем, что они не знали, где есть завалы, а где нет. И никто не знал, где именно находятся враги и сколько из них прибежит к месту крушения самолета, чтобы помочь пилоту. Пока Роберт, хмурясь, изучал ближайшие кварталы на карте, лейтенант подошел к нему, нагнулся и тоже начал шевелить пальцем, выискивая лазейки. Выходов у них было три - идти в сторону пересечения двух улиц, прямо к подножию церкви, обойти все кварталы и соединиться на втором выезде из города, или, импровизировать и идти наобум, ориентируясь исключительно на колокольню церкви. Все осложнялось тем, что сержант был один. Если бы с ним было хотя бы два-три парня, им было бы легче пробиться. Так что вывод был неутешительным. Их сержант один, без всякой поддержки соратников, отрезанный от основного взвода, должен пройти не менее пяти кварталов города и не попасться под пулю. При этом сам Пирсон огляделся, пытаясь хотя бы примерно наметить свой дальнейший маршрут. Тёрнер окликнул его, когда они с ребятами из взвода приняли решение: – Пирсон, мне кажется, у нас только одно правильное решение! С тихим болезненным рычанием Уильям сказал больше себе: – Я уже знаю, что это решение. И оно уж точно не в мою пользу. Следующие слова Тёрнера только подтвердили его опасения: – Есть обходной путь, возвращайтесь в Часовню, а оттуда поверни налево! Уильям оглянулся на высокий шпиль часовни и провел пальцем в воздухе, указывая на его вершину и от нее влево: – Понял! – Потом дойдешь до небольшой площади, а оттуда направо! Иди ориентируясь на шпиль церкви! Мы пойдем туда, на перекресток улиц, как и договаривались! – Есть! Через преграду перелетела сумка. Сержант успел поймать небольшой кисет и, открыв, хмыкнул – внутри оказались патроны: – Сержант, не смей умирать! – Понял, лейтенант, – крикнул Пирсон с легкой ухмылкой и спустился с завала, услышав топот, как его взвод и Джозеф уже отправились к месту встречи. Постояв некоторое время, сержант глубоко вздохнул. Шикарная ситуация – он один, неизвестно сколько фрицев позади, плюс пилот скорее всего жив, и ему нужно как-то самостоятельно пробиваться. Замечательно, просто прекрасно. Уильям, медленно идя вперед, прорычал с нарастающей в душе яростью: – Клянусь, если я найду тебя, кусок немецкого дерьма, я собственными руками разобью тебе гребаную голову! Делать было нечего, и Пирсон пошел к часовне, которую они со взводом прошли уже час назад. Территория была расчищена только в трех соседних городских кварталах, поэтому сержант крался по улицам, как бродячий кот. Он внимательно прислушивался к каждому шороху, заглядывал в щели, окна и дверные проемы между домами, ожидая, что в любой момент на него вылетит группа солдат. Однако пока что, все было относительно спокойно. Когда он подошел к часовне, зрелище, которое он увидел, было плачевным. Черепичная крыша небольшой часовни была частично разрушена, внизу валялась груда битого кирпича и камней от стены, а в нескольких метрах дальше по улице валялся и горел тот самый злосчастный самолет. Самолет, как оказалось, действительно был немецким - на еще не сгоревшей части хвоста был виден балкенкройц, а также свастика на хвостовом киле. Это был, судя по сохранившейся части фюзеляжа, истребитель Bf109. Он горел в паре десятков метров от часовни, распространяя по округе отвратительный едкий запах гари. От разбитой машины поднимался столб черного дыма, а разлитое по местности горючее, горело не хуже, чем сама машина. Пирсон мельком заметил, что правая сторона фюзеляжа была усеяна небольшими вмятинами и маленькими круглыми отверстиями. Он даже усмехнулся – кажется, этого ублюдка сбили их ребята. Но куда упадет этот самолет, никто не мог предположить. И судя по всему, помимо тех рухнувших зданий, что отделили его от взвода, этот самолет еще и врезался в крышу часовни, плашмя, потому, что ее кровля была как бы разорвана, балки и перекрытия торчали, словно ребра из груди. Оглядевшись, Уильям подошел к самолету и осторожно заглянул в кокпит, надеясь увидеть чернеющие останки пилота, но кабина была пуста. Сиденье явно оставили в спешке – нижней части кресла не было, а ручка управления застыла в нижнем положении, по мере снижения самолета. Сержант нахмурился, и оглянулся в который раз по сторонам, словно вороватый пес. Если трупа внутри нет, значит, пилот выжил. Но где он? Однако когда Пирсон поднял глаза на полуразрушенную кровлю часовни, он заметил нечто белое, на них что–то виднелось. Оно колыхалось, замызганное черными пятнами от дыма и копоти. Ткань. Ба, да это же парашют! Значит, пилот точно выжил и сейчас либо в часовне, либо уже удрал. Про себя, сержант сдавлено выругался: – Ну почему ты не сгорел в своем чертовом самолете, Краут?! Это добавит хлопот в, и без того, не самую лучшую ситуацию, и отнимет столь ценное время! Но он должен убедиться, обязан проверить, где он. Потому что, если сейчас он откажется от этого и оставит того пилота в живых, вполне возможно, что он получит выстрел в затылок. Выругавшись сквозь плотно сжатые зубы, Уильям, пригнувшись, уверенно направился к входу капеллы. Он старался издавать как можно меньше шума, поэтому внимательно смотрел, куда наступать. Пирсон осторожно перешагнул деревянный порог молельни и вошел в полумглу здания. Тут все было еще хуже, чем выглядело снаружи – парашют свисал с потолка, пара строп и его пояс были перерезаны. Повсюду валялись камни, битый кирпич, бревна и доски. Витраж был выбит и от него ничего не осталось, а алтарь превратился в труху. Пол был усыпан камнями, часть стены также была разбита после неудачной посадки самолета, а на полу, около алтаря горела лужица топлива, благо, что не сами деревянные иконы. Сержанта отвлек звук – тихий болезненный стон. Он резко повернул голову, и увидел силуэт, но, когда уже, было, прицелился, то выстрелить не решился… Вместо крепкого мужика, которого ожидал увидеть Пирсон, на полу оказался совсем другой человек. Это была маленькая, невысокая девушка. Она сидела так, что на нее падал свет восходящего солнца из проломленной части часовни. Ее копна светлых волос, подсвеченная лучами, разметалась по ее плечам и лежала, струясь по спине, взлохмаченная. Кожаный шлем авиатора валялся где-то за уцелевшей лавкой, а очков не было видно вовсе. Одежда летчицы была вымазана в пыли и чернела кое-где от копоти. Она сидела на полу, у обломков скамеек, рядом с ней был завал из балок и камней, но сама она почти не двигалась, сидя с опущенной головой. Сначала сержант долго смотрел на ее спину и волосы, недоумевая, что теперь делать? Стрелять рука не поднималась, ибо он совершенно не привык бить женщин. А тут в мозгу вырисовывался очаровательный конфликт между голосами разума и эмоций, движимый когнитивным диссонансом. С одной стороны – это девушка. Их нельзя обижать и бить, так его учили. Как мужчина, он должен защищать их. Но с другой стороны – она Краут, враг. И что теперь прикажете делать? Ладно, решил про себя Пирсон. Подойду, посмотрю, а если придется - убью ее. Уильям старался двигаться потише, но все равно, нога предательски задела камень из одной кучки и он покатился по полу, вызывая этим противный звук камня о камень. Летчица резко обернулась, но, тут же поморщилась и опустила голову, слегка отвернувшись от сержанта. Видимо ей было больно. И когда боль поутихла, она, приоткрыв глаза, с уже более спокойным выражением лица взглянула на солдата. Когда девушка повернулась к нему, Пирсон застыл на полу в ступоре. Он смотрел в глаза девушке, а она смотрела на него в ответ. С минуту оба смотрели друг на друга, словно на диковинку. По мнению сержанта, она была довольно симпатичной. Он видел много, очень много девушек и раньше, но эта, показалась ему довольно... Необычной... Уильям до сегодняшнего дня ещё ни разу не встречал среди краутов девушек. Но в отличие от своих соотечественников, она выглядела как побитый щенок. Ее взгляд был полон отчаяния и обреченности, она сидела сжавшись, но в не выказывала своему потенциальному противнику никакой агрессии. ненависти. Что-то тут было не так. Пирсон вздрогнул, поняв, что он уже пару минут смотрит на эту девушку, замершую, как антилопа, перед хищником. Сержант дернулся, прогоняя наваждение. Нет уж. Чувствовать симпатию к Крауту – немыслимая роскошь. Пирсон нацелил на нее автомат, хотя и зная, что стрелять не осмелится. Во-первых, девушка – это заведомо более слабый противник, а во-вторых, она ещё и выглядит как ребенок. Не смотря на свои наблюдения, Уильям ожидал реакции страха или гнева, но ее лицо, слегка искаженное болью, не выражало этих эмоций. Казалось, она ждала его. Внимательно присмотревшись к незваному гостю и поняв, кто он такой, она снова вернулась в исходное положение, даже как-то сжавшись. Пирсон обошел ее, не опуская автомата из рук, пытаясь понять, почему она не встала при его виде. Он думал про себя, обходя ее и рассматривая девушку: «Чего ж ты тут расселась, красавица? Почему не встаешь, не сражаешься, не убегаешь, в конце концов?». Но когда он встал напротив летчицы, то понял, в чем дело – нога девушки была зажата между балками в неестественном положении, ступню скрывали обломки, а сверху еще лежала неплохая такая груда кирпича. Часть завала она, видимо, разобрала сама, а вот балки сдвинуть – силенок не хватило. Казалось бы – брось ее и все, черт возьми, сама она из этого не выберется. Но человечность призывала его к другому. Уильям поймал себя на мысли, что это будет как минимум одним хорошим поступком с его стороны. Ведь эта девушка кажется абсолютно безобидной. Сержант процедил: – Только дернись, Краут, пристрелю. Летчица только глядела на дуло его Томпсона, что целилось ей в лицо. С пару мгновений, она переводила взгляд то на хмурое лицо мужчины, то обратно на ствол. Вздохнув, и прикрыв глаза, она подняла руку, и пальцами нацелила автомат Пирсона себе в лоб, слегка опустив голову. Сержант обомлел. Она… Просит его выстрелить? Что вообще происходит? Обычно эти черти ужами на сковороде вертятся, рычат, орут, сражаются до конца, или рыдают, молят о пощаде, размазывая сопли по лицу, и скулят о милости. А тут тишина. Девушка совершенно никак не реагировала, словно уже смирилась. Это меняло всю ситуацию с ног на голову. Может, она просто думает, что ее союзники далеко и не придут ее спасать? А может быть... Она почему-то думает, что мужчина перед ней убьет ее, поэтому даже не пытается просить о пощаде? Пирсон неуверенно наклонился и отвел дуло и, присев на корточки, медленно взял руку девушки за пальцы, так же медленно опуская ее. Ее пальцы были холодными, как лед, но кожа была такой нежной... Немка посмотрела на него с легким удивлением, Уильям увидел, как ее глаза расширились от немого удивления. Нет, ни на грамм не появилось ничего из того, чего ожидал Пирсон. Мужчина произнес, с легкими рычащими нотками, стараясь быть более резким: — Ладно. Раз ты такая покладистая, так и быть, помогу. Но чтоб без глупостей, ясно? К его удивлению, девушка слегка кивнула, хотя и сказала тихо: – Glaubst du wirklich, ich werde den töten, der mich retten kann? Charmant…*1 Уильям, пока разгребал завал над ее ногой, удивленно посмотрел на немку. Ее голос. У нее очень приятный и красивый голос, словно трель колокольчиков. И нет этих гавкающих интонаций, речь мягкая, тихая, ласкает ухо. Но пока она что-то еще бормотала на немецком, посильно помогая, как могла, Пирсон лишь фыркнул, оттаскивая с рычанием одну балку: – Дамочка, я не говорю по-немецки! Балки действительно оказались очень тяжелыми. Даже ему, далеко не маленькому и уж точно не слабому мужику, оттащить их было тяжело. А тут хрупкая девчонка, меньше его вдвое и уж точно намного слабее. Девушка тихо пискнула, когда он начал вытаскивать вторую, и отползла подальше, придерживая за колено левую ногу. Сержант с рычанием оттолкнул тяжелый деревянный брус, помогая уже с камнями, которые так и норовили свалится обратно. С горем пополам, но завал над ногой был разобран, однако, молодая летчица и теперь не спешила вскакивать на ноги и испытующе смотрела на сержанта. Пирсон откровенно не понимал, что, чего она ждет? Теперь она свободна, ее здесь больше ничего не держит. Однако девушка ответила за него, и из ее речи и интонации было понятно: – Was? Ich kann nicht aufstehen, mein Bein ist gebrochenes. Nicht diese Holzstamme oder Ziegel waren ein Grund, warum ich nicht aufstehen kann. Jetzt können Sie mich hier lassen, stattlich. *2 У нее явно повреждена нога, и встать она не сможет. Она, конечно, попыталась, и вроде даже встала. Но при попытке пройтись, она вскрикнула от боли и рухнула, не пройдя и шага, а сержант услышал до ужаса неприятный влажный хруст костей. Уильям подбежал и присел рядом с ней, положив руку на плечо девушки, причем это было скорее машинально движение. Девушка шипела от боли, держась за ногу. Уильям попытался помочь ей снова встать, но она только покачала головой, поймала его руки и вздохнула. Мужчина ощущал некоторую неловкость от этих небольших ладошек, которыми она держит его ладони. Немецкая летчица лишь махнула на него рукой, а затем на выход, пытаясь сказать ему, чтобы он уходил. Сержант удивленно посмотрел на нее – оружия не было, кобура на бедре была пуста, ножа тоже не было видно. Она не дерется, не отталкивает, не кричит на него, вообще не проявляет агрессии и каких-либо других эмоций. Скорее всепоглощающую грусть. Девушка снова села на пятую точку, поджав здоровую ногу и потирая больную, немного корчась от боли. Сержант был на распутье. Спасти эту девушку? Но что скажут взвод и Тёрнер, когда увидят этого незапланированного «зайца»? Оставить ее здесь? А если она даст наводку, что видела здесь вражеского офицера? Трудный выбор. Но в итоге победил третий вариант, который был как-то логичнее, по мнению Уильяма – девушка ранена, не может ходить, а если рядом нет ее союзников, то она обречена на смерть от голода, жажды или дальнейшего обрушения потолка часовни. Решено. Пусть пойдет с ним ко взводу, а там видно будет. Все равно, она явно не сможет сражаться. Да и утихомирить эту коротышку сможет любой, даже доходяга Цуссман. Поэтому, он попытался поднять ее, как равного себе – ее руку через плечо, а сам – придерживая за талию. Девушка была легкой для него, почти невесомой, но когда услышал ее звонкий, переливистый смех, нервно глянул на нежданную попутчицу. Он непонимающе смотрел, как девушка заливается, пока она не указала ему вниз. Хотя увидев причину, сержант сам едва сдержался от смешка – девушка была настолько невысокой, что едва он ее поднял, ее ноги совсем перестали касаться земли. Но поразил смех – он не был лающим, как у прочих немцев, она заливисто и звонко смеялась, как колокольчик. Но смех смехом, а так идти они оба не смогут. Немного подумав, Пирсон все же взял девушку на руки, предварительно вручив ей свой автомат. Теперь он почувствовал ее запах. Мягкий, тонкий, запах чего-то сладкого, не конфетного, а... Ягодного, что ли? Немка чуть улыбнулась, буквально мурлыча, когда он отдал ей свой Томпсон: – Oh mein Gott, was für ein Vertrauen.*3 Пирсон чуть дернул губой. Она раздражала его. Нет, она была хорошенькой, довольно красивой девушкой, с приятным и очень шелковистым голосом, от нее даже приятно пахло. Но он был в ярости из-за того, что она не выглядит, не ведет себя и даже не говорит как немка. Она не... она НЕ похожа на Краута! Она говорила мягко, без гавкающих интонаций, мурлыча, словно кошка. Она не выглядела как немка. У нее были очень светлые, почти жемчужные волосы, но карие глаза, она была невысокой, с плотной грудью, довольно тонкой талией и сильными ножками. Однако весила как пушинка. У нее было правильное лицо, без лошадиной челюсти, присущей немкам, и она была словно фарфоровая куколка. Она не вызывает у сержанта гнева или ненависти! У Уильяма она не вызывала ничего, кроме симпатии как к человеку, пусть она и была врагом. И это его немного пугало и раздражало. Он должен, он ОБЯЗАН видеть в ней врага! По-другому нельзя... Когда они вышли, девушка с тоской посмотрела на останки своего самолета, пробормотав единственную понятную для Уильяма фразу: – Auf wiedersehen, mein Freund…*4 Видимо, она очень любила свой самолет, подумал про себя сержант. Уильям прекрасно понимал, что она прощается со своим самолетом. Что ж, это не новость среди людей техники. Они всегда очень привязаны к своим железным «друзьям», любят их и очарованы силой их огня и свинца, которые дарят своим хозяевам, эти звери из стали. То же самое он видел и среди своих друзей. Коллинз, Перес, Рой... Все они – люди машин, вросшие в нее, ставшие ее частью. Как-то намедни, Рой сказал ему, что когда ты «человек стали», ты становишься сердцем и мышцами этих зверей. И неважно, тонны ли это железа, давящего врага своими гусеницами, или хищная стальная птица, что повелевает небесами. Эти железные монстры будут твоим единственным союзником, твоим щитом и мечом, и тем, кто спасет тебя в минуту опасности, отдав свое стальное тело на растерзание вместо тебя. То же самое он теперь видит и сейчас. Как эта девушка с грустью отдает последнюю честь своему железному другу, спасшему ее и принесшему в жертву себя. Может и правду говорят, что человек стали и без своего "корабля" останется все тем же. Сержант посмотрел на летчицу, которая с легким вздохом положила голову ему на плечо и закрыла глаза. Она даже сказала ему: – Sie sind sehr Seltsam, Americanischer Soldat. Du hast mich gerettet, dein Feind, du trägst mich jetzt, Gott weiß, wohin. War eine Kapelle nicht ein perfekter Ort für meinen letzten Atemzug? *5 Пирсон зарычал, начиная раздражаться от того, что она продолжает говорить, даже если он ясно сказал, что не понимает: – Может, хватит уже? Я ведь четко сказал – я не говорю по-немецки. – Tja, Sie können mich töten und das alles stoppen, Americanischer Soldat. Immerhin keine Probleme, richtig? Lass uns nur einen kleinen Deal machen, du Bringst mich um, und befreist deine Seele und Hände von einem Ballast. *6 Уильям остановился и вздохнул: – Ладно, насколько я вижу, мы не поняли друг друга. Вообще. Так что теперь послушай меня, дамочка Краут, я не буду с тобой нянчиться и... – Ich verstehe Sie, amerikanischer Soldat. Vollkommen verstehen. Deshalb bitte ich dich - töte mich. Befreie mich. *7 Пока говорила, сделала знак – провела пальцем по своей шее, показывая ему знак «убей», и показала на свою грудь, подразумевая себя. Пирсон фыркнул и прорычал: – Нет. «Nein», как вы говорите. Девушка закатила глаза и прорычала что-то неразборчивое. Забавная она, эта Краут. Ищет смерти. Сержант фыркнул, вздыхая на ходу. Какой странный сегодня день, сначала этот неожиданный самолет, теперь эта девушка, которая просит ее убить. Этот мир перевернулся с ног на голову в своем безумии, это уж точно. Но больше прочего, Уильям был уверен в одном – эта девушка наверняка дерзила ему, пытаясь его позлить. Ну что же, в эту игру могут играть и двое. Он тоже может довольно едко острить: – Ну что же, мы мило поболтали, Краут, однако теперь нам обоим пора уходить. Дамы вперед? Немка только взглянула на сержанта и постучала себя по голове своим маленьким кулачком, подразумевая, что Пирсон сошел с ума. Но вскоре она свернулась клубочком в его руках и совсем замолчала. Кажется, что вся ее спесь была сбита, и она просто смирилась со своей судьбой. Они прошли совсем немного вместе, в полной тишине, миновали лишь несколько домов. Но вдруг немка дернула Пирсона за воротник и указала ему пальцем на нишу в разрушенном доме. Сержант насторожился и, заметив эту нишу, огляделся. Девушка дрожала в его руках, но никого не было видно. Однако через мгновение Пирсон услышал причину ее беспокойства – типичный лай немецкой речи. К ним приближался отряд немцев. Спрятавшись с ценной ношей на руках, они затаились вместе. Уильям чувствовал голову девушки на своем плече, запах ее волос, и это очень отвлекало. Но летчица оставалась собранной, Пирсон чувствовала, что она напряжена, как маленькая пружинка. Да, она определенно не боялась смерти от его рук, но боялась до ужаса смерти от своих союзников. Что-то тут не так… Дождавшись, пока отряд пройдёт мимо них и их небольшого укрытия, он уже хотел было вынуть ружьё, но немка опередила его - взяла камешек из кучи камней рядом, размахнулась, из-за чего сержант был вынужден нагнул голову и бросил. И улетел он так далеко и точно, что оставалось только дивиться. Камень отлетел в сторону второй улицы, ведущей к часовне, ударился о край ветхого дома и покатился по вымощенной булыжником дороге. Звук, который вышел, был интересен своим шумом, как будто кто-то убегал. Но этот незамысловатый трюк сработал – услышав этот звук где-то вдалеке, фрицы всей толпой бросились туда, свернули за угол и скрылись за фасадами домов. А сержант получил шанс пройти незамеченным. Когда они выбрались из укрытия, Уильям задумался – почему его летчица не хочет, чтобы ее нашли ее союзники? Почему она их так боится, так сильно, что предпочитает спасти их обоих и спрятаться от немцев? Ему казалось, что, наоборот, она будет звать на помощь и с потрохами выдаст себя и его. Что немцы бросятся ей на выручку, а его – "в утиль". Однако эта странная девушка в его руках продолжала нервно оглядываться в поисках новых нежданных гостей. Она явно была очень напугана и прижималась к сержанту, нервно теребя его погоны или складки на куртке. Девушка даже перестала разговаривать, лишь слегка дрожа от страха. Она вздрагивала от любого шороха и вертела головой, как маленькая пещерная совушка, при любом, даже малейшем шорохе. Очень странное поведение для фрица. Только если... Она не беглец?... Пирсон время от времени слегка пожимал плечами – немка иногда случайно щипала его, дергая за одежду. Уильям крался с ней через городские кварталы, постоянно ориентируясь на колокольню церкви. Ребята наверняка уже ждут его где-то там. Ох и получит он нагоняй от Тернера, за задержку. А о реакции взвода на это, если можно так сказать, "пополнение" и думать не хотелось. Впрочем, и от этого «безбилетника» была своя польза – девушка в его объятиях слышала своих бывших соотечественников гораздо раньше, чем он. Она постоянно, просто постоянно дергала его за воротник и показывала, куда спрятаться. Иногда эти места казались настолько очевидными, что даже становилось не по себе, когда немцы проходили мимо, и даже не осматривали такие очевидные ниши. Также, она часто использовала гильзы и камешки, бросая их и тем самым отвлекая врагов. Уильям наблюдал за ней и все чаще замечал просто лисью хитрость. Зная немцев, она слишком сильно выделялась на их фоне. Может... Она вовсе и не немка? Они уже минут двадцать, рваными перебежками, зигзагами между проулком и основной улицей, пробирались к церкви. Обошли, наверное, патрулей пять, и все они приходили с восточной части. Сейчас, они вновь шли по главной улице. Пирсон, вздохнув, остановился и присел на ступеньки здания, чтобы немного передохнуть. Да, тяжело бегать с лишними шестьюдесятью кило на руках. Это лишь поначалу казалось, что она как пушинка. Но теперь он в полной мере ощущал ее вес. Она может и невысокая, но летчица, все же, в полной экипировке, с небольшим рюкзаком который точно не пуст, плюс, она далеко не самая худенькая. Нет не так, она точно не толстая. Не худая, не толстая, а как надо, «кровь с молоком», слегка пухленькая. Девушка вновь его дернула, но теперь группа Краутов, вывернувшая из-за угла, была больше всех предыдущих, и они были вынуждены скрыться в развалинах четырехэтажного дома справой стороны улицы. Немка вынудила его забиться в самый угол, в яму от снаряда или от гранаты у окна. Причем она сама так сжалась в комочек, что Пирсон невольно подумал, что несет ребенка или подростка. Солдаты шли мимо, переговариваясь и гогоча, а немка, от какой-то фразы вздрогнула и погрустнела. Уильям заметил, как опустились ее плечи. Будь у нее уши и хвост, она, наверное, выглядела бы как брошенный котенок – опущенные ушки, поджатый хвостик, сжалась вся в комочек и подрагивает. Пока они сидели в своем укрытии, сержант отвлекся от мыслей о своей неожиданной спутнице. Теперь его поглотили мысли о новых проблемах, которые последуют за этими фрицами. И ведь теперь его еще больше раздражали мысли о том, что он совершил самую большую глупость, спасая эту девушку. Он не только опоздает к месту встречи и поставит под угрозу не только свой взвод, но и навлечет на себя новые неприятности. И эта обуза, которую он теперь таскал вместе собой, стала лишь очередной новой бедой. Пирсон огляделся – солдат было много, они шли вальяжно, не торопясь, но сидеть вот так у него нет времени. Он слегка толкнул летчицу и кивнул ей на уцелевший фрагмент второго этажа, где еще остались полы и куда вел уцелевший фрагмент бетонной лестницы. Летчица помахала отрицательно головой, но сержант нахмурился и, показав ей кулак, молчаливо угрожая, снова резко указал туда. Мол, иди и не выпендривайся. Смутило то, что немка от его кулака вздрогнула и сжалась в комок, даже руки приподняла думая видимо, что он ее ударит. Настолько автоматическое движение, рефлекторное, как у собаки – сжаться, и зажмурится в ожидании удара, так и эта девчонка. Но ее страх перед Краутами, превысил страх перед сержантом, и она все равно, поджимая больную ногу, поползла с максимальной осторожностью наверх. Уильям почувствовал укол совести – он ее напугал, а испугов за сегодня у нее и без него было достаточно. Пока девушка ползла вверх, Уильяму был хорошо виден ее зад, обтянутый летным комбинезоном, и мужчина, который тоже полз на небольшом расстоянии позади нее, слегка хмыкнул. Сержант даже позволил себе тихонько хихикнуть, подумав: «Блин, назовите меня плохим человеком, но, черт, у меня тут действительно офигенный вид!». Девушка вдруг остановилась, от чего Пирсон буквально врезался ей в зад, и прошипел на девушку: – Какого черта ты остановилась, Краут? Шевели булками, нам здесь не до отдыха! Немка покраснела, но прошипела в ответ: – Если ты хотеть тебя поймали, иди, американский солдат! Я нет! – Так ты умеешь говорить по-английски?! – шепотом «рявкнул» на нее сержант, взбешенный тем, что она до этого говорила с ним только по-немецки. – Да, но плохо, очень плохо, – ответила ему девушка, переползая на третий, более-менее уцелевший этаж здания. – Но я говорить тебе, я понимать. – Что мешало тебе сказать это раньше?! Глядя на сердитое лицо сержанта, немка, сидя на деревянных досках пола, прошептала: – Страх. Пирсон приподнял бровь, сидя рядом с ней и наблюдая за немцами в маленьком переулке из окон и дыр в стенах: – Я такой страшный? – Да... Уильям вздохнул и прорычал: – Надеюсь, ты стоишь моих усилий, дамочка. Иначе я не понимаю, почему ты все еще здесь. Немка резко повернулась к сержанту и сказала, едва сдерживая голос: – Если ты убить... – Даже не думай об этом, Краут, не стану. – Прекратить назвать меня капустой! Уильям закрыл рот, чтобы громко не рассмеяться: – Ну прости, капусточка. Девушка прорычала вполголоса: – Я имя есть! – Приятно знать. Давай, двигай своей задницей. Они оба ползли по третьему этажу. Летчица ползла на четвереньках, не имея возможности нормально идти. Пирсон видел, что ей очень тяжело и страшно, но здесь или пан или пропал. Нужно двигаться, а вдвоем с ней, на шатком полу, им не уйти. Одна часть их пути была крайне опасной – между двумя соседними домами было что-то вроде моста. Ну, мост это конечно слишком громко сказано. Это было всего лишь несколько досок, что лежали на полу между двумя отверстиями в стенах, и которые соединяли два дома между собой. На этом участке пути Пирсон был вынужден посадить девушку себе на спину: – Держись крепче, обезьянка. Девушка только вздохнула и прошептала: – Брось меня... Я просто... – Цыц я сказал. Когда эта часть пути была пройдена, и Уильям поставил свою «наездницу» на пол, девушка вдруг замерла на полпути, глядя вправо от себя. Сержант тоже увидел двух часовых в проулке. Девушка сжалась от их криков, а Пирсон недоуменно глядел. Что же они такое говорят? Немка прошептала, едва контролируя свое дыхание от подступающей истерики: – Меня искать. Уильям прорычал шепотом: – Если ты будешь продолжать останавливаться на каждом метре, то они преуспеют! Двигай уже! Пойдем! Девушка вздрогнула от рыка сержанта. Она была до смерти перепугана, но страх перед американцем был меньше, чем перед фрицами. Девушка поползла вперед, но Уильям видел, что она дрожит, испуганно озираясь на немцев. Она уже спускалась, как замерла на полпути – немцы переглянулись и посмотрели прямо на них. К счастью, их скрывала темень здания и сваленные у окон доски второго этажа. С позиции сержанта и немки, их было видно, а вот им американца и беглянку – нет. В результате, когда они начали поворачиваться и идти в их сторону, девушка вновь использовала свою тактику отвлечения, полетел еще один камушек, и часовые ринулись в проулок, отвлеченные звуком. Пока они спускались, девушка постоянно шипела и попискивала от боли, когда ее больная нога касалась камней и других обломков разрушенного здания. Пирсону было неловко торопить ее, тем более что он видел, что от страха и боли она двигалась через силу. Но, увы, тут нужно самостоятельно спускаться, вдвоем никак. В итоге, когда они спустились вниз, сержант вновь поднял ее на руки и ринулся дальше по улочкам, избегая широких улиц и стараясь убежать как можно дальше. Лишь по счастью, больше им на пути не попался никто. Остановившись у переулка, буквально в одной улице от своих, чтобы отдышаться, он спросил у испуганной девушки: – Скажи ка мне, ты, капусточка! Если они ищут тебя, какого черта ты убегаешь?! – Ты… Я... – Что «я», что «ты»?! – Смерть... они мне - смерть... – Что? Но летчица лишь сжалась и промолчала. Уильям перестал хмуриться, глубоко вздохнув и прикрыв глаза. Сейчас из нее и раскаленными клещами не вытянуть правды. Слишком уж она боится его и напугана всеми событиями их маленького приключения. Но от чего? От чего она боится и говорит, что ее союзники будут для нее смертью? Может она шпионка? А может просто предатель? Сбросили специально и просто не ожидали что выживет? От того и ищут? А может быть она свидетель чего-то такого, что повлияет на дальнейшую судьбу немцев? От вопросов у сержанта голова шла кругом. Но нужно собраться и забыть на время о них, нужно идти дальше, и быстро преодолеть каких-то пару десятков метров. Пирсон услышал выстрелы. Однако сама перестрелка закончилась еще до того, как он успел достичь своих парней. Первыми Уильяма, с ношей на руках, у развилки встретили Стайлз и Айелло. Оба солдата весьма выразительно посмотрели на девушку в руках у сержанта, а Дрю несколько неловко промямлил, глядя на нее: – Мы, конечно, волновались, как вы там, в одиночку… Но чтобы так?... – Заткнись рядовой, – рыкнул на него Пирсон, обходя обоих и нарочно сильно толкая фотографа плечом. Летчица на его руках сжалась в комочек, стараясь быть менее заметной, но, увы. Тёрнер многозначительно посмотрел на немку, которую Пирсон держал на руках, а отряд едва сдерживался, отпуская шуточки: – О-го-го, ты глянь! – Да симпатичная девочка. Только вот форма… – Интересно, допрос с пристрастием будет? – Вау, вот это грива! – А цвет-то, цвет глянь! – Интересно, что такая куколка забыла среди Краутов? Даже Цуссман не удержался от подколки: – Ого, уходил один, а вернулся с подкреплением. Но вот лейтенант был настроен несколько агрессивнее: – А ну заткнулись все к чертовой матери! Он немного нахмурился, глядя на летчицу, в руках сержанта. В ответ Пирсон лишь неопределенно повел плечами, посадив девушку у каменной стены, а та в свою очередь отдала ему автомат. Джозеф подойдя к сержанту прошипел, указывая пальцем на немку: – Что, черт возьми, случилось, и откуда эта девка? Уильям фыркнул в ответ, перезаряжая автомат, на всякий случай: – Когда пришел к часовне, она была там. Это ее самолет разбился. Сама она попала под завал, ногу видимо сломала. Лейтенант, ершась рыкнул, вскипая на глазах: – И что, бросил бы там! Пирсон, ты не заметил форму, или что? У нее на груди отчетливо виден этот чертов орел! Пирсон взглянул на лейтенанта, сам начиная порыкивать: – Беззащитная девка, которая даже помогала мне скрываться, еще и раненая. Ты бы сам бросил ее на смерть, а, Джозеф? Вся спесь мгновенно сошла, и Джозеф, обернувшись на неожиданное пополнение тихо вздохнул. Лейтенант немного стушевался, неловко потирая шею. Все же и правда, у него бы так же не поднялась рука на девушку, которая ему, образно говоря, в пупок дышит. Какой бы ни была, а все же женщина, слабая и еще и раненая. Тихонько фыркнув, он уже более смиренно произнес: – Нет… Нет, не бросил бы. – Вот и я не смог. К тому же, повторюсь, она помогла мне пройти мимо всех фрицев по дороге. Хитрая лисица. Лейтенант взглянул на немку, после на товарища, а после вновь на нее. Летчица сидела у стены, глядя на свои руки и стараясь вообще не смотреть на парней из взвода. Ее нога и правда выглядела болезненно – голеностоп распух, этого не скрывал даже ботинок, нога была вывернута не под совсем естественным углом, и немка постоянно старалась удерживать ногу в одном положении. Парни по очереди подходили к ней, присаживаясь и протягивая руки, чтобы хотя бы коснуться немки, но она сжималась в клубочек, стараясь слиться со стеной. Вздохнув, Тёрнер кивнул, поворачиваясь сержанту: – Ладно. Раз уж так вышло, и она оказалась среди нас, мы не бросим ее тут. Возьмём в качестве военнопленного. Непонятно только, отчего это она вздумала тебе помогать. Не припомню, чтобы среди Краутов была распространена практика милосердия и помощи врагам. – А вот я и сам об этом думаю. Пока мы вместе шли, ее искали, но не для того чтобы спасти. Крауты явно настроены ее прихлопнуть, судя по ее словам и страху. Так что, похоже, у нее больше нет флага. Хотя, я не уверен во всем этом, и больше, похоже, что она шпионка. – С чего такие выводы? – Она, хоть и плохо, но говорит по-английски. – Пирсон, задача шпиона как раз таки чтобы не выделяться среди чужих, и будь она действительно шпионом, то говорила бы безупречно. – Тогда я в замешательстве. Ты видел хоть один раз Краута, который бы при виде врага не только не стал сражаться, но и молил бы о смерти полдороги? Джозеф удивленно посмотрел на друга, а потом перевел взгляд на немку. Перестрелка кончилась, Крауты вновь отступили, но девушка по-прежнему подрагивала. А при попытках солдат подойти сжималась в комок, глядя на них как затравленный зверек. Солдаты с одной стороны, заинтересованно осматривали новенькую, а с другой, ещё и следили, дабы та не учудила чего. Но сама немка лишь испуганно следила за действиями ребят, испуганно сжимаясь и дергаясь, если кто-то во время разговора взмахивал руками. Обоим командирам даже пришлось рявкнуть на остальных, чтобы отстали от девчонки. – Слушай, а она вообще взрослая? – Не уверен, – так же нахмурился Пирсон, поглядывая на то, как Цуссман, осторожно протянул немке руку, здороваясь, а та, неловко обхватила его пальцы. – Я тут, правда, очень затрудняюсь сказать, сколько ей лет. – Ну, не думаю, что она подросток, скорее лет 18… Хотя странно, чтобы Крауты использовали практически детей, да еще и девушек. Я, если честно, вообще впервые вижу краута девушку, всмысле, солдата. – Аналогично. Меня это тоже удивляет. Я собственно поэтому и не смог поднять на нее ствол. – Ну, честно сказать, я бы тоже не смог. Расскажи, что вообще было? А то я не улавливаю суть, как она вообще оказалась с тобой. Пирсон, вздохнув, был вынужден пересказать все произошедшее лейтенанту. Начиная от его прогулки по кварталам до часовни и заканчивая обнаружением этой девушки у завала. О том, как вытащил ее, о том, как она огрызалась, даже о том, что отвлекала от него немцев. Он не упускал ни единой детали, описывая то, как немка реагировала на фрицев, на него, как помогала ему скрываться. Особенно подчеркнул то, как она уводила от него солдат. Он с особым недоумением сделал акцент на сами методы, на ее уловки, что помогли им уйти от пяти групп Краутов и обмануть часовых. Но Джозефа больше напряг отрывок, где летчица так перепугалась часовых и их слов, что буквально приросла к обломкам. Он хмурился, время от времени вздергивая брови. И вывод, который так и вертелся на языке, все же был им озвучен. Постукивая пальцами по предплечью, Тёрнер напряженно произнес: – Впервые с таким сталкиваюсь, если честно. Никогда не встречал такого прежде, чтобы Крауты так рьяно хотели убить своего. Особенно летчика, которых они берегут не хуже зеницы ока. Что то тут явно не так… Если она их боится, значит, есть причина. И если настолько сильно, то причина явно серьезная. Если она дезертир, то это многое объясняет. – Непохоже. Я больше склоняюсь к возможности... Я даже не знаю, как объяснить. Если в целом, ощущение, что ее пытаются убрать как свидетеля, – отозвался сержант, стоя со сложенными на груди руками, наблюдая за тем, как Цуссман осторожно протягивает немке флягу воды. – Как будто бы, они ждали ее на земле еще до того, как она упала. Но все же, нельзя исключать и вариант спланированности этих действий. Как будто, это так и было задумано. Цуссман же, пока командиры разговаривали, добился хорошего результата – девушка осторожно приняла его приветствие, и даже взяла флягу, немного отпив воды. Он, было, протянул ей платок, но она помотала отрицательно головой, вытащив свой. Ее перепачканная сажей местами мордочка выглядела довольно странно, контрастируя с почти не испачканными волосами, цвета кремового жемчуга. Роберт осторожно, пусть и словесно, помог ей вытереть лицо и шею, да и ему, пожалуй, единственному, помимо Пирсона, удавалось с ней контактировать. Но парни не допускали большего, чем простая первичная помощь. Все таки, не гражданское лицо, а вполне себе враг. И не будь Женевской конвенции, которая диктовала правила обращения с военнопленными, они бы давно уже избавили себя от этой обузы. Глядя на это, Джозеф тихонько произнес Уильяму, указывая на оборванный рукав летчицы: – Не думаю, – произнес Тёрнер, наблюдая за рядовым. – Видишь рукав? – Ну, и что? Порвала при посадке. – Есть такой морской обычай, Уилл, дезертирам обрывают рукава формы. – Ты хочешь сказать, что она сама себе оборвала рукава? – Ты меня перебил. Если рукава срывает сам моряк, то это значит, что его предали. Нахмурившись, Пирсон внимательнее оглядел поврежденный рукав летного комбинезона. Тут явно складывалась более чем неоднозначная картина. А Тёрнер только добавил жару следующим вопросом: – Но ведь искать ее у места падения же начали далеко не сразу… Через сколько говоришь, ты вынес ее из часовни, как нашел? – Минут 10, плюс-минус, да мы еще и уйти успели на пару десятков метров, а что? – пожал плечами Уильям, глядя на товарища. – Значит, они думали, что она уже мертва, – хмуро произнес лейтенант. – И значит, они знали, что она на земле. И зенитки по ней тоже не стреляли. Иначе бы поднялась буча. – Думаешь, хотели убрать по тихому? – Думаю да. Чтобы никто не узнал, что у них творится… Ладно, это мы выясним позже, пока что, она пленная. Пирсон, когда дойдем до развилки у церкви, надо будет разделиться, как мы и условились. Я пойду с отрядом к зенитным орудиям, вы будете нас прикрывать. Я думаю, на колокольне церкви есть хорошая смотровая площадка. Оттуда мне нужна будет огневая поддержка. – Есть лейтенант. Переглянувшись, оба командира напряженно кивнули, все еще переваривая. Странное происшествие. Но и бросить тут беззащитную и раненую девку, было бы ниже их достоинства. Так что, обговорив план еще раз, на всякий случай, они разделились как и условились ранее – Тёрнер с его группой ринулся в обход завалов, чтобы выйти к площади, а Пирсон с его отрядом пошли к церкви, чтобы использовать ее как снайперское гнездо. И естественно, летчицу взяли с собой. Уильям поднял вновь ее на руки, и отряд, с один внеплановым пополнением, выдвинулся к точке. Отряд сержанта добрался до условленной развилки, но тут их ждало самое настоящее месиво. Отсрочка, которую им дала заминка взвода во время передышке двумя кварталами отсюда, позволила немцам хорошенько укрепиться. Так что, едва ребята подошли, их встретили целым градом из гранат. Пирсон, с девушкой на руках едва успел забежать за угол дома, укрываясь от гранаты, рявкнув: – Прячься! Ну! Немка чуть пискнула, когда в нее прилетели камушки от разрыва гранаты, а Пирсон, скорее инстинктивно, прижал ее крепче к себе, чуть заслоняя плечом от осколков. Летчица посмотрела на него, но сержант лишь отдал приказ Дэниелсу и компании: – Тёрнер поведет группу на площадь, а мы будем прикрывать их огнем с башни церкви! Вопросы?! Все, марш! – У меня вопрос, – поднял руку Дрю, поправляя каску. – Копи их Стайлз, получишь звездочку, – прорычал Пирсон, бросаясь вперед и уже не слыша, что там пролепетал позади него фотограф. Немку он посадил около самой крепкой и закрытой стены, а сам ринулся в бой. Американцев тут ждал серьезный отпор – немцы заняли два небольших дома между двумя улицами, и отстреливались оттуда, используя здания в качестве прикрытия. Американцы рассредоточились по разным точкам, прячась за каменными стенами и за машинами. Девушке же повезло сидеть у одной из самых закрытых стен, а рядом с ней был "надзорный". Сидеть в одиночку ей никто бы не дозволил, ведь она бы могла начать помогать врагу, то есть своим. Доверия, пока что, она не вызывала. Интерес, да, но не доверие. Скорее вызывала больше подозрений. Но сама немка была перепугана до дрожи в руках – вокруг полным полно чужих парней, чего от них ожидать, было неизвестно, но слова о том, что она теперь военнопленная, немного обнадеживали. Американцы это не немцы, они все таки более нейтральны к своим пленникам, да и концентрационных лагерей у них не было. Это вселяло небольшую надежду на выживание. И хотя это не отменяло ее ужаса перед ними, страх перед бывшими союзниками словно веревкой на шее сдавливал горло и был стократ сильнее. Пугала и неизвестность – зачем вообще этому чудаку пришло в голову ее спасать? Даже в качестве военнопленного, она не сможет дать им много информации, ведь они из разных ведомств – авиация и пехота. Это больше и пугало. Что происходит? Почему его командир тоже согласился взять ее? Но раз так вышло, нужно будет им отплатить посильно за доброту. Скажут стрелять, значит стрелять, скажут сидеть, так и сделает. У нее просто нет иного выбора. Заметив, как спасшего ее мужчину сбила с ног взрывная волна от гранаты, она испуганно прижала руку ко рту, ощупывая себя. И вот тут-то и обнаружилась пропажа – ее Люгер исчез. Видать выпал во время рывка парашюта. Однако подобрать упавшую винтовку M1 ей не дал сидящий рядом надзорный, ведь парни все еще настороженно относились к ней. Все, что ей оставалось – лишь бессильно наблюдать, как человек, который ее, по сути, вытащил из цепких костяшек смерти, сейчас сам бродит по острию ее косы. Летчица беспомощно огляделась, пока к ней не подбежали Рэд с Цуссманом, а парень что стерег ее ранее выбежал и ринулся в бой. Выглядывая, и замечая что враг и не думает отступать, девушка произнесла со слегка плаксивой интонацией: – Scheiße, ich habe nicht mal eine Pistole! Ich kann ihm nicht einmal helfen! *8 Парни вздрогнули, услышав впервые, как она говорит. Цуссман чуть удивленно вскинул брови и произнес в ответ, уворачиваясь от пыли, поднятой гранатой: – Wem «ihm»? *9 Летчица изумленно повернулась к солдатам. Правда, Рэд уже ломанулся вперед, напролом, а вот Цусс сидел, чуть пригнувшись рядом с ней. В ее голосе послышались немного удивленные, и вместе с тем, напряженные нотки: – Du sprichst Deutsch?…*10 – Ja, aber du hast mich antworten nicht, Wem «ihm»? *11 – Zu diesem Soldaten… Der mich gerettet. *12 – Pierson? Oh ja, ich verstehe. Aber nein, ich werde dir keine Pistole geben. Du bist Kraut, und ich möchte keine Kugel in den Rücken bekommen! *13 И был таков, также бросившись в бой и уже не услышав, как немка крикнула ему в след: – Verdammt Amerikanische! *14 Пока немка сидела у своего укрытия, она лишь наблюдала за боем. Рядом уже сидели ещё двое, что стерегли ее. Постепенно, но американским ребятам удалось вытеснить краутов на улицу, что была позади домов, однако, не обошлось и без шальных попаданий. Буквально в двадцати метрах от девушки раздался крик и раненый солдат рухнул, держась за бок. По ткани его формы стремительно расползалось багровое пятно. И хотя сделать бы ничего существенного она не смогла, но немка про себя произнесла: «Ну уж нет, не бывать тому, чтобы я сидела как мешок картошки и лишь смотрела!». Даже не смотря на страх, даже ощущая тупую, проклятущую боль в лодыжке, но летчица поползла вперед, словно санитарка. Парни было кинулись ее остановить, но заметивший их враг открыл стрельбу, вынуждая их тоже открыть огонь. Пожимая больную ногу, проползая под свистящими пулями, она схватила парня за ремни на его униформе, и сев, девушка оттащила его за стену, за угол домика, возле которого так отчаянно сражались американцы. Прикрытие слабое, везде проломы, но это даст столь необходимые и драгоценные крупицы времени, чтобы помочь ему. Парень стонал от боли – пуля попала ему в бок, благо, что в левый и похоже не задела важных органов. Немка, зажав его рану, произнесла вполголоса, вытаскивая свою аптечку из сумки: – Bitte, halte durch. Diese Wunde ist nicht allzu ernst, ich kann dir helfen... *15 Парень не понял ни слова, но сопротивляться не было сил. Да и тон у нее был ласковый и молящий, явно без признаков агрессии. А девица между тем, вытащила чистый бинт из небольшого подсумка на бедре, скрутила его в плотный валик и прижала к ране, придавливая, чтобы хоть как-то остановить кровотечение. Парень шипел и рычал от боли – пуля то все еще в боку. Но едва крови стало немного меньше, немка вытащила небольшой пинцет из своей аптечки, и быстрым, точным, а главное практически безболезненным, насколько позволяла ситуация, рывком, вытащила пулю, тихо радуясь, что она не разбилась внутри тела на фрагменты. А дальше тяжелее – едва инородное тело покинуло плоть, кровь полилась обильнее. В ход пошел и морфий, и остальные бинты и даже неизвестное солдату вещество из тюбика с иголкой. Он удивленно посмотрел на рану – вещество из тюбика обеспечило полную «тишину» около раны, боль утихла за считанные секунды. Словно та самая зубная анестезия. Медик, что подбежал буквально через пару минут только кивнул немке, тоже помогая раненому. Немка что-то бормотала, пока меняла окровавленный бинт на новый. Паренек, кряхтя, прохрипел: – Слыш, Дерек, че она лопочет? – Не знаю, Робин, но она помогает, и это главное. Потерпи, сейчас заштопаю тебя… Пока они уже вдвоем возились, парень, которого солдат назвал Дереком, поглядывал на свою «ассистентку» с некоторым недоверием. Она сделала самые примитивные манипуляции с приятной глазу педантичностью и аккуратностью. Удивляться ее навыкам оказания первой помощи не было смысла – это девушка. А их всех готовят в санитары, даже если после, они станут настоящими солдатами. Удивляло то, что она ринулась на помощь. Однако девушка продолжала помогать, несмотря, на явственно выраженный испуг. Полевой врач перехватил ее руки, когда она потянулась за последним чистым бинтом: – Тих, тих, этот нам еще понадобится, оставь. Но едва медик коснулся ее, она тут же отдернула руки, словно от кипятка и сжалась. Девушка, тут же, отползла подальше, стараясь вновь казаться ветошью и не отсвечивать. Медик заметил рефлекторное действие по защите головы. Дерек, наблюдая за ней, шепнул товарищу: – И это реакция на прикосновение. Может она – гаптофоб? – Кто? – Ну, есть такие люди, которые прикосновений панически боятся. – Тогда бы она и сержанта боялась как огня… – Так она всех боится. Переведя взгляд на сжавшуюся в комок девушку, паренек, что получил ранение фыркнул, морщась от действий медика. Ему было как то… Ну все равно, что ли? Пока она не трогает его, он ее тоже дергать не планирует. Пока, все, что его заботило – тупая боль в левом боку, от бедра до плеча. Летчица же, слыша их переговоры, ощущала только липкий ужас перед американцами. Нет, прикосновений она не боялась, страх был вызван совершенно иным. В душе от всего происходящего нарастала паника, от которой хотелось бы сжаться в позу эмбриона и покачиваться, закрыв руками уши и плотно зажмурить глаза. Но и переломать свою мягкую натуру, она бы не могла. Не смотря на боль в ноге и сковывающий ужас, который вызывал у нее просто сумасшедший пульс, она помогла этому парню, точно так же, как она помогла тому солдату, что спас ее. Это был, грубо говоря, ее личный кодекс чести – помогать, даже если очень страшно и больно. Такова уж ее натура… Но то, что они не дают ей оружия, чтобы банально прикрыть их, сильно обижало. Хотя и было понимание – она не союзник, это раз, два, она ещё и военнопленная, а им оружие не полагается. Она мельком взглянула на того рослого мужчину, что спас ее, и который разбирался с броневиками и подметила, что он весьма и весьма недурен собой. И скорее всего командир, раз он командует. Пожалуй он единственный, кто у нее, от чего то, не вызывал настолько сильного страха, в отличие от остальных… Эти люди ей казались все еще непредсказуемыми и опасными, но они пока что, были по ее мнению, лучше, чем ее бывшие союзники… Пирсон подошел к стене, где насупившись, и сложив руки на груди, сидела девушка. Возле нее стояли Родни и Говард, прислонившись спинами к стене. Но осмотрев свою попутчицу, Уильям заметил, что ее руки и часть одежды были перепачканы в крови, что напрягло сержанта, но ответ был найден – она сжимала в руках такую же заляпанную аптечку, а медики уносили раненого солдата. Видимо, девка решила помочь, ну, чем смогла. Правда вот сама летчица недоумевала и злилась. Ей не позволяют даже помочь без надзора, даже медицинскую помощь их раненому все равно восприняли настороженно. Ведь она же действует из доброты. Хотела бы убить, просто скальпелем по горлу и все, хотя и ее бы тогда подстрелили. А так, она отдала свои последние бинты и медикаменты раненому, и все равно осталась в поле подозрений. Зачем она такая им нужна, если не может помочь? И если не доверяете, то хотя бы пристрелите, все равно пользы от нее никакой, зачем этот цирк? Словно взяли себе трофей. Подняв глаза на подошедшего сержанта, она чуть нахмурилась, еще больше нахохлившись. И этот хорош. Сам спас, а теперь словно издевается. На кой черт ему потребовалось ее вытаскивать? Просила же, убей, так нет, не буду и все тут, хоть волком вой. Вид этого нахохлившегося, надувшегося воробушка, вызвав у сержанта небольшую улыбку – так мило она выглядела, словно обиженный ребенок, который не получил игрушку. Он наклонился, осторожно поднимая ее на руки: – Пошли, воробушек. Нечего дуться. – Es ist einfach für Sie, «nicht schmollen» zu sagen. Ich fühle mich als Spielzeug. *16 – Сколько раз мне нужно сказать, что я не понимаю немецкий? – фыркнул Уильям, глядя на неожиданную попутчицу. – Хоть пистолет дай, помогать, – проворчала девушка, перебирая в руках найденные камушки. – Я может помогать. – Что еще тебе дать? Может сразу автомат? Чтобы ты нас всех тут перестреляла? – Я сделать тебе зло? – нахмурилась немка, глядя на сержанта. – Коль веры нет, лучше ты убить там. Я просить тебя. – Я сам решу что лучше, – огрызнулся Пирсон продолжая идти. – Скажи, зачем, Американец? – Зачем что? – Спасать. Я тебе что, трофей? – Ты можешь быть полезна, – фыркнул Уильям, слегка поправляя ее на руках. – Сведения, данные. – Ты – пехота, я – летчик. Что я могу дать? – Найдем, что. – Странный американец. – У меня имя есть, – хмыкнул Пирсон, проходя мимо парней у дома. – Приятно знать, – передразнила его немка, сложив руки на груди и нахохлившись еще больше прежнего. Американцы успешно справились с зачисткой у церкви, а немцы вновь трусливо сбежали, понимая, что не справляются. Уильям шел вместе с девчонкой, размышляя над ее словами. А ведь действительно, она ничего плохого не сделала. Даже помогла ему, Беннету тоже вон помогла. Может и правда вооружить ее? Тогда она хотя бы принесет его части взвода пользу. Когда он проходил мимо парней, то заметил еще одного раненого. Сидевший у сгоревшего грузовика паренек придерживал окровавленную ногу, но нашел в себе силы усмехнуться, глядя на командира с ношей в руках, и крикнул: – Эй! Меня б кто вот так носил! А я ранен серьезнее! Мужики заржали, помогая товарищу встать, а сержант лишь раздраженно фыркнул. Однако чуть погодя, он повернулся: – Знаешь Грег, для начала стань такой же пушинкой, как она. Тогда и поговорим. Солдаты дружно засвистели и заулюлюкали. Пирсон чуть усмехнулся, посмотрев на девушку: – Нам явно понадобится переводчик, коль уж ты не очень хорошо говоришь. Немка застенчиво спрятала лицо на шее у сержанта. Он прав, ее навыки английского – очень «не очень». Говорит она плохо, используя отдельные слова и выражения, до нормальной речи как до луны. Уильям хмыкнул, а остальной взвод смотрел на нее как на некую диковинку, вызывая у девушки еще больше испуга и смущения. Парни подходили, разглядывали ее, а девушка жалась к спасителю, затравленно глядя на них. Разве что Цуссману пока удавалось с ней контактировать. Ну, насколько позволяла пугливость этой девчонки. Она и правда побаивалась американцев, дрожала, и Пирсон это видел. Странно, настолько запуганного человека он встретил впервые. Джозеф прав, что-то тут явно не так. Цуссман в этот момент произнес, почесывая подбородок: – Вы знаете ребят, что я заметил. Она ведь связно отвечает, то есть, она явно нас понимает. Давайте попробуем ей задать вопрос, коль моя теория верна, она ответит. – Ну допустим, – произнес Айелло. – Мадам, откуда вы родом? Сержант фыркнул, закатывая глаза, но на его удивление, немка промямлила, глядя на Айелло: – Ich komme ursprünglich aus Dresden. *17 Уильям рыкнул, наблюдая за этим балаганом: – У нас нет времени на глупости Цуссман. Потом расспросите ее обо всем. Однако летчица у него на руках философски подметила: – Für Dummheit ist immer Zeit... Aber ich weiß, dass du, Soldat, verstehst mich. Du bist Deutsch? *18 Цуссман решительно пропустил мимо ушей последнюю чатсь ее фразы, указав на нее рукой и поворачиваясь к остальным: – Что и требовалось доказать. Она нас понимает. Летчица тихонько икнула и прижалась теснее к сержанту. Сам Пирсон фыркнул, чуть поправляя свою ношу. Ему не нравилось быть транспортом, но увы, его попутчица не то что ходить, даже ползает с трудом. Она их задержит, а он уже твердо вознамерился ее оставить. У нее могут быть важные данные, даже не смотря на то, что она летчик. Спустя мгновение, вновь собрался, прогоняя все посторонние мысли и приказал выламывать дверь. Наблюдая за американцами, и тем, как Рональд выламывает дверь, немка вдруг дернула Уильяма за ворот, привлекая его внимание, а отряд замер как вкопанный. Сержант переглянулся с Айелло, а немка, сначала пыталась что-то выдавить, но потом просто дернулся к себе за ворот Роберта. Девушка что-то прошептала на ухо Цуссману, и он шепотом перевел: – Она говорит, что эта церковь не пустая. В ней есть крау… немцы, – осекся Роберт, увидев взгляд летчицы. Сержант, стараясь не улыбаться, поджал губы. Она действительно очень не любит, когда ее называют Краутом. Капуста… А ведь действительно, у немцев в этой войне много прозвищ – фрицы, крауты, джерри, гансы, гитлеровцы и так далее. Прозвищ у этих ребят накопилось о-го-го сколько. Но да не суть. Американцы аккуратно, крадучись вошли. Дабы освободить руки, Пирсон посадил девушку за колонной, а сам покрепче сжал в руках верный Томпсон. Летчица опасливо оглядывалась, однако, даже предупрежденный взвод был не готов полностью к атаке. На балконы выскочили фрицы, и солдат рядом с девушкой упал, подкошенный пулей, но живой. Девчонка не желала и в этот раз быть обузой, а потому, схватила упавший M1 Garand. Немец едва ли заметил, откуда был выстрел, а Цусс, сидящий за перевернутым столом, недоверчиво косился на девушку. Летчица перевелась, и вновь, метким выстрелом подстрелила второго краута у пулеметной стойки. Выстрел пришелся ровнехонько в глаз, и витраж за спиной убитого окрасился брызгами его крови и мозгов. В это же время, двери, ведущие к центральному выходу из церкви, распахнулись, и в залу вошел огнеметчик, щедро полив все вокруг струями ревущего пламени. Лишь по счастью никого не задело. Немка видела, что остальным явно не до огнеметчика, а потому, привстала, с опорой на колонну и громко свистнула. Немцы замерли всего на мгновение, но и этого ей хватило. Выстрел пришелся по касательной, точно в клапан, топливо от искр воспламенилось, и охваченный пламенем фриц упал, а баллоны на его спине взорвались, задев еще несколько. Церковь заполнилась едким запахом дыма, тлеющей одежды и жженого мяса. В это же время, отряд добил оставшихся немцев. Пирсон крикнул: – Церковь зачищена! Он, обернувшись, увидел, как немка сползла по колонне, и буквально перепрыгнув через горящие скамьи, подлетел к ней. – Что такое, ты ранена? Летчица лишь отрицательно покачала головой и отдала ему винтовку. Цусс рапортовал сержанту: – Сэр, это она подстрелила огнеметчика. Пирсон скривился в достаточно недоброй ухмылке: – Раз может держать оружие, будет сражаться. Идем. На этот раз, честь нести девушку выпала Роберту. Он держал ее, пока Пирсон вернулся к остальным у двери. Пирсон приказал Рэду: – Посмотри, что там с орудиями! – Иду к двери! Пока Дэниелс выглядывал, Пирсон забрал девушку с рук Цуссмана. Он заметил, как неуютно ей становится рядом с другими солдатами, и как она расслабляется на его руках. Дэниелс же, в это время, смотрел сквозь приоткрытую дверь и рапортовал: – Крауты сбивают наши истребители. Уильям пересадил девушку себе на спину, произнеся: – Ну все, ты временно рюкзачок. Держись крепко, упадешь, подбирать не стану. Девушке повторять дважды не пришлось. Цепкие руки намертво вцепились в плечи сержанта. Уильям же также чуть выглянул, оценивая обстановку: – Цуссман, Айелло, выдвигайтесь, займётесь зенитками! – Есть сержант! – Дэниелс, Стайлз, вы за мной, будем прикрывать их огнем с колокольни! Цуссман и Рэд поравнялись: – Хорошо, что ты будешь там наверху, без напряга! – Не бойся, я прикрою. – Надеюсь, друг! Роберт и Фрэнк выскочили наружу, а Дэниелс запер дверь, успев увидеть, как те скосили парочку выскочивших немцев. Пирсон, поправив свой «рюкзачок», рявкнул, забегая на пролет ведущий наверх: – Поднимаемся! Шевелитесь! Немногочисленный отряд последовал за ним, поднимаясь рывками по узкой лестнице вверх. Уильям, бегло оценив лестницу, ведущую на колокольню, еще раз поправил сидевшую у него на спине немку и крикнул остальным: – Лезем вверх, по лестнице! Надеюсь, вы не боитесь высоты. Стайлз, подоспевший позже всех спросил, с тенью надежды, когда Сержант, даже с грузом на плечах, преодолел уже пару перекладин вверх: – А это что–то изменит? – Нет, – ответил Уильям, быстро взбираясь наверх – Давай, полезай живее! Он чувствовал, что немке с поврежденной ногой очень трудно, она обхватила его уже за шею и держалась из последних сил. Когда они были уже за пару перекладин от вершины, немка разжала руки и стремительным прыжком уцепилась за пол колокольни, и, подтянувшись, уже была на полу. Сев, она рвано отдышалась и упала на спину. Взобравшийся сержант усмехнулся и помог ей пересесть к проломленной части. Летчица, оглядев пролом, тихо пробормотала: – Das gefällt mir nicht. Holzüberlappungen, schwache Konstruktion. Und zu fallen ist hoch… *19 Пирсон взглянул на нее и, вздохнув, поднял снайперскую винтовку, вручив ей. На ее недоуменный взгляд, он указал на пролом: – Держи. Если действительно хочешь помогать, стреляй. И меться точно, черт тебя дери! Сев с биноклем, он нашел Цуссмана и Айелло внизу. Парни прятались от фрицев, что облюбовали место за мешками. Немка тоже заметила бывших сослуживцев через оптический прицел. Сержант тем временем быстро оценил ситуацию, а после отдал приказ всем: – Так, следим за Цуссманом внимательно! Они пошли. Прикрывайте, чтобы они смогли подобраться и уничтожить эти зенитки! Немка кое-как села в позицию для стрельбы. Больная нога не давала ей лишний раз спокойно шевельнуться и стреляла невообразимой болью еще и в бедро. Но, все же, заняв положение, в которой ей было более или менее удобно, она приметившись выстрелила, «открыв счет». Она стреляла, хотя ее и отвлекали постоянные крики остальных над ухом: – Стреляй! Стреляй!!! Раздался выстрел и сразу двое фрицев упали оземь замертво. Девушка процедила: – Schmutziger Schuss. *20 Девушка вновь нацелилась. Прогремел новый выстрел, и мозг еще одного краута разлетелся по каменной кладке площади. Она стреляла очень необычно – при передергивании затвора, она это делала почти ударом. Но это позволяло ей стрелять быстрее остальных. При должной сноровке, так можно и до скорострельности автомата дойти, но это лишь в теории. Ребята так же не отставали. Они тоже не менее точно отстреливали немцев, что грозили их ребятам. Выстрелы сыпались на фрицев буквально градом, от чего вскоре площадь была усеяна телами. Девушка метко отстреливала даже движущиеся мишени, убирая стрелков с выехавших БТРов немцев, в то время, пока остальные бойцы убирали пехоту на земле. Цуссман с Айелло продвигались вперед, уверенные в прикрытии. Немка, прицелившись в дальний переулок и подловив момент, смогла один выстрелом убить двоих. И только было перевелась на вылетевший на встречу американцам джип с пулеметом… Как в кубельваген прилетел снаряд. Стайлз чуть шокировано, спросил, а за ним уже и Пирсон: – Что это было?! – Кто это? Тёрнер? Первая зенитка вспыхнула и взорвалась, вызвав одобрительные крики солдат. Вдруг, в колокольную башню прилетел снаряд не иначе как панцервёффера, отбросив Дэниелса и немку. Девушка успела лишь вскрикнуть, но по счастью, ни она, ни Рэд не были ранены. Стайлз только и успел крикнуть, кинувшись к лестнице: – Сэр, зенитка целится в нас!!! Девушка, было, приподнялась, как одна пуля крупнокалиберной зенитки попала в солдата, что уже бежал к лестнице. Ему снесло голову и плечо с рукой, окропив Дэниелса и ее кровью, его кости грудной клетки было прекрасно видно в разорванной плоти. Пирсон подхватил ее и крикнул: – Все наружу!!! Посадив ее да еще и быстро, Пирсон, не пожалев рук начал спуск по шаткой лестнице, постоянно пролетая пролеты, скользя ладонями по перилам. Из-за того, что грудь и живот девушки были в крови, он думал, что и в нее попали. Увидев, что тяжелые колокола, потеряв опору, начали крениться и падать, ломая балки, он рявкнул на полпути вниз: – Берегись! В сторону!!! Девушка успела заметить, как с колокольни сорвался другой парень, а Дэниелс едва увернувшись от падающего колокола, вскочил и побежал к лестнице. Сержант с ней на руках уже успел спуститься и бежал к винтовой лестнице. А вот Рэду не повезло – сорвавшийся колокол, качнувшись на веревке по инерции, ударил как раз в тот пролет лестницы, по которой он спускался. Деревянные шпалы, не выдержав силы удара, и веса Дэниелса, надломились. Лестница опасно накренилась, и парень рухнул с высоты в полтора этажа вниз, а сверху еще и упала балка, ювелирно заблокировав ногу солдату. Сержант уже пробежал мимо, пока его товарищ, с рычанием и постаныванием спихивал с себя этот брус. Дэниелс, столкнул с себя балку и еле-еле успел откатиться от падающего сверху колокола. Сержант орал, подгоняя солдат, чтобы все успели выбежать из обрушающегося здания: – Шевелитесь!!! Отсутствующий пролет лестницы, который развалился от стрельбы по зданию зенитки, и что раньше вела на первый этаж, он буквально перелетел, а в холле у дверей перехватил девушку на руки. Солдаты едва успели выбежать, а Пирсон, буквально выкинув Дэниелса, прыгнул и сам. Девушку по инерции отбросило вперед, а сержант, выпрыгнувший следом, наклонился над немкой, заслоняя от обломков. Она с ужасом увидела, как падает колокольная башня, разламываясь на части, поднимая густое облако пыли, и словно шрапнелью, разбрасывая обломки. Из–за пыли и обломков, сержант был вынужден наклониться ниже, крепко зажмурившись. Мужчина почувствовал под губами и щекой личико спасенной им уже дважды девушки. Она крепко вцепилась в его плечи и слегка подрагивала. Когда пыль осела, кашляющий и дезориентированный сержант встал, помогая девушке сесть. Подобрав свой Томпсон, он наклонился над Рэдом: – Ты видишь у меня крылья?! – Нет, сержант, – сдавленно прохрипел Рональд. – Это потому, что я тебе не крестная фея!!! Резко подняв бойца, он метался, словно лев в клетке: – Черт возьми! Я потерял хороших бойцов! Немка сжалась от крика сержанта. Однако это не ускользнуло от внимания Пирсона. Заметив, как летчица вжала голову в плечи и опустила взгляд, он немного смягчился. – Ладно... Надо собраться, и заткнуть те орудия! Бойцы рассредоточились по небольшому пятачку, перед церковью, готовясь к обороне. Немку пересадили к закрытой стене, чтобы ее не задело во время боя. Вскоре, рядом с ней опустился на корточки Дрю. Оглянувшись на девушку, он произнес, пытаясь немного ее подбодрить: – Ты как, нормально? Не бойся, все будет хорошо. Девушка только затравленно на него посмотрела, стараясь немного отсесть. Раздался свист пуль – немцы прибежали, чтобы добить американцев. Всю их небольшую команду зажали на этом несчастном пятаке, куда есть два подхода, и заметив, что отряду тяжеловато контролировать и лестницу и подступ слева, немка, вдруг указала на гранаты, что виднелись у Стайлза в подсумке. Фотограф немного недоуменно, но вручил ей четыре штуки. Сержант это также заметил. Он наблюдал за тем, как она связала их вместе шнурком от своего сапога, выдернула чеку, и хорошенько приметившись, швырнула. Раздался душераздирающий крик и взрыв. Пирсон даже ободрительно крикнул: – Да, черт возьми! Пятерых за раз! Немцы постоянно наступали, Пирсон уже давно взял под прицел лестницу, а Рэд, притаившись в небольшой нише слева, контролировал пролом. Стайлз прикрывал девчонку, две других бойцов же пытались снимать Краутов еще на подходе, у лестничного подножия. Бой тянулся, как казалось бойцам бесконечно долго. Немка посильно пыталась помогать, но снайперская винтовка – это далеко не оружие ближнего боя. Однако, вскоре сержант крикнул Дэниелсу кидать гранату, чего не совсем поняла летчица. Хотя позже до нее дошло – маркировочную, дымовую гранату. Рональд, хорошенько замахнувшись, швырнул через жалкие остатки фасада дымовую шашку, и та с характерным шипением взорвалась, разметав красный дым во все стороны. Пирсон только и успел, что схватить на руки девушку и укрыться за обломками. Непродолжительный вой двигателя P-47, и грянула оглушительная серия взрывов. Уильям полусидел на корточках, а немка, спасенная им, прижималась к нему, спрятав лицо у изгиба шеи. Мужчина в полной мере ощущал ее тело и запахи, ибо сейчас, они вдвоем были как никогда близко к друг другу. Он ощущал цветочный запах от волос, к которому примешался запах дыма, он чувствовал ее теплое дыхание, как ее трясет, и как ее длинные пальцы цепко держатся за его грудки. Самолеты отработали на славу, разворотив не только оставшиеся орудия, но и площадь вместе с фрицами. Когда пыль рассеялась, к ним подбежал Тёрнер, Цуссман, Айелло и остальная часть взвода. От увиденной картины, лейтенант был в шоке – за каких–то пару минут, сержант и его немногочисленная команда уложили более 20 фрицев. Цуссман и Рэд тепло встретились. Сержант же, поднял на руки уже порядком измотанную девушку. – Цуссман… – Я жив. Тёрнер немного улыбнулся и подошел к ним: – Молодцы ребята, вы славно постарались. Обратили в бегство этих фрицев. Вы отличные, чертовски годные солдаты. Пирсон, стоя с немкой, слушал лейтенанта в пол уха. Его занимало то, как Стайлз что-то пытался показать летчице на его руках, а та либо кивнет, либо покачает головой. Джозеф повернулся и к нему: – Они хорошо справились, не так ли? Оставалось лишь кивнуть. Лейтенант обратился и к девушке: – Молодец. Неплохо справилась. Немка смущенно улыбнулась, заливаясь краской, вызвав смешки и улыбки взвода. Рэд было начал: – Я смотрю, наша новая знакомая… Но его прервал Стайлз: – Слушайте, что мы ее все никак не назовем по имени? Немка, краутка, девка… Может хоть прозвище дать? – Да, – произнес Айелло, закуривая – «Жемчужинка» например? – Почему «Жемчужинка»? – искренне удивились что Пирсон, что Тёрнер. – А вон почему. Да и цвет волос такой, а ля жемчуг. Парень указал на небольшой золотой кулон, выглядывающий из под воротника немки, который и правда напоминал по форме раковину. Хотя больше, остальных заинтересовала вторая часть фразы капрала. Взгляды всех парней мгновенно обратились к волосам девушки. Они и правда были очень светлые, дивного жемчужного цвета. – Да, – подал голос Цусс – Я никогда не видел у немцев таких волос. Они светлые, цветом похожи на такой, золотистый жемчуг. Да и по структуре выглядят получше, чем та потасканная солома, которую фрицы гордо величают «светлыми» волосами блонд. Пирсон взглянул на девушку, та, вздохнув, чуть потянулась и прошептала ему на ухо на ломанном английском: – Хватит. Я имя – Эстель. Уильям усмехнулся. Но ответил тихо, нее нарушая остальной дискуссии: – А я Пирсон. Вот и познакомились. Так что, понимаешь, но не говоришь? Немка покачала головой и искренне попыталась объяснить, ну, как могла: – Ja, Я есть проблемы с грамматикой. Понимать, не говорить. Ну, точно, плохо говорить. Сержант хмыкнул, но кивнул: – Ладно, чудо небесное. Мы идем в наш лагерь. Чтобы без глупостей, вести себя как покладисто и спокойно, поняла? А что еще оставалось немке, кроме как кивнуть?