Жемчужная Лисица

Отряд временно расположился в черте города, сразу за линией временного разграничения. Тёрнер и Пирсон привели туда уставший отряд лишь к вечеру. Парни разошлись по своим палаткам, некоторые из них пошли ужинать, другие пошли в палатки первой помощи, чтобы получить медицинскую помощь по поводу своих ран. Сержант тоже сразу пошел со своей спутницей на руках в палатку медпункта. Когда они вошли, он усадил немку на кушетку. Уильям помог ей снять ботинок с опухшей, травмированной ноги. Он вздрогнул при виде ее лодыжки, голень выглядела просто ужасно — вокруг травмированной голени был огромный синяк, а ступня как бы болталась на коже и связках. Ему также пришлось снять носок с ее стопы. Девушка сидела тихо, но иногда вздрагивала и шипела от боли. Пирсон мягко сказал: — Тише, все в порядке… Вот так. Подожди здесь, я схожу за врачом, хорошо? Эстель только кивнула, а сержант пошел за доктором. Жемчужинка, как ее окрестили солдаты, сидела и внимательно разглядывала все вокруг. Подошедший врач перемолвился парой слов с сержантом и подошел к пациентке. Пирсон также встал рядом. Осмотрев ее ногу, врач произнес: — Ну, все не так дурно как могло бы быть. У нее вывих, однако, разорванных связок я не наблюдаю, в целом состояние удовлетворительное. Есть пара гематом, небольшая ссадина на руке, но хуже всего конечно нога. Она просто вышибла себе сустав при неудачном падении. Хм… Сержант, возьмите ее за руку. При вправлении пациентка испытает поистине адскую боль, а мне не нужно, чтобы она дергалась. Уильям взял изящную ручку девушки в свою. У нее были длинные тонкие пальцы, ноготки аккуратной формы, сама рука и кожа были словно у фарфоровой статуэтки. Врач резким движением дернул ее за голеностоп, а сержант лишь поморщился от неприятного влажного хруста вправляемой кости. Он тут же ощутил ее агонию — доселе хрупкая рука немки, до боли сжала его ладонь. Девушка сдавленно застонала, ругаясь по–немецки. Пирсон был немного удивлен — не каждый крупный и здоровый мужчина сможет справиться с этой болью, и будет орать как резанный, а она только сжимала руки и тихо стонала. Казалось, что она не в первый раз чувствует боль. Сержант нахмурился — девушки на войне не в новинку, но эта явно не на своем месте. Врач кивнул скорее себе, и произнес перед тем, как выйти: — Не давайте ей двигать ногой или трогать ее. Я принесу шину, и мы зафиксируем ногу. Немка тяжело дышала и лишь повторяла очевидную фразу на немецком: «Боже, как же больно». Сержант чуть приобнял ее за плечи, выражая поддержку и сочувствие. Жемчужинка тихо произнесла, на английском с ужасным акцентом: — Вы не знать такая боль. Уильям пожал плечами: — Я знаю много видов боли. Но думаю, что Бог миловал, и вывиха у меня не было. Девушка чуть улыбнулась, положив немного неуверенно голову на грудь сержанта. Уильяму было неловко — с остальными она молчала, напрягалась от них и старалась ни на кого не смотреть. Он заметил, что она очень пугливая, и несколько часов назад он видел, как она вздрагивает, когда солдаты делают резкие движения или резковато поднимают руки. Она в такие моменты пыталась прикрыть голову и шею, это было странно, казалось неестественным и слишком отработанным. Как будто она уже привыкла к тому, что кто-то замахивается на нее. Но рядом с ним, она стала спокойнее, как будто уже доверяет ему. С ним она могла позволить себе такие моменты, как прижаться к нему. Может быть, дело в том, что он ее спас. Если бы Тёрнер спас ее, она бы прижималась к нему, как к спасителю. Подошедший врач усмехнулся: — О, какая картина. Где же вы нашли такое сокровище, сержант? Пирсон чуть скривил губы: — Волей случая. Она упала на самолете, снесла часть здания, обрубив мне путь к своим, я нашел ее, по дурости спас. Жемчужинка, услышав такое, фыркнула, слегка ударив ладошкой мужчину по животу у ремня. Пирсон чуть откашлялся, прочищая горло: — Кхм. Да. Она мне тоже помогла. Врач философски подметил, накрепко фиксируя ногу девушки жгутом и бинтами: — Ну, должен сказать, что ей еще повезло. Такое падение могло бы гарантировать ей перелом обеих ног. Как вы ее спасли? В каком положении была нога? Пирсону уже начинал надоедать этот допрос. Единственное, что удерживало от резкого ответа — голова Эстель, которая покоилась у него на груди и ее тонкая ладонь в его руке. Если он сейчас начнет рычать, то напугает ее, и все. Она превратится в маленький колючий шарик, словно ёжик, и у него не будет возможности разговаривать или взаимодействовать с ней. Выдохнув, сержант ответил: — Когда я пришел к месту, где нашел ее, ее нога была зажата между двух балок, сверху была груда ломаного кирпича. Закрепив все еще раз, медик посмотрел на лицо девушки, которая сидела, закрыв глаза: — Ее вывих не результат падения. Она вывихнула ногу, когда на нее упал этот груз — балки и камень. Но да что ж, вы свободны. Пирсон был счастлив — наконец-то ему не придется отвечать на новые вопросы. Он передал Эстель ее ботинок и носок, которые он снял с ее ноги. Девушка попыталась надеть их обратно, но он ее остановил: — Нет, юная леди, не трогайте ногу. Она вздохнула и послушно взяла свои вещи в руки, а Уильям, взяв на руки немку, вышел из палатки. Он заметил одно — когда нес ее, она всегда старалась быть поменьше, все ее тело было напряжено, как маленькая пружинка. Как будто она пытается быть более легкой и маленькой, чтобы не доставлять ему больше неприятностей. Что ж, остался только вопрос, где разместить Эстель? В лагере не было палатки для девушки, а палатка медсестер была забита и без нее. Итак, было два варианта — ИЛИ она будет среди парней из их взвода, но это будет странно, и у нее, возможно, случится сердечный приступ из-за страха, ИЛИ. Уильям мог разместить ее в своей палатке. У него был хороший спальный мешок, даже два, и запасная койка, но это уже становилось театром абсурда — мужчина и женщина в одной палатке и даже больше, вместе. Но другого выбора не было. Другие вряд ли согласятся приютить эту девушку. В конце концов, она краут. Многим это не понравится, как нечто недопустимое. Тёрнер, вышедший к ним, оглядел работу врача и сказал: — Он не сказал, как долго будет заживать такое? — Джозеф, мне все равно сейчас, я уже порядком устал носить этот балласт. Ответ был молниеносным, ни лейтенант, ни сержант не успели толком отреагировать — по носу сержанта пришелся смачный и весьма болезненный щелчок. С минуту молчали все трое — Тёрнер и Пирсон от недоумения, а Жемчужинка от злости. Джозеф вдруг рассмеялся, так его это повеселило — еще никто и никогда не обходился так с его другом. Солдаты обычно старались не попадаться ему на глаза, не говоря уже о таких выходках. За это, зная сержанта, кому-то был бы гарантирован перелом руки, если не хуже. Но эта девушка не только целый день катается у него на руках, так она еще и дерзит, если не на словах, то на действиях. А вот Пирсон закипал. Дерзость этой девушки уже приводила его в ярость. Переступив с ноги на ногу, он сменил тон и, мурлыча, чуть не как сама немка, поинтересовался у нее: — Как ты думаешь, сколько падать с высоты моего роста? Девчонка рыкнула, слегка клацнув зубами: — Еще раз назовешь меня балластом, огребешься по морде! Отсмеявшись, Лейтенант улыбнулся товарищу: — Смотри, с характером. Уже не тот запуганный кролик. Уильям фыркнул: — Да, скорее змея. И снова огребся по носу. В этот раз бедный Тёрнер аж сложился пополам от смеха. Она спокойно помещалась в руках сержанта, настолько она была маленькой, но все же демонстрировала «зубки». А Пирсон, в отместку, слегка подбросил девушку, от чего та пискнула, и прижалась к нему как к спасательному кругу. Смеясь, Джозеф ушел, пожелав обоим спокойной ночи, а Пирсон понес свою ношу в свою палатку. Сержант решил позволить ей пожить с ним какое-то время. Также ее травма вызвала беспокойство. Пока что, Пирсон был для нее кем-то вроде опекуна, и только он нес за нее ответственность. Это он спас ее, он решил принести ее в лагерь, и он единственный, кому она доверяла. И ему следует быть с ней осторожнее. Одно неловкое движение и новый вывих ей гарантирован. Войдя в палатку, он услышал тихое бормотание девушки: — Это недопустимо… Мы не женаты, мы даже не пара… Нет-нет, хватит! Не и станем, ни за что… Сержант, хмурясь, произнес: — Что ты там бормочешь, Краут? Она просто свернулась клубочком и полностью затихла. Сержант только вздохнул. Уильям, отодвинув подушку локтем, посадил немку на койку, и позволил ей устроиться поудобнее, а сам быстро взял себе другую раскладушку. Жемчужинка вздохнула, как только руки сержанта освободили ее. Она чувствовала только усталость и ни на что не обращала внимания. Немного понаблюдав за спасшим ее мужчиной, она, вздохнув, завалилась на спину, совершенно не обращая внимания ни на то, что не было подушки, ни на отсутствие одеяла. Было лишь подобие подушки — нечто свернутое в рулон из ткани. Уильям кипел. Он уже сто раз проклял себя за глупость. Вот на кой ляд ему понадобилось спасать эту немку?! Однако когда сержант поднял глаза на свою спутницу, злость растаяла, словно дымка — сегодняшний день так вымотал бедную девушку, что она заснула, едва коснувшись головой подушки. Вздохнув, мужчина достал плед и укрыл ее. Уильям был вынужден признаться себе в двух вещах. Первое, эта девушка чертовски мила и привлекательна. У нее красивые формы и личико. Хотя, может это следствие долгого одиночества на фронте. Ну и второе, у этой девчонки был абсолютно противоположный характер ему. Она куда робее, более стеснительная, она вообще с ним вела себя как кошка — боязливая, но без агрессии. И даже ее выходка — щелчок по носу, это такая мелочь, по сравнению с тем, как некоторые барышни могли бы себя повести. Сейчас же, сержант откровенно любовался этим спящим ангелочком. Из-за практически белых локонов и вздернутого носика, усыпанного рыжими веснушками, во сне она казалась на порядок младше. Она и так выглядела как подросток, а сейчас, могла бы и вовсе показаться ребенком. Теперь, когда он был так близко к этому существу, он мог позволить себе получше рассмотреть ее. Уильям разглядывал ее бледную, практически белую кожу, красивые жемчужные волосы, даже мог сосчитать каждую ее веснушку на ее лице. Она была довольно миловидной, не королева вселенной, не топ-модель, но она была хорошенькой. Хотя, может так казалось только ему одному, хотя, Уильяма в принципе мало волновало мнение других. Он считал всегда, что у него есть своя голова на плечах, и он не обязан опираться на мнение других. Однако, как и ее достоинства во внешности, он видел и небольшие недостатки. Однако они портили общую картину. Скорее придавали… Какой-то своеобразный шарм, что ли. У нее был небольшой шрам под левым глазом, но его было легко не заметить на фоне бледной кожи, разве что, если не присматриваться, и то, только если быть так близко, как был он сейчас. Еще под глазами девушки были довольно темные круги. А кожа в этом месте была такой тонкой, что можно было видеть сетку капилляров. Сержант заметил, что одна из веснушек на лице Жемчужинки была больше других и находилась прямо между ее бровей, в форме маленькой звезды. Он немного улыбнулся — ее веснушки сами были похожи на звездочки, которые покрывали ее милый носик, щеки, лоб и даже кончики ушей. Кроме того, Пирсон заметил, что ее брови и ресницы были рыжими, а не черными. Но не такими, какие он видел до этого — он видел полностью рыжие ресницы, и это «резало» глаза. Это было нетипично для восприятия и сильно диссонировало, смазывая всю картину внешности человека, выделяя эту бросающуюся в глаза деталь. Но у нее они были другими. Ее ресницы были темно-рыжими у корней и постепенно светлели к кончикам. Глаза не режет, не контрастирует, а темные корни подчеркивают саму форму глаз. Он поймал себя на том, что откровенно любуется этой немкой. Она настолько отличалась от других краутов, что не звучала, не выглядела, и даже не вела себя как они, словно бы ее сюда впихнули, как кусочек от другого пазла. Она была похожа на лучик света посреди тьмы этой войны, теплая, светлая. Уильям вздохнул — кому-то с ней повезло или повезет. Но, стоит и ему подготовится ко сну. Пирсон и сам порядком устал за сегодня. Завтра. Все проблемы завтра, решил он, укладываясь и засыпая, так и не почувствовав, как Жемчужинка положила свою руку на его ладонь. На следующее утро, солдаты проснулись с первыми лучами солнца. После тяжелой битвы в Мариньи, мирное утро было чем-то очень необычным. Поначалу, парни вскакивали как по сигналу тревоги, как привыкли, и как было раньше. Но когда они поняли, что с лагерем все в порядке, ни звуков взрывов, ни криков командиров, ребята потихоньку успокоились. Если у них есть возможность спокойно провести день — это здорово. Особенно если учесть, что в период этой чертовой войны, спокойные дни ценились на вес золота. Сержант тоже проснулся рано, почти в 6:30 утра. Он тоже находился в состоянии боевой готовности, и сначала подумал — а где же звуки взрывов? Но через несколько мгновений, он расслабился, но, повернув голову, увидел, что его вчерашняя подруга сладко спит на койке рядом с ним, а ее маленькая рука покоится на его ладони. Уильям немного нервно и даже раздраженно дернул губой — это было не то, что он хотел видеть утром. Он привык спать один, или среди парней в общей палатке, а не с девушкой. Но он решил не дергаться и не сбрасывать ее руку. А то еще разбудит. А потом решил и вовсе изучить это существо рядом, но уже тактильно. Ее рука была маленькой, теплой, а кожа на ощупь была очень нежной, как бархат. Нетипично для солдата. Обычно руки на войне грубели в первую очередь. Уильям рассматривал тонкие изящные пальцы, замечая все же не полностью идеальную кожу — у ногтей на некоторых пальцах были заусенцы, причем болезненные или содранные до мяса. Пирсон осторожно взял руку немки в свою полностью, отмечая насколько она тонкая и маленькая. Удивительно, ведь немцы не славятся миниатюрностью. А тут девушка, немка, но выглядящая как куколка, словно бы она не человек, а высеченная из мрамора статуэтка. Припомнились некстати слова его тети Аннет, что мол, аристократию, даже угасшую, легко заметить по тонким чертам лица и рук. Обычно они исхолены и изнежены до безобразия. Внезапно Эстель повернулась к нему, все еще спящая, и ее пальцы слегка сжали его ладонь. Несмотря на то, что ее кожа была теплой, ее пальцы были ледяными. Но этот жест, когда тонкие пальцы совсем слабо сжали его ладонь, это было так… мило? Даже во сне она пыталась быть ближе к Пирсону и не терять его. Первые пару мгновений сержант боялся испортить момент, нежно сжимая руку девушки в ладони, невесомо проводя большим пальцем по ее холодным пальчикам. Это был особый знак доверия с ее стороны. Но, как и все хорошее, этот мирный момент был испорчен — сквозь брезент палатки в их скромную обитель прокрался солнечный лучик. Он «подполз» к лицу девушки и «лизнул» ее в нос. Жемчужинка слегка зажмурилась во сне, забавно морща носик, и немного отвернулась. Пирсон разжал руку, в которой покоилась кисть его подопечной, и девушка отвернулась от солнечного луча, уткнувшись носиком в одеяло. Немного проморгавшись, Уильям встал, потягиваясь и разминая затекшее тело. Решив пока не беспокоить Эстель, он накрыл ее своей курткой поверх одеяла и пошел на зарядку и утреннюю тренировку. Уильям вышел из палатки и глубоко вдохнул. Воздух был чистым и приятно прохладным, он помог ему избавиться от последней сонливости. Сержант быстро привел себя в порядок, вымыл лицо, почистил зубы и проделал остальные утренние процедуры. Следующими в плане были упражнения, пробежка и тренировка. Солдаты все еще сонно рассасывались по лагерю — одни на завтрак, другие на пробежку со взводом. Вяло здороваясь с остальными, сержант неспешно шагал к полю, замечая все больше отдыхающих парней. Как оказалось, большая часть уже на ногах, хотя и не обошлось без лентяев, что предпочли продолжить храпеть по койкам. А с другой стороны, когда еще им выдастся шанс спокойно поспать? За своими размышлениями, Пирсон вышел к околице и присоединился к одной из бегущих групп, заметив в ней Тёрнера. Пока они бежали, лейтенант улыбнулся другу: — Доброе утро, Уилл. — Доброе утро, Джозеф. — Как наша Жемчужинка? — Дрыхнет. Пирсон ответил, сделав поворот и пробежав немного вперед, но лейтенант быстро его догнал: — Дэвис дал нам отсрочку, мы останемся здесь, пока не приедет Кроули. — Наш британский друг тоже решил присоединиться к нам? — спросил Уильям, поворачиваясь лицом к Джозефу на бегу. — Ага, и, видимо, мы отправимся в Кан. Примерно через два дня. Пирсон задумался, а Тёрнер похлопал его по плечу: — Не волнуйся. Мы получим форму для нашей немецкой подруги и оставим ее в наших рядах. Дэвис даже не заметит. — Думаешь, держать краута среди нас — хорошая идея? — фыркнул Уильям. — А у тебя есть другие идеи, что с ней делать, а? — Тёрнер бежал рядом с Уильямом, глядя прямо перед собой и держа руки на бегу возле груди. — Потому что она не сделала ничего плохого, у нее даже нет оружия. — Тебе не кажется это странным? — Пирсон посмотрел на друга. — Она нервная, дерганная, у нее не было при себе оружия, когда я нашел ее в часовне, даже ножа. Нетипично даже для пилота. — Воу, подожди! Ты не сказал, что она безоружна, когда нашел ее, — Джозеф попытался говорить тихо, но некоторые солдаты все равно повернули к ним головы. — Слушай, давай поговорим в каком-нибудь более уединенном месте, я не люблю, когда рядом со мной кто–то греет уши, — прорычал Пирсон, а рядовые побежали вперед, стараясь не попасть под тяжелую руку не самого дружелюбного сержанта. Тёрнер кивнул, и командиры отошли в сторону, чтобы не мешать другим ребятам. Они подошли к какому-то дереву, и Уильям, оглядевшись, и убедившись, что никого поблизости нет, сказал: — Она была не только безоружной. Ты не видел, но она была напугана. Я видел, как эта краутка отреагировала на других. Она боялась решительно ВСЕХ. Она боялась других немцев, наших парней, всех. Как-то только меня не испугались. Но! Я думаю, это уловка. Чтобы усыпить нашу бдительность. — Она не боится тебя, потому что ты ее спас, — вздохнул Джозеф. — Но мне кажется, что она нас не обманывает, а является… жертвой. — Жертвой? — фыркнул Уильям. — Какой такой жертвой? Она была пилотом, неплохим, если судить по ее навыкам. Она была и будет краутом. Агрессор и оккупант. Тёрнер нахмурился, уперев руки в бока: — Ага, а зачем тогда ей прикрывать голову и шею? Ты сам рассказал мне, что она делает это каждый раз, когда кто-то поднимает руку. — Сложно сказать, — пожал плечами сержант. — Она фриц, мы не знаем, что скрывается за этим красивым личиком и гривой жемчужных волос. — Если бы она была актрисой, мы бы это заметили, — парировал Тёрнер, скрестив руки на груди. — Когда человек играет свою роль, иногда он не может скрыть своих настоящих эмоций, а она, если я могу судить по твоему рассказу и личным наблюдениям, не играет. Пирсон раздраженно вздохнул и посмотрел на друга, хмурясь и тоже скрещивая руки на груди: — Ты сам-то веришь в эту бредятину, Джозеф? Ты себя слышишь? Жертва? Да, я облажался, спасая ее, но я никогда не поверю, что она жертва. Я согласен мириться с ней рядом со мной. Но большего, чем краут, я в ней не увижу. Тёрнер посмотрел на своего друга и спросил, решив зайти с другого бока: — Тогда зачем ты ее спас? Если ты так сильно ненавидишь эту девушку? Пирсон зло и смущенно отвернулся и проворчал: — Я не знаю. Я не знаю, черт возьми, почему. Она была одна. Напугана. Мне стало ее жалко. — Почему? Она же краут. Враг. Ты мог бы просто пустить пулю ей в лоб, — настаивает лейтенант. — Это могла быть уловка. К… — ЗАТ… кнись, — прорычал Уильям, зажмурившись и сжав кулаки. — Я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО понимаю, как я облажался. Давай, напомни мне НАСКОЛЬКО! Лейтенант вздохнул и спокойно сказал: — Не думаю, что ты облажался. Ты просто что-то почувствовал к ней. Что-то хорошее, что-то человеческое. Это прогресс… Со времен Кассерина. Пирсон вздрогнул после напоминания об этой мясорубке. Джозеф посмотрел на него и сказал: — Но если ты ее привел, пожалуйста, имей чувство ответственности. Она напугана, она здесь одна. И она доверяет только тебе. Лейтенант хлопнул Уильяма по плечу и вместе с другими вернулся к пробежке. Сержант взглянул на своего убегающего друга и глубоко задумался. Эстель не играла, это было более чем очевидно. Она действительно была очень мягкой, и он даже сомневался, настоящий ли она пилот? Но, если это спектакль, то очень дорогой. Награды, самолет, не факт, что их взвод позволил бы ей выжить, да еще и взял бы ее с собой. Нет, это не спектакль. Но почему? Как она упала? Почему она боялась собственных союзников? Вопросов было больше, чем ответов. Не проблема, он подождет. Будет ждать, и получит ответы на каждый вопрос. Около 8 утра, Пирсон, спустивший с себя семь потов на пробежке, зарядке и прочих упражнениях, пришел в общую палатку — полевую кухню, за завтраком. Буря в его душе немного поутихла, но теперь у него есть цель — присмотреться к своему крауту. Она была слишком мила для обычного немецкого солдата, даже из люфтваффе. Но, если он хочет оставаться объектом ее доверия, ему следует проявить к ней немного внимания. Например, еда. Со вчерашнего дня она не ела и, должно быть, очень голодна. Солдаты мирно переговаривались, завтракая, и сидя за длинными столами. Тут уже сидели четверка новобранцев. Но если Стайлз и Айелло спокойно себе кушали, то Цуссман снова о чем-то спорил с ними, а Дэниелс, с легкой улыбкой слушал друзей. Парни тоже были на пробежке и зарядке, но ушли раньше. Тёрнер о чем–то разговаривал, держа кружку кофе, в дальнем конце полевой кухни с Баттлером. Переса не было видно, хотя весь 7ой и 11ый корпус тоже были здесь. Подойдя к повару, сержант получил на руки контейнер и кружку. Открыв тару, Пирсон кивнул, правда, скорее самому себе. Это, как обычно, была чечевичная каша, пара кусочков черного хлеба, грамм на 200, небольшая плошечка, грамм на 30, масла, три ломтика кускового сахара, кофе и немного сладостей в виде сухого печенья. Пирсон наклонился к Тревису, их повару: — Будь добр и вторую порцию. — Проголодались, сержант? — с легкой улыбкой спросил повар, но дал второй набор. — Нет. У нас неожиданное пополнение. Повреждена нога, так что, есть будет в палатке. Контейнеры потом принесу. — Есть сэр, — улыбнулся ему Тревис, протягивая и второй стакан кофе. Взяв нехитрый набор и поставив обе чашки на металлические контейнеры, мужчина отправился к себе. Пока сержант был занят на пробежке и зарядке, Эстель потихоньку проснулась и села на своей койке. На ней были куртка своего спасителя и одеяло. Поначалу она даже немного улыбнулась — никто никогда не проявлял к ней такой заботы. Она подняла тяжелый предмет гардероба и, оглянувшись, на предмет посторонних глаз, прижала его к носу, вдыхая запах. Вчера она почувствовала этот терпкий, горький запах, опьяняющий и кружащий голову. Вкупе с тем, что ее спаситель также был, по ее мнению, очень привлекательным мужчиной, это буквально взорвало ее разум. Однако она немного грустно вздохнула и опустила руки, продолжая сжимать воротник куртки. Он американец, а она немка. Им просто не суждено быть вместе. Максимум, они могли бы подружиться, да и то вряд ли этот мужчина будет вечно с ней носиться. Она сидела, рассматривая куртку сержанта, изучая нашивки, кобуру и карманы. Практично и удобно. Но затем она вспомнила все вчерашние события, и ее руки, казалось, опустились сами собой. Горечь и боль вновь вернулись, и ехидный внутренний голосок напомнил, о вчерашних событиях. Другой солдат, вернувшийся к себе за какой-то вещью, увидел девушку, которую вчера принес сержант Пирсон, через открытый навес палатки. Она сидела на койке и смотрела на свои руки. Но потом, она судорожно подняла трясущуюся руку, и с остервенением начала срывать с себя все свои награды и нашивки. Сначала в сторону улетел железный крест, за ним нашивки с рукавов, наградная лента и какая-то другая медаль. Потом она нервно сняла с себя свою куртку, смяла ее и отшвырнула в сторону. Он посмотрел на нее с удивлением, но потом даже посочувствовал девушке — Жемчужинка, выкинув все, что так напоминало ей о прошлом, закрыла лицо руками, тихо всхлипывая. Пока Уильям шел в свою палатку, он думал о словах Джозефа. Его друг был прав в одном — он, Уильям Пирсон, был единственным человеком, которому эта немка доверяла. Но он был готов ко всему — что она сбежала, или выбросила его куртку, или что-то еще. Но Эстель была на своем месте. Его подруга, как оказалось, уже проснулась, и сидела, читая карманную книжку. Уильям заметил, что еще вчера присутствовавший на ее груди Железный крест и наградная лента испарились. Однако искомое быстро нашлось в дальнем углу палатки. Наклонившись, он вздохнув поднял награды. Железный крест первой степени, знак за ранение, наградная лента с бляшкой и нашивки ефрейтора. Осмотрев все это, он произнес, стряхивая пыль и комочки земли с креста: — Интересно, дорого ли они стоят? Повернувшись на звук, сержант удивленно оглядел Жемчужинку. Она еще раз шмыгнула носом и тихонько икнула. Уильям подошел, и внимательно посмотрел на девушку, от чего она была вынуждена взглянуть на него в ответ. Он заметил немного красные глаза девушки и мокрые дорожки на ее щеках. Он сказал мягко, пытаясь показать ей заботу: — Ты плакала? Почему? Она только отрицательно качнула головой и вытерла ладошкой со щек следы слез. Пирсон поставил еду на стол и сел перед ней. Она попыталась отвести взгляд, но он осторожно повернул ее лицо к себе, легко взяв ее за подбородок: — Здесь тебя никто не обидит. Даю слово. Она всхлипнула и посмотрела на него, шмыгнув носом: — Не факт… Уильям был шокирован — не факт? Что это значит? Она боится или ждет, что к ней применят насилие? Он или другие парни? Новая порция вопросов, и ни одного ответа. Сержант заметил и еще одну вещь — Эстель сняла свою куртку и выбросила ее еще до его прихода. Девушка взглянула на сержанта и даже немного улыбнулась: — Не обращай внимания, у меня все хорошо… Сержант лишь фыркнул. Он понял слово «хорошо», и лишь закатил глаза. Какое уж тут «хорошо», если девка на грани того, чтобы снова разрыдаться. Уильям заметил, что одеяло закрывает ноги его подопечной, а вот его куртка была на ней. Девушке она была сильно велика, но в таком виде… Она становилась такой уютной, если не сказать домашней. Не портило картину ни кобура, которую он лично сделал под себя на груди, ни то, что куртка еще была в грязи после вчерашнего. Пирсон даже не хотел на нее ругаться. Увидев настоящие слезы на ее щеках и в глазах, он понял одно — с ней действительно что-то случилось. Что-то плохое. Что-то, что заставило ее бежать с ним и искать защиты под его крылом. Он не видел в ней краута, как бы ему ни хотелось увидеть в ней иное. Она была беззащитной девушкой, которой был нужен рыцарь. Поставив миски на маленький столик, он протянул ей кружку кофе. Он хотел дать ей защиту, и в то же время он хотел абстрагироваться от нее. Эти два волка рвали его в стороны, одна сторона хотела защитить и обнять ее, другая — выстрелить в голову. Но он спрятал поглубже настоящие эмоции и с легкой улыбкой сказал: — Смотрю, осваиваешься. Не жмет? Немка надула губы и произнесла, стараясь выговорить все правильно: — Нехорошо смеяться маленький рост. Пирсон усмехнулся, садясь на раскладушку со своей чашкой. Он должен был признать, что руки этой девушки были очень изящными. Уильям не мог отвести глаз от того, как тонкие длинные пальцы оплели ручку кружки. Он подумал, что у пилота просто не может быть таких красивых рук. Ее руки были слишком хрупкими, это было… Нетипично. Сколько раз он уже говорил это себе сегодня? Девушка осторожно сделала глоток горячего напитка и продолжила читать. Пирсон был выбит из колеи. Эта девушка, даже в его куртке, даже если она была краутом, выглядела очень мило и уютно. В таком виде — в его куртке с кобурой на груди, с чашкой в руке и книжкой в другой, она вызывала у Пирсона чувство ностальгии. Также и его мать сидела вечерами в кресле, с отцовской рубахой на плечах, с книгой и бокалом вина или чего покрепче. Но тут… Картина была несколько милее. Девушка подняла на него несколько растерянный взгляд, когда он придвинул к ней небольшой табурет и поставил на него контейнер: — Завтрак. Лучшего предложить не смогу. Жемчужинка немного грустно посмотрела на сержанта: — Нет деньги… Пирсон закашлялся и уставился на девушку. Неужели она действительно думает, что он попросит ее заплатить за еду? Это немыслимо. Уильям сказал немного раздраженно: — Мне не нужны твои деньги. Ешь. Но Эстель только покачала головой, тихо вздохнув. — Нет деньги — нет еда. Принцип. Уильям посмотрел на нее и сказал, слегка надавливая: — Слушай, ты. Мне не нужны твои деньги, или… Немка сняла с шеи золотой медальон и протянула сержанту. Он закончил свою фразу после паузы, отталкивая ее руку: –… Прочие материальные ценности… Нет. Возьми обратно. Эстель вздохнула и повернулась к книге. Сержант раздраженно вздохнул, но он понял девушку. Она не принимает пищу, потому что думает, что она в долгу. Он взял ее за руки в свои, вновь вынуждая ее взглянуть на себя и выдохнул, глядя на нее: — Послушай меня… Мне не нужны деньги, не нужны ценности. Мы здесь не платим за еду, понимаешь. Они оба услышали, как живот девушки заурчал от голода. Уильям нахмурился: — Как долго ты не ела? Девушка растерялась и пробормотала: — Drie день… — Три дня?! Девушка покраснела, кивнув, и сглотнула — ее живот снова громко заурчал. Она не могла отрицать, что очень голодна, но она также не могла дать ничего, чтобы отплатить за еду. Сержант грубо всунул ей контейнер с едой и сказал: — Прекрати эту игру в благородство. Ты голодна. Так что заткнись и ешь. Эстель смущенно покраснела и робко опустила глаза, бормоча: — Vielen Dank… Она открыла свой контейнер и сглотнула — ее рот наполнился слюной от запаха еды. Из-за голода ее внутренности скрутило узлами, а желудок жалобно заурчал. Да, не богато, хлеб, масло, каша и сладости в виде сухого печенья. Однако девушка была рада и такому рациону. Правда ей, в отличие от сержанта, попалась рисовая, а не чечевичная каша. Пока они завтракали, Пирсон заметил, как жадно ест бедная Жемчужинка. Она старалась быть более сдержанной, но все равно, проглатывала еду практически не пережевывая. Ему было жаль ее и стыдно за сказанные ранее слова. Да, она немка, да краут, да, была на службе Рейха. Но ведь она не все, она ведь не является роботом, сделанным по шаблону. И потом, она и не вела себя как другие крауты. Другие бы рыдали, стонали, или наоборот, были бы агрессивными. Она же была тихой, да, немного нервной, ну, а кто бы не был на ее месте? Но. Эстель была особенной. Как золотая крупинка среди бесконечной грязи краутов. Уильям продолжал замечать нестыковки в ее поведении и повадках. А пока, он просто позволил бедняги поесть. Все же она не ела три дня. Интересно почему?.. Через несколько минут, в палатку заглянул Тёрнер, и присел рядом с другом. Ульям поднял взгляд на лейтенанта, спокойно продолжая трапезу: — Что там? Джозеф отпил кофе из кружки и произнес, глядя на то, как кушает их новая подруга: — Смотрю у нашей подружки хороший аппетит. — А то. Попробуй не есть три дня, проглотишь даже камень, — вздохнул Уильям, отпивая кофе. — Чего простите? — потрясенно посмотрел на сержанта Джозеф. — Она?.. — Ага. Тёрнер посмотрел на девушку, и под его взглядом она немного съежилась и проглотила еду, которая была у нее во рту. Лейтенант медленно поднял руки, стараясь не пугать ее: — Ничего, ничего, не обращай на меня внимания. Кушай на здоровье. Но Эстель сглотнула и посмотрела вниз. Из-за их разговоров она снова почувствовала себя виноватой. Но оба перешли на другую тему: — Дэвис и его команда встретят нас у Кана. Время есть, нужно взять ее одежду, чтобы ей подобрали хоть правильный размер. — Вопрос за одеждой не встанет, главное решить, как быть с ее сапогами — Отозвался Уильям, ткнув пальцем в ботинки, что стояли у койки Эстель. — Видел, какие у нее крохотные ножки? Золушка, Джозеф, чесслово. Лейтенант посмотрел на сапоги, на которые указал сержант и миролюбиво усмехнулся. И правда, сапожки словно на ребенка. Он усмехнулся: — Ничего, что-нибудь придумаем. Девушка, пока они переговаривались, услышав про то, что ей придется отдать свою одежду, подавилась и жалобно взглянула на обоих: — Но у меня нет другой одежды кроме той, что сейчас на мне! Уильям рассмеялся — он уже несколько освоился в некоторых немецких словах и понял, что она думает, будто бы ей сейчас придется переодеваться, при них. Ну и еще от ее интонации и того, что сейчас на ней была его куртка, а не ее собственная. Тёрнер чуть улыбнулся и тоже пошутил: — Ничего, я вижу тебе в пору и куртка Сержанта. А ходить тебе пока все равно нельзя из–за ноги. Эстель вздохнула — мужчины были правы. В немецкой форме ее точно не тепло поприветствуют. Заметив, как Жемчужинка притихла, лейтенант осторожно положил руку ей на плечо и сказал: — Не бойся, здесь тебя никто не обидит. Но она, все же, нервно приподняла плечи, защищая шею, пытаясь сжаться в клубок и дистанцироваться от прикосновений. Тёрнер убрал руку, понимая, что он пугает девушку. Вздохнув, он, хлопнув по плечу Уильяма, ушел, напомнив отдать ему одежду девчонки. Пирсон допил кофе и заметил, что девушка не доела, оставив нетронутыми сладости и масло. Она съела все кусочки хлеба и большую часть каши, но все же, оставила нетронутой где-то треть. Он указал на контейнер и строго спросил: — Почему не доела? Та жалобно посмотрела на него, прикрывая ротик от икоты. Пирсон вновь усмехнулся, осознавая, в чем собственно дело — она ведь не здоровый мужик, и половины такого пайка ей хватило, даже если она была голодна. Ну что же, тем лучше. Пирсон прикрыл ее плошку, решив, что на обед принесет ей только горячее, а остальное она и в течение дня доклюет. Девушка проворчала отчаянно икая: — Одежду отдать… ик! А если я хотеть… ну… Пирсон и сам об этом думал — ему придется помогать ей и с нуждами, например умывание и банальный поход в туалет. Мужчинам в том плане проще, нежели девушкам. Впрочем, идея у него была — у них сейчас в полку есть пара медсестер, и они могут помочь его новой подруге с некоторыми вещами. Так сказать по девичьи. Он взглянул на нее и спросил: — Кстати о пташках. Тебе нужно? Эстель густо покраснела, и, опустив глаза, смущенно кивнула. Уильям же поднял ее на руки: — Сейчас дойдем до наших медсестер. Они тебе помогут. Девушка отдернула одеяло, но сержантскую куртку не отдала, закутавшись в нее. Это было странно — как будто ей было, что скрывать. Пирсон со вздохом подняла куртку, которую она выбросила, и встряхнул ее от грязи: — Зачем же ты выбросила куртку? Еще пригодится. Он осторожно поднял Жемчужинку на руки, и она снова уткнулась лицом в изгиб его шеи. Поход в палатку медсестричек сопровождался либо свистом со стороны парней, либо кто–то подходил, желая взглянуть на это «чудо», что несет сержант. Но Пирсон умело отражал все «атаки», рыча и рявкая на любого такого. Девушка жалась к Сержанту, пока они шли — она все еще очень боялась других солдат взвода. Медсестры немного удивились приходу Пирсона с девушкой на руках, но он быстро им разъяснил, в чем собственно дело. Немного полноватая медсестра Паула всплеснула руками: — Какие вопросы, заходите! Она отошла в сторону, позволяя Уильяму войти со своей ношей в их медпункт. Посетителей было мало, но медсестры, понимая, что девушке придется помогать в довольно интимных вопросах, быстро задернули шторки. Пирсон посадил Эстель на стул, пока другие медсестры смотрели на эту колоритную парочку. Паула немного оттолкнула сержанта, нежно обнимая напряженную девушку за плечи: — Не бойся, милая, мы тебе поможем. Пирсон, из вежливости вышел, а девушки захлопотали над немкой, вызывая у нее неподдельное смущение и скованность. Она была напряжена и очень нервничала — не привыкла к подобному вниманию. Паула и Кристин помогли ей с умыванием и расчесали гриву жемчужных волос. Сидя словно проглотив палку, немка смущенно краснела, пока девушки восхищенно нахваливали ее мягкие волосы и попутно заплетали их в косу «рыбий хвост». Потом помогли с естественной нуждой, а после, правда уже самостоятельно, Жемчужинка умылась и почистила зубы. Щетку и мыло ей вручили в небольшом пенале, там же оказалось зеркальце, зубной порошок, платок и небольшое полотенце. Затем девушки принесли два тяжелых таза с водой и тряпки, помогая Эстель принять своего рода «душ», просто очищая ее кожу сначала намыленной губкой, а потом стирая это влажной тряпкой. Когда дело дошло до шеи и спины, медсестрам пришлось заставить Жемчужинку снять сержантскую куртку и… По палатке прокатился вдох ужаса, а затем воцарилась напряженная тишина. Паула, оценив состояние девушки, быстро одернула полог и вышла, тихо сказав Пирсону: — Уильям. Подойди сюда на секундочку. Сейчас же. Сержант в замешательстве последовал за медсестрой в палатку. Что же там такое, что его так резко дернули? Но причина оказалась довольно серьезной и, ни разу не смешной. Медсестра указала на спину девушки и спросила строго, с нотками беспокойства: — Это ты сделал? Пирсон, увидев, ЧТО на спине девушки, судорожно вздохнул и поджал губы. А на спине Эстель был форменный кошмар — вся спина и основание шеи у плеч, были покрыты синяками разной степени свежести. Синяки были черными, пурпурными, уже застарелыми, зеленоватыми, или очень свежими, красными. Синяков было так много, что в некоторых местах они накладывались друг на друга. Также была куча маленьких, с центовую монетку размером, но явно глубоких рваных шрамов. Они тоже были разной свежести — некоторые были очень старые, уже белые, а кое-где были совсем свежие ранки, едва покрывшиеся струпьями, а были и те, что еще не зажили и сочились сукровицей. Уильям пробормотал обеспокоенно: — Нет… Нет, я этого не делал. Он осторожно убрал волосы, и осмотрел все раны на спине Эстель. Та пристыжено сжалась, а Уильям спросил, обращаясь к немке: — Почему ты не сказала что у тебя такой пиз… Ужас на спине творится? Та скомкано пробормотала: — Стыд… Вздохнув, сержант слегка потрепал ее по волосам, пока девушка прижимала к груди его куртку, закрывая грудь. Медсестра Эстер тихо сказала, доставая мази, чтобы обработать весь этот кошмар: — Есть старые гематомы, неделю и больше. Это не сержантская работа. То же и со шрамами. Они явно были получены за несколько лет до сегодняшнего дня. Эстель со стыдом снова надела Пирсон куртку, пряча изуродованную спину. Медсестры и сержант обменялись тяжелыми взглядами. Ситуация была очень неприятной. Это гематомы и шрамы, ее поведение, все указывало на то, что она настоящая жертва. Жертва насилия среди СОБСТВЕННЫХ союзников. Уильям тихо вздохнул, глядя на то, как девушка обняла себя за плечи, кутаясь в его куртку. Но его взбесило то, что его подозревают в том, что это он ее бил. Пирсон зарычал на ушко Пауле, которая и обвинила его: — Ты правда думаешь, что я такой урод, который будет бить девушку?! — Нет, нет! — немного испуганно пробормотала Паула. — Я бы никогда, НИКОГДА не ударил девушку, — прорычал Уильям, выходя вон из палатки, чтобы перекипеть снаружи. Выйдя, он глубоко вдохнул, стараясь успокоиться. Уильям фыркнул. Да он точно не сахарный, но бить женщину, да еще и систематически? Нет. Это было ниже его чести. Заметив, что ее нога тоже была ранена, медсестры пошли еще дальше, где–то отыскав два костыля, что пришлись ей как раз впору. Правда вот в куртке сержанта, ей было немного тяжело. Однако немка наотрез отказать снимать ее, кутаясь, чем вызвала умиление у санитарок. Немного практики, и Эстель, немного неуклюже проделала пару шагов, держа больную ногу на весу. Пирсон хмыкнул, наблюдая за ее тренировкой. Женщины, вышедшие к нему, умиленно произнесли: — Вот это любовь! Наотрез отказалась снимать вашу куртку, сержант. Прямо вот нет и все тут. Настала очередь Уильяма смущаться: — Какая там любовь, барышни… Мы с ней знакомы не больше суток. И вы видели причину, по которой она носит мою куртку. — Ха, если бы это была единственная причина, сержант, она бы носила свою. Нет, она тебя обожает, мы это видим. Уильям фыркнул и закатил глаза, скрестив руки на груди. Он был смущен и зол одновременно — как можно рассуждать о глупостях во время войны? Она… случайность. Случайность в его жизни. Но в одном он был уверен. Да, Эстель красивая девушка, и да, он испытывал к ней симпатию, опекал. Особенно сейчас, когда он увидел, насколько глубоки ее раны. Физические и умственные. Но. Это все еще случайность. Воля судьбы. Однако не признать частичную правоту девушек было нельзя — Жемчужинка сторонилась решительно всех, но цеплялась за него, хотя знала также, всего день. Она жалась к нему, как к крепости, где она может быть в безопасности и нетронутой, она нашла защиту в его лице. Обрела в нем эту самую безопасность. По крайней мере, кто-то нашел это в нем после того случая… Паула улыбнулась и покачала головой: — Ой, Уильям, все вы мужчины не цените то, что находите. Смотри, уведут ведь красавицу, ахнуть не успеешь! — А мне кажется, — произнесла другая медсестра Эстер, наблюдая за тем, как Подошедшие солдаты подбадривают Жемчужинку, и помогают ей с освоением костылей. — Нет. Она уже выбрала своего мужчину. Пирсон стоял, скрестив руки на груди. Он размышлял о словах медсестричек, отмечая и правду и ошибки в их словах. Такая уж у него осталась привычка — все анализировать. Он наблюдал, как его немка пытается отойти от других парней, как она их боится, и они ведут себя с ней, как с диким животным — осторожно, без резких движений. В конце концов, она отошла и встала рядом с Уильямом, опустив голову. Сержанта взбесила настойчивость парней — ну видите же, что девушка вас боится, что ей страшно, да отстаньте вы от нее. Он даже рыкнул на одного, отгоняя. Вышедшие на шум Стайлз и Цуссман увидели, как пара парней, помогают их новой боевой подруге ходить на костылях — показывают как правильно и придерживают. Но девушка все же подошла к сержанту, «прячась» за ним. Цусс еле слышно сказал Дрю: — Смотри, смотри… Пирсон в ярости. — Ага, еще немного и он поубивает их. — Ставлю 10 баксов на то, что влюбится. Оба парня вздрогнули, когда за их спинами раздался лукавый голос Тёрнера: — Принимаю! Посмеявшись, Тёрнер подмигнул парням и пошел за Баттлером — у них намечались переговоры по поводу размещения войск. Уильяму надоел холивар вокруг его подруги. Поэтому он с рычанием разогнал рядовых. Он видел, что Эстель уже чуть не плачет от страха, и поэтому решил, что лучше этот цирк прекратить. Если будет нужно, он сам ей поможет с ее костылями. Сержант фыркнул еще раз на рядовых, окончательно разгоняя толпу и уходя, а девушка покакала на костылях вслед за ним. Пирсон и Эстель сегодня много ходили. Девушка — чтобы разработать мышцы и привыкнуть к костылям, а Уильям присматривал за ней и ходил по делам. Но выглядело это так, словно она хвостик, неотрывно следующий за сержантом. Остальные во взводе посмеивались, некоторые тыкали пальцем, другие иногда подшучивали. Правда вот, старались это делать, когда Уильям не смотрит. Мало кому хотелось попасть под горячую и тяжелую руку сержанта. Пару раз Пирсону приходилось ловить Эстель. Она путалась в собственных ногах, иногда неправильно ставила костыли, а иногда поскальзывалась на рыхлой земле. Каждый раз, он бережно подхватывал ее, пытаясь ловить за руки и меньше прикасаться к травмированной спине. Сержант старался быть как можно более нежным и осторожным. Теперь он знал, что у нее серьезные раны и синяки на спине. И может быть пара из них — его вина. После вчерашнего дня она определенно получила парочку новых гематом. И раз уж он принял решение принести ее к своим, то он нес ответственность за нее в полной мере. Не только за ее безопасность, но и за ее здоровье. А с последним возникла проблема. С ментальным. Эта немка определенно не была военным чудовищем. Как солдат? Может быть, хорошая. Но теперь среди американцев она превратилась в испуганного крольчонка. Она шарахалась от других парней, прижималась к боку Уильяма, пытаясь не отставать от него. Сержант даже немного восхитился такой напористостью этой немки. Как бы трудно это ни было, ей удавалось не отставать от него, идти в ногу с его размашистыми шагами, даже если учесть, что она на костылях. Только с ним ей было спокойнее. Уильям сейчас пришел к командному пункту. Там уже был Джозеф, который советовался с Циммерманом о том, что ранее рассказал Баттлер. Похоже, им придется стягивать кольцо вокруг позиций краутов. Так что все сержанты должны были подойти для получения инструкций. Заметив подошедшего Уильяма и Жемчужинку, он вышел к ним, а Уильям осторожно помог подруге встать у дерева, заодно и подвинув к ней раскладной стульчик: — Подожди здесь. И пошел с Тёрнером в палатку. Пока длилось обсуждение, несколько лейтенантов заметили девушку возле палатки, в то время как старшие сержанты, включая Уильяма, составляли рапорты, или копировали приказы. Один из них, нахмурившись, указал на Эстель: — Кто это, черт возьми? Почему этот краут здесь, да и еще в этой куртке? Уильям прорычал: — Это моя девушка, за которую я отвечаю. Моя девушка, моя куртка, моя ответственность. Проблемы? Тёрнер также сказал со строгой интонацией, обводя мужчин в палатке взглядом, не терпящим возражений: — Мы оба за нее отвечаем. И если у вас возникнет хотя бы мысль причинить ей вред, вам всем придется иметь дело с нами. Со мной и с сержантом Пирсоном. Остальным лейтенантам, конечно, пришлось прикусить язык — девушка принадлежала, образно говоря, первому взводу. И если они, как командиры других взводов, нанесут вред члену первого взвода, не избежать трибунала и выяснения отношений. Естественно, этого никто не хотел. Более того, зная взрывной характер Уильяма Пирсона. После того, как лейтенанты распустили их, сержанты пошли дальше по своим делам, а Уильям подошел к своей подруге. Девушка стояла у дерева, опираясь на ствол, и практически не двигалась — у ее ног копошилась белочка. Девушка внимательно наблюдала за зверьком, затаив дыхание. Уильям сначала фыркнул, но не мог признаться в одном — это было даже мило. Кажется, она хорошо ладит с фауной, что показывает ее как довольно доброго и терпеливого человека. Что ж, он тоже это запомнит. Это поможет ему составить полный портрет личности Эстель. Когда белка убежала, испуганная резким звуком, сержант холодно кивнул ей, сурово произнеся одну единственную фразу: — Идем. К полудню девушка уже порядком вымоталась. Уильям, сидя на табурете с кружкой чая, наблюдал за ней и тем, как она остановилась всего в паре метров от него. Взвод сейчас отдыхал у небольшой речки, многие побежали купаться. Повар, наготовив на обед пайка, расслабленно лежал в траве, жуя длинную травинку. Тёрнер с Баттлером и Пересом играли в бейсбол на троих. Цусс и Айелло курили и сушились на берегу, в то время как Дэниелс устроил заплыв. Стайлз также сидел на берегу, как обычно возясь со своим ненаглядным фотоаппаратом. В целом, это был приятный и мирный полдень, не предвещающий никакой беды. Естественно, часовые постоянно дежурили, и пока что, нарушителей не было. Пирсон с подругой же, обретались в тени раскидистой ивы, где поставили свою уже палатку. Эстель неожиданно помогла сержанту. Она помогла ему с натяжением тросов и даже немного с балкой, которая должна стоять посередине и поддерживать брезент палатки. Сержант усмехнулся — девчонка сидела и терпеливо забивала колышки, а потом… Что его невероятно удивило — достала пенал, вытащила нитки, иголку, и немного залатала дырки в брезенте. Похоже, таким образом, она пыталась расплатиться с долгом. Сержант так и не получил свою куртку назад, но его даже забавляло то, что похоже Жемчужинка и не собиралась ее отдавать. Некоторое время он помогал ей с ногой, но быстро устал от этого, а потому, он сел вдали возле палатки. Эстель немного отдохнула, сидя возле ивы, а потом снова встала и продолжила тренироваться в ходьбе на костылях. Уильям сидел, наблюдал за Эстель и думал о грядущих проблемах с ней — о том, как научить ее языку, как оставить ее во взводе, как представить Дэвису, если спросит, и о многих, многих других вопросах. Из раздумий, его вырвал странный звук, а в следующее мгновение, вскочивший сержант, лежал над нерадивой девчонкой, пораженно и несколько смущенно глядя на нее. За долю секунды, костыль выпал, просто выскользнув из руки Эстель, и она, потеряв равновесие, начала падать. Пирсон успел ее подхватить, но сам проехался ногой на рыхлом песке и рухнул с ней, благо, что успел придержать ее за талию и не допустить новой травмы ноги. Однако при падении, инерция и закон гравитации сыграли над обоими злую шутку — сержант случайно ткнулся губами в губы девушки. Прикосновение губ казалось невыносимо долгим, хотя прошло всего пара мгновений. Жемчужинка смотрела на него широко распахнутыми глазами, и даже в этом положении сержант чувствовал, как быстро ее сердце колотилось в груди, как птичка в клетке. Но это не было испугом, потому что она продолжала держаться за его плечи. Он немного неуклюже приподнялся, а Эстель, что сейчас была красная, как свежая помидорка, смотрела куда угодно, но не на него. И хорошо, что никто этого не видел, иначе, шуток и подколов было бы, как из прорвавшей плотины. Это было ужасно неловко, и Уильям даже невольно провел пальцами по губам. Боже, какой конфуз. Но нужно было как-то разрядить и без того неловкий момент. Сержант смущенно пробормотал: — Пожалуй, на сегодня с тебя хватит костылей. Эстель что–то промямлила, красная аж до ключиц. Сержант чуть прочистил горло, поднимаясь с земли. Он осторожно поднял свою подругу на ноги, а затем, подумав, взял ее на руки. Девушка смущенно отвернулась, нервно перебирая складки на его куртке, нервно теребя ее пальцами. Сам сержант был совершенно сбит с толку. Отлично, просто отлично. Как он мог так облажаться? Наверное, теперь этот напуганный крольчонок будет избегать и его тоже. Какая же идиотская ситуация. Чтобы немного сменить и разрядить обстановку, он пошел к палатке, дабы посадить ее на стул, по пути произнося: — Ладно тебе… Случайность. Он помог ей сесть на стул и вернулся на место рокового падения, чтобы забрать костыли. Он глубоко вздохнул. Он уже далеко не школьник, чтобы стесняться таких вещей. Но от чего-то, сердце забилось быстрее, а мысли перепутались в голове, когда он коснулся ее губ. Хотя и случайно. Уильям подумал про себя, что, вероятно, он заболел. Обычно его сердце бьется ровно в любой ситуации. Девушка сидела, смотря на свои руки, все еще не зная, куда деться от смущения. Она чувствовала, что ее сердце колотилось как сумасшедшее, ритм был такой, что чечетку танцевать можно. Жемчужинка сглотнула. Да, она считала этого сержанта очень привлекательным, а теперь все испорчено. Он наверняка еще не раз припомнит ей ее неуклюжесть. Если честно, они оба думали об одном и том же. Их отвлек громкий свист — это был Терренс, вчерашний врач, который вправил сустав Жемчужинки на место. Подойдя к сержанту и пожав ему руку, он спросил: — Ну, как наша пациентка? — Как видишь док. — Вижу. Вижу, что она сейчас сварится, вон, лицо красное. Знаешь что, бери ее, и тоже окунитесь. Жарища, не хватало еще, чтобы к травме ноги прибавился тепловой удар. Пирсон фыркнул в след удаляющемуся врачу. Немка посмотрела на сержанта и решительно замотала головой. Уильям удивленно произнес: — Разумеется, я не пойду в воду. И тебя тоже туда не понесу. Но девушка вдруг попыталась сама встать. Естественно, Уильям остановил ее и произнес: — Ну уж нет, юная леди, никуда вы больше на этих ходулях не пойдете. Куда тебе нужно? Эстель вздохнула, но покачала головой отрицательно. Пирсон, услышав шум, и обратив внимание на сбор ребят у полевой кухни, произнес: — Время обеда. Я принесу тебе порцию. Девушка кивнула и достала из кармашка недочитанную книжку. Пока сержант шел к полевой кухне, Тёрнер прошел мимо него и направился к их палатке. У него была с собой кружка чая. И планировал отдать ее немке. Потому что это был не простой чай — медсестры, заметившие, насколько нервная и дерганная эта бедная девушка, добавили в чай успокоительное, а запах был замаскирован мятой и медом, которые у них были. Эстель удивленно взглянула на него, а он сказал, смущенно потирая шею свободной рукой: — Слушай, мне все же нужно забрать твою одежду, чтобы мы могли сшить тебе форму. Не могла бы ты… Жемчужинка сильно покраснела, но, кивнув, потянулась за костылями, которые лейтенант любезно протянул ей. Кое-как встав, при помощи лейтенанта, она скрылась за брезентом палатки, а Джозеф, немного смутившись, потер песок под ногами носком ботинка, постукивая пальцами по жестяной кружке. Было неловко просить девушку о таком, но это было необходимо. Шить форму навскидку — не дело. В лагере в этот момент было большинство амуниции, необходимой для шитья, и снабженцы могли сшить ей одежду нужного размера. Эстель вышла только в сержантской куртке, которая, к счастью, хорошо скрывала ее бледные ноги. Она была как раз чуть ниже линии ее бедер, но выше колен. Лейтенант сглотнул и откашлялся, отводя взгляд от ее ног и принимая сложенную одежду, включая ботинки девушки. Она была очень смущена, но все же, сделала, как просили. Лейтенант не переставал удивляться — она откровенно плохо говорит по-английски, но все, что они говорят, прекрасно понимает. Кивнув ей, он осторожно протянул ей кружку. — Вот, возьми. Не бойся, это чай. Джозеф сильно напрягся, глядя, как девушка недоверчиво нюхает чай. Она подняла на него глаза и слегка прищурилась: — Beruhigungsmittel? * — Прости, что? — Средство… лекарство? Тёрнер нервно сглотнул — у этой девушки просто собачье обоняние. Она почувствовала запах успокоительного средства даже сквозь запах мяты, меда и самого чая. — Д-да… Извини, но это необходимо — ты слишком нервная. Мы беспокоимся о твоем психическом здоровье. Выпей, пожалуйста. Головой отвечаю, что это не повредит тебе. Эстель вздохнула и кивнула: — Хорошо. Лейтенант убедился перед уходом, что она сделала хотя бы глоток. Девушка, проглотив этот, если можно так выразиться, чай, поморщилась и заворчала: — Сладкое. Сильный… — А потом она совсем закашлялась. — Oh mein Gott, wie viel Minze ist da drin? * Джозеф усмехнулся и слегка похлопал ее по плечу. — Все в порядке. Ладно… Я наверное пойду. Эстель только кивнула, кашляя и прикрывая рот рукой — мята в чае была просто ядреной. От нее, девушке казалось, что у нее все внутренности заледенели. А пока лейтенант мило, но недолго поболтал с Эстель, взял ее одежду и оставил кружку с успокаивающим чаем, сержант подошел к полевой кухне, и случайно услышал переговоры Цуссмана и компании. Тема разговора сначала сильно насторожила мужчину, но после еще пары фраз, он расслабился: — Говорю вам, она в точности как девушки с картинок Пин Ап! — горячо распылялся Роберт, широко жестикулируя. — Согласен, есть в ней что–то такое, в этом стиле, — Вяло подтвердил Дэниелс. Он что–то писал, возможно, письмо домой. — Ну, если вам нравится Пин Ап, то я не особо люблю эти новомодные картиночки, — Отозвался Стайлз — Вы же знаете, я предпочитаю живое фото. — Да, и походу только его, — подколол товарища Айелло, вызвав дружный хохот. А вот Уильям призадумался. Он не раз видел Пин Ап девочек. И таки да, его новая подруга была и вправду эталоном для Пин Ап — тонкая талия, пышные грудь и бедра, при этом тонкие изящные руки и красивые ноги. У нее были достаточно пухлые губы, а если еще и подкрасить, то будет точь–в–точь. Глаза у нее были большими, пусть и карими, зато брови были идеальной формы — тонкие и изогнутые. Правда вот волосы у нее были прямыми и больно длинными. Пирсон перебирал в голове актрис, с которой можно было бы сравнить его подругу, и на ум приходила только Бетти Грейбл, и то, лишь отдаленно. Она была… Совершенно непохожа ни на один идеал красоты этого неспокойного времени. Если в моде были кудри и роскошные прически в стиле «Peek a boo», то волосы у Эстель были полностью прямыми, да, немного волнистыми, но совсем чуть-чуть. Девушки предпочитали завивать волосы, в моде были прически до плеч, ну максимум они доходили до лопаток. Однако грива Эстель доходила ей аж до поясницы. Девушка всячески изворачивалась с такой роскошной, иначе не скажешь, гривой. Ей наверняка по утрам приходится долго заплетать такую копну волос. Волосы у нее были перламутрового светлого цвета. Таким цветом могла похвастаться только одна красавица Америки — Джин Харлоу, которая, к сожалению, уже скончалась. Брови тоже не соответствовали модным тенденциям — брови Эстель были тонкими и красиво изогнутыми, но походили не на полумесяцы, а на лезвие косы. Они не были словно удивленно вздернутыми. Фигура. Сейчас идеалом красоты считались плавные изгибы женского тела — аккуратная грудь, тонкая, но не осиная талия, слегка округлые бедра и загар. Нет, Эстель не попала в этот идеал. Она была, если можно так сказать, пухленькой. У нее была прекрасная, достаточно тонкая талия, изгиб которой был не совсем плавным, а словно впадающим, но. У нее был небольшой выпирающий животик, сильные руки и пухлые ножки. Ее грудь была довольно пышной, гораздо пышнее идеалов современных тенденций. Но в целом, даже с учетом ее небольшого роста, она была очень хорошенькой и хорошо сбитой. То есть эти маленькие недостатки не уродовали ее внешность. Да, она не супер-пупер-красавица, и далеко не модель для обложки. Но Уильяму… она нравилась? Но не он единственный, кто размышлял о ней. Он слышал, как ее обсуждали и другие парни. Некоторые из рядовых даже позволили себе обсудить ее грудь, а некоторые из самых «смелых» сказали, что это скорее коровье вымя. Сержант только стиснул зубы. Он был взбешен этим обсуждением фигуры своей подруги. Она не кусок мяса, чтобы пускать слюни или высмеивать ее внешний вид. Однако ребята замолчали, заметив Пирсона. Тот, кто был тем храбрецом, что плохо отзывался о внешности Эстель, стыдливо склонил голову под суровым взглядом Уильяма. Никто не хотел бы попасть под его тяжелую руку. Во взводе он вообще имел плохую репутацию. Пирсон прославился среди солдат своей задиристостью, бескомпромиссностью и хладнокровием по отношению к своему народу. Его вообще не любили за многие черты характера. Строгость, снобизм, жестокость и отстраненность. Временами Пирсон проявлял необоснованную бессердечность по отношению к своим людям во взводе. Об этом помнил Цуссман, над которым сержант издевался больше других. Казалось, только Тёрнер мог выносить его и удерживать сержанта в узде, но многие не знали, на какой почве вырос такой «кактус», как Уильям. Многие слышали слухи, что он погубил свой взвод на перевале Кассерин. И только лейтенант знал, кем был Пирсон до той трагедии. Лейтенант помнил, что до того рокового дня Уильям не был таким дикобразом, как сейчас. Он был предан своему делу, он был верным товарищем и другом. Он искал лазейки и увлеченно вел людей в бой, вдохновляя их своим мужеством. Он был хорошим лидером. Но именно мужество и переживания за своих людей привели к ужасному исходу. Уильям, по мнению Джозефа, казалось, потерял себя. Спрятался в раковине. Он превратился в озлобленную оболочку своего прежнего «я». Тёрнер мог только беспомощно смотреть, как его друг тонет во тьме, а сейчас, он начал замечать положительные изменения в своем друге. И причина этих перемен крылась в этой немке. Кажется, что она находит тайные тропы в душе сержанта, давит на его потребность защищать и быть нужным. Немного лукавит, но именно ее слабость и нежность, побуждают Уильяма оберегать ее. Джозеф наблюдал за ними сегодня и видел все больше и больше предпосылок для улучшения ситуации. И если он будет достаточно умен, он сможет разумно манипулировать этой ситуацией, в пользу и взвода, и самого Уильяма. Тем временем, пока Тёрнер размышлял, Уильям спокойно взял контейнеры с едой. Получив паёк для себя, он наклонился к Тревису: — Порцию меньше. Наша новая подруга ест в половину нас. — Ну, это хорошо, — живо отозвался никогда не унывающий кок. — Она нас не объедает и это уже прекрасно. Пока он наливал, Пирсон примерно объяснял порцию и что не стоит класть новый сахар и печенье. Тёрнер, заметив это, усмехнулся, подходя с кружкой чая: — Ты проявляешь о ней весьма милую заботу, Уильям. — Это мой долг, — угрюмо отозвался сержант. — Если ты не забыл, это ты велел мне нести ее. Ответственность. — Да. Но решать было тебе, следовать моей просьбе или плевать на них. Уильям, зарычав, закатил глаза: — Джозеф. Она беспомощна. Пока что. Когда она оправится от ран, я не буду нянчиться с ней. Он взял оба контейнера с кружками и ушел. Лейтенант едва слышно сказал, наблюдая за удаляющимся сержантом: — Что-то мне подсказывает, ты не отпустишь ее от себя, Уильям… Когда Пирсон подошел к палатке, он замер. Картина, которую он увидел, буквально взорвала его мозг — девушка успела отдать одежду Тёрнеру, и сейчас, сидела в одном белье, ее тело закрывала лишь его куртка. Вытянув ножки, которые терялись в высокой траве и скрывали перебинтованную стопу, она читала, а в руке у нее был чай, видимо принесенный Джозефом. Сержант посмотрел на нее, как на чудо. Заходящее солнце освещало ее волосы со спины, от чего казалось, что все вокруг ее плеч и головы светится ореол, как если бы за ее головой был нимб. Она вся была подобна инопланетянину, ангелу, сошедшему к смертным. Ее бледная кожа, светлые волосы, как будто подчеркивали ее неземное происхождение. Уильям немного мотнул головой, сгоняя наваждение, и подошел к ней. Эстель подняла на него глаза и чуть сконфуженно улыбнулась. Она даже была благодарна лейтенанту за это лекарство. Страх, сковывавший ее душу последние пару лет, немного отпустил ее. И казалось, будто гора упала с ее плеч, а за спиной расправились крылья. Стало намного легче, да и сердце успокоилось. Но, ненадолго. Как только сержант подошел, сердце пустилось в пляс, а немка смотрела на мужчину как загипнотизированная. Уильям спокойно вынес небольшой складной столик и второй стул. Он принес и ее завтрак, разложил нехитрую провизию на раскладном столике, и они вдвоем принялись за обед. Эстель больше не испытывала такого голода, как утром, поэтому ела гораздо спокойнее. Она решила не делить обед на части и просто положила рис в суп. Пирсон наблюдал, как она ест, но его внимание отвлекли эти злополучные синяки. Он увидел их, когда девушка наклонилась над контейнером с едой. Пятна на ее шее прекрасно были видно под воротом куртки. Сердце сжималось от мыслей — кто же мог так бить ее, что оставались такие синяки? Ведь будь они результатом падения, то были бы все более или менее одного цвета. А шрамы? Не похоже, что это последствия падения. Сержант тихо вздохнул, продолжая спокойно обедать. Это не его забота. Вернее сказать, он не сможет ей помочь с ними. Но ведь есть медсестры, вот пусть ей помогут они. Уильям также заметил, что Эстель ела абсолютно бесшумно. Она не хлюпает пищей, не чавкает, не стучит ложкой или другими столовыми приборами и, что нетипично для солдата, ест медленно и все пережевывает. Обычно солдаты едят на скорую руку, быстро «заправляются» и снова в бой. А она ест медленно и спокойно. Пирсон отмечал про себя, что она даже ела как-то аккуратно. Но мужчина никак не мог оторвать взгляда от другого — девушка была чудо как прелестна. Странно, что она так отличалась от своих соотечественников, буквально во всем. Эстель подняла на него взгляд, и они оба замерли. Пирсон не мог отвести взгляда от личика девчонки, а Жемчужинка не могла престать изучать лицо сержанта. В итоге, момент был прерван — Пирсон поднял руку, и аккуратно смахнул большим пальцем зернышко риса, что осталось на губе у девушки. И пока между ними происходило все это, за ними наблюдали несколько пар глаз. Тёрнер чуть улыбнулся, а Цусс выдал: — Химия не иначе. Кажется, мы выиграем лейтенант. Вечерело. Солдаты рассасывались по палаткам, кто-то сидел у костров, отдыхал. Многие играли в шахматы или шашки, другие играли в карты. Лейтенант уже лег спать, Айелло и Стайлз снова о чем-то спорили, а Дэниэлс слушал своих друзей с полуулыбкой. Цусс стоял вдали от палатки и курил. Вечер выдался довольно спокойным, и небольшие группы разводили костры по всему берегу. Исключением не стали и Пирсон с подругой. Сам сержант возился с поленьями, а Жемчужинка наблюдала за его работой. Пирсону такое внимание с одной стороны льстило, а с другой раздражало. Она ходила за ним хвостиком весь день, она спит с ним в одной палатке, ест рядом с ним. Липучка, которую он спас, на свою голову. Но сказать что с прибавлением этой девчонки, у него как-то кардинально изменилась жизнь? Да нет, Уильям не мог так сказать. Хлопот да, прибавилось, но эта девушка привнесла в его жизнь немного красок. Мужчина уже и забыл, находясь в постоянном состоянии боевой готовности, что можно и расслабится, что можно вот так, как сейчас, вечером, развести костер, посидеть с флягой виски и спокойно провести оставшееся время до сна, а не сидеть и высматривать врагов. Костер затрещал, раздуваемый сержантом, поленья и щепки охватили языки пламени, и их небольшое прибежище под ивой озарилось желто–оранжевыми всполохами. Пирсон посмотрел на Эстель и хмыкнул: — Ты мне вернешь куртку? Девушка, которая понемногу уминала кусковой сахар и печенье, лукаво улыбнулась, не отрывая взгляда от книжки, и отрицательно качнула головой. Да, теперь она стала спокойнее и даже позволяла себе шалости. Сержант сел рядом с ней и произнес, усмехаясь: — До чего ты вредная. Сначала тебя спаси, потом в лагерь принеси, теперь вот отбираешь куртку. Ну и кто ты после этого? Эстель улыбнулась, плотно сжимая губы, чтобы не выронить кусочек печенья. Пожевав, она взглянула на Уильяма и, слегка улыбаясь, показала язык, ответив на немецком языке: — Кто ж тебе виноват, что именно ты меня спас? Пирсон усмехнулся и слегка толкнул девушку плечом. Пока он не хотел ворчать или ругаться. Немка перед ним была молодая, задорная, ей можно было спустить с рук подобное несоблюдение субординации. В конце концов, она только начинает немного привыкать к ним всем, зачем ее снова пугать? Она немного рассмеялась, прикрыв губы пальцами. Уильяма снова поразил ее смех. Он слышал разный женский смех. задорный, громкий, тихий, разный. Но смех девушки был подобен трели рождественских колокольчиков. Приятно на слух, негромко, но и не тихо, не истерично, не быстро, просто приятно. Эстель немного неуверенно посмотрела на Уильяма, и, подумав минуту, все же села поближе, нырнула под его руку, заставив сержанта обнять ее за плечи, и притихла. Вздохнув, правда не от злобы или грусти, он произнес: — Кошка ты. Помяукаешь, помурлычешь, приласкаешься, и тебе все сходит с рук. Немка только вздохнула. Раньше вечера у нее складывались не так хорошо. Она пробормотала, заставляя Пирсона даже наклониться, чтобы услышать ее слова: — Жалко, что все скоро кончится. Трибунал, расстрел или лагерь… — Че ты там бормочешь? — Уильям внимательно посмотрел на лицо Жемчужинки, но оно выражало только печаль и обреченность. — Эй, что за мордочка? И хотя слова Пирсона девушка оставила без ответа, он не стал давить. Все равно, ей еще тяжело контактировать с другими. И это чудо, что она разговаривала с ним. Пусть тихо, пусть немного, но уже был прогресс. Поэтому она пока как лиса, принюхивается к нему и остальному взводу. Сержант не торопил ее. Однако руку убирать не спешил, как и отсаживаться. Можно немного и вместе посидеть. Тем более, что девчонка тихонько принюхивалась к нему. Уильяма вообще удивило то, что эта девушка как лиса, в буквальном смысле все обнюхивает. Одежду, еду, других солдат, брезент палатки, одеяла, бумагу и много-много что еще. Вот и сейчас, она тихо вдыхала запах от его груди и майки, ведя носом по вырезу. Пока тихо не звякнул жетон на цепочке. Уильяма очень позабавило, как Эстель сначала вздрогнула и даже немного отстранилась, а потом, словно украдкой, осторожно приподняла пальцами его жетоны. Словно спрашивая разрешение взглянуть. Он просто хмыкнул, наблюдая за ее действиями и не одергивая ее. Жемчужинка осторожно подняла его жетон, изучая эту железку. Странно, что у нее самой его не было. Но Уильяму было все равно. Сейчас, измученный бесконечными боями, страхом, и ответственностью сержант, просто наслаждался этой атмосферой, и представлял что он не тут, не посреди самой кровопролитной войны. А дома, посреди леса и речки, с девушкой, на кемпинге. Девушка также позволяла себе эти минуты отдыха. Она сама вызвалась когда–то стать солдатом, вместо того, чтобы отправляться в Школу Невест. Но она и не подошла бы — невысокого роста в метр и 62 сантиметра, с карими глазами, веснушками. Она не походила на немку, хотя родословная у нее была чиста как горный хрусталь. Но не поэтому она так и не стала кандидаткой в Школе Невест. Девушка, благодаря стараниям матери, которая имела связи, смогла поступить в авиационное училище. Это было невероятным ударом по бюджету ее семьи, но мать, не желая дочери ее судьбы домашней рабыни, сделала все, чтобы ее дочка стала летчиком. Пусть ей не стать офицером, но зато ей и не быть просто вещью в руках мужчины — инкубатором для новых солдат рейха, поломойкой и кухаркой. Девушка, в далеком 1938ом окончила школу, и приступила к летной практики, впервые сев за штурвал только в конце 1939го. В 41ом у нее уже был хороший налет, но так как на западном фронте нужны были солдаты, ее направили именно туда. Три года она потратила на то, чтобы быть своей. Три года потратила на то, чтобы заслужить свои награды. Три года рисковала жизнью. И что в итоге? Они, ее бывшие союзники, просто сбили ее. Подло, выстрелив в спину. Сговорившись и выставив ее предателем, несмотря на то, что она никогда не делала ничего плохого. Она никогда не отклонялась от кодекса чести пилота, который всегда чтила. Может быть, честным в их рядах просто не нашлось места. А может, они просто не желали разделять небо с какой–то там девчонкой из деревушки близ Дрездена. Какая ирония, что своими ей стали те, кого ее учили ненавидеть. Ее враги. Пирсон заметил, что девушка притихла, и что ее личико немного исказила гримаса грусти и даже боли. Он поднял ее лицо и произнес: — Эй, я же шучу… Эстель вздохнула и, взяв того за руку, насколько позволяла небольшая ладошка, просто прижалась к нему теснее. Уильям немного удивленно посмотрел на девчонку. А Жемчужинка вытерла глаза, шмыгнув носом. Предательский ком подкатил к горлу, а глаза защипало — ей было до боли обидно, что ее спасали не свои ребята. Что не свои прибежали к ней, не они ее вытащили. А то, что сделал это, по сути, абсолютно чужой ей человек. Мужчина был растерян — Пирсон совершенно не знал в чем причина такой реакции. Девушка чуть ли не плачет, но явно не из–за его слов. Девушка прижалась к нему так, словно боялась, что он испарится, не отпускала его руку. Эстель тихо всхлипнула и прошептала на ломаном английском: — Ничего… я в порядке… Девушка тихо вздохнула и прошептала, все еще по-английски, пытаясь правильно произнести трудные для нее слова: — Просто… больно… здесь, — она указала на грудь, где сердце. — После, может быть, я могу сказать… Уильям никуда не торопился. Такие вещи трудно рассказывать, когда ты рядом с новыми людьми. Он подождет. Столько, сколько потребуется.