ххх
Шерил была счастливее, чем когда-либо за последние месяцы. Они вернулись! Ее отец вернулся. И что еще более важно - Джейсон вернулся! Они были только в отпуске, это было правдой, однако снова уедут через несколько недель. Но все же! На данный момент они были дома. В свою первую ночь Джейсон повез ее прокатиться по поместью, как они всегда делали с детства. Они скакали под древними дубами, которые научились называть по именам, над ручьями, замерзшими на зимнем ветру, через бескрайние сельские луга, покрытые росой. Вернулись домой через несколько часов, лицо Шерил покраснело от холода и восторга, и Джейсон разжег камин. Он был добр и внимателен к ней, как всегда. Но был другим. Рыжеволосый был спокоен, даже для него. Он не любил говорить о войне. Ни капельки. Когда Джейсон заговорил с их отцом, его речь была отрывистой и несвязанной, и Шерил почувствовала, что он хочет чего угодно, только не делить пространство с этим человеком. Ее отец удалился в свой кабинет, где оставался в любое время дня и ночи. Пенелопа, казалось, едва ли обратила внимание на то, что ее сын и муж вернулись домой. Она проводила свое время в холодном, пассивном конфликте с Элис Купер. Арчи Эндрюс утратил свою обычную жизнерадостность. Его отец в Петрограде умер за несколько месяцев до этого от лихорадки. Болезни становились все более серьезной проблемой, поскольку военные нужды парализовали линии снабжения по всей России. Бетти Купер была в отчаянии, видя призраков за каждым углом и ужасно уверенная, что на горизонте маячит какое-то великое бедствие. Таким образом, даже когда ее любимый брат вернулся, мучительная обстановка привела Шерил в состояние постоянной тревоги и волнения. - Черт бы их побрал! Девушка остановилась как вкопанная. Прямо перед кабинетом ее отца. Ей не следует входить внутрь. Ему это не понравится. Во всяком случае, она это сделала. - Отец... В чем дело? - Шерил... - Он резко сел. - Пожалуйста, уходи. - Что случилось? - Там был мятеж. На переднем плане. В моих подразделениях. Ты можешь в это поверить? В разгар проклятой войны эти предательские хамы... - Мятеж? Почему? - Потому что этому проклятому сброду вряд ли можно доверять держать оружие. Животные. Наглость этих людей - распространять революционный мусор по рядам, в то время как Россия борется за свою жизнь! - Сколько их? - Сколько их? Мы арестовали около восьми сотен зачинщиков. Шерил потерла затылок. - И что с ними происходит? - Ну что ж, - коротко сказал Клиффорд. - Их расстреляют. У Шерил слегка скрутило живот. Восемьсот человек. Расстрел. Из всех. Сколько было скорбящих жен, дочерей, матерей, сестер? Разве их и так было недостаточно? Она достала из-под платья серебряный крестик, тот самый, что подарил ей Джейсон, и крепко сжала его. - Все восемьсот из них? - Нет другого лекарства от этой болезни. - Застрелить столько человек? Столько наших людей? - Шерил, ты юная леди, ты не понимаешь... - Почему они взбунтовались? Что они сказали? - Что они больше не хотят войны. Что простые немцы - их братья перед своими собственными офицерами. Умы... одурманенные такого рода социалистической чепухой. Они... - Это преступление со стрельбой? Сколько лет они были на фронте, сколько лет? Отец... Клиффорд долго смотрел на нее так снисходительно, снисходительно, как иногда смотрят отцы на своих детей. Он вытер лоб. - Ты думаешь, я жесток, дорогая? - Шерил прикусила губу. Утвердительный ответ был плохой идеей. Но она не была уверена, что сможет дать что-то другое. - Если вы отдадите приказ расстрелять восемьсот человек... - Клиффорд вздохнул. - А что, если я смягчу им приговоры? Ты бы сочла меня милосердным. - Да. Но что еще более важно, наши люди сделали бы это. И, возможно, они полюбили бы вас больше. Разве не этого хотят генералы? - Еще одна растяжка, когда Клиффорд посмотрел на свою дочь с каким-то отеческим восхищением. - Тогда в Сибирь с главарями. На этот раз они обманут расстрельную команду,- он усмехнулся. - И я полагаю, они должны поблагодарить тебя,- Шерил склонила голову. - Спасибо вам, отец.ххх
Джагхед провел три недели в частоколе. После подавления мятежа несколько сотен "революционеров" были выбраны из рядов и отведены в сторону для 'наказания' за разжигание недовольства среди своих товарищей. Он среди них. Их бросили в сырые деревянные камеры, пол которых был залит грязью. Кормили помоями похуже, чем теми помоями, которыми их кормили на линиях. Избивали, когда это приглядывалось охраннику. Джонс потер челюсть, все еще больную и багровую после того, как он приложился к ней прикладом казачьей винтовки. Они собирались застрелить его. Он знал это. Все это знали. Некоторые из осужденных проводили время в слезах. Большинство говорили и шутили так, как будто им не суждено было умереть в течение месяца. Что касается Джагхеда, если они думали, что сломят его дух, то ошибались. Провалив свой мятеж, он еще больше убедился в непоправимой порочности угнетавшей его системы. Это должно было произойти. Все это. Генералы. Капиталисты. Господа. Царь. Он сожалел только о своей сестре. Что оставит ее в покое. Парень попросил, чтобы ему разрешили написать письмо. Ему было отказано. Затем, за три дня до казни, пришло известие. "Генерал принц Блоссом, проявив великодушие, отменил ваши смертные приговоры. Вы будете отправлены в ссылку". Сердце Джагхеда упало. Так что тогда дело было в Сибири. Они были упакованы, как скот, в поезд, который вез их через обширные замерзшие пустоши северной России. Джагхед смотрел сквозь щели в машине, наблюдая, как мимо проносятся снежные заносы и увядшие деревья. Он знал, что такое Сибирь. Знал, что умрет здесь, работая в шахте или в каком-нибудь лесозаготовительном лагере. Его руки становились черствыми, а потом замерзали и трескались. Он не будет истекать кровью, потому что будет так холодно, что кровь не потечет. Его спина становилась узловатой и согнутой. Он никогда больше не увидит Петрограда, никогда больше не увидит свою сестру. Нет, или его друзья. Слезы защипали ему глаза. Он подумал о Джеллибин, одинокой в их грязной квартире, без единой души в мире. "Где он был", - гадала она. Если бросил ее. Если не захочет снова ее видеть. Он подумал о своих друзьях - Арчибальде. Элизабете. Все еще с Блоссомами? Были ли они счастливы? Теплы? В безопасности? Парень почувствовал вспышку зависти. Но сильнее зависти была старая, неизменная любовь, которую питал к своим добрым товарищам и не желал им своих страданий. Никому из них. - Как тебя зовут, друг? - спросил другой заключенный в поезде. Джагхед на мгновение задумался. - Иреней. Иванович. Иреней Иванович, друг? - он не хотел быть Джагхедом Джонсом. Не здесь. Если человек умер здесь, в сибирских пустошах, с искореженным и изуродованным морозом и тяжелым трудом телом, пусть это будет этот новый человек, Иванович, а не Джонс. Так родился Иреней Иванович. А Иренея Ивановича сослали на отвратительные серебряные рудники Нерчинска, на китайской границе. Когда его доставили в его вечную, обширную, естественную тюрьму, старая песня непроизвольно сорвалась с его губ. Это было единственное наследство, которое оставил ему отец. Ибо старший Джонс часто пел ее, и каждый из тех немногих раз, когда юный Джагхед знал своего отца, слышал эту песню из его уст. Это была песня, которую старик привез из какой-то далекой страны, чужая песня, потому что его сын был чужаком в стране своего рождения. Скорбная панихида. - О, послушайте минутку, ребята, и послушайте, как я расскажу свою историю: как по морю от берегов Англии я был обречен плыть! Присяжные сказали: "Он виновен, сэр!" и произнёс, что судья, сказал: "На всю жизнь, юный Джонс, я посылаю вас через штормовое море!" В Нерчинске располагался обширный комплекс тюрем и исправительных колоний под открытым небом. Осужденных согнали в их суровые, мрачные бараки, которые не выдерживали адски холодных сибирских ветров. В ту первую ночь двое мужчин замерзли насмерть. Добыча полезных ископаемых. Джагхед никогда в жизни не добывал, но теперь он будет. Они вложили ему в руки кирку и поручили заключенному-ветерану проинструктировать его. От этих мин ему захотелось закричать. Это был спуск в глотку ада. Темно и грязно, если не считать печального сияния оранжевых фонарей, которые лязгали и гасли вместе с животным хрюканьем рабочих, которые почти перестали быть людьми. Это пахло. Пот, грязь и металл. Он взмахнул киркой. Камень раскололся. Снова замахнулся. Если бы считал, это было бы труднее. В тот вечер Джагхед вернулся в свой барак со сломанными и красными руками. Его спина пульсировала от боли. И как только выбрался из шахт, гвардеец нанес ему сильный удар в основание позвоночника, от которого он упал на землю с криком боли. Банда вооруженных надзирателей рассмеялась. В ту ночь, завернутый в вонючее одеяло, Джагхед тихонько сунул руку за пояс своих аккуратных штанов и вытащил осколок острого стекла. Он подобрал его со дна шахты. Он поблескивал в темноте. В черном сибирском лесу выли волки. Прижал осколок к запястью. - Иванович,- прошипел голос. Ему потребовалось мгновение, чтобы вспомнить. Теперь он был Ивановичем. Это был он. - Что? - Мы все это обдумали. Многие уже сделали это. Если ты собираешься перерезать себе вены, я только прошу тебя подождать несколько часов, чтобы мне не пришлось всю ночь спать рядом с трупом. - Почему ты этого не сделал? - спросил Джагхед, несколько раздраженный. - Пока я жив - как я это вижу - есть шанс. Есть шанс, что вернусь домой. - Есть шанс, что я отомщу, - пробормотал себе под нос Джагхед. - Отомстишь? - пробормотал мужчина. - Конечно. Если тебе есть за что отомстить. - Много чего,- парень отбросил в сторону осколок стекла. На следующее утро встал с новыми силами. Месть. Когда охранники издевались и тыкали его между ноющими лопатками своими винтовками, он вызвал улыбку. С радостью отправился на рудники и с особой готовностью взмахнул киркой. Он разговаривал и смеялся с другими рабочими. И он запел. Пел свою песню по-английски, на языке, которого не понимали ни его товарищи, ни гвардейцы. В самом деле, с уверенностью мог поспорить, что на ближайшие триста миль был единственным, кто мог говорить на нем. - Теперь день и ночь наши кандалы звенят, и, как бедные галерные рабы, мы трудимся и трудимся, а когда умираем, мы заполняем обесчещенные могилы. Но мало-помалу я разорву свои цепи и отправлюсь в буш, чтобы присоединиться к храбрым бушранджерам, Джеку Донахью и компании. Он хорошо помнил уроки, которые Николай и его товарищи преподали ему в окопах, на другом континенте. И по мере того, как дни превращались в недели и месяцы, его революционная вера переросла в дикий фанатизм. В казармах, изнывая от дневных трудов, он собрал заинтригованные круги товарищей-заключенных и заговорил с ними о грядущем мире, который, несомненно, наступит, хотя фабричные лорды и великие князья изо всех сил стараются подавить его. - Когда придет революция, мы отомстим, друзья. Маркс говорит, что буржуазия и любая оставшаяся аристократия будут ликвидированы как классы. Вы знаете, что значит ликвидация. Уничтожение. В те редкие моменты, когда он не работал или не спал после дневных трудов, сидел неподвижно и в одиночестве в сугробе. Джонс окинул взглядом равнинную сибирскую местность до того места, где она встречалась с голубым небом, испещренным облаками. Равнины тянулись вечно. Сосны гнулись, раскачивались и сбрасывали снег со своих отягощенных ветвей. Причитания волков вились вокруг луны. Это было одиноко. Очень одиноко. Но он не был сломлен. И не сломается. И пока мечтал и надеялся, он пел. - И в одну темную ночь, когда в городе все затихнет, я убью тиранов всех до единого, пристрелю ублюдков! Я устрою им всем небольшой шок, помните, что я говорю: они еще пожалеют, что отправили Джонса в цепях в Ботани-Бей!ххх
- Ты была права, Бетти. Блондинка читала омнибус Хэзлитта, уютно устроившись в кресле, в краткий миг отдыха, когда в комнату, спотыкаясь, вошел Арчи. Камин потрескивал в стороне. - В чем, Арч? - Произошла революция,- Бетти чуть не швырнула Хэзлитта в огонь. - А-а что? - В Петрограде. Были хлебные бунты - и теперь люди сражаются с жандармерией и полицией на улицах. - Я... Все сегодня? - Ходят разговоры об отречении царя. Бетти перекрестилась, лицо ее побледнело. Она встала. На лестнице послышались шаги. Клиффорд Блоссом спустился на первый этаж, его сын и дочь последовали за ним. - Это безумие! - воскликнул Клиффорд. - Проклятый сброд! - Бетти посмотрела на Арчи, затем на Шерил, затем на Джейсона, затем на Клиффорда, который уже вылетел через парадную дверь Торнхилла. Страна была в смятении. Русская армия была почти побеждена на немецком фронте. Зима, худшая, чем когда-либо за последние годы, испортила урожай от Архангельска до Киева. Крестьяне голодали в городах, как и рабочие. Дороги, покрытые грязью и тающим снегом, стали непроходимыми. Россия была в агонии. Три дня длилось, прежде чем царь Николай отказался от своего трона. Временное правительство из старой Думы поспешно собралось, чтобы объединить рушащуюся страну, даже когда толпа правила улицами. Народ Петрограда избрал свое собственное правительство "Совет рабочих и солдат", которые открывали свои заседания в вонючих боевых ботинках и изъеденных молью шинелях, в то время как временное правительство ерзало в жилетах и тлело в сигарном дыму. Бетти все больше беспокоилась. Красноречивый юрист по имени Керенский захватил контроль над временным правительством, изо всех сил пытаясь выбрать средний курс между ярыми революционерами слева и убежденными реакционерами справа. "Он слаб", - сказал Клиффорд. "Он упадет. И придет кто-нибудь похуже. Попомни мои слова." Крестьяне в поместье Торнхилл застолбили свои собственные участки на земле, на которой они и их отцы работали в течение многих поколений, сказали, что теперь она принадлежит им, и осмелились, чтобы кто-нибудь пришел и забрал ее. В условиях полного распада полиции и вооруженных сил мало кто мог бросить им вызов. С фронта русские солдаты толпами дезертировали, тащась домой. В надежде найти свободный дом. В начале июня, через четыре месяца после революции, Клиффорд и Пенелопа уехали на юг. Они не раскрыли цель своей миссии даже детям, хотя Бетти сильно подозревала, что это как-то связано с их большим отвращением к революции и правительству Керенского. Без сомнения, отправились на встречу с единомышленниками. Если бы в ближайшие несколько месяцев был совершен какой-нибудь правый военный переворот во главе с Клиффордом Блоссом, Бетти не была бы особенно удивлена. Они взяли с собой Элис Купер, оставив Торнхилла на попечение близнецов Бетти Купер и Арчи Эндрюса. Все пришло в упадок. Никто не подметал. Никто не убирался. Шерил и Джейсон (его возвращение на фронт приостановилось на неопределенный срок с приходом революции) проводили большую часть своего времени в библиотеке, прячась от революции в книгах. Бетти много времени проводила у окон. Ожидая чего-то еще более ужасного, что, как знала, должно было произойти. Арчи был единственным, кто все еще осмеливался спускаться в крестьянские лачуги. Это было странное спокойствие, такое спокойствие, чреватое обещанием разрушения.ххх
Иреней Иванович вернулся в Петроград в первую неделю апреля 1917 года. С революцией Временное правительство объявило амнистию всем заключенным, сосланным в Сибирь, и большие тюрьмы и трудовые лагеря восточной пустыни открыли свои ворота. Когда его спрашивали, куда он едет, радостно отвечал: "В Петроград!" Он сошел с платформы в город своего рождения - и все же город, который никогда раньше не видел. Красные флаги развевались из каждого окна, с каждого балкона. Царской жандармерии нигде не было видно. Вместо этого эскадроны вооруженных рабочих с красными повязками патрулировали улицы, приветствуя Джагхеда как "товарища", когда он проходил мимо. Джонс с трудом смог стереть улыбку со своего лица. Это было здесь. Революция. Бедный Николай отстал от графика всего чуть меньше чем на год. Теперь Джагхед знал, что у власти не было рабочего правительства. Буржуазные министры во "Временном правительстве" командовали, и они все еще хотели продолжить империалистическую войну, которая уже унесла так много жизней. Но Петроградский Совет, громовой голос трудового народа, крепчал с каждым днем. Джагхед слышал это еще в Сибири. У всех на устах было имя: Ленин. Джагхед вспомнил слова Николая. "Когда придет революция, вы найдете Ленина в авангарде". Ленина. Он был лидером Красной гвардии. Большевики. Парень решил прогуляться по Петрограду. Даже если бы смог найти лошадь или повозку, пройти мимо толпы было трудно. На ходу он напевал себе под нос "Интернационал". Чувствовал себя легким и свободным. При виде трущоб, в которых он вырос, Джагхеда поразила внезапная торжественность. Он медленно вышел на улицы, по которым тысячу раз спешил, когда был маленьким мальчиком. В общем и целом он не изменился. На стене кто-то нацарапал: "Да здравствует Петроградский Совет!" Из окон выглядывали лица. Он задавался вопросом, узнали ли они его. Прошло всего два года. Но как сильно он изменился за эти два года. Пришел к себе на квартиру. Их квартира. Его сердце бешено колотилось. Он постучал. - Джеллибин? - позвал Джагхед. - Джей Би? - Он постучал сильнее. Ответа не последовало. Джонс продолжал стучать, не позволял себе рассматривать такие возможности. Он продолжал стучать. Она ответит. Если продолжит стучать, она ответит. Вот как все должно было пройти. Дверь через три от их открылась. Он повернул голову. Вышла Екатерина Иванова, еще более худая, болезненная и долговязая, чем была, когда он ушел. - Джонс! - крикнула она с грустной улыбкой, притянула его в объятия. Он обнял ее в ответ. - Джонс, боже мой, ты жив! - Я... жив. Екатерина, где моя сестра? - Иванова прикрыла рот рукой. Она сделала два шага назад. - О... О, Джонс. О, Джонс,- Джагхед почувствовал, как у него участилось дыхание и забилось сердце. - Екатерина... Где она? - Иванова бросилась вперед и схватила его за руки, прижав их к груди. - О, Джонс. Было так холодно. Рационы... они превратились в ничто. Весь город онемел... было так холодно... У нее поднялась температура... - Нет, - твердо произнёс парень. - Мне так жаль! - воскликнула Иванова срывающимся голосом. - Нет! - повторил он. - Черт бы вас побрал, нет! Нет! Он провел руками по лицу. Два года. Два года прошли в этих адах-близнецах огненных Карпат и замерзших шахт. Два года прошло. Кровь, пыль и агония. Он посмотрел на свои руки. Ладони, твердые и сухие. Шрамы пересекали его руки. Его конечности все еще болели. Все ради этого. Чтобы мог вернуться ни к чему. Ничего. - Нет! Черт возьми, нет! - Я была с ней, Джонс... - Иванова протянула руку и обхватила его лицо ладонями с невозможной нежностью. - До самого конца была с ней! Это произошло в одно мгновение. Что-то перевернулось в его сердце. Это было так, как будто все узы, связывающие его с миром, оборвались. Он был свободен. Свободен в худшем смысле этого слова. Один. Пришелец на земле, не обладающий ничем. Он был пуст. И в одиночестве. - Где она? - спросил парень. - Я... - Покажите мне ее могилу. Иванова провела его по оживленному красному Петрограду к маленькому гражданскому кладбищу по дороге. Там было тесно. Наполнен до краев. Грейвс был вынужден провести двойную и тройную в эту последнюю зиму. Джагхед неторопливо шел по тропинке, покрытой полосами тающего снега. Слезы были холодными на его щеках. Он подумал о той ночи, когда ушел. Когда его младшая сестра схватила его за руку и умоляла не уходить, а он солгал и сказал, что скоро вернется. Увидел ее лицо, полное боли и лишенное понимания. Она была ребенком. Ребенок. Это была его работа - оберегать и защищать ее. Его родители не смогли. Это была его работа. И он потерпел неудачу. Могила была скромной. Даты рождения нет. Никто, кроме него, не знал бы о ее дне рождения. На ней было написано "Джонс" - 1916 Они даже не знали ее имени. Джагхед положил руку на холодный камень. Иванова потрепала его по плечу. Затем он закончил и обернулся. Еще раз обнял Иванову и поблагодарил ее за доброту. И вернулся в Петроград. Там был завод - когда-то сталелитейный завод, а теперь красногвардейский форпост. Двое мужчин в красных повязках преградили ему путь. - Подождите, товарищ. Чего вы хотите? - Да. Я хочу быть Красной Гвардией. Большевиком. Критерии для вступления в ряды большевиков вряд ли были строгими. В течение недели Джагхед получил свой партийный билет. Здесь снова обрел что-то вроде дружбы. По ночам, в старых заплесневелых подвалах или на пустых фабриках, они читали лекции по марксистской теории множеству грязных рабочих. Днем гуляли по улицам города, расклеивая на стенах революционные лозунги и плакаты. Когда могли, то посещали заседания Петроградского Совета. Джагхед и его товарищи сидели в галерее, улюлюкая любого депутата, который осмеливался предложить компромисс или умеренность. Не могло быть никакого компромисса между старым миром и новым. Правительство Керенского должно было пасть. Рабочий должен подняться, а буржуа должен опуститься в грязь могилы. Когда Троцкий или Зиновьев вставали, чтобы выступить, красногвардейцы одобрительно кричали и развлекались, целясь из винтовок в соперничающих делегатов. Большевики вполне могли остаться неуместными, навсегда отодвинутыми на задний план. За исключением того, что временное правительство делало все возможное, чтобы стать объектом народной ненависти. У русского народа было одно требование, единственное, которое действительно имело значение - прекратить войну. Она была потерян. Немцы были слишком сильны. И простые люди ничего не выиграли от этого состязания королей и принцев. Земля на ближнем Востоке и порты с теплой водой ничего не значили для голодающей домохозяйки в Петрограде и ее детей. Покончить с войной. Но они подписали соглашение, Керенский и его министры слабо запротестовали. Дали обещание своим союзникам. Но большевики тоже дали обещание. - Мир, земля и хлеб! - крикнул Джагхед. Он стоял, в буквальном смысле слова, на мыльнице на углу Петроградской улицы. Это была импровизированная речь. Его подразделение красногвардейцев вступило в жаркий спор с владельцем магазина, стены которого, по их мнению, выглядели бы намного лучше, если бы были обклеены большевистскими плакатами. Собралась толпа. И товарищи Джагхеда решили, что кто-то - а он, по общему мнению, обладал самым острым языком в группе - должен защищать красную программу перед народом Петрограда и поставить в неловкое положение эту мелкобуржуазную задницу. - Ты иди наверх, Иванович! - прошипел один из других большевиков. - Ты пойдешь наверх, они тебя послушают. - Как вам надоели либералы во временном правительстве, которые говорят, говорят и говорят? - Толпа буркнула в знак согласия. - Насколько вас тошнит от "договоров", "компенсаций" и "реформ"? - Теперь крики одобрения. Один из его товарищей похлопал его по спине. - А теперь послушай сюда... - попытался продавец. Толпа улюлюкала ему вслед. - Большевики - мы даем три обещания, и это все! Мы обещаем мир, землю и хлеб! Ваши сыновья вернуться с фронта, ваши плуги в земле, и еда на вашем столе! - Толпа, изможденные домохозяйки и недоедающие уличные мальчишки, теперь выкрикивала свое одобрение. - Никакой керенской напыщенности или пустых слов! Мир, земля и хлеб! Мир, земля и хлеб! Зрители подхватили скандирование. - Мир, земля и хлеб! Мир, земля и хлеб! Долой Керенского! - Джагхед спрыгнул с мыльной коробки с улыбкой на губах. Лавочник прокрался обратно в свой магазин. Популярность большевиков только росла среди рабочих и обездоленных Петрограда, по мере того как шел 1917 год, а война не подавала признаков завершения. Вскоре красногвардейцев приветствовали на улицах, и они стояли на страже в галереях Петроградского Совета. Джагхед был назначен командиром отделения в знак признания его преданности и упорства. По ночам они собирались за старыми складами и фабриками и упражнялись со своими винтовками. Скоро придет время захватить власть. Все это знали. На очередном съезде Советов матрос из Кронштадта встал и воскликнул: "Время разговоров закончилось! Министры Керенского - бессильные свиньи, и все это знают! Народ заодно с Советским! Они с большевиками! Пришло время Советской Республики! Громовые возгласы и аплодисменты с галереи затихли через десять минут. Джагхед провел лето 1917 года, планируя. Это было решено. Они больше не могли ждать. Революция должна произойти, и как можно скорее, иначе их шанс будет потерян навсегда. Рабочие западных стран стали недовольны и возмущены требованиями военного времени. Их тошнило от национального тщеславия, от нормирования и поборов. И Россия стала бы факелом, который зажег бы Европу, а затем и весь мир. И Петроград был той искрой, которая зажжет этот великий русский факел. Маркс был прав. Он сказал, что мировая революция придет, как буря, сметет капитализм с лица земли. Если прислушаться, то можно было услышать раскаты грома в вышине. Петроград был пороховой бочкой. Большевики держали зажженную спичку. Прошло лето. Холодная осень обрушилась на Россию. Наступил октябрь. Это было время. Ленин вернулся в Петроград. Товарищ Троцкий деловито занимался последними приготовлениями. Джагхед выпрыгнул из кузова грузовика с винтовкой в руке. К концу его штыка была привязана красная тряпка. Десятки его товарищей последовали за ним следом. Зимний дворец вырисовывался перед ними, эта возвышающаяся барочная гора из штукатурки и гранита. Великий символ царей-тиранов. Ему хотелось разнести его в пыль. Они должны были ждать сигнала. По всему городу их товарищи-красногвардейцы захватили бы телеграфные конторы, армейские казармы и железные дороги. Петроград попадет в их руки в течение ночи. Но у Джагхеда было привилегированное место. Он и его товарищи будут штурмовать Зимний дворец. Они прорвались бы сквозь ту слабую жандармерию, которую могли собрать министры, чтобы защитить себя, и под дулом пистолета лишили бы власти временное правительство. Парень чувствовал, как дрожат его руки, как от волнения, так и от холода. Завтра утром над Петербургом взойдет солнце, и все трудящееся человечество встретит красную зарю. Крейсер "Аврора", находившийся в руках большевистских моряков, приплыл вверх по Неве с Балтики. Он откроет огонь по дворцу, и это будет сигналом. Несколько сотен казаков вкупе с небольшим количеством кадетов все еще защищали буржуазных министров. Борьба вполне может быть кровавой. Джагхед думал о смерти. Но потом подумал о траншеях в Венгрии, на Карпатах. Подумал о замерзших шахтах в Сибири. Подумал о своей младшей сестре, умершей от холода и голода почти год назад. И решил, что не против умереть сегодня вечером. Если бы пал, то не для того, чтобы удовлетворить тщеславие генералов и королей или наполнить казну боссов. Он готов умереть за всех трудящихся России и всего мира. Умрет за себя. И самое главное - его товарищи отомстят за него. Они очистят Россию от принцев, герцогов и лордов. И пожар распространится дальше. Весь мир был бы красным. Рабочие поднимутся в Германии, во Франции, в Великобритании, в Америке, в Китае. Паразитам негде было бы спрятаться. Их вырвут из их позолоченных гнезд и убьют на улицах. Он мог бы спокойно отдыхать целую вечность, уверенный в этом знании. Минуты проходили и складывались в часы. Он волновался. Что, если бы их товарищи потерпели неудачу? Что, если бы революция была подавлена? Что, если солдаты-лоялисты уже сейчас в пути, чтобы сбить их? Но этого не произошло. С наступлением ночи по Петрограду распространилась весть о том, что красногвардейцы захватывают контроль над городом. Медленно казаки и кадеты, защищавшие дворец, покинули свои посты. У них не хватило духу ввязаться в драку. Временное правительство никого не вдохновляло. Его изнеженные министры не питали ни к кому преданности. Треск пушки расколол ночь. Земля под ними содрогнулась. - Вы готовы, товарищ Иванович? - Молодой человек похлопал Джагхеда по плечу. - Да. Командир Антонов-Овсеенко приказал им двигаться вперед. И он был включен. Зритель с высоты мог бы увидеть, как сотни красногвардейцев устремились к зданию со всех переулков и улиц, выходящих на площадь. Огни в окнах замерцали. Внутри министры сидели в бесполезном оцепенении. Власть выскользнула из их рук. Они ничего не могли сделать. Отряд Джагхеда ворвался к большим воротам дворца. Запертый. Они могли бы их сломать, но на это потребуется время. Это должен был быть штурм. Горстка красногвардейцев прервалась. Вернулись через несколько минут. - Здесь совсем рядом незапертая дверь! Остальные последовали за ним. Несколько десятков красных просочились во дворец через незапертую дверь. Джагхед нажал на спусковой крючок своей винтовки. Было холодно. И красивая. Стены сияли. Отполирован до совершенства. Прекрасные шелковые драпировки украшали золотые залы. На них смотрели картины старых романовских мужей. Их грязные рабочие ботинки оставляли следы грязи на безупречно чистом красном ковре. Мраморные колонны мерцали в свете ламп. Джагхед почувствовал, как в его сердце закипает ненависть. - Идите, идите! - приказал Антонов-Овсеенко. Они вошли во дворец. Где именно могли скрываться министры Керенского, кто мог сказать? Подразделение рыскало по коридорам и комнатам безмолвного старого здания, в то время как их товарищи внизу врывались сотнями, ломая ворота, двери и окна. Они прислушивались к любому звуку. Казалось, прошел целый час поисков, прежде чем наткнулись на большой обеденный зал. Из-под старых дубовых дверей лился свет. Голоса изнутри. Даже смех. Кто-то пытался их открыть. Они не сдвинулись с места. Поэтому взломали замок. Дверь распахнулась. Министры сидели за большим старым столом, перед ними были разложены приготовленная на пару ветчина, курица и свежие вареные супы. Они повернулись, чтобы оценить своих похитителей. Никто ничего не сказал. Джагхед оглядел их лица. Старики и старики. Седые бороды и усы. Отглаженные костюмы. Нежные руки. Бессильные. Жалкие. Прошлое. Он подавил желание выстрелить в одного из них. Никто не произнес ни слова. Это был момент истины. Это... это жалкое сборище беспомощных старых буржуа было правительством, которое они пришли свергнуть. Ощущение сюрреализма охватило всех присутствующих. Поэтому Джагхед взял инициативу в свои руки. Он шагнул вперед, к главе Красной гвардии. Никто его не остановил. Джонс опустил винтовку. Один из министров кашлянул в носовой платок. - Вы, джентльмены, веками пили нашу кровь, а теперь мы собираемся выпить вашу. - Он надеялся, что это звучит хорошо, должен был что-то сказать. Антонов-Овсеенко шагнул вперед и слегка оттолкнул его в сторону. Джагхед снова растворился в массе своих товарищей. - Что он имеет в виду... - уточнил Антонов-Овсеенко. - В том, что вы, люди Временного правительства, все арестованы. Это было сделано. Министров вывели под острием штыков и заключили в старую Петропавловскую крепость. Слухи просачивались из остальной части города. Все прошло гладко. Керенский бежал. Ленин объявил о захвате власти на съезде Советов. Петроград принадлежал им. Красногвардейцы разразились радостными возгласами. Они пели "Интернационал" и "Марсельезу". Джагхед обнял товарища. Впервые за долгое время на его сердце стало легко. Они сделали это. Город принадлежал им, и Россия скоро будет принадлежать им. Весь мир принадлежал им. Все их. Джагхед забрел в старый тронный зал. Он был красным. Ковер, занавески, даже золотой трон были окаймлены красной бахромой. Богатство тяготило его. Но не так, как было бы когда-то. Потому что все это уходило в прошлое. Этот мир богатства и привилегий рушился. Пришло время строить новый мир. Управляемые будут править. Он прицелился из винтовки и выстрелил одним выстрелом в спинку трона. И что лучше всего, пришло время для мести.ххх
- Шерил. Шерил. Wacht auf*! Девушка проснулась. Она почувствовала, как рука брата задрожала на ее плече. Несколько слабых лучиков сумеречного света пробивались сквозь ее занавески. - Мммм... - простонала она, снова зарываясь лицом в подушку. - Сейчас едва ли утро. - Большевики взяли Петроград. Это ее разбудило. - Что? - Встань, пожалуйста,- рыжеволосая вскочила с кровати. - Мама? Отец? - Джейсон покачал головой. - Я не смог связаться с ними. Или вообще связаться с Царицыном. Одному богу известно, что случилось,- он перекрестился. Шерил прикрыла рот рукой. - Бу- - Мы должны идти. Вставай. Я уже попросил Арчибальда загрузить карету. Мы должны уйти как дожно быстрее. - Куда? - спросила она. - Самое главное, что мы должны уйти. Прежде чем... - внизу раздался грохот. Они оба замерли. Джейсон заметно расслабился. - Это просто Арчибальд. Пошли. - Мне нужно одеться... - запротестовала Шерил, упираясь босыми пальцами ног в ковер. - Нет времени. Я попросил Элизабет загрузить столько твоего гардероба, сколько... практично. - А все остальное? Картины? Значки? Че... - Мы возьмем все, что сможем. Пошли. Они полетели вниз. По дороге принцесса пила в доме своего детства. Старые перила, на которых вырезаны ее инициалы и инициалы ее брата. Окно на втором этаже с паутиной трещин, которые так и не сломались. Куполообразный потолок и люстра. Джейсон взял ее за руку и вывел на улицу. Карета была готова, Арчибальд держал поводья, потому что их кучер ушел. Элизабет сидела внутри, опустив голову. Шерил поцеловала свой серебряный крестик. Джейсон помог ей войти внутрь. Потом забрался внутрь. Арчибальд натянул поводья. Лошади потрусили прочь. Рыжеволосая бросила взгляд через плечо, когда Торнхилл растворился в утреннем свете.ххх
Даже когда над Петроградом взошло солнце и началась триумфальная революция, Джагхед знал, что должен делать. Попросил Антонова-Овсеенко командовать отрядом красногвардейцев. Мужчина спросил Ленина. Это было удовлетворено. Парень никогда не командовал ничем большим, чем двадцатью людьми из его старой секции охраны блока. Теперь внезапно обнаружил, что у него более ста человек. Это было приятно. Их взгляды следовали за ним. Они подчинились ему, отдавали честь, когда заговорил. Он раздобыл лошадей для нескольких своих людей, а остальные двинулись дальше. Когда Троцкий обратился к Петроградскому Совету, Джагхед и его новое командование покинули город и отправились в сельскую местность. Парень точно знал, куда идет, когда ехал по дороге на северо-восток, через замерзшую горную местность и вокруг Ладожского озера. - Куда мы направляемся, товарищ? - спросил его лейтенант, латыш по фамилии Новицкий. - Поместье Торнхилл, - ледяным голосом ответил Джагхед. Новицкий сплюнул. - Принц Блоссом, да? - Есть, товарищ. Они прибыли в большой особняк и обнаружили, что на большой лужайке толпятся банды крестьян. Джагхед погнал своего коня вперед. Он подъехал рядом со старым фермером, одетым в коричневые лохмотья. У него не хватало одного глаза. Джагхед отдал честь. - Доброе утро, товарищ. - Доброе утро, - сказал старик. Джагхед бросил взгляд на обширное, флегматичное поместье. Это памятник богатству. Это оскорбление его страданий и страданий всего его народа. Он стиснул зубы, и его руки вцепились в поводья лошади так, что побелели костяшки пальцев. - Где паразиты? - потребовал Джагхед. Старик ничего не ответил. И вот подошел крестьянин помоложе, с красной повязкой на рукаве. - Они ушли. Сбежал на рассвете,- Джагхед чуть не взвыл от ярости. Нет, они не ускользнут от него. Он спрыгнул с седла и вытащил револьвер. - Товарищ! - позвал Новицкий. Джагхед вломился в парадные двери Торнхилла. Они были открыты. Он медленно повернулся по кругу под огромным сводом гостиной. Над головой мягко покачивалась люстра. Она сверкал в лучах солнца, проникающих сквозь окна. Парень выстрелил в неё. Половина упала в стеклянном ливне. Он улыбнулся. Со стены скорбно смотрела икона Богородицы с младенцем Христом на руках. Дрожащими от ярости руками он прицелился и трижды выстрелил деве в лицо. Картина, изображающая принца Блоссом и его жену. Убрал револьвер в кобуру и сорвал картину со стены и швырнул ее на землю. Он провел сапогами по лицу принца. Его красные охранники просочились следом за ним. - Товарищ? - осторожно спросил его компаньон, не желая доводить своего командира до еще большей ярости. Его друзья. Они ушли вместе с Блоссомами. До самого конца держались за кровососов. Угнетатели. Джагхед сплюнул на прекрасный ковер. Они предали его. Парень вышел обратно через двери. - Что мы будем делать с домом? - спросил помощник. Он не знал, почему они там оказались. Джагхед не сказал бы ему, что они были там, чтобы удовлетворить его личные обиды. Которые, конечно, не были удовлетворены. Потому что каннибалы Блоссом сбежали. - Сожгите, - прошипел Джагхед. - Товарищ? Здешние крестьяне... мы могли бы разместить их внутри. Мы могли бы созвать областной совет внутри... - Сожгите его, - повторил Джагхед. Приказ. - Сровняйте его с землей. Пахать над пеплом. Новицкий на мгновение уставился на него. - Да, товарищ. Красногвардейцы зажгли факелы. Они ворвались в дом, поджигая ковры, драпировки, скатерти и мебель. Когда снова вышли, то бросили зажженные факелы в окна. Поместье сгорело. Джагхед откинулся на спинку холма и смотрел, как пламя вздымается вокруг древнего дома. Окна разбились вдребезги. Камень затрещал. Дерево прогнулось и сломалось. Серебряные сокровища и сверкающие зеркала исказились и расплавились. Огонь отражался в его глазах. Он найдет их. Найдет их и, клянусь Богом, отомстит.ххх
Путешествие из Торнхилла в Эстонию заняло всего один день, но для них это был яростный, нервный день. По всей России красногвардейцы захватывали железнодорожные станции и пограничные посты. Региональные правительства, не признавшие большевистскую власть, были арестованы. Близнецы Блоссом путешествовали без сопровождения, кроме своей свиты из двух человек. Шерил скорчилась на заднем сиденье кареты, время от времени молясь, доверяя суждению брата. По его словам, они направлялись в Ревель - столицу Эстонии. Эстония - до сих пор находившаяся под властью России - быстро устанавливала свой суверенитет, когда та погрузилась в анархию, и казалось, что официальное провозглашение независимости - лишь вопрос времени. Власть большевиков сюда не доберется, по крайней мере, так обещал Джейсон. Недалеко от северного берега Нарвы их экипаж был окружен бандой крестьян, которые отказывались пропустить их (и действительно угрожали довольно воображаемым насилием), пока Шерил не подкупила их горстью серебряных и золотых сокровищ, фамильных реликвий, которые принадлежали семье на протяжении многих поколений. Они прибыли в Ревель на следующее утро. Город наполнился такими же беженцами: графами, генералами, герцогами и принцами, спасавшимися от захвата власти большевиками. Они заполнили кофейни, ночные клубы и салоны Ревеля, жуя сигары и лихорадочно обсуждая будущее своей родины. Джейсон поселил свою сестру и двух сопровождающих в отеле в центре города. Случайная встреча воссоединила его с Кевином Келлером, сыном Томаса Келлера, жандарма, служившего в штабе Клиффорда Блоссом в Карпатах. Джейсон нанял его в качестве охранника для себя, Шерил и их сопровождающих. Рыжеволосая проводила время, расхаживая по своей комнате, беспокоясь о своих родителях, о которых еще ничего не было слышно с тех пор, как они уехали на юг. Они все еще были в Царицыне. Или это были они? Элизабет и Арчибальд проводили большую часть времени на балконе или бесцельно бродили по улицам Ревеля, последние несколько месяцев повергли их в шок. Джейсон сформировал вокруг себя клику меньших принцев и генералов. До поздней ночи он судился со своими новыми помощниками в гостиной отеля. "Большевики собирались убить Святую Русь", - сказал он. "Принесите ее в жертву на алтарь интернационализма. Тогда они использовали бы труп родины как трамплин для распространения этой красной чумы по всему миру. Их нужно было остановить." На юге России, на Дону, генералы Алексеев, Корнилов и Деникин собирали добровольцев-антибольшевиков в армию, которая будет оспаривать господство красных в стране. Джейсон предложил, чтобы они сделали то же самое здесь, на севере. Давите на большевиков с обеих сторон. Россия скоро окажется в состоянии войны, но не с немцами или австрийцами, а с самой собой.ххх
Джагхед был занят. После сожжения Торнхилла он возобновил командование своим отрядом Красной гвардии. Зима приближалась. Петроград снова замер. Люди голодали. Черный рынок процветал. Недавно сформированное большевистское правительство - Совнарком - укомплектованное пожизненными революционерами, не имеющими опыта государственного управления, изо всех сил пыталось управлять страной. Половина железнодорожных линий в стране была выведена из строя. Неурожаи грозили голодом. В стране и в городе вспыхнули беспорядки. Необходимо было поддерживать порядок. За несколько недель до Рождества 1917 года он возглавил налет на притон торговцев на черном рынке на юго-западе Петрограда. Этого нельзя было допустить, наживаясь на отчаянии людей. Они должны были быть наказаны. Преступников выволокли на улицу красноармейцы с мрачными лицами. Джагхед стоял на обочине, пока его люди выстраивали эксплуататоров вдоль стен. Винтовки поднялись вверх. Осужденные умоляли и умоляли до тех пор, пока у них не пропали голоса. Пушки затрещали. Они упали. На несколько кровососов меньше. Прошел почти год со дня смерти его сестры. Его сестра, которая умерла от холода и голода в ту последнюю зиму, точно такую же, как эта. Теперь было холодно. Насколько холодно было тогда? Насколько ей было холодно? На следующий день после разгрома центра спекулянтов его вызвали в Таврический дворец. В раздетом бальном зале Джагхеда привели к Феликсу Джержинскому, старому польскому аристократу, ставшему большевиком. Он был важным человеком. Старый соратник Ленина. Джержинский приказал охранникам оставить их... Серые, прищуренные глаза сверкнули. Он налил им обоим вина. - Как вас зовут, юный товарищ? - Иреней Иванович... - Но ваше настоящее имя. Джагхед запнулся. Он предположил, что кому-то было бы не так уж трудно догадаться, что "Иванович" - это псевдоним. - Это мое нас... - Да, - с улыбкой проговорил Джержинский. - Точно так же, как Бронштейн на самом деле - Троцкий, а Ульянов на самом деле - Ленин. Джагхед вздохнул. - Меня зовут Форсайт Джонс. - Ну что ж, товарищ Джонс. Это большая честь для меня. Они говорят мне, что вы хороший, образцовый большевик. Вы штурмовали Зимний дворец, не так ли? И всего день назад вы уничтожили какую-то банду паразитов в трущобах, не так ли? - Я сделал это,- Джержинский шагнул вперед и отхлебнул вина. - Мне нужны такие мужчины, как вы. - Такие мужчины, как я? - Революция только началась. Наши враги уже мобилизуются, чтобы сокрушить его. Белогвардейцы. Лорды, фабричные боссы, принцы. А потом у вас есть отбросы, продающие размеченное зерно и муку отчаявшимся, жиреющим от голода рабочим. А в наших собственных рядах - шпионы, предатели, слабаки, трусы. Мы должны выжить. - Конечно,- ответил Джагхед. Он отхлебнул вина. - Вы не можешь проявлять милосердие к врагу. Как сказал Маркс: "Давайте не будем оправдываться... " - "Для террора",- Джержинский закончил. - И вы этого не сделали. Мы формируем комиссию по борьбе с контрреволюцией, саботажем и черным рынком. Она будет называться... ну... Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем. ВЧК, если хотите. - ЧК, - произнес это слово Джагхед. Ему это нравилось. - Нам нужны новобранцы. Верные люди. Суровые люди. - И вы думаете, что это я? - Из двух типов людей получаются хорошие революционеры: святые и негодяи. Который из них вы? - Я не совсем уверен. Независимо от того, был ли он ангелом или дьяволом, на следующей неделе он был зачислен в первый класс новобранцев ЧК. Они должны были защищать революцию любой ценой. ______ [ Wacht auf* - Просыпайся (нем) ]