Папа?

Джон ощущал тяжесть маленького тельца и, казалось, не мог совершенно ни о чем думать. Хрупкая, только зародившаяся жизнь сейчас дышала на его руках, доверчиво прижимаясь к чужому теплу. И от того было больнее всего осознавать свою роль в капризах этой злой женщины. За все свое время работы он исправно выполнял все ее приказы, повидав немало человеческой жестокости. Но именно сейчас Джон ясно понял, что злость баронессы перешла какую-то грань человечности. Джон поднял на уставшую баронессу темный распахнутый взгляд, невольно крепче прижимая к груди ребенка. Красивая дама, что некогда таила в себе его очарование, сейчас смотрела на него с гневом и ужасно кривила рот, надрывая остатки голоса своими приказами. Она всегда разговаривала с другими приказами, и ее злила медлительность прислуги, не способных выполнять свою работу. Горло сжалось от страха. Джон никогда не был яро верующим человеком, предпочитая отдавать церкви лишь необходимое для поддержания своего статуса в обществе. Сейчас же ему отчаянно захотелось помолиться. Раскинувшаяся перед ним на постели женщина определенно принадлежала аду целиком и полностью. И она неумолимо затягивала его в ту же пучину. Тело, привыкшее послушно выполнять все поручения, склонило голову и поспешило выйти из комнаты. Ноги передвигались автоматически, словно он больше не ощущал себя тем самым Джоном. Скорее послушной прислугой, которой работодательница их считала. Мужчина сглотнул, медленно опустил лицо вниз и вновь посмотрел в глаза младенцу, которого собственная мать обрекала на смерть. Он шел медленно, будто ожидая, что женщина вдруг одумается и окликнет его, но она всегда была упряма в своих безумствах. -Прости,- голос звучал сипло и тихо настолько, что ребенок даже не шелохнулся. Эти извинения ничего не решат. Когда это простое "прости", могло решить все проблемы и помочь ему избежать давящего чувства вины? Джон не мог оторваться от тела, зажатого в его руках. Его взгляд блуждал по лицу, волосам, пальчикам словно выискивая некие черты. Будто пытаясь найти какое-то природное сходство или же наоборот что-то, чтобы могло раз и навсегда опровергнуть их родство - но все младенцы казались ему одинаковыми. Пытался ли Джон найти какой-то толчок к действию или же хотел убрать хоть малую долю виновности, ложащуюся на его плечи? Тем не менее он чувствовал, как его сердце разрывается и совершенно ничего не мог с этим поделать. И тут взгляд упал на служанку, единственную, что стояла сейчас в коридоре. По воле судьбы- одна из самых добросердечных женщин, которые когда-либо были ему знакомы. Поглощенная работой, она даже не заметила, как слуга вдруг замер уставившись на нее безумным взглядом. Идея пришла в голову мгновенно и была столько же опасной, сколько и гнев баронессы. Но это был шанс, шанс на многое, но самое главное- на будущую жизнь ребенка. Поддаваясь адреналину, сердце яростно забилось в груди, Джон ощутил прилив сил и наконец смог вздохнуть полной грудью. Это будет протест деспотии, последний рывок надежды его погрязший в жестокости баронессы душе и самое правильное, что он мог когда-либо сделать. Сквозь охватившее его волнение, Джон уверенно продвигался к служанке, мысленно надеясь, что его голос не будет дрожать так же, как руки. В голове одновременно крутилось миллион мыслей- график работы стражи, сумма тайного счета, который тот откладывал на черный день, слова, которые могли бы заставить женщину поставить на кон свою работу. И время, которое отвела ему начальница на убийство- необходимо было вернуться до ее истерики, чтобы не создавать подозрения. А уж держать себя в руках за годы работы у психопатки он научился превосходно.