Папа?

Казалось, этот день был неимоверно долгим и не имевшим своего естественного конца. Вопреки переживаниям, бал прошел успешно, оставляя после своего последнего аккорда море улыбок и дружеских рукопожатий. Баронесса как всегда сияла на своем поле боя, заведомо убрав всех других более менее привлекательных фигур, кто мог бы помешать ее идиллии. Как всегда великолепна и величественна, она плыла по залу, рассекая толпу приглашенных гостей поистине хозяйственной поступью. А за ней- Джон, тень и слуга, самая верная и догадливая, среди прочих теней. Его поступь не была столь же уверенной, как у хозяйки. Нет, он ступал тихо и плавно, будто в попытках слиться с ее шлейфом, стать естественным продолжением банта, что так аккуратно украшал затянутую талию. В руках мужчины бокал шампанского для леди, в голове- пустота в перемешку с пульсацией сердца. Тук-тук. Шаг, цепкий взгляд на проходящих мимо гостей и вежливый кивок тем, кто заслуживает симпатии госпожи. Тук-тук. Шуршание платья, на которое он старается не наступать. Хоть иногда некая шаловливая нотка, еще сохранившая свои права в самой глубокой яме его души, предлагала вытянуть ногу и лишить начальницы спеси. А вместе с тем лишиться работы, а может и жизни. Он на мгновение прикрывает глаза, когда баронесса заговаривается с каким-то молодым джентльменом, подающим надежды репортером. А может и любовником. Тук-тук *** Скрип старого кресла, в которое рухнуло уставшее тело, казался оглушительным в тишине пустого дома. Где-то в коридоре мокрые, подтаявшие комки снега медленно стекали по лакированной поверхности ботинок. В комнате стоял полумрак, который надо было бы разбавить огнем зажженных ламп, но Джон чувствовал себя слишком вымотанным. Все прошло успешно, гости были довольны, но главное- довольна была баронесса. А значит в скором времени он сможет вновь попросить ее о небольшом одолжении в размере выходного. И все же найдя в себе силы, Джон поднялся с излюбленного кресла и принялся зажигать в комнате свет, постепенно все больше продвигаясь в самые потаенные уголки дома. Там, где среди старых газет и ничего не значащих вырезок лежала небольшая коробочка, таящая в себе тайну двух взрослых людей. Он открывал ее почти что с трепетом, невольно придавая этому моменту некую значимость, покуда интрига не была раскрыта- запонки. Маленькие круглые камни, едва отблескивающие в слабом свете, нанизанные на отполированную застежку. Джон мог насчитать с десяток таких же аксессуаров в своем гардеробе, но еще ни одни он не надевал с такой поспешностью. Было ли тому виной выпитый в конце бала бокал крепкого или же что-то другое вряд ли сейчас имело для мужчины значение. На дне коробки лежала записка, незаметно спрятанная в складках картонного корпуса. Будто подложенная для разжигания еще большего интереса или же втиснутая в самый последний момент по какому-то наитию хозяйки. "Хорошего вам Рождества, Джон. Спасибо за столь прекрасный обед." Этим вечером в зеркале спальни стояло отражение человека. У него были темные волосы, с редеющим пробором, карие глаза и заметные линии на лбу, а на рукавах помятой рубашки темнели камни запанок. Его звали Джон, и он впервые за очень долгое время упивался мыслей, что он личность, а не тень или прислуга баронессы. Во мраке рождественской ночи никто не видел, как уголки губ мужчины приподнялись. Сам Джон погрузился в сладостную дремоту, перемешанную с пряным вкусом праздничного обеда и теплотой чужого взгляда. А где-то в далеке девушка укачивает умотавшуюся малышку, поглаживая ее по спинке и напевая детскую колыбельную. В руке у нее зажат шелковый шарфик нежного оттенка, и она чувствует себя почти счастливой.