Выбирая снова и снова

Серега полыхал в ярости. Он в ней тонул и не мог выбраться. Перед глазами стояла туманная пелена, окрашенная в красный, а на губах чувствовался сладковатый металлический вкус. Хруст. Громкий, как в лесу по сухостою идти. От звука по позвоночнику пробегается возбужденная дрожь, которая наполняет сердце жестким удовлетворением. Крики людей под его ногами он впитывает, продолжая получать садистское удовлетворение. Эти свиньи заслужили такое обращение. Хотя о справедливости Сережа теперь уже не думает, отдавая власть гневу и ярости, что просто вели его к одному — причинить боль обидчикам, довести их до грани. И он бы довел, но другой крик прорвался сквозь гул в ушах. — Серый, хватит! — пытается до него докричаться родной слегка дрожащий голос. Серегу обрывает, и он резко поворачивает голову на звук. Его зовет Олежа. Его милый, испуганный — хоть и не показывающий это — Олежа. У него спутаны черные волосы, тонкие губы слегка подрагивают, хотя брови хмуро сдвинуты к переносице, а в глазах, кроме волнения, виднеется надежда и строгость. Олег, как всегда, остается собранным, готовым бороться и скрытным. Но Сережа цепляется за покрасневшую шею, которую сжимали чужие — не Сережины — руки, за подранные ладони и костяшки, рану на виске. И от этого в душе снова закипает злость. — Не хватит, Олег! — кричит Сережа, снова ударяя парня, которого до этого терзал. На его лице уже не было живого места, а рука, кажется, была сломана, но Разумовскому этого было мало. — Эти твари посмели лезть к тебе! Он снова ударил. Его соперник потерял сознание или просто решил больше никак не провоцировать обезумевшего альфу. Альфу, который защищал свою омегу. Для них обоих было удивительно, что природа их распределила именно таким образом. Вечно сражающийся, крепкий и воинственный, который мог всегда за себя постоять, уложить пятерых за раз Олег был омегой. А Разумовский, который казался хрупким и ранимым, хоть со своими демонами, родился альфой. И его суть действительно раскрылась, когда начался страшный и нервный переходный период, когда гормоны забились. Сереже в голову било сильнее вдвойне — и за себя, и за Олега. Внутреннее буйство эмоций постоянно подкреплялись близостью омеги, который в это же время расцветал своей природой. Олег поменялся мало, всего лишь усилился запах и появились течки, которые он проводил в медблоке. В остальном Волков оставался все той же мрачной тучей, отпугивая от себя людей мрачным взглядом. Но подростки-альфы бывают безумными и с ударившими гормонами могли лезть и к Олегу с его злой миной. Для предотвращения буйства воспитатели расселяли альф и омег, когда у тех проявлялись сильнее запахи, но Волкова и Разумовского ничто и никто не мог разделить. Взрослые смирились. А подростки бились. Гнев становился сильнее, его нельзя было контролировать, когда к Олегу кто-то решался подойти с определенными намерениями. Многие наивно забывали, что этот панк мог разбивать чужие лица, как и до этого, и пытались нагло подкатывать к омеге. И Волков справлялся с наглецами вполне сам, но иногда Сережа срывался, а Олег не успевал его остановить. Сегодня было трое, которые решили массой задавить омегу, а потом в таком же количестве изнасиловать. Олег вполне справлялся, но все же его смогли зажать. Разумовский подоспел, когда один схватил его из-за спины, душа предплечьем, а второй ударил по лицу. Альфу было не остановить. Его праведный гнев повел его вперед, и он налетел на обидчиков, обрушивая на них удар за ударом. Он дрался часто, точнее получал, но Олег его учил драться, и сейчас это помогло, как никогда. Хотя сильнее помогала ярость, которая подстегивалась сладковато-терпким малиновым запахом, тянущимся от омеги. Он забывался, жестко избивая козлов, что решили напасть на его Олежу. — Сережа, прекрати, ты сейчас их убьешь! — крикнул сурово Волков, но альфа продолжал бить, дыша тяжело через нос, практически рыча от переизбытка эмоций. Длинные рыжие волосы выбились из хвоста и налипли на лицо, слегка мешая видеть, липли на губы, попадали в рот, но он продолжал. — Хватит! — крикнул снова Олег, налетая на Разумовского, заваливая его на землю. Волков был не такой, как остальные омеги — не сладенько-хрупкий, а крепкий, жилистый, потому его вес сильно ощущался Сережей. Олег прижал его собой, но Серый продолжал вырываться, тогда омега сам ударил его кулаком в лицо. — Успокоился? — спросил Волков, глядя в ошалевшие голубые глаза. — Уходим, пока нас не застукали. Он быстро подскочил на ноги и помог подняться Сереже. Разумовский обернулся на мгновение назад, чтобы оценить свой труд — три распластанных тела лежали на земле и едва слышно постанывали от боли. Альфа утробно довольно зарычал, позволяя себя увести. Они бежали, как можно скорее до своей комнаты, надеясь, что их не застанут по дороге. Им встретились парочка младших ребят, которые понимающе не мешали, боясь чужого гнева, несколько сверстников, которые улюлюкали им в спину. Идиоты. Сережа считал всех, кроме себя и Олежи, идиотами. Сейчас он готов был наброситься на каждого, кто косился на них, но крепкая теплая ладонь омеги его успокаивала и уверенно удерживала, направляя их в общую спальню. В комнате сидел их сосед — славный бета, которого им подселили для комплектации. Илья только взглянул на них и решил сразу ретироваться — гнев Разумовского сбивал с ног, а сопротивляться ему сейчас мог только Олег. — Садись, — сказал спокойно Волков, подталкивая Сережу к его кровати. Хотя, принадлежность кровати Разумовскому была условностью — они вполне спокойно могли спать на любой из их постелей. Только Илюха спал на своей, благоразумно помалчивая о чужих передвижениях. — Тебе нужно сходить умыться, — подал голос Сережа, мрачно глядя на лицо омеги. — У тебя кровь, надо смыть. — О себе бы подумал, защитник, — усмехнулся Олег, забавно щуря раскосые карие глаза. — Ты не заметил, но тебя тоже задело. Разумовский махнул на это рукой. Которая, оказывается, болела. Он в своей дикости не замечал, а сейчас, когда эмоции постепенно утихали, медленно накатывали усталость и боль. Олег присел перед Сережей, доверчиво с щенячьей нежностью глядя в глаза. Сергей был заворожен их темной магической глубиной, теми чувствами, которые они источали: волнение, благодарность, страх и ласка. Сердце затрепетало, а на губах расползлась глуповатая улыбка. — Прости, что ударил, — попросил прощения Олег, кончиками пальцев касаясь скулы, в которую попал своим кулаком. — Забей, — хмыкнул Сережа, действительно не чувствуя ни грамма злости на омегу. — Я… увлекся. Прости, что не слышал. Он не извинялся за свою жестокость. Волков не просил этого и принимал. В конце концов, это было из-за него, он не мог злиться. — Надеюсь, они не сдадут, — нахмурился Олег, кладя острый подбородок на худые коленки. — Если что сваливай все на меня. — Тебя сильно ударили, ты что несешь? — зло рыкнул Сережа, противоречиво ласково касаясь кровоточащей ссадины на виске. — На тебя напали, хотели изнасиловать, а ты еще будешь брать на себя вину за их избиение. — Вот именно, — буркнул Олег. — Скажу, что это была самооборона, может, спустят на тормозах. — Взрослым здесь плевать на причины, — нахмурился Сережа, снова источая гнев. — Они закрывают глаза на частые — почти постоянные — изнасилования омег в наших корпусах. А тебя тем более защищать не будут. Помнишь, как тебя наставляли, когда ты в это крыло переселялся? Типа, готовься, альфы не отстанут, защищать не будем. Не будут за тебя впрягаться, Волче. — Ты за меня влез, не хочу, чтобы из-за меня тебя наказали, — вздохнул грустно Волков, потираясь щекой о чужую руку, которая продолжала гладить его по больной щеке. — Сам сглупил, спровоцировал. — Как? — спросил Разумовский, зарываясь подрагивающими от адреналина окровавленными пальцами в черные волосы. — Они начали подкатывать, как-то по-идиотски. Не помню уже. А я сказал, что с гамадрилами не общаюсь, чтобы те шли в ту яму, из которой выползли. Ну они и пошли на меня, — спокойно рассказал Олег, прикрыв расслабленно глаза. — Ты ж мой хороший, — улыбнулся Сережа, почесывая Олежу, как большого пса, за ухом. Тот только фыркнул на такое обращение, но все равно улыбнулся. — Ты больше не срывайся так, Сереж, ладно? — попросил тихо омега, находя свободную руку Разумовского, мягко сжимая ладонь. — Испугался меня? — горько изломал губы альфа, проведя большим пальцем по губам Олега. — Испугался за тебя, — поправил Волков, открывая глаза и поднимая взгляд на лицо Сережи. — Ты как будто контроль потерял. — Ты выглядел так… уязвимо, — поделился хрипло Сергей, закусывая губу. — Я думал, что они могут тебя… Он судорожно вздохнул, опуская ладонь на шею, которая горела от недавнего удушения. Стертая о ткань кожа пылала красным, оставляя след Сережиной недальновидности и слабости. — Все хорошо, Сереж, — произнес тихо Олег, снимая с себя чужую ладонь и поднося ее к губам. Он целовал разбитые костяшки, пачкая кровью тонкие губы, как помадой. — Все хорошо. — Я хочу тебя защищать, — глубоко вздохнул альфа, впитывая в себя сильный сладковатый запах малины, заворожено наблюдая за окрашенными в красный губами, которые продолжали касаться его рук. — Я могу позаботиться о себе, — произнес строго Олег, поднимая взгляд. — Если будут подобные ситуации, я хочу, чтобы ты дрался не за меня, а со мной. Вместе. — Вместе? — улыбнулся Сережа, переспрашивая, наклоняясь над лицом Олега. — Всегда вместе, — подтвердил Волков. Вкус собственной крови на чужих губах ощущался восхитительно правильно. И было плевать на боль и возможное наказание. Теперь вместо гнева было спокойствие, и любимый целый омега в руках. И Сережа, несмотря ни на что, будет за это бороться и дальше.