how you doin'?

Все произошедшее казалось сном. Открыв глаза, Рут удивилась было бежевому потолку и цветастой мебели с цветочным рисунком, окружающей ее и расставленной в лучших традициях американского интерьера: небольшой камин, выкрашенный белой известью, два кресла болотно-зеленого цвета и диван, цвета горчицы, на котором сама Рут и провела ночь. Были еще фотографии в рамках на каминной полке, пустые вазы из литого стекла всевозможных цветов и занавески из легкого тюля. Солнечные лучи, проходящие сквозь тонкую ткань, были лишены приятного медового-желтого цвета, и струились холодным серым водопадом, не смея выбиваться из общей природной гаммы. В столь ранний час небо полностью поглотили блеклые тучи, лишая из без того мрачный городок любого подобия красок. Рут села, распрямив затекшие плечи и растирая ладонями заспанное лицо и глаза. Перво-наперво нужно было позвонить Дейлу. Вчерашним вечером она бросила куртку на спинку дивана, там же, в кармане, должен был остаться мобильник. Рут разблокировала телефон, мысленно обещаясь ответить на все сообщения позже. Пошли гудки. — Ну наконец-то! — Тут же донеслось из трубки и Рут невольно улыбнулась, заслышав родной голос. — Я уж думал, ты решила пополнить список умерших в вашей семье, — до нее долетел быстрый смешок, и Бишоп осуждающе поджала губы. Тактом Дейл не отличался. — Очень «смешно», Дейл. Мои пятиклашки шутят лучше тебя, — она поднялась с дивана, желая размять ноги и осмотреть дом. — Здесь неплохо. — Ответила Рут, оглядывая кухню с деревянной отделкой и милейшими горшочками в виде цыплят. — Мрачновато, если говорить о природе. Но я привыкну. Она решила не вешать на Дейла все то, что узнала сама накануне. Это могут быть просто местные байки, а Дейл больной на всю голову, тут же сорвется и приедет сюда. А у него, кажется, горят дедлайны. Дарлинг снова улыбнулся: — Только не привыкай слишком сильно. Ты нужна мне здесь. И не только мне. Детям тоже. Рут засмеялась, опираясь на подоконник и разглядывая мрачные пейзажи за окном. Шлейф тумана окутывал возвышающиеся темные и острые верхушки сосен и елей. Другие деревья тоже были, например, осины, но в своей серости они мгновенно терялись среди колючей черно-зеленой хвои. Как и все остальное — могучие и темные деревья казалось «пожирали» собой иные неугодные элементы природы. Не хотела бы Рут затеряться среди таких — там и солнце, наверняка-то, и не пробивается. — Меня нет всего день! Что плохого может произойти? — Кстати об этом, — голос Дарлинга стал серьезнее. — Когда там твоя встреча с нотариусом? — Не раньше вторника, думаю. В городе нет собственного, поэтому он приедет откуда-то…погоди минуту, я записала. Рут отложила телефон и начала рыться в сумке. Выудив оттуда желтую бумажку, с написанной информацией, она быстро вернулась к телефону. — Приедет из Портленда. Да, со мной связались из администрации, пока я ехала сюда. — Ну и хорошо. Пусть поторопится. Мне самому интересно, что же там такого тебе уготовила тетка. Разузнала о ней чего-нибудь? Рут поджала губы. Сказать правду? Или солгать? Сколько себя помнила, она никогда не лгала Дейлу, даже когда тот предложил ей встречаться на первом курсе колледжа, Бишоп сказала, что он для нее «слишком тупой», а она для него «слишком занудная». Но сейчас ей меньше всего хотелось заставлять его волноваться, а все эти рассказы, про «страшный лес» и внезапно умершую тетю, мало бы ей помогли. — Не особо. Жила одна. Ни с кем не водилась. Умерла от инфаркта. — Как-то даже скучно, — признался Дарлинг. — А как же тайны и все такое? Ты уверена, что с ней все так просто? — Дейл специально понизил голос, проговаривая все слова так, будто рассказывает страшилку в детском лагере у костра. — Хватит издеваться. Посмотрю я на тебя, когда кто-нибудь из твоих родственников умрет. — Да я бы только и рад, — Рут закатила глаза. — Но что-то Господь не спешит забирать их к себе. Ставлю сотню, что тоже не хочет слушать эти бесконечные крики. — Значит, Бог тянет время? — Типа того, — Дейл снова усмехнулся. — Ладно, детка, я побежал. Обед кончается, а Мартин так и не прислал мне черновики. Отдохни там, закажи пиццы и не вздумай брать местных раздолбаев на репетиторство. Люблю тебя. — И я тебя, Дейл. Очень. Она повесила трубку с нарастающим чувством тягучей тоски. Чертов Дейл вечно становился ей так нужен, когда его не было рядом. Они были вместе достаточное количество времени, чтобы один не мог представлять себя без другого. Два кусочка пазла, идеально подходящие друг к другу и кажущиеся несуразными, стоит их разъединить. Рут вновь осмотрела кухню, на этот раз уже внимательнее, — надо было отвлечься. А еще разобрать вещи и принять душ. Дел было полно. До «дня икс», то есть вторника, у нее было целых семьдесят два часа. Дейл, разумеется, был прав: ей нужно отдохнуть. Вот только как отдыхать, будучи насильно вырванной из своей зоны комфорта и помещенной в маленький туманный городок, где нет даже своего нотариуса? Бишоп успела принять душ и переодеться. На первом этаже совсем не было пыли, холодильник пуст, пол подметен, будто хозяйка подготавливала почву для собственного ухода. Только опавшие цветы у входа выдавали ее. Рут поежилась: такие мысли пугали. Гарольд вчера, кажется, дал ей номер местной пиццерии, приправив это тем, что «дамочки, вроде нее, в этот поганый век сильно уж чураются плиты». Рут покачала головой, готовить-то она умела, но на то, чтобы сориентироваться, найти магазин и вернуться обратно Бишоп наверняка потратила бы весь день. «Пицца — не приговор, — подумала она, набирая номер, — а вот маразм, уважаемый Гарольд, совсем другой разговор». Вновь пошли гудки. Однако вместо голоса оператора, в ухо неприятно ударило «шипение». Рут нахмурилась, нет, ошибки быть не может — номер набран верно, да и помех быть не должно. Пятнадцать минут назад она говорила с Дейлом и связь была великолепная. — Эй..? Вы меня слышите? Алло? — Женщина пыталась переговорить шум, взявшийся буквально из ниоткуда, но тот только усиливался, неприятно царапая слух. Рут хотела уже «сбросить» неудавшийся вызов, как помехи тут же пропали, а вместо них тут же зазвучал женский взволнованный голос. — Здравствуйте? У вас все хорошо? Вы молчали в трубку, — Бишоп озадаченно посмотрела на мобильник. Как такое может быть? Однако голос девушки тут же смягчился. — Наверное, еще не определились с заказом? — Вообще-то, да, — согласилась женщина, желая избежать неловкости. Конечно, она выглядела бы нелепо, доказывая работнице о каких-то там «магических» помехах. — Положите то, что берут чаще всего. Я всеядная. Девушка на другом конце провода рассмеялась: — Как скажете, мэм. Ваш адрес? Рут замялась, поджимая губы. Смущенная и поставленная в тупик простейшим вопросом. Неловкости сегодня избежать не получится. — Я понятия не имею. Но, если вам это что-то даст, то это дом мисс Лестер. Я ее родственница. — О, примите мои соболезнования, мэм. — Тут же раскаянно защебетали в трубке. — Мисс Лестер была славной, так жаль, что ее нет, — до Рут донеслось что-то похожее на окрик и девушка заторопилась, — в любом случае, курьер прибудет через сорок минут. До свидания, мэм. Рут пожала плечами, благодаря всевозможных богов, а возможно и хозяина заведения, что поторопил болтливую работницу и положил конец этой затянувшейся беседе. От голода, Рут, конечно не умрет, но питаться одной пиццей она уж точно не планировала. Все-таки строгое воспитание давало свои плоды даже спустя столько лет: женщина все еще не признавала быстрый и доступный «фаст-фуд», отдавая предпочтение домашней еде. Когда девушка повесила трубку, ее вновь встретила пустота чужого дома. О том, что дом чужой и она в нем тоже никогда «своей» не будет говорило все: фотографии, на которых не было ни одного знакомого лица (даже лицо тети Альмы казалось таковым), барахло, фигурки, вазочки, которые ее чопорная мать тут же выкинула бы на помойку. «Наверное, она с папиной стороны, — подумала Бишоп, внимательно разглядывая маленькие статуэтки цветных слонов на стеллаже. —Иначе интерьер дома объясняет, почему мама с ней не общалась». Эта мысль показалась ей забавной и Рут даже хихикнула. Развлечь себя было откровенно нечем. Работа, молодой человек, друзья — все осталось там, в родном городе. Что ее ждало здесь? Пустота пестрого, но лишенного всякой жизни дома, хамоватые старики, хмурые подростки и полная неизвестность. Кстати, о неизвестности: Рут вспомнила о втором этаже и глаза ее тут же загорелись любопытством. Как поговаривали в городе, тетя была славной женщиной. Старушка тихо дожила свой век и отошла в мир иной, что может хранить ее милый, но вместе с тем безвкусный и картонный домик, будто бы вырванный из эпохи пятидесятых? Так же думала и Рут, медленно поднимаясь по лестнице, и чем выше она поднималась, тем лучше ей открывался пейзаж истины и тем сильнее в непонимании и ужасе искажалось ее лицо. Второй этаж был будто бы «вырван из параллельной вселенной». Здесь царил сущий бардак, на полу валялись вещи: кофточки, брюки, платья — сплошной сумбур из цвета, но на фоне общего безумия Бишоп и не заметила ужасных сочетаний. То было меньшее из зол. Выложенный на полу коврлин был выдран местами, а возле дыр — россыпь черных пятен, неизвестного происхождения. Двери были распахнуты настежь и проходя дальше по коридору, женщина, с нарастающей в груди паникой, заметила пустоту на месте зеркала в ванной. Ответ на вопрос нашелся тут же: осколки были свалены в раковину. Подходить близко Рут не решалась, но даже с порога успела рассмотреть поблекшие разводы: пытались что-то написать. «Красным?» — Рут поначалу удивилась, но затем, когда догадка вместе с адреналином ударила ей в голову, женщина тут же покачала головой. Стены здесь были обклеены такими же обоями в мелкий цветочек, но на стене не висело ни одной фотографии. Не было ничего, из того, что она видела там, внизу. И от этого становилось жутко и тошно. Рут казалось, что она приподняла завесу того, чему надлежало обязательно оставаться сокрытым от чужих глаз. От ее глаз, тем более. Спальня была последней. Бишоп заглядывала во все комнаты, но, кроме беспорядка и россыпей пятен, там не было ничего примечательного. Такая резкая разница напрягала ее. Беспокойные мысли о психическом состоянии почившей родственницы посещали ее настойчивее, чем коммивояжеры в свою эпоху, а они, уж поверьте, были из приставучих. Рут стойко отгоняла их, прикрывшись своими «я ее не знала», как щитом. До того, как дверь спальни окончательно отворилась перед ней, являя истинное безумие и выпуская наружу настоящий страх, мурашками пробирающийся по спине и рукам, хватающий за глотку и сдавливающий грудь, адреналином бьющий в голову. Настоящий, беспощадный страх, стирающий любые эмоции, страх, который ей еще предстоит испытать бесконечное множество раз. Ковер был изорван в клочья. Рут ахнула, ибо чтобы так изорвать изделие, в дом должен был пробраться медведь гризли, не иначе: человек на такое точно не способен. Или..? Она уже не была уверена ни в чем: минуту назад, ей думалось, что тетя — милейшей души женщина, которую Бишоп не повезло застать. Увиденное не разубеждало ее, оно делало хуже — заставляло задавать вопросы, ответы на которые Рут боялась, не хотела получать. На туалетном столике, стоящем у стены, зеркала тоже не было. Бишоп подошла ближе, замечая раскрытую оранжевую баночку из пластмассы. Она взяла ее в руки: никаких надписей, ни этикетки, ничего. Женщина попыталась успокоить себя, мыслями о том, что раз был инфаркт, то и проблемы с сердцем тоже. Но нужно ли срывать этикетки с таблеток от сердца? Внимание ее привлек комод, из такого же белого дерева, в тон столику. Мебель была по-своему красивой, но в сложившейся обстановке это было трудно заметить. Первый ящик был приоткрыт, но лишь слегка, однако даже сквозь тонкую щель ей удалось приметить нечто яркое внутри. Рут отложила баночку на место и выдвинула ящик. Под ложечкой неприятно засосало, а глаза лихорадочно осматривали сотни, если не тысячи, маленьких пустых оранжевых емкостей. Бишоп резко, с громким хлопком, задвинула тот, отказываясь верить в увиденное. Она растерла ладонями лицо, пытаясь успокоится, тут же выдвигая второй, за ним третий и четвертый. Все одно. Все ящики были до краев забиты пустыми баночками из-под таблеток. Рут повернулась в сторону кровати и обомлела. Стена была вся исписана, изрисована лихорадочно пляшущими линиями, буквы срывались, скатывались с вершины логики в ком безумия. Предложения, подобно пропасти — без начала и конца. «Он у меня в голове». «Он идет за мной». «Я в опасности». «Помогите мне». «Мне нужны таблетки». «Я НЕ ХОЧУ ЕГО СЛЫШАТЬ». «ПОМОГИТЕМНЕПОМОГИТЕМНЕПОМОГИТЕМНЕПОМОГ». «ЕСЛИЯНЕБУДУДЕЛАТЬЧТООНХОЧЕТОНУБЬЕТМЕНЯ». «МНЕНУЖНОБОЛЬШЕТАБЛЕТОКНЕХОЧУЕГОСЛЫШАТЬ». «ЯХОЧУУМЕРЕТЬ». Гласила последняя разборчивая надпись. Они повторялись, разбросанные по периметру всей стены, иногда написанные по нескольку раз так, что их вообще не было возможно разобрать. Рут попятилась назад, желая вышвырнуть из головы все, что здесь было. Но это было не так уж и просто, конечно, теперь все сомнения развеялись — с тетей что-то не так. Бишоп думала, старики больше склонны к деменции, тоже своего рода безумие, но это — чистейшая шизофрения. Но даже на этом сюрпризы дома не закончились. За шкафами ей попалась потрепанного вида коробка, с надписью «выкинуть» поверх. Ничего интересного: старые вещи, потускневшие блеклые и разбитые фигурки, обшарпанные цветочные горшки, зеленые бусы, потрепанные романы Эмили Бронте в мягкой обложке. И, подобно сокровищу, зарытому на глубине океана из старческой безвкусицы, — маленькая записная книжка в переплете из красного кожзама. Женщина была рада покинуть этаж, прихватив с собой вниз записную книжку. Даже если это просто сборник рецептов, она будет не против заиметь хоть что-нибудь, чтобы вытеснить (пусть и ненадолго) увиденные картины. Осознание камнем повисло на шее — ежели дела были столь плохи, Бишоп понимала теперь, почему родители ограждали ее от родственницы. Невольно, Рут вспомнились материнские причитания, мол, «все это — от Дьявола». В каком-то смысле, так оно и было, рассудила женщина, устраиваясь в кресле. Прежде чем раскрыть свою находку, ее посетила ненавязчивая, но очень интересная мысль, посещающая всех нас в те моменты, когда случается необратимое. Можно ли было что-то изменить? Ей очень бы хотелось ответить самой себе: «да», вот только все было иначе. Правда заключалась в том, что, вообще-то, нет, нельзя. Человека больше нет, все его проблемы и нужды ушли вместе с ним, опустели все баночки из-под таблеток, завяли цветы и все, что остается — коробка воспоминаний. Сейчас она в добротном виде, в нее часто заглядывают, перебирают, но и ее однажды задвинут сначала за шкафы, а затем и вовсе напишут «выкинуть» поверх. От пожелтевших страниц доносился едва уловимый аромат духов (женщина приметила рядом в коробке опустевший флакон «Шанель №5», поэтому не удивилась), но куда интереснее было то, что внутри и Рут очень надеялась, что это будет куда лучше, чем безумное воплощение кошмара наверху. Это, все-таки, был ежедневник. Бишоп, даже будучи подростком, не понимала смысла в ведении бумажных записей, да и в ее случае скрывать что-либо от собственной матери было далеко не лучшей идеей — все равно узнает. Однако, одно дело когда ты девочка-подросток, воспитываемая религиозной матерью-республиканкой, списывающей любые изменения настроения на «происки Дьявола», а другое — когда ты одинокая старушка в богом забытом уголке земли, до которой совершенно никому нет дела. Дневник содержал следующие записи: «3 марта. Среда. 17:15. Сегодня посадила гортензии. Как укоренятся, можно будет думать о дальнейшей рассадке. Но пока жду. Утром проснулась от шума – енот копошился в мусорном баке на заднем дворе. Надо бы с этим что-то сделать, эти поганцы мне все горшки с цветами перевернут! Да что-то голова в последнее время побаливать стала. Надеюсь, пройдет». «23 марта. Пятница. 18:00. Ездила на обследование в Портленд. Врачи все говорят и говорят, а я в этом вообще ничего не понимаю. Мне бы по-простому, а они все никак. Боли в голове никак не проходят. Тяжело. Возраст не тот уже, оно и ясно…Заходила в бар, Гарольд говорит «магнитные бури». Ему вообще палец в рот не клади — дай только слово вставить! Может, в этом что-то есть?». «13 апреля. Вторник. 6:02. Не могу спать. Плохо. Руки совсем ослабли. По голове будто наковальней бьют. Не могу заглушить эту боль. Кашлять стала. Где умудрилась простыть? И что ж за проказа такая, никак не отстанет? Пойти, что ли, чаю выпить? 19:56. Звонила соседка, возмущенная, мол, чего это я торчу у нее под окнами. Сбрендила что ли? Ничего не помню, зачем мне под окнами стоять? Я же чай пить шла. Глупости какие. Кашель не отпускает. Хочется выдрать себе глотку. Нужно прилечь, цветами займусь завтра». «12 20 апреля. Субб Вторни не могу вспомнить день… Я боюсь спать. Закрываю глаза — проваливаюсь в пустоту, не зная, где очнусь на сей раз. Устала слушать одно и то же по телефону. Все говорят, я где-то была, да уж конечно, нашли дуру! Нашла таблетки. Помогают. Ненадолго. Возьму, наверное, больше. Что угодно, лишь бы оно перестало». «… …… …….. Руки совсем никудышные стали. Кто-то будто бы сидит у меня в голове, нашептывая и разрушая. Никому не могу сказать, люди кидают косые взгляды. Помощи ждать не от кого. Не хочу выходить из дома. Стала запирать дверь и прятать ключ, может так перестану выходить по ночам. Конечно, это глупости. Никуда я не выхожу. На всякий случай. Если верить соседям, я хожу в одной сорочке по улицам — какой же срам. Посмотрим, куда это приведет. Этот кашель сведет меня в могилу». «0:59 Проснулась от странного шума. Сначала думала — снова еноты. Мальчишка Гарольда их разогнал…тогда, вроде. А потом отворилась дверь. Слышала размеренные шаги внизу в гостиной и зажимала рот рукой. Треклятый кашель раздирал глотку, безжалостный, как и все вокруг. Но я держалась. Голова, как чугунная. Лопнет. А я и не против Неизвестный ушел. Что искал — не ясно. Я женщина небогатая». «Все потеряло свой смысл. Я молю Бога даровать мне хоть одну спокойную ночь. Ночь, лишенную ужаса кошмаров, холода одиночества и бессильного тупого страха. В моей голове все сидит и сидит этот голос…я заглушаю его таблетками. Они плохо помогают. Кашель стал кровяным. Что со мной происходит?». «Голос говорит, что я ДОЛЖНА ему помочь. Голос говорит, что иного выбора не будет. Голос говорит много, но не по делу. Я совсем ничего не понимаю. Я пыталась говорить в ответ, но тогда он замолкал насовсем, а за ним и я проваливалась в небытие». «Я….украла ружье. Седьмая Заповедь гласит: «Не Кради», но я просила Господа лишь об избавлении. Если он не в силах его даровать, я сделаю это сама». «СМЕНЯХВАТИТ. ЯЕПОНИМАЮЧТОЯСДЕЛАЛА. ПОЧЕМУОНОМУЧАЕТМЕНЯ. НЕЗНАЮЧТОДЕЛАТЬ. НЕКОМУСКАЗАТЬ. ОНПРИХОДИТКАЖДУОЧЬЗАНИМПРИХОДЯТДРУГИЕ». «МНЕСТРАШНОТАБЛЕТОКНЕТ. ГОЛОСНЕЗАГЛУШИТЬ. ЯСНОВАХОЖУКУДА-ТОПОМОГИТЕ. НИКТОМНЕНЕПОМОЖЕТ». «оНМЕНЯУбьЕТ». «Я………НЕ ХОЧУ…..У…». Последние записи выглядели все беспорядочнее и беспорядочнее, последняя так и вовсе казалось брошенной в момент написания — будто кто-то или же что-то резко дернуло старушку за руку, настолько сильно, что к своим хаотичным записям Альма Лестер больше не вернулась. Совсем. Резкий стук в дверь выдернул ее из кокона собственных мыслей, ужасных догадок и горького шлейфа осознания. Рут вздрогнула, выронив дневник из рук. Рановато для пиццы, но она уже поднялась, желая посмотреть, кого там принесло. За дверью стоял мальчик. Засунув руки в карманы кожаной куртки, снятой, очевидного, с чужого плеча, он будто бы желал пробуравить темными глазами дырку в крыльце. Рут распахнула дверь, и мальчик посмотрел на нее. — Джереми, — с ноткой удивления, но довольная видеть его, произнесла Рут. — Вот и ты. Меня зовут Рут Бишоп. — Здрастье…— он замялся, оглядывая ее. — У вас все путем? Вы бледная. — А, это, — Рут отмахнулась, — пришли счета за электричество. Проходи. Женщина успела убрать ежедневник на каминную полку. С мальчиком они расположились на кухне. Для своих лет, внук Гарольда был очень уж угрюм. Рут слышала, что у подростков бывают фазы «ненависти ко всему живому», но в бездонных глазах его читалась совсем не детское осознание реальности, усталость и даже плескающийся в самой глубине гнев. Мальчик сел напротив нее, предварительно проведя ладонями по обритой голове и шмыгнув носом. — Я жду пиццу, ты голоден? — Не, спасибо. Я ненадолго. Не хочу, чтобы дед узнал. — Рут понимающе закивала, ставя чайник на плиту. — Он мне потом так шею намылит, если догадается. — Выходит, дедушка не любит лес. За что? Какие-то байки? — Он говорит, это дурное место и никакие байки тут не нужны. Просто дурное место. Гиблое. А вам туда зачем? — Люблю природу. — Этого мало, — будто бы в упрек ей Джереми развел руками. — Любить издалека можно. Причина должна быть весомее, чем…ну, знаете, эстетика и все такое. Дед хоть и нагнетать любит, но правду говорит. Там люди пропадали. — Не зная броду не суйся в воду, — мальчик коротко и осторожно кивнул. Чайник засвистел и Рут поднялась, чтобы налить чай. — А как часто пропадают люди? — Я оговорился, мисс Бишоп. Не люди, только дети. Дети пропадали. Да так, что тел не находили. Бывали случаи, когда обнаруживали трупы. Но то все — взрослые люди. У нас тут из-за этого семей с детьми почти нет. Пара историй есть, но это просто байки. Угадайте, чьего авторства, — Джереми посмотрел на нее своими черными глазами и слабо усмехнулся бледными и тонкими губами. Рут быстро догадалась, о ком речь и улыбнулась в ответ. Она поставила перед мальчиком чашку, с рисунком в виде кошачьей лапки и еле сдерживалась, чтобы не засмеяться с того, насколько забавным выглядит мрачноватого вида подросток, пьющий из самой неподходящей чашки в мире. — Если хочешь — давай поменяемся. — Женщина приподняла вверх свою чашку с несуразной фото-печатью «Сиэтл Маринерс»*. — Не-е-е, — протянул Джереми, скривившись — они ж играть не умеют! Мы с дедом болеем за «Янкис»**. — Гордо выпятив грудь объявил он. — Сделаешь мне одолжение? — Мальчик внимательно посмотрел на нее. — Не говори деду, что я болею за «Рэд Сокс»***. — Очередная усмешка сорвалась с бледных губ Джереми. На мгновение он перестал выглядеть угрюмым и его лицо посветлело. — А ты помнишь что-нибудь о тете Альме? Рут села напротив него, притягивая чашку с горячим напитком к ладоням так близко, что, казалось, вот-вот обожжет их. Теплая зелень ее глаз столкнулась с его холодной чернотой. Джереми только пожал плечами. Бишоп отметила, что несмотря на юный возраст, он выглядит куда старше своих лет. Возможно, все дело в вечно сдвинутых на переносице темных бровях. Мальчик громко втянул носом воздух, положив локти на стол: — Да она, типа, клевая была. Увидела, как мы курили за гаражами в седьмом классе и даже не сдала училке, прикиньте, мисс Бишоп? — Рут демонстративно выгнула бровь, подумав о том, что будет с мальчиком, когда тот узнает, что и сама женщина олицетворяет великое зло, будучи «училкой». — Только последнее время сдавать стала. Я не особо помню, — Джереми поморщился, припоминая. — Как-то ночью встал воды попить. Выхожу на кухню и смотрю — за окном она стоит и пялит. Не моргая, вообще. Ну, я, конечно, испугался, все такое. Деду говорить не стал — узнал бы, что я испугался, так бабой бы и обозвал. Тоже мне, а сам-то, старый хрен в темный чулан нормально зайти не может… Мальчик поймал внимательный взгляд Бишоп и растерянно запнулся, тут же осознав, что ушел от темы. Но женщина только смотрела на него, улыбаясь и не торопя. «Пускай себе рассказывает», — думала Рут, подперев щеку рукой, с приятным удивлением открывая в хмуром худощавом подростке такие знакомые черты Дейла, когда они только познакомились. — Я это к тому, что все к старости с ума сходят. Хоть и немножко. Если уже не сошли, конечно, — мальчик усмехнулся, почесав бритый затылок. Трудно было сказать, какого цвета были его волосы, но уж точно не рыжими, как у его сварливого деда. — Не знаю, что там остальные думают, но законы Штата вроде не запрещают просто стоять под окнами. Знаете, мисс Бишоп, дед говорит, что: «все законно, пока таковым является или пока полиция не видит». Рут улыбнулась, чувствуя на душе облегчение. Да, Джереми не мог забрать с собой этот дом, кажущийся нормальным только с первого взгляда, ее страхи, терпеливо поджидающие за дверью и скребущие когтями, вызывая тревогу и поселившееся в душе ощущение неизбежного. Того, с чем ей предстоит столкнуться, ибо, найдя дневник и, что более важно, — прочитав его, Рут Бишоп запустила приостановившуюся цепь событий, которые начались еще задолго до ее рождения. — Ну, я типа пойду, у меня контрольная, — Джереми поднялся и выпрямил плечи. Оглядывая его, женщина пыталась припомнить хотя бы средний рост пятнадцатилетнего мальчишки и пришла к выводу, что Джереми очень уж высокий для своих лет. Либо же ей попадались низкие пятнадцатилетки. — Контрольная? — Переспросила Рут, отпивая из кружки. — Ага, по математике. Дед сказал, если завалю — хер…ой, — мальчик кинул на нее быстрый и испуганный от осознания взгляд. Может, подросток и не перенял от своего деда цвет волос, но вот характер…характер он однозначно перенял. Бишоп хитро посмотрела на мальчика, махнув рукой, — этим пусть родители занимаются. Джереми прочистил горло, стыдливо отводя взгляд. — Словом, из дома он меня не выпустит. Женщина загадочно улыбнулась, постукивая подушечками пальцев по чашке незамысловатую мелодию. Дело так и просилось к ней в руки, а запрет Дейла на всякого рода учительскую деятельность только подогревал ее желание до кипяченого состояния. Она посмотрела на мальчика, склонив на бок голову: — А как у тебя дела с математикой? Мальчик быстро поджал губы, видимо поймав себя на желании сказать очередное словечко. «Удивительно, что Гарольд владеет баром, а не сапожной мастерской», — подумала Рут. — Плохо, — сухо и красноречиво отчеканил юноша. — Видишь ли, Джереми, возможно судьба хочет, чтобы мы помогли друг другу. Я — учитель математики. — Худое лицо мальчика вытянулось в удивлении и черные глаза теперь смотрели на нее будто бы по-другому. Джереми ожидал какой угодно профессии. Но учитель? Математики? Мисс Бишоп? — С меня ты получаешь полную подготовку по теме, а с тебя требуется только показать мне лес. Идет? — Заметано, мисс Бишоп, — они пожали руки, как настоящие серьезные люди, заключившие весьма и весьма выгодную сделку. С пять минут как ушел мальчишка, в дверь вновь постучали. На этот раз женщина поднялась со своего места, абсолютно уверенная в том, кого и с чем ей стоит ожидать за дверью. Она достала из кармана куртки кошелек и распахнула дверь. На пороге стоял высокий мужчина. Рут думала увидеть перед собой подростка и тут же спустила себя с небес на землю, напоминая, в каком месте она находится и о том, какая тут финансовая ситуация — ей было, конечно же, неизвестно. Возможно, для мрачного Лаленбурга, тридцатилетний доставщик пиццы — обычное дело. Мужчина был одет в желтое «худи», обычные джинсы, которые, почему-то были в пятнах и удобную обувь, с налипшей на подошву землей. От него пахло костром, ополаскивателем рта за доллар, которые обычно продают на заправке у дороги и ядреным мужским дезодорантом. На лице виднелась светлая щетина четырехдневной давности, из-под русых бровей на женщину как-то больно выжидающе смотрели глаза, толи зеленые, толи светло-карие. — Это вы родственница погибшей мисс Лестер? — спросил незнакомец, прежде чем Рут успела спросить сколько с нее причитается. На мгновение Бишоп застыла, не ожидавшая такого прямого вопроса. Но ей стоит привыкнуть к тому, что людям захочется поговорить с ней или еще хуже — утешить. Такова уж их природа. — Да, — кивнула женщина, вглядываясь в его лицо. Небольшое красное пятно прямо у подбородка тут же бросилось в глаза и насторожило ее не меньше грязных джинс и прилипшей к обуви земли. — Что это у вас на подбородке? Поранились, доставляя пиццу? И тут ее как током прошибло — он же пришел пешком. Разве курьерам не полагается иметь хотя бы велосипед? К тому же, у парня не было с собой и сумки, ни рюкзака, в котором обычно приносят всю доставку. Где гарантия, что земля с его ботинок не будет в ее «Маргарите»? Бишоп сглотнула, тут же жалея о том, что ёрничала и заторопилась. Странные глаза светловолосого мужчины заблестели, и он только слабо улыбнулся, быстрым движением руки стирая пятно. — Клубничный джем. Еще с завтрака остался. Вы, наверное, заждались. Здесь все находится в шаговой доступности, а этот дом — часть нежилого района. Считайте — конец города. У нас тут все пешком доставляют, да и люди недоверчивые такие пошли — все забирают сами. Мужчина говорил непринужденно, улыбался даже, будто бы скрывая свое смущение. И с одной стороны, Рут даже верила ему, но с другой — никак он не тянул на курьера. На дальнобойщика, вполне. А даже если и так, то женщина начала уставать от такого полного событиями дня. Незнакомец настораживал ее. Было в этом всем и в нем, разумеется, тоже, что-то «животное». Рут бесилась, когда такое происходило, ведь она всегда могла найти объяснение тем или иным чувствам. Но не здесь и уж тем более — не сейчас. Одна половина ее разума говорила, что этот мужчина — опасен и незамедлительно посылала ей сигналы: учащенное сердцебиение, сбивчивое дыхание и выступивший на ладонях пот. Но другая же половина просто хотела забрать свою пиццу и не искать себе новых поводов для переживания, у нее их и без того полно. — Сколько с меня? — Это за счет заведения, — мужчина подмигнул ей при этом оставаясь абсолютно серьезным. Рут было все равно, главное — отделаться от него быстрее. — Вот как…— задумчиво протянула она, принимая коробку в руки. — Спасибо. — Вам здесь понравится, — крикнул ей вслед мужчина, когда Бишоп уже закрывала за собой дверь. Она обернулась, не ожидавшая еще одной реплики и быстро вскинув брови ответила: — Не думаю, что я здесь надолго. И закрыла за собой дверь, ставя точку в их крайне занимательном диалоге. Мужчина задумчиво смотрел на фасад дома, опавшие блеклые цветы, бывшие некогда ярким достоянием способностей хозяйки уютного гнездышка. Тучи сгущались,становясь свинцовыми, полностью поглощая собой солнце. — А вот это, — хрипло произнес человек в желтом худи, слизывая с ладони «джем» с характерным металлическим привкусом, — уже не тебе решать.