Чёрный гроб

Дрожащая рука сжимала телефон. Пустые глаза разглядывали надпись на дисплее, будто она ответит на главный вопрос хозяйки гаджета: какого черта она звонит? Может быть, эта женщина в очередной раз, после такого длительного перерыва, хочет посмеяться над мечтами дочери и сказать свою любимую фразу? Её голос отпечатался глубоко в сознании Вики, и изо дня в день он эхом отдаётся в голове Уокер одними и теми же словами: "ах этот юношеский максимализм, когда думаешь, что действительно добьешься чего-то в жизни, когда искренне веришь в то, что именно твои "таланты" нужны обществу. Нет, Вики, у тебя ничего не получится. Поступай на экономиста". Поступила. И теперь причастна к пяти убийствам. Случилось бы такое, если бы она прислушалась к сердцу, продолжила писать свои короткие рассказы и пустила их в печать под загадочным псевдонимом? — Ты отвлекаешь меня, — прошептала девушка, глядя на вибрирующий телефон. — Я бы разбила тебя прямо сейчас, но ты мне всё ещё нужен. Я хочу выкинуть тебя в окно. Но... Ты ведь не виноват... Ты всего лишь телефон, всего лишь ни в чём невиновный гаджет. Если я подойду к окну и отправлю тебя вниз, я угроблю ещё одну невинную жизнь. Нет, я не хочу ломать тебя. Я хочу сломать её. Я что, разговариваю с телефоном? — девушка усмехнулась и взяла устройство в руки. Она поставила его на беззвучный режим и села обратно за стол. — Почему я не додумалась сразу? — та снова посмеялась. Смех был до жути неестественный, как из дешёвых фильмов ужасов. Трясущиеся руки передавали друг другу карандаш, плечи резко вздымались при каждом холодном соприкосновении ладоней, а пустые глаза метались из стороны в сторону: от карандаша до светящегося телефона. Женщина не унималась. А что если она всё-таки желает вымолить прощения? Пусть не за отца, но хотя бы за проявленную гомофобию? Каминг-аут. Что может быть важнее в отношениях родителей и их гомосексуального ребенка? Такое признание – показатель высшей степени доверия. И как же чертовски больно бывает, когда один из самых близких тебе людей плюет в душу, не признавая особенность, в которой ты и не виновата вовсе. Щемящее чувство в груди, неприятно сводит живот, голова идёт кругом... а ради чего? Чтобы она испуганно выпучила глаза, с полминуты смотря таким взглядом, будто ты не полюбила девушку, а убила её, а прямо сейчас здесь, в гостиной, рядом с диваном, лежит её изуродованный труп. После чего, эта женщина разразится длинной тирадой о том, как сильно её разочаровала данная новость, как она несчастлива это слышать, что ты рушишь все её мечты о нормальной полноценной семье, о свадьбе, на которой та бы плакала ни то от радости, ни то от тоски по былому, о семейных праздниках, на одном из которых ты бы сказала ей, что вы с мужем ждёте пополнения, на другом бы громко кричал тот самый новорождённый, а ты бы сидела с бледным, но счастливым лицом, смотря на то, как эта женщина «нянчится», а спустя еще парочку таких сборищ детей было бы уже трое, а то и четверо, старший был бы уже почти подростком, демонстрировал бы свои достижения в учёбе и, может быть, каком-нибудь спорте, тот, что помладше, увлекался бы пением и обязательно показал бы, как он в этом преуспел, третий, ещё не настолько взрослый, кривлялся бы перед любимой бабушкой, танцевал и хотел, чтобы все смотрели только на него, а самая младшая – долгожданная девочка – ещё лежала бы на отцовских руках, мило посапывая, а он бы слушал от родни, каким хорошим папой стал для своих детей. И, помолчав с несколько мгновений, когда слёзы неизбежно наворачиваются тебе на глаза, она устало вздохнёт и с надеждой спросит: «может быть, это просто период и, когда ты найдёшь нормального парня, сможешь поменять свои взгляды?». Ты, уже плача, покачаешь головой, она схватится за сердце и, драматично прикрыв глаза, выставит вторую руку вперёд, прося тебя её покинуть. Ты, давно перестав чувствовать свои ноги, поднимешься с дивана, который сочувствующе проскрипит, тебя навестит мысль о том, что даже в нем эмпатии больше, чем в ней, и уйдёшь в свою комнату, где непременно разревёшься, будешь ещё долго биться в тихой истерике и думать лишь о том, что все в этом мире против тебя. Такое происходило, происходит и, вероятно, будет происходить. Это случилось и с Вики Уокер, когда той было всего четырнадцать, и она впервые по-настоящему влюбилась. Её первая любовь была словно девушка из песни Оливии Родриго "jealousy, jealousy". Она была той солнечной девушкой из сладкого липового мёда, той, что без конца улыбалась и искренне любила эту жизнь. Про такую трудно не рассказать, правда? Когда восхищение озаряет ещё детское личико, язык заплетается от переполняемого восторга, смех то и дело срывается с уст, влюблённые глаза прямо-таки горят этим светлым чувством, испортить всё может лишь один непрошеный комментарий: «говоришь так, как будто она тебе нравится». Нравится? Возможно... а это плохо...? Вики знала о существовании «таких» людей, каждый год, в июне, они проходили весёлым парадом по улицам солнечного города, размахивая незамысловатыми флагами, держась за руки, целуясь, обнимаясь и показывая всем, что они абсолютно обычные, такие же, как и те, что встречаются с людьми противоположного пола. Да, вероятно нравится, и, честно признаться (об этом Вики, конечно, сказать стесняется, потому умолчит), она бы хотела быть одной из этих веселых радужных людей, в шумном марше пройтись под ещё не слишком жарящим июньским солнышком, распевая их гордые песни и наслаждаясь моментом, когда можно не стесняться себя и просто жить, жить, жить. Холодок пройдётся по тёплым дрожащим плечам, спустится вниз, к животу, и останется там, когда Вики поднимет наконец телефон и взглянет на экран. Слеза стечёт по бледной щеке, и девушка всё же ответит на столь требовательный звонок, готовясь услышать грубоватый низкий голос. Сердце застыло в напряжённом моменте и вновь завелось, когда до ушей донеслось короткое «привет, Тори, как твои дела?». Это был русский язык. Она не изменилась. Ей всё ещё плевать на то, что, вероятно, спустя столько лет дочь её не поймёт. Её интересует только собственный комфорт. — Привет, — тихо ответила Вики. — Всё в порядке. Ложь. Снова. Как в восьмом классе. В порядке. — Я просто.. захотела услышать твой голос. Только не говори... — Я скучала и... Что... — Я бы хотела увидеться... Ты... — Я ведь тебя люблю, дочь. Любишь меня... — Мы вряд ли сможешь увидеться, извини, слишком много дел, не смогу приехать, — практически прошептала Вики после недолгого молчания. — Я в Канаде. Внутри что-то рухнуло. Будто все внутренние органы открепились и упали вниз. Перед глазами всё поплыло, мурашки побежали по телу, во рту появился какой то металлический привкус, тяжело стало даже вдохнуть. — Почему? Вопрос повис в напряжённом воздухе. На том конце провода стало так тихо, что было слышно, как женщина дышала. Почему спустя столько времени? И почему именно сейчас? — Лучше поздно, чем никогда? — наконец сказала женщина, от чего Вики невольно вздрогнула. — Где и когда ты хочешь встретиться? — Я бы могла приехать к тебе, если пустишь, конечно. — Приезжай. Она назвала свой адрес, за чем послышались «хорошо» и гудки. Вики присела за стол и зарылась пальцами в волосы, опираясь локтями о поверхность. «Нужно дописать», — проснеслось в её мыслях, и она взяла в руки карандаш. "Я не была на работе вчера, но знаю: Фрэнсис тоже туда не пришла. Я знаю, что осечек быть не могло. Фрэнсис была слишком педантичной, чтобы их допустить. Я была уверена: первое, что она сделает после аварии – отвезёт машину в автосервис. Люк влетел в здание полиции, и, не дождавшись медицинской помощи, скончался от сильного удара о руль, ведь по нелепой случайности подушка безопасности также вышла из строя. Это был лишь несчастный случай, и жене погибшего легко удалось практически сразу забрать машину и даже получить помощь с отгоном её в автосервис. На следующее утро, на такси, как рассказал мне мой славный механик, номер места работы которого я любезно предложила скорбящей вдове, она приехала во всём чёрном, чтобы забрать свой транспорт, всё ещё толком не тормозящий, а мой соучастник в это время нёс своё заявление на увольнение, прощаясь с напарником, которого безжалостно подставил, подпортив его работу, пока тот был на обеде. Наверняка скоро начнутся суды и расследования, ведь логично предположить, что виной произошедшему стала некачественно оказанная услуга. Я признаюсь, в этот раз всё было не так просто с этим механиком, как в предыдущие. Он не хотел соглашаться. Не собирался поставлять напарника и фирму, не желал зла такому большому количеству людей. Но я совершила подлую манипуляцию. Я сказала ему, что дам в два раза больше, чем в предыдущие разы. Он всё ещё не давал согласия. Я предложила втрое больше. Напомнила ему о его умирающей матери, о том, что ей вообще-то нужны дорогие лекарства для реабилитации, что, может быть, понадобится ещё какое-то лечение, а где он возьмёт столько средств? В своём автосервисе? А сегодня, в пятницу, он выполнил моё последнее задание. Он расправился с той, кто заслуживала этого больше всего. Она убила не только Миссис Харрис. Она убила всех. Всех, кого она не считала друзьями, но «обед раздели с другом», не так ли?"