Приливы и отливы

      Что-то стукнуло в окно. Тарталья, обладая весьма чутким сном, сразу же проснулся, но не торопился открывать глаза. Сегодня они наконец-то выдвигаются в путь.       Последние пару дней они только и делали, что отдыхали и ели, словно еду видели в последний раз, хотя точно было ясно, попади они на фестиваль Бога Очага, так там еды будет в три раза больше, чем тут. Люмин относилась к нему более чем дружелюбно, хотя продолжала изучающее и осторожно рассматривать его каждый раз, когда Тарталья этого «не видел». Он не зацикливался на этих остатках недоверия, полагая, что скоро они исчезнут раз и навсегда, стоит лишь хорошо показать себя в путешествии, а к нему он был точно готов. На всякий случай даже одолжил у Дмитрия небольшую банку червяков, вдруг когда-то придется наловить рыбы, дабы прокормиться? А в рыбалке Тарталья был мастер, здесь ему равных не было. В голове уже рисуются приятные картины совместного времяпровождения. По ногам, которые оказались почему-то не под одеялом, пробежались мурашки. Пришлось кое-как изловчиться и засунуть их обратно в тепло.       Вчера днем они выделили целый час на сборы. Как оказалось, бездонная сумка Тартальи была куда новее и вместительнее. Люмин рассказала забавную историю, когда впервые столкнулась с бездонными сумками в «детстве». Стук. Она и до сих пор не совсем понимала, как это работает, хотя ей приходилось встречаться с обителями Адептов, которые тоже на вид маленькие, а внутри огромные. Точно также работала и сумка, чем дороже она стоила — тем больше вещей можно было вместить. Собственно, так и было решено, что у Тартальи будет лежать вся вода, а у Люмин останется только одна фляжка, так как её сумка стоила весьма дешево, да и вообще вмещала в себя не так уж и много.       Опять стук в окно, Тарталья недовольно поджимает губы, она же должна знать, что его будит малейший шорох, зачем ещё стучать? К слову, Люмин почему-то предпочитала будить или привлекать его внимание не стуком в дверь, как все нормальные люди, а стуком в окно. Это своё предпочтение она никак не объясняла, да и он не спрашивал. Стало как-то прохладно. Хоть одеяло не было из толстых, но раньше не приходилось замерзать ночью, а может, такое бывало и раньше, просто холод не особо тревожил его во сне.       Лениво открыв глаза, сразу же заметил темноту в комнате и слабый лунный свет, проникающий через узенькую щелку между занавесками и падающий лучом на покрывало. Они договорились выйти пораньше, но, кажется, не настолько. Могло ли что-то случиться?       Голова болела, поспал он явно меньше двух часов. Тук. И чего ей не спится? Пока переворачивался к окну, умудрялся одновременно и ежиться от холода, и готовить свой самый недовольный взгляд. Приподнимается, чтобы разглядеть тень в окне через щелку. Особо ничего не увидеть, но она кажется темнее обычной, хотя ночь на улице, чего уж ей не быть темнее.       Так тихо. Мертвая тишина и лишь редкие постукивания по стеклу.       Стекло заиндевело, можно было даже видеть, как от него расходится в стороны морозный воздух. В голове пусто, только боль расхаживает по затылку, заполняя собой мысли. Холодно. Испуганно выдыхая воздух, замечает морозный пар у рта. Ресницы потяжелели, на них откуда-то взялись маленькие кристаллики льда или снега.       Несколько секунд Тарталья не шевелится, но, повинуясь замерзающему телу, укутывается посильнее. Встает с кровати. Пяткам обжигающе холодно. Что-то тянет его к окну, какое-то глубинное чувство желает выглянуть во двор. Наверное, он не до конца проснулся. Не выспался, такое бывает.       Раскрывает занавески, кажется, морозный рисунок покрыл стекло ещё гуще, даже тени не видно. Пытаясь заглушить стук сердца, вознамерившегося выпрыгнуть из груди, подходит вплотную и оттирает рукой ледяные узоры, сразу тающие от его слабого тепла. Приближает лицо, силясь что-нибудь разглядеть в темноте, внезапно окутавшей весь мир. Дыхание оставляет на стекле конденсат.       Разлохматившееся оперение стрелы, сделанное кем-то неопытным. Хвостовик бьется об окно и издает стук. Проводит взглядом по древку, треснувшему от холода. Только сейчас замечает печальный и единственный глаз животного, уставившегося в окно. Морда измазана в засохшей крови, шерсть спутана и кое-где встала колтуном.       Не отвести взгляда. Холодный пот скатывается по спине и тут же замерзает. Опять застыл как вкопанный, не способный даже пошевелиться. С немалым усилием отрывает ногу от пола и отходит чуть назад. Оленя, да именно оленя, больше не видно, стекло вновь заволокло морозом.       Одеяло спадает на пол, оставаясь лежать на нём неопрятным комком.       Громкий треск, дребезжание окна. Тарталья отскакивает назад, когда оленья морда ударяется о стекло, ломая стрелу. Не моргает. Что-то в его взгляде притягивает, хотя он по-прежнему вселяет страх. Холод сковал время. Глаз живой и шевелится, в нём отражаются несуществующие снежинки, на их концах танцуют утерянные воспоминания. Голова разболелась сильнее, почти лопается, как древко той стрелы. Это напоминание. По стеклу идет трещина.       Заточенная палка, спрятанная под кроватью и бережно завернутая в тряпку. Варежка в крови, брошенная на темнеющем снегу. Огромный страшный лес и бродящий в нём монстр, чья пасть разорвала многих охотников. Окровавленный наконечник палки, воткнутой в небольшой снежный холмик.       И Бездна, Бездна под ногами, раскрывающаяся под ним, принимающая его в свои объятия.       Хватается за голову, болят глаза, увидевшие это наяву, пятится назад, спотыкаясь и падая на кровать.       Убирает руки от лица и видит только двор за окном, спокойный и тихий. Тело горит, с него градом скатывается пот. Стаскивает с себя рубашку, в которой завалился спать с вечера. Кидает куда-то на пол. Вновь прячет лицо в ладонях, давя на глаза ими же.       Как и мороз, боль скоро уходит. Он один в комнате, заливаемой лунным светом. Луна смеется над его скрюченной позой. Тарталья вскакивает с кровати и с силой задергивает занавеску, грозясь полностью её сдернуть. Жужжит в ушах и мир идет кругом.       Что это, черт возьми, было?       События минутной давности теряют четкость и размываются. Стекло полностью цело, а вот одеяло всё ещё валяется на полу. Какой там ещё олень? Тарталья опять встает и осторожно выглядывает из-за занавески. Недалеко корова одиноко бродит по двору, а после останавливается над какой-то банкой и тычется в неё мордой.       Привиделось, это была просто корова. Ничего больше. Он и сам успел в это поверить, когда за дверью кто-то зашоркал. Тарталья уставился в сторону звука. Дверь отворилась совсем бесшумно, Люмин заглянула внутрь и сразу же заметила небольшой беспорядок.       — Ты не забыл, что завтра нам рано выдвигаться? — хотя уже немного перевалило за полночь, для Люмин «сегодня» всё ещё оставалось «завтра». Она не собиралась заходить в комнату и продолжала говорить из-за двери.       — Нет. — собственный голос прозвучал грозно и чуждо. Пусть она уйдет, он сейчас точно не в том настроении, чтобы разговаривать с ней. — Я как раз ложусь спать.       — Насколько мне помнится, спать ты лег в десять вечера после того, как вы с Дмитрием выбрали самых жирных и упитанных червяков, и сразу же заснул, даже не раздевшись…       — А сейчас я собираюсь спать. — может она оставить его хоть не надолго в одиночестве? Теперь ему понятно, что Люмин чувствовала, когда он преследовал её. — Выйди.       — Я и не заходила. — грубостью на грубость ответила Люмин и чуть хлопнула дверью, выражая свое недовольство.       Что-то подсказывало ему, что эта грубость ещё трижды аукнется, но пока что он собирался выспаться. Привидевшееся почти стерлось из памяти. Странно, Люмин не стала стучаться в окно, как она делала обычно.       Засыпал отвернувшись от окна. Завтра важный день, точнее уже сегодня.       Шесть часов утра.       Не открывая глаз, нащупал на полу рубашку и перетащил к себе на кровать. Щурясь от одной лишь маленькой полоски солнца, лениво продевает в рукава сначала правую, а затем и левую руку. Сонно потягивается, практически полностью позабыв ночное видение.       Люмин уже ждет его в гостиной, сидя у окна, закинув одну ногу на другую. На столе ароматные свежеиспеченные булки с корицей. Ещё сильно пахнет мылом, кажется, кое-кто намылся на неделю вперед. Лицо у неё недовольное, явно обижена за ночную грубость. Как же не вовремя.       Тарталья плюхается на свободный стул, оказавшись совсем рядом с Люмин, которая сразу же отодвинулась поближе к стене, дальше от него. Пару секунд Тарталья сидит в ступоре, ещё не совсем проснувшись.       Люмин вскакивает с места и Тарталья лениво следит за тем, как она наливает в кружку молока, вот бы ему кто налил… Через пару секунд эта же кружка оказывается у него под рукой.       — Пей. У тебя на всё сорок минут. — она по-прежнему выглядит недовольной, хоть и заботливо подала ему молоко.       — Спасибо. — надкусывает булку и запивает молоком, всё ещё витая где-то в облаках. Сегодня всё будто в тумане, даже лицо Люмин размыто и нечетко. — И слушай…       Он хотел было извиниться за своё грубое поведение, но Люмин опередила его:       — Извини, что ночью вторглась в твоё личное пространство. — она медленно опустилась на стул рядом с ним, на этот раз не отодвигаясь от него к стене. — Стоило хотя бы постучаться. — Тарталья смотрел на неё удивленно, чуть ли не разинув рот. — Ну не смотри на меня так, я же признала свою вину.       Люмин сначала облокотилась на стол, а потом и вовсе легла. Она не очень-то хорошо спала ночью, а когда услышала странные звуки в относительно соседней комнате, сразу же решила проверить. Только потом заснула, а до этого глаз не смыкала. Сейчас прикрыла глаза и ждала момента, когда Тарталья будет полностью готов.       — Да я, знаешь, и не обижался особо. — он уже ел вторую булку, но больше ему не лезло. — Может поспала бы? Не то что я волнуюсь, но мне не особо хочется тащить тебя через все Ли Юэ полусонную.       — Всё в порядке, высплюсь уже в Ли Юэ.       Сразу же после этих слов закрывает глаза, кажется, что она провалилась в сон мгновенно, хоть и не собиралась вроде как. Тарталья допивает молоко и тихо ставит кружку на стол, стараясь не шуметь.       Та непринужденность, с которой Люмин начала общаться с ним совсем недавно, отзывалась теплом в груди Тартальи. Это был прекрасный показатель — она стала доверять ему куда больше, раз позволяет себе такие вольности, вроде той ночной или вот этой, когда она дремлет на столе; в коротких волосах играют солнечные зайчики, на её ресницах оседают частички света, а руки кажутся как никогда прозрачными и бледными.       Интереса ради, кладет свою ладонь рядом с её ладонью. У него кожа грубей и чуть темней. Но он знает, что если повернуть их ладони внутренней стороной, то они будут весьма похожи. Мозоли, маленькие шрамы, следы от заноз. Да, в этом они схожи. Ему захотелось тоже лечь на стол, но не для того, чтобы вздремнуть. Взглянуть на мир её глазами или хотя бы приблизиться к тому видению мира, какому следовала Люмин. Поймав себя на очередных странных мыслях, Тарталья встает из-за стола, но не резко и тихо. Возможно, она и не спит, а тревожить её все равно не хотелось.       Сорок минут на сборы, значит? Кажется, всё самое важное он сделал ещё вчера. Сейчас оставалось лишь переодеться и отдать хозяевам плату, причем Тарталья собирался дать также и чаевые. Восемь минут дел, плюс пять на то, чтобы умыться и освежиться, вылив на себя пару ведер холодной воды. А что делать оставшееся время? Будить её и говорить, что он справился чуть раньше? Она дремлет так тихо и мирно, что попытка вырвать Люмин из этого сладкого полузабытья приравнивается самим Тартальей к кощунству.       Пойти просто полежать в комнате? Уже тошнит от такого лежания. Солнечный луч внезапно падает прямо на глаза Люмин, отчего та щурится и пытается избежать неприятной рези. Тарталья спохватывается и задергивает занавеску. Облокачивается о спинку стула и, похоже, не собирается никуда уходить. Конечно, Люмин не будет в восторге от того, что он стоит у неё над душой, но узнает ли она об этом? Если сделать всё тихо и незаметно, да и без свидетелей…       Рука задрожала непонятно отчего. А если это предупреждение, что он переходит границы? Какие именно и почему нельзя их переходить? Не бывает таких границ, особенно для Тартальи. Есть только такие, какие временно нельзя пересечь, вот сейчас, например, будет слишком, если он ляжет рядом с ней и будет долго рассматривать её темные ресницы, чуть подрагивающие от слабых колебаний воздуха. Это слишком, подумал Тарталья про себя и решил, что больше такого шанса может и не быть, и так поэтому, почему бы и нет…       Расстояние между их головами около шестидесяти сантиметров, как высчитал это Тарталья. Он лег на стол, подложив себе руку под голову. Люмин всё ещё пыталась прикрыться ладонью от солнца, уже не светившего в её глаза. Если прислушаться, то можно услышать едва различимое сопение, почти сливающееся с движением воздуха в комнате.       Цветок, который Тарталья подарил Люмин несколько дней назад, быстро засох и оказался выброшенным на ветер. Но он не капельки не жалеет, что прервал жизнедеятельность растения ради тех минут любования, посвященных красивому сочетанию пшеничных волос Люмин и белого цветка. Можно сказать, что безымянному полевому цветку даже повезло оказаться украшением её волос.       Если подарить ей глазурную лилию, то примет ли она этот подарок? Этот пышный цветок мог бы стать ещё прелестней, оказавшись у неё в волосах.       Тарталья не задумывался о том, что в последнее время приходило ему на ум. Да и зачем задуматься о той, которая находится на расстоянии вытянутой руки от него? Смысла особо не виделось. Он следил за пылинками, плавающими в воздухе и иногда падающими на волосы Люмин. Удивительно, как ей удается выглядеть достойно и чуть величественно даже во сне, когда человек максимально беззащитен.       Что тебе снится? Что ты видишь, когда закрываешь глаза? Что увидишь, когда откроешь?       До жути было интересно узнать ответы на них, но пока что в голове бились лишь отголоски здравых мыслей, прижатые к стенкам сознания чем-то светлым и теплым, постепенно растущим и новым. Думать не хотелось. Пускай сознание до краев наполнится странным забытым чувством, возрождающимся так редко, что в году не насчитаешь и пятнадцати таких моментов, ведь письма к семье он отправляет раз в месяц, а гостит дома не так часто, да и мало по времени. Конечно, письма отправляются также и ему, да и преуменьшил он насчет пятнадцати дней… Может быть их двадцать, если повезет. Но это никак не отменяет того, что такое спокойствие и светлость редко царят у него в мыслях, в которых, обыкновенно, творятся беспорядки и бунты против всех и вся. Такое затишье было целебно.       Почему именно она? Так странно. Его окружало множество людей, но именно Люмин смогла заинтересовать его так сильно, что прямо сейчас он уже с десяток минут наблюдает за её сном. Может из-за её силы? Она равна ему, без сомнения. Нет, она сильнее его и стремится к большей силе. Но тогда почему ему не удалось поладить с другими Предвестниками, среди которых есть люди, куда сильнее Тартальи. Да даже Царица, почему к ней он чувствует лишь уважение, да верность, оказавшуюся не такой уж и крепкой? От того ли, что Царица так далека, а Люмин вот, сопит рядом? Однако так было не всегда, ещё какие-то две недели назад Люмин была дальше, чем кто-либо. Вдруг, здесь вообще нет ничего заумного и психологического, нет никаких заковырок и прочего? Только её странный холодный свет, играющий далеко в глубине янтарных глаз. Все может быть.       Одно единственное, что Тарталья полностью понимал и принимал, так это следующее — Люмин действительно интересовала его и увлекала за собой, он хотел даже стать её другом, если она позволит. Хотелось знать и понимать её. Всё то же, что и неделю назад, но с одним маленьким нюансом…       Владлена заходит в дом и чем-то дребезжит. Тарталья почти вскакивает с места, будто его застали за чем-то непристойным. Хозяйка всё видела, а потому лишь загадочно улыбается смотря на то, как уши Тартальи покраснели и близились к цвету варенного рака. Она прикладывает палец к губам, имея в виду то, что ему следует вести себя потише. Ведерко в её руках исчезает где-то за печкой. Пока Владлена занята, Тарталья умудряется исчезнуть из поля видения.       Люмин открывает глаза, совсем ясные и бодрые. Как он не заметил, что она подглядывала за ним? Дрожащие ресницы даже не выдали, удивительно. А ещё в ней что-то радовалось. Тарталья всё это время смотрел на неё с таким искренним интересом, в нем даже нельзя было заметить нотки холода или высокомерия. Просто интерес, с которым люди смотрят на тех, кто их занимает. Она и ранее замечала этот взгляд, когда они разговаривали и смотрели друг другу в глаза, но только сейчас Люмин убедилась, что этот интерес неподдельный.       Ну что же, им в любом случае по пути.       — Я так думаю, что мы ещё вернемся.       После десятиминутного рукопожатия между Тартальей и Дмитрием прошло около пяти минут. Да, такого страстного прощания Люмин давно не видела, удивительно, но за такой короткий промежуток времени между хозяевами и Тартальей установились весьма крепкие и доверительные отношения. Не будь здесь его, вряд ли бы ей положили на дорожку пару булок и сушенной рыбы, на случай адского голода. Постоялый двор виднелся за их спинам и что-то внутри каждого из них кололо, когда они его покидали.       — Да, но я бы ещё тут остался. На немножко. — идут налегке, а Тарталья чуть пружинит походкой. — И почему Владлена так хитро на тебя смотрела? Будто между вами какой-то секрет. — он подозревал, что ещё до его прихода на двор, между хозяйкой и Люмин выстроился какой-то особый вид отношений, когда оба человека делят какой-то непонятный и весьма абстрактный секрет, но на этом их взаимодействия кончаются. Только Тарталья не догадывался, что этот «секрет» появился полчаса назад и был связан непосредственно с ним самим.       — О, она просто поделилась со мной рецептом вкусного пирога. — Люмин была маленькой, но весьма хорошей вруньей.       — Неужели? — а Тарталья, время от времени, различал эту ложь, но только время от времени, когда в глазах его собеседницы играются маленькие бесята, контролировать которых она неспособна.       — И мне твое любопытство три дня и три ночи терпеть? — она насмешливо улыбнулась. За последние три дня её улыбка перестала быть шоком и сенсацией для Тартальи, но всё равно он каждый раз улыбался в ответ, хотя бы уголком рта.       — Только три дня.       Они вошли в очередной лес, но, благо, этот лес находился на диаметрально противоположной стороне от того леса. К вечеру они должны были выйти из него и где-то на равнинах заночевать. На самом деле, хоть это путешествие и было желанным для них обоих, их, все же, оно немало напрягало. Тарталья желал показаться как можно более с лучшей стороны, а Люмин всё ещё продолжали грызть сомнения насчет её спутника или, скорее, их отголоски. Но, конечно, плюсы совместного путешествия виделись уже сейчас. Например, хоть на бедре Люмин и болтался меч, а не всегда чувствовалась полная безопасность. Два глаза не всегда могут приметить затаившегося в кустах хиличурла, уже готового ударить по голове своей дубиной, а вот когда глаз четыре, внезапное нападение отчаянного хиличурского смельчака сводится к нулю. Люмин уже шла этой дорогой не так давно. Думается, если бы не преследование одного назойливого Предвестника, ей никогда бы не пришлось бродить здесь в поисках места, где можно было безопасно отдохнуть и набраться сил, не боясь, что тебя выследит всё тот же рыжий Предвестник.       — Кстати, как тебя вообще занесло в эти края?       Люмин удивленно уставилась на дорогу, она уже и позабыла, как тут оказалась и для чего.       — Не помню. Но как-то занесло и не просто так.       На её лицо опустилась тень задумчивости. Что же такое она тут делала… Но, видимо, раз забыла, то не так уж и важно это было.       — Вряд ли что-то особо важное. — добавляет она, но не перестает думать над пробелом в памяти, так внезапно образовавшемся в хронологии событий. — Если вспомню, то скажу.       Мысли лезут одна на другую. Загадка её появления в этих лесах никак не хочет решаться, как бы этого не хотелось Люмин. Доходит до того, что спустя только часа их пешей «прогулки» до Гавани Ли Юэ, у неё жутко разболелась голова, не способная восстановить события, произошедшие так недавно.       Пришлось силой отодвигать загадки на задний план и идти некоторое время в прострации, не обращая внимания на давящую боль в области затылка. Тарталья тоже шел весьма отрешенно, хоть и следил за дорогой весьма внимательно. Вот ещё один плюс, можно находиться в прострации сколько угодно и не опасаться за свою сохранности. Главное, правда, чтобы спутник не впал в схожий транс. Но пока что всё было под контролем, наверное.       Через какое-то время, точно сказать нельзя, но Тарталья печально выдал, что тоже что-то забыл и не может теперь вспомнить:       — Если бы ты не сказала, то я не вспомнил бы, что забыл что-то, что нужно вспомнить.       — У нас один вариант. Нужно вспомнить. — на секунду вырвалась Люмин из своей прострации и заметила, что голова наконец-то сжалилась над ней и перестала болеть.       — Вдруг мне не хочется вспоминать? — его действительно неприятно знобило, когда он пытался отрыть в своих воспоминаниях что-то ускользнувшее от него. Какие-то непонятные и несвязанные фрагменты представали перед ним, но они уж точно не могли являть собой ясную и целостную картину. Зачем он одернул шторы ночью?       — А если это было что-то важное?       Тарталья протяжно вздохнул. Было весьма лень что-либо вспоминать, а затем ещё и думать об этом всю оставшуюся дорогу до Ли Юэ. Нет, так дело не пойдет. Но поздно, в голове уже всплыл фрагмент потерянных воспоминаний.       — Почему ты ночью стучалась в дверь, а не в окно? — да, теперь в памяти отчетливо появилось то мгновение прошедшей ночи, когда Тарталья сам себе задал схожий вопрос.       — Я когда-то стучалась в окно? Ты так говоришь, будто я всегда так делаю. Делала. Неважно. — она, оторвавшись от изучения какой-то птички на дереве, повернулась к нему и теперь ждала ответа на свой вопрос.       — Последние ночи три, точно да… — сказанное стало откровением для Тартальи, теперь ему вспоминались и все остальные разы, когда его будили ночью стуком в окно. — Да и днем, разве ты не звала меня, стуча в окно?       Люмин изогнула бровь и проговорила с весьма язвительной интонацией:       — Неужели я так сильно похожа на человека, который будет кого-то будить ночью, причем стуком в окно?       — Нет, но я точно помню.       — Приснилось. Такое бывает. — язвительность в её голосе появлялась также резко, как и пропадала. — Кошмары, да и обычные сны, иногда путаются с реальностью так сильно, что и не отличишь одно от другого. — сон, в котором она ночью зачем-то стучится в окно Тарталье, казался кошмаром, хотя скорее смешным, чем страшным. Почему-то Люмин уверена, что являлась ему во снах с горящим от гнева взглядом и в своем платье, обагренном кровью.       — Ладно, допустим. — но ведь точно кто-то стучался в окно, да ещё и странный стук, слабый, словно не кулаком стучались. — Ты же не выдумала себе занимательный сюжет, где приходишь ко мне ночью и пугаешь лишь одним видом? — напрягало его загадочное выражение лица, такое мечтательное и задумавшееся.       — Не в коем случае. — она как раз в своих фантазиях дошла до момента, когда припадает лицом к стеклу и пугает Предвестника до визга. — Я придумала кое-что получше. — самодовольно хмыкает Люмин, словно за её фантазии ей должны выдать денежную премию в размере одного миллиона моры.       Тарталье ещё не приходилось слушать истории, порожденные, как оказалось, весьма бурной фантазией Люмин. Дослушав до момента, когда он вскакивает с постели и кричит, Тарталья уже не мог сдержать короткого смешка, на который Люмин сразу же ответила сощуренным взглядом.       — Нет, такого я бы точно не забыл.       — А может все-таки так было? — не унимается Люмин, вот только он внезапно отводит потяжелевший взгляд и уходит в себя, словно уцепившись за ниточку сновидений. — Даже не вспоминай, это лишь кошмары. — предостерегает она на всякий случай и решает пока что последить за дорогой за двоих.       Какие кошмары могут сниться Предвестникам? Даже интересно. Если ему и сегодня снился кошмар, то явно он был весьма реалистичным и страшным… Люмин помнила скомканную кучу на полу, а также капельки пота, блестевшие на его спине. Наверное, эту часть Тартальи пока что трогать не стоило. А ещё лучше было бы забыть об этом. Её внезапно поразила эта пропасть, лежащая между ними. Враги врагами, но это даже хуже. Люмин, правда, быстро пришла в себя, осознав, что сама создала эту пропасть. И в этом не было ничего страшного, она ведь никому не позволяет заглянуть внутрь себя, может быть, лишь совсем малость, чуточку. А вот Тарталья был одним из немногих, кто прочувствовал на себе почти все грани её нелегкого характера и даже почти прикоснулся к сокровенному, хоть она тогда и проговорилась совершенно случайно. Интересно, видит ли он эту пропасть и что думает о ней? Скорее всего, тоже собирается сделать её более широкой. Не из тех он людей, кто позволяет дотронуться до оголенной части своей души. Есть такие люди, которые, хоть и отнекиваются, сопротивляются или просто долго открываются, но они все равно позволяют взглянуть хоть одним глазком на то, что творится у них на сердце на самом деле. А вот Тарталья… У Люмин возникло ощущение, что он скорее вырвет человеку глаза, нежели позволит заглянуть в себя. Но ей же не вырвал? А может она и не заметила, как лишилась зрения и сейчас блуждает лишь в проекции своего мозга. Что-то ей подсказывало, что раз его искренность не так уж и сильно запрятана, а значит есть кое-что поинтересней, но и добраться до этого «поинтересней» невозможно или даже небезопасно.       Да, тяжеловато искать подход к людям, когда в душе у них что-то большее, чем любовь к еде. Даже грустно на него смотреть, такого чуть потерянного и рассеянного. Люмин чувствует себя гарпией, готовой накинуться на любое проявление его души. Царило иногда в ней желание изучить любую человеческую душу, попавшую к ней. Обычно, людям становилось легче, когда их внутренности перебирали и раскладывали так, как это должно было быть. Когда-то Люмин была мастером в этом, а сейчас хоть самой ложись под нож такого душевного хирурга, ведь её ящички души сломались и их содержимое оказалось в таком страшном беспорядке, что ей иногда страшно становилось от самой себя.       — Я вспомнила. — переплетения памяти не переставали удивлять Люмин. Думала и вспоминала одно, а вспомнилось совершенно другое. — У меня было поручение из Гильдии. Доставить одному пожилому господину письмецо. Раз я его выполнила, то могу и плату получить. — а за плату можно было позволить себе много вкусной еды, а также какую-нибудь обновочку. Кажется только, что какую-то маленькую деталь она упустила…       — И часто ты так подрабатываешь? — пришлось отвлечься от мрачных дум и обратить внимание на путешественницу, немного опередившую его.       — Это мой основной источник заработка… — печально вздохнула Люмин и стала шагать отчего-то даже быстрее. — Думаю, нам нужно ускориться, если хотим добраться до подножий.       — Странно слышать, что у такого именитого человека как ты, нет постоянного и пассивного заработка. — он поравнялся с ней и даже чуть обогнал.       — На подвигах разве много заработаешь? — она горько хмыкнула. — Конечно, я стала той ещё знаменитостью, денег, правда, с этого поимела не так уж и много. Кое-какие привилегии у меня имеются, но от них мой кошелек не тяжелеет.       — Не знал, что героям живется так тяжело.       «Герой». Звучит так пафосно и нелепо, особенно по отношению к Люмин, вынужденной геройствовать. Наверное со стороны все выглядит так, будто она сама выбрала этот путь народной любимицы и спасительницы. Сама не знает почему, но ей так хочется разрушить этот миф хотя бы для одного человека. Ей до сих пор непонятно то, как стоит поступать с пропастью между ними, Люмин не хотела сближаться с кем-то сильно, но иногда хотелось, чтобы хоть одна душа на этих землях знала о правде.       — Как думаешь, что я выберу, — Люмин следила за тропинкой, становившейся каменистой и не обращала внимания на пристальный взгляд спутника. — Жизнь героя или обывателя?       Тарталья сразу понял, что ответ «жизнь героя» неправильный, хоть и неясно почему. Так значит, она предпочла бы обычную и размеренную жизнь? Такого откровения от неё он не мог ожидать. Но внезапно обрела новый смысл её отрешенность от мира, вечная усталость и скука в глазах, почти незаметная за холодной полумаской. Неужели она хотела бы другой жизни? Жизни, лишенной приключений и страстей, мирно бегущей в ходе вечности? Если подумать, её имя стало известным около полутора года назад, когда Люмин одержала победу над Ужасом Бури, а затем попала в Ли Юэ, где спасла город уже от Тартальи и забытого Архонта Вихрей. И ведь эти подвиги были лишь одними из самых известных, так сколько же она уже путешествует, сколько за её спиной времени, потраченного на дорогу и людей, которым вечно необходимо спасение и помощь? На вид она была весьма молода и известность получила не так давно, однако нельзя забывать — внешность бывает весьма-весьма обманчива.       Если не геройская жизнь, то обывательская. Представить Люмин, мирно сидящую на одном месте, весьма тяжело. Возможно, на вечное движение её также вынудила жизнь героя, но несколько дней назад он заметил, как она откровенно скучала, бродя по полю вместе с Марсом, всё ещё нередко следовавшим за ней. Ему часто казалось, что её взгляд постоянно устремлен в даль, раскинувшуюся у неё в голове. Жизнь обывателя явно была не совместима с этой частью Люмин, привыкшей к путешествиям и радующейся им. Тарталья почти не знает её, но лукавый беглый взгляд, который она бросила после заданного вопроса, подсказывал иной вариант ответа.       — Ни то, ни другое.       — О, значит так. — тень довольства пробежалась по её лицу. — Тогда какая жизнь была бы по мне?       — Такая, где тебя никто не загонял бы в рамки.       Люмин чуть ли не споткнулась об огромный корень дерева, услышав его вариант ответа. Она заметила, что Тарталья уже хотел протянуть руку, чтобы предотвратить её падение, которого не случилось. Удивленно оглядывается на него и чуть приостанавливается. Брови у неё забавно изогнулись, а сама Люмин стала часто моргать, явно продолжая находиться в немалом удивлении. Тут же накрыла волна стыда, будто её раздели и выволокли на публику. Ещё давно сказала себе похожие слова, размышляя о своей судьбе и жизни. А тут, совершенно негаданно и нежданно, она слышит их же, но из уст другого человека, которого она не собиралась подпускать близко к себе. И теперь, и что же теперь?! Если бы она не удивилась, то можно было отнекаться… А сейчас даже самому глупому человеку на земле стало бы понятно, что это чистейшая правда, да ещё какая! Именитая путешественница, положившая жизнь на борьбу со злом, не хочет загонять себя в какие-то рамки! Стыд и срам. И, вполне вероятно, её секундные размышления могли бы дойти ещё до более дальней и загадочной стороны души, только вот впереди зажурчал небольшой ручеек, манящий свежестью и прохладой. Хотя в лесу, сквозь который они шли уже битый третий час, было далеко не жарко, Тарталья сразу же кинулся к нему, при этом умудрившись потянуть Люмин, все ещё находящуюся в шоке, за руку. Она хотела было возмутиться, но это мимолетное касание было таким легким и невинным, что в ней не нашлось сил даже для злого взгляда.       Тарталья казался более активным, чем обычно. Находясь от него в метре, Люмин иногда ощущала, как брызги воды долетали до неё, когда Тарталья в очередной раз набирал воды в ладони, а затем выплескивал себе на лицо, вроде как умываясь. Холодная вода смыла стыд, но не успокоила сердце, которое всё ещё билось быстрее и сильнее обычного. Пока сидела на корточках и терла виски, один раз оглянулась на Тарталью, в это время смотревшего на неё сквозь растопыренные пальцы, прижатые к лицу. Его глаза, обычно темно-синие, сейчас отдавали морской синевой и напоминали аквамарины, поблескивающие на солнце. Люмин сконфузилась и провела мокрыми пальцами по вискам, призывая себя к спокойствию. Не особо помогло.       Вскоре они молча двинулись в путь. Люмин односложно отвечала на редкие вопросы Тартальи, переживая, что скажет что-нибудь лишнее или он догадается о чем-то таком, что она предпочла бы оставить навечно внутри себя. Некоторое время пыталась развеселить себя шутками про Царицу, узнавшую о том, что Люмин предпочла бы вырваться из рамок своей жизни, в которые она сама себя загнала или, вернее, заточила. Конечно, из пяти подобных шуток, ни одна не была озвучена. Выходили весьма забавные каламбуры, отчасти успокоившие её. И всё же теперь у неё зарождалось новое опасение, думать о котором она почти не осмеливалась.       Достаточно усталые, они добрели к окрестностям «Ваншу» лишь к поздней ночи, когда чуть-чуть перевалило за двенадцать. До именитого постоялого двора оставалось где-то с двадцатку километров, он уже виднелся на горизонте весьма четкой маленькой точкой. Лес давно кончился и теперь впереди них были лишь желтеющие равнины.       Ноги Люмин не стали подводить и лишь немного ныли после многочасовой ходьбы. А вот Тарталья был далеко не в восторге от того, что за все время они лишь четыре раза немного передохнули. Конечно, жаловаться на болевшие ступни не стал, но зато стал в трижды раз внимательней оглядываться в поисках места, где можно было бы дождаться утра. Бродить усталому и сонному не хотелось. Благо, для Люмин не было принципиальным доходить до самого «Ваншу».       Последние полчаса они шли вдоль каменистого подножия, но не поднимались. Люмин стала идти медленней, пытаясь выбрать подходящее местечко, чтобы отоспаться и завтра ринуться в путь с новыми силами. К слову, выбор был небольшой, да и не очень хороший. Никаких полянок не виднелось и оставалось лишь заночевать среди деревьев. Тогда она свернула с дороги к небольшой чаще и уже там кое-как в темноте нашла огромное поваленное дерево, которое могло их приютить на одну ночь. За ним даже нашлось весьма много пространства и кострище. Люмин потянула руки и, оглядев Тарталью, привалившегося к дереву, ушла во тьму — валежник сам себя не поднимет и не принесет.       Оставшись сам с собой наедине, Тарталья опустился на землю и облегченно вздохнул. Ноги гудели от усталости. В этот момент он был жутко недоволен собой, совсем отвык от таких долгих переходов, да и с самого начала в нем поселилась уверенность, что Люмин будет делать остановки подольше, хотя бы на полчаса, а не на десять минут, как это оказалось на самом деле. Зато он наконец-то выяснил причину, почему ему не всегда удавалось нагнать Люмин, которую иногда встречал в разных уголках Ли Юэ. Ходила она быстро, а ноги свои не щадила, да даже сейчас не выглядела уставшей. А ведь ещё утром он говорил, что ему придется нести её до Ли Юэ, если она не выспится… В итоге, всё случилось с точностью наоборот.       Ещё и произошедшее днем. Когда он увидел удивление на её лице, то несказанно обрадовался. Попал в яблочко своим ответом, дотянулся до той Люмин, которая раньше открывалась лишь по своей воле и лишь немного, что общую картину было и не сложить. Каких-то клочков фраз, отрывков от её чувств ему не хватало. Он хотел сам коснуться её души. Сегодня это случилось. Его захлестнул азарт, вспыхнул небывалый интерес, в груди заиграло сердце, бившееся при виде удивления Люмин с такой силой, что приходилось насильно заставлять не дышать себя так часто, как ему тогда хотелось. Он знал, чувствовал, что ей тоже нравится это. Удовольствие излучало все её лицо, стоило краскам смущения захватить его уши. Тарталья позволял это. Пусть смотрит, ему же самому хотелось, чтобы она увидела в нем не только Предвестника. Более того, Тарталья сам чаще стал замечать в себе самого себя, выдернутого из сферы деятельности Фатуи на некоторое время. Хотя он все ещё многое в себе не понимал, не мог сказать точно, что будет испытывать в той или иной ситуации, но, можно сказать, с помощью Люмин, Тарталья мог заглянуть в себя.       Опять мысленно представляет её удивленное выражение лица, широко открытые глаза и отражающийся в них мир. Сердце вновь бешено стучит в груди, Тарталья поворачивает голову туда, где слышится далекий хруст веток. Скоро здесь загорится костер и ему откроется новый вид. В её янтарных глазах будут разливаться искры, лопающиеся и горящие. Приходит к мысли, что ему вряд ли надоест когда-нибудь рассматривать спрятанный в глазах Люмин темный и прекрасный, с янтарным отливом, мир. Глубоко вздыхает, охваченный видениями. Почти готов провалиться в забытье, связанное, несомненно, лишь с ней одной.       Только укол тоски пробудил его от чудесных видений, с каждой секундой становившихся все всё чудесатее и чудесатее. За её удивлением пришел стыд и испуг, которого она могла и не заметить. Люмин больше не встречалась с ним взглядом после того, как он с таким интересом наблюдал за ней сквозь пальцы. Тогда она отвернулась. Ему все казалось, что такое простое движение несло в себе куда более глубокую подоплеку. Приоткрывшая, хоть и случайно, свою душу, тут же спрятала её так далеко, что на лице её осталась лишь печаль. Словно он мог осквернить её лишь одним своим касанием.       Ведь она сама назвала его кровь проклятой. Неужели её мнение совсем не изменилось?       Нет, быть такого не может.       Люмин уже вернулась. Кинула кучу хвороста и стала сооружать костер, а затем достала откуда-то небольшой флакончик с жидкостью и разбрызгала её по сухим веткам, видно, какая-то специальная штука для розжига костров. Стук кремня о камень. Искра отражается в её опущенных глазах, а затем вспыхивает пламенем.       — Я прогуляюсь по окрестностям, проверю это местечко на наличие всякого. — она всё ещё старается не смотреть на него, хоть сквозь языки огня его глаза-океаны как никогда выделяются.       Он не возражал, да и имел ли право? Люмин развела костер, натаскала для него валежника, а тут ещё на разведку отправляется, пока у него нет сил даже на то, чтобы поближе пересесть к костру. Она скоро скрылась в темной чаще, треск костра заглушал звук её шагов.       Плечи его окончательно опустились. Как оказалось, когда путешествуешь с грузом на душе, то этот груз крайне пагубно влияет на твоё общее физическое состояние. Последние шесть часов Тарталья только и делал, что смотрел ей в спину, надеясь, что она обернется или хотя бы кинет недовольный взгляд. Удивительно, к чему это привело.       Стало тревожно. Он ухмыльнулся тому, что стал таким сопляком. Давят на него, видите ли, эмоции и переживания. Размытые воспоминания предыдущих ночей вспылили перед ним, заслонив всё остальное. Чего ему такого привиделось, что аж вещи на пол побросал, да и судя по всему, вел он себя весьма буйно, что аж Люмин проснулась. Вот уж незадача. Наверное, это на него повлияло их «маленькое» и опасное приключение. Интересно, насколько его развившаяся мягкотелость удивит и позабавит Царицу? Её ледяной взор предстал перед ним, но почему-то не вселил уверенности. Ведь он всегда старался оправдать её ожидания. Что с ним стало сейчас? Исчез, потерял связи с Фатуи на две недели. Это не критично, но всё же. А впрочем, хуже не станет. Он итак растерял весь свой авторитет и знатно подпортил себе репутацию, а сейчас и вовсе путешествует с виновницей его «падения». И это даже не расстраивает.       Если бы тогда он ответил по-простому, так, как хотела этого Люмин, она сейчас бы съязвила по поводу его немощного состояния? Столько крылатых выражений утеряно.       Пламя плясало перед ним. Здесь, возле этого дерева, прохладно и пахнет грибами. Пошарив рукой по траве, нащупал небольшие грибочки, вроде опят или маслят, в темноте и не отличишь.       Хотелось поспать, но, как назло, напала бессонница. Закрыл глаза, пытаясь различить за треском костра шаги Люмин. Их не было. Кажется, только минут семь прошло. Она скоро вернется и ляжет спать рядом с костром.       И не провалиться в усталое забытье. Её образ навязчиво преследует его, даже если закрыть глаза. Из головы не выходит её легкая и чуть игривая улыбка, когда он подарил ей тот полевой цветок. В лучах того заката они скрепили свою дружбу. Неужели её оказалось так легко разрушить? И три дня не прошло.       Так странно быть подвластным своим чувствам. Грустить, радоваться, гореть интересом. Не то чтобы он не делал этого раньше, но в этот момент они казались в новинку. Всё, что так или иначе было связано с Люмин, казалось необыкновенным и абсолютно новым и вызывало привыкание. Хотелось чаще видеть её улыбку, хитрый взгляд и смотреть на то, как вечерами она бродит с Марсом между коз. Как много ему хотелось, но на сколь малое он был способен. В груди неприятно укололо. За спиной послышались шаги.       — Для кого, по твоему, я делала этот костер? Люмин вышла из-за дерева, возле которого полусидел-полулежал Тарталья. Он сразу же открыл глаза и оглянулся на неё. Она смотрела прямо на него, как это всегда и было.       — Знаешь, я потратила на тебя замечательную жидкость для розжига костров, а ты тут в грибах привалился и даже пошевелиться не соизволил. — заглядывая в его удивленные глаза, она хмыкает и шутя предлагает. — Мне тебя перенести?       Ещё не успев ничего понять, суетливо встает и бредет поближе к костру, а затем сваливается, не особо беспокоясь о сохранности копчика.       — Хочу обрадовать, вокруг ни души. Можем спать спокойно. — Люмин чувствовала себя отомстившей. Она совсем не догадывалась, что за время её отсутствия Тарталья успел вдоль и поперек изучить свои ощущения, чувства и эмоции. Может, если бы ей довелось прийти чуть позже, то вместо Тартальи перед ней вполне мог сидеть мудрец, познавший жизнь и её смысл.       Пока Люмин устраивала себе место для спанья, собрав кучу листьев вместо подушки, Тарталья не переставая смотрел на неё. А он уже решил, что всё кончено. Наконец-то Люмин перестала шуршать и улеглась на траву, подогнув ноги к груди. Костер не прекращал трещать. Тарталья попытался выбрать позу для сна, но все они казались слишком нелепыми, а потому он продолжил сидеть с согнутыми коленями. Ему не привыкать спать сидя.       Положив голову на руки, сложенные на коленях, он несколько секунд ещё пронаблюдал за Люмин, ещё явно не спящую, но почему-то веселую, о чем говорили приподнятые уголки губ. Дома, в Снежной, перед сном все желали друг другу спокойной ночи. Наверное, так делают многие люди, а значит можно и ему.       — Спокойной ночи.       Люмин открыла глаза и не совсем поняла, почему он сидит вместо того, чтобы лечь и лежать.       — Спокойной ночи. — оглянув его скрюченную позу, она приподняла бровь и высказалась. — Обычно люди спят лежа.       — Мне удобнее так. — удобства в этом не было никакого, но лучше спать так, чем на земле в непонятной позе. Нет, он не боялся спать на земле, все же он тоже бывалый путешественник, да и нередко попадал в худшие условия для сна, дело в том, что ему до крайности не хотелось, чтобы с утра Люмин наткнулась на его тело, почему-то перевернутое на живот и распростертое на земле.       — Перестань дурачиться. Ложись как хочешь. — её способы успокоения всегда действовали отрезвляюще и он, несколько секунд подумав, все же принял неестественную лежачую позу и закрыл глаза. — А теперь спокойной ночи.       Тарталья тоже повторно пожелал спокойной ночи и в итоге перевернулся на бок. Почему-то с закрытыми глазами неловкость чувствуется куда меньше.       Люмин одним глазком подсмотрела за тем, как в итоге улегся Тарталья, и увидела его весьма умиротворенное лицо на той стороне костра. Засыпая, она думала о том, что им придется поднажать, если они хотят успеть до праздника Бога Очага. Значит завтра никаких поблажек, сегодня и так было четыре остановки, непозволительная роскошь для людей, пытающихся куда-либо успеть.       Камни, окружавшие кострище, всё ещё были теплыми, когда Люмин проснулась. Она спала весьма хорошо и лишь единожды открыла ночью глаза, услышав шорох где-то в кустах. Возможно какое-то животное или ночная птица, охотившаяся на мышей, но в любом случае Люмин это никак не помешало и через минуту она опять спала, положив руки ближе к затухающему костру.       Тартальи нигде не было видно. Вчера он выглядел таким потерянным, что Люмин даже стало чуточку его жалко, но только чуточку — ни на каплю больше. Она, между прочим, находилась в таком состоянии куда больше и, скорее всего, до сих пор бы не вышла из него, если бы не решила тогда прогуляться вокруг стоянки, сделав одновременно несколько дел: проверила ближайшие окрестности на наличие каких-либо врагов, подышала свежим воздухом, а также окончательно успокоилась касательно того, что ей высказал Тарталья. Если один человек узнает что-то о ней, это совершенно ещё ничего не значит, а после она и вовсе пришла к следующему выводу — пусть об этом узнает хоть сама Царица, никто и никогда не сможет это подтвердить, да и информация эта не имеет никакой ценности. И в общем, Люмин уже не в том возрасте, чтобы переживать из-за таких пустяков.       С утра в голове царили мысли о еде. Больше ничего. В последний раз они ели около десяти часов назад. Из съестного осталась одна сушенная рыба, есть которую не особо хотелось. Зато где-то здесь росли грибы, которые можно было бы поджарить. Люмин очень часто довольствовалась в путешествии лишь одними дарами природы, так как брать с собой кучу еды не очень удобно, особенно если она скоропортящаяся.       Совсем рядом был постоялый дом «Ваншу», но, как полагала Люмин, стоит ей там появиться, так она не выйдет оттуда ближайшие три часа. Ей слишком нравилось сидеть на верхнем этаже и наблюдать за равнинами и Тростниковыми островами. Лучше уж съесть какие-нибудь грибы, нежели потерять драгоценное время.       Перевернувшись на спину, она попыталась заглянуть за кроны деревьев. Лоскутки голубого неба с бегущими по ним облаками едва видны. Немного послушав птичьи переклички, Люмин нехотя приподнимается и смотрит на примятую траву, где спал Тарталья. Достает маленький ножичек, припрятанный в каблуке обуви. Она всегда старалась иметь под рукой что-то кроме своего меча, разные ведь ситуации бывают. Благо, этот крохотный ножик пригодился только для срезания грибов. Засечки им не сделаешь, слишком он хрупкий, хоть и весьма острый. Прекрасно подходит для разрезания чего-нибудь мягкого и податливого, а ещё им вполне можно было перерезать чье-нибудь горло, но это лишь при большом желании.       У поваленного дерева раскинулось целое грибное семейство, при виде которого Люмин облизнулась и уже предвкусила короткую трапезу. Пока её спутник не вернулся, успела найти тоненькие веточки, явно не пригодные для костра, но весьма подходящие на замену шампуров или шпажек. Всё хотела купить пару небольших шпажек, но постоянно забывала. Опять развела костер и соорудила из камней небольшие столбики, ставших опорой для импровизированных веточных шпажек. Главное, чтобы та порода дерева, служащая топливом костра разгоралась при меньшей температуре чем та, на которой держатся нанизанные грибы.       Первая партия грибов была готова. В тот же момент откуда-то со стороны вышел Тарталья, кажется, чем-то довольный. Сначала он учуял запах жаренного, а потом увидел сидящую у костра Люмин с веточками. Ему как-то не нравилось то, что все дела внезапно оказались возложены на одни плечи. Однако Люмин это не волновало, она лишь протянула ему одну «шпажку».       — Не совсем полноценный завтрак, но сойдет. — она следила за Тартальей, отчего-то лениво жевавшего её кулинарное творение. — Давай шустрее.       — Я тут приглядел речушку, тут она совсем узкая, но дальше идет в ширь. Она как раз идет вдоль нашей дороги, можем остановится позже на берегу и словить пару рыбин.       — Остановка на рыбалку не минутное дело. Будем смотреть по времени, может остановимся, а может — нет.       Осталась одна шпажка грибов, которую Люмин не собиралась доедать. Тарталья, осознав что его ждет, скривился и всё же безоговорочно стал доедать последнюю порцию, пока Люмин тушила остатки костра.       — Надеюсь, ты хорошо отдохнул этой ночью. — бодро заявила Люмин, поправляя платье и собираясь выходить к дороге.       — Вполне. — и правда, сегодня ночью его не докучали странные сны или кошмары, продолжавшиеся последние несколько дней. Он всё также не помнил их содержания, лишь какие-то отрывки, но вот факт их существования не забылся. На природе в общем приятно и хорошо спать, особенно когда вытянешь ноги поближе к костру.       — Тогда пошли.       И они пошли. Люмин шла быстро, быстрее, чем вчера. Тарталья с легкостью поспевал за ней, но смутно начинал догадываться о том, что подобного темпа они будут придерживаться весь оставшийся день. Ноги уже начинали неприятно гудеть, а ведь это только от нахлынувших воспоминаний. Он воин, а не путешественник в конце концов! Придется терпеть, уж слишком не хотелось проявлять даже толику слабости.       Люмин остановилась и обернулась к нему. Тарталья чуть ли не столкнулся с ней «лбом», но для этого она была слишком низковата.       — У тебя же нога… — Люмин оглянула его бедро, будто под одеждой можно что-то заметить. — Болит?       Это его спасительный шанс. Тарталья схватился за ногу, скрючился и показательно ойкнул. Не важно было, что схватился он за здоровую ногу, а боль почти никогда не показывал.       — Очень.       Смесь эмоций, выраженная Люмин, была вроде и удивлением, и снисходительностью, и раздражением. Она отвернулась и пошла ещё быстрее.       — Подожди, она правда болит! — крикнул ей вдогонку Тарталья, но было уже поздно. Её накидка маячила уже где-то в метрах пятнадцати от него. Пришлось догонять.       Хоть Люмин явно ему не поверила, но после нескольких минут невероятно быстрой ходьбы, смилостивилась и значительно сбавила скорость. Не то что её волновала «болящая» нога Тартальи… Если она была бы ранена и её заставили бы куда-либо быстро идти, то она явно находилась бы не в восторге. Просто понимание, не забота.       Тарталья, этим временем, наконец-то понял причину усталости и боли в ногах. Виновато было действительно бедро, постоянно нывшее и передавшее боль остальной части ноги. Отчасти, конечно, повлияло и долгое отсутствие в его жизни быстрых и длинных переходов, но старое ранение тоже вносило свою лепту. Чуть позже, когда нога перестала быть объектом его внимания, Тарталья порадовался и даже смутился от такого маленького проявления заботы. Даже если он и врал, но она всё равно решила облегчить его участь. Ну что за восхитительное великодушие.       Вообще, со стороны Люмин в последнее время было много дружеской заботы, проявлявшейся в, казалось, незначительных вещах. Она ведь могла и не оставлять ему по утрам пару булочек, разводить костры, готовить грибы. Надо сказать, давненько он не ощущал чьей-то заботливой руки, пусть и едва касавшейся его. Над ним, словно колпак, всегда висела рука покровительства Царицы. Её холодная забота отличалась от такой же заботы Люмин. Оно и ясно. Архонт и путешественница, пусть и крайне необычная.       Они прошли постоялый двор «Ваншу». Люмин одарила красивое сооружение любовным и долгим взглядом, но, имея немалую силу воли, выдержала испытание и пошла дальше, даже не вспоминая о том, какие там вкусные шарики с креветками. Вдали виднелся ещё один лесок, красивыми рыжими и желтыми красками раскинувшийся на горизонте.       Через полчаса в огромных кустах у дороги что-то тихо зашелестело, а Тарталья уже успел натянуть лук, созданный за мгновение. Надо было брать с собой Полярную звезду, меньше сил тратил бы. Люмин лишь положила ладонь на эфес меча. Стоило хиличурлу лишь показать свою маску из кустов, как она сразу раскололась — это Тарталья не стал утруждать себя ожиданием. Существо упало с слабым шумом. Люмин печально посмотрела на него, но ничего не сказала, да и смысл, может он кому-то жизнь спас, например какому-нибудь незадачливому путнику.       Это засада. На дорогу вывалилась дюжина орущих монстров, которым, удивительным образом, удавалось сохранять тишину всё это время. Люмин лишь на сантиметр вытащила свой меч, когда Тарталья вышел вперед, многозначительно формируя из лука водяные клинки.       — Я разберусь.       Люмин убрала руки от меча и сложила их на груди, ожидая короткой, но красивой схватки. Всплески его клинков взрывались тут и там, уничтожая каждого врага. Он двигался превосходно, Люмин не будет врать сама себе, но она любовалась, следя за его отточенными боевыми приемами. Красный плащ мелькал, разбавляя картину своим ярким и постоянно движущимся цветом. Схватка проходила в метрах десяти от неё, но она никак не могла поймать его взгляда. Это, пожалуй, интересовало её намного больше, чем то, с какой скоростью он срубит очередную голову. Его мастерство было выше всяких похвал. Наблюдая за его боем, Люмин прекрасно понимала, почему боевые искусства были именно искусствами. Движения его тела разрывали воздух, а уже копье протыкало очередного монстра. Странно только, что лучников нет. Тут же просвистела стрела, пущенная каким-то заспавшимся хиличурлом. Люмин только и успела наклонить голову, чтобы избежать смертельного попадания. Лицо, правда, оставалось весьма спокойным. Придется все же доставать верный меч.       Сонный хиличурл-стрелок был найден и истреблен, как и его трое соратников, уже собиравшихся подкрасться к Тарталье, только что закончившему шинковать остальных. Люмин вышла из подлеска, сразу же поймав его взгляд. Спокойный, смотрящий на неё с ожиданием.       — Продолжаем?       Люмин только кивнула и пошла, перешагивая через лежащие тела, как же хорошо, что убитых товарищей хиличурлы затем уносят к себе и уже в чащах лесов хоронят. В принципе им повезло нарваться именно на них. Хоть это была и целая толпа, но расправиться с ней не так уж и трудно, а вот если бы ими руководило пару магов Бездны, то проблемы уже появились бы, правда, по-прежнему незначительные. Жаль, она не успела досмотреть эту маленькую животрепещущую схватку.       Вскоре вышли из леса. Светлая громадина осталась позади. Сначала Люмин обрадовалась, а затем стало припекать солнце. Впереди равнина, до самого, казалось, горизонта. Сбоку от них виднеются горы. Они уже порядочно отошли от них. Надеяться на тень не приходилось, на небе ни облачка. Тарталья поспешно снял с себя пиджак и повесил себе на плечо. Люмин тяжело вздохнула, когда первая капелька пота скользнула по шее и затерялась в ложбинке грудей. Она и забыла, что в Ли Юэ может быть настолько жарко осенью.       Где же там речушка, которую приметил Тарталья ещё утром? Не оборвалась ли она ещё в лесу? Кажется, Люмин сейчас бы все отдала за прохладный берег. Как бы тепловой удар не схватить. Она любила солнце, даже такое припекающее, но только тогда, когда нужно было позагорать или поспать на нем. В данный момент, перспектива свариться на этой равнине, не казалась такой радужной. Дошло даже до того, что ей пришлось создать маленький поток ветра, чтобы хоть немного освежиться. Элементальная энергия обдувала лицо и Люмин сладко прикрыла глаза, стараясь не обращать внимания на пот, неприятно ощущавшийся на бедрах и под грудью, да и по всему остальному телу.       Несколько часов под жарой не прошли бесследно. Люмин уже тошнило от однообразных равнин, которые с балкона «Ваншу» казались такими красивыми и загадочными. Сейчас она мечтала лишь о красивой и загадочной тени, которая могла бы скрыть их от адского солнца. Даль двоилась, а растущие тут и там цветочки троились, а вместе с тем ещё и смешивались воедино. Во рту пересохло. Переоценила свои силы. Собственное тело кажется чужим, настолько оно горячее.       Надо было купить ту соломенную шляпу, может тогда бы у неё не темнело перед глазами, стоило наткнуться на кочку или небольшую неровность на дороге. Она же хорошо переносила жару, так что же с ней такое? Возможно из-за голода, ведь грибами особо не наешься? Стоило сделать больший запас воды и заглянуть к знакомому повару в «Ваншу».       Перед глазами мельтешат разноцветные точки и пятна. Опускается на землю, услышав гул в ушах. Немного отсидится и пойдет дальше. Обычно подлетала встревоженная Паймон и протягивала ей фляжку с водой, если случалось что-то подобное. Ещё никогда не было прям такого, чтобы почти сваливаться на землю. Такая опытная путешественница, а допустила подобное. Умереть бы от стыда, окрасившего щеки. Или это просто жар?       Фляжку ей подали в руки, но пальцы не слушались не могли её схватить. Тогда её обрызгали водой из той же фляжки. В голове что-то прояснилось и она все же смогла взять фляжку в обе руки. Жадно отпила пару больших глотков и стала таращиться в землю, почти ничего не видя из-за потемнения в глазах. Подняв взгляд, ожидала увидеть голубое небо, а увидела синие и блестящие тревогой глаза. Очертания лица Тартальи выступали неуверенно. Кое-как сфокусировавшись, замечает, что солнце больше не светит в глаза. Её от солнечных лучей прикрывает Тарталья, стоящий на колене напротив неё. Неуверенно пробормотав благодарность, пытается встать и отряхнуться. Фляжка уже куда-то исчезла из рук. В глазах мелькают огоньки. Она опять шатается и все тот же Тарталья чуть надавливает ей на плечи, заставляя опуститься обратно на землю. Сил противостоять нет, Люмин лишь грозно повела плечами и вся взъерепенилась, не до конца осознавая ситуацию.       — Надо двигаться вперед, перестань. — еле-еле ворчит она с прикрытыми глазами, мушки никуда не деваются.       — Хватит упрямиться.       Люмин опять предпринимает попытку встать, но Таратлья вновь силой удерживает её на земле. Она ворчит и ругается, не хочет принимать его помощь.       — Чего тебя так несет в эту Гавань? Этих праздников ещё столько будет.       И правда, почему Люмин так торопится? Спешить же некуда. А нет, точно. Она же хотела повидаться много с кем, а праздник подходит для этого как нельзя лучше. Начинает рыпаться с места, не желая ещё больше задерживаться на этой чертовой желто-красной равнине. Тарталья непреклонно не дает ей и шанса сдвинуться. Наконец-то она сдается и печально проговаривает:       — Давай идти потихоньку.       — Я, конечно, успею тебя подхватить в случае чего, но не кажется ли тебе, что это будет слишком медленно?       Его слова разумны, но Люмин продолжает настаивать. Тарталья, наслушавшись весьма странных аргументов про то, что она не может пропустить столько вкусной еды, ещё у неё огромный список дел, выполнение которых непосредственно связано с Ли Юэ, да и вообще, он что, забыл, какова их главная цель визита в Гавань? , повернулся к ней спиной, чуть пригнулся и сказал:       — Если так настаиваешь, то хватайся. — указывает на свою шею и плечи. — Так мы потеряем меньше времени.       — Какое унижение… — бурчит она, прижатая со всех сторон тепловым ударом, непоколебимостью Тартальи и своей же собственной настойчивостью.       Впрочем, вот уже пять минут её поддерживают его руки, сложенные замком у неё под ногами. Идут, правда, чуть медленней, но не настолько, как это могло было быть. Разум немного прояснился. Люмин четырежды прокляла свою слабость и глупость, а также отсутствие здравой мысли в тот момент, когда она отказалась от покупки соломенной шляпы. Жадина, пожалела шестьсот моры. Вот, пожалуйста, наказание. Слабая и немощная, она вынуждена наблюдать за миром через призму рыжих волос Тартальи. Она все ждет усмешек с его стороны, хочет увидеть его лицо.       Да уж, просто так взяла и свалилась посреди белого дня. И даже никакой особой причины нет, в голову не ранена, от потери крови не страдает. Просто не допила в какой-то момент воды или не доела лишнюю крошку. Такая глупая слабость перед природой, которую Люмин так трепетно и нежно любила. А ведь она действительно плоховато справляется с солнцем и морозом. Пусть с Тартальей они знакомы не так давно, тем не менее он уже два раза стал свидетелем её величайшей физической слабости, а что хуже, так это то, что он же оба этих раза спасал её.       Его забота все ещё казалась странной. Она не могла к этому привыкнуть. Он же её ничтожеством назвал, а сейчас уже второй раз нес на руках, пренебрегая собственной скоростью. Однако не доверять Люмин не могла. Если бы не Тарталья, сейчас она лежала бы здесь на дороге, возможно, до самой ночи. В таких обстоятельствах нельзя не обмануться этой заботой.       В её голове уже множество раз проскакивала мысль, что эта забота порождение не обмана, а интереса. Люмин уцепилась за неё вновь, когда Тарталья старался плавно ступать по земле, чтобы не причинить ей лишний вред и беспокойство. Интерес. Это же нормально, когда люди испытывают его друг к другу. Люмин бы тоже хотела лучше узнать врага, который смог бы её победить. В этот жаркий день она, кажется, добралась до одной из истин.       — Спасибо. — молчание прерывается её благодарностью, скорее похожей на ворчание. Она пытается придать своему голосу более дружелюбный тон. — И за воду тоже.       — Мы товарищи, не беспокойся об этом.       «Товарищи». Люмин нравится это слово также сильно, как оно нравится Тарталье. Иногда «товарищ» мог быть ближе, чем друг. Это прекрасное слово как эквивалент гарантии безопасности и понимания. Можно драться плечом к плечу и называть друг друга товарищами, а можно разделять идеи и также называться товарищами.       На его левом плече по-прежнему висит пиджак, Люмин кладет на него голову. Тарталья от неожиданности дергается и поворачивается к ней, почти уткнувшись в её лицо своим носом. Смущенно отворачивается, но пока что отрывает свой взгляд от дороги и косится на неё.       — Не устал нести? — её голос врезается в мысли и остается там навечно.       — Каким это слабаком надо быть, чтобы устать нести тебя? — она действительно была достаточно легкой. Килограмм пятьдесят с небольшим хвостиком, вряд ли в ней нашлось бы больше.       — Не знаю. — она разглядывает лохматые рыжие волосы. Замечает небольшой седой локон и печально глядит на него, смутно догадывается, что это из-за использования Глаза Порчи. Может именно этот локон напоминание о Золотой Палате? Да, тогда все пострадали. — Точно не устал?       — Отдыхай.       Люмин не способна отдыхать. Сейчас её голова слишком занята мыслительными процессами. У неё руки «чешутся» поискать в его волосах похожие локоны. Шрамов у него много, а вот седины?       — Слушай, а сколько тебе лет? — может ему не двадцать, а все сто лет, в этом мире нельзя точно предугадать чей-то возраст.       — Двадцать три. — неожиданный банальный вопрос от Люмин, неужели здесь есть какая-то подоплека?       — Такой молодой… — словно она и не догадывалась о его возрасте. Хоть это действительно «молодой», а по сравнению с ней, так тем более.       — Молодой? — он улыбнулся, глядя на её такое же молодое лицо. — Сколько же тогда тебе лет, раз я молодой?       Люмин лукаво улыбнулась, состроив лисьи хитрые глазки. Она и сама точно не помнит, но ей точно не двадцать два и не тридцать два.       — Не тяни, неужели ты старше меня?       — Всего лишь на один год. — и около двадцати миллионов дней, плюс-минус пару десятков тысяч.       — Удивительно. Я почему-то ожидал, что ты старше меня на несколько столетий. Особенно твоя улыбка красноречива.       Люмин чуть подтягивается. Её легкое, отчего-то прохладное дыхание, обжигает уши. Тарталья не сбавляет ходу, хоть сердце остановилось в ожидании чего-то. Слова, облаченные в шепот, странной волной прокатываются по телу:       — Есть вероятность, что я ошиблась на пару столетий.       Она обратно кладет голову на его плечо, сильные руки вновь поддерживают ослабшее тело. Вот бы только Тарталью тоже кто-нибудь так поддержал, потому что её дыхание осталось на мочке уха и жгло огнем. Сердце пустилось в пляс. Люмин чувствовала это, но не подавала виду, продолжая ещё более загадочно улыбаться, заглядывая в синие глаза, сжигаемые солнцем и бушующими в них чувствами. Интересно, если бы она сказала «на пару тысячелетий», он тут же упал бы замертво? За глазами-океанами наблюдать, несомненно, очень увлекательно. В них что-то плескается, меняется, уходит вглубь и всплывает на поверхность. Это точно тот Тарталья, которого она знала? Или то был Чайльд?       — Солнце на меня плохо действует. — оправдал он своё учащенное сердцебиение, которое никак не хотело угомониться.       — Правда? Как мы похожи.       Похожи. Пока его сердце выплясывает «калинку», её мирно и тихо постукивает. Безразличие, прячущее крайнее смущение, и хитрая улыбка, вызвавшая это смущение. Желание разрушать и созидать. Хотеть занять вершину мира и стать обычным человеком. Океан и янтарь.       Люмин наконец-то убрала свою голову с его плеча. Теперь она сидела, запрокинув голову и наблюдая за ходом появившихся «жидковатых» облаков.       — Я так думаю, что к вечеру мы можем добраться к одному скоплению домиков, а там и заночуем. Вот только, чтобы занять более-менее хорошую комнату надо постараться. — сейчас около одиннадцати утра или пол двенадцатого. — Или хотя бы койку…       Тарталья понял и стал идти быстрее, только вот Люмин попросила его остановится и слезла на землю, поправив платье.       — Ты говорил, тут где-то речушка, да?       — В той стороне. — он указал взглядом влево, где на горизонте виднелись горы и небольшой подлесок.       — Пора отдохнуть, да и подкрепиться.       Оглядев Люмин с ног до головы, Тарталья ещё раз спросил о её состоянии:       — Все хорошо, но нам обоим нужен отдых.       В жару путешествовать было невозможно. Особенно без соломенной шляпы за шестьсот моры. Она ещё была обвязана элегантной красной ленточкой.       Подлесок приближался к ним быстро, а вместе с тем и речной запах сырости, и также слабая прохлада. По коже пробежались мурашки, когда слабый порыв ветра принес с собой холодок. Тарталья шел впереди, проделывая небольшую тропинку, чтобы Люмин не утруждала себя выниманием меча. Вскоре показался берег небольшой речушки, по бокам которого рос редкий высокий камыш и осока. Видно, здесь когда-то уже останавливались путешественники, так как тут же виднелось древнее кострище, да и спуск к реке был сделан в виде нагроможденных камней, представляющих из себя ступени. Благо, что берег был не обрывистым, а потому в воду можно было зайти, не мучая свои ступни на непонятных камнях, которые ещё и скользкие кое-где от занесенной ветров воды. Тут также стояла одинокая ива, чьи ветви свисали до самой воды. Люмин, конечно же, пришла от неё в неописуемый восторг и сразу же отправилась к ней. Она скинула меч возле ствола и вышла обратно из-под ветвей.       Тарталья несколько секунд стоял на берегу. От него так и веяло задумчивостью. Затем он яростно махнул рукой, скинул с себя сапоги и кинул их куда-то к подлеску, туда же отправился и пиджак. Штаны он закатил до колена, пару секунд постоял, покручивая верхнюю пуговицу рубашки, взглянул на Люмин и явно о чем-то передумал. И если она не была бы главной и единственной свидетельницей дальнейших событий, то никогда бы не поверила в то, что Тарталья, почти как ребенок пришедший с бабулей на речку, пробежался к спуску босыми ногами, проскользил по склону и зачем-то глянул на «бабулю», сидящую возле ивы, будто ждал, что его сейчас загонят тоже под дерево, запретив купаться в незнакомом водоеме, но Люмин лишь удивленно следила, не говоря ни слова. Затем Тарталья с разбегу вошел в воду, заметно поежился, когда вода достала колен и внезапно куда-то провалился, явно нарвавшись на яму. Люмин сначала хотела посмеяться, но почему-то он никак не выныривал. Конечно, ей слабо верилось в то, что Предвестник Фатуи, владеющий гидро Глазом Бога мог утонуть, но всякое в жизни бывает… Нехотя выйдя из прохладной тени, Люмин подошла поближе к берегу. Вода была весьма чистой, почти как в море, только немного зеленей. Тартальи нигде не было видно и, сама того не заметив, она стала искать его взглядом по всей поверхности воды. Вот уже хотела сама спускаться и искать его где-то на дне, хотя, вполне возможно, его съел какой-нибудь гигантский речной сом, как Тарталья вынырнул возле другого берега, чуть подтянулся и вылез из воды, убирая с глаз прилипшие волосы. Они находились примерно на расстоянии двадцати метров. По видимости, он сначала попытался отыскать Люмин под ивой, но потом приметил её маленькую фигурку у края воды и помахал, то ли зовя к себе, то ли говоря «все хорошо». Люмин едва сдержалась, чтобы не погрозить кулаком, но тогда она окончательно вошла бы в образ старушки.       Её не особо интересовало плавание, а потому она предпочла посидеть в тени прекрасной ивы, чьи ветви почти скрывали её. Тут же росли кувшинки и какие-то маленькие фиолетовые цветочки, вроде вьюнка. Как оказалось, они плотно обвивали ствол дерева. В общем, вид весьма и весьма умиротворенный и Люмин сразу же расслабилась, слушая шелест продолговатых листочков ивы и всплески воды. Прикрыла на секунду глаза и внезапно в её ушах зазвенела музыка, слабая, похожая на тихую игру флейты-камыша и лиру ивы. Она сначала испугалась от того, как быстро в этот раз услышала природный оркестр, но потом стала с наслаждением слушать, ожидая Тарталью, который никак не мог наплаваться в реке. Не хотелось спешить в Ли Юэ. В окружении фиолетовых цветков и ивы было так хорошо, что Люмин не хотела и пальцем шевелить. Один раз её укусил подлый комар, но, видно, её кровь не была особо вкусной, а потому её больше не тревожили. Здешняя комариная община спокойно приняла тот факт, что в её крови как-то много витаминов и от того она невкусная. С каждой минутой, проведенной в этой сонной тени, расслабление нарастало и нарастало в Люмин, и вскоре она была готова попрощаться со своей физической оболочкой, дабы всей душой раствориться в воздухе. Всплески воды внезапно прекратились, но без них музыка утратила былую тихую энергичность и теперь стала просто спокойной.       Несколько минут Люмин ждала, когда её наконец окликнет Тарталья, но никто её не звал и она вновь решила, что его утащил куда-то огромный сом, чьё существование было доказано исключительно её интуицией. Приоткрыла глаза, пытаясь через ветви разглядеть реку, но Тарталья оказался куда ближе. Он сидел в паре метров от неё, на самом краю водоема, задевая одной ногой кувшинку. Она могла видеть его спокойное лицо, на котором едва играла улыбка. Сосредоточено глядел в воду, наблюдая за кругами на воде, которые расходились от ветвей ивы, где-то плавающих на поверхности, а где-то погруженных в кувшинки. Люмин смотрела на открывшуюся ей картину неотрывно. И сама себе признавалась, что без Тартальи и его мокрых взъерошенных волос, здесь сделалось намного печальней и грустней. Рубашка была полностью мокрой и плотно прилипла к спине, выявляя ближе к лопатке огромный рубец.       Почему-то стало печально, даже глаза увлажнились внезапно. Нет, она не сопереживала Тарталье из-за того шрама. Просто ей внезапно подумалось, что такого момента в её жизни может больше и не быть. Когда она в последний раз могла позволить себе такой роскошный отдых в тени дерева, с этими маленькими фиолетовыми цветочками и другом, чьи волосы смешно налипли на лоб? В этой крошечном мирке под ветвями ивы Люмин чувствовала себя защищенной от зноя, недругов и своей судьбы. Она хотела бы оставить этот момент в памяти до самой её смерти. Жаль, что эрозия безжалостна. Придет время и маленький мир рассыплется в песок, как и его рыжие волосы. Это случится так беззвучно и незаметно, что она даже ничего не поймет. Для неё эта картина навсегда исчезнет, как и это умиротворение, нарушенное собственными думами.       Люмин спрятала лицо в коленях. Шелест вечного белого платья привлек внимания Тартальи. Он уже давно доплыл досюда. Успел даже полюбоваться пару секунд интересной картиной. Могущественная и вековая ива приняла под свои ветви низкую путешественницу, уставшую с долгого пути. Путь — не тот, что они прошли вчера и сегодня, а какой-то другой, неизвестный Тарталье. Её лицо выглядело таким умиротворенным и спокойным, словно она ждала этого спокойствия под колышущимися ветвями всю жизнь. Фиолетовые цветки обвивали дерево со всех сторон и, казалось, что скоро они же обовьют и Люмин, чью дрему не хочет тревожить даже природа. Он улыбнулся, глядя на неё. Чуть бледная, но по-прежнему прекрасная в каждое мгновение жизни, она настойчиво требовала выделить ей больше места в сердце. Ему захотелось остаться здесь до конца времен. Пускай фиолетовый вьюнок покроет их тела, защитив от враждебного мира. Он не стал смотреть на неё слишком долго. Скорее всего, она заметила бы такой продолжительный взгляд. Ну ничего, в кругах на воде тоже можно проследить расплывчатые очертания маленькой фигурки у дерева.       Увы, но все же Тарталья рефлекторно обернулся, стоило ему услышать знакомый шорох платья. Она поменяла позу и внезапно сделалась ещё меньше, чем обычно.       — Ты в порядке?       — Вполне.       Люмин встала и вышла из ветвей ивы. Он направился за ней, но только плывя по воде. Ей приглянулась груда камней, куда она и встала, оглядывая реку с большей высоты. Почему-то её лицо выражало некую потаенную скорбь, происхождение которой ему было неведомо. Хотя даже это выражение скоро исчезло. Глаза её стали спокойными и блестящими. На лице проступила улыбка. Возможно, это все забудется. Но пока она здесь, пока она живет, почему бы не насладиться этой водой и солнцем?       — Спускайся сюда! — Тарталья быстро приплыл к камням и сейчас облокотился на один из нижних. — Освежиться тебе не помешает.       Люмин присела и стала стягивать с себя сапоги. Она за тем сюда и пришла, чтобы помочить ноги и умыться. Аккуратно поставила их возле камня и стала осторожно спускаться. Кое-как спустившись, попробовала пальцем ноги воду, отдернула и села на корточки. Поводила рукой по поверхности и, настроившись, села по удобнее на сухой камень и свесила ноги в воду, поежившись от холода. Она чуть задрала платье, чтобы случайно не намочить его. Вскоре ей стало этого мало и Люмин встала на предпоследнюю ступеньку, от которой Тарталья сразу же отплыл. Платье все равно немного намокло. Ноги задрожали от холода, особенно нежные ляжки.       — Так дело не пойдет. — он опять подплыл, недовольный тем, что путешественница не может дать себе свободу и зайти в воду целиком.       — Я не хочу. Потом ещё сохнуть двести лет.       — При такой погоде сушка займет максимум полчаса.       — Нет.       Хоть Люмин и отнекивалась, на её лице все равно можно было заметить скрытое желание поплавать. Тарталья непонятно как это увидел, но решил, что обязан исполнить свой долг и заставить её освежиться. О каком долге идет речь, конечно, было непонятно.       — Давай или, может, ты не умеешь плавать? — он игриво перевернулся в воде, как бы показывая своё мастерство.       Она не стала отвечать, внезапно серьезно задумавшись о том, что, стоило бы залезть хотя бы по пояс.       — Ладно, уговорил.       Она неуверенно спрыгнула с камня и опять поежилась, когда нижнее белье вобрало в себя речную воду. Дальше она не двигалась и Тарталья пошел на крайние меры. Стал плескаться водой, все больше и больше напоминая подростка или ребенка. Люмин шокировано на него посмотрела и спросила:       — Тебе вчера пять лет исполнилось?       — Если мне пять, то тебе двести пять. — а вот не надо было разглашать информацию о возрасте.       — Ты…       Одновременно это злило её, но больше забавляло. Люмин только собиралась набрать в ладошки воды, чтобы облить его, как в неё прилетела сразу куча брызг, намочившая её полностью. Она стала похожа на грустного спаниеля, особенно её намокшая прическа, напоминавшая собачьи уши известной породы. Тарталья пытался сдержать смех и бровь его нервически дергалась. Нет, это все, конечно, очень забавно и весело, но Люмин ринулась к нему, намереваясь отомстить. Вот только дно внезапно ушло из-под ног и она провалилась под воду. Целиком.       Видно, Люмин успела попробовать на вкус речную воду и потому скоро плевалась, стоило ей выплыть на поверхность.       — Тебе же ничего не будет? — уточнил Тарталья, помня о её недавнем состоянии, из-за которого они и оказались на этому берегу, заливаемом солнечным светом.       — Я определенно умру. — она театрально закатила глаза, приложила ладонь ко лбу и бултыхнулась в воду, завалившись на спину и сразу потонула. На поверхности лишь элегантно торчала босая пятка, добавлявшая особого драматизма этой сцене.       Пока она не слышала, Тарталья успел посмеяться, но его веселье быстро кончилось, стоило Люмин начать его топить. Она резко вынырнула прямо возле него, схватилась за его плечи и стала так сильно надавливать, будто действительно хотела его утопить. Ей вспомнилось, как недавно ей не давали встать и глаза её засияли окончательной вариацией мести.       Тарталью удалось потопить, но ненадолго. Вскоре топили уже её. И тут она оказалась проигравшей, пришлось спасаться бегством на сушу.       Кое-как выбравшись на относительно сухой камень, она кинула гневный взгляд на Тарталью, тоже наконец-то выбравшегося из воды. Правда, в этом взгляде были две большие озорные искры. Злиться по-настоящему Люмин, в данный момент, не могла. А потому, выжимая платье, на её лице играла благодарственная и веселая улыбка. Платье высохнет, а такой порции адреналина редко получишь.       Тарталья, вышедший из подлеска со своими сапогами в руках, выглядел довольным и веселым. Он мотал головой, разбрызгивая воду.       — Было бы неплохо перекусить. — он наблюдал за тем, как Люмин попыталась натянуть сапог на мокрую ногу. Попытка не обвенчалась успехом. — Тут рядом есть рыба, могли бы пожарить.       — Ловить её долго, а мы здесь и так… Прозанимались ерундой полчаса. — она и сама успела весьма сильно проголодаться. Ждать, пока Тарталья наловит рыбы, было бы невыносимо.       — Просто доверься мне, я, можно сказать, профессионал в этом.       Люмин ещё раз заглянула под иву, чтобы забрать оттуда свой меч. Оглянула фиолетовые цветы и тихую гладь воды. Так хорошо. Возможно, когда-нибудь получится сюда вернуться. Может быть одной.       Ветви погладили её по щекам и голове, даря свою прохладу и слабый запах. Люмин верила, что природа была в каком-то смысле живой. И этот жест явно означал прощание с надеждой на её возвращение.       Она в последний раз взглянула на длинные ветви и миллионы ивовых листочков и стала догонять Тарталью, шедшего по берегу у самого края воды. Облака стали чуть массивней и иногда прикрывали солнце, поднялся слабый ветер, разносивший по округе речной запах. Странно, что осень ещё не тронула это место. Здесь словно был маленький островок вечного знойного лета и зеленая ива это доказывала.       Люмин чувствовала себя замечательно, пока ветер чуть трепал мокрые волосы и обдувал ноги прохладой. Иногда она скользила на редких камнях, чуть ли не падая. Тарталья по-прежнему брел впереди, пошатываясь от дуновений ветра, как пьяный. Наверное, его ноги закоченели от длительного пребывания в воде.       Дальше река шла порогами. На глаза стала попадаться рыба, но пока что она была какой-то маленькой и малочисленной. Люмин постаралась поравняться с Тартальей, но шла повыше него и чуть позади. Его шаги отпугивали мальков, стайками шнырявших туда-сюда.       В воде отражались белые кудрявые облака и необычайно голубое небо, в котором плавали рыбы. Наверное, именно моря и океаны служат точкой соприкосновения небес и земли. В этом было что-то особенное и невероятное, такое, на что в повседневной жизни мы обращаем ничтожно мало внимания.       Постоянно смотреть на поверхность воды было больно из-за солнца, отскакивающего от реки тут и там золотыми вспышками. Казалось, что вся природа сияла, купаясь в солнечной ванне. Все блестело и переливалось зеленью. Редкие цветочки тянулись стебельками вверх и лишь подлесок стоял немного угрюмой стеной. Было тепло. Влага на теле почти высохла, но вот одежда ещё липла к коже. На каждой травинке что-то стрекотало, лягушки периодически отчаянно квакали, а птицы на огромной скорости пролетали над водой и схватывали мелких и не очень рыбешек.       Зной сладко туманил голову, но в этот раз Люмин не видела мушек перед глазами, да и голова у неё не кружилась. Она шла, опьяненная слабым бризом и солнечными лучами, игравшими с её телом. Сапоги так и норовили упасть и скатиться вниз по берегу. Иногда прикрывала глаза, не в силах больше выносить сияние дня, но каждый раз оно манило всё сильнее и сильнее, Люмин вновь захотела раствориться в этом воздухе, стать частью всеобщего блеска. И она стала. Её кожа блестела на солнце, шорох платье уподобилось дыханию ветра, а её мысли были чисты и ясны, словно небо, под которым они шли. Она взглянула на голубизну небосклона и ощутила себя частью этого мира. Глубоко вздохнула. Ветер щекотал уши и пятки, когда те приподнимались над землей.       Никогда прежде Люмин не ощущала себя маленькой деталькой этого мира. Она лишь чувствовала свою чужеродность, не принадлежность этой природе и людям. Чужестранка, путешественница, пришедшая с далеких простор вселенной. Ей не было места в этом мире. Иногда люди не могли поладить с обществом, окружавшим их и тогда они искали помощи неба и земли, природы, всегда радушно принимавшей каждого в свои объятия. Люмин хотела обратиться и к ней тоже, но до этого момента могла лишь немного касаться её, боясь своей чужеродностью разрушить царящую в мире идиллию.       Люмин взглянула на Тарталью, когда-то отвергнутого ею. Он брел, как и она, подставляя лицо бризу. Даже отсюда можно было видеть блеск глаз-океанов, чуть прикрытых и от того томных. Друг. Её друг, с которым они, на удивление, прошли невероятно много. Или товарищ. В любом случае, имя одно — Тарталья.       Остановились они ещё нескоро. Наверное, Тарталья около получаса искал глазами подходящее место. Люмин даже уже успела натянуть сапоги, остановившись на секунд тридцать. Сейчас она шла ближе к подлеску, иногда собирая валежник для будущего костра. Ягод, увы, здесь нигде не было, придется в любом случае довольствоваться рыбой.       Наконец-то, когда в руках Люмин уже была полная охапка валежника, Тарталья остановился и со знающим видом посмотрел на небольшой косяк рыбы, пытающейся переплыть порог без потерь. Им везло. Тут же было кострище, которых до этого не виднелось. Уже стало классикой то, что Люмин самостоятельно разводила костер, используя то кремень, то маленькую линзу. В этот раз она избрала второй способ, казавшийся ей более увлекательным. Когда огонь был получен и теперь костер медленно разгорался, Люмин нашла сучки деревьев и стала наблюдать за Тартальей, задумавшего что-то странное.       Он опять залез в воду и кое-как добрел до огромного влажного камня посередине сузившейся реки. С трудом забрался на него, ноги вечно соскальзывали, и стал смотреть на косяк рыб, будто она сама станет прыгать ему в руки. Рыба прыгать не хотела и он внезапно скатился вниз и исчез под водой на пару мгновений. Не успела Люмин подумать о том, не ударился ли он головой об каменистое дно, как Тарталья уже брел обратно, держа в руках две средние рыбы, а в зубах одну побольше… Все они дергались, явно желая улизнуть обратно в родной водоем.       Когда Люмин забрала первую рыбу, то сразу же положила её на крупный плоский камень, а затем, острием маленького ножичка, проткнула её хребет чуть выше головы. Кажется, смерть была мгновенной. Она не хотела обманывать себя, что ей жалко эту рыбу. В любом случае, Люмин ела столько еды, приготовленной из самых разных видов рыб, что жалость здесь была бессильна и даже убога.       Вскоре все три рыбины были безжалостно нанизаны на приготовленные веточки и теперь жарились, изредка переворачиваясь вместе с этими самыми веточками, воткнутыми в землю. Сидеть возле костра в такую жару было невыносимо, но есть сырую рыбу было бы ещё невыносимей. Из двух зол выбрали меньшую, как раз и просушились, а затем опять взмокли от пота.       Почти не говорили, пару раз перекинулись общими фразами, да Тарталья спросил, точно ли они сегодня успеют до тех мест.       — Уже не уверена.       Несмотря на молчание, атмосфера не была напряженной. Отсутствие разговоров и общения — ещё не показатель того, что произошло что-то плохое. Скорее им не требовались слова. Люмин впервые за долгое время не страдала от непонятных мыслей, накрывших её на минуту лишь сегодня. Тарталья своей живостью отвлекал её, заставлял смеяться и улыбаться, и поэтому она была ему благодарна. А самому ему было лишь в удовольствие собирать о Люмин какие-то незначительные сведения, которые могли хоть как-то помочь воссоздать картину её внутреннего мира, спрятанного за семью печатями. Поэтому, когда они приготовили и съели речную рыбу, оказавшуюся окунями, Тарталья несколько раз подумал, есть ли у неё любимая рыба или, может, она ест её из-за отсутствия альтернативы. В общем, его интересовало абсолютно все. От её любимой еды и до того, что же она тогда увидела. Его собственные воспоминания внезапно оказались покрыты странной туманной пленкой, сквозь которую он мог лишь разглядеть что-то размытое и неопределенное.       Возле костра, уже ставшего потухшими углями, Тарталья впервые задумался о том, чтобы пригласить её в ресторан, подальше от этой речной рыбы. Интересно, примет ли она его приглашение? Он был даже готов в кратчайшие сроки изучить самые элегантные техники использования палочек для еды, но не факт, что у него получится просто ровно удержать их в руке. Ещё хотелось побывать вместе с ней на празднике… Вот бы успеть на него.       Люмин, увидев маленькие домики, которые обычно сдавали в аренду таким путешественникам как они, ринулась к ним. Тарталья облегченно вздохнул, когда им удалось выкупить в столь поздний час две койки в не очень-то презентабельном домишке. Все остальные были заняты, видно, все спешили в Гавань Ли Юэ на праздник.       Они были в одной комнате, но далеко не одни. В небольшом помещении, помимо них, умещались: весьма толстый господин, храпевший на койке у входа; три худощавых рыбака, игравших при свечах в го, точнее двое из них играли, а третий тихо комментировал; какая-то бледная мадам, спавшая с сложенными на груди руками, — и через всех этих людей было необходимо просунуться к окну, где и были те самые койки, выкупленные, между прочим, по дико высокой цене. Тарталья почти задел ногой доску для го, а затем пытался тихо извиниться, но его голос, наверное, был не того тембра, отчего храпевший господин проснулся и стал, используя невероятно вежливые обороты речи, изрядно приправленные канцеляризмами и архаизмами, что-то выяснять. Пока в комнате творился небольшой переполох, Люмин осторожно и весьма незаметно протиснулась к своему месту и ужасом обнаружила огромное количество паутины и её жителей. Вторая койка, принадлежавшая на целые восемь часов Тарталье, выглядела не лучше, особенно огромный паук, притаившийся в углу стены. Ложиться головой в логово пауков не хотелось, Люмин, корчась при виде забегавших маленьких паучков, кое-как достала из зловещего угла подушку и переложила поближе к окну, от которого весьма сильно тянуло, но зато пауков не было. Наконец-то улегшись, при этом случайно затронув ногой, благо обутой, паутину, Люмин стала наблюдать за продолжавшейся перепалкой.       Рыбаки, отвлекшиеся от своей игры, не без забавы в глазах наблюдали за Тартальей, который буквально оторопел, услышав в одном предложении слова и словосочетания «ажно», «примите в свое сведение», «балакать», «не в вашей компетенции», подавшиеся полным господином не со льдом, но с шипением. Используя все свое красноречие, выразившееся в четырех вариациях «извините» и в пяти синонимах к слову «господин», Тарталья поспешно ушел в свой угол, при этом удивленно глянул на бледную женщину, чья кожа, освещаемая луной, казалась почти трупного цвета. Но её впалая грудь тихо подымалась и опускалась, а потому дальнейшее своё удивление Тарталья выразил лишь увидев своего «милого» соседа с восемью пушистыми лапками. Поступил он точно как и Люмин, переложив подушку подальше от соседа, о котором его никто не предупреждал.       Тарталья решил, что больше никогда не будет снимать комнаты, предназначенные исключительно для «поспать». Да, он спал в условиях и похуже, но то было бесплатно и вообще в полевых условиях, а здесь за весьма немалые деньги Тарталья получил лишь койку-место, да и то не полностью принадлежавшую ему, так как паук продолжал зловеще сидеть на стене. В общем, возмущению не было предела.       Люмин уже сопела недалеко от него, уткнув ногу в паутину. Тарталья было хотел поговорить о всем этом, но тревожить её из-за такой мелочи было бы весьма глупо. Рыбаки разбрелись по своим койкам, тревожный господин почивал сладкой дремой, а бледная мадам становилась ещё бледнее, хотя, возможно, это было лишь разыгравшееся воображение Тартальи.       Паук постепенно перебирался поближе к изголовью кровати, намереваясь напасть на одну из ног Тартальи, закинутых на это самое изголовье. Сон не шел. Он устал не меньше Люмин, даже, наверное, больше. В голове было так пусто, что хотелось занять её хоть какими-то мыслями. Пришлось смотреть в потолок и разглядывать древесину, потемневшую от сырости. Паук обрел своё прозвище — «не очень-то благородный шпион своего благородного и пышущего жизнью господина». Ночью в голове появляются и рождаются весьма странные логические заключения. Во-первых, Тарталья решил, что это полный господин, желая отомстить, подослал к нему своего паука. Во-вторых, Чайльд точно решил, что бледная мадам — убийца, посланная убить Люмин. В-третьих, он заключил, что трое рыбаков хотят отнять его добычу, поймав её в свои неводы.       «Не очень-то благородный шпион своего благородного и пышущего жизнью господина» был раздавлен, пытаясь атаковать примеченную ногу Тартальи. Приподнимаясь на локтях, Чайльд посмотрел на бледную мадам. Где-то в её карманах был кинжал или яд, или кинжал, смазанный ядом. Так может, нужно прервать свои размышления и начать действовать?       Стук в окно приводит в чувства. Мотая головой, ложится обратно на подушку и снова глядит в потолок. Внезапно его настигает сон, противиться которому Тарталья никак не может.       В комнате тихо, не считая храпа почтенного господина у двери. Рыбаки спят как мертвые, от них и шороха за всю ночь не было. Бледная мадам зачем-то вышла из комнаты. Тарталья тоже поутих и теперь, повернувшись лицом к стене, спал, иногда громко вздыхая, будто чем-то недовольный.       У Люмин был беспокойный сон. Ей все казалось, что она попала в чьи-то путы и теперь не могла выбраться. Нога, между прочим, все ещё лежала в паутине. Пауки были весьма рады своей добычи и теперь наперегонки обматывали её сапог тонкими белесыми нитями.       В остальном все было спокойно. Сквозило. Мир погружен в тихую тьму, пожиравшую духоту дня.       До Ли Юэ рукой подать. Оставалось лишь подняться в гору, да потом спуститься с неё. Около пяти часов, не более.       Рыбаки исчезли из комнаты ранним утром, бледная мадам так и не вернулась назад, пропав в ночи. В семь утра здесь все ещё спал Тарталья и начавший действительно громко храпеть полный господин. Люмин отряхивала свой сапог от паутины. Под глазами пролегли небольшие синяки, да и в общем видок у неё был потрепанный. Ещё у неё безумно урчал живот, а в горле пересохло и неприятно скребло. Вчерашнее плавание не прошло даром.       Люмин исчезла из комнаты весьма скоро, не забыв взглянуть на Тарталью, которого, возможно, ей ещё предстояло будить.       Воздух был легким и прохладным. Люди сновали туда-сюда, нанимая паланкины и повозки. Ларьки с едой были, по видимости, давно открыты, а перед ними всё ещё толпами стояли голодные путешественники и иные бродяги. Пахло горячими супами и выпечкой. Отдельно от ларьков расположился киоск с чаем. Люмин впервые задумалась о том, что будет, если её кто-нибудь узнает. Точнее, от этого ей не холодно и не тепло, но вот если узнают Тарталью, то им обоим придется туго. Хоть Одиннадцатого Предвестника мало кто видел в лицо, но в любом случае, до Цисин могли доползти слухи, что национальная героиня, победившая древнего Архонта, якшается с подозрительным типом, владеющим гидро Глазом Бога. А с другой стороны, здесь было такое сумасбродство, что даже её пока что никто не приметил. Да и свою известности среди простого люда она явно преувеличивает.       Надо бы предупредить Тарталью, что лучше позавтракать в комнате, вот только он уже проснулся и лениво брел к ней, с интересом разглядывая множество людей и разноцветных палаток. Не успела Люмин опомниться, как он уже спросил, какой она будет чай и, приняв в заказ «какой будет», сонной походкой пошел к киоску с чаем. Видно, ему не привыкать есть там, где придется. Люмин, дожидаясь своей очереди, оглядывала толпу и пыталась вычислить, насколько они выделяются из общей кучи людей. Тарталья был почти выше всех, да и его рыжие волосы уж слишком сильно пестрели на утреннем солнце. Красная серьга в ухе качалась, привлекая внимание своей дороговизной. Люмин не увидела на нем пиджака и маски. Тарталья, заметив, что за ним пристально наблюдает, демонстративно повернулся вполоборота. На поясе не было Глаза Бога. Люмин облегченно вздохнула. Так он больше походил на путешественника, занесенного в далекие края на известный праздник. Благо, кроме народа Ли Юэ, здесь также были явные мондштадтцы, а также пару элегантных господ из Фонтейна, всем своим видом выдавая странную отчужденность и высокомерность. Как итог, больше всех выделялась сама Люмин, но тут её маленький рост определенно играл ей на руку.       Тарталья дождался своей очереди и теперь, чуть пригнувшись, что-то заказывал. Очередь Люмин тоже почти подошла и теперь она нетерпеливо стучала ногой о землю.       Минут через семь, они уже сидели за отдаленным столиком. Чай, налитый в идеально чистые пиалы, вкусно пахнул. Тарталья поблагодарил Люмин, что та не стала брать ему еду, которую было бы необходимо есть палочками. Она решила взять маньтоу, известные ей как паровой хлеб, яблоки в кляре и маленькую миску горячего супа. Горло у неё продолжало болеть.       — Выглядишь неважно.       — Заснула в паутине. Всю оставшуюся ночь снилось, что меня кто-то медленно опутывал, желая мною попировать. — она, закусывая маньтоу, медленно вылавливала лапшу деревянными палочками. По видимости, яблоки в кляре были взяты исключительно для Тартальи, который не собирался есть палочками. — Не дождутся.       Разговор не клеился. Возможно из-за того, что у Люмин скреблись кошки в горле. Она старалась меньше говорить и больше есть горячего супа. Тарталья определенно скучал, продолжая изучать толпу, постепенно расходящуюся и разъезжавшуюся. Допив оставшийся бульон, Люмин принялась пить чай, уже почти остывший. Она постоянно перекатывала монетку моры, печально на неё поглядывая.       — Только не говори, что это последняя.       — Есть ещё одна. — пощупав свое платье, она разочарованно вздохнула. — Но я её потеряла. — сейчас она ощущала себя Моной, у которой почти всегда и гроша в кармане не было. Ей очень дорого обошлось двухнедельное проживание на постоялом дворе, а аренда койки всего лишь на восемь часов окончательно добила её ограниченный бюджет. Последнюю мору она потратила на завтрак. Привыкать к безденежью не приходилось, но сейчас на её лице играла пустая улыбка, направленная на монетку. Только сейчас вспомнила, что всю свою плату за доставку письма, она уже потратила, и по приходу в Ли Юэ ей придется не бежать отдыхать, а идти выполнять мелкие поручения. Как можно было забыть, что плату ей выдавала не Катерина, а тот господин, которому она доставляла письмецо…       Тарталья, вытащив весьма тугой на вид кошелек, решил отдать Люмин плату за купленный ею завтрак, но та лениво отмахнулась, стоило ему только протянуть ей деньги.       — С друзей не беру.       Одновременно его разозлило, что она не стала брать то, что должно принадлежать ей, так как две пиалы чая стоили точно меньше, чем яблоки в кляре и маньтоу, из восьми которых, Люмин съела только две, но с другой стороны она прямым текстом сказала, что он ей друг, а потому рука Тартальи продолжила безвольно лежать на столе.       — Не злись ты так. — Люмин считала, что он выглядел забавно, когда недовольно хмурил брови, но в то же время неуверенно сжимал губы. — Да и почему тебя это так волнует?       — Я не понимаю, как ты, являясь национальной героиней Ли Юэ, не имеешь при себе запасных ста тысяч моры как минимум. — Люмин весело пожала плечами. Монетку теперь она бездумно подкидывала в воздух. — Если я предложу тебе просто так несколько тысяч, то ты откажешься?       — Конечно, я сама могу заработать.       — А если я предложу тебе большую сумму, но уже в долг?       — Откажу.       — Почему? — протянул Тарталья, отчаянно пытаясь понять, что у неё творится в голове.       — Из принципов. — она в последний раз высоко подкинула монету, поймала, сразу же накрыв ладонью, затем раскрыла и сказала. — Решка.       Люмин прошмыгнула мимо Тартальи, силившегося понять закономерность её принципов. Нервно допивая пиалу чая, он все же бросил над этим размышлять, все равно до истины не докопается, хотя есть шансы, что она просто хочет его позлить.       Через минут десять Тарталья успел заново экипироваться, даже пиджак впервые за долгое время надел. Людей уже почти не осталось. Палатки, ларьки и киоски свернулись и исчезли вслед за людьми. Здесь осталась стоять лишь одинокая повозка. Извозчик с кем-то переругивался, но этого «кого-то» не было видно. Тарталья, оглянувшись в поисках Люмин, решил занять себя перебранкой. Заглянув в повозку, крытую плотной желтой тканью, он заметил уже знакомого ему полного господина, сидевшего напротив пустого места. Две гнедые лошади недовольно фырчали, ожидая команды от своего хозяина. Как оказалось, от глаз Тартальи был скрыт весьма суховатый старичок, стоявший лишь на одной ноге, ведь второй у него не было. Пустая штанина была завязана аккуратным узелком, но в целом он выглядел бедно. Ткань его рубахи была грубой, борода странно обрублена, а кожа была явно нездорового бледного цвета. Казалось, Тарталья уже где-то видел такую бледную кожу. Может они были родственниками?       — Господин извозчик, пожалуйста, ну поймите ради Властелина Камня. Мне нужно в Ли Юэ, но мои деньги были похищены кем-то этой ночью. — он уже едва сдерживал слезы, видно, его действительно что-то гнало в Ли Юэ. — Как только мы доедем, я сразу же отдам вам плату за поездку, только попрошу дочурку.       — Откуда мне знать, есть ли у вас дочурка. — извозчик был чуть ли не худее старика, но моложе лет на двадцать. — Уходите отсюда, иначе вас задавят лошади. Нет платы — нет места. — голос мужчины был уже до крайности нервным.       — Но у вас одно свободное, а людей, посмотрите, уже нет! Если бы здесь была толпа, я бы никогда и не подошел. Остальные давно уехали, я не мошенник и отдам вам плату, как только мы доедем до моста, только дочурку позову, да и… — он осекся, заметив весьма богато одетого Тарталью. Глаз Бога, чужеземная одежда, серьга с драгоценным красным камнем.       Извозчик выглянул из-за повозки и тоже приметил Тарталью.       — О, дорогой господин, как раз место для вас осталось, залезайте! — извозчик нахально улыбнулся, глянув на поникшего старика. — Плата? Не переживайте, полезайте быстрее внутрь, потом передадите. Такая жара, знаете ли.       Тарталья и слова не сказал про плату, а улыбочка, с которой на него смотрел извозчик, откровенно бесила своим подобострастием.       — Я путешествую пешим ходом. — для начала сказал он. — Мне просто было интересно, что это за шум.       Извозчик стушевался, но быстро залепетал:       — Полезно для здоровья! Да знаете, пристал тут один бродяжка. — он кинул гневный взгляд на старика, упорно боровшегося за свободное место. — Сколько их нынче развелось.       — Между прочим, я не вижу причин отказывать ему в месте. Он же сказал, что его дочь сразу же передаст ему плату за вашу перевозку. — Тарталья искренне не любил вмешиваться в подобные дела, где нужна была крепкая справедливая рука, которой он не обладал. Но его вынудили.       — Всякий горазд сказать. Если я скажу, что я из этих, то есть, Фатуи, вы мне поверите? — извозчик не понимал причины усмешки, проступившей на лице Тартальи. Внезапно ему показалось, что этот странный, любящий пешком путешествовать по Ли Юэ, господин на самом деле какой-нибудь секретарь в Цисин, не терпящий несправедливости.       — Ладно.       Тарталья подошел поближе к извозчику, будто все же решил заплатить и ехать с ним. Старик печально посмотрел на происходящее и уже хотел развернуться и уйти, как Тарталья внезапно забрался на облучок к извозчику и дружественным тоном объявил ему:       — Глядите, — он достал маленький кошель, тем не менее набитый морой и протянул испуганному мужчине. — Это плата за место. — Тарталья спрыгнул на землю и подошел к старику, не без страха наблюдавшему за непонятной неразберихой. — А это ваш пассажир. — обращаясь к старику. — Проходите, я за вас заплатил.       Извозчик хотел было вскипеть, но Тарталья не пожалел для него злого взгляда. Глаз Бога на его поясе, вслед за хозяином, ярко блеснул.       Заглянув в повозку, он обратился к уже знакомому полному господину:       — Оставляю его на вас.       Перечить ему никто не стал, а даже наоборот, остальные пассажиры переглянулись и улыбнулись, наблюдая за тем, как полный господин встал с места и спрыгнул на землю, собираясь помочь старику.       — Извольте в повозочку, почтенный сударь.       Старик, чуть ли не плача от радости, хотел поблагодарить загадочного юношу, но тот стоял слишком в отдалении и разговаривал с низкой девушкой.       Злосчастная повозка наконец-то двинулась с места, подняв клубы пыли. Тарталья заметил, что извозчик метнул на него свой раздраженный взгляд. Люмин была довольна, хоть и успела выкинуть что-то наподобие фразы «и что это за акт добра был». Её сразу заинтересовало то, чем именно руководствовался Тарталья, когда решил помочь какому-то неизвестному старику, который, может, и вправду мошенник.       — Не знаю. Возможно, можно было бы добиться места для этого старичка каким-то другим способом, но я знаю только один, крайне надежный способ — деньги.       — Я не о том.       — А, ну тогда меня просто вынудили вмешаться.       — Но ты же мог просто уйти, оставив эту историю без справедливого завершения.       — Думаешь, я поступил справедливо? — до этого от неё он слышал лишь то, что поступал весьма подло, как и нужно настоящему злодею.       — Несомненно.       Тарталья сразу же забылся, купаясь в гордости от совершенного им поступка. А тем временем, Люмин окончательно запуталась в том, как этот человек мог совмещать в себе черты великого злодея, побежденного и униженного, и вот этого… У Люмин до сих пор не находилось слов, чтобы описать вот эту сторону Тартальи. В последнее время она все чаще ловила себя на том, что пыталась находить оправдания его поступков, чуть ли не приведших к краху Гавани. Это буквально было самое большое противоречие в её душе. Она продолжает видеть в нем преступника, ни разу не раскаявшегося в своих действиях, но в то же время, Люмин мило беседует с этим преступником, радуется с ним и желает, чтобы некоторые моменты навечно остались в памяти.       Тарталья, последние несколько минут разглядывавший предстоявший им путь, обернулся и заметил Люмин, чьи уши внезапно покраснели, а сама она неловко переступала с ноги на ногу, будто не могла что-то решить. Он, обрадовавшись этому, уже точно решил, что она хочет похвалить его за совершенный им поступок, но никак не решается. Чтобы не смущать её ещё больше, Тарталья многозначительно отвернулся и стал ждать. Вот только Люмин испытывала стыд не из-за него, а из-за себя, оказавшейся неспособной разрешить всего лишь одну дилемму впервые за многие века. Её бесконечный опыт внезапно разбрелся по всей памяти и отказался собираться во что-то целое.       Нет… Эту дилемму не решить здесь, точно не рядом с Тартальей, который сейчас так самодовольно ждет от неё чего-то невероятного. Люмин вздыхает и в очередной раз выходит вперед, стараясь не замечать разочарования, буквально наполнившего воздух. Она твердила себе, что нужно вести себя с ним более нейтрально, как бы сильно её не манила его неожиданная простота. Возможно, не будь сражения в Золотой Палате, этой дилеммы никогда бы и не возникло.       Люмин печально зашагала вперед. В горле продолжало першить, наверное, стоило заглянуть к маленькой помощнице Бай Чжу. В гору будет тяжело подниматься, тем более в такую жару. День будет сложным.       — Давай быстрее покончим с этим… — продолжение фразы исчезло за удивлением. Ей на голову только что нахлобучили мягкую и совсем невесомую шляпку из соломы. Люмин, не совсем поняв произошедшее, дотронулась обеими руками за края шляпы и обернулась к Тарталье с весьма глупым выражением лица.       — Это плата за еду. — он сделал акцент на том, что это именно «плата», а не какой-то там «подарок».       — Однако, спасибо…       Она зашагала вперед, пытаясь не выдать своей неловкости. Сняла шляпу и рассмотрела её. Обычная и весьма дешевая шляпка с оранжевой ленточкой. Ничего более.       Шляпа отправилась обратно на голову, затмив своей тенью не только солнце, но и все мысли Люмин. Она шла, не видя дороги, понимая, что дилемма становится только сложнее. Хотелось выругаться и проклясть себя за свою легкомысленность и мягкотелость, неспособность прислушаться к здравому смыслу. Ситуация перестала быть прозрачной. Её скрывали за собой снега, фиолетовые и белые цветочки, брызги воды и соломенная шляпка. Теперь она уже не способна смотреть на все под правильным углом, дружба с Тартальей искажала этот самый угол, меняя его на противоположный. Натянув шляпу посильнее, Люмин пыталась полностью скрыть свой стыд, выступивший в виде спазма в горле и покрасневших ушей.       Её жизнь слишком быстро завертелась, расшатывая привычный ей порядок вещей и разрушая его. Но, разве привычный порядок вещей не был ненавистен ей? Неприятие себя в этом мире, отрешенность от него, одиночество, пропитавшее каждую клеточку её тела, страх, обиды и боль, вырывавшиеся наружу страшным потоком давно утраченных воспоминаний. Она обрела друга, но отреклась от здравого смысла. Здравый смысл губил её, заставляя слишком много думать и утопать в непонятных дилеммах и вопросах. Друг, бывший враг, заботливо купил ей шляпку и, кажется, искренне заботился о ней. Конечно, её крайне манила эта забота и беспечная дружба, рушившая каждый из её жизненных принципов, выработанных за… многие годы.       Люди никогда не переставали её удивлять, но вот сама себе Люмин не удивлялась слишком давно. Ей хотелось рассмеяться над собой, над своей глупостью и беспечностью, над чувством одиночества, пожиравшим её долгое время. Но она держалась.       Впереди сложный день и не менее сложная жизнь.