Приливы и отливы

      Видимо, при одном из падений Люмин умудрилась удариться ещё и головой, иначе она никак не могла объяснить то, почему шаги слышались так часто, будто идет не один, а целых два «кого-то». Попытки прислушаться ни к чему не приводили, мозг гудел, лихорадочно продумывая планы побега или схватки. Реализовать что-либо из этого в полной мере не представлялось возможным.       Неосторожное движение причиняет сильную боль. Она определенно упадет без чувств, если попробует сбежать. Только кратковременная схватка, один или два взмаха мечом — её нынешний максимум.       Выглянуть никак не получается, приходиться и дальше ждать, пока неизвестные или неизвестный, покажутся прямо на входе. Успеет ли она встать, чтобы нанести опережающий удар? Определенно да, но в следующую же секунду свалится без сил.       Может пройдут, не заметят?.. За шорохами травы тяжело различить остальные звуки. Можно даже сказать невозможно. Уши Люмин отказывались слышать что-то иное. Шорох, шорох. Чьи-то ноги (или лапы, кто его знает?) приминают траву. Бинт сдавливает грудную клетку настолько сильно, что кажется вот-вот сломает остальные ребра. И вокруг темно — звезды как назло отвернулись от неё, скрылись за тучами.       Вдруг это кто-то знакомый? Сейчас её найдут и отведут в безопасное место. Туда, где ей не надо будет беспокоиться о новых шрамах. Она безумно желала увидеть знакомые рыжие волосы. Может быть он в очередной раз искусно последовал за ней? Удивительные мысли посещали её, однако ничего с ними не поделать. Действительно лучше вновь оказаться целью Одиннадцатого Предвестника, нежели наткнуться на врага, совсем ей не «дорогого».       С замиранием сердца ждет. Озлобленного человеческого лица, мохнатого тела чудовища, изящного удара Вестника Бездны. Интересно, та говорящая голова все еще покоится в вечных снегах? И как ему хватило смелости на такие грубые слова тем, кто держал его жизнь буквально в руках? Вот бы чуточку позаимствовать этой силы и кинуть злобный взгляд на того, кто решил побеспокоить её в эту темную и страшную ночь.        Вскинула голову и даже стала готовить речь, приправленную большим количеством оскорблений и высокопарных словечек. Шорох прекратился, Люмин уже даже успела отпраздновать победу над невидимым врагом, но не тут-то было.        Топот, это все же был топот, раздался вновь. Затем знакомое фырканье и вот уже кабанье рыло показывается недалеко от входа в хижину… Люмин чуть ли не плачет от смешанных чувств.       — Ну какой кабан…       Ей одновременно хочется смеяться, радоваться и злиться на нерадивое животное, непонятно что здесь унюхавшее.        — Брысь отсюда! — прикрикивает она, глядя на забавно убегающего кабана, только что приметившего её. Едва сдерживает истерический смешок. Нет, сейчас смеяться слишком больно, не сейчас…       И все же её тело чуть сотрясается от сдерживаемого смеха. Она коротко хохочет и затем хватается за бок, нещадно заболевший. Интересно, от этого ребро может повредиться ещё сильнее? Сломаться там, или треснуть… Судя по боли — да.       Успокоенно откидывается на хлипкую хижину. Наблюдает за кабаном, бродящим среди тел поверженных врагов. Вернуться бы в Ли Юэ и рассказать все это Тарталье, вот бы он посмеялся. Или нет, кто знает. Вдруг он просто-напросто выследил бы этого бедного кабана и отомстил ему как следует? Она опять чуть ли не начинает смеяться, но вовремя спохватывается. Надо думать о чем-то нейтральном.       Как давно приходилось сдерживать накатывающий смех? Хорошо, что смех, а не стоны боли.       Промелькнувшая в лесу тень вновь заставляет Люмин напрячься. Явно больше кабаньей, но тоже какая-то животная. Что водится в этих лесах? Кролики, кабаны, тетерева… Нет, явно не подходит. Может почудилось? Как назло, уже в другом месте вновь мелькает нежеланная тень. Действительно, на этот раз не кабан.       Ладно, надо быть спокойнее и не обращать на животных внимания. Мало ли кто там бродит, главное, чтобы до неё никому не было дела. Закрывает глаза. Даже дрема не идет. Мешает шумящий кабан и неприятное чувство в груди. Тянущее и мерзкое. Не от раны ли? Нет, от раны острое, да и посильнее будет.       Звезды что ли на небе посчитать? Тучи. Вот же незадача, придется размышлять о том, как побыстрее добраться до Ли Юэ. Понятное дело, что не своим ходом. Может стоит выползти кое-как на дорогу и там ждать добрых людей? Как раз сейчас после праздника все по домам разъезжаются, хотя куда она с ними поедет? В Сумеру? Явно рановато туда наведываться. Если повезет и на кого-то наткнется, то сразу же поднимется ажиотаж. Особенно по прибытию в Гавань. Прямо слышны излишне обеспокоенные голоса, пытающиеся выяснить с кем опять путешественница поцапалась, неужели ещё одного древнего бога смогла победить? Нет? Так откуда такой ужасный видок и страшные раны?       Неужели придется дождаться выздоровления здесь? А еды нет больше, на одной сушеной рыбе не протянет, да и воды крайне мало. Ей бы в теплую постельку, да чтобы об этом никто не знал и не распространялся. Задачка перед ней стояла непосильная. Либо умирать с голоду здесь, либо поднимать шум в Ли Юэ. Оба варианта казались слишком проблематичными, нужно было искать третий.       В голову закралась умная мысль.       Даже очень.       Вывернутое наизнанку платье валялось где-то на полу. Под кабанье фырчанье, через боль стала одеваться. Натянула через голову, предварительно получше развязав корсет. Бинты некрасиво выглядывали, да и одежда из-за них топорщилась. Хорошо, что на подобные мелочи ей плевать. Одевшись поприличнее, затянула корсет и уселась в относительно свободную позу. Постоянно щурилась из-за боли и поджимала губы.       Подумала получше и решила встать, чтобы выглядеть увереннее и здоровее. Стискивая зубы, кое-как добралась до выхода из хижины и облокотилась о дверной проем или то, что им должно быть. Идея начала казаться проблематичной, да и неправильно это как-то… Но он же обещал приходить на каждый её зов?..       — Сяо.       Собственный голос почудился чужим. Настолько жалко было произнесено знакомое имя Адепта.       И он пришел, принеся с собой слабый шелест травы и легкое дуновение ветра, создаваемое силой, окружившей его.       — О, так ты действительно пришел. — Люмин пыталась говорить распутно и уверенно, невзирая на раны. Разговоры Сяо не любил и ей приходилось самостоятельно заполнять гнетущую тишину. Все же находится рядом с Охотником на Демонов было не совсем легко. Да, она доверяла ему, однако порой было тяжело смотреть в вечно серьезные глаза.       Ещё хуже было, когда эти глаза оглядывали её с неким осуждением. От него не укрылись повязки и помятый вид. Бегающий взгляд девушки уже говорил о многом. Ей явно было слишком неловко стоять перед ним в таком помятом виде.       — Почему не позвала раньше?       Люмин чувствовала себя нашкодившим псом. Может быть, в ином случае она могла бы и отшутиться, но сейчас из головы пропали всяческие мысли кроме той, почему этого действительно не было сделано раньше. Не из-за привычки ли делать всё самой и полагаться исключительно на себя?       — Я как-то не подумала об этом. — она не выносила осуждающих взглядов. Да, он так беспокоился о ней, однако каждый раз было тяжело. — Прости.       — Как я могу тебе помочь?       Зато он переходил сразу к делу. Облегчение прокатилось по сердцу. Ладно, главное, чтобы её задумка была осуществима. Но, черт, как же безумно неловко.        — Ты же как-то перемещаешься на большие расстояния?.. — о Архонты, даже с Нин Гуан легче разговаривать. — А нельзя как-то это проделать, но уже с попутчиком…       Не говоря ни слова, он подошел к ней. Пришлось взглянуть на него. Чувствовала себя Тартальей, который однажды просил её донести его до постоялого двора. Точь-в-точь чувства, несмотря на дружеские связи с Адептом.       Люмин оттолкнулась от стены и попыталась встать ровно, не сгибаясь в три погибели. Не получилось, чуть покачнулась, но её вовремя придержали.       — Спасибо.       На самом деле, она попросту ненавидела становиться должницей. Привыкшая полагаться исключительно на свои силы, Люмин не могла принять чужую помощь без особых душевных мук. Особенно, когда отплатить ничем не получалось. Сяо никогда не нужна помощь, а если когда-то и понадобится, то он наверняка предпочтет справиться сам, нежели лезть к кому-то с просьбами. Думается, в этом они были похожи. Оба периодически оказывали безвозмездную помощь, но сами всегда отказывались, когда им предлагали такое другие люди. Возможно, обоих это ставило в подвешенное положение. В любом случае, именно по этой причине Люмин было настолько неловко сейчас. Она прекрасно понимала, что ему не особо в тягость, от этого, правда, душе легче не стало.       Пока Люмин погрузилась в думы, Сяо продолжал поддерживать её, не прерывая задумчивости. Он старался не шевелить её, так как сам знал боль переломанных ребер.       — В «Ваншу»? — только и спросил он, пытаясь углядеть в мутных глазах ответ.       Люмин нахмурилась каким-то своим мыслям и только сейчас удосужилась ответить на вопрос:       — В Гавань, на этот раз мне есть где остановиться.       — Ты уверена?       — Вполне.       Сяо наслышан о том, что путешественница порой проводила ночи под открытым небом. Тогда она могла сутками не спать и просто бродить по городу, видимо не желая беспокоить своих здешних друзей. Он и сам бы поступил также, благо сон ему особо не нужен, да и всегда можно вернуться в «Ваншу».       Холодные пальцы крепче обхватили плечо. Люмин неуверенно взглянула на Адепта.       — Может быть больно, человеческому телу не так просто выдержать магию Адептов.       Никаких преуменьшений. Коротко и по факту. Люмин вздохнула, но внутренне поблагодарила его за откровенность и честность.       — Лучше так, чем плестись в Ли Юэ пешком. — она ободряюще улыбнулась. Ничего, выдержит. Есть в ней уверенность, что есть боль пострашнее предстоящей. Иначе бы Сяо отказал ей в подобной услуге. Ещё раз вздохнула, теперь поглубже. — Давай, переживу.       Сяо только и взглянул на неё. Она прекрасно знает возможности своего тела, не стоит за неё волноваться. Выглядит помятой, да, однако раз ей есть где остановиться, то и переживать особо не стоит.       Кажется, через секунду её сердце и все остальные внутренние органы ринулись вниз к стопам. Содержимое полупустого желудка полезло к горлу. Было ощущение, что её решили прокатить на лифте, поднимающемся на скорости пары сотен километров в час.       Хорошо, что только секунда. Может пару. Этого хватило на сильнейшее головокружение и практическую потерю сознания. Она видела какие-то звезды, мелькающие перед глазами, тень от деревьев и чью-то ещё, которую, кажется, ей довелось видеть совсем недавно.       — Ты как?       Было опасно её трясти. Она запрокинула голову и стала отчаянно тереть глаза, пытаясь убрать бесконечное число мушек и разноцветных точек, секунду назад бывшими звездами.       — Да.       — Это расценивать как «сойдет»? — уточнил Сяо, наблюдающий за проясняющимися глазами путешественницы. Она кивнула и попыталась сосредоточить взгляд на Адепте. Ничего не получалось, уж слишком сильно кружился мир. — Ещё несколько раз подобных остановок, не думаю, что ты вынесешь полноценное перемещение. — ему было интересно, насколько хорошо Люмин понимает его слова. По видимости, не очень-то и хорошо. — Мы можем прекратить в любой момент.       Она зажмурилась. Слова доносились до неё в смысле крайне искаженном. Ещё с минуту они стояли, Сяо ждал, когда Люмин хоть чуточку придет в норму. Наверное, все же не стоило им этого делать.       — Давай дальше. — пробормотала она, спустя несколько минут их остановки. Сяо медлить не стал, и вот вновь все тело рухнуло вниз и затем с безумной скоростью поднялось вверх. Она чудом сдержала рвотный позыв. На этот раз Люмин относительно четко видела мир вокруг. Они были где-то на подходе к Гавани Ли Юэ.       В третий раз она и не заметила, как оказалась прямо на гигантских воротах Гавани, откуда недавно доставала нерадивого кота. От дождя черепица была скользкой, но Сяо умудрялся крепко держаться, и при этом поддерживать скатывающуюся Люмин. Кажется, её тело привыкло к магии. Меньшего от путешественницы он и не ждал.       — Куда дальше?       Гавань была на удивление тиха и темна. Главные улицы лишь едва освещались светом, неужели Цисин экономили на безопасности жителей? Или же у них какие-то технические неполадки? Люмин пыталась углядеть в темноте знакомый балкон. Неуверенно указала пальцем куда-то в сторону Северного Банка.       Видимо, чем меньше расстояние, тем легче переносилось перемещение. Люмин почти полностью пришла в себя. Огляделась и поняла, что попали они не туда. А вот чуточку вправо, и там уже квартира, где остались её вещи.       — Кстати, не подскажешь, сколько времени? — будто у Сяо были часы, спросила Люмин.       — Ночь близится к двум часам.       — Хорошо, но нам нужно немного вбок. — она опять указала пальцем в сторону. Через долю секунды уже были там, даже руку не успела опустить. — Да, теперь на месте.       Как много проблем оказалось решено, стоило только назвать его имя! Люмин неловко смотрела на своего спасителя, зная, что слова благодарности ему не особо нужны. Хотя бы ради приличия…       — Спасибо, не знаю, чтобы без тебя делала.       — Здесь точно безопасно? — проигнорировал её благодарности Сяо.       Люмин непонимающе уставилась на него. Конечно безопасно, хотелось ей сказать. В логове Предвестника Фатуи ей всегда рады. И вообще этот злодей оказался хорошим парнем. Глупое у неё положение, главное, чтобы они не встретились.       — Да, тут безопасно.       По видимости, Сяо не спешил её отпускать. Он сверлил взглядом дверь, за которой послышалось шуршание бумаг. Неужели Тарталья до сих пор не спал? Люмин почему-то несказанно обрадовалась этому, но теперь нужно было удостоверить Сяо в своей безопасности. Если она не ошибалась, то они не знали друг друга лично, даже внешне. Однако у Адепта уже появились какие-то смутные подозрения, построенные неясно на чем. Неужто у него так хорошо работала интуиция? Или же он ощущал присутствие обладателя Глаза Бога?       Внутри квартиры что-то упало на пол. За этим звуком тишина, длившаяся секунд пять. Затем хозяин квартиры стукнул рукой по столу и, судя по звукам, стал агрессивно рвать какую-то бумагу. Люмин тяжело вздохнула, умоляюще глядя на Сяо.       — Он бывает нервным, но тут все равно безопасно, дальше я могу сама.       — «Он»? — переспросил Сяо, думавший, что Люмин остановилась у какой-нибудь здешней подруги. Неужели она не знакома с нравами Ли Юэ и позволяет себе ночевки с мужчинами?       Люмин понимала, что допроса не избежать. Уже приготовила подходящие слова, как дверь на балкон с грохотом распахнулась. Тарталья хотел остудить пыл, но тут увидел хмурящего брови незнакомца и Люмин, опиравшуюся на него. Она молилась всем Архонтам, чтобы он не сделал сейчас чего-нибудь безумного и странного, однако он только удивленно и беспокойно смотрел на неё.       — Кто он? — задал повторный вопрос Сяо, не обращая никакого внимания на присутствие здесь объекта обсуждения.       — Мой друг. — сконфузилась Люмин, будто лгала. Благо, никакой возможной взбучки не завязалось. Они просто оглядывали друг друга, пытаясь вычислить какие-то характеристики. — Сяо, я очень благодарна тебе, дальше я действительно могу сама.       Не сказать, что Сяо был полностью уверен в этом незнакомце, но более не стал удерживать Люмин. В конце концов, она должна сама знать, к чему могут привести необдуманные действия, вроде опасных знакомств и ночлега под одной крышей со всякого рода мерзавцами. Убрал с неё руку, ещё раз взглянул на рыжего парня перед ним.        — Ты знаешь что делать в случае опасности. — только и предостерег Адепт, через секунду скрывшись в темной дымке.       Тарталья ещё чуток пребывал в непонятках, а затем кинулся к зашатавшейся на ровном месте Люмин. Хотел схватить её, но только подставил руки, боясь неосторожными касаниями причинить ей боль.       — Где болит? — он все же осторожно придержал её за плечо.       — Везде. — после адептской магии всё тело ныло и болело, относительно сильно болело поврежденное ребро. — Ничего страшного, что я так внезапно завалилась? — она улыбалась, глядя в обеспокоенные синие глаза. Вот же, успела по ним соскучиться.       Тарталья не разделял её радости, а просто повел её внутрь квартиры. Начинался сильный ветер. Люмин особо не сопротивлялась, зная, что ей не о чем беспокоиться. Он оглянулся назад, перед тем как захлопнуть дверь. Возможно, силуэт на гигантских вратах Гавани ему только показался.       По спальной комнате были разбросаны листы бумаги, у стены лежала укатившаяся ручка. Кровать заправлена. Люмин, чувствуя себя болезненно радостной, вспомнила о своем недавнем желании прокрасться в комнату. Хотела пойти дальше, вернуться на свою тахту, но её усадили на кровать.       — И чего ты так беспокоишься? — вот она была полностью умиротворена. Добралась же до места, куда так хотела попасть. Остальное совершенно неважно. Может быть её все ещё мутит от магии, но даже боль куда-то исчезла, оставив в груди просто чувство зябкого тепла. Люмин знала, что разум её немного мутен, и все же не могла не поддаться этому чувству.       — Угадай.       Тарталья сел подле неё и заглянул в полусонные глаза. Она так странно улыбалась ему, из-за чего становилось не по себе. Взял её за руки. Люмин не выглядела совсем плохо. Бывало хуже, это точно, но сейчас он впервые так беспокоится об её ранах. Мало ли, какой тяжести переломы. Они же определенно были, судя по перевязанной груди.        — Давай что-нибудь попроще.       Слишком хорошо было вновь оказаться в этой квартире, где на стене висела Полярная звезда. За один уже вчерашний день так много случилось. Те карие глаза, сдавленная от нехватки воздуха грудь, хруст собственных ребер, ручеек крови, пробежавшийся по спине, когда она вытащила обломанную стрелу. Она так устала. Вновь потянуло спать, теперь-то можно было не беспокоиться ни о каких загадочных тенях и заблудившихся животных.       Он кусал щеки изнутри. Радовался её возвращению, но не тому, как оно произошло.       — Хорошо, какие у тебя раны? — о причинах можно спросить и позже.       — Сломано ребро, ожог на правой… — она мельком взглянула на правую руку, где не оказалось никаких ожогов. — Левой руке, и небольшая ранка от стрелы ближе к лопатке. — про бок совсем забыла, а он уже налился синим. — Ничего страшного, просто дико устала. Столько всего случилось, знаешь.       Тяжело вздохнул. «Ничего страшного». Может быть это и было на самом деле так, и все же её помятый видок вызывал в нем самые неприятные чувства.       — Давай-ка ты ляжешь. — Тарталья хотел было встать, Люмин решила помешать и вцепилась в его руки, не собираясь отпускать их. — Не будь врединой.       — Взгляни на меня, я же все испачкаю.       — Нашла о чем волноваться. Давай, тебе нужно лечь.       Она жалостливо взглянула на него. Эмоции за прошедший день внезапно нахлынули на неё и сдавили грудь посильнее бинта. Ей не хотелось отпускать руку человека, с которым ей было так хорошо и тепло. Казалось, отпустит — и вернется обратно. Куда именно не уточнялось. На лесную поляну с мертвым телом, в мутные воды реки или на поле той маленькой битвы. А может и куда-то дальше, где боли было в три раза больше, а рядом никого-никого не было.       — Я не хочу туда возвращаться.       — Куда?       Люмин замолчала. Сама же не знала. Знала одно: касания теплых рук возвращают её в хорошее время. И потому отпускать их не хотела, не при каких условиях, не в эту минуту.       — Но сейчас же ты здесь. — интуитивно ответил Тарталья. — И никуда не денешься, и я тоже никуда не денусь. — помогут ли ей такие странные слова, сказанные неясно с каким посылом?       — Обещаешь? — она так серьезно взглянула на него, будто от этого обещания зависло абсолютно всё на свете.       — Обещаю.       Кажется, успокоилась. Воспользовавшись моментом, заставил её кое-как лечь. Подложил подушку, чтобы она села ровно. Люмин сопротивлялась из-за того, что залезла на кровать в сапогах. Путем недолгой борьбы добилась того, чтобы самостоятельно их снять. Поджала пальцы ног и свела ступни вместе. Тарталья хотел сходить за новым бинтом и промыть ей хоть какие-то раны, но Люмин только злилась, не желая терять его из виду.       Она победила. Он остался сидеть с ней кровати, держа за руку. Ему совершенно не нравилось то, что она осталась без медицинской помощи, даже без неквалифицированной. Однако, бросить её никак не мог. Никогда не видел её такой капризной и потерянной одновременно. Ему были абсолютно непонятны её нынешние эмоции, тем не менее, Тарталья собирался пережить их вместе с ней.       — Это так странно. — внезапно начинает говорить сама. Тарталья весь во внимании, готов ловить каждое её слово и высекать в воспоминаниях огненным клеймом. — Я никогда не думала о том, что могу умереть.       — В смысле? — он обернулся к ней, надеясь встретиться с ней взглядом, но Люмин смотрела исключительно на пальцы своих ног.       — Все люди смертны, да. И каждый думает о своей смерти по-разному. — перед ней выстраивалась цепочка слов, которую было просто необходимо рассказать.       — Тебе не больно говорить?       — Нет. — тело и разум наконец-то вышли из состояния некой эйфории. И сразу все заболело. — Немного. — поправила она сама себя. — И я вела так много разговоров о своей смерти, даже имею какое-то мнение о ней. Однако как я могу рассуждать об этом, если никогда не боялась умереть.       — Разве в этом есть что-то плохое?       Будто повторяется их вчерашний разговор, только ролями они поменялись.       — Даже не знаю. Я просто всю жизнь жила с ощущением вечной победы. — она вздохнула и свободной рукой стала мять покрывало. — Словно нет такой силы, способной уничтожить меня. И действительно, я проигрывала схватки, однако, как видишь, оставалась жива. Отчего Боги так милостивы ко мне? — никогда раньше она не задавалась этим вопросом. Интересно, Итер тоже однажды задумывался об этом? — Иногда мне просто дико везло. Меня спасали, спасали и ещё раз спасали. Я даже начала чувствовать себя какой-то божьей избранницей, иначе как мне могло везти в столь многих сражениях?       — Не думаю, что это всегда удача. — Тарталья сам же недавно пришел к выводу, что Люмин не столь удачлива, сколь умна и сильна. — Удача вряд ли бы помогла в битве со мной. В двух битвах со мной. — они похожи. Этой жизненной философией. Как так может случится беда, да ещё и с ними? Нет, такого же быть не может. Она не может умереть, а он проиграть. Однако, случилось… — Я знаю тебя как сильнейшую воительницу, два раза сразившую меня. Как бы тяжело мне не было этого признавать, но ты действительно сильнее меня. Не думаю, что ты выживаешь только из-за своей удачи.       — Смотрю, ты в последнее время любишь повышать мне самооценку. — она ласково улыбнулась. Его вечно изменяющийся ход мыслей поражал. — Жаль, всему рано или поздно приходит конец. Вечным победам, вечному везению. И сейчас я это осознаю. Однажды моя череда тоже закончится. И не первым поражением, а смертью.       — Да, но разве ты не смирилась с этой мыслью? — в воспоминаниях прекрасно сохранились её слова об этом.       — Раньше считала так, да. На самом деле я даже и близко не подпускала к себе мысль о собственной смертности. Когда живешь очень-очень долго, совершенно забываешь о таком свойстве жизни, как её окончание.       Второй раз за их общение она коснулась темы своего возраста. Тарталья желал точно знать, сколько же ей лет на самом деле, но понимал, что вряд ли добьется этой информации.        — И сейчас я осознаю. Я тоже, как и все, могу запросто умереть. — в момент, когда воздух в её легких заканчивался, в Золотой Палате, во множестве других сражений, где преимущество было явно не на неё стороне. — И это произойдет спонтанно, случайно, и я удивиться не успею, как закончится эта долгая история. — совершенно глупо было бросаться в то множество схваток, где она легко могла умереть. — Мне необязательно повезет в следующий раз. Все же, от везения зависит крайне многое. Один удар может полностью изменить всё.       — Необязательно же это случится в скором времени. В любом случае, не стоит посвящать смерти слишком много времени.       Нет, Тарталья никак не мог понять, как такой человек как Люмин, мудрый и опытный, задумался о собственной смертности только сейчас. Одно дело он, а совершенно другое — она.       — Такое ощущение, что до принятия факта возможной смерти, я была бессмертна. — перед ней с дикой скоростью пролетали множество моментов, когда чей-нибудь клинок навис над её горлом. Ещё секунда, неверное движение… И она действительно была бы мертва? Нет, быть не может, как она может так просто взять и умереть. Всегда же был спасительный шанс, в других людях или в ней самой. Неужели в следующий раз его может не оказаться?       Несмотря на их дружбу, Люмин остается загадкой, разгадать которую ему не под силу. Остается только легонько коснуться её плечом и поймать печальный взгляд.       — Это лишь ощущение, Люмин. — нуждалась ли она в отрезвляющей пощечине? Или её уши желают услышать порцию несусветной лжи? — Никто из нас никогда не был бессмертен. Просто одни люди осторожнее и сильнее других, и, отчасти, везучей. — нет, ей определенно не понравится ложь. — И ты одна из них. Не бессмертная и никогда ею не была.       — Знаю. — она положила голову ему на плечо и тяжело вздохнула, прикрыв глаза. — Просто этот мир, Тейват, не принесет ли он мой конец? — Люмин прекрасно знала, что её не поймут. Наверняка он пытался вникнуть в эти слова, но у него никак не получалось. — Или, точнее, каков будет итог этого странствия?       У Тартальи было ощущение, что он стоит на пороге какого-то грандиозного открытия и никак не может найти последнюю ниточку, чтобы разобраться наконец во всем. Астрономы и астрологи веками бьются над загадками звезд и так не докопались до истины. Только обрывочные факты, частичные знания о каких-то явлениях. Относительная правда, которую может уничтожить следующая гипотеза. Так и он бился над Люмин. Конечно, не век и не два, а лишь совсем чуточку, по сравнению со столетием. Может быть, ему нужно лишь больше времени?        — Не забывай, только от нас самих зависит итог: жизни или странствия, не столь важно.       — Тогда напоминай мне об этом периодически. — Люмин тихо зевнула. Странно, а ведь недавно ей совершенно не хотелось спать. — У меня не очень-то хорошая память.       Его и самого клонило в сон. Чуть ли не зевнул следом за ней. От неё шел отчетливый запах речной сырости, её платье грязно и в крови, волосы спутанные и растрепанные. Он пообещал побыть с ней, и поэтому не мог сдвинуться с места.       Люмин, кажется, задремала. Придется нарушить обещание, неё же ради. Тарталья постоянно идет против чего, вот и против Люмин идет.       Осторожно встает и поправляет подушки, на которых спит Люмин. Она открывает глаза и следом закрывает, увидев, что он по-прежнему тут, просто встал с кровати. Проснулась бы позже, тогда бы и заметила нарушенное обещание.              Люмин спала и видела сны. Как всегда слишком отчетливо отражающие её страхи. Отчего она впервые задумалась о своей смертности? Повлиял ли на неё так вчерашний утренний разговор на кухне? Это безумно странно.       Это безумно страшно, стоит добавить.       Как давно бы она умерла, если бы удача отвернулась от неё? Как давно бы разделила участь того юноши с карими глазами? Что с ним и где он сейчас? Да вот же, прямо перед ней. Только травы тут нет, да и вообще ничего, кроме пространства, сотканного из тьмы.       Лежит с открытыми глазами. Отчего ему не повезло? Почему он не оказался сильнее?       — И вот, мы снова встретились. — некрасивое лицо с красивыми глазами. — Даже в моем сне ты продолжаешь молчать. Интересно, как скоро я к тебе присоединюсь?       Когда-то она окажется на его месте. Представить все ещё тяжело. Приходится выяснять опытным путем. Ложится рядом с ним и пытается почувствовать себя мертвой. Допустим, она задохнулась в той речушке или же стрела, прилетевшая ей в лопатку, на самом деле вгрызлась ей в череп.       Закрывает глаза. Умри она на следующий день, что бы сталось с миром, на который в последнее время так плевать? Действительно страшный вопрос отличается. Что бы сталось с Итером?       — Врушка. — сейчас её волнует другое. — Со мной станется моя смерть, а значит — исчезновение. И буду, как ты. — обращаясь к лежащему рядом. — Утрачу разум, дарованный нам свыше и останусь на земле распростертым телом.       Кто-то силой открывает ей глаза. Тело внезапно заледенело, оголенную спину щекочет влажная трава. Неотрывно смотрит в кроны деревьев и не может ничего с этим поделать. Бесконечная листва похожа на крышу. Зеленую, такую вечную. Вот он — её вечный приют, последний приют. За кронами темнеющее небо, продолжающее носить под собой толпы людей, все ещё живых. А она? А она, кажется, умерла.       — Похожи на янтарь. — говорит кто-то в стороне. Голову не повернуть, все тело мертво окоченело. — Могла бы увернуться, тогда бы не лежала тут в траве.       Ей так все равно. Только бы поскорее закрыть глаза, не слышать раздражающего живого голоса. Радует только, что её перенесли сюда. Тут хорошо, хоть и холодно. У неё ничего нет, кроме цвета глаза. Так значит, похожи на янтарь? А имя у неё есть? Или его отобрала метко пущенная стрела?       Она остается лежать на земле телом без имени. Рядом ходят те, кто вольны закрыть ей глаза, похожие на янтарь. Когда это уже закончится? Разве уже не должно было закончиться?       И тут же темнота. И мыслей нет, только кромешная тьма. Чему-то становится страшно, жутко и предельно. Ладно-ладно, лучше вечность смотреть на высокие кроны, чем пребывать здесь!..       Вновь она тут. На поляне. Что за черт играет с ней в такие злые шутки? В голове по-прежнему один лишь факт о себе.       — Похожи на янтарь. — собственные бледные губы шевелятся и она осознает, что вновь жива. Двигаться, однако, так не хочется. Только смотреть вверх и чувствовать обжигающе живой холод. Это определенно лучше всего остального, что ей уготовила смерть.       Вскоре надоедает. Встает и понимает.       — Второй шанс? Тот самый спасительный шанс?       Точно, зовут её Люмин и у неё глаза, похожие на янтарь. И она пока что вполне жива. В отличие от того, которого уже никак не зовут. У него только карие глаза, смотрящие в небо.       — Спасибо.       Ценность собственной жизни, собственного имени будто увеличилась в разы. Она спокойно смотрела в темнеющее небо и понимала, что только от неё зависит, сколько ещё раз ей предстоит увидеть солнце. Быть осторожнее, сильнее, ловчее. Становиться очередным трупом в кровавой истории вселенной рановато.       Люмин все ещё не верит в возможность своей смерти, но станет сильнее ради себя и своего имени, которое ей предстоит пронести через множество историй, хороших или плохих.       Вот бы ей собеседника. Надо столько обсудить.       Шелест травы. Она оглядывается и видит, как мертвец оживает. Улыбается ему и размышляет о том, что им точно есть о чем поговорить. Они идут сквозь лес. Оба смертные и мертвецы, будущие или нынешние. С карими и янтарными глазами. Возможно, уже без имен.              — О, Люмин, неужели ты не могла обработать свои раны получше? — чей-то знакомый голос пробуждал ото сна.       Люмин открывает глаза, но ещё пару секунд бродит по задворкам сознания. Ей удалось много с кем поговорить, ведь всех людей объединяет их смерть, а перед её лицом все равны. Какие-то старые образы воскресли в лице того убитого юноши.        — Между прочим, я не собирался сегодня врачевать, а всего лишь вышел на ночную прогулку, проведать как идут дела в Хижине БуБу.       Хижина БуБу… Стоп, разве это говорит не Тарталья? Муть перед глазами исчезает и перед собой она видит лицо доктора Бай Чжу, сидящего на стуле, пододвинутом к кровати.        — Бай Чжу? — все ещё не веря своим глазам, Люмин вглядывается в хитрые глаза, всегда сияющие какой-то проворностью и льстивостью. Может она в Хижине БуБу? Нет, кровать всё та же, а где…       — Да, по крайней мере так меня назвал твой дружок. — он улыбнулся сильнее, ведь на его лице и так практически всегда играла улыбка, которую можно назвать лишь лукавой. — Видишь ли, только я собирался проведать Гуя, как вбегает наш общий с тобой знакомый и говорит, что ему нужна помощь квалифицированного врача.       Она стала оглядываться в поисках общего знакомого. Он, явно смущенный, стоял у стены. Люмин хотела спросить у него, как так вышло, и почему он вообще решился на подобный шаг. Явно не при людях, ладно.       — Собственно, один такой нашелся, и поэтому я сейчас нахожусь здесь.       Голова не варила. Речи Бай Чжу и раньше часто вводили в ступор, уж слишком различались его слова и извечное улыбающееся выражение лица. Люмин нахмурила брови и стала просто неловко смотреть на доктора, а затем на Тарталью. Никаких результатов эти зрительные контакты ей не дали, а стало только ещё более неловко, чем было до этого.       — Раз уж я пришел, то должен сделать одно дело. — глаза доктора Бай Чжу, а точнее их выражение, никогда не поддавалось объяснениям. Оно не менялось, но в один момент казалось лукавым, а через секунду успокаивающим и сочувствующим. Именно по этой причине Люмин порой терялась в разговорах с ним. Ещё напрягала Чан Шэн, такая же извечная, как и улыбка её хозяина. Змея и сейчас внимательно наблюдала за всем происходящим и, кажется, была готова укусить каждого, кто только попытается навредить Бай Чжу. Например, она подозрительно смотрела на Тарталью. — Собственно, для этого мне нужно, чтобы все покинули помещение, кроме моего ночного пациента.       Тарталья, видимо, хотел было возмутиться, но Бай Чжу колко заметил:        — Я понимаю, что ты там все уже видел, но этого требует этика.       Люмин только и видела, как Тарталья вспыхнул, сжал кулаки, хотел было пригрозить оклеветавшему его доктора, однако Чан Шэн пригрозила шипением чуть раньше. Ему ничего не оставалось, кроме того, как, поверженному и краснеющему, выйти из комнаты. Люмин, поняв в чем было дело, стала тереть лоб и попыталась дать разумное объяснение тому, почему она живет у неженатого мужчины.       — Мне просто было негде остановиться, поэтому ничего такого он не видел. — голова по-прежнему отказывалась соображать и только тупо болела.       — Не беспокойся, у меня нет привычки лезть в личные дела пациентов. — ему было легко поверить. Он мог спокойно пошутить на нешуточные темы и при этом ни капли не смутиться, зато смутить других. Тарталья пал жертвою его искрометного юмора, а вот Люмин уже привыкла. — Моё дело — вылечить пациента, а не заглядывать в его жизнь.       Вспомнился неодобрительный тон Сяо, когда он понял, что она остановилась не у подруги, вроде Сян Лин или Кэ Цин, а у некоего друга. В Ли Юэ это было слишком проблематично. Если мужчина и женщина спали под одной крышей, то практически всегда это порождало какие-то невероятные по масштабам слухи. На самом деле хорошо, что на эту тему пошутил именно Бай Чжу, которому совершенно нет дел до распространения слухов и сплетен.       — Спасибо.       — Тем более, твой друг уже успел объяснить мне всё по дороге. — он совершенно не спешил. Возможно, ему и хотелось начать осмотр пораньше, но Люмин все ещё выглядела полусонной. Стоило её получше растормошить. — Рассказывал так убедительно, что я практически поверил.       — Я всё слышу! — послышалось за дверью.       Бай Чжу только улыбнулся, а Люмин не стала ничего добавлять. В любом случае, это не выйдет в «большой свет». И на этом спасибо.       Она попыталась снять с себя платье, но боль в груди не дала этого сделать. Чуть раньше её подпитывали остатки адреналина, а сейчас от него и след простыл.       — Повернись. — спокойно объявил Бай Чжу.       Люмин не стала спорить. Бай Чжу уже приходилось развязывать ей корсет, когда она была совсем без сил. Для обоих процедура была весьма простой и естественной, а вот Тарталья, услышав шелест снимаемого через голову платья, весь извелся и перестал понимать, что происходит. Он нервно ходил по коридору, одновременно прислушиваясь к затихшим в спальне и вспоминая то, насколько было неловко просить Бай Чжу о помощи.       — И кого ты недооценила на этот раз?       Бай Чжу развязывал ловко замотанную грудь. Люмин поджимала губы, все тело ныло, а голова омерзительно пульсировала.        — Хиличурлов, двух магов Бездны, лавачурла…       — О, целый набор. Ясное дело, что они тебя так потрепали. Даже неудивительно. — он осматривал гематому, расползающуюся по боку. Рану на лопатке осмотрел только поверхностно, тяжело вздохнув и покачав головой. Сейчас его интересовали ребра.       Ладони врача скользили по телу Люмин, источая слабый зеленый свет. Она всегда завороженно смотрела за этим, ведь не так часто удавалось видеть обладателей дендро Глаза Бога. Бай Чжу, как и маленькая помощница Чан Шэн, казался предельно сосредоточенным, хоть и не прекращал улыбаться. Его силы всегда безошибочно определяли всяческого рода переломы и трещины. Буквально врачебный дар, ниспосланный ему вместе с Глазом Бога. Наверное, именно поэтому его так уважали в Ли Юэ. Без всяких болезненных процедур он ставил диагнозы и назначал лечение.       — Обрадую, переломов нет. — зеленый свет исчез. — Однако имеются трещины, придется перевязать на недельку-полторы, хотя, зная твою прекрасную способность к регенерации, уверен, что ты снимешь его на пару дней раньше.       — А что насчет вот этого?.. — она указала на гематому.       — Просто гематома, без последствий. Точнее, удар оставил последствия в виде гематомы, но внутренние органы целы. Кстати, как раз на этой стороне ребра сильнее повреждены.       На самом деле, вечно спокойный Бай Чжу успокаивал, как бы странно это не звучало, но часть его непоколебимости передавалась каждому, кому удавалось стать его пациентом. Люмин чувствовала себя в надежных опытных руках, которые ни за что не причинят ей лишней боли. Её жестом попросили повернуться.        Несколько минут изучал рану, едва касаясь кожи ладонью. Запекшаяся кровь весьма мешала. Бай Чжу встал со стула, подошел к двери и чуток её приоткрыл, сразу же взглядом найдя бродящего в коридоре хозяина квартиры:       — Намочи полотенце и, будь добр, подай сюда. — с этими словами исчез в комнате, оставив Тарталью в легком недоумении.       Через минуту в комнату неуверенно постучались. Бай Чжу забрал полотенце, бывшее скорее влажным, чем мокрым, и протянул его Люмин:        — Оботрись немного, потом продолжим.       Перечить врачу себе дороже. Пока промокала спину, живот и вообще все, до чего могла дотянуться без особо сильных болей, от Бай Чжу услышала:       — Придется потерпеть. — он пододвинул к себе ногой переносной ящичек со всяческими препаратами и инструментами. Этот страшный ящичек был кошмаром всего Ли Юэ. Люмин нервно дернулась, зная о его содержании. Она даже не стала смотреть на то, какие щипцы или ножницы достает Бай Чжу. Ей хватило лязга металла.       Пока он обрабатывал инструменты и место, куда попала стрела, Люмин подтянула к себе подушку, чтобы в случае адских болей уткнуться в неё лицом. За дверью шаги прекратились. Бай Чжу делал последние приготовления и, по привычке, начал говорить с пациентом, пытаясь отвлечь его от предстоящей боли:       — Не больнее комариного укуса, только придется чуточку дольше потерпеть. — Люмин дрожала от холода и Бай Чжу заметил это. — Ты не осиновый лист, чтобы так дрожать. Соберись. Так понимаю, в тебя угодила стрела. Ты вытащила основную часть наконечника, но там осталась ещё малая его часть. Если не хочешь, чтобы все это загноилось, придется доверить дело моим рукам.       — Ладно, только давай быстрее. — она все же решила заранее уткнуться лицом в подушку и не зря. Когда что-то холодное и металлическое коснулось успевшей воспалиться раны, стало весьма больно.       В дальнейшие свои ощущения она старалась не вникать, решила сосредоточиться на том, как бы не издавать лишних звуков.       — Я помню, как однажды ты пришла ко мне с ужасно распухшим пальцем. — кажется, ему совершенно не мешали разговоры во время лечения. — Естественно, я поинтересовался у тебя, как так вышло. Помнишь, что ты мне ответила?       Люмин кивнула и вжалась в подушку сильнее, лопатку разрывало от боли.       — Ты недоварила краба и он решил тебе отомстить, ухватив за палец.       — О Архонты, почему ты до сих пор это помнишь. — неизвестно откуда в ней хватило сил на целое предложение, но в следующую же секунду их не осталось.       — Потому что подобный случай в моей практике исключительный.       — Что там? — послышалось из-за двери. Тарталье, конечно, слушать истории про Люмин было интересно, но лучше было бы услышать это из её уст.       — Ничего особенного. — отвечал Бай Чжу, продолжавший кропотливо вытаскивать маленький осколочек наконечника. — Она сама потом тебе расскажет.       Тарталья хотел было задать какой-нибудь вопрос Люмин, но не решился. Было у него ощущение, что ему вряд ли ответят. Точнее путешественница болезненно промолчит, а Бай Чжу придумает какую-нибудь отмазку.       Когда кусочек наконечника с мерзким звуком был вытащен, Бай Чжу несколько секунд рассматривал его в свете электрической лампы, а Люмин облегченно дышала, оторвав лицо от подушки.       — Вот и всё. — оказалось не совсем правдой, потому что спину начали обрабатывать чем-то вроде спирта. — Почти.       Бай Чжу опять стал копаться в своем ящичке, вытаскивая оттуда очередные баночки с мазями. Он стал объяснять зачем они нужны и как их применять. Люмин внимательно слушала, вертя в руке одно из лекарств.       Затем Бай Чжу достал спрятанные где-то в нижнем отсеке бинты.       — Вдохни. — медленными движениями, он стал делать первые несколько ходов, туго обматывающих тело Люмин. — Теперь можешь дышать.       Перевязка, сделанная доктором, оказалась даже туже прежней. Люмин наблюдала за тем, как ящичек захлопывался, а сам Бай Чжу, явно собирался уходить, как всегда не спросив с неё платы. Из-за этого стало жуть как неловко, ведь любой труд должен оплачиваться…       — Спасибо за помощь, Бай Чжу. — она попыталась выдавить улыбку. — Как всегда ты меня выручаешь, чем я могу помочь тебе взамен? — на плату деньгами Бай Чжу точно никогда не согласится, а вот попытать счастья в взаимопомощи ещё можно.       — Это мой докторский долг. — встал, улыбаясь. — И я не из тех врачей, работающих только из-за денежной выгоды. Из-за обилия взяток в моей сфере, я иногда подумываю о создании такой врачебной клятвы, чтобы всякое лечение производилось бескорыстно. Назову в честь себя и тогда на свет появится клятва Бай Чжу. Думаю, мир стал бы чуточку лучше.       — Очень благородно с твоей стороны.       Бай Чжу уже скрывался за дверью, когда Люмин простилась с ним и ещё раз поблагодарила. В коридоре доктора уже поджидал Тарталья, в принципе не отходивший от спальни больше, чем на три метра. Они переговорили о чем-то, Бай Чжу нервничал, хоть и углядеть это оказалось немного проблематично.       — Она достаточно живучая и быстро выздоравливает. — голос ничем не выдавал волнения Бай Чжу, но Тарталья заметил, с какой силой доктор сжимал рукоять ящичка со своими инструментами. — Поэтому можешь не волноваться. Уже совсем скоро встанет на ноги, но сейчас было бы неплохо соблюдать постельный режим. Конечно, этой рекомендации она придерживается лишь в редчайших случаях, а жаль.       Они остановились около входной двери. Тарталью кое-что волновало и проницательный доктор, кажется, понял это.       — Врачебная тайна. — только и сказал Бай Чжу, открывая дверь на улицу. — В случае чего ищите меня в Хижине БуБу.       Этих слов было достаточно. Доктор скрылся, а вопрос «кто из них нервничал больше» оставался по-прежнему открытым. На него существовало лишь два варианта ответа.       Тарталья, который нарушил обещание, данное Люмин, и все же ушёл из квартиры, в поисках медицинской помощи. Он косвенно был знаком с доктором Бай Чжу — знаменитым на всё Ли Юэ врачеванием. К нему он-то и пошёл в полчетвертого утра, когда рыбаки ещё не вышли на клёв, а самые шумные пьянчуги почивали сладким сном в своих домах или, нередко, в местах столь сомнительных, что Тарталья не решался о них особо размышлять. Конечно, можно было наведаться к кому-нибудь из частных докторов, однако их адреса были неведомы, да и что-то подсказывало, что они давным-давно проплачены Цисин. Люмин вряд ли бы обрадовалась, увидев одного из этих хилых старикашек у кровати. Ей явно не хочется, чтобы сведения о её ранах стали достоянием Нин Гуан.        Именно поэтому было и решено обратиться на помощью ко второму варианту ответа — Бай Чжу. Если начистоту, то Тарталья не знал, где обычно принимает доктор и по какому-то наитию поспешил в Хижину «БуБу», где ранее видел маленькую ассистентку именитого доктора. Ему повезло, а вот Бай Чжу, сразу же встревожившемуся при виде старого «знакомого»… трудно сказать, какие чувства он испытывал. Сначала он просто сделал вид, что никого не заметил. Когда его окликнули, пришлось повернуться и улыбнуться, при этом приветливо помахав рукой. Тогда в голове пролетела уйма вопросов и, конечно же, опасений. Связываться с Фатуи было делом слишком опасным. Связываться с Фатуи, имеющем при себе Глаз Бога и выглядящим явно не рядовым офицером, — было ещё хуже. Бай Чжу не знал, что перед ним стоит один из грозных Предвестников. Однако врачам известны вещи, недоступные для большинства жителей Ли Юэ. И он знал, как сильно Цисин опасается этого человека из их же разговоров. И вот, как-то случилось, что именно ему оказалось суждено встретиться с этим опасным человеком лицом к лицу темной ночью.       У них завязался вежливый разговор, но каждому не терпелось перейти к сути дела. Один волновался за состояние подруги, а другой — за своё собственное. Ночные встречи с Фатуи ни к чему хорошему не приводят. Произнесенное имя Люмин изменило многое, а точнее добавило ещё больше вопросов. Почему она оказалась рядом с человеком, которого, как минимум, недолюбливала? Почему этот человек с таким волнением просит его о помощи, когда мог бы давно пригрозить властью или чем-то подобным? И ещё девяносто восемь вопросов роились в голове, заставляя её гудеть.       Сначала Бай Чжу даже не поверил. У него были все основания полагать, что это ловушка. Фатуи прознали про его дружеские отношения с Люмин и решили этим воспользоваться. Именно так заключил доктор, идя следом за Тартальей, успевшем представиться. Поднимаясь по лестнице, Бай Чжу оценивал свои шансы на побег. Он мог ударить железным ящичком по голове или же воспользоваться Глазом Бога. И, конечно, в эту же секунду на него опасливо позарился «опасный человек», будто одним взглядом пресекая всяческие интересные мыслишки.       Ещё по дороге они говорили об оплате медицинских услуг. Тарталья настаивал на том, чтобы оплатить все затраты, а вот Бай Чжу уперто отнекивался, говоря о каком-то врачебном долге помогать всем больным безвозмездно. Возможно, будь вместо него кто-нибудь другой, Бай Чжу и принял бы эту денежную благотворительность, ведь далеко не всегда травы можно добыть в ближайших горах, иногда приходилось связываться с контрабандистами во главе с Бэй Доу. Однако иметь даже малейшие экономические связи с Фатуи Бай Чжу не собирался. Вообще никак. Точно нет, хоть и цену назвали весьма притягательную.       На самом деле Бай Чжу сильно удивился, действительно увидев преспокойно спящую Люмин. Он вообще ни разу не видел её спящей, так как она всегда предпочитала держать ухо востро, даже находясь в одном из безопаснейших мест в Ли Юэ — кабинете Бай Чжу, находящемся в нижней части города. Отчего ей так спокойно спится в доме «опасного человека»?       Дальнейшее известно. В компании Люмин доктору сразу же стало поспокойнее, однако его по-прежнему напрягали шаги за дверью, да и висящий на стене лук, зловеще поблескивающий в мягком свете комнаты.       По-настоящему спокойно он вздохнул только оказавшись на улице. Ох уж и тяжело ему далось поддерживать улыбку и свою типичную манеру вести полушутливую беседу. Отныне же Бай Чжу был на улице, а потому пошёл куда вздумается, а вздумалось ему наведаться к Катерине и подать поручение в Гильдию, авось кто захочет прогуляться на Драконий Хребет и собрать кое-какие редкие травы.       Наверное, Бай Чжу все же нервничал больше Тартальи. Хотя и тому, и другому, пришлось несладко из-за принадлежности к Фатуи последнего.              Проснувшись утром, когда рыбаки уже лениво разбрелись по шлюпкам и вышли в море, но остальной город ещё спал, Люмин обнаружила себя там же, где и заснула. Похоже, она провалилась в сон сразу же после того, как Бай Чжу покинул комнату.       Забыв о больных ребрах, Люмин попыталась перевернуться со спины набок, но горько охнула, полностью прочувствовав забытую боль. Удивительно, но голова было прояснилась и даже не болела, несмотря на все остальное. Осознав свои преимущества, если, конечно, таковым можно назвать обыкновенное состояние головного мозга здорового человека, Люмин повернула голову в другую сторону.       Спящий на стуле Тарталья почти её не удивил. Самую чуточку, но все же она успела привыкнуть к его непредсказуемости. Человек нынче ко всему привыкает.       Одеялом она не укрывалась, однако лежала под ним. Возле неё, на расстоянии вытянутой руки, сменная одежда. Шорты точно её, а вот… Футболка? Замечательно, Тарталья решил одолжить ей свою одежду.       Хотя, если не двигаться, то вполне себе хорошее утро.       Лопатки у Тартальи забавно выпирают сквозь ткань красной рубашки, а вместо подушки у него были собственные руки, сложенные на столе. Прямой нос уткнулся в какую-то бумажку. Во сне он выглядел до того невинно, что Люмин невольно улыбнулась. Ей не доводилось так долго наблюдать за спящим Тартальей.       До чего же забавно обстояли дела. Каждое утро последнего месяца она просыпалась именно с такими мыслями. Это уже неотъемлемая часть её жизни, вроде умываний по утрам или чистки зубов. Удивиться, что они вообще смогли поладить. Этакой утренний ритуал.       Люмин смутно помнила происходящее до прихода Бай Чжу. Только недоверчивый взгляд Сяо, а также очередной разговор, случившийся между ней и Тартальей.       Может надо его разбудить?.. Но тут он протяжно зевнул, зашевелил лопатками и повернул голову в другую сторону, продолжая блаженно спать. И как тут будить? Она обязательно предъявит ему за то, что он не ушел спать на тахту. Только позже. Сейчас можно вдоволь понаблюдать за ним.       Одеяло сползло до живота. Спала она полусидя, подогнув колени к себе. Оглянула чистую и умело сделанную перевязку, поздно поняла, что была почти голой. Приподняла одеяло и убедилась в наличии спасающих нижнее белье шортиков. Вздохнула с облегчением, потянулась за футболкой. Надеть её оказалось сложнее, чем представлялось. Безумно хотелось поесть, умыться, попить чая. Во рту неприятный горький привкус, образовавшийся то ли от переизбытка, то ли недостатка сна.       А ведь ещё недавно она изнывала от сырости и боли в темном лесу, а уже сейчас лежит в окружении подушек, понатасканных, видимо, со всей квартиры. Как медленно тянется время в подобные мгновения. Вязко, словно мед. Часто ли Люмин будет вспоминать это утро, окрашенное в цвета желтого солнца, так щадяще заглядывающее в спальную? Цвета красной рубашки и серьги, рыжие растрепанные локоны, этот кавардак на столе.       Она повела плечом, когда сердце екнуло. Решила, что от старости. Солгала себе, зная про тлеющее в груди тепло, горько отзывавшееся по всему телу.       Прикрыла глаза, надеясь вернуться в дремоту. Ощутила острую необходимость насладиться видом беззащитного Тартальи подольше. И снова смотрела на него. От его вида теплело. В груди, в глазах, в трещинах ребер. В мыслях, таких мрачных последний год.       Как-то она сказала Бай Чжу одну фразу, касательно Фатуи:       — За ними нужно тщательней следить. Среди них немало подлецов и хитрецов.       Тогда доктор согласно кивнул, ведь это была всем известная истина. Люмин в тот момент не подозревала насколько тщательно будет следить за врагами, что случайно окажется с одним из самых отъявленных подлецов в одной квартире. И нет, её не поймали, не связали. Она сама продолжала возвращаться сюда, желая вновь ощутить чужое тепло. Желая узнать его. Да, и ещё раз да. За ним было чертовски интересно наблюдать. Впрочем, как и за тем что он с нею делал.       Тарталья поднялся со стола и потянулся, выпрямляя руки и жмурясь. Опять в голову лезло нелепое сравнение с котом. Оглянувшись, встретился взглядом с улыбающейся Люмин.       — Неужели спать на столе удобнее, чем на тахте?       — Если я проигнорирую твой вопрос, ничего страшного? — какой вежливый, ещё и уточняет.       Люмин ухмыльнулась, довольствуясь обеспокоенным взглядом.       — Можешь ответить на него позже, так и быть.       — Замечательно. — он тер рукой один глаз, почему-то раскрасневшийся. — Твоё самочувствие… — похоже, что мыслями Тарталья был все ещё где-то в сонном царстве, судя по закрывающимся глазам. — В общем, как ты?       — На твердую четверку.       Синяки под глазами Тартальи в очередной раз свидетельствовали: здоровый сон явно не про него. В эти первые минуты пробуждения он искренне желал вернуться обратно на стол и проспать на нем следующие часиков пять. Однако его расталкивали и другие желания, вроде тех, которые касались Люмин. Будто у него могли бы быть другие.       — У меня к тебе так много вопросов, ты просто даже представить не можешь. — пробормотал Тарталья, пытаясь скинуть с себя пелену сна. — Готова на них отвечать?       Она хмыкнула и сложила руки на груди, создавая вид упрямицы.       — Смотря какие вопросы будут. — подумав, добавила. — Вообще, я непрочь встать с кровати и походить…       — Зачем? — глаза наконец-то сфокусировались на её лице. Отдохнувшая, она выглядела куда лучше, однако повязка под футболкой, вытащенной откуда-то из недр шкафа, напрягала. — Ты вообще в силах встать?       — К слову, вчера я была в силах даже сражаться в похожем состоянии. — усмешка вышла сама собой.       — Ты слишком безрассудна. — в его словах не было упрека, скорее просто прикрытое фактом беспокойство.       — С кем поведешься, того и наберешься. — народная мудрость пришлась весьма кстати.       Тарталья знал, что волноваться за неё не нужно. По крайней мере, настолько сильно. Она выглядела вполне себе здоровой, да и настроение у неё было на высоте. Люди, постоянно получающие ранения, рано или поздно привыкают к последствиям и даже начинают ими наслаждаться в определенных условиях. Ведь сломанная нога всегда поможет отойти от физической работы на месяц-другой. Конечно, если сломать ногу в какой-нибудь глуши, радостно явно не будет. Однако Люмин находилась в безопасности, да и в квартире, из которой её никогда не выгонят. Оттого она и была весела, предвкушая многодневный отдых, пока ребра окончательно не срастутся.       Тарталья знал, что с ней бесполезно бороться. Если захочет куда-нибудь, то придет даже с пробитым легким. Прямо как он. Их обоюдному упрямству позавидует даже судьба, которая с меньшим упорством продолжает ломать людей, чем они сражаться. Бросают вызов тем, кто заведомо сильнее них. Получают раны, терпят сокрушительные, хоть и редкие, поражения, но продолжают вставать и идти вперед. Да, в этом они определенно похожи.       — Тогда жду тебя на кухне. — немного погодя, уже стоя за дверью, добавил. — Если нужна помощи — зови.       Пока Люмин скидывала с себя одеяло и боролась уже с сменными шортами (свои обычные она намеревалась постирать, как выдастся возможность), на кухне кипел чайник и что-то грохотало металлическим звоном. На переодевание ушло до позора много сил и времени, но иначе было нельзя, точнее больно.       Как же хорошо, что это лишь трещины, а не полноценные переломы. Если поднапрячься, то можно осторожно повернуть корпус и… Она села на краю кровати, радуясь успеху. На кухне до сих пор происходили какие-то действа.       Оставалось только встать, а это, как все знают, самое проблематичное. Даже здоровый человек не каждый раз способен по утру встать с кровати, что уж говорить о Люмин, мучившейся меньше суток с трещиной ребер?       Наверное, резкий рывок лучше не использовать. Просто аккуратно и медленно встать, стараясь по минимум напрягать грудную клетку. Практически не больно, странно как-то. Прошлась по комнате, подошла к столу с бумагами.       А вот и случай выдался, надо же. Люмин воровато пробегалась взглядом по куче писем, каких-то договоров и распоряжений. Неужто он думал, что она оставит это незамеченным? Нет уж, все нужно изучить, желательно досконально.       Рукой водит по заголовкам, большинство из них посвящены каким-то торговым делам. Зачем Фатуи скупают икру в таких огромных количествах?.. Определенно здесь был какой-то подвох, да ещё и даты стоят на будущее. Покупки планируются ближе к зиме. Она наткнулась на массовый предзаказ рыбьей икры? А где же планы по сокрушению мира?       Взгляд цепляется за Драконий Хребет, упомянутый в одной из многочисленных бумажек. Звуки на кухне прекращаются, Люмин отходит от стола и устремляется к выходу из спальни. Было бы у неё на минуту побольше времени, эх… Тогда бы она точно раскрыла все планы Фатуи!       На кухонном столе исходил паром чай. Тарталья что-то пытался найти, но в итоге сокрушенно опустил плечи и задумался, не заметив медленно плетущуюся в ванную Люмин. Он совершенно не понимал, что ей можно есть, а что нельзя. Вряд ли её организму нужны конфеты и остальные сласти, может сходить в ближайший ресторан и заказать еду навынос? А они вообще работают навынос? В мыслях кроется подозрение, что нет.       Все чаще за советом он обращался к родному дому. Что делала матушка в таких случаях? Не так часто у кого-либо были переломы, однако постоянно кто-то заболевал той или иной гадостью, пока не вырабатывал иммунитет, так необходимый в холодной Снежной. А до этого их, у которых в горле скреблись кошки, пичкали горячими супами и чаями, что под конец болезни уже не могли без боли смотреть на наваристый бульон. Смотря на кастрюлю, вытащенную из непонятно из какого ящичка, твердо решил закупиться провиантом, вроде овощей и мяса. Вряд ли Люмин в ближайшую неделю сможет выбираться в забегаловки, дабы поесть чего-нибудь сытного.       Но сделать это удастся только к вечеру, а что сейчас ей предложить? Открыть очередную пачку печенья? Тарталья постукивал пальцами по кухонной тумбе. Люмин юрко вынырнула из-за угла, будто ничего у неё и не болело. Сгорбленная спина говорила немного о другом.       — У тебя остались те песочные печенья? — она уселась на своё обычное место как можно более непринужденно. — Было бы неплохо им перекусить.       Не глядя, Тарталья нащупал на верхней полке знакомую пачку. Люмин взяла зависть. Ей-то пришлось бы тащить табурет, затем, шатаясь, пытаться отыскать нужное печенье и в итоге свалиться с ним на пол.       Он сел напротив неё и передал пачку, понурив.       — Что тебе это печенье…       — Оно вкусное. — удивленно ответила Люмин, не совсем понимая придирки.       — Ну это же не еда. — Тарталья взглянул на неё, и уперся локтями о стол.       — Как так, не еда?       Фирменная фразочка каждого родителя Снежной. «Это не еда», отвечали каждому ребенку хоть раз в жизни, когда тот налегал на что-то сладкое и в целом вредное для организма.       — В том смысле, что одним печеньем особо не наешься.       — У тебя есть альтернативный вариант? — вскинула брови Люмин.       — Нет, то есть, пока что нет.       Тут же захотелось домашней еды. Не ресторанной, лавочной, а именно домашней, делавшейся с заботой о домочадцах. При мысли о домашней выпечке заурчало в желудке. Люмин так давно не готовила еды, что совсем забыла рецепт того же цыпленка в медовом соусе. Нужен был цыпленок, а вот как сделать медовый соус? Задавшись этим вопросом, она грустно хрустела печеньем, стараясь разжевывать его тщательней, чем обычно.       — Может ты мог бы прикупить кое-чего? — ей ещё в постоялом дворе приходила подобная мысль, но осуществить её помешал именно Тарталья. Что же, теперь можно использовать его в самых корыстных целях по покупке, за его счет, пары кулинарных ингредиентов. Есть в любом случае будут вместе.       — Я и собирался. — признался он, где-то в голове уже обдумывая то, куда можно сходить. И стоит ли проводить закупки самому или же опять послать кого-нибудь с поручением. Наверное, придется выйти в люди и пройтись вдоль многочисленных торговых рядов Ли Юэ. Однако чуть позже, сейчас нужно было расспросить кое о чем Люмин. Его дико интересовало произошедшее вчера. — Для начала, правда, ответь на пару вопросов.       — Просто неудачное стечение некоторых обстоятельств. — она была абсолютно спокойна и предвидела дальнейшие вопросы.       — Каких именно? — он не ел, а просто редко делал глотки чая. Пальцы продолжали стучать по столу. Люмин это насторожило.       — Поручение от Цисин…       — Опять эти Цисин. — перебил он. Фраза была произнесена с такой интонацией, как люди говорят то же самое о Фатуи.       — Да, меня они прямо преследуют. — усмехнулась Люмин. — Неудачное столкновение с разбойниками, такой же неудачный переход реки вброд и совершенная переоценка своих сил, в попытке разобраться с лагерем хиличурлов как можно скорее.       Она не стала рассказывать подробно. При воспоминаниях о карих глазах и мутной воде, начинало подташнивать. От чужой смерти тошнило не меньше, чем от вероятности своей собственной.       Слух Тартальи крайне раздражило слово «преследуют». Он не смотрел на Люмин, а упрямо сверлил взглядом стол. Брови нахмуренные, пальцы нервно стучат уже по чашке. Ему вспоминался вчерашний вечер. Так это Цисин виноваты в том, что ему пришлось… Что Люмин оказалась в таком плачевном состоянии. Виновники найдены, это уже хорошо. Вечно они везде встревают, раздражает до безумия.       — Почему ты решилась на такое? Из-за безденежья? Ты же могла просто забрать те деньги, вырученные с покупки места. — он смотрел на её раны, надежно спрятанные за бинтами и повязками.       — Я не хотела связываться с Нин Гуан.       — И именно поэтому ты решила связаться с Цисин? — неприкрытая злоба на секунду появилась в его глазах.       Люмин нахмурилась. Он собирается её ещё сильнее попрекать или что?       — Слушай, я не хотела напрямую связываться с Нин Гуан. Именно с ней. — хочет задеть, проучить её? Пускай только попробует. — Поэтому и предпочла поручение, перенаправленное Цисин в Гильдию.       Он продолжал злиться непонятно на что и кого. Тарталья знал, что продолжал пылать нелюбовью к Цисин и эта ситуация всё только усугубила. Однако не только на хранителей правопорядка он держал злобу.        — На что ты так злишься? — и все же в это прекрасное утро Люмин меньше всего хотелось выяснять отношения в таком тоне. — У меня работа такая. Искатель приключений. Никогда нельзя предугадать, как обернется для тебя то или иное поручение.       — На одну искательницу приключений злюсь.       Два разгневанных взгляда встретились. Люмин была недовольна, что её попрекают из-за какой-то ошибки, а Тарталья был зол на её неосмотрительность. Ночью она же сама говорила, что умирать так страшно, почему тогда бросилась на врага, зная о его превосходстве?       Они молчали. Напряжение ощутил даже паук, поспешно убравшийся за кухонную тумбу. Тарталья поджимал губы, порываясь что-то сказать. Люмин, заметив это, вскинула нахмуренные брови и произнесла:       — И? На что ты ещё злишься?       — Можно было хотя бы предупредить. — попытки успокоиться ни к чему не приводили. Сердце превратилось в комок злости, который было необходимо уничтожить.       — О, ну и извини, я не могла знать, где и как меня подстрелят. — давненько ей не приходилось прибегать к подобным словам. Они уязвили обоих.       — Я не об этом.       — Не томи, давай покончим с этим. — она закрыла глаза и стала тереть висок. Голова начинала болеть от голода.       — Я не совсем понимаю, почему ты не сказала, что идешь по поручению. — он сразу как-то помягчел, с души будто камень упал. — Я беспокоился.       Люмин поджала губы. Ей ещё вчера казалось, что стоило ему сообщить о своем уходе. Значит, её опасения были оправданы. Пришлось открыть внезапно потяжелевшие веки и с сожалением взглянуть на Тарталью. Она действительно сожалела, как и о своих колких словах, сказанных минутой ранее.        — Я совру, сказав, что не думала над этим вчера перед своим уходом. — надо было оправдаться для начала. — И в тот момент я была максимально уверена в своем возвращении к шести часам вечера.       — Но все пошло не по плану?       — Лучше и не скажешь. — Люмин усмехнулась и сразу стыдливо опустила взгляд. — В общем, я извиняюсь.       — За что? — откуда-то в его голосе появилась усмешка. Он слабо улыбался, глядя на неё.       — За то, что не предупредила тебя. — она хотела нахмуриться, но поддалась его сиюминутной прихоти. — Знала бы я, как всё выйдет…       — Я понимаю. — прервал её самобичевания Тарталья, сам их начавший. — Хоть раз в жизни человек переоценивает себя. — мягкая улыбка не сходила с его лица. — Я просто рад, что ты вообще вернулась.       — Ты не сильно обижаешься?       — Не особо, просто твоя пропажа причинила мне куда большее беспокойство, чем я думал.       Тот миг, когда Тарталья потянулся за печеньем, стал завершающим для этого неприятного разговора. Таким его делали, несомненно, повышенные тона. Оба умудрились быстро успокоиться, чего обычно с ними не случалось. Наверняка это из-за того, что они научились ценить время. Точнее, время, проведенное друг с другом. Омрачать его не хотелось, а потому дальше они достаточно спокойно разговаривали, все ещё касаясь темы вчерашнего поручения.       — Серьезно? — он удивленно вскинул брови, слушая подробности о схватке, которые Люмин так неохотно выдавала, так как считала это позорным поражением. — Ты догадывалась, что в окрестностях бродит пиро маг, но забыла про это?       — Вообще-то, я не забыла, а замешкалась. — Люмин недовольно фыркнула и с грохотом поставила чашку на место. — Ты бы тоже замешкался.       — Значит, забыла. — затем он также стукнул кружкой по столу, обиженный принижением собственных способностей. — Я? Замешкался? Ты плохо меня знаешь, раз говоришь такое. Я всегда держу всё под своим контролем.       — Вот только утюг ты забыл выключить. И это ты называешь «всё под контролем»? — она не сдержала смех, когда Тарталья бегом направился в ванную, чем-то там загрохотал и через секунду появился в дверях с утюгом.       — Выключен. — для подтверждения он даже провел рукой по металлу. — Как видишь, он холодный. Между прочим, я его даже не вытаскивал в последнее время. Он отнес утюг обратно и вернулся на своё место.       — Только почему-то ты засомневался в этом. — Люмин закинула ногу на ногу и потянулась. — Значит, у тебя не может быть «всё под контролем».       — Так может я пошел проверить лишь для того, чтобы доказать тебе обратное.       — Да-да, особенно твои осененные догадкой глаза были красноречивы.       Её аргумент оказался неопровержимым. Растоптанные убеждения выразились в глазах, опустевших на целых тридцать две секунды. Затем, они снова зажглись интересом и их оживший обладатель спросил:       — Так как ты справилась с пиро магом?       — Тебе не хватило нудных описаний того, как я отбивалась от толпы врагов и при этом пыталась контратаковать?       — Не-а, кстати, если верить твоим словам, попытки контратаки были весьма успешными.       — Конечно, иначе меня бы здесь не было. — на этом она хотела было остановиться, однако Тарталья выжидающе ждал сухого рассказа о внезапном нападении пиро мага, а точнее того, как Люмин от него отбилась без особых потерь. — Да и что касается мага… Упущу подробности перекатываний по земле, а скажу лишь то, что с помощью своих анемо сил смогла использовать влагу от дождя для уничтожения щита, а там и добила… Мечом или чем-то другим, уже точно не помню.       — Кажется, я понял. — он задумчиво смотрел в потолок, размышляя о схватке. — Весьма умный ход. Впечатляет.       — Засмущал. — произнесла Люмин с совершенно безразличным видом.       — Правда? — с невинным видом переспросил Тарталья, надеясь заметить на бледном лице признаки румянца.       — Конечно нет. — все с тем же безразличием ответила Люмин и, не дав Тарталье опомнится, задала вопрос. — Какой, кстати, сегодня день недели?       — Понедельник.       Люмин улыбнулась и подумала, что начало недели выдалось относительно неплохим. Не считая, конечно, ран и трещин в ребрах. В остальном, все очень даже неплохо. Особенно в квартирке, где тебе рады.              Неделя была необычной. В той степени, в какой она может быть необычной для этих двоих. Люмин все время находилась в квартире, ни разу даже не высунула носа на улочки. Для неё было все ещё непривычен тот факт, что один и тот же человек возвращается каждый вечер и ведет с ней разговоры. И все также непривычно то, что эти самые разговоры их сближают. Впрочем, не только это необычно для Люмин. Не волноваться о еде, море, лекарствах. Ей это нравилось, но именно такая расслабленность стала причиной некоторой растерянности, в которую она начала периодически впадать.       А для Тартальи эта неделя, пожалуй, была хорошей. Во всех возможных смыслах. Его разум омрачала лишь одна мысль, и то она терялась на фоне Люмин. Его удивительно сильно тянуло побыстрее вернуться в квартирку после рабочего дня. Не только из-за усталости, но и для того, чтобы опять побыть с ней.       В общем, череда определенных событий началась несомненно с понедельника, когда осень совсем-совсем скоро должна была уступить место зиме.       Определенные события, как их однажды, шутя, назовет Люмин, окажут немалое влияние на этих двоих. Может, для кого-то они будут слишком невзрачным и простыми, но именно это в них и притягательно. Оба ощущали, что у них не так и много времени. Особенно четко чувствовал это Тарталья, дожидавшийся письма прямиком из Снежной, написанного рукой самой Царицы или Педролино. Он старался не думать об этом, но каждый день, будь это вторник или суббота, казался до такой степени необычным и важным, что забыть их казалось невозможным. Люмин разделяла его чувства. Она все ещё ждала возможности уплыть в далекую Инадзуму и тогда покой ей будет только сниться. А тут он наяву. Самый настоящий покой, состоящий из семи дней.              Понедельник. Утро и день пронеслись в одиночестве, однако оно ничуть не расстраивало Люмин, лежавшую в кровати. Она часто проваливалась в дрему, так как организм все ещё требовал отдыха. Мысли носились высоко в облаках, вздыбившихся над Ли Юэ. С утра они успели составить список покупок, ведь оба сошлись на том, что домашняя еда отлично помогает восстановиться. Люмин предпочла промолчать про раздельную оплату, а Тарталья, кажется, даже и не задумывался об этом, когда положил свернутый листок бумаги в карман штанов.       Был уже вечер, когда она в очередной раз проснулась от шума на кухне. День уже пошел на убыль, а потому потемнело раньше обычного. Гавань доносилась до уха извечным дребезжанием… Или, погодите, это все же кухня. Люмин относительно быстро встала с кровати и дошла до дверей кухни, где осторожно выглянула.        Тарталья стоял у тумбы на одной ноге и что-то чистил. На маленькой кухонной плите — изобретении совсем недавнем, работавшем также на электро кристаллах, — кастрюля с неизвестным содержимым. Люмин ожидала увидеть его в обычной одежде, но, как оказалось, он успел переодеться во всё домашнее. До полного образа стереотипной хозяюшки ему не хватало лишь фартука и прихваток. Пожалуй, ей не готовили домашнюю еду так давно, что и не вспомнить толком. Да, она питалась едой, приготовленной Владленой — хозяйкой затерянного в лесах постоялого двора, — однако это несколько отличалось. Люмин хотелось подольше понаблюдать за Тартальей, а потому она не подавала и звука, способного её обнаружить.        Тарталья знал о стоящей у дверей Люмин и не спешил ничего предпринимать. Ему было нужно показать себя как можно более с разных сторон, ведь были у него опасения, касательно оставшейся у Люмин недоверчивости. Пускай она увидит, насколько разным он может быть. А готовить, впрочем, даже интересно и занимательно: можно понаблюдать за противоборством кипящей воды и плавающего в ней лука. Не менее важна и конечная цель, которой Тарталья обыкновенно предпочитал процесс, а она состояла в самом простом — в заботе о Люмин.       Она подошла к нему «незаметно» и заглянула через спину. На стене, к слову, на крючках висели цветные прихватки. Тарталья практически дочистил морковь и сейчас планировал кинуть её в кастрюлю, где помимо лука была и курица. Увидев цыпленка, Люмин не сдержала упрека:       — Я планировала сделать цыпленка в медовом соусе! — цыпленка было уже не спасти. Он варился в воде, начинавшей кипеть.       — Бульон будет полезнее. — совершенно спокойно ответил Тарталья. — Да и причем тебе ничего не помешает прожарить варенную курицу.       — Но она станет невкусной и твердой.       — Неужели настолько твердой, что её будет невозможно откусить? — он положил нож на место и повернулся к Люмин боком. — Если она не будет тверда как статуя Архонтов, то её вполне можно будет съесть.       — Откуда ты знаешь про твердость статуи Архонтов? — она попыталась представить то, как Тарталья пытается откусить кусочек от древнего божества в каком-то голодном порыве. Выходило весьма правдоподобно.       — Как-то ударился головой о статую Царицы в детстве. — выпалил Тарталья и лишь потом задумался, почему не вспоминал об этом вопиющем случае раньше. Собственное упоминание Царицы заставило поежиться, ведь её леденящую и величественную ауру никак не позабыть.       — Именно тогда она увидела в тебе потенциал и пожаловала тебе должность Предвестника? — как давно им не приходилось касаться «работы» Тартальи, если так можно назвать членство в самой опасной и серьезной организации Тейвата.       Он только усмехнулся, вспомнив свой карьерный путь к званию Одиннадцатого Предвестника. Будь всё так просто, то вся детвора Снежной была в прямом подчинении у Царицы. Его повышение стоило людям жизней, хотя сам Тарталья никогда не рвался к чинам и званиям, он лишь желал доказать, что имеет право стоять наравне с такими легендарными героями, как Педролино, защищавшим его в детстве. Очень жаль, но многие подростковые и детские иллюзии разрушились, когда он вступил на должность Предвестника. Цели может и благородные, великие, не боится Тарталья такого слова… Средства достижения, правда, частенько пугают и отталкивают. Ему никогда не нравились политические игры, которые вела Снежная с момента своего появления на карте нынешнего мира. Шантаж, шпионство, подкуп — он слишком далек от этих грязных дел, хоть и был вынужден прибегать к ним, будучи одним из верхушки Фатуи. Получалось достаточно неплохо. От этого на сердце было не менее отвратительно. Честный бой был в разы лучше.       — Есть у нас такая забавная традиция в Снежной. — начал рассказывать Тарталья, следя за тем, как кипит будущий бульон. — Не против рассказов о моей Родине? — он повернул к Люмин голову, дожидаясь её ответа.       — Буду рада послушать. — она улыбнулась и приготовилась слушать, перед этим тихо ойкнув от боли в ребрах. — Только, наверное, сяду.       — Давай, а то ты слишком юркая. — Люмин не походила на человека, которого вчера били как и чем могли. — Или тебе не больно ходить?       — Больно. — призналась Люмин, поворачивая стул боком, чтобы смотреть на Тарталью. — Честно сказать, просто привыкла и не обращаю особого внимания.       — Я тоже. — бои закалили его, а их последствия со временем перестали переноситься болезненно. Скорее неприятно. — В общем, о Снежной.       Люмин обрадовалась. Ей не особо нравилось рассуждать о боли, к которой привыкаешь. Обычные, счастливые люди, никогда не должны привыкать к такому. Пускай лучше привыкают к солнцу, удачным партиям в карты, вкусной еде и прочим радостям жизни. Она тоже хотела бы привыкнуть к чему-нибудь такому простому. Или к кому-нибудь. Ещё желательно отвыкнуть от боли.       — Есть у нас дурацкая традиция. Прям дурацкая. Не забавная, не веселая, а именно дурацкая. — начал Тарталья, вылавливая из кастрюли морковь и лук. — Вроде как посвящение в «мужчины», или что-то вроде того. Провалил испытание — стал изгоем на ближайшие три месяца, затем можно вновь попробовать. — подробности всплывали одна за другой и он старался как можно быстрее облачить их в слова, боясь, как бы они вновь не исчезли. — В общем, заключается оно в спарринге. Тут все максимально строго, насколько это может быть у дворовых хулиганов.       — Так ты был из тех, кто дергает девчонок за косы, а затем признается им в любви? — она усмехнулась.       — Не совсем. — варящийся цыпленок напомнил ему что-то. — Я был из тех, кого отцы слишком рано взяли на охоту. Помню, мне никак не удавалось совладать с луком. Из-за этого ненавидел охоту на тетеревов, уток… — он вздохнул и нахмурился. Память опять принялась гонять его по запутанным лабиринтам. — Отошел от темы. Так вот, противника подбирали по примерному весу, возрасту, росту и даже силе. Была какая-то справедливость в этом. Слабые боролись со слабыми, а сильные с сильными. Сильным было особо нечего бояться, их даже после поражения почитали. А вот хилым парнишкам приходилось напрягаться, чтобы случайно не стать посмешищем. — последние слова вышли с какой-то мучительной медлительностью.       Люмин не оставила это без внимания.        — Не верится, что ты был тем самым хилым мальчишкой.       — Я и не был. Наверное, со мной по изворотливости мог сравниться только один мальчуган. С ним меня и поставили, когда пришло время. — он опять замолчал и задумался, пытаясь восстановить последовательность событий или хотя бы их содержание.       — Бой был кулачный? Или как?       — Нет, все готовили для себя что-то вроде мечей. Буквально, палка, красиво обструганная. Некоторые даже узоры делали. И был какой-то нюанс, вроде правила, за нарушение которого презирали побольше, чем за поражение. — темный коридор лабиринта закончился тупиком. Воспоминания грубо обрывались. От них осталась лишь смутная тень, пляшущая совершенно отвратительный танец. — Не помню, вообще не помню.       — Ничего, это же лишь нюанс. — Люмин была совершенно не против того, что описание традиции плавно перетекло в разговор о детстве. Ей всегда было интересно узнать, каким Тарталья был в свою юные годы. — Так за кем победа?       Он почесал затылок, надеясь таким образом добиться от своего мозга хоть какой-то информации. Однако уловка не помогла.       — Я забыл. — сказал Тарталья и печально вздохнул, уже который раз за вечер.       — Такое важное событие и ты не помнишь. Хорошо, а об статую ты как ударился? — любопытство медленно пожирало Люмин. — Или это ты тоже забыл?       — Вроде того. — неловко ответил он и достал откуда-то ещё одну кастрюлю, пришедшуюся весьма кстати, так как настало время сливать готовый бульон. — Самому не по себе, что мог такое забыть.       — Многие люди не помнят происхождения детских шрамов. — она попыталась развеять его думы, приобретавшие грустный характер. — Как по мне, твоя история тоже из этого разряда.       Тарталья не слушал. Он бездумно достал две тарелки и наполнил их бульоном, украсил петрушкой и несколько секунду смотрел на них, уперев руки в бока. Люмин за это время успела пересесть на другое место.       В конце концов, он взял тарелки, обжегся, и только потом поставил их на обеденный стол. Затем щелкнул пальцами и, улыбаясь, взглянул на Люмин.       — Думаю, должно было получиться неплохо. — он сел за стол, выглядевший пустым без хлебницы и собственно хлеба. — Мать всегда делала бульон, когда кто-то из нас заболевал. Делала по-особенному, с заботой. К слову, я не только одолжил у неё рецепт бульона, но и особенный способ приготовления.       Люмин, искушенная запахом куриного бульона, сначала почувствовала тепло из-за вкусной приготовленной пищи, а лишь затем — от метко сказанных слов. С бульоном во рту она смотрела на Тарталью и порывалась сказать какие-нибудь слова благодарности, но выходил только какой-то щенячий взгляд.       — Когда я ем, я глух и нем. — он подмигнул и, стараясь не обращать внимания на Люмин, стал есть. Вышло и впрямь неплохо. Чувствовалась рука, варившая бульон с заботой о других.              Вторник. Утро и день прошли до ужаса скучно для Люмин, которая не могла лежать на месте так долго. Нет, она, конечно, очень любила валяться и дремать, но предпочитала делать это где-нибудь на солнцепеке, где постоянно в легкие поступает свежий воздух, а не этот, застоявшийся квартирный. Поэтому, напрягая все свои силы и изворотливость, ей пришлось открыть окна настежь, дабы в спальню и иные места зашел подвижный кислород. На практике оказалось, что городской воздух и рядом не стоит с речным или лесным. Нет в нём излюбленной влажности и прохлады, в общем, Люмин была крайне недовольна. Хотя даже это было лучше обычного квартирного воздуха.       Она вышла на балкон, в надежде поймать особенно сильный порыв ветра. Увы, её встретила только страшная духота, предвещавшая дождь. Люмин вернулась в квартиру, прошлась до комнаты, где стояла тахта, на которую временно переместился Тарталья. Хоть на большой кровати спалось удобно, но Люмин все же было стыдно, что долговязому хозяину приходилось ютиться в зале. Его же это особо не волновало. На её вчерашние вечерние переживания он только и ответил:       — Не тебе об этом беспокоиться.       Тогда Люмин не нашлась что ответить, а просто пошла спать, пытаясь лечь так, чтобы на утро встать и не обнаружить своё тело в затекшем положении.       Разглядывая полки, она заметила колоду карт, тех самых, которые Тарталья одолжил у какого-то пьянчуги. Они лежали между наклоненной «Инструкцией по выживанию: Что делать, если на вас напал хиличурл» и «Мифологией Древнего Ли Юэ. Кто такие Яксы и Адепты, и другие вопросы, которые могли волновать каждого». Такие длинные названия всегда смешили Люмин. В чем проблема сократить? Наверное, это сделано для привлечения внимания. Тем более, такое явление часто наблюдается с литературой, имеющей практическое назначение. Она достала карты, пересчитала их и положила на журнальный столик, чтобы не забыть предложить партию.       Раны уже немного зажили, место ожога покрылось коркой, а вот ждать сращения ребер было ещё долго. По окнам застучал дождь.       Люмин оглянулась на часы. Время спешило к семи. Вчера Тарталья ушел поздно и пришел рано, сегодня, похоже, всё наоборот.       Она успела выпить две чашки чая, печально посмотреть в окно и даже сделать себе персональный расклад на картах. Мона говорила, что игральные карты врут и вообще от скуки гаданием заниматься нельзя. Тогда Люмин ей возразила:        — Как по мне, гадание может навредить исключительно тем, у кого есть к этому дар. Для остальных это безобидно, как обычный человек может увидеть в случайных картах свою судьбу?       Этим же она руководствовалась сейчас, пытаясь понять значение сочетания туза бубен с десяткой пик. Ещё тут же была девятка пик. Люмин для себя решила, что любая карта будет к деньгам, а потому довольная смотрела на соседствующих короля треф и десятку червей.        — Всё, что не делается, — всё к деньгам. — прекрасный девиз, увы, не всегда работающий на практике.       Карты едва-едва оказались в кармане шорт, как входная дверь громко хлопнула, то ли из-за сквозняка, то ли из-за приложенной к ней силы. Люмин выглянула в коридор и увидела промокшего до нитки Тарталью, пытавшегося стянуть с себя сапоги и не измазать всё вокруг.        — Ну и погодка. — он тряс головой и дождевые капли летели во все стороны. — Угораздило меня попасть в самый пик ливня.       За раскладом Люмин и не заметила сильных порывов ветра за окном, капель, с львиной агрессивностью стучащих по окнам и балконной двери, а также людей, в панике прятавшихся под навесами.        — Как ты промок, если до Банка пары минут ходьбы под крышами? — она подошла к нему и приняла из его рук пиджак, с которого на пол лился ручеек. — И куда его…       — Можешь в ванную кинуть. — наконец-то второй сапог оказался снят. Тарталья поспешно стянул и промокшие носки. — Бр-р, сегодня я везунчик.       — Так куда ты запропастился? — повторно спросила Люмин, смотря на убегающего в зал Тарталью. На полу оставались следы его пяток. Она заключила, что плоскостопия у него нет.       — Были дела. — звяк ремня.       — Выбивал дурь из неисправных налогоплательщиков?       — Угадала.       — Быть не может. — нет, ну что это такое. Нужно же добиться от него правда. — Скажи честно, получал секретные сведения?       — Ага. — он выглянул из-за дверей, на секунду показав оголенные плечи. — Очередной план по захвату Ли Юэ, не меньше.       Люмин решила не сдаваться и теперь, уже на кухне, стояла над Тартальей, присевшем на стул и активно вытиравшим голову каким-то полотенцем, показавшимся ей смутно знакомым…        — Это же моё полотенце! — она узнала его, увы, но слишком поздно. Тарталья уже третью минуту усиленно тер волосы.       — Да? — он посмотрел на уголок полотенца и наконец-то перестал тереть волосы. — Забирай.       — Нет уж. — Люмин тяжело вздохнула. — Тебе не знакомы правила личной гигиены? Почему из всех полотенец ты схватил именно моё единственное.       — Так вышло. — он положил его на шею и теперь смотрел на Люмин невинным синим взглядом. Взъерошенные мокрые волосы торчали забавнее обычного. — Куплю тебе новое, нет, два новых.       — Боюсь, что не смогу тебя простить, даже если ты купишь мне пять полотенец. — полушутя начала Люмин. — Но! У тебя есть шанс искупить вину, если скажешь какие дела у тебя там были.       — Ладно-ладно.       Он слишком быстро сдался. Тарталья прищурился, встал и наклонился к ней, помня о её больных ребрах. Люмин успела понадеяться и уже представляла о каких грандиозных планах ей предстоит узнать. Но Тарталья не был бы Тартальей, если бы не прошептал ей на ухо:       — Это секрет.       Перед тем, как отпрянуть от него, она успела дернуть его за ухо, будто именинника, и лишь потом обиженно насупилась. Мечты разрушились, а вместе с ними и надежды на разгром Фатуи в ближайшем будущем. Нет, Люмин не была наивной дурочкой, однако на секунду, одну секунду, ей показалось, что может быть он действительно скажет правду и пускай это не будет что-то великое и масштабное, но все же…        — Да ладно тебе. — он потирал покрасневшую мочку уха, пока на другом беспокойно болталась сережка. — Я дам подсказку. — когда Люмин посмотрела на него, сказал. — Эти дела никак не связаны с Фатуи.       Любопытство вновь вспыхнуло в Люмин и глаза её загорелись. Раз не связано с Фатуи, то добиться правды можно.       — У меня есть прекрасная идея. — она достала из кармана колоду карт и одним движением сделала из них веер. Одна карта выпала, но Тарталья поймал её до того, как она коснулась пола. — Это не входило в планы.       От её игривости, невиданной доселе жизнерадостности и веселости, в груди защемило. Он посмотрел на неё долгим взглядом, и черт его знает что он обозначал. Люмин не смогла в ту секунду определить спектр эмоций в его глазах, одновременно печальных и нежных. Нежная печаль? Интересное сочетание, но к чему оно?       Тарталья забрал из её рук карты, сложил их обратно в стопку, поднял её повыше и одним ловким движением сделал изящный веер. Ни одной карты не выпало.       — Тебе меня не победить.       Люмин села напротив него и высоко задрала подбородок. Хитро улыбнулась, играя с ним в гляделки, пока он перетасовывал карты.       — Победитель задает вопрос. — назначил цену победы Тарталья, заранее зная, что задумала Люмин. — Такие условия устраивают?       — Несомненно.       Сердцебиение Люмин участилось, она уже проиграла, предложив ему карточные игры. Пускай наслаждается маленькой победой над ней, в этом тоже есть доля удовольствия. Ей нравится наблюдать за его необычайно ясными глазами, когда на стол падает козырь. Конечно, это будет его козырь, ведь ей никогда не везет в картах. И он будет едва надменно смотреть на неё, вот только триумф продлится недолго, ведь она попросту переведет жалкого козырного валета и останется победительницей. Осталось лишь осуществить этот ход.       Тарталья достает карту и объявляет козырь:       — Черва.              Среда. Вчера она легла спать, имея за спиной с десяток поражений. Удача продолжала упрямо стоять на стороне Тартальи, всячески избегая Люмин. Условия не менялись, и она была вынуждена ответить на кучу вопросов, на некоторых из которых она даже не знала ответа, так как ни разу над ними не задумывалась. Так, ей пришлось с невероятной скоростью размышлять о том, какой шоколад её любимый. Как оказалось — горький. Большинство вопросов были несерьезными и простыми, а вот парочка других заставила её прищуриться и подозрительно взглянуть на него. Вроде того, в какой регион она планирует отправиться дальше.       Ночью ей приснился странный сон, в котором она плыла в далекую Инадзуму. Путь им преградил страшный шторм с молниями, только с маленьким нюансом. Вместо капель дождя на борт сыпались игральные карты. Тут же была Бэй Доу и тот чужеземный самурай, встретившийся однажды Люмин в порту. Проснувшись, решила, что сон был навеян разговорами. По сути это так и было, потому что после окончания шторма она достала откуда-то плитку горького шоколада и поделилась им с матросами.       Днём её мысли только и крутились вокруг дальнейшего путешествия. Как она и сказала Тарталье, следующая точка назначения — Инадзума, та самая страна, изолированная от всего мира непроходимым штормом. Во всём Ли Юэ был лишь один человек, способный проникнуть через завесу грозы. Конечно же, речь идет о капитанше Бэй Доу, занимавшейся контрабандой и контролирующей ей по всему Ли Юэ. Люмин всерьез задумалась над тем, как бы завести с ней знакомство и затем попытаться попроситься на борт в качестве пассажирки. Вряд ли туда впускают всякого, кто взглянет на эту грозную женщину жалостливым взглядом.       Есть один вариант, как можно втереться ей в доверие… Попросить о помощи Цисин и Нин Гуан, по слухам имевшую с капитаншей связи. Слухи эти были самые разные и доверять им было нельзя. Как-то Люмин услышала о том, что на самом деле всё состояние Нин Гуан записано на имя Бэй Доу. Зная первую куда лучше желтой прессы, она только покачала головой и вспомнила трепетное отношение Воли Небес к собственному капиталу, все ещё приумножаемому и увеличивающемуся.       Как бы ей не хотелось, а действительно придется вновь лезть к Цисин. Хорошо, что всегда была Кэ Цин. Они взаимно уважали друг друга и частенько имели общие дела. В общем, между Волей Небес и Нефритовым Равновесием, Люмин выбрала бы последнюю.       Насколько ей было известно, даже заручившись поддержкой Кэ Цин и самой Бэй Доу, придется ждать ещё достаточно долго, прежде чем состоится «круиз» в Инадзуму. Просто так никто её туда не повезет, у Бэй Доу должен начаться сезон контрабанды, а приближающаяся зима никак ему не способствовала. В общем, времени у Люмин полно, хотя это её ни капельки не радовало. Тейват задерживает её слишком долго. Мысль о том, чтобы остаться здесь ещё на несколько лет, была мучительна. Сейчас было хорошо, но что с ней станется к этому лету? Они с Итером никогда не были столь долго в разлуке. Наверное, его одолевают те же тревоги.       В последнее время Тарталья своим нравом и рыжими волосами затмевал все её проблемы и не давал тревоге захватить сердце. Он стал исключением из правил, человеком, с которым Люмин возвращается в то беззаботное состояние, свойственное большинству счастливым людям. Да, она была отчасти счастлива, живя с ним под одной крышей. Но как долго это продлится? Люмин стала замечать в Тарталье какие-то сомнения, в те редкие мгновения, когда он не мог её увидеть. У неё появились некоторые подозрения, думать о которых она пока что опасалась. Зря они появлялись вместе на людях. Очень зря.       Все же, они были по разные стороны баррикад. Оба преданные своему делу, упрямые гордецы. Их союз обречен на гибель.       Люмин уселась на кресле поудобнее. Кто знает, когда Тарталье придет приказ прямиком от Царицы. И как скоро придется вернуться в привычный ритм жизни, где нет места им двоим.       — Интересно, он даст мне сбежать или воспользуется шансом и поймает меня, пока я беззащитна? — задалась вопросом Люмин.       Она была путешественницей, за которой охотились Предвестники.       Он был Предвестником, охотившимся за путешественницей.       Жизнь всегда так жестока, или это только с ними происходит? Неужели ей придется вернуться в то одинокое, жалкое состояние, когда сил брести дальше уже нет и хочется свалиться в Бездну? Сейчас у неё не было страшного истощения, коснувшегося тела и разума. Она была относительно здорова душой и заново научилась веселью. Именно из-за него к ней вернулась былая живость. Тарталья заразил её своей неугомонностью, желанию добиваться поставленных целей, смехом, таким громким и искренним.       Представить, что все это закончится, что не будет больше просто касаний, долгих разговоров, борьбы двух упрямцев… Равносильно деградации до прежнего состояния. Однако нужно осмыслить это, принять, пока не поздно. Подготовиться к очередному упадку, забыть про азарт и собственный эгоизм.       Простыми словами, стать национальной героиней, не задерживающейся в чужих мыслях надолго. Бродить от человека к человеку, теряться в именах, должностях, историях душ. Вновь озарить коротким мгновением чужую жизнь, и затеряться в пластах времени. И жить, бежать, без уютной квартиры, куда можно вернуться после очередного ужасного дня. Забыть о неоднозначных взглядах, объятиях и заботе.       Однажды она вновь возьмет поручение у Катерины. Выйдет за пределы города и поймет, что некому будет волноваться. Как и всегда. Она пропадет, появится, и снова пропадет. И никто не заметит, ведь у неё работа такая. Искательница приключений. Никто не задумается, и никому знать не нужно будет, что где-то от прославленной руки погиб кареглазый паренек. Такое ведь и не рассказывается, не в почете говорить о таком. Эта смерть ещё долго будет терзать душу, ещё долго призрак будет следовать за ней.       Люмин закрыла глаза.       Прошло лишь несколько дней. Пройдет ещё несколько месяцев, а труп продолжит являться в снах. Потому что никто не знает про изящное движение меча, никто не знает про ту поляну, никто, кроме неё самой.       Пока ещё терпимо. Потому что не успеваешь об этом задуматься, как тебя зовут на кухню или на балкон, посмеяться с дурацкой шляпы какого-нибудь богача.       Пока ты до позднего вечера смеешься, улыбаешься, забываешься в заботливой улыбке. Разрешаешь себе забыть про репутацию, про образ национальной героини. Остаешься наедине с собой и человеком, точно также забывающим про внешний мир.       Пока… пока можно забыть про Инадзуму, эрозию и утерянную семью.       Скоро эти тревоги вернутся, они заставят долго себя ждать. Люмин снова будет утопать в бесконечных проблемах.       А дверь тихо открывается.       Люмин не отзывается на своё имя. Притворяется спящей, слышит, как на журнальный столик что-то кладут. Тарталья опускается на тахту и, наверное, смотрит на неё. Улыбается? Расстроен?       Её руки осторожно касаются, она «просыпается» и делает вид, что крайне недовольна своим пробуждением. Однако удерживает его руку.       Они не шевелятся. Оба понимают скоротечность их маленького мирка. Почему бы просто не помолчать, внимая общей проблеме? Предаться недолгой тоске вместе лучше, чем предаться ею одному.       Тарталья встает, заходит за кресло и осторожно обнимает Люмин со спины, при этом положив подбородок ей на голову. Она фыркает, а ей-то куда руки девать? Жаловаться не стала, просто наблюдала за забавным процессом ассимиляции своих и его проблем. Уходит начавшаяся тревога, появляется желание разорвать этот мир к чертям.       Кто из них желает устроить пир на костях жестокого к ним мира? Та, потерявшая в нём брата и саму себя, или тот, желающий пойти против всех установившихся и неизвестных ему законов, просто ради того, чтобы доказать своё превосходство?       В эту секунду они слишком похожи. Возможно, оставшись с ним, Люмин смогла бы перенять его ненависть к несправедливому миру, к мерзким законам судьбы. И тогда бы нашла в себе силы бороться дальше, начать такую борьбу, которой никто раньше не видел. Бросить вызов судьбе, спасти себя из вечного круговорота странствия, одержать победу над всем сущим. Какие из этих мыслей принадлежат ей, а какие ему? Кажется, они постепенно становятся общими.       Их общая непомерная гордость и страшный эгоизм смогли бы стать ключом к желаемому. Но пока что…              Четверг. Как вчера узнала Люмин, Тарталья «по чистой случайности» заскочил домой, и по такой же «случайности» прикупил коробку элитного шоколада, включавшего в себя не только горькие разновидности, но и обычный, молочный, черный, с орехами, кусочками фруктов, ликером…       — Вдруг тебе по душе придется не горький, а пористый шоколад. — так объяснил свой выбор Тарталья, через несколько минут убежавший обратно в Банк.       Перед этим Люмин успела попросить у него кое-что ещё и теперь, в четверг, смотрела на стопочку из пяти книг. Так как днём она продолжала оставаться одна, делать было исключительно нечего, а в очередной раз думать об неизбежном не в её стиле.       Около часа она сидела в зале и рассматривала новые книги, пытаясь одновременно выбрать одну из них для прочтения. Это оказалось не так-то просто, хотя названия привели её в восторг. Никаких больше «История становления. Книга первая. К звездам и безднам!», а простое «Жемчуг соленого моря», «Мотылек забвения», «Пламя первых», «Лампа во тьме» и «Чу!», последнее название и вовсе заставило Люмин вновь поверить в «краткость — сестру таланта». Она услышала это изречение у торговцев из Снежной, споривших о нынешней литературе. Больше всего Люмин заинтересовала первая книжка, подразумевающая под собой легкий роман. Автор обещал романтику уходящего заката, легкую ностальгию по юности и первой влюбленности. В общем, весьма классический романчик, годящийся на летнее прочтение. Нынче наступала зима, но Люмин это никак не остановило.       От кресла болела спина и она переместилась на тахту, не дочитав первые двадцать страниц, знакомивших с героями и местами, в которых будут происходить «всякое душу бередящее», как выразился автор в одном из начальных абзацев.       Тахта её тоже не устроила и тогда она решилась на кардинальные перемены — переместиться в спальню и лечь там. К этому моменту было прочитано пятьдесят страниц, и Люмин была просто в шоке с своей продуктивности. Книга ей не то что нравилась, но определенный интерес вызывала. Некоторые пейзажи она узнавала по описаниям, достаточно красочным и точным, чтобы у читателя в голове не возникала кашица из деревьев, скалистых берегов и горы напротив.       Кровать надоела через полтора часа, тело упрямо хотело оказаться на ковре, и тогда Люмин поддалась желаниям и спустилась на пол, где села, опершись о ту же кровать. А вот герои ей вполне симпатизировали. Если верить сюжету, то когда-то, двадцать лет тому назад, они были юны и горячо любили друг друга. Однако прошло время и они расстались, чувства потухли и бла-бла-бла. И вот теперь, наученные жизнью, они вновь оказываются в месте, где однажды провели пылкую юность. Люмин понравились их характеры, весьма простые, но в то же время с небольшими нюансами. Оба часто иронизировали над событиями прошлых дней, не поддавались унынию перед лицом новых трудностей…        — Интересно?       Люмин чуть ли не подпрыгнула на месте от неожиданности. Она как раз дочитала до очередного переломного момента и была предельно напряжена и сосредоточена, читая яркие описания бушующего внутреннего мира главных героев. Появление Тартальи сыграло на предельно натянутых струнах напряжения, и Люмин несколько секунд пыталась определиться со своим местонахождением. Ей чудился морской бриз и в то же время она отчетливо ощущала присутствие Тартальи возле себя.       Почему он вернулся так скоро? Казалось, было только начало дня… Вместо часов измерителем времени стали прочитанные страницы. Люмин остановилась на двести восемьдесят шестой. На четкие черные буквы падал тонкий луч заката. Читать печатные книги намного приятнее, чем рукописные. По правде говоря, её нередко отталкивал каллиграфический почерк, которым искусно владели переписчики книг. Уж слишком заковыристым и вычурным он был.       Вырвавшись из цепкой хватки книги, оказавшейся не просто легенькими романом, а легеньким романом, способным заинтересовать отчасти равнодушную к чтению Люмин, она поприветствовала Тарталью и не решилась на дальнейшие действия. Хотелось дочитать, но в то же время тут рядом был один рыжий лис…       — Хм, книгопродавец был прав, раз сказал, что этот роман способен заинтересовать даже человека, ненавидящего читать всей душой.       — Во-первых, я иногда читаю книги. — она захлопнула книгу и положила её на колени. — Во-вторых, я люблю читать книги, хоть и делаю это редко в силу некоторых обстоятельств, на которые меня обрекает жизнь искательницы приключений. — она повернула голову к нему и с прищуром взглянула на его веселящуюся ухмылку. — В-третьих, это ты тут самый нечитающий.       Тарталья деланно ахнул и развел руки в стороны.        — Ничего подобного. — однако он не стал ждать двадцать пять аргументов от Люмин, которые, несомненно, уже были готовы в её голове, и скрылся за дверью, сопровождаемый насмешливым взглядом. — Скоро вернусь.       И он действительно вернулся, причем в руках у него был «Мотылек забвения», оттолкнувший Люмин своими темами. Судя по аннотации, в нем обсуждались проблемы памяти, прошлого и исторического наследия. Она и так мучилась подобными размышлениями, так что читать об этом в книге не было так необходимо. Причем, первые два абзаца не впечатлили её своим слогом, уж слишком тяжелым он был. При особом настроении определенно можно почитать нечто подобное, но сейчас Люмин как никогда хотела расслабиться, а «Жемчужина соленого моря» просто идеально подходила под потребности. Легкая и интересная. Просто идеальная книга для человека, уставшего от своей собственной тяжелой заунывной жизни.       Тарталья улегся на кровати, перед этим осведомившись, нормально ли Люмин лежать на полу в таком положении. Она ответила, что прекраснее и быть не может, и опять уткнулась носом в книгу, усиленно вчитываясь в описание заката и вкуса вина.       Время от времени Тарталья поглядывал на увлеченную Люмин и задавался великим множеством вопросов, некоторые из которых были навеяны небольшой книжонкой в руках. Почему-то, занятый выбором книг, он был полностью уверен в том, что Люмин заинтересует в первую очередь именно «Мотылек забвения». Все-таки темы прошлого, памяти и прочей-прочей казалось должны были быть близки ей. Но почему-то она выбрала легкий роман. Возможно, она не хотела расстраивать себя прочтением чего-то такого серьезного? Книга оказалась чем-то вроде трактата, направленного на изучение человеческой памяти и её свойств. Были здесь разные стороны, включая научную и мифологическую.       Через час чтения, Тарталья наткнулся на кое-что интересное:              «Что касается бессмертных, куда входят известные Яксы, Архонты, Адепты, эльфы и прочие магические и мифические существа, обреченные на долгую или вовсе бесконечную жизнь, то для них потеря памяти оборачивается самой настоящей катастрофой. Я достаточно долго консультировался с одним прекрасным специалистом в области древнего эпоса и сам познакомился с некоторыми старейшими книгами, авторство которых принадлежит одному из бессмертных. Увы, имя его стерлось из истории и сейчас никак нельзя установить, кому именно присущи эти строки. Большинство членов научного общества не исключают факт того, что автор ранее проживал на территориях, канувших в веках. Эти невероятно ценные книги не сильно связаны по сюжету и больше всего напоминают дневниковые записи, причем весьма разных лет, а то и веков, раз уж мы говорим о бессмертных. В них приведено множество рассуждений, воспоминаний, а также таких деталей, какие никак не могут быть подтверждены исторической наукой. Наверняка вы заинтересовались этим и даже захотели прочитать свидетельства жизни, возможно, древнего погибшего архонта или адепта. Однако доступ к этим рукописям имеют те немногие ученые, обучавшиеся в Академии Сумеру. Дабы утолить ваше любопытство, я могу лишь коротко пересказать один интересный момент, натолкнувший меня на описание этой главы.       В одной из книг, автор уходит от темы своих записей в лирическое отступление, обозначаемое одной единственной темой — эрозией. Её называют «болезнью бессмертных» и этот термин автор раскрывает невероятно глубоко. Приведены последствия, основанные, кажется, на личных воспоминаниях. Несмотря на мой чисто исследовательский интерес, строки, посвященные эрозии, по сию пору вызывают во мне сочувствие к неизвестному человеку, в ходе прогресса болезни забывшего образы родных. Он описывает, что от былых ярких воспоминаний остаются лишь «отголоски, трудно сравнимые с настоящими человеческими воспоминаниями». И затем уходит в долгий и интимный рассказ об утерянной памяти.       Те немногие бессмертные, согласившиеся дать свою оценку этим книгам, подтверждали слова, но на этом ограничивались и резким отказом отвечали на просьбы описать эрозию со своих слов. Да, эти просьбы были высшей некомпетентностью со стороны моих дорогих коллег, однако научное знание превыше различных сантиментов. Впрочем, даже этого было достаточно, чтобы составить относительно поверхностное определение эрозии.       Эрозия, как сказала моя дорогая коллега, — частичная или полная потеря памяти о далеком прошлом, поражающая всё без разбора. Появляется в разном возрасте и разное время, порой прогрессирует сильнее, а порой утрачивает влияние. Несвойственна для людей, даже для тех, чей возраст достигает двух столетий, вроде сумерских мудрецов и простых долгожителей, коих можно найти в каждом регионе.       Поэтому, когда мы говорим о памяти бессмертных, обязательно нужно иметь в виду факт эрозии, которая протекает у них в том или ином виде. Доподлинно неизвестно, каждый ли бессмертный подвергается ей, тем не менее, если говорить об этом вопросе подробнее…»              Тарталья оторвался от чтения и подозрительно взглянул на Люмин, чей возраст, как ему было известно, достигал нескольких столетий. Она точно не была сумерским мудрецом, так как их в Сумеру можно по пальцам пересчитать, да и их охраняют как зеницы ока. На долгожителя Люмин тоже не похожа, иначе где признаки старости, характерные для любого пожилого человека? Он хорошо помнил о том, что название своих любимых цветов Люмин забыла. Неужели это один из признаков возможно развивающейся эрозии или же просто её забывчивость?        А она сама догадывается о надвигающейся на неё «болезни бессмертных»?        Спрашивать напрямую было до чертиков нетактично, тем более отрывать её от чтения не хотелось. Она читала две страницы достаточно долго и при этом хмурила брови, пытаясь что-то понять. Тарталья переместился по кровати так, чтобы можно было прочесть пару строк из её легкого романчика. Люмин то отводила взгляд в сторону, видимо усиленно что-то представляя, то перечитывала абзац.        Тарталья наконец-то набрался смелости и, выглядывая из-за головы Люмин, принялся про себя читать «легкую романтику», как было сказано на обложке книги:              »…Та юношеская страсть, не нашедшая однажды применения, вновь вскипела в них, когда они по пьяни сначала лишь неловко касались друг друга, будто боясь спугнуть взбесившиеся чувства, а затем, уже откинув всяческие стеснения, с некой долей агрессивности трогали друг друга, оставляли влажные следы на оголившихся телах…»               — О Архонты, что ты читаешь?! — Тарталья отпрянул и попытался забыть прочитанное, но алеющий румянец уже захватил его уши и плавно переходил к щекам.       Люмин медленно повернулась, поняла, что он прочитал начало того, над чем она так долго думала, и еле сдерживала смешок, наблюдая за разраставшимся смущением Тартальи. В конце концов его глаза стали выражать неприкрытое возмущение, и она засмеялась.       — И зачем, извиняюсь, ты вдумывалась в…в… — ему даже не хотелось думать, во что она вдумывалась. И даже ни капельки смущения на хитром девичьем лице.       — Я просто не понимаю, в какой по. — она была уверена, что в неё вскоре прилетит подушка, если продолжит свою мысль. Решила промолчать, хотя по-прежнему смотрела на Тарталью, возмущенного таким развратом до предела. Она опять сдержала смешок, но тело дрожало, вместе с подавляемым в нем смехом. Чтобы не смущать ещё сильнее взрослого парня, не способного произнести слово «секс», Люмин прочитала имя автора и заключила, что такую чувственную, хоть и непонятную сцену, написал кто-то из Мондштада, если, конечно, это не псевдоним. — Мондштадт — город свободы, пиши о чем хочешь, и как хочешь. Возможно, в Снежной есть какие-то устарелые табу, но людям, почитающим Архонта Свободы, всё равно на них.       — Зато у нас есть рамки приличия. — он пришел в себя, хоть и сидел теперь возмущенный и нахохлившийся.       — Кстати, скорее всего это псевдоним. Кажется, автор все же здешний, если судить по пейзажам… — Тарталья более её не волновал, и она наконец-то перевернула страницу, продолжив читать постельную сцену, в которой, помимо самого действия, присутствовали обрывки мыслей, как нельзя лучше раскрывающие чувства героев. Задумавшись, Люмин оторвалась от текста. — Если ты не знал, то книги обычно призваны отражать реальность, а в нашей реальности без…              Пятница. Вчера Люмин вновь вознамерилась убить Тарталью, на этот раз разговорами о необходимости снятия табу с сексуальной жизни хотя бы при помощи литературы. Она говорила, что если театры ещё долгое время не смогут показывать то, что волновало людей испокон веков, то пускай этим займется литература.       Тарталья, росший в весьма консервативной, касательно любовных дел, Снежной, этих разговоров не оценил и всячески пытался их прекратить, но в итоге был вынужден признать правоту Люмин, отказывающуюся униматься. Еле-еле он выговорил:       — Я согласен, что сексуальная жизнь должна освещаться лучше. — он свободно вздохнул, будто выполнил непосильную для него задачу.       В любом случае, в пятницу Люмин уже не лезла к нему со своими вопиющими разговорами. Нет, смущайся вместе с ним и она… Но нет! Она упрямо смотрела ему в глаза, рассуждая о таких вещах, которые в Снежной считают развратными и неприличными. Упомянула болезни, передающиеся половым путем, о которых некоторые даже и не подозревают, пока не столкнуться с ними напрямую. В общем, Люмин настолько забила голову Тарталье, что тот полностью забыл о «Мотыльке забвения» и вопросах, появившихся в голове. И вспомнил их только на утро выходного дня, который он сам себе и назначил. Проснулся, к слову, на полу. Всю ночь снилось, как Люмин бегала за ним с книжкой, раскрытой на той самой сцене, которую он, благо, не дочитал.       Как и подозревалось, Люмин спала на кровати с книжкой на груди. Судя по оставшимся страницам, она заснула, так и не дочитав последние главы. Пришлось ждать её пробуждения, и лишь потом завтракать.       День протекал удивительно спокойно. Такого с Тартальей не было никогда в жизни. Никуда не надо было идти, можно было просто… Сидеть дома и заниматься повседневными делами? То есть, такими делами, которыми занимаются все остальные нормальные люди. Не Предвестники и не национальные героини.       Например, с утра они просто сидели и пили чай, пока Люмин болтала о прочитанной книге. Она злилась на концовку и ещё пару нелогичных моментов. В остальном хвалила легкий слог и неплохие описания, плюс характеры героев ей тоже понравились. Тарталья хотел замолвить словечко про «Мотылька забвения», но подозревал, что создаст очередной серьезный разговор, которому не место в их жизни хотя бы этим пятничным днём.        Затем они перешли в зал, где Люмин принялась штопать платье. Ей было крайне неудобно из-за больных ребер, это стало видно на второй минуте шитья. Тогда Тарталья бессловесно забрал у неё одежду и швейные инструменты. Она сначала сопротивлялась, говоря, мол, она и сама способна заштопать себе одежду. На это Тарталья ответил:        — Сделаешь пять отжиманий, и тогда подумаю.       Люмин здраво рассудила и поняла, что даже тогда ей не светит вернуть свою одежду. Только хуже себе сделает. В итоге, она редко подсказывала ему, как и где лучше подшить. У него были на удивление ловкие руки, способные, как оказалось, и шить, и варить… В общем, он умел даже больше, чем она сама.       — Когда ты научился всему этому? — отвлекла его Люмин.       — Дома, да и никто, кроме тебя самого, тебе одежду штопать не будет. Кое-чему пришлось учиться самому.       — Я полностью с тобой согласна, но прямо сейчас мне штопают одежду. — Люмин встретилась с сощуренными глазами. — И делаешь это, кстати, ты.       — Конечно, кто кроме меня будет штопать тебе одежду. — он вернулся к работе и приступил к самому проблематичному. — Во всем Тейвате не сыскать второго такого, как я.       — Верю-верю.       Какое-то время они ещё перекидывались словами. Вскоре Тарталья закончил с платьем и гордо представил его Люмин. Работа неидеальная, но близка к этому. Она похвалила умельца и сердечно поблагодарила.       Холодало. Люмин, одетая в шорты и майку, замерзла практически моментально. На улице пасмурно, тучи не планируют заканчиваться.       — Удивительно как разнится погода в Мондштадте и Ли Юэ. — сказала Люмин, стуча зубами. — В прошлом году я переждала зиму, попивая запасы одуванчикового вина, припрятанные в погребе «Доли ангелов». В этом, видимо, придется довольствоваться саке.       — Да, алкоголь достаточно хорошо справляется с холодом. — Тарталья, носивший постоянно штаны и футболку с длинным рукавом, не замечал никакого похолодания. — Наверное, в Снежной именно поэтому так популярна «огненная вода». Бодрит, в груди разливается жар, отмерзшие пальцы чудесно оттаивают.       — Сейчас бы я не отказалась от кружечки «огненной воды», пусть и звучит подозрительно.       Намек был принят моментально. Через пять минут Люмин оказалась укутанной в пятнистый плед. В руках у неё была кружка горячего чая. Она сидела в кресле и слушала нравоучения от Тартальи.        — Алкоголь — это крайние меры. Всегда есть способы, которые не влекут за собой зависимость или появление вредных привычек.       — Ты мне мстишь за вчерашнее? — она сделала глоток чая и обожгла язык. Покривилась и поставила кружку на журнальный столик. — Я же прекрасно об этом знаю, но сейчас и вправду так хочется вина…       Мондштадтские зимние деньки пролегли перед глазами. Та зима была насыщена посиделками у камина в самых разных компаниях. Люмин частенько просто сидела молча, слушая медленно текущую беседу. Это могли быть Беннет и Фишль, отдыхающие от тягот приключенческой жизни, Альбедо и Сахароза, вернувшиеся с Драконьего Хребта. В это время года даже алхимик не рисковал и не ходил в длительные экспедиции, возможно, его удерживал факт того, что биоалхимик обязательно хвостиком увяжется следом, и тогда придется думать о её безопасности. Поэтому он предпочитал недолгие вылазки, с целью замерить какие-то показатели. В остальное время ему приходилось ошиваться в Мондштадте. Как Альбедо признавался, ему это даже нравилось. Он мог сколько угодно беседовать с Тимеем и Сахарозой, не беспокоясь о том, что из-под снега вынырнет проснувшийся страж руин. Помимо этих людей, Люмин часто осторожно вливалась в компанию рыцарей Ордо Фавониус, куда входили Джинн, Лиза, Эмбер, Кэйя и Эола. В этой компании она легко терялась и могла подольше плутать в своих мыслях, убаюкиваемая непрекращающимися разговорами о сроках сдачи рапортов и тому подобного. Были, конечно, и менее многочисленные компании. Иногда ей приходилось попадать в винокурню «Рассвет», и там вести недолгие разговоры с мондштадтским магнатом.        Это было хорошее время. Определенно хорошее. Общество людей автоматически делало Люмин спокойнее. И хоть она предпочитала молчать, такие посиделки делали её пребывание в Тейвате более радостным.        Посиделки с Тартальей делали пребывание в Тейвате счастливым. Коротко счастливым, стоит отметить. Ей нравилось, что они были одни, что она могла говорить на практически любые темы. И, главное, почему-то только с ним получалось искренне веселиться и громко смеяться.       — Одно слово — и вино будет на столе. — он улыбнулся.       Люмин ответила улыбкой, но вежливо отказалась, все ещё смущенная его гостеприимством. Она не любила, когда за неё платили или делали подарки. Ей постоянно казалось, что за этим последует просьба. Но Тарталья ничего не просил взамен, а, видимо, просто хотел сделать ей приятное. К этому ещё нужно было привыкнуть, если, конечно, у них осталось хоть какое-то время.       Чем сильнее она согревалась, тем сильнее тянуло в сон. Люмин закрыла глаза и откинула голову на спинку кресла.       — Можешь рассказать что-нибудь? — тело обмякло и разум вместе с ним. — Мне не нужно вино, деньги, книги. Просто расскажи что-нибудь о себе.       Это её желание было продиктовано острым ощущением необходимости использовать отведенное им время с пользой. Какая польза от чужих рассказов о себе? Если о себе рассказывал никто иной, как Тарталья, то польза была ощутимая, особенно для Люмин, по-прежнему заинтересованной в нём.       — Ты задала самый трудный вопрос из всех возможных.       В голове у него было пусто. Что рассказать о себе тому, в чьей жизни до недавнего момента были только битвы, работа, снова битвы и редкие письма к семье? Она наверняка не захочет слушать про желание сражаться до изнеможения, которое сейчас чуть утихло. Или он просто не слышит его из-за желания быть с ней?        — Расскажи о детстве. — подкинула идейку Люмин.       — О детстве… — задумчиво протянул будущий рассказчик. — Неужели тебе будет интересно слушать про рыбалку, походы по кабакам в поисках папаши и первой выкуренной сигаре?       — Так ты курил? — она не открыла глаза, но удивленно подняла бровь.       — Как и каждый двенадцатилетний мальчишка, родившийся, по воле случая, в Снежной.       — А, так просто детская забава. — Люмин подтянула ноги к себе и, несмотря на неприятные боли в ребрах, осталась в таком положении.       — Нет, ты просто не знаешь нашу детвору.       — Так расскажи.       — Так я и собираюсь. — видя, что Люмин практически спала, Тарталья решил ни в чем в себе не отказывать и лёг на тахту, готовясь к долгому рассказу. — Не знаю откуда это повелось, но буквально каждый мальчишка, за редким исключением, начинает страдать вредными привычками в возрасте двенадцатилетнего шалопая. Откуда мы этого понабрались, если честно, я сам без понятия. Подсмотрели у бесноватых подростков или у собственных отцов, наверное. Так или иначе, в жизни каждого из нас появлялась первая сворованная сигара или сигарета. Вот и я однажды полез в отцовскую сумку и нашёл там скомканную пачку, вытащил одну штучку, наивно полагая, что отец и не задумывался о начале тяжелой мальчишеской юности. — он приостановил рассказ и призадумался на полминуты. — В общем, меня здорово отметелили. Поймали как раз в тот момент, когда я пытался откашляться. Меня это не остановило и дальше такие же невезунчики как я, стали заниматься тем, что ловили подростков постарше и покупали у них сигареты, естественно, втридорога. Они обогащались за наш счет, а мы только и рады были, когда появлялась возможность выкурить очередную сигарету. В этом не было никакого смысла, но это делало нас счастливыми и «взрослыми». Двенадцатилетнему мальчишке для счастья только и нужна сворованная сигарета… — ему совершенно внезапно захотелось выкурить пару сигарет. Это бы точно вернуло его в тот возраст. Он обернулся на Люмин, молчавшую всё это время. — Ты спишь? — Я визуализирую твои рассказы. — промолчав, она решила осведомиться кое о чем. — А сколько Тевкру лет? — Люмин приоткрыла один глаз. — У него разве не скоро начнется возраст, когда мальчишке для счастья нужна только сворованная сигарета?       — Десять. — при мыслях о том, что Тевкр пойдет по стопам старшего брата и станет грозой района, помутило. — Нет, Тевкр не такой как я… Да и воспитание сейчас совсем другое. Своими же глазами видел, нынешние подростки, наследники тех самых, которые продавали нам сигареты, сейчас полны патриотизма.       — Это не мешает им перепродавать сигареты таким, как твой братец. — и хоть представить курящего Тевкра было невозможно, Люмин забеспокоилась за маленькую копию Тартальи наравне с самим Тартальей.       — Я обязательно пресеку это по приезде в Снежную.       Люмин кивнула головой и попросила продолжить рассказ. Она немного поерзала в кресле, а затем принялась слушать долгий рассказ про отца. Видимо, он был фигурой достаточно важной, ведь Тарталья говорил и говорил про него. Про рыбалку, где они часами сидели молча и ждали улова, про первую пойманную щуку, вытащенную не без помощи коренастого отца, про уху, сказки, окунят, которых стало слишком жалко. Казалось, что все его детство до определенного периода полнилось трепетной любовью к отцу, утихшей со временем. Люмин не совсем поняла, как это произошло, но перебивать не стала и просто следила за повествованием, которое совершенно внезапно привело к грязным кабакам, «огненной воде», поискам отца в метели вместе или без матери.       — Если тебе не хочется говорить про это, то ты всегда можешь прекратить. — остановила его Люмин, когда Тарталья перешел к той части рассказа, где отец сутками пропадал неизвестно где, и в итоге находился у друзей на другом краю города. Ей было тяжело слушать поникший голос, становившийся всё тише и тяжелей.       — Нет, сейчас же всё нормально. — Она взглянула на него с беспокойством. И хоть лицо его было серьезно, на нём не было особой печали. Тарталья уверил её ещё раз:       — Это далеко в прошлом. Отец исправился, изменился. — но зубы его внезапно заскрежетали, словно сдерживая какие-то другие слова. — Так что всё хорошо.       Больше глаз Люмин не смыкала и внимательно слушала про долгие ссоры между ним и отцом, иногда перераставшие в драки. Она, пожалуй, ужасалась спокойствию, с которым Тарталья рассказывал про то, как в порыве злости кидался на отца, когда тот в очередной раз приходил домой пьяный.       — Благо, сейчас мы почти не общаемся.       — Ты же сказал, что всё хорошо! — вскрикнула Люмин, чем заставила Тарталью повернуться к ней и серьезно взглянуть на неё.       — А как иначе мне общаться с этим человеком? — огрызнулся он. — Из-за него, я, сестра, мать… Почему из-за его алкоголизма мы были вынуждены бродить в метели и искать его мертвым или живым в сугробах? Старый чёрт.       Пришлось замолчать. Он был прав и зол.       — Причем, он сам разочаровался во мне. — от злости сводило скулы. — Но я рад, что он наконец-то одумался и перестал пить в таких количествах. Пускай хотя бы Тевкр вырастет с нормальным отцом.       А вот и больная тема. Люмин особенно сильно смущало отсутствие перехода между любовью и ненавистью к отцу. Слишком резко и непонятно, будто какая-то деталь упущена. Огромная такая деталь, которая, как раз-таки, может и станет ключом к разгадке Тартальи. Спрашивать про неё не имело смысла, да и, пожалуй, было опасно. Они долго молчали, переваривая каждый по-своему рассказанные воспоминания о детстве, как оказалось нелегком и проблематичном. В конце концов Тарталья пожаловался на головные боли и ушёл на кухню, желая заварить себе травы, однажды купленные для лечения похмелья.       Люмин стало совершенно стыдно из-за того, что она однажды напилась при нём. Если бы только она знала… Но кажется, несмотря на болезненные воспоминания, Тарталья нормально относился к выпивке, хоть и сам её не шибко любил.       Он вскоре вернулся, находясь в хорошем расположении духа.       — Похоже, паук больше не холостой.              Суббота. В ту пятницу они разговаривали до поздней ночи и заснули в зале. Люмин на тахте, случайно переместившись туда ещё вечером, а Тарталья на кресле. Изначально Тарталья не собирался спать, ему хотелось понаблюдать за спящей девушкой. Почему-то ему казалось, что больше такой возможности может и не выдаться. Он долго смотрел на неё, стараясь запомнить каждый небрежно лежащий локон и густые ресницы, которые как всегда подрагивали.       На душе было тяжело, даже слишком. Ему не хотелось, чтобы Люмин знала об этой стороне его детства. Но вышло как вышло. Тарталье льстило её неподдельное волнение. Думая об этом в пол третьего ночи, он решил, что и у неё, должно, было в жизни что-то похожее. Или же она просто умела сочувствовать?       Сочувствовать ему, до крови боровшемуся с отцом, искренне ненавидящем его в свои подростковые, бунтующие годы. Ему, в котором отец разочаровался…       — Ты выбрал не тот путь. — эта фраза осталась глубоко в сердце и периодически язвила Тарталью, даже после того, как он вступил на должность Предвестника.       Какой путь ему ещё можно было выбрать? После всего того… Тарталья давно подозревал, что Скирк запечатала некоторые его воспоминания. Зачем? Впрочем, просто так она не стала бы этого делать.       Наставницу он вспоминал редко, как и отца. Тарталья испытывал к ним слишком противоречивые чувства. С одной стороны, именно они превратили его в воина, а с другой, они сломали в нём Аякса. Скирк увидела в нём какой-то великий потенциал, а отец… Наверное, он никогда не желал ему настоящего зла. Просто однажды, что было однажды?        Тарталья выругался на Скирк. Он всё равно доберется до этих спрятанных коридоров памяти и вернет власть над ними. Чтобы там не было, ему уже не двенадцать и не четырнадцать лет. У него ещё давно появилась одна идея, с помощью которой можно было бы это сделать. Но для этого нужна помощь Люмин. Её сила, кажется, полностью противна силе Скирк.        Наконец-то ему приоткрылась истина. Маленькая частичка, но её пока что достаточно. Влияние магии Скирк, магии Бездны, тьмы Бездны, ещё давно распространилось на остальные фрагменты памяти. Они постепенно покрылись пеленой и мраком просто из-за своего соседства с изначальной целью Скирк. Тарталья не испытывал ностальгии просто из-за того, что ему было нечего вспоминать. Он потерял себя как раз из-за этого. Забылся, погряз в амбициях Скирк, желающей увидеть, как ему покорится мир.        — Я потерялась. — сказала Люмин, когда они пережидали бурю в созданной ею клетке.       Тогда Тарталья не понял. Чайльд это не понял, скорее так. Ведь по его мнению, он нигде не мог потеряться, а тут на самом деле… Если в себе было ещё трудновато разобраться, то что с Люмин? Почему потерялась она? И нашлась ли хоть чуточку?       Вспоминая её угрюмость, печаль, усталость, Тарталья не мог не радовать тому, что это уже в прошлом. Сейчас она улыбалась, смеялась, много говорила. Ему было в радость наблюдать за её зачастившей улыбкой. Так может Люмин нашлась? Смогла хоть ненадолго увидеть выход из запутанного лабиринта сознания? Безумно хотелось в это верить.       Он вздохнул.       Понял кое-что ещё. Ночные посиделки наедине с собой полезны.       Наверное, ещё до Золотой Палаты она начала его манить. Только где-то в подсознании, просто из-за того, что противоположности притягиваются. Сила Бездны, похоронившая воспоминания, и её сила, названия которой он не находил. Отчего он пришел к такому умозаключению? А как могло быть иначе, если только спустя какое-то времяпровождение в её обществе в нём стали просыпаться былые воспоминания? Конечно, все его нынешние думы могут быть одной большой нелепицей. Однако, если все действительно так, то вполне понятно его неосознанное рвение находиться с ней. Теперь, конечно, оно осознанное. И несет за собой что-то большее, чем желание вернуть утраченные воспоминания.       К этому выводу он пришел относительно недавно. Все-таки, не только её сила была манящей. Сама Люмин манила куда больше.       Поэтому Тарталья не мог оторвать от неё взгляда и боролся с подкрадывающимся сном. И в нём растет желание украсть её у других. Это страшное желание тоже приходит откуда-то издалека. Неужели Скирк хотела одной тьмой, тьмой Бездны, запечатать тьму, однажды появившуюся в Тарталье?       Голова вновь начинала болеть. Он бесполезно искал в себе ответы, скрытые от всего мира мудрой Скирк. Закроет глаза и провалится неизвестно куда. Вновь в странные и иногда страшные сны?       Однако было весьма поздно об этом размышлять. Тарталья закрыл глаза и сразу же очнулся в другом месте. Родной дом. Отец хватает его за шиворот и пытается пробудить ото сна. Он брыкается, стоит только понять, что происходит. Кусает отца за руку и вырывается, катится к лавке и остается там, упорно выдерживая разгневанный взгляд.             — Зачем ты это сделал? — голос мощный. Когда-то давно он мог испугать Аякса, но точно не сейчас, когда ему стукнуло четырнадцать лет.       — Ты про того парня, которому я расквасил нос? — он усмехается, будто не видит в этом ничего плохого. — Захотелось.       Отец швыряет в него ржавым обухом топора, снятым с топорища. Он пьян и зол. Аякс разочарован и зол.       — Тебя даже мои ровесники называют… — он промолчал. Лицо отца, который никогда не стремился его понять, стало в один миг ненавистным. — Хотя они правы.       Возможно, ещё не поздно всё изменить. Аякс это понимает, потому что на миг отец тухнет и опускает руку с оставшимся в ней топорищем. Вдруг он изменится, перестанет пить, займется наконец-то Тевкром. Может ради матери и малолетнего братца стоит с ним поговорить? Аякса разрывают противоречивые чувства. Пойти на поводу у своих кипящих эмоций или повести себя как взрослый, попытаться исчерпать конфликт и что-то поменять?       — Пап, может он и прав был, этот пацан, но никто не смеет говорить такие вещи о моём отце. — ему впервые приходилось льстить или что-то вроде того. — Даже этот идиот видит твоё состояние, представляешь, как приходится нам?       Впервые за год Аякс пытается вернуть всё на круги своя. Одновременно ему отвратителен этот жалкий акт примирения, но так хочется вновь пойти на подледную рыбалку вместе с добрым отцом…       — Милостивые Архонты, да вы же ничего не понимаете! — внезапно взорвался пьяный мужчина. — Вы дети, что ты, что тот с расквашенным носом. Что вы, «маленькие взрослые», можете знать?       Аякс встает с колен и опасливо косится на отца, гнев в котором только сильнее закипает.       — Вы слишком юны и глупы. Только и способны воровать сигареты из карманов взрослых. — он стал наступать.       Ссутулившийся, красный от вечной пьянки, с морщинистым лицом, нет, это был больше не его отец. Это просто пьяный мужчина. Не он рассказывал ему сказки, не он дал ему имя героя из приключенческого романа… Аякс вздыбился, когда в лицо дыхнуло перегаром.       — И ты, малявка, своими кулаками ничего не изменишь.       Аякса опять схватили, но на этот раз за грудки. Он терпеть не стал и ударил пьяного мужчину обухом по голове. Тот взревел, но было поздно.       Прихватив с собой кусок хлеб, обух топора и спрятанную за печкой заостренную палку, которую однажды не смогли отобрать, Аякс вырвался из дома, едва успев накинуть на себя тулуп и шапку.       Сзади сыпались проклятия, но ему уже было не до них. Метель хлестала его по лицу. Он обернулся, увидел открытую дверь и льющийся из неё свет. Остановился, зная, что в лесу ничего хорошего нет. Там только бродит монстр, имени которому нет. В сердце закрался холод, никак несравнимый с тем, который щипал голые ладони.       Мать только что прибежала от соседки, видимо, зашла через другой вход. Она что-то говорила, стоя в дверях. Сзади появился пьяный мужчина, специально крикнувший сквозь метель:       — Вернется, куда он денется!       Тогда Аякс понял, что нужно идти. Вернуться домой сейчас — означало бы поражение. Нет, он обязан бросить вызов тому, что так долго пугало его.       — Сейчас или никогда.       Когда Аяксу было четырнадцать лет, он сбежал из дома ночью, прихватив с собой кусок хлеба и топор.       В тот день он бросил вызов миру. Маленькому миру, семейному, где был пьяный мужчина, бедная матушка и растущий Тевкр, а ещё старший брат Антон, пытавшийся вернуть отца, но тоже безуспешно.       Проснулся слишком внезапно, сначала даже показалось, что темнота перед глазами — продолжение сна. Или что это вообще было? Он чувствует себя чересчур помятым. Еле-еле разлепил глаза.       Ночь. Веки сами собой закрылись. Голова гудела. Его ни капельки не удивляли такие реалистичные сновидения. Тарталья, в принципе, даже ожидал чего-то подобного. Конечно, стоило ему проснуться, и память опять расплылась и стала нечеткой.       Шум. Кажется, плед упал на пол. Не обратил никакого внимания из-за головной боли. Легкие шаги, почти неслышимые. Тарталья продолжал упрямо не обращать внимания не происходящее. Он копался в памяти и пытался отыскать там что-то новое. Очертания сна размылись слишком сильно, оставив после себя лишь неприятное покалывание в районе груди.       Тишина. Она способствовала обратному погружению в сон. На сердце легла тень печали, ведь он опять ничего не запомнит. Нет, конечно, ему всегда может присниться какой-нибудь бред, запоминающийся всегда до самых тонких нюансов. Ладно, это даже неплохо, лишь бы подольше поспать и отдохнуть…       Тишина. Прошло минут пятнадцать. Люмин не возвращалась, а Тарталья всё никак не мог переступить ту тонкую грань, отделяющую реальность ото сна. В конце концов он сдался, открыл глаза, покрасневшие от некачественного сна, и посмотрел в потолок. Когда уже над ним разверзнется Бездна и заберет в какой-нибудь другой мир?       Тишина. Ещё пять минут. Разбуркавшись, стал искать её взглядом. Вся квартира по тьме. Нехотя встал с кресла, осознавая, насколько сильно затекли плечи. Чуть поежился от холода, подобрал плед, наполовину свалившийся на пол. Укутался и пошёл бродить по квартире.       Темнота. Квартира ещё никогда не казалась настолько огромной. Казалось, он пропетлял вечность по темному коридору. Его то тянуло в сон, то из сна. Кухня пуста, не включая паука и его невесту, ну или жениха. Расстояние между комнатами казалось колоссальным. В ванной тишина и выключен свет. Оставалась только спальня, но и там никого не оказалось. Несколько секунд постоял, потупив взгляд и пытаясь понять, куда могла деться Люмин в квартире, если замок входной двери точно не щелкал.       Звёзды. Тарталья оглянулся на балкон и увидел стоящую там Люмин. Она, казалось, сливалась с этим звездным безумием, творившимся на небе. Бледная кожа, озаряемая белым лунным светом, казалась прозрачной. Или ему это снится? Не может Люмин быть такой бледной. Она стояла к нему спиной и смотрела куда-то вверх. Выйдя на балкон, выдохнул воздух.       Пар. Моментально накинул на Люмин плед и она наконец-то обратила на пришедшего внимание. Понимая, что ему практически также холодно, как и ей, раскрыла одну сторону пледа и кивнула на неё. Тарталья быстро понял и поднырнул под него. Хорошо, что плед был огромным и его им хватило на двоих. Люмин была ледяной.       Перебирая закоченевшие пальцы ног, Тарталья не мог определиться на что ему смотреть. На Люмин или на небеса, усеянные звездами. Настолько удивительно ясную ночь редко увидишь. Холод остался румянцем на щеках и кончике носа. Тишина казалась хрустальной и могла в любую секунду лопнуть.       — Ты вообще спала? — задался он вопросом, все же решив смотреть на звезды.       — Да. — её голос тоже был хрустальным и прозрачным. — Мне снился удивительный сон.       — Поделишься или будешь секретничать? — он улыбнулся и спрятал руки в карманы штанов. — Какая же холодрыга!       — Буду секретничать.       Тарталья обиженно засопел, но обида быстро испарилась, стоило Люмин просунуть левую руку к нему в карман. Она сплела их пальцы и стала хитро молчать, смотря куда-то в звездную тьму.       Однажды Тарталья уже видел загадочные золотые мостики между звезд. И сейчас, в мгновения хрустальной тишины, они вновь явились перед ним. Правда, были они серебряные, да и находились у него под ногами, а не в недостижимой вышине. Холодная звездная странница оказалась ближе, чем он когда-либо мог помышлять. Сердце нервно забилось в груди, но быстро успокоилось, стоило один раз взглянуть на уверенную Люмин. С ней нестрашно ходить по узкими мостикам, ведущим неизвестно куда и откуда.       Только жаль, что всё это было хрустальным. Коснешься — и разрушится.       Она положила голову ему на плечо и стало плевать на всё грядущее. На письма из Снежной и занесенное метелями прошлое, на Скирк и отца… Больше такого не будет. Никогда. Он предпочел продолжить бродить по мостикам, держа за руку Люмин.       Тишина, блаженная и морозная, окутывала их.       Никогда бы Тарталья не подумал, что балкончик нелюбимой квартиры одной прекрасной ночью станет путем к звездам.              Воскресенье. Всю субботнюю ночь они простояли на морозе. Возможно, прошел час или два, но они вернулись в квартиру только с заходом звёзд. Разбрелись по комнатам, дабы хоть немного поспать. Оставшийся кусок субботы прошел в борьбе с чиханьем Люмин, простудившейся на балконе. В наступившее воскресенье проснулись рано.       Тарталье нужно было в Банк и ещё кое-куда по делам. Люмин хотела с утра сменить перевязку.       Через пару часов, не выспавшиеся и довольные, встретились на кухне.       — Доброе утро.       — Добрейшее. — ответил Тарталья, пытавшийся не клевать носом стол.       Они оба были слишком уставшие, чтобы говорить о чем-либо. Зато Люмин составила компанию Тарталье и тоже начала клевать носом, при этом умудряясь на несколько секунд впадать в очень-очень короткую дрёму.       Горячий чай чуть взбодрил их. Тарталье осталось избавиться от полопавшихся сосудов в глазах и мешков под ними.       — Практически неделя прошла с момента, как ты ночью завалилась в мою квартиру с сломанными ребрами. — он собирался перекинуться с ней парой слов и пойти в Банк.       — Так точно. — Тарталья регулярно спрашивал у неё про состояние здоровья и это утро не стало исключением, судя по всему.       — И как твои ощущения?       — Кажется, ребра вполне хорошо срастаются. — все-таки очень хорошо, что это были лишь трещины. — И почти не причиняют дискомфорт.       — Почти?       — Да, я все ещё не могу спать на животе. В остальном же все прекрасно и даже превосходно. — лечение проходило спокойно. Все раны зажили. Гематома на боку постепенно исчезла, каждый вечер испытывая на себе лекарства Бай Чжу, а от ожога осталось лишь пятно белой новой кожи. — Сам же знаешь.       — Да-да, просто решил убедиться.       На часах было девять утра. Тарталья ушел на работу в приподнятом расположении духа, чего обычно с ним не бывало. Люмин усиленно делала перевязку в ванной. Рассматривая своё голое тело, она сделала вывод, что немного поправилась и несказанно этому обрадовалась, ведь в последнее время только и теряла вес, находясь в извечном стрессе или просто недоедая. Кожа выглядела чуть более здоровой, не шелушилась и не трескалась. Отдыхать, оказывается, весьма полезно для организма.       Правда, заходящая новая неделя её чуточку пугала. Слишком хорошо было на этой.       — До новой недели ещё двенадцать часов, Люмин. — обратилась сама к себе девушка, распутывая помытые волосы. — Не обязательно же с понедельника всё пойдет наперекосяк.       Однако она уже не верила себе. Чувство, что всё вот-вот закончится, преследовало её весь день. Не помогали книги, вкусный салат, приготовленный вчера, даже дневной сон оказался бессилен перед растущей тревогой.       Никак не удавалось доказать себе существование длинной белой полосы в собственной жизни. Казалось, завтра она оборвется и вновь начнется черная. И всё станет хуже в три раза, чем было до этого.       В двенадцать часов дня Люмин ещё могла бороться с тревогой, а вот после никак не удавалось. Ожидание чего-то жутко плохого захватило её сердце и она беспокойно ходила по квартире, периодически навещая двух пауков на кухне. Время текло медленно и вскоре ей начало казаться, что «жутко плохое» случится уже сегодня.       Сегодня к вечеру, например.       Но к вечеру пришел лишь Тарталья, какой-то чересчур радостный и самодовольный. Его приход ознаменовал окончание тревоги. Все же, его хитрая улыбка никак не могла означать чего-то плохого.       — С чего бы тебе быть таким довольным?       — Узнаешь чуть позже. — протянул Тарталья, заходя в кухню.       Люмин сразу же любопытно напряглась. Это тот самый вид напряжения, в котором дискомфорт вызывает только ожидание. В остальном же ей не терпелось узнать, чего такого придумал Тарталья. Она весь вечер заглядывала в синие глаза и пыталась прочесть там что-то, способное удовлетворить её разгоревшееся любопытство.       Через два часа партизанского молчания Тартальи о произошедшем, Люмин пришла к выводу, что ничего особо серьезного не случилось и волноваться об этом не стоит. Вечер проходил как всегда превосходно, иначе на этой неделе быть не могло. Её необычайно радовало хорошее окончание воскресенья, вопреки всем её ожиданиям. И хоть это был определенно самый тревожный день из всех, Люмин спокойно отходила ко сну.       Она уже успела залезть под одеяло и спрятать нос от прохлады, царившей в квартире по вечерам, как в закрытую дверь спальни постучался Тарталья с просьбой войти. Пришлось отложить драгоценные мгновения сна.       Тарталья не стал включать свет, а просто прошел к кровати и сел на неё.       — Я так подумал. — начал он, улыбаясь при свете луны, проникавшей через балкон. — И решил, что лучше шанса не будет.       Он протянул маленькую коробочку и передал её Люмин.       — Надеюсь, ты примешь этот маленький подарочек от меня. — ему многого стоило собраться с силами. Подарки оказалось дарить не так просто. Нужно было подобрать нужные слова, повод, а их у него не было. — Нет никакого повода, просто моя прихоть.       Люмин замерла, держа коробочку в неуверенности, а наконец-то открыв, вытащила оттуда брошку, выполненную в виде её любимого цветка. Она не была сделана из драгоценных камней, как можно было ожидать от Тартальи и его кошелька, но из белого золота, как можно было это понять при слабом свете. Или серебра, Люмин, если честно, было всё равно, будь она даже из обычного металла.       Сжав подарок в руке, Люмин обернулась к затаившемуся Тарталье.       — Спасибо. — ей было и радостно, и печально, из-за того, что эти цветы навевали слишком многое, а теперь будут навевать и одного нерадивого Предвестника. Не дожидаясь приглашения, Люмин моментально повисла на шее у Тартальи, тот обнял её за спину и придвинул поближе к себе, чтобы ей было не больно.       — И ты даже не будешь упрекать меня в расточительстве?       — Сегодня нет, завтра — посмотрим. — она тихо рассмеялась ему в плечо. — Или послезавтра.       — Ты как всегда в своем репертуаре.       — Конечно.       Люмин неохотно отлипла от него и стала крутить брошку в руке:       — Она прекрасна.       — Не только она, знаешь ли. — и Тарталья даже не пожалел об этих словах, а Люмин не пожалела, что услышала их.              И действительно. Эта неделя надолго осталась в их памяти прекрасным временем, беззаботным и легким. Затем Люмин будет неоднократно вспоминать о ней, вертя в руках брошку, подаренную воскресной ночью. Тарталья тоже недалеко уйдет, ведь подарков у него осталось намного больше. Как минимум, воспоминания пропитали каждый угол когда-то неживой квартиры. Он множество раз будет выходит на балкон звездными ночами и пытаться возродить те мгновения. Иногда будет получаться, иногда выходить дрянь, от которой на душе скреблись не то кошки, не то исполинские львы.       Возможно, этих определенных событий было бы намного больше, но когда в жизни происходит так, как желает наше сердце? Верно, не так часто.       Через три дня после воскресенья, Одиннадцатый Предвестник получил письмо из Снежной. К этому моменту, путешественницы в его квартире уже не было.