Приливы и отливы

      Она помнит, как очнулась и побрела в крохотную уборную. Умылась, даже не вспомнив толком, где находится и кого из себя представляет. Взглянула в отражение.       Спутавшиеся после беспокойного сна волосы, синяки и мешки под глазами, раны на лице. Привычный вид, а внутри что-то странно гудело. До того странно, что пришлось раньше времени вспомнать своё имя и местонахождение. Зеркало на стене маленькое и пыльное, а отражаемое весьма убого, под стать окружению. Собственное сравнение терзает грудь. До чего же она опустилась. Вновь. Вновь маленькие комнаты, маленькие вещи, она сама маленькая. Её зовут Люмин, она маленькая и ничтожная, как ей видится.       Отводит взгляд в сторону. Не способна больше смотреть на это убожество, поверженное собственными мыслями и домыслами. Взглядом скользит по рукам, упирающимся в раковину. Все в царапинах и ранах, в шрамах. Таких белых и почти не заметных, но если присмотреться… Их так много. Всё её тело такое, а тот шрам на груди…       Нет, лучше смотреть на лицо. Внутри что-то неприятно сжимается, скручивается и завязывается в тугой узел. Её тошнит, мутит, закрывает глаза, жмурится. Нагинается перед раковиной, готовая облегчить желудок, если не отпустит. Руки дрожат, будто в них нет сокрушительной силы, способной побеждать древних Архонтов.       В голове одни лишь мысли о собственной беспомощности и жалком виде. Спазм в горле заставляет её содрогнуться. Она не понимает, почему Итер сказал те слова, куда исчез Дайнслейф и следом Паймон.       — Архонты, почему я снова одна?       Люмин не любит говорить про себя, предпочтет трижды смолчать, нежели один раз сказать одно-единственное предложение: «Мне плохо». Она не признает своей слабости, такая гордая на людях, и сломленная в этой маленькой и, честно говоря, грязноватой ванной. Или так кажется из-за освещения?       — Архонты?.. — силится выпрямиться, но ноги начинает сводить, все дико ноет.       Она лично встречала их. Двоих. И они не знают ответов на её вопросы, ну или же тщательно их скрывают. Может хотя бы на это Венти ответит? В одной из своих прекрасных песен? Споет что-нибудь про злую судьбу, обреченность… Лейтмотивом обязательно будет одиночество, верно! Или Чжун Ли. Что он сделает, если Люмин задаст ему такой вопрос? Трудно представить. Древнейший, непоколебимый. Не ожидает ли он от неё такой же стойкости? Нет, ему таких вопросов нельзя задавать.       Тело дрожит, не только от эмоций, но и от холода. Люмин в одних шортах и лифе. Она пробегается взглядом по телу, по которому бесконечное количество раз восхищенно водили глазами, в них скрывалась то любовь, то вожделение. Подтянутое, сильное, с весьма выраженным рельефом мышц. Что оно дает ей сейчас? Ровным счетом ничего. К сожалению, абсолютно ничего. Оно дрожит, мерзнет, желает тепла и отдыха. Обычное человеческое тело в шрамах и оно чувствует боль, накопившуюся снова, и теперь навалившуюся на неё в полной мере, сдавливающую грудную клетку, заставляющую открывать рот в поисках большего количества воздуха.       — Что за тварство…       Всё сильнее стискивает невидимая сила в тиски, все меньше воздуха в этом затхлом помещении. Тут так душно, Люмин пытается умыться, обливается холодной водой, сильнее мерзнет. Её кидает то в холод, то в жар. Духота сменяется ознобом.       Одиночество съедает её, берет свой кусок от её тела и духа. Угнетает, давит, стискивает, душит. Люмин на секунду замечает глаза в зеркале.       На удивление свои, но не менее страшные.       Испуганные, покрасневшие, влажные.       Она боится, что будет всегда одна?.. Что не закончится это путешествие, не будет счастливого конца, да?.. Даже если они воссоединяться с Итером, разве это одиночество не останется?       — Архонты…       Люмин держится, чтобы не сползти на пол. Осознание в который раз накрывает её с головой. Она снова смотрит в свои глаза, в них стоят слезы. Чувствует, как губы дрожат и странно сводит челюсть. Тело наливается свинцом.       Люди часто обращаются к всесильным в моменты собственного бессилия. Либо проклинают их, либо просят о помощи. Когда-то Люмин тоже была «всесильной», но сейчас… К кому же ей обратиться? Она знала Архонтов, знала, что они ни в чем не виноваты, но и не помогут тоже. Они не всесильны, она не всесильна, к кому же обращаться, когда дело доходит до вековой обреченности?       Смотрит на свои руки и думает, как хорошо было бы исчезнуть.       Пусто.       Звон тишины или шум в голове?       Исчезнуть.       Мир рухнет и без неё.       Исчезнуть, чтобы больше не было этих душераздирающих чувств. Она смертна. Судьба дает ей альтернативный выбор?       — Нет…       Люмин шмыгает носом. Чувствует, что хлынули слезы из глаз. Ручейками стремятся вниз, вот уже капают с лица.       Мысль исчезнуть неожиданно напугала её больше, чем одиночество.       Тремор берет своё, руки снова дрожат, ноги подгибаются, по спине пробегается холодок. Исчезнуть, иначе говоря, умереть. Разве это не избавление? Закончится всё, что она так сильно ненавидела.       Голова кругом. Спускается на пол, сидит на коленях. Смотрит в потолок, вслушивается в начавшийся шум внизу. Это же дело недолгое.       Но страшно. Страшно.       Страшно.       — Нет-нет, так нельзя.       Задыхается в начавшихся рыданиях, ей не хочется уходить, не хочется исчезать, ведь она так и не стала счастливой, не нашла брата… А с другой стороны, сколько ещё нужно перетерпеть, перебороть? Сколько переломов, слез, крови?       Ей дали выбор.       Лишить себя жизни или оставить её себе, в надеждах на лучшее.       Выбор пугает её, смерть пугает её, одиночество пугает её.       Воздуха все меньше, она совсем скоро задохнется. Отползает в угол, забивается в него. Всё кажется ей страшным. Слишком бессильна, слаба, с опущенными руками, не способными хоть что-то сделать.       Продолжает рыдать, затыкая рот ладонью. Сердце безумно колотится, страх сковывает её полностью, не дает пошевелиться. Её приковали к месту, выбора нет, смерти нет, одиночества нет. Остается только что-то страшное и непонятное, клубок собственных чувств, их лавина. Ничего нет, только уставшее тело и содрогания груди.       Соленые слезы, карие глаза где-то в углу смотрят за ней. Люмин сильнее вжимается в стену, желая защититься, спрятаться. Эмоции переполняют её, это чистый страх. Изо рта непроизвольно вырываются нечленораздельные звуки, она пугается их, сильнее прижимает ладонь к губам, но продолжает мычать в неё.       Горло полностью сводит спазмом. Остается только рыдать и ощущать, как сердце пытается вырваться из груди.       Сидит в углу. Плачет. Даже причину уже не назовет, организм истощился, просит помощи, желает, чтобы на него обратили внимания. Люмин трясется, дергается, подгибает под себя ноги. В груди — дыра, орущая и болящая. Наверное, именно из неё вытекло оставшееся самообладание.       Ей хочется попросить помощи, на удивление хочется простых вещей, а не долгих разговоров. Объятий, касаний, чтобы просто кто-то был рядом, подставил плечо. Люмин не нравится царапать стену, пытаясь отыскать у неё поддержки.       В один момент сердце резко прекращает бешено стучать. Люмин тяжело дышит, оглядывается, успевает позлиться на себя, и опять впадает в панику, но на этот раз не такую сильную и мощную. В голове остается слабый просвет.       Губы сухие, облизывает их и понимает, что больше не произносит невнятных звуков. Она знает, отчего этот просвет в голове. Тянется к нему, позволяет себе в последний раз окунуться в этот неожиданный источник силы.       В последний раз представить.       Видение синих глаз действуют успокоительно. Иллюзорные касания отдаются теплом по телу. Слова проникают под кожу целебной мазью.       Слезы текут по щекам. Страх постепенно рассеивается, теперь становится печально. Это останется иллюзией, порождением фантазии, а в другом мире, параллельной вселенной… Люмин посмеивается над собой.       — Лучше пусть в параллельной вселенной не будет необходимости лить слезы.       Она неожиданно глубоко проваливается в свои фантазии.       Не надо спасать миры, наблюдать за их разрушением. Где-то рядом Итер, веселый и радостный, как когда-то. Много людей, чьи лица уже забыты. И кто-то… Люмин поднимается с места. Тяжело поднимается, через боль и слезы, не собирающиеся заканчиваться. Нельзя так глубоко заглядывать в свои мечты, очень легко поддаться их влиянию и остаться в этом мире грез. Иногда Люмин безумно желает этого, но нельзя… Нужно действовать, если надо, то через силу. Прибегать к радикальности и продолжать движение вперед.       Стоит прямо, пытается задержать прилив уверенности подольше, но опять сгибается в рыданиях.       Думает не про спасение мира и брата, а про одного странного человека, осветившего её жизнь на несколько месяцев. Насколько же сильно она желает вновь увидеть эту улыбку, ощутить его прикосновение, почувствовать себя в относительной безопасности. Сводит скулы. Задирает голову, шумно глотает скопившуюся во рту слюну.       Она не размышляет о своих чувствах. Бесполезно, какая разница, что в ней горит и тухнет? Но сейчас так хочется одного касания…       Разгибается. Подходит к раковине, упирается в неё руками.       В груди пусто. Прекрасно, когда мысли в голове лишь в виде обрывков.       Умывается, смотрит в свое отражение. Ужасно выглядит. Скалится сама себе. Понимает, что в тех словах была доля правды.       «Если не ты их, то они тебя».       Ну что же, она просто так не сдастся. В очередной раз отдаст всю себя этой борьбе, бессмысленной, бесконечной, болезненной. В процессе борьбы есть что-то привлекательное, не так ли?       — Нет, не на ту напали…       Да, она ещё поборется. Поплачет, встанет и двинется дальше. Ещё один вызов судьбе? На самом деле Люмин никогда не прекращала бороться, просто брала передышку.       — Спасибо тебе, что дал мне эту силу.       В её опухших глазах зажигаются слабые огоньки. Поборется. Да. Очередная смертельная схватка, кто следующий противник?       Судьба? Она её вечная соперница! Непоколебимая, как Ли Юэ, да? Ничего, Люмин из плоти и крови, это не помешает раскрошить древний камень, разломить ореол над головой. Ничего, справится.       — Спасибо, Тарталья.       В этой комнате светло и слабо пахнет какими-то лекарственными травами. Среди них Люмин легко угадывает цветки цинсин, шелковицу и… Неужели сесилии?! Оглядывается на шкаф со множеством ящичков, расположенный вдоль левой стены. Как приятно учуять их нежный аромат! Такой слабый, но отдающий чем-то родным и теплым… На лице непроизвольно появляется слабая улыбка.       Заходит за ширму, оглядывает простую деревянную кушетку с подушкой у изголовья. Неуверенно садится, как и раньше это делала. Никогда не привыкнет посещать врача. Никогда. Столько лет обходилась без медицинской помощи, а тут, что не перелом, то возвращается в этот кабинет.       И ведь здесь спокойно, хоть и на кушетке ей не особо нравится лежать. Люмин проводит пальцами по кушетке и, наверное, впервые за всё время ложится на неё без необходимости. Голова касается подушки, контрастно мягкой. Тело на удивление почти сразу расслабляется. Люмин смотрит в потолок, складывает руки на груди, поджимает ноги. Вспоминает о Тарталье, но, на удивление, эти мысли не отзываются сильной болью. Просто чем-то неприятным. Ей хотелось бы ещё раз с ним увидеться. Очень хотелось бы.       Интересно, что она скажет ему при встрече?..       Закрывает опухшие от слез и усталости глаза, медленно вдыхает запахи, прогоняет их через всё тело. Её легкие наполняют сесилии и шелковица. Сознание рисует незамысловатые картины. Она погружается в мечтания. Да, именно в мечтания. Не в мрачные мысли, а во что-то более… Прозаическое, что-то, чего желает каждая смертная душа. В фантазии.       Они встречаются в темный вечер на террасе, солнце давно зашло, покинув этот мир до завтрашнего утра. Тарталья подходит тихо, со спины. Люмин легко понимает, что это он. Слишком легко. Ей не приходится оборачиваться, задавать вопрос, она знает, зачем они оба сюда пришли. Как по наитию, но пришли.       Люмин не надо дергаться, когда знакомая ладонь ложиться ей на плечо. Она наклоняется к ней и чуть касается щекой. Им не нужно много слов, чтобы обозначить свои чувства, пускай те и весьма неоднозначные. Они просто соскучились, вот что сейчас совершенно ясно. По друг другу, по касаниям, по словам, конечно тоже, но их приберегут напоследок, уж слишком страшно услышать свои голоса, вдруг надломятся? От чувств, таких сильных и обострившихся, оттого, что их больше некуда девать.       Она по-прежнему не задается вопросом о происхождении этих чувств. Они есть, и ничего с ними не поделаешь. Какого они рода, почему такие сильные? Все без разницы. У Люмин просто сильнее бьется сердце, а под ногами появляется устойчивая почва, а не то болото, в котором она так привыкла вязнуть.       Твердая почва, может быть чуть скалистая. Прямо как в тех снах, где Люмин борется с ветром и штормом. Зато твердая, не вязкая, есть за что зацепиться, сзади чужая ладонь толкает в спину — надо двигаться вперед. Да, она очень благодарна за этот толчок, без него не сдвинулась бы с места, а то и продолжила бы падение вниз.       Как забавно меняются декорации! Уже и не фантазия, а сладкая дрема, потаенная мечта. Все тот же знакомый склон, ладони не толкают в спину, а касаются талии. Обнимают сзади, утыкаются в плечо. Люмин вздрагивает на этот раз, столь желанными кажутся эти объятия. Она понимает, что нужно отпустить его, оставить в прошлом как можно скорее, но… Так хочется ещё раз увидеться с ним, разочек…       — Люмин.       Она открывает глаза, всматривается в знакомую фигуру Бай Чжу, сидящую на койке, на её крае. Он улыбается приветливо, Люмин улыбается в ответ, но на самом деле желает видеть здесь кое-кого другого.       — Впервые вижу, чтобы ты сама легла на койку. — Чан Шэн добродушно шипит, тянется к Люмин, привставшей на локтях. — Утро выдалось тяжелым, да?       — Да, Бай Чжу.       — Итак, ты пришла ко мне только за тем, чтобы рассказать о том замечательном пузырьке с ядом, или за чем-то ещё?       Люмин подгибает колени. Как-то неуютно, неуверенно становится, а точно ли надо, а важно ли это… Но раз пришла, то набирается смелости и говорит:       — Нет, я хотела… — тяжелый вздох, все же решится не просто, одно дело — перелом, с которым жить нормально явно не получится, другое — что-то непонятное, спрятанное за коркой мозга, неощутимое и мучительное. — Попросить твоей помощи, как врача.       Бай Чжу одобрительно улыбается, будто всегда ждал этого момента. Внимательно смотрит за одной из своих самых запоминающихся пациенток. Она мнется, будто в самый первый прием. Тогда Люмин тоже была излишне робка и осторожна с ним, а затем привыкла. Он рад этому, правда рад. Заслужил доверие даже такой необычной персоны, и сейчас готов полностью его оправдать. Достает из кармана блокнотик и карандаш, приготовясь записывать симптомы.       — В общем…       Люмин начинает свой рассказ, длительностью около получаса. Подробно рассказывает про утренний срыв, неописуемый страх, мнительность, забывчивость, все остальные случаи, когда на стену хотелось лезть от внутренней боли, усталости. Конечно, раскрывает не все причины, но намекает на них, дает понять, что не все так просто. Бай Чжу не копает глубоко, просто уточняет, пытается понять, с чем ему работать.       — Меня это пугает. — признается Люмин. — Очень пугает, раньше такого не было, раньше переживалось все намного проще… — она замолкает, утратив былую уверенность.       — Да, это раньше, но сейчас мы имеем дело именно с этим. — он отвлекается от записей, смотрит на Люмин сквозь стекла очков, дивится её неуверенности, скомканности. Ему даже жалко становится пациентку, обычно такую воинственную и сильную. — Люмин, ты большая молодец. — вырывается как-то случайно, Бай Чжу сам не ожидал, Чан Шэн недоуменно смотрит на своего хозяина.       Люмин поднимает голову, вскидывает брови, смотрит на доктора, с чьего лица упала обычно приветливая маска. Он не то удивлен, не то смущен.       — Что? — самый глупый вопрос вырывается из её груди, но ничего уже не поделать.       В голове доктора случается переворот, язык впервые не послушал его, Бай Чжу никогда не говорил прежде, чем подумать, а теперь совершенно шокирован собственной расторопностью. Силится вернуться к своему обычному взгляду, улыбке, но как бы не может, получается только весьма неловко улыбнуться и высказать единственно-верную мысль:       — Не многие решаются рассказать о подобном, и не все понимают важность душевного здоровья.       Выкрутился, изловчился, подобно собственной змее. Люмин несколько секунд вникает в его слова, а затем легко улыбается и опускает взгляд вниз.       — Спасибо. — только и бормочет она. — Об этом действительно сложно говорить, и я не совсем понимаю, нужно ли. Это кажется глупым, я взрослый человек, так почему не могу взять себя в руки. Так я размышляю здесь и сейчас, а когда что-то такое происходит… Я ощущаю отчаяние, забываю каково здраво мыслить и рассуждать.       Бай Чжу внимательно слушает, практически пришел в себя, но, правда, все ещё удивлен своим поведением. Ему хотелось приободрить пациента не потому, что это его обязанность как врача, а потому, что его пациентка Люмин. Он смущается своих мыслей, возвращается к обычной улыбке, но почему-то не может оторвать взгляда от блокнота. Чан Шэн замечает странные перемены в хозяине, и недовольно прикусывает его за ухо. Бай Чжу отмахивается и нервно шкрябает карандашом бумагу. Сам себя просит прийти в сознание, сосредоточиться на назначаемом лечении.       — Как-то так… — Люмин выглядит помятой, уставшей, будто ей нужна помощь не доктора, а друга, а может и того, и другого. — Что скажешь?       Бай Чжу откладывает карандаш в сторону. Перечитывает записанное и подводит итоги:       — Думаю, я смогу тебе помочь. — он улыбается, не боится записанного карандашом, давно подозревал нечто подобное, но может только в других проявлениях. Собственное смущение чуть выбило из колеи, и Бай Чжу несколько мешкает перед тем как встать. — К слову, о том яде…       Люмин навостряет уши, приподнимается на локтях, смотрит на Бай Чжу с ожиданием, а он только усмехается, и она впервые слышит в его смехе горесть.       — Ты как всегда уделяешь себе меньше всего внимания, Люмин. — и тут же смолкает, понимая, что сказал лишнего. Точнее того, чего врач говорить не должен. Ни при каких обстоятельствах. — А что касается яда…       Но Люмин уже сникла. Перестала лежать, села на край кушетки. Закрылась. Ей стало неловко и как-то неприятно. Она-то не думала, что Бай Чжу станет её упрекать. Не в её привычке рассказывать о себе, чужому открывать душу и доверять переживания. Люмин, правда, нутром чувствовала изменения в враче, сегодня в нём слишком много эмоций. Он тоже решил открыться? Неожиданно…       — В его составе присутствует туманная трава, в соотношении один к двум. Считай: половинка туманной травы, и ещё половинка реагентов, усиливающих её воздействие на человека. Не самое положительное, само собой. — Бай Чжу не удалось скрыть нервозность в голосе. Кое-где запинался, не договаривал слова. — Не назову сейчас точно остальные составляющие, я произвел только быструю экспертизу. Есть кое-какие подозрения, но называть их несколько непрофессионально.       Он уже вышел за ширму. Слышались звуки открывания ящичков, хлопанья, шипение обеспокоенной Чан Шэн. Люмин продолжала неподвижно сидеть, настрой у неё спал. Теперь она принялась беспокоиться за слова Бай Чжу и его поведение, явно не самое обыкновенное. Он всегда так умело прятал свои эмоции, а сейчас по некой причине не может их сдержать. Ей было интересно, конечно, почему так вышло.       — Бай Чжу, тебе есть что сказать?       Звуки на секунду прекратились, за тишиной послышался тихий смех и слова:       — Нет, я просто ужасно спал сегодня.       — Правда?       — Ты не должна беспокоиться обо мне, я все же доктор.       — И мой друг.       Вновь молчание. Люмин выглядывает из-за ширмы, замечает руку Бай Чжу, повисшую над открытым ящичком. Он вбирает полную грудь воздуха, призывает себя к, кажется, спокойствию.       — Если тебя что-то беспокоит, мы можем обсудить здесь и сейчас. — в этот миг ей становится отчего-то легче, может от того, что Люмин всегда проще выслушать другого человека, нежели себя. — Врачам тоже нужны разговоры по душам, или я не права?       Бай Чжу не может отрицать такой простой правды и слегка качает головой. Мол, твоя взяла, но собственными словами я не собираюсь этого подтверждать.       — Бай Чжу.       — Да, что такое?       — Что-то случилось? — Люмин не любит напирать. Не ответит сейчас, значит не будет больше пытаться.       Доктор молчит. На своем столе складывает какие-то травы в небольшой красивый мешочек. Накрывает его ладонью, упрямо смотрит в стол и не поворачивается к Люмин, не отводящей от него взгляда. Вздыхает, берет себя в руки, протягивает лекарства пациентке.       — Можешь заваривать эти травы. Я знаю, что в путешествии сделать это весьма проблематично… Кипятить воду, ждать, когда времени на отдых и так не слишком много.       Люмин перехватывает мешочек и рассматривает его, больше не поднимая взгляда на Бай Чжу.       — Думаю, это не настолько проблематично. — она улыбается и вновь смотрит на доктора. — Какой эффект они должны оказать?       — Мы только начинаем твоё лечение, пока что попробуем стабилизировать твоё состояние. Предупреждаю, мгновенного эффекта ждать не стоит. Он накопительный, может начать помогать спустя неделю, если не больше.       Люмин кивает и благодарит Бай Чжу, неловко стоящего рядом с ней.       — Через месяц… то есть, этого должно хватить на месяц. — собственные мысли мешают сосредоточиться на действительном. — Придешь ко мне на повторный прием, хорошо? Через тот же месяц.       — Да, постараюсь.       — Ничего страшного, если опоздаешь на недельку-другую. Если ты уйдешь из города на долгое время, то заглянешь ко мне снова. Я выдам дополнительную дозу.       Недосказанность витала в воздухе, но напрягала в основном Бай Чжу. Люмин же могла просто немного поникнуть, что и сделала. Может зря к нему полезла со своими вопросами, в обычное же время он такой отстраненный и далекий.       Однако сделано, назад не воротишь. Люмин крутит мешочек, не собирается даже проникать в мысли другого человека. Не до этого совершенно, точно не до этого. Сейчас бы себе внимание уделить, да решить некоторые проблемы. Встает с кушетки, замечает, что Бай Чжу слегка дрогнул.       — Спасибо тебе, Бай Чжу, — и все же жалко его очень, обидно за него в некоторой степени, ведь именно на своего друга Люмин впервые не нашла времени. Сердце у неё неприятно кольнуло, и она пошла на компромисс с собой. — Я загляну к тебе на днях, если хочешь, то можем потом перекусить у Сян Лин. Мне не помешает вкусная еда, а тебе — хорошая компания.       Доктор легонько кивнул головой и прикрыл глаза. Люмин сочла это за знак одобрения, но отчего-то не спешила уходить. Задело свое поведение, своя закрытость, она вновь ушла в свою кожуру, спряталась за толстым панцирем. Он же и впрямь её друг, уж точно больше, чем знакомый врач. Люмин хотелось показать, ещё раз, куда более настойчиво и прямо: Бай Чжу тоже важен для неё, ведь жизнь врача — чуть ли не то же, что и её собственная жизнь. Всколыхнется в благодарности сердце бывшего пациента и на этом думы человека прервутся, наверное он тоже чувствовал это, но страдал ли от осознания? Хотелось спросить его, вывести на личную беседу, открыться и добрым словом доказать свою дружескую привязанность.       Люмин не знала, как Бай Чжу отреагирует на объятия, а потому подошла к нему поближе, доктор удостоил её непонимающим взглядом. Помялась, хотела протянуть к нему руки, но не рискнула.       — Как раз расскажешь про яд подробнее, хорошо? — нет, не могла она к нему прикоснуться, отчего-то приостановилась и решила просто сказать, — Чем я могу тебе отплатить? Конечно, с меня обед, но…       — Нет-нет, сейчас я уже ни в чем не нуждаюсь. — отнекивался Бай Чжу, стараясь игнорировать покусывания Чан Шэн. — Уже нашлись люди, согласившиеся добыть для меня несколько интересностей с Драконьего Хребта… С Разломом, правда, не так просто, но возможно найдутся ещё авантюристы.       — Хорошо, но за мной должок. — у Люмин остался неприятный осадок на душе, но с ним она поделать уже ничего не могла, не бросаться же на шею нетактильного Бай Чжу?       И вроде бы Бай Чжу даже по-привычному улыбнулся, кивнул головой и вернулся к своим делам, да вот на душе у Люмин что-то скреблось, и непонятно было, как от этого следует избавляться.       Она развернулась, просеменила к выходу, ещё разок оглянулась на доктора — тот все же выглядел чуток… Помятым? В общем таким, каким Люмин его никогда не видела. И снова неприятный укол в груди, словно сделала не все, что могла бы. Не забрала часть грусти? Смешно, способности у неё такой никогда не было. И все же, и все же… Крутилось нечто в её голове, пока она открывала дверь.       Стоило ей выйти, как в кабинет залетел портовый рабочий с странно повисшей рукой, а вместе с ним ещё два его напуганных товарища. Несоблюдение техники безопасности, наверное.       Ей, впрочем, особого дела не было до рабочих, а вот до поникшего Бай Чжу, которого ей так и не удалось растормошить… Люмин вздохнула. Ладно, не так страшно. Взрослый человек, все мог решить разговорами, причем же мудрый, так в чем проблема? Не будет она себя винить, а может стоило бы? Она же умеет закрадываться в душу, вытаскивать оттуда ту черноту, что заставляет людей ссутулиться и поникать. И почему же с случайным знакомым она проведет эту операцию, а для друга, именно друга, — нет?       Послевкусие осталось, да ещё какое. От себя особенно. Нет, вины Бай Чжу тут совсем нет. Это нормально, даже самый мудрый человек порой промолчит, испугается и убежит, так не Люмин его обвинять и судить. Тут только злость на саму себя появилась и разлилась по сердцу дегтем.       Она прислоняется к какому-то зданию спиной и смотрит вверх — в посеревшее небо, такое безрадостное, как и Люмин этим утром. Прохладно. Люди сменили одежды на зимние. Пора и ей позаботиться о своих органах, которые криком готовы кричать, лишь бы на морозе не быть. Ну ничего, сейчас оклемается, пойдет прикупит что-то потеплее, и никакие ветра не будут ей страшны. Тем более деньги есть, сейчас зловещее колечко вернет — ещё тяжелее кошелек станет. Не нравилось оно ей, хоть и по весьма понятным причинам. Может и не связано оно никак и ни с чем, однако смотреть на него было весьма неприятно.       Стояние на одном месте ей надоело. Было решено шататься по порту, в надежде столкнуться с чем-то интересным и волнительным, что всколыхнет разум. Люмин отшатнулась от стены и, не оглядываясь на кабинет доктора, ведь опять вернется в раздумья не самого положительного кроя, зашагала к порту, будучи полностью уверенной в том, что именно в это утро из глубин вновь поднимется Осиал, и Ли Юэ вновь придется защищать, а тут как раз и отвлечется, ну чем не превосходный план?       Превосходный план с треском провалился. Простояв полчаса на пристани, Люмин не заметила ничего, что могло бы напомнить ей о собственной силе. Море не извергнуло чудовищного монстра, а лишь мерно покачивалось, ставшее чуть более серым, чем было несколько дней назад. Холодало, да, без сомнений. На Люмин косились прохожие — наверняка не понимали, как в такой холод можно без пальто бродить, но она не пальцем деланная, ведь на Драконьем Хребте и не такие морозы переживала…       Конечно, там, вверху, было значительно теплее, чем у моря. Люмин совсем скоро обнаружила, что дышать носом было уже невозможно. Это и стало сигналом к возвращению. Наверное стоило посетить Катерину, разобраться наконец-то с несчастным поручением, а там, может, сразу взять новое. Сейчас быстро вольется во всю эту приключенческую шелуху и чепуху, когда-то влилась же. Люмин лишь заскочила за колечком, погрелась пару минут на кровати, подумала получше и взяла с собой побольше моры — пора прикупить теплой одежды, все же заложенный нос её не устраивал. В маршруте совершенно неожиданно появился новый пункт назначения — «Народный выбор», там уже должны были начаться скидки или акции на лапшу, Сян Лин приманивала гостей, хотя их и так было хоть отбавляй.       Посетовав на холод, Люмин двинулась к Катерине. Передав кольцо, получила хорошую плату: увесистый кошель моры. Правда, помимо кольца, у неё забрали ещё и камень с души, появившийся там, когда она впервые увидела украшение. Так что расположение духа у неё значительно поднялось.       Она потирала ладони, пока просматривала журнал с записанными в него поручениями. Некоторые из них уже были вычеркнуты, другие же обведены в аккуратные кружочки, судя по датам напротив, они были самыми старыми. Катерина консультировала насчет деталей, когда Люмин задавала вопросы. И все было как всегда, как полгода и год назад, даже показалось на секунду, что все та же зима, и вот, она вновь возьмет поручение, забредет к подножию Драконьего Хребта, увидит старых знакомых…       Но все же Люмин была в Ли Юэ, и шум «Народного выбора» долетал до её ушей.       — Проходите-проходите! — кричала Сян Лин. — Сделаем все в лучшем виде!       Слышался и голос отца удалого поваренка. Дела в ресторане шли полным ходом, Люмин даже засомневалась, а найдется свободное местечко для неё? Катерина продолжала тем временем говорить. Черный окунь накладывался на специфику работы с неким Ши Ганом, а пироги — на рассказ о местонахождении лагеря хиличурла. В итоге — полнейшая каша в голове.       — Никто не хочет браться за это поручение, несмотря на третье повышение оплаты… — вздыхает Катерина. — Даже не знаю в чем дело, всего лишь обычные хиличурлы. Путешественница, может ты возьмешься?       — Тебе понравилась лапша, которую я готовила в прошлый раз?       — Расскажи ещё раз, что там было. — протягивает Люмин, отодвигает от себя журнал и всматривается куда-то вдаль, за Гильдию искателей приключений.       — Драконий Хребет.       — Без проблем! — голос отца Сян Лин как-то резко разрывает воздух, Люмин даже вздрагивает.       Люмин вскидывает бровь, но на Катерину не обращает внимания. Смотрит в ту сторону, где высится заснеженная гора. Если у подножия, то ещё ладно, не так много проблем, только добираться долго, а вот если совершать подъем, то одной ей вряд ли справиться, слишком опасно…       — Отлично! — снова в ушах звенит голос Сян Лин. — Договорились, там в павильоне есть свободное местечко, проходи!       — Драконий Хребет… Высоко взбираться?       Горы ей нравились, без сомнений. Люмин любила их холодную таинственность, снега, укрывающие древние стелы или механизмы… Конечно, никто особо не обрадуется, и она тем более, выходящему из пещеры руинному молотильщику. Но в общем-то интересно, и даже Альбедо не мог удержаться от Хребта слишком долго, алхимика туда тянуло сильнее прочих. Она была бы не против составить ему компанию, а вдруг смогут вместе совершить подъем, как раз взаимопомощь. Находясь в Ли Юэ, Люмин могла только разрабатывать планы. Вот они встречаются в Мондштадте, обсуждают детали маршрута за кружкой глинтвейна…       — … в четырех километрах вверх от статуи Архонта.       Люмин охает и удивленно смотрит на Катерину, дожидаясь от неё объяснений. И на что надеялся человек, приславший это поручение?       — И какие же сроки выполнения?       — До конца весны.       — Интересно, возьмется ли за него кто-нибудь до начала оттепели… — нет, встретиться с старыми знакомыми и друзьями очень хотелось, но плестись на Драконий Хребет, особенно так высоко…       — Без понятия, но сумму обещают выплатить значительную.       Кто же, если не Катерина, знал об этой слабости Люмин? Она навострила уши, как-то загадочно взглянула на собеседницу и приготовилась услышать о кругленьком числе с пятью нулями, ну или хотя бы с четырьмя, раз там всего лишь хиличурлы.       — Сто двадцать тысяч моры. — называет сумму Катерина и Люмин одобрительно кивает головой, уже готовая пуститься в долгую дорогу до Мондштадта, а потом и к Драконьему Хребту.       — Я берусь.       Катерина улыбнулась и протянула ей журнал, где нужно было подтвердить свою личность с помощью подписи, а также прописать сегодняшнюю дату. Люмин не глядя расписалась, перед глазами уже маячили горы моры, а затем она задумалась, сколько её она могла бы сэкономить, если бы не предстоящий поход на Драконий Хребет, благо, что растянуть дельце можно надолго, ведь даже осень ещё не закончилась.       Они перекинулись ещё парой слов. Люмин узнала, что поручение прислали некая группа исследователей, которым уж очень-очень сильно мешает огромный лагерь хиличурлов на северном склоне Драконьего Хребта. Ничего удивительного в этом нет, только, пожалуй, время года выбрано странно. Зимой обычно никто не суется в горы, а тут, видите ли, целая экспедиция. И что у них за срочные дела такие? Впрочем, узнает потом, в любом случае столкнется с этой кучкой ученых в Мондштадте, где они с большой долей вероятности коротают дни за бокалами одуванчикового вина.       — К звездам и безднам!       — К звездам и безднам, — к своему удивлению повторяет Люмин давно приевшуюся фразу, кажется, даже Катерина моргнула быстрее обычного. Удивление, не иначе.       Дух оказался вновь приподнятым, в Люмин откуда не возьмись появилось желание схватить котомку, незаконно проникнуть в Разлом, своим ходом доплыть до Инадзумы, проверить, настолько ли вечна и непроходима стена грома и молний. Одним словом — авантюризм. Неожиданный. Она соскучилась по нему, почувствовала вместе с его приходом прилив сил, хотя тело ныло от стресса и пережитых нагрузок, от ещё недавно преследования загадочной убийцы… Определенно пора пополнить запас жизненной энергии, а для этой затеи отлично подходил «Народный выбор».       Спускаясь к нему, Люмин заметила перемены — появился павильон, стенами которого служили яркие красные и оранжевые ткани, на самом деле это строение, определенно временное, больше походило на шатер, в котором то и дело исчезали люди… Да, в эти промозглые дни многие желают согреться горячими блюдами, как в Мондштадте — горячительными напитками.       Она решила немного понаблюдать за суматохой со стороны, как любила это делать всегда. Роль безмолвного наблюдателя всегда была ей по душе. Всматриваться, выискивать, замечать на лицах улыбки и слышать смех. Не так часто получалось погружаться в эту уютную и добрую атмосферу всеобщего единства, да и не так часто это возможно. Но бывали такие места, которые раз за разом объединяют людей, чем-то нематериальным, возможно витающим в воздухе запахом жарившейся курятины…       — Смотрю, у тебя сегодня неплохой поток посетителей. — Люмин сама не заметила, как материализовалась у стойки, видимо запах мяса её одурманил и заставил приблизиться к желанному побыстрее.       Сян Лин обернулась настолько резко, что часть чего-то приготовленного в кастрюле выплеснулась на пол. Значительная часть, судя по выражению лица поваренка. Однако о потерянной лапше она беспокоилась недолго и подлетела к Люмин, опасно разбрызгивая остатки.       — Люмин! — она смотрела на Люмин так, словно та была вкуснейшим стейком из древнего вепря, — Люмин, Люмин, Люмин!       — Привет, — даже неловко было получить столько внимания на глазах у остальных клиентов, сидевших тут же за стойкой, — Рада тебя видеть.       — А я-то как! — Сян Лин чуть ли не пищала от радости, она излучала столько восторга и удивления, что Люмин стало жарко. — Ты хочешь перекусить?!       Да, Сян Лин всегда была активной, и всегда радовалась приходу Люмин, но, пожалуй, до такой степени ещё не доходило. Неужто за ней и правда так соскучились? Она даже нервная, если получше присмотреться: глазами бегает, пальцами по ручке кастрюли стучит.       — Скорее плотно отобедать.       — Люмин-Люмин, можно я сама что-нибудь для тебя выберу? Я не настаиваю, но-но, так я не попрошу платы!       — Я не против, конечно, твоего вкуса, но знаешь, мне неловко как-то…       Люмин оглянулась. Люди вокруг начали узнавать её и приветливо улыбаться, благо они только этим и ограничивались. Стало поспокойнее, и она уже собралась сесть на свободное место перед Сян Лин, как та энергично запротестовала:       — Нет-нет, тут холодно, иди внутрь! — она кастрюлей указала на павильон, находящийся сбоку от самого ресторана. — Ты так легко одета, мне на тебя смотреть больно, давай-давай!       На глазах у нескольких человек Люмин не собиралась противиться и быстро подчинилась, хоть и выразила свое недовольство, спускаясь с высокого стула. Нет, наверное, бесплатный сытный обед это хорошо, да и эти деньги потом можно будет потратить в «Хорошем охотнике», где ей сделают небольшую, но приятную скидочку, хотя неловко, лучше бы она заплатила Сян Лин. Может как-то оставить чаевые, Люмин вздохнула и двинулась к павильону. Юркнула между красных тканей и исчезла для двух пар любопытных глаз, узревших национальную героиню. Как-то не до этого совершенно.       Внутри павильона было значительно теплее, чем снаружи. В нос ударили теплые ароматы, и когда мимо неё просеменила официантка с целым чаном чего-то съестного и восхитительно пахнувшего, живот в предвкушении скрутило. Несмотря на время суток, здесь светили желтые фонарики, расположенные под потолком и на столбах, на которых эта конструкция и держалась. Стоял приятный гомон, смеющиеся голоса впервые за долгое время не отталкивали её, а наоборот порождали в душе что-то теплое и клубящееся. Еда и впрямь объединяет, даже таких отчужденных от общества вроде Люмин. Людей было немало, но можно было углядеть пару свободных столиков, и она поспешила бы к ним, если бы её сердце внезапно не запуталось в алых лоскутах и не остановило своё биение.       Тарталья сидел спиной к ней за одним из боковых столиков. Нет, ей не показалось, да, это именно он, его невозможно спутать с кем-то другим, никак, это было чем-то фантастичным и гротескным, глупым, не узнать эти рыжие волосы и маску сбоку, плащ, сливающийся с окружением, и сутулую спину. Слишком нереально, она не представляет, особенно сейчас, невозможно ведь…       Люмин плывет между столиков, пожалуй, даже куда изящней официантки, но люди не смотрят на неё, не замечают этого сердца, скованного красной тканью, она ослеплена алым сиянием, и эти проблески желтого, какое ей до них дело? Она садится напротив него, не спрашивает разрешения. Не до формальностей и каких-то разрешений, он не убежит, останется тут, это всего лишь встреча старых знакомых, никакой Пульчинелла не может это предотвратить, никакими письмами и угрозами, потому и волны — порождения ветра и моря, продолжат раз за разом разбиваться о берега, пока встречаются два взгляда и пробегает по телам искра.       Тарталья поднимает на неё взгляд. Люмин улыбается ему, когда скука в полюбившихся глазах исчезает, уступая радости, чуду, живому и бьющемуся.       — Здравствуй.       Одно лишь слово наполняет пространство, стихает гомон, замолкает сама жизнь, но сердце освобождается, вновь бьется, история продолжается. Люмин кусает губы, за одну секунду желает стольких вещей сразу, но знает — время есть, его снова немного, и все же оно есть. Его тело освободится от оцепенения, и они наконец-то вновь пропадут в одном долгом, нескончаемом разговоре.       Да, все так и будет.       Круговорот красного цвета, отблески желтых ламп.