Приливы и отливы

      В голове бред, все бред, сколько раз она делала так? Пытается сдержать мысли, хоть что-то сделать с собой, сжимает нож все сильнее. Черт, да что же в голове, просто какая-то каша из воспоминаний, из настоящего и будущего, может это уже болезнь? Как Бай Чжу сказал? Влияние эрозии? Цветы сменяются сиянием звезд, люди, бесконечные люди, будто в комнате находится нечто вроде толпы, а её все давит и давит, теснят, толкают, откуда тут физические ощущения? Да черт, Люмин, просто держи себя в узде, не воспринимай это. Просто галлюцинация, просто галлюцинация, всего лишь… Они же у всех бывают, правда? Ха-ха, разве этих трав ей хватит?       Старается не смотреть на лица, но они мелькают, давно угасшие, все знакомые, кто этот брюнет, что за девушка с букетом в руках, а вот кто-то противный, но смотрящий на неё таким влюбленным взглядом. Люди из прошлого, которых она давно забыла, так почему они здесь, почему они чуть ли не топчут её, почему… Ощущение, что по голове кто-то бьет молотком, все как ураган, самый настоящий ураган, уже совсем ничего не понимает, только слышит чьи-то голоса, признания в любви, ненавистные вскрики и проклятья в её сторону, восхищение и покорность, люди, приставляющие к её горлу мечи, будто окружили её вновь, только все, все… Смотрит вниз, ужасается, почему они лезут к ней, почему трогают лодыжки, взывая к ней молитвами, сидящие на коленях с сложенными руками. Нет, бред, бред, просто приди в себя, но голос разума совсем скоро исчезает, в горле будто плещется нежданная вода, соленая, а затем воняет, будто она в болоте, уже кто-то тащит её вниз, пока горло обдирают клинками, повсюду, они повсюду. Пытается как-то оттолкнуть их, щеки обдувает ветер, черт, черт, да кто там её держит, начинает брыкаться, пытаться оттолкнуть, но ничего не получается. На глаза наворачиваются слезы, да кто, кто, кто, ничего не видит, только лица, которые она должна была помнить, ничего не понять, как же их много. Выкручивается, проворность тут не помогает, ни черта не помогает. Пытается вырваться, когда уже совсем становится безнадежно, начинает плакать, по лицу вниз сбегают быстрые ручейки слез. Просто за что ей это, ЗА ЧТО.       Рыдает, когда видит знакомую косу вдали, ещё сильнее вырывается, даже на секунду получается, сколько же чувств находят выход сейчас, и все болит, и слезы, и слишком много людей, слишком в принципе много всего, спрятаться, хочется спрятаться, точнее протиснуться, когда до боли знакомый силуэт уходит вглубь. И он исчезает, бесследно и навечно. Навечно, правда?       Хочется завыть, как-то… Хоть что-то…       Но только чувствует, когда кто-то усаживает её на стул? Наверное… Стул… Прячет лицо в ладонях, ещё не до конца понимает, что вообще происходит. Губ касается что-то прохладное, но она не реагирует, только дергается, когда воду брызгают на лицо.       Что-то проясняется, медленно и мутно. Видит рыжие волосы, стакан, который ей настойчиво пихают. Движения чужих губ, слова непонятны. Ей что-то говорят, но внезапно все замолкает, секундная тишина, длившаяся вечность.       Дребезг, заставляющий её дернуться всем телом. Сознание проясняется, совсем чуть-чуть, но уже может получше разглядеть. Аякс, панически ищущий стакан. Она смотрит вниз. Осколки, много осколков возле её ног. Кажется, что в каждом из них своя маленькая история. Прикрывает глаза.       Потемки, туман, тьма. Суета внутри и снаружи. Беготня, в погоне за чем-то, чего может и не быть. Все ещё не привыкла снова бегать, искать, не зная что именно. Просто зацепку, которую она могла просто придумать. Лишь мутные догадки, чтобы не сойти с ума от отчаяния.       Ей нужен покой, но её трясут за плечо. Хмурится и открывает глаза. Стакан в руках Аякса дрожит, как и… Он сам. В этот раз получается выпить, пускай и не без его поддержки. Тяжело так всё выходит. Смотрит куда-то, вроде на него, а вроде мимо. Череда боли и слез, ему было плохо, теперь ей.       Становится ещё яснее в голове, теперь уже видит черты его лица. Бледный весь, как сама смерть. Она, наверное, не лучше.       — Люмин, Люмин, ты слышишь меня? Люмин, слышишь?       Голос дрожит, ещё сильнее приводит в сознание. Мотает головой, которая резко начала раскалываться, или она просто раньше этого не замечала?       — Да… Вроде да…       В её руках оставляют стакан, но тут же убирают на стол. Аякс осторожно кладет руку на плечо и гладит, хоть и продолжает дрожать сам.       — Я очень испугался, давай сейчас… Отдохнешь, может чая налить?.. У тебя там какая-то трава успокоительная была…       — Все в порядке, просто… Дай мне время.       — Хорошо.       Теперь просто смотрит на него, который так беспокойно ищет что-то на её лице. Какой-то он безумно растрепанный. В глаза резко бросается разруха в кухне. Будто здесь прошел ураган. Люмин сразу вся белеет, так это правда было?.. Встает, чуть ли не падает вновь, но её сразу подхватывают и помогают удержаться на ногах.       — Спасибо.       — Осторожно, не упади.       Качает головой, как она-то упасть может, когда её так поддерживают. Аякс сильно дрожит, приходится коснуться его и прошептать:       — Все в порядке.       Ничего не в порядке, эта комната, она и он. Почему жизнь такая? Крайне непонятная штука, с которой Люмин никогда не справится. Хочет сделать шаг, как вдруг её разворачивают и ведут к рукомойнику в ванной. Осторожно опускают голову, даже не успевает на это ничего сказать, как её сразу умывают, чуть больно задевая нос. Трясет головой, мол, хватит. Стряхивает с себя воду и выпрямляется. Ещё раз смотрит вокруг. Все верх дном. Тарелки разбиты, еда, которую она усердно готовила, — тоже. Да что тут говорить, даже мебель поломана, кроме стального рукомойника. Соображает не сразу, значит, это она сделала?       — Что теперь делать? Со всем этим?..       Аякс пытается прийти в себя и только через минуту отвечает:       — Все нормально, я все обсужу с хозяином, это вообще последнее, о чем ты должна переживать, — он снова усаживает её на стул, — Ты сейчас как?..       Как она? Хороший вопрос. Вот и чайник валяется… Чашки разбитые, как он-то собрался чай заваривать? Впрочем, нервы у всех сдают.       — Не очень хорошо, если честно.       Видно, как Аякс не может найти себе места, наверняка ему не доводилось быть в подобной ситуации. Только теперь паникует ещё сильнее с каждой минутой. Вроде смотрит на неё, а вроде бродит кругами, периодически заглядывая за дверь, тоже выломанную. Люмин поднимает голову вверх, даже потолок задело. Надо с хозяином расплатиться… Она снова не смогла удержать свои элементальные силы. Тяжелый вздох.       — Слушай, мне надо за ущерб имуществу…       Аякс моментально возвращается к ней и в этот раз берет её сразу за оба плеча. Глаза у него, что же напоминает… Взволнованное море, точно. Он весь как море. Когда она это запомнит? Чуть подтягивается к нему. Завораживает. И то, как его щеки краснеют, как бледнеют, как губы дрожат, как… Улыбаются. Море в солнечный день. Море, правда море. Прелестное, в котором даже хочется утонуть, страшно не будет. От мыслей отвлекает только его голос:       — Я все решу, Люмин, ну за такие мелочи тебе правда не стоит переживать… Давай обратно поднимемся, тебе отдохнуть может надо, давай, пойдем, ты бледная, как смерть.       — И ты бледный как смерть.       Опять странное, бредовое просыпается в голове. Чуть качается из стороны в сторону, начинает улыбаться, глядя на то, как Аякс бледнеет с каждой секундой. Он правда смерть, её смерть, а она его смерть.       — Знаешь, что минус на минус дает плюс? — Аякс отвечает кивком головы, и она говорит дальше, — А смерть на смерть? Дает ли она жизнь? Ты смерть, я смерть. Тебе не кажется, что мы вместе приобретаем какие-то противоположные качества?       — Что ты такое…       И он замолкает. Люмин сама до конца не понимает, почему эти слова отозвались и в её сердце тоже. Остается только поджать губы, что же несет, что же она несет… Одергивает себя, буквально хватает Аякса за руку и смотрит в глаза, будто намереваясь их вырвать, это объясняло, почему он даже отшатнулся.       — Аякс, подойди сюда, пожалуйста.       — Да-да, извини.       Ресницы у него подрагивают, он кусает губы и будто желает что-то сказать, да ничего у него не получается. У самой ладони дрожат, когда берет его за руки. И губы дрожат, вся дрожит. Зачем-то умоляюще смотрит на него, будто это чем-то им поможет. Ничем не поможет, Люмин точно знает. Наверное не поможет.       — Если честно, я сейчас… Не совсем понимаю, — приходиться поджать губы, какой-то немыслимый стыд накатывает с головы до пят, что это такое она вообще себе позволила, — Извини, я не хотела, чтобы вот так вышло. Ха-ха, что-то я совсем как там говорится… — теперь уже кусает губы, чувствует, как глаза снова полнятся слезами, — С катушек слетела? Как вагонетки с рельс.       Отпускает его руки и утыкается в свои, голос у неё дребезжащий, слышно, как срывается на всхлипы, когда она продолжает говорить:       — Мне очень жаль, Аякс, мы слишком… Слишком неправильные, — и снова слезы, как давно она так не хныкала, ха-ха, старость? — Я все неправильно сделала, совсем неправильно, дура я, сколько лет прожила, а дурость из головы не выкинула.       Слезы уже льются рекой, когда её головы осторожно касается Аякс, она сразу дергается, вскакивает со стула, наступая на стекло от стакана. В его глазах столько страха плещется, видела ли такое хоть раз? Тем не менее отходит к дальней стене, желая не то спрятаться, не то…       — Нет, Аякс, просто уходи, я зря все это сделала, прости, правда, я немного сглупила, — и этот шарф ночью, да почему, как она устала от этого, из крайности в крайность, почему Боги просто не даруют ей покой? — Все неправильно понимаешь? И я в особенности, тебе от меня надо уходить, людей на свете много.       Внутри все сжимается, когда он делает шаг к ней. Чуть ли не шипит на него, она мышь, просто глупая мышь, попавшаяся в ловушку собственных чувств. Ах, разве мыши шипят?       — Не подходи, просто давай… Просто уйди, нам нельзя быть вдвоем, тебе должно быть страшно, — и он снова делает шаг, более уверенный чем раньше, в Люмин все сжимается, им нельзя, нельзя привязываться ещё сильнее, дура, дура, да зачем ты это СДЕЛАЛА?! — Аякс, нам нельзя, тебе особенно, у тебя… Семья, Тевкр… Как ты, ты же понимаешь…       Она видит смятение, может получится это закончить, лучше им пострадать сейчас, чем потом. Намного лучше, правда? Правда, определенно лучше, надо решать это сейчас, только сейчас, больше возможности не будет. Пока есть силы, силы наговорить всякого, чтобы он испытал отвращение и не смел даже к ней подходить больше. Пускай её ненавидит, чем будет смотреть преданными глазами, да, да, просто надо решиться, Люмин, ты можешь, всего лишь слова, были всего лишь касания, так почему же не могут быть просто слова?       — Ты должен понимать, ты дезертируешь, что будет с твоей семьей, ты же их не бросишь? Аякс, ты же не сделаешь этого, никогда бы не сделал, так что с тобой сейчас? Как же Царица? У тебя совсем другие дела, тебе не стоит водиться со мной.       Его все сильнее одолевают сомнение, да, это нужный эффект. Ещё больше слов, ещё сильнее, сильнее… Ранить его душу? Эгоистка, что же такое, делает ошибку за ошибкой, когда же это прекратится. Теперь окончательно не понимает, что ей сделать. Лучше ей сбежать, спрятаться так хорошо, чтобы у него и шансов не было найти, чтобы он и догнать не смог. Так будет лучше абсолютно всем. И ей, и ему, и целому миру.       — Аякс, я всего лишь ошибка в твоей жизни, просто сбой, ты ещё совсем молодой, — на последнем слове снова кидает в рыдания, — Ты… Ты ещё отойдешь. Вся жизнь впереди! Не надо цепляться за меня, я, я… Не для тебя, ты понимаешь?       — Тогда для кого?       Его лицо становится хмурым и он отводит взгляд, видно, как вздрагивают тонкие губы. Аякс все же подходит к ней, садится возле неё, успевшей скатиться на пол, несколько секунд молчит и лишь потом выдает:       — Для кого ты? Кому ты предназначена?       Вопрос ставящий в тупик. Предназначена? Да разве она кому-то может быть предназначена? Люмин роется в голове, перебирая всевозможные варианты ответов. Никому? Судьбе? Времени? Чему вообще? Не знает, никогда об этом не задумывалась, да и не стала бы никогда. Все равно ничего не помнит, может вообще…       Она резко прижимает его голову к себе, обнимая.       — Люмин?..       — Не знаю, Аякс. Вряд ли кому-либо, — гладит его волосы, когда они успели высохнуть? Точно, она же разбушевалась, в буквальном смысле, — Я не могу сказать, что вообще могу к чему-то принадлежать. Я немного выпавший… Человек из… Массы?       Слезы продолжают литься, падая на голову Аякса, отчего вмиг становится стыдно. Она пытается утереть их об плечо и это даже получается, вот только теперь глаза красные, ещё сильнее красные…       — Я же тоже, тогда может быть?.. Мы можем…       — Нет.       Она отрезает это. Никаких предназначений друг для друга, Аякс даже привстает и… Умоляюще? Смотрит на неё? Люмин поджимает губы.       — Я просто так подумал, правда, Люмин, я же…       — У тебя семья.       Молчанье. Она отлично знала, как все это прекратить. Угрозы? Нет. Скорее отрезвляющий здравый смысл. Его родные никогда не будут в безопасности, пока он вот так… На него это прекрасно действует. Синие глаза смотрят в сторону, ресницы дрожат, тоже будто готов расплакаться.       — Знаю, просто…       — Аякс, твой выбор предрешен. Ты пожалеешь, если останешься со мной, очень пожалеешь. Чувства проходят, а… Лучше поберечь себя и родных. Семья всегда должна быть важнее, ты понимаешь?       Он кивает головой, неожиданно укладываясь ей на колени, свернувшись, будто маленький котенок. Конечно, они оба это прекрасно знают, просто оттягивают момент, только сейчас уже пик. Достаточно этой ночи. Хочется бросить все, хочется, просто хочется его забрать, зарыться в его в волосы, обнимать, пока руки не устанут, а потом снова заснуть вместе.       — Просто…       И он тут же замолкает. Остается гладить его по волосам, что-то рассказывая, отвлеченное, чтобы обоим успокоиться. Конечно, Люмин ещё всхлипывает, но уже намного легче. С каждой минутой ситуация становится… Ещё более ужасной. Сбежать и бросить всё, никогда не было подобных мыслей, и вот тебе… Слова заканчиваются, горло сводит и хочется выпить. Лучше вина, водки, самогона, да что угодно, лишь бы этот момент пережить. Пить она не умеет, может от этого и лучше будет.       — Люмин, знаешь…       — Да?       — Я в детстве сказку слышал, точнее матушка мне их читала, — говорит он тихо, приходится даже немного наклоняться к нему, — Про мальчика и звездочку, которая ведет его по ночному небу.       Треск. Это внутри неё. Ей и хочется послушать, но и… Это будет чертовски больно. В груди снова все сводит, приходится насильно расслаблять себя. Делает короткие и длинные вдохи, пока Аякс собирается с мыслями.       — Мне всегда нравилась эта сказка.       — Ты можешь её рассказать?       Время замирает. Аякс лишь медленно моргает, пока Люмин смотрит на него и ждет слов. Пожалуйста, может не надо? Она не готова, после сказки у неё наверняка что-то разорвется в груди. Или все же… Ей надо выслушать? Что-то почерпнуть для себя? Ха-ха, да это же просто детская нелепица, с чего бы…       — Я могу рассказать дословно, — он снова переворачивается на спину и смотрит на Люмин снизу вверх, — Сейчас как никогда раньше подробно помню.       Сердце замерло. Готова ли она?       К сказке, где главные герои они сами?       Смысла отступать нет, поэтому только кивает и ласково смотрит на Аякса, который точно также ласково улыбается.       Что же их ждало в этой сказке?..       В снежных просторах Рябинника, названного не то птицей, не то древом, всегда горели огни. Люди жгли костры, устраивали гулянья, собирались и плясали до упаду, пока последняя звезда не уступит небо солнцу. Неизвестно, что сияло ярче — улыбки детей или взрослых. Все были счастливы, несмотря на подбирающуюся к деревне тьму. Никто не замечал её, да и была ли она?       Для маленького мальчика она была вездесущей. Почему он видел её? Почему другие гнали его в хоровод, а сами опасливо смотрели в пустоши? Что там такого неизвестного? Вот и он не понимал, пускай ему из раза в раз говорили не совать туда конопатый нос. Каждый раз его оттаскивали от тьмы, в которую он хотел сбежать, но каждый раз он возвращался вновь.       Околица, мир за ней манил мальчика. Множество предостережений его не остановили, только распылили. И в самую холодную ночь, когда вся деревня собиралась в одном большом доме, он сумел выскользнуть.       Его пропажи не заметили, и он даже смог обойти всю деревню, прежде чем покинуть её. В мысли его не закралась простая истина. С дороги свернешь — домой не попадешь. Может он наоборот решил пойти против истины?       Метель была сильна, ночь темна, но он упрямо вышел в пустошь, желая обойти полмира. У него ничего не было с собой, ни о чем не задумался, только и следовал своей мечте, пускай она и была неосуществимой.       Шел он ровно столько, сколько длятся сутки, от заката до рассвета. Мальчик весь промерз, даже глаза превратились в ледышки, а метель похоронила его под своим покровом. Но юношеский дух так легко не сломить.       Ночь длилась вечно, и уже все звезды отвернулись от него, кроме одной единственной, сиявшей ярче всех. Он неутомимо шел за ней вслед, а иногда бежал, утопая в снегу. Неизвестно, сколько времени прошло, пустоши Рябинника остались далеко позади, ледяная Царица давно покинула дороги, но звезда оставалась, становясь единственной его подругой и спутницей. Им не надо было говорить, чтобы понимать друг друга, звезда звала звоном серебра, а мальчик лишь бежал за ней, влекомый и влюбленный.       И однажды звезда проложила дорожку к себе, по которой он не сразу смог забраться. Бесчисленные попытки подняться к звезде без проводника ни к чему не привели. Золотой мостик звезд был перед ним, но пройти его мальчик не смог, пока сияющая прекрасная фигура не спустилась к нему.       Она была словно ангел, проводница в небеса, которая взошла с ним на мост из звездной пыли и провела в небеса. Мальчик видел, что внизу оставался Рябинник, разве он не покинул его ещё давно? Беспокойные огни разбрелись по пустоши, и веселье закончилось. Может они скучают по нему? В груди что-то лопнуло, но вернуться на землю он уже не мог, поэтому лишь шел вслед за своей проводницей.       Они поднялись высоко-высоко, где уже не было видно Рябинника и снежных простор. Внизу оказалась лишь тьма, да мост, поглощаемый ею. Сердце сковала тревога, как же так, он же хотел вернуться! И все же смотрел на мириады мостиков, соединяющих такие же мириады звезд.       Восхищению не было предела, как не было предела встрече с проводницей, которую он нарек звездной странницей. Она сияла ярче других звезд и пообещала показать всё. Тогда мальчик попросил пройти на золотых мостиках по родному миру, по земле, что была ему так дорога. Звезда лишь качала головой, и тогда его охватила тоска, да такая сильная, которую терпеть было невыносимо, будто с него сдирали шкуру, кожу, но странница была рядом и держала за костлявую руку, держала за скелет, за последние отголоски сознания.       Мостики рухнули, и мальчик снова оказался на земле, в том же сугробе, где его должна была похоронить вьюга.       И небеса уже никогда не показывали ему свои мосты, мальчику оставалось лишь навеки стать пленником земли, которого уже никогда не найдут родные. И тогда он горько заплакал, потеряв звезду и огни Рябинника.       Люмин ощутила странное смятение. Даже холодок по коже пошел. Это же сказка про ослушание, чего он её рассказать решил? Да, конечно, тут и мальчик из Рябинника, и звездная странница… Красиво все звучит, но он же прекрасно понимает, что это про погоню за несбыточными мечтами? И все равно так на неё смотрит, будто рецензии ждет…       — Почему ты решил её мне рассказать?..       Стало немного не по себе. Аякс слишком её… Превозносит. Приравнивает её к чему-то… Не должно так быть. Может он вообще о чем-то другом? Хотелось надеяться.       — Я к тому, Люмин, я… — глаза у него горят, может быть тут ничего страшного, но Люмин напряжена, — Судьба этого мальчика может же поменяться? Сказка может измениться? Почему мы не можем перекроить её? Люмин, только представь, я и ты…       — Нет, Аякс, нет, — он сразу тухнет, но Люмин спешит объясниться, — Мы не можем по одному нашему желанию переплести судьбу. Если ты о том, что все обойдется… Ты не прав, ты не должен гоняться… За звездной странницей. У тебя семья, огни в Рябинниках, которые тебя ждут. Аякс, ты должен беречь, что имеешь, а не пытаться достичь невозможного. Так можно всю жизнь потратить, а потом испытать огромное сожаление.       — Нет, Люмин, почему же… Мы же были врагами! А теперь смотри, просто…       Если посмотреть, то вокруг них творится разруха. Пустота и пыль, и Аякс резко поджимает губы. Посмотреть на место прошедшего урагана чувств? На их вселенское одиночество? Это они… Глупо расценивать по обстановке, но почему-то это задевало чувства.       — Ты понимаешь, что нас ждет.       — Почему нам не попытаться воспротивиться судьбе?       Эти препинания могут длиться вечность, но она не знает, что с ними поделать. Она не отводит взгляд от глаз-океанов, позволяет себе ненадолго в них утонуть. Утонула бы, с радостью утонула, захлебнулась и опустилась на дно. Хочется позволить Аяксу утащить себя вниз, где её навеки защитят километры глубины.       — Аякс.       Теперь уже молчание. Самое настоящее, колючее, раздирающее грудь. Как же он смотрит, какие же чистые слезы собираются у его глаз. Невыносимо, слишком невыносимо, И эта обстановка вся, совершенно все невыносимо.       Осторожно убирает его голову с себя и встает, протягивая руку Аяксу. Из горизонтальной плоскости в вертикальную, как сказал бы какой-нибудь занудный ученый, но сейчас хотелось использовать такие замудренные слова. Почему-то хотелось.       — Я уже не могу здесь.       Аякс кивает и встает, сразу же заключая Люмин в объятия. Теплый он, какой же теплый. Нагрелся в горячей воде, вот и греет теперь её. Юный, энергичный, жаждущий движения и жизни. Разве она может отнять у него это? Нет, никогда не захочет и ни за что не отнимет. Точнее только одно отнимет — себя.       — Люмин, давай пойдем отсюда. Мне здесь не нравится, — Аякс не перестает её обнимать, так ещё и целует в макушку, — Раньше нравилось… Но…       Люмин сразу же отрывается и, игнорируя бардак, подходит к выходу из комнаты. Как-то быстро все, но так действовать и хочется, вообще будет действовать, как ей хочется, и только ей. Аякс, чертов Аякс, нет, чертова Люмин, зачем она вообще всему этому позволила случиться. Надо разгребать эту кашу, которую сама и наварила. Переходит порог комнаты, желая побыстрее забыть это все.       — Ты куда?..       — Куда угодно, только уйти бы отсюда.       Они не медлят.       Спокойно выдохнуть получается лишь за городом, в который она ещё нескоро вернется. Очень нескоро, хотела бы и вовсе не возвращаться, но это совсем вряд ли. За это время успевает прийти в себя, пускай и душу до сих пор терзали осколки.       Аякс шел сзади. За все это время они не проронили ни слова. Каждый думал о своем, но одновременно и о общем. Им не надо было говорить, неспокойная погода делала это за них. Холодный ветер и осыпающиеся листья.       Они оба не знали, куда именно идут, в принципе зачем идут, и все же… Это было нужно, эта необходимость вопила внутри, будто она…       Ха-ха, да они просто пытаются устранить препятствие, мешающее дальше жить. Точнее двигаться. Аякс постоянно находился в опасности, Люмин, впрочем, тоже. Судьба решила расставить ловушки на каждом шагу и они попались во все. Все ноги в кашу и теперь они идут в свой последний путь.       Совместный путь, поход.       Они останавливаются у тех домиков, где ночевали вместе с пауками и рыбаками. Здесь все ещё продавался чай. Аякс заплатил и вместе с Люмин занял самый дальний столик. Молчание продолжалось. Казалось, что разговор приведет к худшему. Впрочем, много чего казалось.       — Неплохой чай, — говорит Аякс, попивая то, что вообще едва можно назвать «чаем»,       — Как тебе?       — Соглашусь.       Наверное, предложи им прокисшего молока, оно бы тоже показалось «неплохим». Сейчас все было «неплохим», лишь из-за того, что это был последний чай, который они пьют вместе. Аякс не спешил, Люмин и подавно. Куда спешка? Зачем спешка? Можно лишь любоваться деревьями, которых никогда больше не увидишь, точнее…       Такими их больше не увидишь. В них что-то ужасно печальное, тоскливое и даже кажется, что они склонились к земле, не выдерживая каких-то своих древесных тягот. Люмин прекрасно знала, что это просто обман, а Аякс? Проецировал ли он себя на эти деревья? Или они для него по-прежнему лишь пейзаж?       Толкает его ногой под столом, он ойкает и переводит взгляд на неё. Хлопает глазами, но расплывается в слабой улыбке.       — Что думаешь… — Люмин в несколько глотков осушает чай, — Нет, не думай, возьми, пожалуйста, ещё чая.       Аякс хмыкает, но выполняет её просьбу, уже через две минуты принеся крепкий чай в чашке побольше. У Люмин сегодня зверские аппетиты.       — Так о чем думал?       — Я? Буквально не о чем. Просто смотрел на деревья, они почему-то… Тоскливые такие, — смотрит вверх, на сгущающиеся тучи, — Может из-за погоды. Мрачно как, идеально попадает под настроение.       — И не поспоришь, — кусает губу, пьет чай, игнорируя факт, что это чистой воды кипяток, — Но давай смотреть под другим углом.       — Каким это?       Уже и жалеет, что сказала. Сама ведь без понятия под каким. Есть ли вообще этот легендарный другой угол? Особенно в этой ситуации. Да нет его, если только и рассматривать со стороны «меня больше никто тут не держит». Цепляется за эту мысль, пускай и не озвучивает.       — Люмин.       — Да, Аякс?       — Что ты будешь делать, когда…       — Вернусь в Мондштадт?       Аякс кивает, а Люмин опускает взгляд и смотрит в чашку, будто там есть что-то удивительное и уникальное. Надо будет попросить Мону погадать. Она же и на таро, и на чаинках, и на кофеинках… На всем, лишь бы денег заработать. Удивительно, но чистых денег. Никогда не обманывает, говорит прямо и по факту. Спросишь «умру ли я в скором времени?», она может ответить «звезды говорят, что ваши шансы весьма велики, но.». И дальше советы, какие-то бесконечные методики работы с человеческим сознанием…       — Люмин…       Это Аякс трясет её за плечо. Задумалась, с кем не бывает.       — Извини, просто в голову что-то прилетело, — неожиданно странно смеется, видимо нервы сдают, — Знаешь, хорошо что не камень от хиличурла… Или что-нибудь похуже. Разные же вещи бывают, но, наверное… Я бы все же камень предпочла.       — Ты о том, что мысли бывают куда более губительны?       — Верно. Абсолютно верно.       Обхватывает горячую кружку чая и обжигается, все равно сделала это специально, хочется хотя бы немного отрезвить рассудок. Иногда боль переставала помогать, как и в этот раз. Сейчас требовалось что-то совсем иное, и когда Аякс сжимает её руку, в груди что-то щелкает и она снова готова расплакаться.       Снова не разрешает себе влюбляться, снова этого попросту нельзя, приходится смотреть в его лицо и быть на грани чего-то большого. Аякс в неё влюблен, а она? Она могла бы, до этого буквально шаг.       Только они уже делают сотни шагов назад, точнее Люмин, Аякс ведь на своем месте остается. С подрезанными крыльями любви, с грустью в глазах, но он держится. А она нет. Она слабее и она не даст этим чувствам волю. Им вечно суждено пылиться в куче хлама в её душе, не хлама даже… Просто в очередных осколках.       И этот Аякс, держащий её за руку. Лучше отрубить её, самой себе и ему, чтобы они больше не могли этого, не могли касаться того, что в конце концов убьет их обоих.       — Люмин, давай… Просто… Посмотри на меня.       — Зачем, Аякс? Я сотни раз видела тебя, — пытается усмехнуться, — И буду продолжать видеть в своих кошмарах.       — Из моих ты и не уходила.       Кровавых кошмаров больше нет, звона битвы тоже. Теперь только они вдвоем мучают друг друга. Своим присутствием, невесомым и нереальным. Будет ли она, будет ли он просыпаться посреди ночи в поту лишь оттого, что они друг другу приснились? Может мир сновидений это единственный способ безопасно видеться?       Во сне ведь все нереально, как и в кошмарах.       — Знаешь, я бы и во снах был рад тебя видеть, — он не отпускает руку, лишь сжимает её сильнее, — Везде, Люмин, я буду дорожить… Всем.       — Могу сказать тоже самое, но сейчас уже смертельно опасно приумножать это богатство. Ты сам понимаешь, что от… — кусает губы, — Нам нужно быстрее закончить с этим.       — Я понимаю, просто…       — Просто пойдем, Аякс, времени так много, а времени для нас двоих нет, — встает, шумно отодвигая стул, допивает чай и вздыхает, — И никогда не будет, ты должен понимать это сам.       — Придется понять, — Аякс встает следом, — Ты многому меня научила, — удивительно, но вперед идет именно он, — И я буду всему этому безумно благодарен, только вот…       Он шагает впереди, пустые чашки остаются позади. Люмин не в своей тарелке, впрочем, в неё она никогда и не была. Странное вообще выражение. Не в своей тарелке.       — Если я буду жить так, как ты научила жить, кажется, я достаточно быстро умру.       Люмин молчит, Аякс разговор продолжать не собирается. Верно, он говорит правду. Она бы сама возненавидела человека, который научил её жить так, но не позволил этого ей.       Деревья скрывают их от посторонних глаз, которых и так немного. Шагают рука об руку, то и дело соприкасаясь пальцами. Не решаются сплести их, но в итоге сдаются. Аякс ведет её по лесу, иногда останавливаясь и разговаривая с ней по мелочам. Они спасительны. Они позволяют не думать над тем, куда и зачем они идут. Оба не знают, да и… Лучше так, а потом в один момент обрубить и дело с концом. Пусть сейчас сердце побудет в сладком сне, пусть ничего не предвещает беды.       Их словно неведомой силой притянуло к покинутому святилищу какого-то адепта. Выглядело печально, сказала бы Люмин, будь в более потухшем состоянии, но нет, сейчас это потухшее состояние было маской для всего её тела и мозга. Просто заслонка, плотина, чтобы вода не разрушила все в одно мгновение.       — Интересно, как его звали?       Бормочет Тарталья, оглядывая святилище. Ему правда так интересно? Или он тоже убегает от мыслей? Конечно же второе, что тут об этом думать. Глупая, глупая Люмин.       — Вряд ли когда-то это узнаем, Аякс.       — Как думаешь, а кто-нибудь его помнит?       Он специально? Нет, конечно же нет, он просто интересуется, строит у себя в голове такую же заслонку, чтобы безумие не прорвалось рекой. Какое безумие? Наверное то, что заставляет человека кричать, но не от боли. Кому как не ей знать? Утро, вчерашний день, да все время, что она провела тут, в Тейвате — все это сплошное безумие, из которого выбраться не дано, лишь урвать клочок свежего воздуха, кислорода, а затем снова задыхаться в своих чувствах, порой столь бессмысленных, что хочется… Рыдать.       — Если и помнит, то что именно? — Люмин садится на колени и смотрит на алтарь, где красуется засохшая ветвь, — Может быть это было для него важно…       — Ты о ветви?       — Да.       — Вот это я и хочу сказать, кто-то же помнит, что он любил эту… Ветвь. Дерево, наверное. Или куст, не знаю. Не просто имя, образ или какое-нибудь деяние, а вот эти… Казалось бы мелочи, — Аякс гладит древний камень, проводит пальцами по резьбе, — Но разве это не есть настоящая память? Да и… Если бы…       Он замолкает, Люмин остается лишь одарить его удивленным взглядом, но поддерживать этот диалог она не собирается, боится, что сделает слишком больно им обоим.       — Если бы, — вздох, глубокий, судорожный вздох, — Меня все забыли, мне было бы достаточно лишь одного человека, который… Тоже смог принести такую ветвь. Только может, ха-ха, рыболовные снасти?       Люмин одновременно пробирает и смех, и горькое чувство внутри. Она тихо смеется, а Аякс слышит в этом смехе звон увядающего леса, цветка, которому не дано больше распуститься. Колокольчик, колокол. Разобьется, расколется, как и её смех.       — Может быть, я же не знаю, чему ты отдал бы предпочтение, — внезапно на её лице появляется улыбка практически без боли, — Подумай, что бы ты хотел видеть…       — Мне необязательно было бы видеть.       Люмин вскидывает брови, Аякс снова задумал что-то… Что в голове не уложится.       — Если бы… Один определенный человек хотя бы вспомнил дорогу к такому месту… Я… Уже был счастлив. Неважно, где я нахожусь, находился, буду находиться… Я уверен, что этого достаточно.       Теперь больно. Люмин тяжело вздыхает, он себя похоронит, ляжет и похоронит, если будет мыслить и дальше в подобном духе. Сойдет с ума раньше, чем его пожрет глаз Порчи. Аякс был безумен и раньше, но а сейчас? Пробудит ли древнего Бога, лишь бы добиться своего? Чего добиться? Нетрудно догадаться.       Она никогда не была принцессой, замкнутой в башне, но если бы… Ради неё решились на подобное… Мотает головой. Нельзя позволить, чтобы кто-то решился на это. Даже подумать об этом попросту нельзя. От неё ничего не получить взамен. Молчание болот, мертвые земли и пепел, разлетающийся от одного дуновения. Наконец-то встает, не собираясь как-либо отвечать на все это. Разрыдается, не иначе. Вот только теперь Аякс садится, складывая руки в молитвенном жесте.       — Зачем?       — Просто хочу сказать, что он не один.       И что он читает? Какие молитвы, что возносит к небесам? Может быть в произвольной форме, обращение неизвестно к кому? Ради чего? Почтить память? Становится неловко, будто молятся ей, а не безымянному адепту.       Аякс неподвижен, словно позаимствовал стойкость у камня. И его спокойствие, видимо. Такое рвение, поклонение, преклонение непонятно перед кем. Может это вообще не святилище? Хотя нет, выглядит же как святилище… Но ведь знать точно никто не может. Выдумали вот и… Сидит. Аякс сидит, а затем кланяется, чуть ли не ударяясь лбом о землю. Затем встает и отряхивается, поворачивается к Люмин с серьезным лицом.       — Для него это было важно, — говорит Аякс, и глаза сверкают уверенностью, — Я уверен, точно уверен.       — Думаю, это правда так.       Молчание.       Аякс снова берет её за руку и вновь ведет за собой. И она в очередной раз не спрашивает куда. Края земли нет, да и они туда не дойдут. Это всего лишь мечты, их мечты, мечты многих. Дошел ли до этого края хоть кто-нибудь?       Наверное.       Может быть и они дойдут.       Люмин придерживает платье, когда они забираются на утес. Надвигается шторм, море кипит пеной и волнами. Он помогает ей забраться на каменные выступы, хоть она явно не нуждается в помощи.       Холодно. Ветер усиливается, когда они добираются до края. Только до такого способны, больше края нет. Морской утес. Волны разбиваются о камни, и они вместе с ними. По крайней мере так ощущается. Каждая волна — болезненный отголосок сердца, их сердец. Люмин чувствует, будто её ноги срослись с землей, чувствует, что она должна была прийти сюда давно. Припоминает какие-то сны.       Ради чего она сюда поднималась? Чтобы вновь упасть с обрыва? Туда, в мрачную глубину, где все ещё покоятся остатки кораблей? Ей там самое место. Даже делает маленький шаг, незаметный для неё самой.       Это было так долго, и вот она здесь. И что видит? Что? Разбитые мечты? Очередной корабль, которому грозить погибель? Нет, всего лишь их двоих, которые и звука не могут промолвить. Ветер все сам говорит. Воет. И они воют, только где-то внутри.       Что теперь? Что? Останутся стоять на утесе, пока не окаменеют, не превратятся в статуи? В каменных львов, каких по всему Ли Юэ найдется сотня штук? Да вряд ли они львы. Скорее замшелый булыжник. Особенно она, Люмин. Представляет себя, нет, чувствует даже, как покрывается плесенью от сырости, становится частью пейзажа и скал, могильным камнем всех кораблей, поглощенных стихией. Может тогда бы от её существования был прок. Кто-нибудь да сказал, что он есть, конечно есть, ты же победила Двалина! Освободила жителей Мондштадта! Сразилась с Предвестником и выжила в схватке с Древним Архонтом!       И вправду. Только от этого лучше не становилось. Она бы с радостью отдала всю свою славу, пускай другие будут героями, пускай других запомнит история, с неё достаточно. А ей? Ей хватит и собственной памяти.       Памяти о брате, которая постепенно стирается.       Памяти об Аяксе, который держит её руку.       Хочется разбиться. Упасть вниз, утянуть его за собой. Как же эгоистично, Люмин. Подумай о его семье, о его чувствах, о нем самом. Что лучше для них? Погибнуть вместе или разрешить жить? Не одно ли это и то же?       Ощущение, что да.       Насколько глубоки чувства Аякса, как глубоко пустили свои корни? Как скоро утянут на дно? Как скоро его остов окажется на дне? Разбитый вдребезги. Ляжет ли вместе с ней? Или даже после они будут одни? И в море разбитых кораблей им не найдется места? Может стоит проверить?       Ещё один маленький шаг. Лучше в воду упасть, лучше не видеть ничего из этого, пускай его глаза станут последним увиденным в мире. Волны выше и свирепей, чем несколько минут назад. Или сколько там они стоят?       — Почему сюда, Аякс? Почему именно это место?       — Не знаю, просто подумал, что так надо. Без задней мысли. Тело само попросилось, ха-ха.       Она кивает и крепче сжимает его руку. Ветер развевает красный шарф и её платье. Они словно два путника, добредшие до конца своего пути, до края земли, иначе говоря. Сколько им так стоять? До первых капель дождя?       Они ни о чем не думают, уже не думают. Хватило уже времени, теперь просто запоминают тепло друг друга, такого ведь больше не будет. У них даже дыхание ровное и сердца стучат в унисон, словно они не там, где заканчивается одно и начинается другое.       Вопрос только, что начнется у них. Представлять не хотят, лишь ждут конца, который неминуемо наступит. Они готовы к нему, готовы именно в этот момент, когда дождь капает на лица. Готовы, готовы. Готовы.       Он поворачивает её к себе, склоняется над ней, снимая свой шарф. Она вскидывает брови и бледнеет, когда Аякс повязывает его на ней. Неужели…       — Аякс, не стоит, правда.       — Подарки не возвращают, — он мягко улыбается, завязывает так аккуратно, будто с фарфоровой вазой обращается, — Он хороший, давно со мной. Греет неплохо, тебя так тем более спасет.       — Аякс, да зачем же…       Он хмурится, но игриво. Видно, как пытается отогнать от себя мысли, заслониться от них. И Люмин даже благодарна за эту прощальную нежность.       — Пусть будет, — он улыбается, и эта улыбка приносит слишком много боли, — Неужели тебе не нравится?       Люмин впивается в шарф пальцами, сжимая его до побеления костяшек. Нравится, но слишком больно. Это же… Не должно было быть так. Зачем он отдает ей, это же… Часть него.       Он будто перед ней обнажился. Аякс поправляет воротник, видимо, ему все же прохладно. Получается слабо улыбнуться. Глупый, какой же глупый.       — Спасибо.       — Я знал, что тебе понравится, — по его лицу скользит ребяческое самодовольствие, лживое насквозь, — Что же, Люмин, моя дорогая соперница!       Больно, так больно внутри, хочется вопить, сказать, чтобы он заткнулся, но позволяет ему продолжить этот спектакль.       — Наша схватка достойна того, чтобы её запечатлели в романе! Истории! Путешественница победившая Предвестника, разве это не звучит впечатляюще?       — Звучит.       — Знаешь, мы словно заново познакомились, — он усмехается, как усмехнулся бы до Золотой Палаты, — И я спешу представиться — Чайльд, Одиннадцатый Предвестник Фатуи. Ваш покорный слуга, леди.       Она держится, чтобы не зарыдать, зачем, зачем он это делает, для чего, чтобы увидеть её слезы? Недавнее прошлое затмевается, есть только этот спектакль, посвященный лишь одному зрителю.       — И я признаю, что победа… — но вот на его глазах появляются слезы, сразу же скатывающиеся по щекам, — Снова за тобой.       Держаться, держаться, да какая победа, дурак, идиот, идиот Аякс, хватит, просто хватит, да она не выдержит, её уже разрывает изнутри, когда бросается к нему в объятия, прячет собственные рыдание в его грудь.       — Люмин…       — Ты слишком глупый, Аякс, — его одежда сразу же намокает от слез, — Аякс, зачем… Зачем, да зачем все это, почему ты тогда пришел, зачем пошел за мной…       — Не знаю.       Они стоят, и слезы иссякают только через несколько минут. Аякс насильно отрывает Люмин от себя и сжимает её плечи.       — Больше нет Аякса, — а его глаза на мокром месте, глаза Аякса, красивые, прекрасные, — И больше нет нас.       — Ты несешь глупость.       Кажется, она скоро задохнется от слез, которые вновь стекают по щекам. Как же больно, больно, больно.       — Н-нам… — Люмин говорит это сама, отрываясь от него окончательно, — Пора прощаться.       Отходит, ноги не держат, нет сил поднять на него взгляд, нет сил заглянуть в океан, который открылся для неё.       Вздыхает, трудно, как же трудно. И больно, больно, вопить, просто хочется вопить, вот и вырвались чувства наружу, обычные человеческие чувства, которые она должна была запретить себе.       И все же последний взгляд на Аякса. Он на вершине утеса, она чуть ниже. Видно, как его трусит, как он впивается ногтями в рукав.       Так трудно выговорить эти слова, но они нужны, всего лишь два слова, прорезающие ветер:       — Прощай, Аякс.       Прощай, Аякс.       Прощай, Аякс.       Прощай, Аякс.       Эти слова ещё долго звучат в воздухе, на утесе, на котором остался лишь Чайльд. Он темнее море, темнее океана и самых его глубин. Внутри него клокочет ярость, которая готова разорвать изнутри, готовая поглотить, но он лишь сжимает клочок травы в руке. Ногти царапают землю.       Прощай, Люмин.