смотритель маяка.

Названный Альберто выглядит до раздражающей степени гордым и с застывшими нетерпеливыми огоньками в лиственных глазах выжидает, как смотритель маяка отреагирует. Это не первый человек, которому он вот так открывается, но те люди были потерпевшими кораблекрушения или наглухо отбитыми утопленниками, и для них Скорфано со своими переливающимися чешуйками выглядит как бог-спаситель, и они бы точно восторгались бы любым его действиям, если бы людей через мгновение не затягивала пасть смерти злого моря. Пагуро чувствует, как головная боль сильнее пронизывает виски и неприятно пульсирует в жилах, как в глазах на мгновение темнеет, но Лука старается одним встряхиванием головы вернуть размытую ясность происходящей картины ситуации. Не получается. Липкий страх неприятно разливается по венам и это чертовски мешает сосредоточиться на одной-единственной цели, а именно — соображать предельно ясно, но и это тоже выскальзывало из-под цепких рук контроля смотрителя маяка. Сковывает намертво к месту. Сидит здесь, рядом с чудовищем, с крепким кофе и с бутербродами. Страх перед неизведанным смертельным копьем пригвождает к месту, не давая никакого шанса выбраться на свободу, даже с оторванными конечностями. Пагуро неудобно перед Альберто, поэтому покрепче сжимает кружку с кофе и осторожно вертится на месте. Вжимает голову в плечи: стоило, конечно бы, встать с виноватой-искривленной улыбкой, но, нет, не может, хотя интуиция бьёт во все колокола, крича, что перед ним неминуемая опасность во плоти. Перед глазами горизонт моря кренится, а парящие в небе чайки, казалось бы, плывут. И всё, что мог сделать в этой ситуации беспомощный Пагуро, так это впериться взглядом на обувь, переводя дыхание. Но перед ним — морским чудовищем — он остается до боли холодным равнодушным. — Будешь бутерброд? — всё, что ему хочется сделать, так это провалиться сквозь землю, какая-то часть юношеского восхищения и робкости вернулась перед неизвестностью. Перед сказочным…неизведанным, который только бывает в книгах, ведь это ему мерещится, правда же? Остается Пагуро только завороженно смотреть на игру солнечных лучей по иссиня-фиолетовыми чешуйками хвоста, но не находящий слов, чтобы это как-то прокомментировать — Это что? — с энтузиазмом спрашивает чудовище и заинтересованно-растерянно склоняет голову. — Еда, ты ешь человеческую еду? Пагуро чувствует себя дураком и он умоляюще ищет у облаков ответа на свой вопрос что делать дальше с ним, не галлюцинации у него или нет, не мираж всё это, но розовеющие облака, как правило, капризны и не отвечают ему. — Да, — с сарказмом произносит Скорфано, он явно обижен, потому что ему кажется, что Пагуро всё равно, что его новый знакомый — морское чудовище, способнее до пояса перевоплощаться в человека. Лука протягивает ему сырный бутерброд — чудовище подплывает на расстоянии вытянутой руки и заодно выталкивает на берег ненужный спасательный круг. Впивается зубами в бутерброд — и раньше пробовал человеческую еду, но не такую странную. — Это…интересно, — Скорфано пытается понять, насколько это отличается от привычных вкусов. — И ты странный, Лука. Обычно люди, ну, начинают расспрашивать, а не кормят меня. Внутри у Пагуро всё холодеет, но куда там ещё холодеть, в его душе давно царит океан безцарственных айсбергов с убийственными косатками. — «Лука»? Так ты меня знаешь?.. — Я же говорил, что наблюдал за тобой, — нетерпеливо напоминает Альберто, взмахнув хвостом в сторону моря. — Зачем? Скорфано на удивление становится серьёзным, кажется, каким-то вдумчивым на то, что он скажет следующие слова, предназначенные только ему — смотрителю маяка. Хотя, нет, не только ему, но и ещё ушам моря, они есть, просто люди предпочитают их игнорировать. — Мне нужно было понять, опасен ли ты. Будешь ли ты пытаться увезти меня для исследований или приготовить из меня…суп? А ещё ты...— Скорфано задумывается и Пагуро открывает для себя новые горизонты жизни: морские чудовища умеют смущаться и способны на это, — ну, привлекаешь внимание. Пагуро с леденящим холодком в душе хмурит и расплывается в нехорошей улыбке. — А вдруг ты ошибся во мне и я плохой человек? — Я рискую, — Скорфано смешно морщит носик и безразлично дожёвывает бутерброд,— просто я благородный и должен тебя отблагодарить. — За что? — Пагуро не припоминает добрых дел за собой, разве что перед чадами, но это другое, потому что морским чудовищам наплевать на то, что живет земной жизнью. — Ты спас моего Веспика. — Кого? — громко охает Пагуро. — Чайку! — взбудораженно Альберто взмахивает руками. — Я его зову Веспиком, чувствуешь же, в имени что-то от «свободы». Я считаю его своим внуком. — Он птица, а ты рыбка, — приторной вежливостью уточняет смотритель маяка. — Не рыбка, а мифический гибрид, — усмехается. — Не груби мне. — Ты не можешь быть чаечным дедом, чешуйшатое пугало. Рот Альберто искажается в немом удивлении. — А ты грубиян! — восклицает он. Такая реакция не может не рассмешить или тронуть душу Пагуро, поэтому он самодовольно расплывается в улыбке, отпивая глоток за глотком пока что не остывшего кофе. Замечает, как губы напротив обиженно складываются в тонкую линию. Пагуро не может не извиниться. — Не злись, по правде говоря, я шокирован, что вы…ты в принципе существуешь. — Моё существование — это самое интересное, что случилось в твоей жизни, — Скорфано по-ребячески подмигивает. Смотритель маяка встревоженно смотрит на тучи, которые собираются на горизонте. Буря — вот это о ней всё предупреждает? — Не хочу тебя ни о чём расспрашивать, — тактильности людям не занимать у Пагуро, но он честно признается в этом, предположив, что все живые существа на свете так или иначе устают что-то делать, — наверное, ты и сам устал объяснять людям. Скорфано открывает рот, но осекается и упрямо смотрит на него: Пагуро прав, есть вещи, которые довольно очевидны — ну да, да-да, морское чудовище, информацию можно найти в мифах, рассказах и городских анекдотах, но живем, спокойно дышим и кислородом на суше, людей не едим, готовим себе что-то из водорослей и морских обитателей, подсматриваем некоторые фишки у людей и применяем их под водой, вряд ли даруем бессмертие, если нас съесть, — и не хочется их повторять. — Нет, погоди, — есть одна вещь, на которую Пагуро хочет услышать ответ. И быть уверенным в своем предположении. — Чего? — новый собеседник вздрагивает и склоняет голову вправо. — Не холодно под водой? — Ты у нас заботливый, да? От такого вопроса уши Пагуро краснеют — не то, чтобы. — Мы созданы для существования в таких температурах. — А, — вырывается из горла неловкая гласная. Скорфано дребезжит мелким смехом, словно хрупкое стекло. А Пагуро не может поверить в случившееся — слишком всё хорошо, чтобы было правдой. Мелкая морось. Скорфано, прикрыв глаза, подставляет лицо каплям и его загорелое лицо покрывается характерными для морских чудовищ чешуями и Пагуро следит за этим невероятным зрелищем с открытым ртом, забыв, что челюсти нужно смыкать-то с друг другом. Затем Альберто резко раскрывает глаза и смотрит прямо кошачьими глазами в душу смотрителя моряка с ровным рядом клыков. От этой улыбки все струны души глухо лопаются. — Будет гроза, — щурится на улыбку Пагуро. — Нам обоим пора прятаться. — На грозу очень красиво смотреть, находясь под толщей воды, — советует Скорфано планы для отпуска и поворачивается к своим морским просторам — домой. Пагуро вдруг чувствует, что не хочет его отпускать вот — мимолётным странным утром, бирюзовой акварелью по серой картине — и угрюмо добавляет: — Если хочешь, приплывай ещё. (боится, что больше никогда не увидит чудаковатого) Альберто показывает знак мира и ныряет, на прощание взмахнув ещё раз своим хвостом. «Красивый-красивый», — Лука усмехается, догадавшись, что Скорфано хвастается своей красотой перед единственным зрителем, — и надо бы сказать при следующей встрече вслух. Страх как-то медленно, но верно рассасывается перед непонятным.