смотритель маяка.

После бури стоит ясная погода и лёгкий ветерок создает маленькие, переливающиеся разными блестками, под лучами солнца, волны: на сегодняшний день море необыкновенно прозрачное, с голубыми оттенками. Посмотрев вглубь, можно рассмотреть морское дно с разными камнями — большими и маленькими, интересных форм и расцветок. А извилистые водоросли, словно создавали красивое и завораживающее морское царство, в прозрачном море можно увидеть и его обитателей: это проплывающие мимо рыбы, медузы, морские звёзды. Пагуро нравится думать, что морские звёзды когда-то были частью неба. И Альберто Скорфано приплывает в этот же день. — Я всю ночь думал, не мерещишься ли ты мне или нет, — не видит смысла скрывать очевидное Пагуро, робко признаваясь. — Я бы ни за что не стал мерещиться такому грубияну! — Альберто гневно выставляет вперёд пальцы с перепонками, вновь доказывая своё существование. Пагуро долго рассматривает иссиня-фиолетовые перепонки с маленькими зелёными бугорками, словно художник неудачно взмахнул кистью, испачкав шедевр. — Гроза очень опасна для таких, как ты? — с родительской строгостью спрашивает Пагуро, то ли из заботы, то ли желая удовлетворить своё любопытство. — Если поглубже уйти, то нет, — Скорфано пожимает плечами. — А для людей? — Если поглубже уйти, то нет, — копирует Лука ответ. Прятаться в квартирах, прятаться под толщей воды — всё равно и там, и там первобытный страх и возможность задохнуться. Страх – своего рода защитная реакция организма: он свойственен каждому человеку, только одни могут его контролировать, а другие поддаются своим сиюминутным переживаниям. Они обсуждают грозы, ливни и закаты несколько часов. Обсуждают всё, что понятно морскому чудовищу. Пагуро не возражает приготовить и готовит для Скорфано сырные сэндвичи, а Альберто ради приличия ныряет в воду и приносит со дна несколько разношерстных ракушек. Такие ракушки, которые Лука точно не находил у приморского берега маленького города. — С тобой так хорошо, — почти мурлычет морское чудовище, покачиваясь на волнах, грациозно размахивая хвостом над морской пеной. — Мы знакомы всего два дня, — скептически приподнимает брови Пагуро, перекладывая с одного места на другое ракушки: одни для матери, особенно те, блестящие, а другие — для Джулии, те, которые рыжие и с оранжевыми бахромами. Им обеим понравится. — Мы знакомы целую бурю, Лука, — рукоплескывает Альберто с ликованием, но, кажется, припоминает о чем-то и продолжает, — а, ты не знаешь! Птицы рассказывали про тебя, так что я дольше тебя знаю. Говорят, у людей другое время, мы по-другому воспринимаем время. Мы не так много общаемся с друг другом, нас есть по всему по мировому океану и мы находимся друг от друга далеко. Ровно через полсекунды добавляет. — Поэтому часы разговоров с тобой — это важное время для меня. — Какие бесстыдные слова, — усмехается Пагуро, скрывая смущение. — Ну, мне положено заманивать людей в бесстыдство. По крайней мере, люди так считают. — А ты заманиваешь своим пением корабли на скалы? — любопытствует Лука. — Нет, вы выдумали ужасы про нас. Хотя я красиво пою! — М-м, уверен, что поёшь ты плохо, но мне это понравится. Скорфано смеется и его смех отражается в солнечных лучах, что так красиво вплетаются в человеческие каштановые завитушки и отражается в зорких лиственных глазах. Пагуро смаргивает, чтобы отогнать от себя это красивое наваждение. Через полчаса он собирается уплывать — и у него есть свои морские дела. Лука отрывает от сердца себя, отпускает его и надеется на следующую встречу. Наблюдает за тем, как плавник на спине — стабилизация нечеловеческого тела в пространстве и предотвращение вращения тела вокруг продольной оси — сверкает на солнце прежде, чем окунуться в водный и неизведанный смотрителю маяка мир. Сколько красоты таят в себе морские глубины.

***

По возможности они видятся каждый день, точнее, Альберто приплывает к берегу и прячется среди камней, если позволяет погода. Один раз было Скорфано хотел приплыть, но услышал пение Джулии и решил держаться подальше: показываться ещё второму человеку — ещё рискованнее, чем первому. — Мне снова привезли книги, — сообщает Пагуро однажды. — Я их только видел со стороны, — признаётся Скорфано, — но так и не научился читать. — Ну вам под водой письменность и не нужна. — Почитай мне, Лука, — Скорфано с улыбкой выползает почти на берег, опирается руками на выдающийся в море камень. Перевоплощения в человека по пояс больше не удивляют Пагуро: он к ним привык и находит эстетическую отраду для себя в этом. — Ого, какой у нас тобой высокоинтеллектуальный досуг. — Мне нравится твой голос, да и вообще быть с тобой, а ты не особо много о себе рассказываешь. — Потому что у меня ничего и не происходит, — выдает неприятную правду Пагуро спокойно, словно это был какой-то пустяк. И всё же Пагуро поддаётся на уговоры, приносит себе плед, чтобы сидеть на берегу, и одну из книг. — Правда, боюсь, тебе не понравится. — Я нормально отношусь к рыбакам, — пожимает плечами Скорфано, с недоверием глядя на истрепанную временем книгу в руках у Пагуро. — Мы тоже иногда охотимся на рыб. — У вас есть внутри морей страны? — Ну, стран у нас нет, но мы можем не понимать друг друга, если от людей узнали разные языки. Но у нас есть и свой, универсальный язык, хотя человеческий очень на него влияет. Пагуро этого достаточно, поэтому кивает и читает для Скорфано. — Правда, книга не про рыбака, как ты подумал, а о русской классике. Что-то про эгоистичного Ларра, который гнался за гордыней. Изменилась также аура, окружающая вокруг смотрителя маяка: явственно ощущалось, как плотно выстроенный барьер вокруг Луки медленно, но верно на глазах Скорфано покрывался мелкими трещинами, которые с каждой секундой разрастались, удлиняясь и разламывая крепко выстроенную защиту. Барьер, который мог в любой момент свалиться на голову смотрителю железобетонными осколками, которые вполне могли приплюснуть тощее тело в лепешку. Лука читает Скорфано «старуха Изергиль». На словах — «чьё сердце умерло по неосторожности одного человека» — Скорфано нервно нервно-нервно бьёт хвостом по воде, потому что в нём это отзывается трагичнее, чем в людях. И всё же родственная связь человека и природы — через весь рассказ — радует больше, чем огорчает необходимость убийства Данко. Руины — они ведь не только в человеческом мире, природа сама тоже вся давно разбита. Финал — то ли трагичный, то ли просто тоскливый — заставляет Скорфано смахнуть слезу — он не боится показывать свои эмоции перед ним, смотрителем маяка и для него удивительно, ведь для него эмоции что-то запретное, скрытое под надежными замками. — Не расстраивайся так, — неосознанно тянет руку Пагуро и гладит Скорфано по волосам: такие искренние эмоции редко где встретишь. Скорфано краснеет — никогда к нему так не прикасался человек — а у морских чудовищ вообще к прикосновениям друг к другу какое-то почти презрение. — Ох, прости, — Пагуро одёргивает руку, ругая себя за необдуманный поступок. — У нас это…нормально. — Сделай так ещё раз, — шепчет Скорфано. Пагуро — широкой ладонью для молний и цунами — по мягким волосам проводит медленнее и нежнее. Скорфано почти мурлычет, словно прирученный кот. — А если хвост погладить?.. — невольно спрашивает он. — Мне кажется, я превращусь в водичку, — продолжает шептать Альберто. — Тогда как-нибудь потом, — ухмыляется Лука, словно знает, что когда-нибудь ему разрешат дотронуться до серебристых-голубоватых чешуй. Они расстаются на закате — под нежно-розовыми облаками не прощаются — обещают новую встречу. А маяк стоит — словно предостережение, наблюдение, указание пути, привлечение внимания. Но, главная цель — светить! Маяк показывает обходные пути.

***

— Лука, а приплывай как-нибудь ты ко мне. — На дно? Я, конечно, за тобой могу куда угодно, но хотелось бы знать точнее. — Ну, просто в открытое море. — У меня комната стоит недокрашенная, — вздыхает Пагуро. Зря он это сказал, у Скорфано, у которого нет в голове понимания ремонта, не может знать, в чём трагедия. А настоящая трагедия как раз заключалась именно в этом: он совершенно, к счастью или не к счастью, не представляет, каково это — не имея достаточного опыта, наколбасить, испортить кучу материалов и снова перестраивать. Дурацкий ремонт. — Ну так возьми перерыв? — Как вот у тебя всё просто, чепушила. — Это даже не оскорбление. — Я и не пытаюсь тебя оскорбить. Они всё же договариваются, что когда-нибудь Пагуро возьмёт обычную лодку, а не моторную, потому что такие лодки пугают Скорфано больше всего остального и мешают шумом разговаривать. И они отправятся в маленькое путешествие в открытое море. Может быть, всё это время Скорфано нарочито сладкими речами заманивал уже теплеющего на душу Пагуро в море, чтобы там на него напасть, кто знает, но Лука и готов и свою смерть принять — как старого друга. Что привычная гроза, что редкая буря, что уникальная смерть — смотритель маяка готов обнять каждую. А иногда хочется просто утонуть в одиночестве, почувствовать покой под шум волн.