***
Эмити сидела за рабочим столом, скрестив ноги, и, подперев щеку рукой, рассеянно читала учебник по истории. Строчки прыгали перед глазами, также, как и перемешивалась информация в голове, превращаясь в кашицу. Девушка постоянно путала двух царей — отца и сына, — и события их правлений. Даты и характеристика бунтов никак не сходились между собой, и она, в очередной раз сморщившись и попытавшись вспомнить начало одного из восстаний, вновь потеряла мысль. Эмити закусила губу, чтобы та не задрожала, и заморгала, смахивая наворачивающиеся слёзы. Она чертовски устала, и от очередной неудачи хотелось только по-детски расплакаться, спрятав лицо за ладонями. Но она ещё держалась. Эмити укусила губу посильнее, и боль слегка отрезвила, приглушив чувства. Девушка провела языком по укусу, коротко вздохнула и выпрямила спину, принимая более правильную позу для учёбы. Хорошая осанка, сосредоточенность и отлетающая от зубов информация — всего пару месяцев назад Эмити всем этим обладала. Не могла же она потерять навыки, которые отточила ещё в детстве, всего за какую-то пару десятков недель? Она постаралась направить всё своё внимание на даты. И первые пять минут это даже получалось весьма успешно. Но потом, когда в тексте пошла речь о женитьбе царя на какой-то принцессе из другой страны, мысль Эмити вновь соскользнули с темы на ту, что её неизменно тревожила. «Интересно, а выйду ли я замуж за?..» Знакомое и липкое — ещё только небольшое волнение, — мазануло по сердцу. Потом следующее предложение в тексте не запомнилось, а ещё через две строки даты перемешались между собой, и Эмити вновь сбилась с ритма. Осознав это, она едва сдержала раздражительный вздох. Как бы она не старалась, у неё всё равно ничего не выходило, и это было самым отвратительным. Но вновь приступить к истории Эмити не успела — звякнуло уведомление на телефоне. В беседе их класса, как всегда, спрашивали про домашнюю работу; закреплённый диалог с матерью молчал, как обычно; Эдрик и Эмира не писали ей уже почти как неделю. Зато новое сообщение было от Джербо — они переписывались каждый день. Эмити открыла чат и только после этого почувствовала пульсирующее напряжение. 22:23 Джербо: спокойной ночи <3 Сердечко. Как мило. Грудь наполнилась тревожным огнём. Ещё не сильным, но уже знакомым и неприятным.22:25 Вы: спокойный ночи.
Пока Эмити печатала, ей было тяжело и дискомфортно. Была бы её воля — она бы вообще проигнорировала сообщение. Закрыла бы чат, удалила бы его, рассталась… Секунда ушла на осознание этого потока хаотичных мыслей. А потом внутренний пожар полыхнул с такой силой и неожиданностью, что в глазах поплыло и потемнело от охватившего её ужаса. Эмити уткнулась посеревшим лицом в ладони и не смогла сделать вдоха. В голове не было мыслей — только грохочущий набат. Всё внутри переворачивалось, словно все органы решили сорваться со своих мест и водить хоровод — вот на что это было похоже. Сознание отключилось, и на протяжении всего лишь минуты, растянувшейся на полчаса, Эмити с головой окуналась в обжигающий котёл страха; она могла чувствовать языки огня на своей шее, на своих рёбрах, внизу живота. Только спустя минуту, когда взбушевавшиеся эмоции чуть ослабели, в воспалённую голову ворвалась мысль. Этой мыслью был сухой, безразлично-обречённый факт: «Она приехала». За окном шумел мотор знакомой машины. В плотной темноте, тягучей, как смола, двумя горящими янтарями блестели фары дорогого автомобиля, за рулём которого, несомненно, была Одалия. Аладор, отец Эмити, Эмиры и Эдрика, уже слишком давно не появлялся в этом доме. Эмити сжалась от осознания, что мать приехала домой. Она могла лишь надеяться, что Одалия сегодня не обратит внимания на свою дочь, забудет про неё — прямо как в детстве, сейчас это было так необходимо… Тревога изнутри кусала, а вдох — резкий и необходимый для лёгких, — неожиданно ворвался внутрь, проходя рябью по всему телу. Эмити оторвала ладони от лица, провела ими по вспотевшей коже и наконец сфокусировала свой взгляд — на учебнике. В ушах всё ещё набатом шумела кровь, а мысли путались; однако действительность стала ощущаться как нечто реальное. Эмити повернулась к окну и не увидела в темноте горящих фар. Значит, мать уже вышла из машины и была дома. Может быть, она была в кабинете, а может быть — уже пошла в спальню, ведь время было позднее. Эмити сильно надеялась на второй вариант. Он давал ей отсрочку: она знала, что разговор неизбежен. Для Одалии не было ничего важнее, чем успешность её детей, а успешность Эмити трещала по швам. Каждый раз женщина давила на неё и резала острыми словами на лоскуты, однако это уже не давало никакого эффекта. И девушка предчувствовала — она слишком хорошо знала свою мать, — что Одалия найдёт ещё более чувствительные рычаги давления. Ей было страшно представить, чем это окажется. Когда чувство тревоги почти улеглось, на Эмити навалилась страшная усталость. Она сегодня спала три часа, потратила почти все внутренние ресурсы на школьную учёбу, а остаток ушёл на часть домашнего задания и незапланированную нервотрёпку. Сонливость склоняла веки, и девушка немного согнулась, опираясь локтями на стол, и зевнула, подумав о том, что сон — всё же хорошая идея. Но недоученный параграф по истории не давал ей такой возможности. Ещё с первых годов учёбы Эмити поняла — лучше лоб расшибить и совершенно не выспаться, чем прийти с невыполненной домашней работой. И на протяжении всех этих лет девушка исправно соблюдала правило, не переступая порог школы, если было хоть что-то не сделано. И даже сейчас она не могла пойти отдохнуть, когда её мучил недосып, отдаваясь в голове пульсирующей болью. Или голова болела из-за недавнего приступа тревоги? Когда Эмити вновь широко зевнула и бросила уставший взгляд на страницы учебника, послышались шаги. Цокот каблуков, доносящийся из коридора, завязал внизу живота холодную тревогу. Эмити, чувствуя, как усталость перемешивается с новым приступом волнения, отчаянно опустила взгляд на страницы учебника и вздохнула сквозь сцепленные зубы. В комнату вошли без стука. Цокот стал более чётким, и по комнате распространился глубокий аромат агарового дерева. Эмити, ощущая, как тяжесть сковывает всё тело, с трудом повернула голову в сторону женщины. Одалия Блайт стояла в дверях и выглядела безупречно, впрочем, как и всегда. В тёмной водолазке и чёрных брюках-клеш, облегающих её пышную фигуру, она казалась ещё более красивой и элегантной, чем обычно. На груди аккуратно лежало ожерелье с крупными рубинами, облачёнными в серебро, и, ловя на алой глади солнечный свет от люстры, подчёркивало потемневший холодный взгляд женщины. Её лицо, аристократично-бледное, было выковано точно из мрамора. Одалия выглядела уверенной в каждом своём действии, и из-за этой уверенности — особо устрашающей. Эмити поймала себя на том, что горло пересохло, а сделать вдох вновь казалось трудным. Вкрадчивой походкой женщина сделала несколько шагов вперёд, не сводя пристального взгляда с девушки. Эмити запоздало осознала свою ошибку и неловко встала из-за стола во весь рост, опустив перед матерью голову. Казалось, от прошедшего вихря эмоций у неё уже почти не осталось сил чувствовать — волнение внизу живота так и не переросло во что-то большее, хотя головой девушка понимала: если мать пришла к ней в комнату, а не позвала к себе в кабинет, то произойдёт нечто плохое. Это чувствовалось в каждом движении Одалии и в заискрившемся воздухе, стягивающем лёгкие. — Добрый вечер, Эмити, — подчёркнуто-холодно поприветствовала мать и окинула взглядом уставшую и бледную девушку. — Здравствуйте, — тихо прошептала она, глядя в пол. Даже не поднимая глаз, она ощущала на своей коже прохладный материнский взгляд, которого Эмити всегда боялась. По спине прошлись слабые мурашки. — Я удивлена, что в такое позднее время ты ещё не спишь, — приподняв брови, сухо сказала Одалия и оглядела рабочее место дочери. — Я выполняю домашнюю работу, — пробормотала девушка. — Раньше ты заканчивала её гораздо раньше. Эмити не нашлась, что ответить, поэтому промолчала, рассматривая пол под ногами. Она сцепила руки в замок и сжала их. — В последнее время ты меня разочаровываешь, Миттенс, — ледяным голосом произнесла женщина. — Стоит ли мне упоминать твою рассеянность и оценки? — Мне жаль, — еле слышно прошептала девушка. — Я устала. — Неужели тебя что-то отвлекает? — с холодом спросила Одалия. — Нет, мама, — соврала Эмити и сильнее впилась короткими ногтями в ладони. — В самом деле? Я думаю иначе. Эмити почувствовала, что мать ведёт к определённому выводу, который она ещё не понимала. По телу прошла короткая дрожь, но она так ничего и не сказала. — Эмити, — жёстко и сухо позвала Одалия. Девушка невольно подняла взгляд на женщину и увидела блестевшие холодом тёмные глаза. — На тебя слишком плохое влияние оказывают Эмира и Эдрик. Глаза Эмити расширились в слабом удивлении. — Что? — Я знаю, как часто вы контактируете в школе. И знаю, что ты ходишь к ним в гости. Неужели думала, что я не смогу этого понять? — Я всегда отпрашиваюсь у тебя. — И я разрешала. Потому что семья должна держаться вместе. Но они, — её голос стал резким, — больше не часть нашей семьи. Они решили пойти нам наперекор. Они оказывают на тебя негативное влияние. Я запрещаю вам общаться. Сердце рухнуло куда-то вниз, а голова очистилась от мыслей. Всё внутри Эмити замерло. — Ч-что? — Я не могу позволить, чтобы ты испортила свою репутацию из-за этих двоих. Девушку словно окунули в ледяную воду. Лёгкие сжались, и дышать стало невыносимо тяжело. Она распахнула глаза и молча разглядывала мать, не веря в услышанное. Всё, что угодно, чёрт возьми, но… Нет. — Дай мне свой телефон, Миттенс. Несколько секунд Эмити не двигалась в оцепенении. Одалия нахмурилась. — Мне нужно повторять второй раз? Девушка тяжело сглотнула и повернулась к столу, взяв в руки телефон. Его корпус казался намного горячее из-за поледеневших пальцев. Она нервно сжала его в руках и медленно передала в руки матери. Одалия подхватила его и сразу же разблокировала, введя пароль, который помимо хозяйки знала только она. У Эмити во рту пересохло, пока она наблюдала, как женщина что-то делала с её телефоном. Через минуту Одалия протянула телефон назад. Девушка с дрожащими руками взяла его обратно. — И больше не пиши им, Миттенс, — произнесла женщина, наблюдая за посеревшим лицом дочери. У Эмити подкосились ноги, и она едва удержалась, чтобы не осесть на пол. Она мечтала остаться одной в своей комнате, но мать не спешила уходить. Женщина словно любовалась проделанной работой, а потом, постучав пальцами по рубинам на шее, спросила: — Как твои отношения с Джербо? Он очень хороший мальчик, не так ли? Такая прекрасная партия для тебя. Эмити не отвечала — она пыталась ровно дышать, хотя у неё не получалось. На глаза наворачивалась пелена, которую она старалась незаметно смахнуть. Сердце сжималось от острой боли, и девушка уже не понимала, чувствует ли она тревогу или режущее отчаяние. Её начала бить крупная дрожь, и она крепко зажмурилась. Она мелко кивнула, не глядя на мать. — Я очень рада, что вы вместе, — продолжила Одалия. — Он о тебе хорошо заботится. Ты его тоже любишь, не так ли? По щекам хлынули слёзы раньше, чем Эмити это осознала. Она пыталась сдержаться, напрягаясь всем телом, но из горла всё равно стали раздаваться обрывистые всхлипы. Закрыв лицо руками, девушка молча плакала. Одалия холодно осматривала дочь, но ничего ей не говорила. — Люблю, — прошептала Эмити так тихо, что было практически невозможно разобрать. Ни для кого в комнате не было секретом, что это было полной ложью. Одалия подошла ближе, и аромат агарового дерева заполнил все внутренности Эмити. На её макушку опустилась материнская рука и почти ласково прошлась по волосам. Эти касания были ей физически неприятны. — Ну-ну, не рыдай, Миттенс. Ты же знаешь, что твоё лицо начинает краснеть и опухать. Ты выглядишь некрасиво, — её голос был вкрадчивым, а знакомые слова отдавались эхом в голове. — Некрасивых девочек никто не любит, ты помнишь, Миттенс? Не плачь. Девочки должны быть умными и красивыми. Глупые и уродливые никому не нравятся. Эмити не прекращала плакать, сгибаясь пополам. Она скрестила руки на рёбрах, впиваясь в них сквозь ткань одежды. Её всхлипы стали громче. Материнская ладонь исчезла с макушки, а спустя несколько секунд цокот каблуков оказался у двери. Одалия молча покинула комнату. Когда мать ушла, больше Эмити ничего не сдерживало. Все её мысли, размазывающаяся от слёз действительность и грохочущее внутри отчаяние рвались наружу, и мир покрылся пеленой. Боль была везде: на костяшках пальцев, на боках; она гулко отдавалась в голове и сердце. Эмити казалось, что её разрывали на части — отрывали конечности, пробивали грудь, ломали рёбра на острые осколки. Точно молотком проходились по всему телу, резали плоть на куски; жгли, жгли, жгли пламенем каждый миллиметр. Огонь был повсюду. Что-то громыхало. Она не помнила, что происходило. Эмити не соображала, почти не видела и не слышала. Она билась об стены, падала на пол, кусала руки, плакала и кричала, и всё внутри ломалось вновь и вновь, отдаваясь невыносимой болью. Боль физическая и ментальная стали чем-то единым — от ударов болело сердце, а от материнских слов жгло запястья и бока. Потом Эмити оказалась на кровати — тогда, когда луна уже поднялась далеко на тёмное небо. Она рвано дышала и всё ещё несфокусированным взглядом осматривала комнату, но почти ничего не видела. По лицу тёк пот вперемешку со слезами. Голова раскалывалась на части. Первое, что на чём она смогла сфокусироваться — осколки. Эмити равнодушно осматривала разбитую вдребезги настольную лампу, чувствуя на руках жжение от порезов и липкость от крови. Она бездумно глядела на осколки, блестевшие в темноте. Почему было темно? Эмити не выключала свет. Впрочем, это было неважно. Наверняка это произошло случайно — в какой-то момент свет потух, и на секунду девушке показалось, что она ослепла. Эмити взглядом осматривала комнату и замечала, что занавески сорвались с петель, книги полетели на пол, а половина вещей со шкафа почему-то упали. Среди хлама и осколков она заметила отблеск на гладкой поверхности — это был телефон. Девушка приподнялась на локтях и почувствовала режущую боль по всему телу. Она поморщилась и практически ползком слезла с кровати, чтобы дойти до телефона. Экран был разбит. Эмити, не обращая на это внимания, разблокировала телефон и зашла в мессенеджер. В беседе класса спрашивали расписание, диалог с Джербо молчал, закреплённый с матерью — тоже. Чего-то не хватало. Было пусто. Эмити пролистала диалоги несколько раз, прежде чем до её расколотого сознания дошло — мать удалила чаты с Эдриком и Эмирой. Вот, что она делала. Эмити заплакала бы, если бы у неё было на это силы. В их переписках было огромное количество шуток, поддержки и любви; каждое сообщение было на вес золота. Эмити не смогла бы их удалить даже в разгар самой жестокой ссоры. По памяти она набрала номер телефона и зашла в чат — абсолютно пустой. Она не помнила, чей именно номер набрала, но это было и неважно. Дрожащими пальцами Эмити написала сообщение:1:37 Вы: я хчу жтть с вами рожалустаа
Не прошло и минуты, как ей пришёл ответ: 1:37 Неизвестный номер: собирайся. будем ждать.