Робин просидел возле больничной койки почти двое суток, пока Реджина, накаченная успокоительными и другими лекарствами, мирно спала. Отдых был ей необходим, как воздух. Ему, кстати, тоже, но Робину было плевать. Порой Локсли проваливался в сон, который длился не более получаса, а затем резко распахивал глаза — его будто хватали за грудки и вырывали из царства Морфея — и проверял наличие дыхания у женщины. Она, бледная, без сознания, — эта картина так и стояла у него перед глазами. Обнаружив Реджину в таком состоянии, первой мыслью было прикончить Джонса, но тому по счастливой случайности удалось избежать этой участи. И сейчас, глядя на спящую брюнетку, Локсли думал над тем, стоит ли говорить ей правду, когда она очнётся. Лжи было уже достаточно, и его мучала совесть. У него был шанс. Шанс убить Киллиана Джонса. Но когда Робин навис над мужчиной, прижимая того к полу, когда нож в его руках блеснул у самого горла бывшего друга, почти что брата, Локсли струсил, сдался. Не смог. Перед глазами проплыли все те года, что они жили бок о бок. Киллиан действительно стал ему братом после смерти Милы, и убить, пусть и не родную кровь, но родную душу Робин не смог.
— Убирайся! — прорычал Локсли, убирая нож от горла друга. — Проваливай отсюда, Джонс! — как ошпаренный, он подскочил на ноги и отвернулся от мужчины, облизывая пересохшие губы. Грудь тяжело вздымало неровное дыхание, а внутри всё разрывалось на части — он метался меж двух огней.
— Да что с тобой такое?! — поднявшись с пола, зарычал Джонс, сверля спину друга осуждающим взглядом. — Её папаша скоро будет здесь! Мы так долго к этому шли!
— Ты шёл, Киллиан! Ты! — выкрикнул, поворачиваясь лицом к Джонсу, и уставился в его глаза. — Убийство — не выход! Смерть — не наказание! Голд получит по заслугам, но по закону! Потерять всё — вот что для него будет настоящей пыткой, — пытался достучаться до друга.
— Вот его наказание! — ткнул пальцем в сторону Реджины, куда Робин тут же метнулся так резво, будто до этого просто боялся к ней подойти.
Какой-то всеохватывающий и тормозящий страх действительно сковал его: мужчина до дрожи в коленях боялся обнаружить, что она мертва.
Локсли провёл по влажным волосам женщины, убирая их с шеи, и приложил два пальца к пульсирующей венке. Его сердце так бешено колотилось, что казалось, будто вот-вот выпрыгнет из груди. Нащупав слабый пульс, Робин выдохнул скопившееся напряжение и часто поморгал, прогоняя подступившие слёзы, а затем поднял на Киллиана злобный взгляд.
— Ты мог убить её! — громкие слова эхом отразились в большом, полупустом помещении.
— О-о, — протянул Джонс, — да ты втрескался в неё! — хохотнул мужчина, обнаружив догадку. — Локсли! Она дочка человека, который убил твою мать!
— Я в курсе!
— Ты спятил!
— Ты столько лет жаждешь мести, но даже не удосужился узнать Голда! С чего ты взял, что Реджина — его главная слабость?
— Это же очевидно, — усмехнулся Джонс. — Она — его ребёнок. Что может быть дороже детей?
Покачав головой и усмехнувшись, Робин глубоко вздохнул, расстёгивая ремни на хрупких запястьях женщины.
— Работа, бизнес, связи — вот что действительно имеет значение для Голда, — уже спокойно пояснил Локсли, бросая на друга взгляд. — Не она, — отрицательно качнул головой, открепляя проводки от женского тела. — Не Реджина. Её смерть он переживёт, точно так же, как пережил смерть жены, — уйдёт с головой в работу, — озадаченность на лице Джонса вынуждала продолжать разговор. — А вот потерю своей империи — никогда. Он никогда этого не переживёт! Пока ты игрался в жестокого и всемогущего мальчика, я действовал и узнал о Голде так много, как только смог, — подхватил Реджину на руки. — Уходи, Джонс. Я найду тебя и расскажу всё, что знаю, а затем мы вместе придумаем, как ударить по действительно самому больному месту Голда. И клянусь чем угодно, если ты ещё раз приблизишься к Реджине, я перережу тебе глотку. Во второй раз сомневаться не стану.
Усталость давала о себе знать. Робин потёр переносицу, откидываясь на спинку стула. Затылок сдавила тупая боль, веки тяжелели, но Локсли отчаянно сопротивлялся сну. Он резко поднялся со стула, ведомый желанием сбегать за стаканчиком кофе из аппарата, и тут же медленно осел обратно, наткнувшись на взгляд карих глаз.
— Реджина? — сдавленно выдавил он.
Она лежала без движения, не моргала и лишь тупо смотрела в одну точку: на него. Это невольно навело мужчину на пагубные мысли. Он затаил дыхание, боясь приблизиться к ней, и не смел даже шевельнуться.
Реджина сглотнула накопившуюся слюну, лениво моргнув, разлепила пересохшие губы и облизнула их, подавая признаки жизни. Робин глубоко вздохнул, потирая лицо ладонями и с облегчением осознавая, что Миллс в сознании. Она умела заставить поволноваться.
— Я рада, что ты жив, — почти шёпотом сказала она.
— Тише, — он резво подпрыгнул на ноги, в один шаг подлетел к ней и, смотря в её глаза, провёл ладонью по волосам. — Ты очнулась, — улыбнувшись, констатировал очевидное, захватил её ручку в свою и ощутил тепло её кожи, такое приятное, греющее душу и радующее сердце, тепло, которого так не хватало эти мучительно долгие часы. — Я позову врача.
— Почему ты здесь, Робин? — остановила его вопросом.
Она была такой холодной и безразличной, её глаза смотрели как-то иначе, а рука и вовсе выскользнула из плена его ладони.
— Я волновался за тебя. Я бы не смог сидеть дома в ожидании новостей. Хотел быть здесь, когда ты очнёшься.
— Почему. Ты. Здесь? — членораздельно повторила вопрос, всматриваясь в голубые глаза. — Просто скажи правду, Робин, — она говорила тихо и медленно, насколько позволяли силы только что пробудившегося тела. Где-то в груди Локсли кольнуло от мысли о том, что она не поверила его словам, ведь он действительно сказал правду. — Не трать время на подбор правильных слов. Я знала о тебе всё ещё до того, как ты рассказал мне свою историю, — поймала обеспокоенный взгляд голубых глаз. — Я знала о тебе всё и всё равно позволила себе подпустить тебя слишком близко… Единственное, о чём я не ведала — это то, что мой отец убил твою мать.
Робин сначала отвёл взгляд, а затем отступил назад. Пара шагов подвела его к стулу, и мужчина, сев, уткнул локти в колени и подпер руками подбородок. Она была не права, говоря о пустой трате времени на подбор правильных слов, ведь ему было важно сделать именно это. Подобрать правильные слова. Слова, которые заставят её поверить ему.
— Ты действительно была… — умолк, поднимая взгляд в глаза женщины, — способом подобраться к Голду, — виновато признался Робин, по усмешке брюнетки понимая, что начал отнюдь не с того. — Но только поначалу. Стоило мне узнать тебя…
— Ты не знаешь меня, Локсли, — перебила она, отказываясь слушать пламенные речи. — Ты по сей день не знаешь меня. И не смей говорить, что у тебя ко мне чувства! Ты не знаешь меня… — качнула головой, отрицая факт, пока глаза предательски наполнились слезами.
— Я знаю тебя, Реджина. Я знаю твои предпочтения, интересы, привычки и хобби. Я знаю, что тебя веселит, а что раздражает, что ты любишь, а что нет. Я улавливаю смену твоего настроения и знаю, как взбодрить тебя и что сделать, чтобы ты улыбнулась. Я знаю тебя, Реджина, просто ты не хочешь этого признавать, потому что боишься. Боишься быть нужной мне и боишься своей привязанности ко мне. Я знаю тебя гораздо лучше, чем себя самого. Я знаю, что во сне ты подгребаешь под себя одеяло, а замёрзнув, накрываешься с головой. Я знаю, что ты не любишь горячий кофе, поэтому, проснувшись, первым делом делаешь пару обжигающих горло глотков, затем идёшь в душ, возвращаешься и допиваешь уже остывший кофе. Я знаю, что ты морщишь носик, когда уставшая, и хмуришь лоб, когда сосредоточена. Я знаю, что ты не любишь смотреть телевизор, но когда эмоции переполняют тебя, ты включаешь драму или какую-нибудь первую попавшуюся сопливую мелодраму и плачешь над сюжетом. Ты делаешь так, потому что очень сдержана в плане эмоций и не выставляешь свои чувства напоказ, но иногда чаша переполняется, и тебе нужно выплеснуть всё накопившееся. Тебе проще поплакать над фильмом, чем признаться в том, что тебе больно. Я знаю, что ты слишком легко одеваешься, постоянно не по погоде, поэтому в моей машине всегда есть для тебя шарф, перчатки и тёплое пальто. Ты говорила, что не общаешься с отцом, но я знаю, что ты звонишь ему каждую пятницу, вы перекидываетесь парой дежурных фраз и заканчиваете разговор банальным «пока», но я знаю, что тебе хотелось бы большего. Я вижу это в твоих глазах каждый раз, когда ты кладёшь трубку. Я знаю, что ты не держишь на него зла за смерть Дэниела, ты давно простила его, но никогда ему об этом не скажешь, — слишком гордая. Я могу продолжать ещё очень долго.
— Это всё мелочи, Робин. Такие мелочи по сравнению с… — она оборвала фразу, уставившись в потолок.
Реджина не закончит её. Ни сейчас, ни потом. У Локсли сложился о ней определённый образ, который она не станет очернять. Он неосознанно идеализирует её, но, возможно, именно этого ей и не хватало всю жизнь — быть для кого-то идеальной.
— Этот месяц… то, что было между нами… Если это хоть что-то для тебя значит, то оставь моего отца в покое. И я беспокоюсь не за него. Я беспокоюсь за тебя. За то, что будет с тобой, когда ты отомстишь. Поверь мне, Робин, триумфа не будет. Не будет облегчения, чувства завершенности, не будет ничего. Ты будешь чувствовать себя гадко и опустошённо, потому что испортишь человеку жизнь. Я знаю, о чём говорю. Я убивала из мести. Когда умер Дэниел… Я не смогла навредить собственному отцу, но смогла убить того, кого он заставил нажать на курок. Выстрел пришёлся чётко в самое сердце, смерть Дэни была мгновенной. Эта картина стояла у меня перед глазами так долго… И я решила, если отомщу, то мне станет легче. Не стало. И тебе не станет. Уходи, Робин… Уходи и забудь про меня, про моего отца, отпусти свою мать, храни память о ней, но отпусти её и живи дальше. Не очерняй своё доброе сердце местью. Ты хороший человек, Робин, держишь от меня подальше, ты достаточно пострадал от моей семьи. Уходи… Не говори ничего, просто уходи… Пожалуйста…
Неделю спустя.
Острые шпильки стучали по асфальтированному тротуару, бёдра изящно виляли, лёгкие кудри и аккуратная грудь подпрыгивали в такт быстрому шагу, полы распахнутого пальто подлетали на ветру, на экране мобильного телефона высветилось «папа», и женщина ответила на звонок.
— Ты получил мой подарок? — за игривым голосом последовала широкая улыбка.
Голд вздохнул, глядя на небольшую коробку, которую ему принесли буквально минуту назад. Он позвонил дочери прежде, чем заглянуть под крышку, ведь о том, что находится под ней, Роберт догадывался и был прав с вероятностью в сто процентов. Она не единожды проделывала подобное. Первый такой подарок принадлежал пареньку, что пустил пулю в сердце Дэниела, а дальше Реджина вошла во вкус и расправлялась с врагами, преподнося презенты отцу.
Поставив на громкую связь, Роберт поднял картонную крышку и увидел шкатулку, которую, не вынимая из коробки, приоткрыл и тут же захлопнул обратно.
— Могу я спросить, чьё это сердце?
— Киллиана Джонса, — довольно протянула Миллс. — Вырезала собственными руками, — какой-то триумф звучал в её голосе. — И да, больше таких подарков ты получать не будешь. Я… Я больше… — былая уверенность улетучилась, и послышались нотки нервозности и растерянности, что удивило и обеспокоило мужчину.
— Реджина, ты в порядке? — насторожился отец.
— Мне нужно остановиться. Я хочу остановиться.
— Уж не из-за Робина ли Локсли? — усмехнулся Голд.
— Он хороший, папа. Я прогнала его, но факт в том, что он мне нужен. Он делает меня лучше.
— Я убил его мать — эти отношения провальны.
— Пап, прошу, не вмешивайся. Хотя бы раз в жизни просто не вмешивайся! Пожалуйста!
— У тебя есть муж, дочка!
— Папа! Мне это нужно… Я не хочу быть, как ты, ясно? — крикнула на пол улицы, ловя взгляды прохожих, и, встретившись с некоторыми из них глазами, поумерила пыл. — Я не хочу быть, как ты… — тихо и спокойно повторила она. — Робин — то, что мне нужно. Я хочу быть счастливой… Хочу… — глубоко вдохнула, подбирая слова, — дом, собаку и детей. Я устала от одиночества, от твоих врагов, от того, что моя жизнь под вечным прицелом, и от тебя. Чёрт возьми, я устала от тебя, устала быть твоей дочерью. Хочу спокойной семейной жизни.
— А Робин твой в курсе, сколько сердец ты вырезала?
— Папа! — прикрикнула с упрёком в голосе. — Просто… Пообещай мне, что ты не тронешь его. И не будешь преградой нашим отношениям.
— Ты не разведёшься, Реджина, — строго отчеканил отец. — Благодаря Кингу ты до сих пор жива, и если тебе нужно быть замужем, чтобы таковой оставаться, то ты будешь замужем! И плевал я на твоё счастье! Пусть ты несчастна, но зато ты жива!
— То есть, моё счастье для тебя ничего не значит? — новость огорошила до слёз. — Ты не задумывался, почему все женщины рядом с тобой несчастны? Твоя первая жена, мама, я…
— Прикуси язык, Реджина! — взбесился Голд. — Кора была счастлива!
— Да неужели? Думаешь, ей нравилось жить в тени? Прятаться с ребёнком на руках и каждый божий день бояться за мою жизнь. Переезжать с места на место, не иметь возможность устраивать
праздники. Думаешь, она была счастлива? Она так говорила, потому что любила тебя, но продолжай так думать, ведь это тешит твоё самолюбие!
Отклонив вызов, Реджина кинула телефон в сумочку и опустила прохладные руки в карманы тонкого пальто. Робин был прав — она постоянно одевается не по погоде.
Застыв у входа в здание, Миллс облизнула пересохшие губы и глубоко вздохнула. Несвойственные ей волнение, робость и боязнь быть отвергнутой приковали её к месту. Она пялилась на закрытую дверь, желая войти, но мысленно склонялась к тому, чтобы уйти.
Железная дверь неожиданно распахнулась, лишая Реджину возможности на побег, и карие глаза встретились с голубыми.
— Реджина? — удивился Робин. — Разве ты не должна быть в больнице?
— Я ненавижу больницы, — пожала плечами Миллс. — Факт, которого ты обо мне не знал. Ты думаешь, что знаешь меня, но это не так, поверь, — не отводила взгляда от глаз. — Я увидела в тебе что-то… Что-то, чего прежде не видела ни в ком. Ты был как глоток свежего воздуха, и поэтому, вопреки здравому смыслу и чувству самосохранения я позволила себе сблизиться с тобой. Ты делал меня счастливее, и я скучаю по тебе. Безумно скучаю по тебе. Ты не знаешь меня, Робин Локсли, но я хочу, чтобы узнал. Знаю, я просила тебя уйти и никогда не возвращаться, но… Я хочу, чтобы ты узнал меня… Если ты, конечно, этого хочешь… Вот, ещё один факт обо мне: я непостоянна в своих «хочу», — нервно усмехнулся, сглатывая напряжение. — В моей жизни вообще нет ничего постоянного… Но я хочу, чтобы ты стал… Чем-то постоянным… Понимаешь?
— Ещё один факт о тебе, — провернул ключ в замке, запирая фотостудию, — ты тараторишь без умолку и повторяешься, когда нервничаешь, — улыбнулся Робин, приближаясь к женщине. — Я хочу быть чем-то постоянным в твоей жизни, — прикоснулся ладонью к её щеке, вызывая незаметную дрожь в теле женщины. — И я тоже очень по тебе скучал, — шире улыбнулся Локсли.
Прикрыв веки, Реджина плотнее прижалась щекой к мужской руке, наслаждаясь теплом, исходящим от его ладони. Облегчение от осознания того, что её не отвергли и не прогнали, придало сил и уверенности. Пышные ресницы взмахнули вверх, и тёмные зрачки направили взгляд в глаза мужчины, а в следующую секунду пухленькие губки впились в жёсткие, слегла шершавые губы. Нежный поцелуй длиною в несколько секунд перерос в более страстный, а крепкие объятия мужчины бережно стиснули хрупкое женское тело.
— Ты вся дрожишь, — заключил Робин, едва ли оторвавшись от желанных губ. — Опять слишком легко оделась, — упрекнул, словно ребёнка. — Пойдём, моя машина за углом, — взял женщину за руку, переплетая пальцы.
***
Голд сомневался до последнего в правильности своего решения, но, раздумывая над словами дочери, сдался. Махнув рукой на свои принципы, Роберт набрал первый номер из быстрого набора и, ожидая ответа, принялся постукивать пальцами по столу.
— Всё отменяем, — строго проговорил Голд.
— Что отменяем, мистер Голд? — послышался мужской голос на другом конце провода.
— Всё! — чётко подчеркнул мужчина. — Локсли должен жить.
— Боюсь, уже поздно отступать назад, мистер Голд. Робин Локсли только что сел в машину с какой-то брюнеткой. Тормоза перерезаны, как вы и просили. Спасёт их разве что чудо.
