***
Было странно продолжать жить так, словно ничего не случилось. Ни зверя, пытающегося съесть его сердце, ни откровения, что у него был «Глаз Бога», ни прекрасного рыцаря, проснувшегося спустя столетия, с улыбкой, за которую можно умереть. Для всех остальных покупателей в супермаркете он был просто измученным студентом с непослушными красными волосами, делающим покупки в пижаме, потому что он был подавлен. А не… кем бы он ни был после всего этого. И всё же жизнь продолжалась, продолжал жить и Дилюк. Было достаточно трудно убедить Кэйю не сопровождать его в супермаркет, — Дилюку пришлось доказывать, что зверь никогда не убивал средь бела дня, — а это был всего лишь первый день, когда рыцарь защищал его от жаждущей полакомиться сердцем орды монстров. Сможет ли он когда-нибудь привыкнуть к этому? К этой новой реальности, которую ещё не осознал… Проснётся ли он однажды и вдруг перестанет считать это странным? Дилюк не знал. Он не мог осознать, переварить, выразить словами то, что он чувствовал. Именно таким он и был — опаздывал везде, даже на собственные срывы. Он поплачет момент, а затем похоронит эмоции где-нибудь, где больше их не увидит, а потом удивится, почему чувствует себя кладбищем — воспоминаний, которые он старался забыть, людей, по которым он скучал, будущего, которого едва ждал, потому что ничто на самом деле не имело для него значения, кроме Великой Переписи, единственной оставшейся связи с его отцом. Он часто шутил про себя, — поскольку у него не было друзей, — что когда он занят, у него нет времени на нервный срыв. Может быть, именно поэтому, после всего произошедшего, он стоял тут и покупал продукты Кэйе. Он не мог переживать травму, как большинство людей; когда умерла его бабушка, ему потребовались годы, чтобы понять, что он, наконец, по-настоящему один. В конце концов, именно она его вырастила. Возможно, она также была тем, кто стёр все следы его отца. Поэтому он просто ухватился за то, что знал лучше всего: действие. Он бы принял новую реальность лучше, если бы принял Кэйю как друга, приехавшего из-за границы. Это было не так уж нелепо — Кэйя пришёл из семейной реликвии, настолько дорогой сердцу Дилюка, что он отнёсся бы к ней как к другу. И это, безусловно, было более эффективно, чем спать три дня подряд или ставить под угрозу свой вес мороженым. Хотя немного мороженого не повредит. Оказавшись дома, Дилюк нашёл Кэйю, одетого в чистую одежду, которую ему дали. Это была простая пижама: лёгкие льняные брюки и огромная футболка, — но он, очевидно, был из того типа людей, которые невероятно бесят других, хорошо выглядя во всём, так что. — Ты вернулся, — поприветствовал Кэйя, изогнув губы. Несмотря на постоянную улыбку, Дилюк не мог сказать, о чём тот думал. Некоторые люди используют вежливую улыбку как щит; может быть, Кэйя был одним из них. — Я принёс кое-что, что тебе понадобится. — О, подарки для меня? Ты слишком добр. Дилюк поставил пакеты из супермаркета на пол рядом с диваном. Его квартира была маленькой, всего одна спальня и гостиная, в которой едва хватало места для дивана и журнального столика, но это был один из лучших вариантов, предложенных агентством по недвижимостью студентам. Он раньше пытался жить в квартирах с одной только спальней — они были дешевле, — но в большинстве своём у них не было собственного санузла, а Дилюк вообще не мог делить своё сидение для унитаза с другими людьми. Не теперь. Одного взгляда на состояние туалета после вечеринки хватило, чтобы Дилюк решил съехать. — Я не знаю, были ли у тебя такие вещи в твоё время, — начал Дилюк, выкладывая предметы на стол. — Например, это? — Он достал из пакета расчёску. — Это щётка. — Правильно. — Затем зубную щётку. — А это? — …Тоже щётка? — Для зубов. Кэйя моргнул. — Понятно. — Её используют вместе с зубной пастой, чтобы почистить зубы. Кэйя повертел маленькую щёточку между пальцами. — А, гигиена рта. В моё время мы использовали мятные дробилки. — Что это такое? — Смесь льда с Драконего хребта, листьев мяты и чистой воды из Спрингвейла, благословлённой адептом-кузнецом бурь со специальностью пиро. В моей жизни ни разу не было кариеса. — Я ничего не понял. — О, мне тоже есть чему тебя научить. — Кэйя выглядел слишком довольным, говоря это. — Кузнецы бурь — это адепты, которые могут взаимодействовать со стихиями. Семь архонтов, например, были первыми кузнецами бурь — богами стихий, и каждый правил своей. Огонь, вода, молния, земля, дерево, ветер и лёд. Прилив возбуждения чуть не заставил Дилюка выронить зубную щётку. — Прямо как в Покемонах, — выдохнул он… прекрасно осознавая, что скажи он это громче, то звучал бы как одержимый ребёнок. Глаза распахнулись, щёки покраснели, и он знал — знал, — что выглядит нелепо. Кэйя выглядел ошарашенным — его губы были готовы произнести слова, которые он никогда не произносил. Это сейчас был намёк на румянец на его щеках? Должно быть, он смутился из-за него. О боже, скорее всего так и есть. Дилюк сгорал от стыда. — Полагаю, что наличие современного ориентира поможет тебе, — наконец, сказал Кэйя. — …Ага. — Хорошо. — Он прочистил горло. — Про кузнецов бурь, которые умели обращаться с водой, говорили, что они имели специализацию гидро. Вот и всё, надеюсь, это прояснит ситуацию. — Да, спасибо. — Он взглянул на Кэйю, раздумывая, может ли он рискнуть задать ещё вопрос. — Итак, если есть «кузнецы бурь», которые владеют стихиями, существуют ли другие виды магии? — Множество. Кузнецы крови манипулируют телом, кузнецы душ — разумом и душой и так далее. Магия — обширная сфера. Дилюк уставился на Кэйю, надеясь, что его любопытство не слишком заметно отразилось на лице. Тогда его осенило — Кэйя сам по себе был целой ходячей книгой по истории. Той, которая больше могла бы сойти за фэнтези, чем на учебник или диссертацию по истории, но это делало его только ещё более ценным. Дилюк любил хорошие экскурсы в историю. — Это довольно круто. — Он кивнул в сторону Кэйи. — Скажи, когда ты родился? — О, надо сказать, где-то около тысячи пятьсот двадцать второго года? Я не помню свою настоящую дату рождения. — Как так вышло? — спросил Дилюк, складывая пустые полиэтиленовые пакеты и запихивая их в пакет, висящий на ручке шкафа. — У меня была потеря памяти после несчастного случая. — О, я… прости. Кэйя опёрся о стол, его хвост слегка качнулся, когда он повернулся, чтобы посмотреть на Дилюка. Его лицо было непроницаемым. — Я немного огорчён этим. Но твоя семья восполнила всё, что я потерял. — Что тогда собственно произошло? Ну, как ты попал под попечение моей семьи? — Твой предок нашёл мучающегося меня и спас. Мучающегося? И амнезия? Какое у него было прошлое? — Значит, ты действительно существовал в физической форме до того, как стал… Магическим рыцарем, — он слегка сменил тему, чувствуя, что переходит границы дозволенного. Кэйя рассмеялся. — Магическим рыцарем, — с весельем повторил он. — Достаточно близко, нас называют рыцарями-духами. И да, у меня была физическая форма. До того как я умер, мою душу привязали к карманным часам, чтобы удержать меня в царстве живых. — Вот почему твоя татуировка такая же, как герб на часах. — Вот именно. Если часы сломаются, то сломаюсь и я. Дилюку не понравилось, как это прозвучало. Он вспомнил все разы, когда бросал их на кровать, и содрогнулся от своей беспечности. — Буду иметь в виду. — Да, пожалуйста. Мне ещё многое предстоит увидеть в твоей эпохе. — Он взял гель для душа, с ароматом закатников, который Дилюк купил ему. Тот пользовался просто мылом из Фонтейна; было чувство, что Кэйе больше понравится пахнуть фруктами. Стоять, почему Дилюка это вообще волновало? — И пока мы не узнаем, почему Мондштадт кишит пожирателями бездны, я бы предпочёл быть здесь, чтобы защищать тебя. Может быть, потому что казалось, что Кэйе не всё равно.***
Рядом с Кэйей время пролетело быстро. Он задавал так много вопросов о мебели в квартире Дилюка и состоянии их мира, что Дилюк провёл весь свой день в качестве гида. Странным было то, что он не возражал; это заставляло его думать о чём-то постороннем, а не о том, что наступила ночь, а значит пожиратели бездны могли скрываться поблизости. И быть рядом с Кэйей казалось знакомым, безопасным. То же чувство, как когда он держал в руках карманные часы по дороге на работу, — утешение и защита. — Итак, как называется то устройство, которое ты собираешься мне подарить? — спросил Кэйя, прислонившись к стене у стола Дилюка. Дилюк в это время выворачивал ради него свои ящики. — Телефон. Я недавно сменил свой, потому что думал, что потерял его, а через месяц его нашла Сахароза в библиотеке. Он всё ещё должен работать. — В чём смысл «телефона»? — Поддерживать связь. Мы можем говорить по нему и писать, так что тебе не нужно будет следовать за мной повсюду. — У него есть функция телепортации? — …Нет? — Тогда мне всё ещё нужно будет следовать за тобой повсюду. — Кэйя пожал плечами. — И нам действительно нужно устройство для связи? Я могу читать твои мысли, когда захочу, и наоборот. Верно, это был прекрасный момент, который Дилюк испытал прошлой ночью. — Ага, я бы предпочёл не делать этого. Мой разум — личное пространство, если позволишь. — Боишься, что я подсмотрю что-нибудь постыдное? — пошутил Кэйя, ухмыляясь. — Скорее, боюсь, что ты услышишь, как я кричу двадцать четыре на семь и усомнишься в моём здравомыслии. — Хм. — Кэйя кивнул. — Достаточно справедливо. Я не буду заглядывать в твои мысли, если ты этого сам не захочешь. Я бы тоже не хотел, чтобы ко мне вторгались. Но тебе нужно будет научиться общаться со мной телепатически, потому что, как я полагаю, ты не захочешь, чтобы твои сверстники увидели, как ты болтаешь сам с собой. — Это было бы не самое странное, что я делал… но мы займёмся этим, когда оно понадобится. Как мы вообще можем мысленно общаться, не «вторгаясь в разум друг друга»? — Точно так же, как ты можешь кому-то смотреть в глаза и не опускать взгляд на декольте. Как по нотам Дилюк взглянул на грудь Кэйи. Он расстегнул первые три пуговицы рубашки, воротник разошёлся в разные стороны, открывая изящные ключицы и щедрое декольте. Проблеск на сокровище обольстителя — нарисованное с умеренной грацией и элегантностью. И оно соблазняло Дилюка… пока он не откашлялся и не отвёл взгляд, пытаясь игнорировать ухмылку Кэйи. — Ага, ладно. В любом случае я нашёл тебе телефон. — Он встретился взглядом с Кэйей. И даже не взглянул на его грудь. — Я подключу его к вай-фай, а в понедельник постараюсь собрать для тебя кое-какие данные на всякий случай. Уверен, что найду какое-нибудь грабительское соглашение от моего провайдера, о котором забуду через год. — Надеюсь, что однажды твоя белиберда обретёт для меня смысл. — Речь? Возможно. Что у меня в голове? Скорее всего, нет. Дилюк сел на кровать, жестом показав Кэйи сделать то же самое, пока подключал телефон к зарядке и включал его. Его сердце сделало небольшое сальто, когда матрас прогнулся под весом Кэйи. Он всё ему объяснил. Как пользоваться сенсорным экраном, как отправлять сообщения, как открывать приложения, проверять уровень заряда батареи, отправлять электронное письмо, просматривать интернет, звонить. Он не был уверен, что Кэйя всё улавливает, даже если бы он мог; Дилюк, в конце концов, как и всегда, говорил бессвязно. Каким-то образом, несмотря на его бессвязное бормотание, веки начали тяжелеть, разум затуманился. — Тебе стоит лечь спать, — сказал Кэйя, вставая. — Ты весь день бегал туда-сюда. Спасибо за устройство. — Что ты собираешься делать? — Выясню, как пользоваться этим «телефоном» с помощью твоих инструкций. Может быть, пороюсь в твоих вещах, проникну в личную библиотеку. Дилюк фыркнул. — Какая «библиотека»? — спросил он, зевая. — Ты имеешь в виду две полки Билли из Икеи? — Размер библиотеки не имеет такого значения, как её содержимое. Он открыл дверь. — Эй, Кэйя, — позвал Дилюк, молча наблюдая, как рыцарь обернулся, в его взгляде было любопытство. Из-за сонливости он медленнее говорил, у него немели конечности. — Ты всё ещё будешь здесь завтра? На этот раз Кэйя не улыбнулся, — но одно его присутствие принесло Дилюку огромное утешение. — Конечно, буду. А теперь тебе стоит отдохнуть. Спокойной ночи, Дилюк. С этими словами он ушёл. Дилюк разделся и лёг в кровать в нижнем белье, слишком усталый, чтобы пытаться достать другую одежду, и завернулся в одеяло для удобства. Он не знал, почему задал Кэйе этот вопрос. Может быть, это было истощение или обещание после стольких лет поисков намёка на смерть отца. Или, может быть, он просто рад, что больше не одинок.