***
Дилюку нравилось быть одному. Временами одиночество давило на него — особенно во время каникул, когда все остальные студенты покидали общежитие, чтобы навестить свои семьи. У него не было никакой семьи, к которой можно было приехать в гости, с тех пор, как умерла его бабушка, а ещё не было никаких друзей, но он находил утешение в наблюдении за тем, как люди продолжают жить своей жизнью. Это заставляло его задумываться, какие у них были секреты, что не давало им спать по ночам или, наоборот, что помогало идти дальше. Однако большую часть времени ему было абсолютно комфортно с самим собой. От людей у него только начинала болеть голова. Он должен был играть роль, чтобы ощущаться своим — вести себя, как кто-то доступный, остроумный и разговорчивый, а не как тот, кто большую часть своего времени копается в государственных секретах, чтобы выяснить, почему его бабушка говорила об отце, как о воплощении рока. Дилюк был хорош в этом, в применении на себя ролей: он мог мило разговаривать, приятно себя вести и развлекать других часами, когда хотел. Но это было утомительно. В самые мрачные моменты, когда его демоны напоминали, что никому не будет до него дела, если он умрёт, что в лучшем случае это просто доставит неудобства человеку, который будет собирать его вещи. Он задавался вопросом, найдёт ли он кого-нибудь, с кем сможет быть по-настоящему самим собой. Друг, любовник, это не имело значения; ему без разницы. Руки, которые обнимут его, когда он вернётся домой, чьё-то присутствие и тяжесть на матрасе рядом с ним, смех, подхватывающий его смех. Ещё до проблемы с монстром уже было трудно представить эту картину — полностью отдаться другому человеку. Теперь это было просто невозможно. Конечно, сейчас речь шла не об этом — сейчас речь шла больше о Кэйе, который теперь делил с Дилюком квартиру. Более насущной проблемой Дилюка, кроме отсутствия у него значительной привязанности к какому-нибудь человеческому существу, было его поведение отшельника. После долгого времени, проведённого в добровольном одиночестве, — обеспечивая себя с тех пор, как ему едва исполнилось восемнадцать, расставаясь со всеми своими партнёрами, избегая любых переговоров по душам, чтобы это не переросло в дружбу, — Дилюк превратился в настоящего отшельника. Он ел в безбожное время суток, не спал по расписанию, не носил одежду без крайней необходимости, пел в душе, как будто собирался подать заявку на «Голос», мастурбировал, когда ему хотелось, слушал аудиокниги и эротические романы без наушников и собирал самые уродливые вазы, даже не понимая, зачем ему это. Что, очевидно, приводило к некоторым проблемам. Например, он забыл взять полотенце с собой в душ, и Кэйя увидел его голым. Через два дня после их первой встречи. И, честно говоря, Дилюк не знал, что было хуже: случайно показать свою задницу или то, что Кэйе было пофиг. Он совершенно не смутился. Даже не взглянул. — Ты всё ещё расстроен? — спросил Кэйя, пока Дилюк поджаривал хлеб. — Я обещаю, что ничего не видел. — … — О, да ладно, ты что, никогда не видел другого мужчину обнажённым? — Я учусь в колледже, Кэйя. Я видел гораздо больше обнажённых мужчин, чем хотел бы. — Это современный обычай? Мне очень не хотелось бы не соблюдать его. Щёки Дилюка вспыхнули от этой мысли. — Нет, это не так. — Когда он взглянул Кэйю, стало очевидно, что рыцарь задал этот вопрос по доброй воле. Ублюдок. — Жаль. — Дилюк впился в него взглядом, но Кэйя просто отшутился. — Так если это не обычай, то почему эти мужчины не носят одежду? Дилюк пожал плечами. — Они пьяные и хотят внимания. — Звучит так, что я бы присоединился. — Тебе нравится пить? — И искать внимания. — Это объясняет твой вкус в одежде, — указал Дилюк. Каким-то чудом на одежде Кэйи не было ни слёз, ни крови. Он предположил, что это связано с той же магией, которая исцелила его раны. Не то чтобы Дилюк жаловался. Этот V-образный вырез особенно привлекал внимание. Вернее то, что было под ним. Стоп, что? "Цзиньк!" - это духовка выключилась. Дилюк открыл её и достал ещё одну горячую порцию печенья. — Не знал, что рыцари одевались в… подобную одежду. — Они и не одевались. Только я. — Конечно. — Кстати, говоря об одежде, я хочу попробовать поносить современную одежду. Она выглядит невероятно удобной. — Тебе хочется удобства? Я думал, что тебе по душе больше побрякушки. — Побрякушки? — Выглядит так, словно это твоя отличительная черта. — А, очарование и раздражающая великолепность? — Дилюк искоса глянул на Кэйю. Тот только засмеялся. — Ты знаешь, что я прав. — Само собой что угодно. Но в любом случае как ты себе это представляешь? Не будет ли одежда выглядеть так, словно она парит в воздухе? — спросил Дилюк, намазывая джем на одну часть ломтиков поджаренного хлеба, а Нутеллу на оставшиеся. — Рыцари-духи скрыты завесой чар, магией. Всё, к чему я прикасаюсь или держу в руках, также можно скрыть в определённом радиусе. — Он продемонстрировал это, встав у зеркала, которое его не отражало, а затем взял стакан. В отражении стакан начал медленно исчезать. Дилюк медленно выдохнул. — Это… круто. — Боже, он бы отдал многое, чтобы иногда становиться невидимым. — И очень практично, — с усмешкой ответил Кэйя. — Например, я мог бы помочь тебе списывать на экзаменах. Просто встав позади тебя и диктуя ответы. — Не делай этого. Если в комнате будет ещё один «адепт», то они быстро прознают о твоём существовании. — И что сделают, скажут твоему профессору, что ты обманываешь его с помощью невидимого человека? — Или нападут на нас с тобой. — А. так это вопрос безопасности, а не честности. — …Я бы предпочёл не списывать. Улыбка Кэйи потеплела. — Я предчувствовал это. Дилюк поставил тарелку печенья на стойку, а затем выключил плиту. Яйца, бекон, оладья, печенье и поджаренные тосты с кофе и горячим шоколадом. Когда у него в последний раз была такая мотивация приготовить настоящий завтрак, а не ограничиваться хлопьями… если он вообще завтракал? — Так, давай поедим, — сказал он, садясь за кухонный стол, и Кэйя тоже сел. Несколько минут спустя Дилюк всё ещё не притронулся к своей порции. Он наблюдал за лицом Кэйи, довольный его реакцией. — Святой Барбатос, это вкусно… Как оно называется? — Печенье с шоколадной крошкой. Мой собственный рецепт. — Что ж, ты превосходен. Дилюк ухмыльнулся. Кэйя, сидя напротив, на секунду остановился. — Рад, что тебе нравится, — сказал Дилюк. Теперь, получив похвалу, он принялся за еду. Остаток завтрака прошёл в молчании. Кэйя пробовал всего понемногу, восхищаясь новой едой, которую он никогда не ел, пока Дилюк чувствовал, как за ним наблюдают. Это не было некомфортно; он подозревал, что его косвенное знакомство с Кэйей помогло, хотя было странно разговаривать с человеком, а не… с карманными часами. Это… это звучало ужасно жалко. — Итак, мы должны поговорить о… обо всём этом, — нарушил тишину Дилюк. — Например, какие у тебя теперь планы, когда ты покинул карманные часы? Кэйя моргнул, как будто он не задумывался об этом раньше. — Защищать тебя. Боже, почему в его устах это звучит так сексуально. — Я понял эту часть, но… у меня есть своя жизнь. — Которой у него не было. — И работа. Мне надо ходить на пары и учиться. Я могу привести друзей домой или других людей, что мы тогда сделаем? Ты где-нибудь запрёшься, и мы притворяемся, что очки исчезли из-за… призрака? — Для начала, ты этого не сделаешь. — Сделаю что, приглашу друзей? — Да. У тебя нет ни друзей, ни любовника. Уф, ладно. Критический удар. — Откуда ты это знаешь? — раздражённо спросил Дилюк. — Ты много об этом думаешь. Лицо Дилюка вспыхнуло. — Ты сказал, что не будешь читать мои мысли! — Я их и не читаю. Ты просто очень громко думаешь, — объяснил Кэйя. — Предполагаю, что ты не привык делиться свободным пространством. Боже, это был худший день в жизни Дилюка. Его уши горели. Он ничего так не хотел, как чтобы под его ногами появилась дыра и поглотила его целиком. — Я думаю слишком громко?! Ч-что ещё ты слышал? — Ничего компрометирующего, не волнуйся. — Затем Кэйя усмехнулся. — Но я выгляжу умопомрачительно потрясающе с этим декольте. Вода, Дилюку нужна была вода. Чёрт возьми. Ни за что. — Ладно. Что ж. Как мне… урегулировать громкость своих мыслей? Кэйя пожал плечами. — Думать немного тише? Я не понимаю, почему ты постоянно кричишь. — Я студент, и я чуть не умер два дня назад. И он был изголодавшимся по прикосновениям и эмоциям бисексуальным бедствием в присутствии самого горячего мужчины, которого он когда-либо видел, и этот мужчина был одет в корсет, подчёркивающий его восхитительную талию, и в рубашку с нелепо большим вырезом, который показывал половину его чертовски великолепных сисек. Ухмылка Кэйи медленно расширилась, он встретился взглядом с Дилюком. — Я рад, что ты одобряешь мой выбор гардероба. Дилюку захотелось сначала убить его, а потом и себя. — Если это хоть как-то поможет, то у тебя выходит лучше, — утешил Кэйя, его взгляд был почти сочувствующим, когда Дилюк спрятал своё лицо в тарелке с оладьями. — У тебя только что пробудился Глаз Бога. Дай себе время. — А тем временем будешь слушать какую-нибудь ахинею. — Ничего такого, чего бы я не знал. — Он рассмеялся, когда Дилюк пристально уставился на него. — Расслабься, Дилюк. Давай вместо этого поговорим о твоём расписании. Хорошая новость, что пожиратели бездны редко нападают днём — они боятся солнечного света. Их глаза чувствительны и могут ослепнуть от сильного света. Ты говорил, что у тебя есть работа, как часто ты работаешь по ночам? — …Довольно часто. Я бармен. — Это что? — Я работаю в баре. Типа… в современной таверне. Что-то изменилось во взгляде Кэйи. На что-то болезненное и тоскливое. — Понятно. — Мой график может измениться, но обычно у меня смены в понедельник, среду, четверг и пятницу. Они все ночные. — Понятно. Тогда я предлагаю сопровождать тебя на ночные дежурства. Мне будет легче защитить тебя, когда я буду рядом. Дилюк хотел возразить, но когти зверя, блестящие от крови, преследовали его. Звук разрываемой плоти, рычание, которое он издавал, смотря на него своими горящими глазами. Он вздрогнул. — Хорошо. — Хороший мальчик. Вероятность, что они нападут на двоих, меньше. И, в отличие от большинства твоих человеческих друзей, они могут меня видеть. Мысли Дилюка застряли на первых двух словах Кэйи. Он прочистил горло. — Ладно. — Твоё «ладно» означает, что ты согласен? — Ага. Кэйя кивнул. — Ладно, ладно, — попытался он. — Хорошо. Теперь, если у тебя есть какие-то правила: предметы, которые я не должен трогать, когда тебя нет дома, или что-то, с чем тебе нужна помощь. Хотя я не могу гарантировать, что буду всему следовать. Я не знаменит своим послушанием. — Никаких правил по сути… кроме того, чтобы не врываться в ванную, когда я там… — Мне даже врываться не нужно, ты и так охотно показываешься мне обнажённым. — …Заткнись. — Дилюк кашлянул. — Что касается моментов, в которых мне нужна твоя помощь, ну… — Он поджал губы. Он никогда никому не рассказывал о своей семейной реликвии — карманных часах, унаследованных от отца, артефакте, полном тайн и уходящих корнями в Великую перепись Мондштадта. Его отец умер так рано, что Дилюк не мог вспомнить его лица, и он никогда не знал, кем была его мать… или даже был ли его второй родитель матерью. На протяжении всей его жизни бабушка всегда избегала этой темы, — вот почему он нашёл некоторую отдушину в мифах о переписи; мёртвые не могли говорить, но книги могли. Большинство людей, с которыми он был знаком, так же знали, что Дилюк интересовался Великой переписью. Но они думали, что эта его одержимость была просто хобби — как некоторые увлекаются фильмами ужасов или оккультными искусствами. Никто не знал, что он в самом деле верил в эти мифы. Для них они находятся на том же уровне безумия, что и верующие в плоскую землю или иллюминаты. Поверит ли ему Кэйя? Дилюк сглотнул. Он осмелился встретиться глазом с Кэйей, а потом переместил взгляд на повязку. — Помнишь те карманные часы, которые мне достались от отца? — Артефакт с моим гербом? — Ага. На обороте есть дата. Эта дата совпадает с «Великой переписью» Мондштадта — периодом примерно в одно или два столетия, который, как предполагается, был переписан победителями Войны семи наций, чьи рассказы называются Рассказами победителей. Это не доказано, и многие люди считают, что это выдумка, но с того времени остались записи, противоречащие истории, отсюда и сомнения. — Он судорожно вздохнул. — Я… я буду звучать, как теоретик большого заговора, хорошо? Но… но я надеюсь, что ты всё равно выслушаешь. Кэйя был непоколебим. Он просто кивнул, серьёзно, но не без сочувствия. — Я думаю, что смерть моего отца может быть как-то связана с этим, — начал Дилюк. — Может быть, потому, что он слишком сильно в это верил или действительно что-то нашёл. У меня нет никаких воспоминаний о нём, но моя бабушка всегда смутно говорила про условия его смерти. Всякий раз, когда я задавал вопросы, она ругала меня или уклонялась от ответа. Ей также не нравилось, когда я подглядывал в его кабинет, когда был ребёнком, хотя я никогда ничего там не находил. Я понимаю, что это звучит абсолютно долбануто, но… У меня предчувствие, что что-то в этом есть. Дилюк не поднимал глаз. Он не хотел смотреть на лицо Кэйи и видеть недоверие, замешательство или даже насмешку. — Понятно. Ну, я умер в начале войны семи наций, так что, к сожалению, я не могу рассказать тебе, что там произошло на самом деле. Но я бы не удивился, если бы эти рассказы были бы поддельными… по крайней мере, частично. Дилюк вздрогнул, наконец встретившись взглядом с Кэйей. — Ты так думаешь? — Ничего особенного. Но из того, что я понял из управления «телефоном», кажется, что у Мондштадта в настоящее время есть лидер. Я сомневаюсь, что он замешан в чём-то сомнительном, как минимум с этой точки зрения, но исторически Мондштадт гордился отсутствием короны — следуя свободе, дарованной Богом Анемо, Барбатосом. Рыцари Фавония защищали граждан, но никто не подчинялся никакому конкретному королю. Радикальная смена политического режима может быть вызвана кем-то, кто выдал бы себя за спасителя, воспользовавшись войной. Примерно в то время, когда я умер, помнится, в Мондштадте набирали силы группировки, чтобы проверить прочность режима. Они призывали к уничтожению Каэнри’ах, ссылаясь на отчёты шпионов. — Это, конечно, всего лишь предположения, кажется очень удобным, так сказать, и согласуется с твоей теорией о том, что некоторые исторические записи были подделаны. — Кэйя скрестил ноги. — Твой отец был историком? — Я… так думаю. — Так думаешь? Дилюк печально улыбнулся. — Как я уже сказал, я никогда его не знал. Всё, что мне о нём известно, — это обрывки информации, которые мне рассказала бабушка. Она всегда была расплывчатой. Наверное, не хотела, чтобы я пошёл по его стопам. — Дом твоей семьи всё ещё здесь? — Да. Я уже проверил кабинет… и ничего там не нашёл. Кончик губ Кэйи приподнялся. На мгновение он стал похожим на волка. — Тогда ты не знал про магию. — Но… Если мой отец знал о магии, почему он не призвал тебя? Кэйя нахмурился. Некоторое время он молчал, крутя монету в тонких пальцах. Откуда вообще взялась эта монета? Затем он улыбнулся, загадочно, как и всегда. — Думаю, нам придётся это выяснить.***
Одним из побочных эффектов наличия рыцаря-духа было беспокойство по поводу других, более безобидных сценариев. Например, мысль о Кэйе, бродящем по улицам в одиночестве, как только что предложил сам рыцарь. Без какого-то ориентира. Без цели. Потерянный. Да, он не мог умереть, если только кто-нибудь не сломал бы часы, которые были у Дилюка. Конечно, он был мечником, рыцарем и, после хорошего отдыха, достаточно смертоносным. Ладно, как бы то ни было, он мог двигаться со скоростью звука, если это было необходимо. Хорошо, конечно! Но… Что, если? — Ты будешь в порядке в одиночестве? — Я ненадолго. Хочу осмотреть место нападения, пока солнце ещё не село. — Что, если какой-нибудь адепт увидит тебя? — спрашивает Дилюк, чувствуя себя родителем, который наблюдает, как его ребёнок впервые идёт в школу один. — Тогда их благословит вид великолепного мужчины с безупречным вкусом в одежде. — Ладно, но кроме этого? — Так ты с этим согласен? — Кэйя! Кэйя усмехнулся. — Другие адепты не обязательно должны быть твоими врагами. Во всяком случае, это разоблачит их самих. Я узнал, что в вашу эпоху магия, кажется, является секретом, поэтому им безопаснее держать рот на замке. — Он пожал плечами. — Не нужно беспокоиться, хотя я ценю это. — Я не беспокоюсь, я просто… Волнуюсь. — Что является синонимом «беспокойства». — Заткнись. Убирайся. Кэйя искренне засмеялся, а затем ушёл. Без него квартира казалась пустой и слишком тихой, но Дилюк действительно ценил успокаивающую близость одиночества. Хотя таинственный рыцарь занимал большую часть его мыслей, он был самой явной причиной беспокойства Дилюка и физическим проявлением радикальных односторонних изменений в его жизни. Однако было странно, как легко Дилюк принял это. Он никогда не мог сказать про себя, что он был достаточно гибким в этом плане. Нет, в этом не было ничего странного. Это было ужасно. Ему следовало бы больше думать о том, что он совершил убийство. Отсутствие рядом рыцаря давало о себе знать. Дилюк уже как-то один раз потерял карманные часы — только для того, чтобы найти их под подушкой, — и всё же дезориентация, которую он тогда почувствовал, была ничем по сравнению с явной тоской, которую он испытывал сейчас. Кэйя стал маяком, в сторону которого смотрел Дилюк, потому что без него не было никакого ответа, касаемо наследства отца Дилюка, ничего, что могло бы объяснить печать на карманных часах, огненных птиц, которые вспыхивали в его голове, желание схватить оружие такое же мощное, как и тяжёлое. Он ни с кем не мог об этом поговорить. Дилюк сжал кулаки. — Неважно, — пробормотал он себе под нос, взъерошив волосы. Независимо от надвигающейся травмы и мысленной гимнастики, чтобы принять магию в свою жизнь, его задания не напишут сами себя. Учёба ни перед чем не остановится — ни перед пандемией, ни перед природными катастрофами и уж точно не перед личными катастрофами. Итак, в новообретённой тишине Дилюк продолжал игнорировать ноющую панику в глубине души и принялся за эссе. Или, скорее, принялся пробираться через него. Дело в том, что все думали, что у Дилюка всё в жизни было в сторогом порядке. У него были хорошие оценки, он сидел за первой партой, и преподаватели часто использовали его работу в качестве примера. Никто даже не предполагал о той невыносимой боли, которая требовалась для написания каждого подобного эссе, когда его мозг умолял сделать хоть что-нибудь ещё. Что угодно, например смотреть в окно или наблюдать, как птицы вьют гнездо на дереве, ветви которого иногда дотягивались до балкона соседей. К счастью, он почти закончил, когда вернулся Кэйя. — Скучал по мне? — поддразнил Кэйя, неторопливо войдя в квартиру. — Нет. Я был слишком занят страданиями. — Я слышал много криков. И много моментов тишины. — Я обретаю способность не думать ни о чём, когда мне нужно наоборот очень много думать. — Звучит неудобно. — Ага, я бы не рекомендовал. Улыбка Кэйи была довольной. — Тогда разреши мне вознаградить тебя тёплым ужином. Я потрясающий повар. Если ты, конечно, научишь меня пользоваться твоим котлом. Дилюк усмехнулся. — На самом деле, мы больше не используем котлы. Но у меня есть кастрюля. У Дилюка была посудомоечная машина — лучшая вещь, в которую он когда-либо вкладывал деньги, тем более за полцены, потому что она шаталась, — так что он не беспокоился, что Кэйя испачкает ему посуду. Он показал Кэйе, как пользоваться плитой, какими приборами можно резать или смешивать, где он может найти ингредиенты, где находится мусорное ведро и какое мыло использовать для мытья рук, а что средство для посуды. — Это всё выглядит очень сложным. Думаю, мне понравится этот опыт, — объявил Кэйя, смотря на кухню так, как бывшая пара Дилюка смотрела бы на чистый холст. — Хорошо, потому что мне не нравится. — Мне показалось, что утром тебе нравилось. Дилюк нахмурился. Обычно он не любил готовить. Но готовить для кого-то другого совсем другое дело. Или, ну, готовить для Кэйи. — Я… наверное. Затем он присоединился к Кэйе на кухне, взяв с собой ноутбук и свои заметки и заняв кухонный стол. Просто для того, чтобы следить за Кэйей, конечно, никакой другой причины нет. Кэйей, который умел владеть мечом. И, судя по тому, как он изничтожал лук, он также знал, как обращаться с ножом. … Что бы это ни было. Дилюк собрал волосы в хвост, надел наушники и заглушил шипение кастрюли громкой поп-музыкой. Было странно, что он так комфортно себя чувствовал. Печатал своё эссе, не слишком осознавая своё собственное присутствие и присутствие Кэйи. Сосредоточившись, пускай и кое-как, хотя Кэйя был в непосредственной близости. Обычно люди беспокоили его — даже в тишине их существование казалось ему бессловесными судьями. Но за что его было судить, когда он рассказал Кэйе свой самый потайной секрет? Забавно, что этот человек, которого он встретил всего два дня назад, знал о нём больше, чем некоторые одноклассники Дилюка, с которыми он учился со средней школы. Час спустя Кэйя поставил на стол дымящееся блюдо. Дилюк воспринял это как намёк, что он может прекратить работать. Кроме того, эссе было почти готово, требовалась только небольшая редактура, и бросить его было облегчением — еда пахла так хорошо, что работа была чистейшей пыткой. Он снял наушники и встал, забрав ноутбук. А затем вернулся, чтобы оценить трапезу во всём её великолепии. — Медовое мясо с морковкой, фруктовые шашлыки и суп из украшений, — перечислил Кэйя, слегка наклонившись с показным радушием. Как драматично. И восхитительно. — Фирменные блюда моего времени. Дилюк улыбнулся. — Тогда приступим. — Обязательно. — Он сел. — Кстати, Дилюк? — М? — Тебе очень идёт высокий хвост. Жар разлился по щекам Дилюка. Он слегка поджал губы, избегая взгляда Кэйи. Тайно он наслаждался похвалой. — Спасибо. Сев напротив Кэйи, Дилюк взял шампур, откусив кусочек гриба, а потом и закатника. С них потекла сладость, сок был настолько насыщен вкусом, что вызвал стон, который звучал не совсем уместно. Ей-богу, этот человек был потрясающим поваром. Дилюк никогда не ел грибов, которые не были на вкус как сырые размороженные кусочки ничего, а закатники были всегда либо слишком суховатыми, либо слишком кислыми на его вкус. — Боже мой, это восхитительно. — Я знаю. Конечно, он знал. — Итак, ты нашёл что-либо снаружи? Кэйя зачерпнул ложкой немного супа. Обычно загадочная атмосфера вокруг него исчезла, сменившись взвешенностью и осторожностью человека, подбирающего слова. — Магическая энергия в городе… запутанная. Я не видел как такового зверя, но слышал о ещё одном трупе, найденном недалеко отсюда. — Где ты об этом слышал? — В Твиттере. — …У тебя есть Твиттер? — Ты дал мне телефон. Он порекомендовал мне использовать его, что я и делаю. Это не могло закончиться хорошо. — Ладно, хорошо. Итак, есть ещё одна жертва, что-нибудь ещё? Ты говоришь так, словно стараешься не вывести меня из себя. Кэйя кисло улыбнулся. — Прежде всего ты должен знать одну вещь: рыцари-духи обладают уникальной энергией, окружающей их. Хотя ты ещё не умеешь пользоваться своим Глазом Бога, думаю, что в конце концов ты заметишь то, что я собираюсь тебе сказать. — То есть? — То есть я не единственный рыцарь-дух в Мондштадте. — Это необычно? — Да. Рыцари-духи обычно редки. Искусство привязывать души к артефакту для создания рыцарей-духов изначально было разработано для того, чтобы восходящие адепты могли привести своих доверенных в сад божеств. Дилюк покачал головой. Каждое словосочетание в этом предложении было ещё одной загадкой. — Подожди, подожди, подожди. Восходящие адепты? Сад чего? Что за знания такие? Я чувствую, что пропустил что-то важное. — …О, верно. Ты не знаешь. Ну, боги реальны. Теперь знаешь. Дилюк поперхнулся супом. — Что? — …Да. Любой адепт может стать богом — если его выберет Дерево жизни или если он съест его плоды, — независимо от того, кто этот адепт. Поднявшись до статуса бога, адепт может выбрать несколько доверенных людей, чтобы они сопровождали его в новой бессмертной жизни, привязав их души к артефактам. Этих людей называют рыцарями-духами. Отсюда и редкость… или то, что должно было быть редкостью. Богов не тысячи, тогда почему же в Мондштадте так много рыцарей-духов? — У меня сейчас крыша поедет, — пробормотал Дилюк. — Сначала магия, теперь боги. Что дальше, феи реальны? — Они были реальны, пока люди не уничтожили их. Или я предполагаю, что их уничтожили, я не видел ни Небожителей, ни Фениксов, ни Морского ткача даже в «телефоне». — Отлично, геноцид русалок. Чтобы добавить в список злодеяний, в которых тайно виноваты люди. Это или у меня галлюцинации. Несмотря на непонимающее выражение лица, у Кэйи хватило порядочности не прерывать экзистенциальный кризис Дилюка. — В любом случае, нам стоит быть осторожными, — сказал он. — Высокая концентрация рыцарей-духов в сочетании с нашествием пожирателей бездны не может быть совпадением. Дилюк кивнул. — Ладно. Грядёт что-то большое, и мы все умрём, понял. — Он кивнул в сторону Кэйи. — Как получилось, что ты оказался в вещах моего отца, если рыцари-духи должны служить богам? Может быть, мы и были дворянами, но я сомневаюсь, что мы были богами чего-либо, кроме, может быть, тупиц. Кэйя улыбнулся, но это была безрадостная улыбка. — Кто знает. У Дилюка перехватило дыхание. Он доверил Кэйе свой секрет, обнажился, потому что им предстояло разгребать это всё вместе: один усталый студент, который никогда не хотел быть ходячей закуской для монстров, а второй рыцарь, поднявшийся из окопов истории спустя столетия после своей смерти. — В этом мы вместе, — сказал Кэйя, и Дилюк вздрогнул от его слов, которые повторили его мысли. Он снова думал слишком громко. — Твои предки не были богами, нет. Но то, как я стал рыцарем-духом, — это не важно. Я рискнул и выиграл и проиграл одновременно. Я бы предпочёл не говорить об этом. Голос Кэйи был напряжённым, но выражения лица — нейтральным. Дилюк не давил. В этом не было необходимости. Чужие мысли громко прозвучали в голове Дилюка — первая ошибка в его самообладании с тех пор, как они начали делить пространство. Но, в отличие от промахов Дилюка, там не было слов. Просто горе в его самом типичном проявлении.