***
Сначала ничего не было. Дилюк не чувствовал укол электричества, ожога от молний, царапанье ногтей захватчицы. Жуткое спокойствие охватило его, словно всё происходило за ширмой, и он наблюдал за бурей из её глаза. Жадная ухмылка похитительницы под плащом, звери давят своим весом Кэйю, когда их хозяйка несколько раз ударила Дилюка. Кэйя, чьё горе коснулось Дилюка даже в его бессознательном состоянии. Но в этом до него не доносилось ни звука, кроме биения его собственного сердца. И крика хищной птицы.***
Ожог от молнии был ничем по сравнению с печалью, в которую погрузился Дилюк. Он вспыхнул огненной птицей, воспламеняющей всё на своём пути. Траву, деревья, захватчицу, зверей. Кэйю. И вот так Дилюк вырвался из эпицентра бури. Жар охватил его горло, огонь был диким живым существом, голодным монстром, претендующим на всё, к чему прикасался. Он чувствовал вкус пепла, дыма. Он не слышал ничего, кроме треска пламени и треска искр. Этот пылающий зверь, созданный им самим, посеянный огненной птицей, пожирал его. И всё же он не сгорел. Среди лесного пожара, сквозь хаос, швыряющий Дилюка туда-сюда, до него донёсся голос Кэйи. — Послушай меня! — кричал тот, его голос потонул в бушующем огне. Захватчица и её питомцы давно исчезли, их пепел смешался с тем, что кружилось вокруг них. — Слушай мой голос, Дилюк! — Я пытаюсь! Я просто… Я не могу, я не могу остановить это, Кэйя, я боюсь, я не могу… моё сердце горит… Птица снова закричала, пламя поднялось вокруг Дилюка, заключая его в свои жаркие объятия. Его сердце было пульсирующей бурей, боль усиливалась с каждой секундой. Он упал на колени, безудержно рыдая, обхватив себя руками, спина дрожала, в ушах свистело. Он не мог дышать, не мог думать — и всё, к чему он прикасался, превращалось в пепел. Всё. — Дилюк, — позвал Кэйя между кашлем. Он потянулся к Дилюку сквозь пламя, волна льда разделила стену огня. — Я здесь, посмотри на меня, Дилюк… Огонь вокруг них медленно отступал, укрощённый прохладой метели Кэйи. Его холодные руки обхватили лицо Дилюка, потянулись к его плечам - притянули его в свои объятия. И хотя он горел - хотя огонь всё ещё бушевал вокруг и внутри Дилюка - Кэйя держал его, стиснув зубы от боли. — Я здесь, — выдохнул он, повторяя утешительные слова, в то время как Дилюк рыдал, вцепившись в одежду Кэйи, дрожа в его руках. — Теперь ты в безопасности. Мне жаль, что я не смог защитить тебя. Дилюк не хотел его отпускать. Его тело сотрясали сухие рыдания. — Ты… это не твоя… твоя вина. — Чшшш, всё в порядке. — Ещё одна волна, и последнее пламя погасло, угли тлели у их ног. — Ты спас нас сегодня вечером. Уткнувшись лицом в шею Кэйи, Дилюк покачал головой. — Я… Я не, я… — Он глубоко вдохнул — почувствовал запах лилий калла на шее Кэйи под окружающим их дымом. — Я сам себя боюсь, — признался он, как раз в тот момент, когда его глаза закрылись, а тело стало вялым и тяжёлым, ноги подогнулись под тяжестью. Мир рухнул вниз, расплылся. Блеклый. Обугленный. Последнее, что Дилюк услышал перед тем, как потерять сознание, были слова Кэйи, произнесённые шёпотом, словно по памяти. — Кто ты такой, Дилюк?***
Нефритовый дворец был её гордостью столетия назад. Летающее поместье из дорогого дерева и позолоченных камней, замысловатые картины сельских пейзажей Ли Юэ, скрывающие самые ценные финансовые секреты города. Нин Гуан строила его камешек за камушком, каждая мора, вложенная в строительство, была заработана её собственной находчивостью. Пока она не использовала его, чтобы победить древнего бога. В то время адепты справедливо полагали, что Нин Гуан будет использовать эту жертву в качестве рычага для переговоров. Конечно, она бы так и сделала — работа всей её жизни была разрушена за несколько секунд, чтобы спасти город; долг, который никогда не мог остаться неоплаченным. Но, тем не менее, наблюдать, как физические свидетельства её борьбы исчезают в волнах, чтобы укротить древнюю силу, было сродни тому, чтобы самой погрузиться в море. Она представляла, как солёная вода проникает сквозь тонкие бумажные окна, пропитывает знаменитую доску, на которой принимались все финансовые решения последних лет. Она представляла себе свой прекрасный гардероб, до краёв наполненный платьями, которые она наденет, чтобы произвести впечатление на королеву пиратов Бэй Доу, плывущие по её комнате с водорослями и поглощающим песком. Как ей было грустно в тот день, сожалея, что она, по крайней мере, не сохранила свои любимые книги или тот оттенок красного, который она нанесла на губы, привлёкший внимание Бэй Доу на последнем фестивале фонарей. Как бы она не была горда. И всё же неуверенность мучила её в течение многих лет. Даже по сей день, столетия спустя, наблюдая за ночной жизнью Мондштадта с вершины своего нового сокровища, самого высокого небоскрёба в городе, где она жила. Это была штаб-квартира курортного отеля “Нефритовый дворец”, но самое главное, это был её дом. Боги были бессмертны. Или почти. Когда Нин Гуан наблюдала, как её старый дворец падает в море недалеко от Гавани Ли Юэ, её главной заботой, помимо смещения винтиков в её голове и провала в животе, было то, будет ли этого достаточно, чтобы победить древнего бога. У большинства людей не было доступа к литературе, которой она могла наслаждаться в своём дворце, и поэтому они не знали, что божества не могут умереть. По крайней мере, не напрямую. Их сила зависела от того, сколько людей в них верило — каждый храм, каждое святилище, каждый алтарь добавляли масла в их вечно горящий огонь. Говорили, что они были всего лишь волей смертных, воспламенённых их верой, ослабленных их сомнениями — обычными посланниками. Как только смертные переставали верить в божество, бог терял свою силу, ослабевал до состояния вакуума, бессмысленного существования, пустоты, которая простиралась без конца. Мифы говорили, что это было нечто худшее, чем смерть — бессодержательная жизнь, подобная жизни рыцаря-духа без привязи, оказавшегося между живыми и мёртвыми без цели первых и покоя вторых. Большинство покинутых божеств сошли с ума от горя. Бесцельное блуждание в течение столетий, наблюдение, как всё, что они любили, рассыпается в прах, может разрушить даже самые прочные столбы. Следовательно, единственный способ, которым бог мог умереть: покончить с собой. Сделав это, они освобождали золотое семя, которое даровало бессмертие, знак, вложенный в их тела. Некоторые называли его Сердцем Бога, но это было не более, чем плодом Дерева жизни, дерева у основания всего со спелыми золотыми плодами, которое выбирало божеств среди достойных, героев, мучеников. Тех, кто должен был вознестись в сад божеств, где их сила могла свободно расти, поцелованные всемогущим Деревом жизни. Конечно, всё это были мифы. Мифы, из-за которых Нин Гуан рискнула, чтобы спасти свой город, колыбель всех её бурь — тех, у кого в гнезде мора, и тех, у кого её нет. И всё же, пожертвовав своим самым драгоценным сокровищем, чтобы спасти Ли Юэ, Нин Гуан обнаружила, что мифы были реальностью. Наблюдая за борьбой древнего бога, которого жители Ли Юэ считали мёртвым. Этого хватило, чтобы он снова погрузился на дно моря, снова погрузился в спячку, его существование вернулось к легендам у костра и небылицам богоубийц. На следующий день на подушке Нин Гуан появился золотой плод. — Ты задумалась, — крикнула Бэй Доу, подкрадываясь к Нин Гуан, обвивая руками её талию. Нин Гуан расслабилась в объятиях своей возлюбленной, откинувшись назад, пока её щека не прижалась к шее Бэй Доу. Она сосредоточилась на сильном пульсе под кожей — том самом месте, которое она целовала и целовала на протяжении веков, сходя с ума от запаха моря и специй. — Да, ты права. Магическая энергия в городе… хаотичная. — Я замечаю всё больше и больше пожирателей бездны, — согласилась Бэй Доу. — Это не может быть добрым знаком. Тем более, что это совпало с пробуждением нового рыцаря-духа. Интересно, может ли он быть тем, кого я когда-то знала. Нин Гуан тихо загудела. Она подумала о пульсирующей энергии, которую почувствовала раньше — волны тепла, исходящего от воздуха, слабый запах дыма на расстоянии. Несмотря на то, что она была Отступницей, её магия излучала огромную силу — достаточную, чтобы обнаружить следы сильной магии в городе. Иногда ей почти казалось, что она вернулась в настоящий Нефритовый дворец, где её власть над Ли Юэ усиливалась с каждой детской сплетней, которую шептали в обмен на несколько конфет. За исключением того, что там не было детей — только её собственные обострённые чувства, распространяющиеся по Мондштадту, финансовой столице мира, за которым она наблюдала с высоты своего небоскрёба. Боги-Отступники считались низшими божествами, отказавшимися от власти, чтобы бродить среди смертных, где без их бессмертных сородичей и столбов божественного сада их сила уменьшилась бы, последователи потеряли веру, и все их близкие погибли бы на глазах — таким образом, запустив обыденный цикл вечной гибели, безумия и самоубийства. Но Нин Гуан было всё равно. Она была Отступницей насквозь, была ею веками, будет до тех пор, пока будет жить, но она никогда не исчезнет. Ей не нужны были столбы божественного сада или компания бессмертных сородичей, когда рядом с ней была Бэй Доу — её возлюбленная, её рыцарь-дух, её жена. И ей не нужно было стараться, чтобы люди поклонялись ей. В конце концов, она была богиней финансов, экономики и моры. Смертные верили в неё. Они поклонялись ей каждый день, мора была языком современного мира. Все молились ей. Нин Гуан сладко улыбнулась, прижимаясь носом к Бэй Доу. — Думаю, ты можешь быть права. Нам стоит подготовиться. Скоро город будет охвачен пламенем. — О, моя принцесса что-то почувствовала этим вечером? — Замолчи, ты не можешь так называть меня вне постели. — Я пытаюсь подкупить тебя, баобэй. Как ты сказала, нам нужно подготовиться. Мне нужны инструменты, чтобы защитить тебя, ты, хитрый гений. Нин Гуан усмехнулась. — Ну, я всё ещё не знаю, что делать с тем, что я почувствовала. Но одно можно сказать наверняка: новый рыцарь-дух, которого ты почувствовала, не единственная пробудившаяся сущность. Бэй Доу на мгновение замолчала. Обняла крепче. — Что могло пробудиться? Это точно не рыцарь-дух, я бы почувствовала. — Не уверена. В последний раз я чувствовала подобную энергию во время вражды Артура с тем алхимиком. — Она всё ещё чётко помнила ту дату: тридцатое апреля, двадцать два года назад. В тот день, несмотря на дождь, бивший в окна её спальни, она почувствовала нечто грандиозное — тепло, расцветающее в воздухе, как рождение огненной бури, источник чистой ослепительной энергии. — Алхимик… ты имеешь в виду псевдоисторика Рагнвиндра? — Крепус, да. Но теперь он мёртв. Бэй Доу заскулила, уткнувшись носом в Нин Гуан. — Если новая “сущность” связана с Крепусом, неудивительно, что Бездна мутит дерьмо в Монде. Артур перевернул бы мир с ног на голову, чтобы заполучить то, что Крепус украл у него, чтобы это ни было. У Нин Гуан была идея, чем “это” было, но она не осмеливалась произнести эти слова. Она положила руку на руку Бэй Доу, затем закрыла глаза, позволяя пальцу блуждать по коже любимой, обводя морщинистые шрамы и мозолистые руки — те самые руки, которые она любила на своих бёдрах. — Совершенно верно. Я предлагаю нам найти “сущность” до того, как это сделает Бездна. Её Глаз Бога мощный, если он попадёт не в те руки… — Тогда Король Артур получит то, что всегда хотел Король Артур. После долгого выдоха, Нин Гуан согласилась. — Мы не можем этого допустить.***
— Когда я вырасту, я хочу стать кузнецом бурь, — крикнул Дилюк, кружась вокруг стола, за которым сидел Кэйя, уперев руки в бёдра. Кэйя поднял взгляд со своего рисунка. — Какой стихии? — спросил он. — Пиро, конечно же. — Ты говоришь так, словно это очевидно. — Потому что, — начал Дилюк, придвинув стул, чтобы сесть рядом с Кэйей, не разу не вздрогнув из-за громкого скрежетания стула по паркетному полу. — Оно самое взрывоопасное. — …Верно. Это так похоже на тебя — судить о ценности вещей по тому, сколько шума они производят. Дилюк хихикнул. — Что ты рисуешь? Щёки Кэйи вспыхнули, но он всё равно подтолкнул рисунок к Дилюку. — Это мы на Драконьем хребте. У тебя есть огненный меч, — указал он, проведя пальцем по самому большому двуручному мечу, который смог придумать его девятилетний мозг. — О, так ты согласен, что огонь моя стихия. Это выглядит потрясающе, ты так хорошо рисуешь! Кэйя попытался сдержать улыбку, но его грудь бурлила от радости из-за похвалы Дилюка. — Спасибо. — Он указал на другую фигуру на рисунке, мальчика со светло-коричневой кожей, держащего элегантный посох. — А это я. — Прелестный, как и настоящий ты. — Его глаза были такими яркими, что Кэйя не смог удержаться и покраснел. — Зачем тебе посох? — Это тот же посох, что и у Шайнавы в рассказе, который прочитала нам Аделинда вчера. Я подумал, что он выглядит симпатично. Дилюк нахмурился, сбитый с толку. — Но Шайнав — целитель. Какой Глаз Бога ты хочешь? Кэйя задумчиво загудел. — Я не знаю. Кузнец крови звучит привлекательно. Кто-то должен залечивать твои раны, когда ты причиняешь неприятности. — Ты хочешь быть целителем? — недоверчиво спросил Дилюк. — Но ты лучше владеешь мечами. Кэйя пожал плечами. — Я не смогу позаботиться о тебе мечом. — Тебе и не надо этого делать. Кроме того, я старше, — ответил Дилюк с усмешкой. — Я буду защищать тебя, а ты будешь защищать меня. Мы будем прикрывать друг друга, и будем первыми искателями приключений, которые нанесут на карту весь Драконий хребет. Нет необходимости в целителе, если мы убьём то, что хочет убить нас, первыми. Трудно было не улыбнуться в ответ, когда Дилюк просиял, как сейчас, растянув губы в такой лучезарной улыбке, что было почти больно смотреть. Но Кэйя никогда не мог отвести взгляд. Подобно подсолнухам, склоняющимся перед солнцем, подобно сесилиям, распускающимся на ветру, его тянуло к улыбке Дилюка, и он таял под его пристальным взглядом. Он бы отдал всё, чтобы сохранить эту улыбку, вечно смотреть, как она разливается светом по лицу Дилюка. Возможно, в глубине души он всегда знал, что однажды она померкнет и больше никогда не засияет.***
Глаза Дилюка резко открылись, и в фокусе оказалась его тускло освещённая спальня. Дети и рисунок поблекли, умирая, как улыбка его альтер-эго во сне. Его грудь поднималась и опускалась в быстрых вздохах, когда он потянулся за чем-то, в чём не был уверен, руки зависли возле тумбочки, разум был слишком затуманен, чтобы у него были какие-то сознательные мысли. Всё, о чём он мог думать, это огонь и Кэйя. — Полегче. — Мягкий голос прорезался сквозь туман. Дилюк бросил умоляющий взгляд в сторону этого голоса — в сторону Кэйи. Он приподнялся, собираясь позвать своего рыцаря, но тут же упал обратно на подушку, чувствуя головокружение и дезориентацию. В черепе стучала мигрень, а кожа была горячей, как сердце звезды. — Я… Ты в порядке? Кэйя положил руку на лоб Дилюка, дар его блаженного льда укротил огонь, который пульсировал под кожей Дилюка. — В порядке. Тебе нужно отдохнуть, Люк. Хотя он тяжело дышал, его зрение было расплывчатым, а тело свело судорогой от лихорадки, Дилюк нашёл в себе силы улыбнуться. Никто никогда не называл его так. — Спасибо, что остался. Кэйя не ответил. Он просто искренне улыбнулся. Это зрелище — бархатная улыбка, танцующая на губах Кэйи, его голубой взгляд, освещённый чем-то, что Дилюк не мог расшифровать, — снова убаюкало Дилюка.***
Дилюку было больно. Кэйя мог сказать это по тому, как он корчился на кровати, тяжело дыша от лихорадки, в которой не было ничего естественного. Его тело было как печь, лоб горел жаром, который Кэйя изо всех сил старался укротить, предлагая некоторое подобие комфорта. Но он не мог вести эту борьбу за Дилюка. Он даже не был уверен, что это была за борьба. Только то, что это как-то связано с Глазом Бога Дилюка. Возможно, злоупотребление магией или внезапный переизбыток магической энергии. В то время часы пролетали как минуты. Не помогало и то, что для Кэйи, как бессмертного существа, время больше не имело большого значения. Он посмотрел на часы, убедившись, что у него ещё есть немного времени до отъезда. Дилюк был не в том состоянии, чтобы ехать на занятия, но, зная его, он запаниковал бы, если бы пропустил что-нибудь, поэтому Кэйя решил, что может съездить за него и записать материал. Это устройство “телефон” было безумно практичным для этого. Но не сейчас; Дилюк всё ещё нуждался в нём, и за окном была середина ночи. Не убирая руки со лба Дилюка — каждый раз, когда он пытался изменить положение, Дилюк хватался за его руку, как будто от этого зависела его жизнь, — Кэйя лёг рядом с Дилюком, закрыв глаза. Ему тоже нужно было отдохнуть; последние несколько дней он провёл без сна, и тот бой истощил его. Так же, как и заживление ожогов. К счастью, шрамов не было; в противном случае, Дилюк, без сомнения, винил бы себя, если бы увидел напоминания об огне, выжженном на теле Кэйи. Это не означало, что Кэйя забыл. Он, вероятно, никогда не забудет. Его мир был охвачен пламенем, точно так же, как в ту ночь, когда он потерял своего возлюбленного. Его Дилюка. Ребёнка, который спас его, мальчика, которого он поцеловал во время Праздника ветряных цветов, человека, за которого он отдал свою жизнь. Он вздохнул. Не помогало и то, что этот Дилюк — молодой и всё ещё невинный в своей собственной силе — был так похож на того, с кем вырос Кэйя. Сирота со скрытым Глазом Бога, с такими же рыжими волосами и яркими глазами, как у мальчика, который нашёл Кэйю во время шторма столетия назад. Он был Рагнвиндром насквозь, упрямым, праведным и таким отчаянно страстным за этими взглядами. И эта огненная птица… Кэйя слишком часто слышал её крики, чтобы забыть чья это птица. Как нынешний Дилюк вызвал её? Как он вызвал Кэйю? Он не должен был этого сделать. Кэйя должен был быть обречён, забыт, привязь оборвалась и погрузилась в бездонное море. И всё же Дилюк вызвал его, разрушив проклятье, которое сама смерть наложила на Кэйю. Кем на самом деле был Дилюк? Знал ли Дилюк сам себя? Кэйя вздохнул. Его пальцы коснулись волос на лбу Дилюка, взгляд смягчился, когда тот расслабился. Было сущей пыткой смотреть на эти черты — длинные ресницы, пухлые губы и изящнейший носик пуговкой, усыпанный милыми веснушками, — и не целовать их. Это была настоящая пытка, и это было опасно. Этот Дилюк не был тем, с кем вырос Кэйя. Это был не тот человек, за которого он поклялся выйти замуж, когда они были ещё детьми. Он не был тем мальчиком, который обещал, что они вместе изучат Драконий хребет. Он был другим. Другой человек, другая жизнь. Другой Дилюк. Было несправедливо смотреть на них — прошлого и настоящего, предка и наследника — как на одного и того же человека. И всё же какими интригующими они оба были. Как похожа их магия. Как… загадочно. Кэйя был любопытным по натуре. Он любил тайны. И этот молодой человек, спящий рядом с ним, так похожий, но так не похожий на того, кого когда-то любил Кэйя, сам по себе был загадкой. Ровно в этот момент Дилюк повернулся на кровати, уткнувшись носом в грудь Кэйи, крепко обхватив руками его за спину. Кэйя моргнул, затем улыбнулся, держа огненную тайну в своих руках. Его тело было тёплым, больше не обжигающим, прижимающимся к телу Кэйи, словно тот и был для этого создан. С тем, как он сжимал рубашку Кэйи, было трудно не растаять. Поэтому Кэйя позволил себе побаловать себя объятиями этого молодого дикого огня в течение нескольких часов. У него было достаточно времени, чтобы выяснить, кем — и чем — был Дилюк, и было ли это связано с Орденом Бездны, вновь возникшим в Мондштадте. Но сейчас всё, что ему нужно было сделать, это направить его огонь, успокоить и защитить. Всё остальное могло подождать.***
Было раннее утро, когда Дилюк проснулся, чувствуя себя более измученным, чем обычно. Его конечности налились свинцом, а мозг превратился в клубок нечёткой, спутанной пряжи. Ему потребовалось несколько минут, чтобы полностью прийти в себя и осознать, что, во-первых, ему нужно было готовиться к занятиям, а во-вторых, он был в объятиях Кэйи. Эта последняя мысль особенно долго не доходила до его мозга. Он открыл один глаз, увидел бронзовую кожу и белую рубашку и не смог соединить два и два. Как-то. Затем остальная часть его тела проснулась, и он наконец смог выразить словами это приятное ощущение во всём теле — тепло объятий, покалывание кожи о кожу, аромат лилии калла и простыней. Лицо Дилюка вспыхнуло яростным румянцем, но он не осмелился пошевелиться. Кэйя крепко спал, и это был первый раз, когда он проявил потребность в отдыхе. Его рука свободно держала Дилюка, пальцы запутались в его волосах, лениво расчёсывая рыжие кудри, как будто инстинктивно. Не шевелясь, Дилюк взглянул в лицо Кэйи, и его сердце сжалось от этого зрелища. Его рыцарь выглядел таким умиротворённым, его лицо было расслабленным и отдохнувшим, ресницы сияли над мягкими скулами… Дилюк не мог заставить себя разбудить его. Он подумал о предыдущей ночи — о зимних цветах Кэйи, прокладывающих путь сквозь пламя Дилюка, успокаивающих огонь, пожирающего Дилюка, пока он не превратился в тлеющие угли. Если бы не он, Дилюк не знал, что случилось бы с ним, с парком, с окружающими людьми. Был ли какой-то предел этому разрушению? Когда он вызвал огненную птицу, казалось, что она превратит всё в пепел. Всё, как похитительницу и её зверей. Но Кэйя остановил это. Кэйя держал Дилюка до тех пор, пока тот не рухнул от изнеможения. Кэйя привёл его домой и уложил спать, убаюкивая холодом своего Глаза Бога огонь, бушующий в венах Дилюка. Кэйя был там ради Дилюка. И всё оставался. С тех пор как этот новый мир магии и монстров открыл двери для Дилюка, тропу, столь же неясную, сколько и размытую, Кэйя был единственной константой, проводником, щитом и мечом. Никто никогда не делал так много для Дилюка. Не из-за привязанности, не из-за чувства долга. Он осторожно потянулся к лицу Кэйи, убирая волосы с повязки на глазу. Конечно же, у него оказались мягкие волосы. Была ли в нём хоть какая-то часть, которая не была создана с великолепием? Он был прекрасен. Такой красивый, что едва казался реальным, плодом воображения Дилюка, с волосами цвета жидкой ночи и глазом пронзительной зимней бури. Тем самым глазом, который открылся и уставился на Дилюка, взгляд озарился улыбкой. — Привет. Дилюк глубоко вздохнул, его щёки горели. — Привет. К счастью, — или, к сожалению, — Кэйя не лежал слишком долго. Он встал, его распущенные волосы упали на спину, когда он потянулся за корсетом и начал тщательно завязывать его вокруг талии. — Ты отдохнул? — Я… — начал Дилюк, проверяя свои силы, пытаясь сесть — и потерпел неудачу. — Я чувствую себя опустошённым. — Понятно. — В мгновение ока Кэйя закончил с корсетом. Он потянулся за алой лентой и собрал волосы в конский хвост, перекинув их через плечо. — Я предлагаю тебе сегодня отдохнуть. Покажи мне на твоём “телефоне”, как добраться до твоей учёбы, и я запишу её для тебя. Мне всё равно нужно провести расследование. Дилюк открыл рот в знак протеста, но не смог найти в себе силы для спора. Не тогда, когда Кэйя предложил идеальное решение его проблемы, а он был так измучен, что едва мог держать голову. — Ладно. Прости, что приношу проблемы. Кэйя замер, хмуро взглянув на него. — Это не проблема. Ты не привык просить помощи у других, да? — Он взял свой жилет, а затем надел пушистую накидку. — …Нет. — Я так и думал. Но имей в виду, я жду, что ты отдохнёшь. Это значит, что никаких заданий, никаких эссе и никакой учёбы. — У меня экзамен через две недели, — возразил Дилюк, хотя, когда он попытался пошевелиться на кровати, он жалобно заскулил, боль от удара молнии ведьмы вернулась. Когда он закрыл глаза, то увидел звёзды. — В конечном счёте мне станет лучше. — Его голос был таким напряжённым, что он не мог убедить даже самого себя. — Люк, — позвал Кэйя, и сердце Дилюка ёкнуло. Кэйя был в курсе — он должен был быть в курсе. Было низко использовать это обращение, чтобы уговорить Дилюка, но оно всё ещё было эффективным. Все те времена, когда Дилюк жаждал друга, несмотря на свои лучшие интересы, все украденные разговоры, объединённые обращениями и локальными шутками, которые он подслушал в библиотеке, желая, чтобы однажды он не чувствовал себя актёром каждый раз, когда кто-то пытался подружиться с ним… они достигли кульминации в момент, когда Кэйя назвал его “Люком”. Обращение было коротким и простым. Но прямо в этот момент это могло поставить Дилюка на колени. — Ты не привык к… этому всему, — продолжил Кэйя, пользуясь этим новообретенным молчанием — и покорностью Дилюка. — Количество магии, которое ты использовал вчера, могло убить кого-то с менее сильным Глазом Бога. Пожалуйста, отдохни. Мне нужно, чтобы ты был наготове, когда я вернусь, потому что нам придётся обсудить магию. — Верно, ты заметил что-то странное. Кэйя кивнул. — Так что на сегодня ты можешь посидеть тихо и поспать? Дилюк нахмурился вздыхая. Он чувствовал себя ужасно, отдыхая. Чёрт возьми, он забыл, как отдыхать. Кэйя опустился на колени рядом с ним, повернув лицо Дилюка к себе кончиками пальцев. — Сделаешь это для меня, Люк? Боже, только не снова. Дилюк выдохнул, отводя взгляд. — Ладно. Я постараюсь. С усмешкой Кэйя встал и погладил Дилюка по голове. — Хороший мальчик. Отдых тоже входит в график рыцаря. — Как скажешь. Прежде чем выйти из комнаты, Кэйя остановился у двери, взглянув на Дилюка. — Люк? — позвал он, и снова сердце Дилюка сжалось. Голос Кэйи был шёлковым, когда он звал его этим сокращением. — Да? Кэйя некоторое время ничего не говорил, словно подбирая слова. Его взгляд был серьёзным, искал глаза Дилюка, казалось, целую вечность. Затем он улыбнулся. — Ты храпишь, когда спишь. Дилюк бросил подушку в дверь, кипя от злости, когда та закрылась с затихающим смехом. Или, по крайней мере, он попытался — рука безвольно упала на кровать, подушка приземлилась на полпути к двери. И всё же, когда он снова засыпал, он был рад, что у него есть ещё одна подушка, которую можно было обнимать для утешения. Это не было похоже на настоящую сделку, но сойдёт.