***
Дилюк слишком много думал. Кэйя назвал его «мой Люк», и с тех пор это было всё, о чем он мог думать. Эти слова крутились в голове, пока он шел — или, скорее, тащился — по коридорам факультета общественных наук, прижимая к себе сумку в толпе. Это не обязательно должно было что-то значить. Зная Кэйю, скорее всего, это ничего и не значило. В конце концов, они знали друг друга всего несколько дней. Конечно, Дилюк владел карманными часами больше десяти лет, и именно Кэйя всегда утешал его, когда он прижимал их к груди, плача перед сном, но это не считалось. Ему никогда не хотелось поцеловать карманные часы. Он определенно хотел поцеловать Кэйю. Эта мысль заставила вздрогнуть. Он сглотнул, сосредоточившись на свободном пространстве и надеясь, что эта неприятная мысль не просочилась сквозь него. Но он не услышал никакого дразнящего замечания от Кэйи, поэтому решил, что всё хорошо. Боже. Он никогда больше не станет критиковать главного героя какого-нибудь романа, что тот «слишком быстро поддался любовному интересу». Через неделю он сам был готов броситься на мужчину, которого едва знал. Мужчину, который знал его ближе, чем кто-либо другой, позволил проткнуть себя, чтобы спасти, ухаживал, пока у него была лихорадка из-за чрезмерного использования магии, и постоянно оставался рядом, чтобы отвечать на вопросы, защищать и просто… быть с ним. Ничего особенного. Не нужно падать в обморок или что-то в этом роде, ха. Если в коридорах было многолюднее, чем обычно, то лекционный зал представлял собой целый чертов цирк. Дилюка оторвали от мыслей хор освистывающих голосов, и на какое-то ужасное мгновение ему показалось, что освистывают его, когда он только что вошел в зал. В другой временной шкале — той, где он хотел бы быть вместе с другими детьми, — это могло бы быть правдой. Но нет. Они освистывали того, кто заспойлерил следующий эпизод «Игры престолов» на доске. Это случилось не в первый раз и не в последний. Обходя свое обычное место, Дилюк заметил рыжего парня, которого видел в прошлый раз. На этот раз тот не завтракал и сменил свой громоздкий на вид шарф на светло-голубую спортивную худи с капюшоном. Дилюк должен был признать, что это ему очень шло — выделяло его глаза. Рыжий парень повернулся к нему с лучезарной улыбкой. — Эй, Дилюк! …И теперь Дилюку стало не по себе, потому что он не мог вспомнить имя рыжего чувака. — О, привет, эм… Ариэль? Рыжий парень рассмеялся. — Нет, другая марка бытовой химии. — А, Аякс. — Ага, в точку. Но зови меня Чайльд. — Обязательно. Как дела, Чайльд? — Это я должен был спросить; в прошлый раз я не видел тебя здесь. — Ага, немного приболел, — объяснил Дилюк, надеясь, что его тон не выдал волшебных миров, стоящих за этой болезнью. — Я так и понял. Я сделал копии своего конспекта для тебя! Если тебе нужно наверстать упущенное. Он… что он сделал? — Спасибо, это очень мило, — сказал Дилюк, слегка улыбаясь. Как печально, что такой обычный жест вызвал у него самые разные чувства — благодарность, застенчивость и легкое головокружение. Это начинало его беспокоить — как легко он поддастся простым проявлениям доброты, он, у которого никогда не было глубокой дружбы, кроме светской беседы и общих интересов. За двадцать два года жизни Кэйя был самым близким человеком из всех, кто у него был. Даже когда он был ребенком, в возрасте, когда дружба вращалась в основном вокруг того, кто с кем играл и кто кого приглашал на праздник по случаю дня рождения, бабушка всегда наставляла никогда не делиться слишком многим о себе. — Не следует слишком легко доверять, — сказала она однажды, когда он плакал из-за того, что ему не разрешили остаться на пижамную вечеринку. — Никогда не знаешь истинных намерений людей. А теперь перестань плакать, и если будешь вести себя хорошо, я научу тебя печь кексы. В реальности, в которой она знала, что он был адептом, это имело смысл — что она будет беспокоиться о том, с кем он подружился, или, скорее, об их родителях. Но это все ещё причиняло боль, и, очевидно, она осталась. Спустя годы после её смерти он все ещё не мог никому открыться. Никому, кроме Кэйи. — А, нашёл, — сказал Чайльд, пододвигая стопку бумаг к Дилюку. — Я старался быть внимательным только ради тебя! Дилюк бегло просмотрел записи. В основном это были каракули и закорючки едва разборчивым почерком. Судя по тому немногому, что он из этого понял, Чайлд явно не расслышал ни слова из лекции. И все же, это было приятно. Конечно, эти заметки были абсолютно непригодны для использования, но рисунки китов были милыми, и это была мысль, которая имела значение. — Большое спасибо, — ещё раз сказал Дилюк, улыбаясь Чайлду. — Это очень мне поможет. Чайльд ухмыльнулся. — Я также взял на себя смелость составить тебе пару, поскольку, ну, тебя здесь не было, а у всех остальных уже был партнер. — Объединяемся в пары? Для какого-то проекта? — Да, учитель упоминал что-то о презентации. Тему можно выбирать свободно. Я пытался сосредоточиться, но он просто такой, такой скучный, — захныкал Чайльд. — Однако у меня есть распечатка его инструкций. Она есть в конспекте. Я надеюсь, ничего, если мы будем вместе? — Конечно. Кроме того, у нас нет выбора. — Верно, у нас его нет. — Чайлд откинулся назад, скрестив руки на груди и напустив на себя уверенный вид. — Но не волнуйся, я сделаю так, чтобы это стоило твоего времени! Судя по конспекту, это было маловероятно, но Дилюк всё равно привык всё делать самостоятельно — за исключением того единственного раза, когда он работал с Альбедо. Он был не против справиться с проектом в одиночку — даже предпочитал, чтобы так оно и было. Возможно, он пока не очень ловок в искусстве магии, но все же преуспел в большинстве своих занятий, так что, во всяком случае, верил, что сможет создать что-то качественное. Кроме того, всё, чего Чайльду недоставало в интеллектуальных способностях, можно было затмить его харизмой. Вокруг него витала приятная — если не сказать интенсивная — энергия, похожая на теплый поток, который притягивал людей непринужденными разговорами и глупыми шутками. Дилюк не был невосприимчив к этому. Через несколько месяцев после этого Дилюк поймет, насколько был неправ. Сидя рядом с Чайльдом на уроке антропологии, он не мог читать чужие мысли, не мог слышать, как крутятся шестеренки в чужой голове, поскольку тот справедливо полагал, что полностью обвел Дилюка вокруг пальца. Всё, что для этого потребовалось, — это элементарные проявления доброты, которых никто никогда ему не проявлял. Даже самое слабое течение может превратиться в водоворот.***
Урок Дилюка едва заканчивался, когда он получил сообщение от Кэйи. Сердце слегка екнуло, потому что это был первый раз, когда они переписывались. Им это было не нужно, так как они делили свободное пространство, но иногда ему не хватало той особой энергии, которую ничто не могло воспроизвести. Можно многое узнать о другом человеке по его привычкам переписываться. Форматирование слов, намеренные — или нет — грамматические ошибки, эмодзи… даже сочетания клавиш — или их отсутствие — могли рассказать свою историю. Он не был уверен, какую историю Кэйя пыталась рассказать своим сообщением. Он только что отправил кучу дерьмовых смайликов, которые… конечно. Затем загрузилось изображение, и все приобрело больше смысла, когда Дилюк увеличил его. Картинка представляла собой отрывок из книги по истории, которую Дилюк мог узнать из сотен. Он практически вдохнул её содержимое на первом курсе колледжа. История Мондштадта от ранних веков до экономического бума, Беатрис Фишер и др. Ранние века уходят корнями в тысячелетнюю историю, в то время как экономический бум случился незадолго до рождения Дилюка, когда Мондштадт укрепил свое богатство, став вторым по величине в мире после Ли Юэ. Дилюк нахмурился, читая абзац на фотографии, пока выходил из лекционного зала. Мондштадт и Каэнри’ах поддерживали крепкую дружбу на протяжении десятилетий между 1412 и 1500 годами. Морские пути оставались открытыми друг для друга для эксклюзивного импортно-экспортного бизнеса, от которого другие страны не получали выгоды, что стало возможным только после Договора священника[11], подписанного королем Каэнри’ах Галантом первым из Альберихов 8 и великим магистром Мондштадта Александром Циглером 9. Это взаимное соглашение было расторгнуто в 1529 году, после похищения и убийства принца Ориона Альбериха 10, «Последней надежды», сына Троэльса 11 Первого. Обстоятельства его смерти ещё предстоит установить, но современные историки предполагают, что колонна была атакована агентами Фатуи, когда пересекала границу Мондштадта. Остатки королевской кареты были найдены погребенными под ущельем Дадаупа вместе с оружием, обычно используемым наемниками Фатуи [12]. В то время у Каэнри’ах и Снежной были натянутые отношения после того, как король Троэльс приказал ввести эмбарго на Снежную, прекратив весь экспорт руды звёздного серебра и задержав флотилии дипломатов Фатуи. Пока точно не известно, чем было мотивировано это решение, последовавшее за помолвкой… Дойдя до конца абзаца, Дилюк заблокировал телефон. Продолжение было на следующей странице, которой у него не было. Ему всё равно не нужно было это читать; он сделал целое разоблачение по этому конкретному вопросу. В то время могущественные нации заключали мир тремя способами: отношениями импортом и экспортом, обменом рабочей силой и королевскими помолвками. Первое гарантировало, что нация никогда не испытывала недостатка в том, чего у нее не было, второе — что никакая война не могла планироваться за спиной друг у друга, и третье… что ж, Дилюк полагал, что подарить своего ребенка — довольно сильный знак доверия. Проблема со Снежной заключалась главным образом в том, что Каэнри’ах десятилетиями пренебрегала ею. Король Галант Альберих женился на герцогине Терезе де Бовуар из Фонтейна, король Троэльс — на дочери султана Нааз Аль Вардат из Сумеру, а юный принц Орион… он так и не прожил достаточно долго, чтобы успеть жениться, но был помолвлен с дочерью Варки, великого магистра того времени. До их династии все короли и королевы по очереди выходили замуж за принцев из Ли Юэ и Натлана, принцесс из Фонтейна и Сумеру, но никогда из Снежной. Или Мондштадта, если уж на то пошло. Предполагалось, что дочь Великого магистра станет первой ногой мондштадтской власти, ступившей в королевскую комнату Каэнри’ах, но этого так и не произошло. Снежная слишком долго оставалась в стороне и должна была сделать смелый шаг. Не помогло и то, что они были исключены из бесчисленных договоров, благоприятствующих экспорту, и вынуждены были импортировать товары по дорогим ценам, как раз в тот момент, когда они столкнулись с самой сильной снежной бурей в своей истории, оставившей тысячи семей без зерна или руды, которую можно было сжечь. Король Троэльс сделал выбор между Снежной и Мондштадтом, и он оказался неправильным. По крайней мере, так гласила история. И, согласно следующему сообщению Кэйи, все это было «кучей гнилого лошадиного дерьма». — Где ты взял эту книгу? — спросил Дилюк в их свободное пространство. На мгновение он испугался, что ещё одна смущающая мысль проскользнет мимо его контроля, но, к счастью, Кэйя не обратила на это внимания. — Я в библиотеке твоего колледжа. Хотел посмотреть, что в ней такого важного, что маг бездны попытался проникнуть сюда, а вместо этого я нашел эту коллекцию исторического мусора. — Подожди, ты здесь? Я буду там через несколько минут, и тогда мы сможем поговорить об этом. У меня есть час до следующего урока. Дилюк нашел Кэйю в маленьком кабинете библиотеки, он сидел, скрестив ноги в коленях, возле одинокого стола в центре. На столе лежали раскрытыми по меньшей мере четыре разные книги, каждая из которых повествовала о разных эпохах истории Мондштадта. — Ты был занят, да? — сказал Дилюк, закрыв дверь и понизив голос. Библиотекарь Лиза строго относилась к шуму — цена, которую Дилюк был готов заплатить, поскольку, в отличие от Джинн, она не возражала против того, чтобы люди тайком приносили закуски. — Сначала я пришел расследовать проникновение мага бездны, но ничего не нашел. — Поэтому ты решил остаться и… почитать? — Наверное. Эти книги действительно читаются как… интересные романы. Полный грандиозных сюжетных поворотов и сказок. Дилюк моргнул, садясь рядом с Кэйей. — Неужели всё так плохо? — Всё хуже, чем ты думаешь. — Это было всё, что было нужно Кэйе — знак того, что он может выговориться. Он схватил самую толстую из четырех книг — ту, которую Дилюк мог читать наизусть во сне, — и открыл на последней заложенной странице, той части, которую он отправил Дилюку. — Видишь весь этот раздел? Всё это подделка. А это? — он пролистал ещё пару страниц вперед, к разделу о Красном полудне, дне, когда мондштадтские крестьяне и ремесленники были убиты шпионами Каэнри’ах. — Тоже в основном подделка — Каэнри’ах напали на дворян, а не на крестьян, в отместку за исчезновение наследного принца. Ты сказал, что Великое переписывание укоренилось в войне семи наций? Будь благословен Барбатос, это охватывает ещё как минимум два столетия. Я могу по крупицам сопоставить то, что я прожил сам, с тем, чему мастер Валориан научил Дилюка и меня. — Воу, воу, воу, — выдохнул Дилюк, сев и внезапно почувствовав головокружение от полного безумия ситуации. Затем головокружение переросло в безотлагательство. — Расскажи мне всё. Начни с той части, которую прислал. Кэйя глубоко вздохнул. Это был первый раз, когда он выглядел таким разозлённым. — Каэнри’ах никогда не поддерживала «хороших отношений» ни с кем из своих соседей, не говоря уже о дружбе с Мондштадтом из всех наций. Как о единственной безбожной стране, о ней говорили, что это королевство еретиков. Но эта книга, — он указал на книгу Беатрис Фишер, — несправедливо перекладывает вину за её падение на Снежную. Что совершенно абсурдно, если не сказать клевета, — пояснил он. — Это правда, что Снежная и Мондштадт были исключены из королевских помолвок, но это имело мало отношения к самой Каэнри’ах. Снежная попала под надзор совета эрудитов, поскольку их королевская родословная так и не произвела наследника незадолго до моей смерти, а Мондштадт работал над своими отношениями с Фонтейном. Дилюк не мог поверить своим ушам. Он бросил сумку на стол, достал из нее блокнот и поспешно записал всё, что сказал Кэйя. — Продолжай, — приказал он, чувствуя, что Кэйя был в настроении разглагольствовать. — О, я продолжу. Мне есть что сказать. Что это за чушь насчет того, что Снежная тоже начала наступление? Ваша книга права в одном: страна была разорена. Но не из-за снежной бури — да ладно, снежная буря доконала гордость Крио Архонта? Голод поразил страну, когда урожай погиб от таинственной чумы, начавшейся в Каэнри’ах. Это повлияло только на посевы, но без посевов погиб скот и так далее. Король Троэльс остановил весь экспорт Каэнри’ах именно для того, чтобы избежать новых бедствий, распространяющихся на соседние страны. — А эмбарго на флот Фатуи? Это было не просто на Фатуи; все флоты, собравшиеся в порту Ли Юэ, оказались в ловушке в Каэнри’ах, и это произошло как раз в тот момент, когда исчез принц Орион. Что имеет смысл! Каждая нация была под подозрением, Мондштадт — в первую очередь. Эти флоты, как бы ужасно ни было то, что я собираюсь сказать, были предметом торга на случай похищения принца, и в случае войны они стали бы рычагом давления на того, кто убил единственного наследника королевства Каэнри’ах. Конечно, убийство принца стало бы поводом для войны. Дилюк методично записывал то, что говорил Кэйя, его разум бурлил, но в остальном рот был закрыт. Подумать только, всю свою жизнь он мечтал доказать, что Великое Переписывание было правдой, и вот оно, живое доказательство всей этой лжи, стояло прямо рядом с ним. Все это время он смотрел не на ту временную шкалу. Или, скорее, неправильное начало этой хронологии; если даже годы, предшествовавшие войне, были переписаны, кто мог сказать, как далеко зашли победители, чтобы скрыть правду? Что они такого сделали с Каэнри’ах, что нуждалось в таком расхождении? Когда он закончил, Дилюк издал долгий, усталый выдох, его сердце забилось где-то в горле. — Я не знаю, что тебе сказать. Я не был готов… ко всему этому. — Я тоже. Когда вы впервые рассказали мне о Великом переписывании, я подумал, что это будет связано с самой войной. Может быть, какой-нибудь нелепый поворот правды, оправдывающий бесчисленные смерти. Но это? Это сплошная ложь. Хуже того, это пропаганда. Дилюк никогда ещё так сильно не хотел поцеловать человека, как в этот момент он хотел поцеловать Кэйю. Это было больше, чем желание, это был порыв, и потребовалось все, чтобы не поддаться ему. Да кто вообще, чёрт возьми, позарится на чувака, который указал, что ваша страна занимается пропагандой? Что это за кретин? — Да, это… это определенно не невинно. Кто-то принял решение нарисовать совершенно другую историю. — Как так, что это никто никогда не оспаривал? Держу пари, любой снежный историк посмеялся бы над этим… этим заблуждением. Дилюк пожал плечами. — Я пытался поискать противоречивую информацию в зарубежных исторических ресурсах, но переведено очень мало. И у нас мало студентов по обмену в области социальных наук, по сравнению с факультетом естественно-технических наук. Большинство из них из Фонтейна, который… не заинтересован в разоблачении кровавой истории другой страны, учитывая свою собственную. — Удобно. — Конечно. — Дилюк опустил взгляд. — Кроме того, я сожалею… о Каэнри’ах. Я не знал, как сказать тебе, что её… больше нет. Кэйя улыбнулся одной из своих загадочных, грустных улыбок. — Я понял это, когда ты назвал это войной «семи наций». Это не требует объяснений. Раньше мы считали до восьми. — Он пожал плечами. — Когда я умер, всё так или иначе указывало на падение королевства Каэнри’ах. Потеря наследного принца стала ударом, от которого оно так и не оправилось. Эпидемии, опустошавшие посевы, мало чем помогали. — Ты знаешь, что случилось с принцем? Например, его когда-нибудь находили? — Это загадка. К сожалению, мне нечего возразить против того, что говорится в ваших учебниках истории о карете, найденной в ущелье Дадаупа. Всё, что знаю, это что люди утверждали, что он был проклят — возмездие богов за грех Каэнри’ах. — В чем именно заключается грех? Кэйя усмехнулась. — Ты знаешь, как тогда называли народ Каэнри’ах? — Когда Дилюк покачал головой, он продолжил, его голос был резким, как укус снежной бури. — Забытые богом. Каэнри’ах не верили в богов так, как верили другие народы. — Когда ты говоришь «боги», ты имеешь в виду… религию. Не… то, кем бы ни была леди Нин Гуан. — Всё гораздо сложнее, но да, в этом-то и суть. Боги существуют независимо от того, поклоняются им или нет, до тех пор, пока люди верят в то, что они собой представляют. Например, вам не нужно возводить храм, чтобы Моракс верил в контракты — особенно в вашу эпоху, — хотя это, безусловно, помогает, поскольку здания хранят воспоминания, а воспоминания, передаваемые другим верующим, гарантируют, что вера остается сильной. Понятие «поклонение» или «боги», было чуждо народу Каэнри’ах, который рассматривал божеств как эмиссаров, обладающих особыми полномочиями от имени народа. — Итак, коммунизм, но для богов. Понял. И поскольку они верили во что-то другое, их считали греховными. Да, это совпадает с записью Мондштадта. Кэйя склонил голову набок, позабавленный комментариями Дилюка. — Похоже, что это действительно так. Люди ненавидят различия и будут искать любую причину, чтобы чувствовать своё превосходство друг над другом — даже я не невосприимчив к этому. — Это просто так глупо, — заныл Дилюк, массируя виски. — Особенно, если все эти «боги», или «эмиссары», или… кто бы они ни были… реальны. На людей, которые поклонялись Барбатосу, раньше охотились мученики, когда они пришли к власти и отделились от церкви, а сумерские женщины не могут спокойно носить татуировки, не будучи в центре всех дебатов. Вся эта энергия потрачена на, — он дико обвел рукой вокруг себя, — что бы это, черт возьми, ни было… И все они реальны, эти боги. Просто прохлаждаются в своем космическом саду. Это приводит меня в бешенство. — Так было всегда, Люк, — мягко сказал Кэйя. — Даже тогда каждая нация считала своего архонта лучшим. — Ага, как какая-нибудь напряженная, духовная война стэнов. Я чертовски ненавижу это. Кэйя рассмеялся. — Ну-ну. Я понимаю твоё разочарование, но злость не принесет никакой пользы. И ещё забавный факт: я не могу говорить за этих мучеников, но Барбатос определенно реален. И ты не поверишь, какой он маленький засранец. Дилюк не смог удержаться от фырканья, хотя и проверил дверь их кабинета, чтобы убедиться, что их никто не слышал — или, скорее, его самого. Он мог стать громким, когда терял самообладание, а Мондштадт всё ещё оставался, несмотря на свои заявления об обратном, глубоко религиозной нацией. Церквей и соборов, посвященных Барбатосу или мученикам, было столько же, сколько Макдональдсов. — Ты встречался с этим парнем? — О, все в Мондштадте когда-то встречались с ним, хотя очень немногие знали, что он был богом ветра. Он переоделся бардом и постоянно пил в таверне Дилюка. — Боги. Если бы эти бедные люди знали, что они поклоняются пьянице. — Он был очень веселым собутыльником. Дилюк закатил глаза. — В любом случае, спасибо тебе. Ты только что доказал, что Великое переписывание — это правда. Или, по крайней мере, что это нечто большее, чем просто война. Что вроде хуже, но колоссальнее. Теперь я начинаю сомневаться, что войну начал именно шпион. Кэйя нахмурился. — Шпион? — Да. Это то, чему нас учат в школе. Например, эм… С чего мне начать, — подумал он вслух, приводя в порядок свои мысли и внутренне переключаясь в режим оратора — так он называл того совершенно другого человека, которым становился, когда выступал перед классом с презентациями. Внезапно он понял, как говорить. — Хотя предположительно у Каэнри’ах были натянутые отношения со Снежной, именно Мондштадт объявил войну Каэнри’ах. Официально это произошло после обнаружения шпиона Каэнри’ах, скрывающегося в знатной семье. Они схватили его, но он сам закончил свои дни в тюрьме. Затем Каэнри’ах пал жертвой гражданской войны, проиграв ее, и королевство распалось. Конечно, это может быть сплошной ложью, как и все остальное. Дилюк не ожидал горького смеха Кэйи. — Шпион, да? Этот ублюдок действительно зашел так далеко, что поместил это в учебники истории. — Что ты имеешь в виду? С кривой улыбкой Кэйя кивнул в сторону Дилюка. — Никакого шпиона не было. «Шпионом» Каэнри’ах, который был заключен в тюрьму, был я. И простите мою грубость, но я был слишком занят тем, чтобы убедиться, что Дилюк не покончил с собой во время одного из своих трюков, чтобы «шпионить» за кем-либо. С таким же успехом Дилюк мог бы нырнуть головой вперед в ледяное озеро, и эффект был бы таким же. — Ты?! Но зачем им лгать о тебе? Кэйя встал, затем прислонился к столу, скрестив руки на груди. — Я не знаю. — Ты же знаешь, я могу сказать, когда ты лжешь, — предупредил Дилюк. — У нас один разум. Может, ты и умеешь скрывать мысли, но я знаю, что ты рассказываешь мне не всё. — Ну, это не ложь; я действительно не знаю наверняка, хотя у меня есть подозрение. Я бы предпочел не высказывать тебе ложных предположений и не тревожить тебя понапрасну. Несмотря на свое разочарование, Дилюк почти ничего не видел, кроме стен, которые Кэйя возвел вокруг себя. Это не должно было так сильно ранить — знать, что Кэйя что-то скрывает от него. Особенно после того, как он поднял множество вопросов за всю свою жизнь. — Хорошо, конечно. Допустим, именно поэтому ты продолжаешь избегать темы своего прошлого, — сказал Дилюк, морщась от собственной черствости. Он покачал головой, заставляя себя говорить тише. — Я имею в виду, ты мне ничего не должен. Я просто наглый. Кэйя многозначительно уставился в пол. — Больно ворошить прошлое, Люк. Последовало долгое молчание, растянувшееся между горем Кэйи и виной Дилюка. Он ненавидел себя, когда терял контроль. Кэйя весь был терпеливым и добрым, и вот появился Дилюк, топчущийся на месте, как капризный ребенок, потому что у него не было того, чего хотел. Может быть, это и было настоящей причиной, по которой он не мог удержать людей рядом. В глубине души он был просто эгоистичным человеком. И все же Дилюк отказался опускать руки и покидать Кэйю на кислой ноте. По крайней мере, он был в долгу перед ним. Несмотря на свой стыд, Дилюк встал и направился к Кэйе. Слегка дергая того за рукав. — Прости. Кэйя взглянул на руку Дилюка, его грудь тяжело вздымалась. Затем губы изогнулись в улыбке, а взгляд стал нежным и полным привязанности. Это был первый раз, когда Дилюк заметил, что в его глазу было что-то похожее на звезду. Это было прекрасно, как и он сам. Например, то, как он смотрел на Дилюка в этот момент, вызвало рой бабочек в животе. — Ты не должен извиняться, — начал Кэйя. — Я понимаю, почему ты расстроен. Я обещаю, что расскажу тебе всё. Я просто не готов раскапывать эти могилы, и я должен подтвердить свои теории, прежде чем беспокоить тебя по пустякам. — Ага, я понимаю это. — Стоя так близко к Кэйе, Дилюк почти мог дотянуться до его тепла — прикоснуться к нему, как если бы оно было твердым, что-то мягкое обвивалось вокруг Дилюка и притягивало к себе. Он не осмеливался встретиться взглядом с Кэйей — возможно, из страха увидеть боль в его взгляде. Или любовь к тому другому, который выглядел как Дилюк. Но, несмотря на эти сомнения, Дилюк не мог не растаять, когда Кэйя заправила выбившуюся прядь волос Дилюка ему за ухо. Кончик пальца коснулся челюсти Дилюка, оставляя на коже дорожку из мурашек, похожих на дикие искры. Что бы они разожгли? И было ли это безопасно? — Ты опоздаешь на урок, — сказал Кэйя. Действительно, скоро должно было начаться следующее занятие. — Черт, да. — Дилюк схватил свою сумку, неохотно покидая уютное пространство Кэйи. — Я могу одолжить несколько из этих книг, если хочешь; просто пришли мне фотографию, каких ты хочешь, и я достану их для тебя, хорошо? — Хорошо. Наслаждайся своими занятиями, Люк. — Я постараюсь. Дилюк не мог сосредоточиться ни на чем, что говорил учитель, как бы сильно он ни старался. Все, о чем он мог думать, была боль Кэйи, так ясно написанная в звездочке в его глазу.