***
Тому казалось, что они теряют каждую драгоценную секунду, которая неумолимо отсчитывала мгновение за мгновением до момента, когда царящая вокруг них тишина уничтожится. Недавно Джонатан что-то колдовал над Адамом, пытаясь остановить кровь и как-нибудь затянуть рану. Сейчас его сменил Августус, который владел неплохим арсеналом целительных заклинаний, и, кажется, у него действительно что-то получалось, хоть Адам оставался в странном рассеянном состоянии, притуплённо глядя то на Тома, то куда-то перед собой. На диване разместили Гермиону. Том не понимал, что с ней происходит и почему она ведёт себя до безумия странно: она меланхолично покачивалась вперёд-назад, изредка окидывала всех слезящимися дикими глазами и вонзалась пальцами в свои плечи, будто перетерпливая невыразимую боль, и в этом всём его даже немного пугало то, с какой надеждой и одновременно отчаянием кидала на него взгляды. Фрэнк встревоженно пересекал комнату от окна к двери и обратно, бросая пылкие взоры на собравшихся, а Джонатан со скрещенными за спиной ладонями, прижатыми к стене, опустил голову и, спрятавшись за ворохом растрёпанных кудрей, явно о чём-то лихорадочно соображал. Антонин устроился на полу перед Гермионой, сложил ладонь на поверхности дивана рядом с ней и пустым взглядом разглядывал Нагини, которую поместили в кресло, где она медленно приходила в себя. Ощущая, как часто все собравшиеся бросают на него какие бы то ни было взгляды, первым заговорил Том, прямо взирая на Августуса: — Как выбраться из Берлина? Трансгрессия не работает на дальние расстояния — Джонатан едва перекинул нас сюда. Это первое и самое важное, что его беспокоило: поскорее убраться из горящего города, замкнутого в блокаде, в которой воспылала в величественном триумфе безжалостная смерть. В видениях Марты он видел наступивший момент: какой-то необъяснимой абстракцией он точно понимал, как в вышине дирижирует зловеще радующаяся смерть, всё было устлано страшным огнём, с неба сыпались огромные искры и воздух на многие мили затянуло густым клубящимся дымом, в котором не получается дышать и из которого буквально невозможно выбраться. Если он достигнет их, то до невыразимого страшно, что может произойти, поэтому у Тома незаметно и невольно скопилась влага у внутренних уголков глаз — опять этот идиотский страх из детства, — и он сделает что угодно, чтобы вытащить всех из этой передряги. Он всего-навсего знает, что такое пылающий страшный огонь над головой, и ни за что не хотел бы, чтобы кто-то из ребят пережил эти же ощущения. Том не думал, что это случится так скоро, потому что в своих видениях он видел Лондон — точно не Берлин, — и происходящее ввело его не только в подавляющий ужас, но и в растерянность. Что не так он понял из видений или со слов Марты? Почему он чувствует, что ошибся? Он буквально осознавал, что не смог понять ведьму, а значит, не успел спасти ни себя, ни других — они отрезаны барьером и огнём, и сколько потребуется времени, чтобы город превратился в пепел, а адское пламя или сторонники Гриндевальда (а может, и он сам) — что быстрее? — настигнут их? Поэтому Том чувствовал, как каждая секунда приближает к падению, и сколько таких в запасе? Сколько они могут оставаться в этой тишине, кричащей о приближающейся катастрофе? Через сколько им придётся снова бежать не чувствуя ног и не видя ничего перед собой? Утешало одно: Августус действительно не предатель, потому что это он нашёл им дом и помог с защитными чарами, и их до сих пор никто не выследил, а значит, никто из ребят не попался ни на чём. Но как много нужно времени, чтобы в блокадном городе разыскать их? — Я... — Августус повернулся лицом к Тому, отступая на шаг от спокойно сидящего с перебинтованной головой Адама, и на несколько мгновений замешкался, прежде чем ответить: — Боюсь, у меня больше нет возможности доставать порт-ключи, да и вообще абсолютно не уверен, что идея появиться на пороге Министерства звучит безопасно. Так что... так что я в одной ловушке с вами. И я не знаю, что с Астрид, но очень рад, что она покинула город раньше, чем всё это началось, поэтому... Августус замолк, а Том мгновенно оглядел каждого, чтобы пресечь любую попытку заговорить об увиденном, однако все и так молчали, лишь Фрэнк выразил Тому полувопросительный-полуудивлённый взгляд, а Джонатан приподнял подбородок и стряхнул с глаз растрёпанные локоны, уставившись куда-то перед собой. Все они видели, что сделал Том — не видел только Августус, — и он точно понимал, что ему лучше никогда не знать, от чьей руки умерла Астрид. — Мне очень жаль, Август, — быстро и безэмоционально проговорил Том, сжал на несколько мгновений губы, превратив их в невидимую тонкую полосу, а после ещё тише продолжил: — Она была там. Я видел, как её убили. И не я один. Августус сначала приоткрыл рот, затем растерянно огляделся на остальных ребят, которые сразу же направили ему сочувствующие взгляды, а после снова взглянул на Тома и дрогнувшим тоном отозвался: — Н-не говори, что... что она была с Гриндевальдом. — Именно так и было. Хантер напал на Джонатана, и ему пришлось убить собаку. Астрид... её убили следом. — Кто? — резко спросил Августус, оборачиваясь на Джонатана, очевидно, по инерции, потому что последние слова прозвучали о нём. — Не знаю. Кто-то из Аврората или из сторонников Гриндевальда. К сожалению, невозможно было понять, кто за кого — ты сам это видел, — пустым голосом отозвался Том и, чуть опустив подбородок ниже и позволив взъерошенным кудрям спасть на глаза, добавил: — Мне очень жаль, Август. Её изранили кинжалами... Тот некоторое время смотрел куда-то в пространство, будто свыкаясь с этой мыслью, затем снова взглянул на Джонатана и как-то глухо произнёс: — П-почему... почему на пиджаке нет пуговиц? Только тот мгновенно вскинул голову, чтобы ответить, как Том довольно резко сделал несколько шагов к Джонатану, опережая его и обращаясь к Августусу: — Потому что он трансфигурировал их в кинжалы для уничтожения собаки. Или о чём ты думаешь? — он тут же выразил настороженность, делая ещё один шаг к Джонатану, из-за чего тот машинально выпрямился и из-за плеча загораживающего его Тома пристально начал рассматривать Августуса. — Это очень распространённое заклинание, если о нём знаешь даже ты. И в этот момент Том точно давал себе отчёт в том, что это ни черта не распространённое заклинание, хранящееся в книжках о тёмной магии, одну из которых Том и Джонатан однажды штудировали во времена юной школьной поры. Как случайно они использовали одно и то же проклятье в этой ситуации, если его изучение было так давно?.. Ещё и трансфигурация, которая всегда ассоциировалась с её преподавателем, то есть Дамблдором. Отсутствие пуговиц у Тома не было кому-либо видно — они исчезли с рубашки, что прикрыта под чёрной парадной мантией. Тем временем Августус поджал губы, опустил веки, облизнул пересохшие губы и, отступая на полшага назад, глубоким тоном отозвался: — Я виноват. Её давно завербовали, а я не уделил её жизни должного внимания. Том шумно выдохнул, понимая, что подозрения на Джонатана были всего лишь эмоциональной вспышкой, и сделал осторожный шаг к нему, чтобы положить ладонь на предплечье и выразить поддержку. — Об этом же не подумал и я: она всегда была рядом и я ни за что не мог представить, что её могли успеть где-то подловить. Августус перевёл опустевший взор на руку Тома, после чего сглотнул, поднял взгляд к тёмным глазам и как-то эмоционально и твёрдо произнёс: — Хорошо, сейчас не это важно. Нужно срочно покинуть город и придумать, как это сделать. Оставаться здесь мы не можем. Идти к кому-то из своих знакомых я не решусь. Если... если её смогли завербовать, то это могли проделать с кем угодно, потому не будем рисковать. Из всего, что мне приходит в голову: мы должны быстро приблизиться к окраине — у Джонатана хорошее чутьё на распознавание барьеров и с помощью него, может быть, мы сможем найти границу, где заканчивается блокада? Все взглянули на предмет обсуждения, а Том нахмурился, пытаясь сообразить, насколько это реально. — Видишь ли, — как-то неуверенно заговорил Джонатан, напряжённо глядя на Августуса, — мы можем попробовать, но наше путешествие будет протяжённостью не в одну милю и даже не в десять. Во-первых, дальше полукилометра от этого дома мы нигде не были, так что наш предел — десяток перемещений на расстоянии кругозора. Во-вторых, дальше парную трансгрессию мы вряд ли выдержим, а Адам или Гермиона, или... она, — он указал на Нагини, скрючившуюся клубком в кресле и держащую слезливые ресницы почти прикрытыми, — в таком состоянии не выдержат даже и пяти перемещений. Успеем ли мы добраться, учитывая, что некоторые из нас, — Джонатан снова взглянул на Нагини и глухо продолжил: — физически не в состоянии перемещаться?.. С другой стороны, у нас нет выхода и стоит попробовать даже это. Барьер я смогу почувствовать, но опять же: как далеко он расположен? — На самом деле меня немного пугает мысль, как они вообще смогли заключить в блокаду весь город? — несвойственно задумчивым тоном произнёс Антонин, медленно вонзая ладонь в густую шевелюру. — Это сколько сил они приложили, как тщательно готовились и... в конце концов, сколько их? Это не под силу сделать и полусотне волшебников — город слишком огромен для этого. — Ленинград смогли же обступить антитрансгрессионным барьером, знаешь ли, — как-то раздражённо отозвался Фрэнк. — Поэтому сомнений нет, что это всё устроил Гриндевальд, — напряжённо отозвался Том. — Джонатан с самого начала был прав, подозревая безумцев в связи с ним. — Не произносите его имени, — неожиданно слабо подала голос Гермиона, перестав покачиваться, и, поймав вопрошающие взгляды, пояснила: — Если они не дураки, на него могут поставить табу и легко отследить любого, кто произносит. А произносить его будет явно тот, кого он ищет, разумно же? Том поджал губы, находя мысль очень полезной, как и все остальные. — Безусловно, — выразил общее согласие Джонатан. — Думаю, не стоит пренебрегать этой вероятностью. — Так, — с шумным вздохом продолжил Том, пытаясь собрать мысли в одно целое. — Значит, пока один шанс к отступлению. Лучше идей нет — используем эту. У нас нет времени. — Неизвестно, сколько нам придётся идти, поэтому было бы неплохо, пока... пока есть время, раздобыть провизию, — предложил Антонин и, переводя решительный взор на Адама, обратился к нему: — Может быть, твой эльф справится с этой задачей? — Подождите, — вдруг дрожащим тоном заговорила Гермиона, невольно вцепившись сидящему в её ногах Антонину пальцами в плечо. — У вас есть эльф?! Некоторые взглянули на неё как на полоумную. Признаться, Том и сам не понимал, чем домашний эльф в состоянии им помочь, кроме сборов. — Есть один, а что? — как-то недоверчиво полушёпотом отозвался Адам, посмотрев на Гермиону. — А то, что на эльфов не распространяется антитрансгрессионный барьер! — слишком эмоционально звонким тоном заголосила она, будто в один миг к ней вернулись силы, а затем резко поднялась с дивана, покачнулась и подошла к Адаму ближе. — Твой эльф может переместить нас куда угодно на дальнее расстояние! Конечно, всё-таки не куда угодно, но в то дальнее место, о котором кто-то из нас знает. Кто дальше всех от города был в Берлине? — Я был в районе Тегельского леса — это как раз в направлении Нидерландов, — словно заражаясь эмоциональностью, тут же выдал Джонатан, отталкиваясь от стены и подступая к ним ближе. — Эльф действительно способен перетащить нас всех? — не мог поверить Фрэнк, пристально вглядываясь в Гермиону. — Да, — твёрдо отозвалась она и решительно обернулась на Адама. — Позови его. Тот слегка поморщился, оглядывая ту оценивающим взглядом, но в воздух прошептал имя эльфа, который с щелчком тут же объявился, с глухим стуком кланяясь в ноги и боготворя своего хозяина. — Что с ним делать? — тихо спросил Адам, глядя в глаза Тому, будто ожидая какого-то одобрения или решения. — Сначала дай ему задачу собрать провизию, и чем больше, тем лучше, — затараторила Гермиона, распахивая своё манто и пальцами проникая куда-то к плечу, будто собираясь что-то вытащить. — Как разложим? — энергично отозвался Фрэнк, подступая так, что оказался между двоими, чем воспользовался Адам и поднялся на ноги. — У меня есть небольшая сумочка. На ней заклинание незримого расширения — туда сложим. А всё остальное для вынужденного длительного похода у меня есть. Если придётся с этим столкнуться, конечно, — как раз высунув необычную маленькую бисерную сумочку из-под манто, отозвалась Гермиона и, наконец, впервые за это время повернулась к Тому. — Ну что? Готовимся? Том никогда не наблюдал в ней такой взбалмошной решительности и неудержимой эмоциональности, потому даже немного пришёл в смятение, окинул всех блуждающим взглядом, интуитивно собирая мнение выжидающе смотрящих на него ребят, и, точно осознав его единогласным, вкрадчиво произнёс: — У каждого три минуты на то, чтобы забрать всё необходимое из своих комнат. Адам, прикажи эльфу позаботиться о еде. Антонин и Фрэнк, помогите Гермионе сложить всё в её сумку. Джонатан, необходимо позаботиться о спальных принадлежностях, если наше путешествие затянется... — У меня есть волшебная палатка — покупала как раз несколько месяцев назад в Ленинграде. Там места хватит на всех, но тёплые вещи не помешают, — прокомментировала та и вздрогнула, окидывая всех требовательным взглядом. — Можете довериться, в лесу со мной точно не пропадёте. Оденьтесь только поудобнее, не пренебрегайте шапками и перчатками. — Куда будем держать путь? — возбуждённо крикнул Фрэнк, уже выбегая в прихожую и громко взбираясь по лестнице. — Сначала через лес в Нидерланды, оттуда переберёмся в Британию, — в ответ крикнул Джонатан, энергично поправляя пиджак и направляясь вслед за ним. — Ты уверен, что ей можно верить? — рядом раздался очень тихий шёпот Адама, из-за чего Тому пришлось чуть отвернуться ото всех и опустить взволнованный взгляд на друга. — Да, — спустя миг даже не задумываясь кивнул он. — Иди скорее переодевайся и собирайся. Адам доверчиво качнул головой и живо направился наверх вслед за исчезнувшим в проходе Антонином — ему всегда хватало уверенного кивка, чтобы молча выполнять все указания. На самом деле у Тома было множество вопросов к Гермионе и каждый из них казался важным, только в нынешних обстоятельствах пока они были неуместными, однако без ответов он точно чувствовал, что ей можно доверять. Во всяком случае, идея с эльфом действительно была поразительной — и почему никто из них об этом никогда не слышал? А если и слышал, то не вспомнил? Когда парни вышли из гостиной, Том обернулся на молчаливого Августуса, который лишь с отсутствующим выражением на лице наблюдал за происходящим. — Что делать с Нагини? Ты разобрался, что с её состоянием? — Это маледиктус, Том, — глубоким тоном заговорил Августус, устало переводя на него опустевший взор. — Брать с собой очень опасно... — Мы не можем оставить её. Прежде всего, она спасла меня и я знаю язык, на котором могу разговаривать с ней, — непреклонно заявил Том, подходя ближе к Нагини, которая встревоженно подняла на него глаза, явно осознавая, в чьих руках сейчас находится её будущее. — Она не опасна. Августус устало вздохнул, будто понял, что спорить бесполезно, и тихо пояснил: — Если я правильно понимаю, то у неё происходит переход, после которого она никогда не сможет вернуться в человеческий облик. Любое следующее перевоплощение может оказаться последним. Как понимаю, в этот раз ей повезло, но оставаться в человеческой форме с каждым разом ей тяжелее. — Может, тогда попросить её о том, чтобы она позволила звериной сущности победить, раз это никак не остановить? В наших обстоятельствах с неизбежным лучше столкнуться быстрее — она сможет легко передвигаться. — Прошу, не надо, — слабым тоном протянула Нагини, с отчаянной надеждой устремив глаза, в которых зрачки уже были немного трансформированными в узкую вертикальную линию. — Мне нужно больше времени — Ньют ищет лекарство от проклятия. — Мне очень жаль, но, боюсь, мистер Скамандер ничего не найдёт. И вообще, не уверена, что с ним всё в порядке после произошедшего, — довольно жёстко возразила Гермиона, словно наверняка зная наперёд, что помочь маледиктусу невозможно, а затем холодно и решительно добавила: — Хотя я не в праве лишать тебя веры. Только лучше переоденься, если собираешься с нами на своих двух. В любой другой ситуации Том удивился бы настолько бесцеремонной интонации, но сейчас было настолько чертовски плевать, что, кроме скорейшей возможности испытать план Гермионы, ничего не интересовало. Тем временем она быстро порыскала в сумке и вытащила свою одежду, отделила пару бордового оттенка свитеров и каких-то необычного вида зауженных штанов, затем вывалила на диван куртку и тёплое пальто, и только после протянула один комплект вещей Нагини. — Если что-то будет болтаться, я магией трансфигурирую под твой размер. Нагини неуверенно распрямилась, сменив позу, осторожно взяла протянутое и с тихими словами благодарности поднялась из кресла. — Можно вас попросить оставить нас? Мы быстро переоденемся, — скорее распорядилась, чем попросила Гермиона, и оба незамедлительно вышли в прихожую, откуда Том последовал наверх, чтобы собрать все свои вещи. На это ушло буквально пару минут, и, когда он спустился вниз, трижды проверив, что ничего из своего не забыл, а также тепло и удобно одет, в гостиной уже все собрались наготове. Полностью переодетая в тёплое короткое пальто Гермиона застёгивала на Нагини свою тёмно-серую куртку, пряча за ней вязаный воротник бордового свитера. Фрэнк и Антонин в подобных чёрных куртках складывали в бисерную сумочку всё, что принёс эльф, который стоял у стены и, огромными глазищами наблюдая за всеми, испуганно стискивал длинные уши. Джонатан и Адам, одетые в такие же удобные комплекты одежды — первый в тёмно-кофейном оттенке, а второй в тёмно-сером, — аккуратно сворачивали тёплые вещи и одеяла, что так же отправлялось в сумку. Не было только Августуса, и не успел Том поинтересоваться насчёт него, как Антонин быстро пояснил: — Фрэнк дал ему вещи переодеться, а то в брюках и туфлях вряд ли далеко уйдёшь. — Адам, захвати ещё лампу, в которую ты обычно колдуешь волшебный огонь, — скомандовал Том, на что тот резко взмахнул палочкой и призвал к себе необходимый предмет. — Джонатан, насколько хорошо ты знаешь тот лес? — Был один раз, но немного имею представление о величине и в какую сторону идти с того места, в котором я был, — мгновенно отозвался тот, увлечённо подавая стопку сложенных одеял Фрэнку. — Самое главное — выбраться из него по другую сторону, а там поля и легче дойти до любого поселения, откуда можно найти способ переместиться в другое и вплоть до пересечения границы Нидерландов. Уже там через Министерство попробуем получить порт-ключ. — Хороший план, — кивнул Том, подходя к окну. — Главное — пройти лес. — Справимся, — громко и решительно произнёс Фрэнк, а Антонин поддержал его мычанием. И как только Том поднял глаза к клубящему дымом небу, вдали которого виднелись пылающие искры и вздымающиеся стены огня, воздух разразил страшный свистящий звук, а после него где-то неподалёку послышался оглушительный взрыв, волна от которого хоть и не дошла толком, но каждый ощутил необъяснимую силу её колебания. — Быстро вон из дома! — резко скомандовал Том, попятившись от слегка задрожавших в раме стёкол. — Магический дождь приближается к нашему району. Бегом-бегом! Фрэнк и Антонин мгновенно сбросили остатки вещей, Адам и Джонатан выбежали в коридор, а после распахнули дверь и во все глаза уставились на небо с приближающимся к ним пламенным необъятным облаком смерти. До каждого уже донёсся удушающий запах гари. Переодетый Августус первым вышел за порог, следом на дорогу вышли Адам и Джонатан, после — Гермиона, приобнимающая за плечи Нагини, и наконец процессию заключали Том, Антонин и Фрэнк — последний крепко держал бисерную сумочку. Когда Адам позвал эльфа, тот по щелчку материализовался рядом с ним и поклонился. — Возьми за руку Джо и трансгрессируй вместе с ним в Тегельский лес, понял? Затем вернёшься и заберёшь остальных, — приказал он и поднял глаза на Тома. — Кто ещё отправится с ним? Том быстро окинул взглядом собравшихся — почти все одновременно выдохнули морозный воздух, ожидая указаний. — Антонин, Гермиона и Нагини уходят первыми. Мы ждём, — он мгновенно выдал вердикт, и Адам незамедлительно приказал эльфу выполнять. Названные тут же подошли к Джонатану и, взяв друг друга за руки, через несколько секунд вместе с эльфом исчезли. Трансгрессия действительно сработала. Том ощутил невыразимое облегчение и в ожидании возвращения эльфа обернулся в сторону пылающей части города. По меньшей мере две трети переживало страшную атаку — не было уверенности, что там вообще возможно выжить, потому, когда прошло примерно полминуты, Том начал нервничать, что эльф не возвращается. Что, если не получилось? Или те леса так же были в огне? И только стоило подумать об этом и позволить тревожности сильнее овладеть им, как рядом раздался хлопок — эльф вернулся один. — Они в безопасном месте? — тут же требовательно спросил Том, угрожающе наступая на него. — Всё спокойно, господин, — быстро протараторил тот, кланяясь и протягивая Адаму руку. — Поторопимся, хозяин. Конечно же, эльф не врал и в случае неудачи сообщил бы об этом сразу. Жюль — так звали юного домовика — был самым приближённым к Адаму из всех несвободных существ дома Розье. Именно он проводил с ним много времени с детства и впредь у Адама закрепилась привычка таскать молодого эльфа с собой хоть на другой конец света. Несмотря на то, что Адам откровенно наплевательски относился к домовым эльфам, собственно, как и они все (кроме Антонина, хотя его эльф являл что-то не совсем похожее на европейских существ), то к Жюлю всегда сохранял необъяснимый нейтралитет, по правде говоря, выраженный даже в собственническом и притязательном отношении. Не первый год благодаря этому остальные ребята точно знали, что Жюлю можно доверять. Том, Адам, Фрэнк и Августус взялись за руки и, затаив дыхание, в следующий миг оставили горящий город в ожидании, когда можно будет втянуть воздух. Это произошло так быстро, что Том не сдержался: шумно выдохнул и полной грудью вдохнул свежий аромат мёрзлого леса, осознавая, насколько даже в районе ими занимаемого ранее дома пахло дымом и гарью. Распахнув глаза, он понял, что находится на опушке, Адам и Фрэнк отпустили его ладони, а перед глазами стоит кромка гремучего высокого леса, почти не осыпанного снегом. — Всё в порядке? — неторопливо подходя к ним, поинтересовался Джонатан, надевая перчатки. Здесь было значительно холоднее. Том обернулся назад и лишь очень-очень далеко, будто за какими-то горами или холмами, увидел маленькое пылающее пятно на фоне тёмного чистого неба, усеянного яркими мерцающими звёздами. — Чёрт, я думал, это конец, — с нервным смешком выдал Фрэнк, ладонями резко протёр лицо, сгоняя недавнее ошеломление, подошёл к Гермионе и как-то по-свойски положил руку ей на плечо. — Гермиона, ты гений! — Идея с эльфом и правда невероятна, — поддерживая нервным смехом, отозвался Антонин, подходя к ним ближе. Все обернулись назад, куда смотрел и сам Том, пока первым не ожил Адам. Уже привычным полушёпотом он произнёс: — Не будем же мы так стоять? На самом деле я ужасно устал и хотел бы где-нибудь поспать. Кто-то говорил о палатке, в которой мы все сможем разместиться? — Здесь есть антитрансгрессионный барьер? — поинтересовался Том, чуть поворачиваясь к поравнявшемуся с ним Джонатаном, на что тот под пристальными взглядами остальных покачал головой. — Всё чисто на приличном расстоянии. — Тогда зайдём подальше в лес и где-нибудь там выставим защиту, поставим палатку и передохнём хотя бы до утра, — распорядился Том, внимательно оглядывая всех неспокойным взглядом. В отличие от того же Фрэнка или Антонина он не мог хоть немного успокоиться. Все были крайне ошеломлёнными, но слишком вымотанными, однако ни в чьих глазах он не увидел ни страха, ни паники — они выражали либо сдержанное спокойствие и притупленность, либо ощутимое возбуждение и решительность. Зачем-то Том подумал о том, что с толпой вот так серьёзно и лихо настроенных спутников ему точно не о чем переживать, а значит, можно решительно идти в лес. Повернувшись к густым хвойным деревьям, в ночи выглядящим довольно грозно и предостерегательно, Том чуть сощурил глаза, внимательно осмотрел каждого и, первым сдвинувшись с места, направился к непроходимой стене мрачной зелени. — Адам, доставай лампу и поджигай огонёк — пусть освещает нам путь. Тот мгновенно вынул среднего размера прозрачную сферу, в которую мастерски наколдовал бело-голубое пламя, красиво переливающееся, подобно волшебному патронусу, и отдал её маленькому Жюлю, который резво схватил в ручки ярко и одновременно приятно мерцающий предмет, рассеивающий мрак перед волшебниками. Все вместе они решительно направились в глушь.***
Антонин распахнул глаза и резко поднялся с лежака, болезненно ощущая, как отекла спина и ломит в плечах. Он уснул быстро и для самого себя незаметно, будто прилёг и на мгновение опустил веки, слушая, как Том, Фрэнк и Гермиона, собравшиеся возле голубого, сияющего мягким светом пламени, согревающего довольно тесную для восьми человек палатку, тихонько переговариваются о произошедшем. Когда они зашли в глушь, нашли более-менее ровное место среди мрачных густых деревьев, пугающих своим видом в тенях ночи, Том распорядился установить палатку, занять места, зажечь голубое пламя и всем ложиться отдыхать. Вымотанный Адам и болезненно выглядящая Нагини, которой помогла устроиться Гермиона в одном из углов на мягкой кровати, сразу же уснули, Антонин некоторое время сидел с остальными у тёплого огня, а после отправился прилечь на своём месте, находящемся в центральной части всего пространства — не особо мягкая кушетка, которую даже не было сил трансфигурировать, да и не думал он пока об этом. Августус молчаливо устроился напротив него, но так и не смыкал глаз, о чём-то глубоко размышляя, и не нужно быть провидцем, чтобы понимать, что именно занимало его мысли, судя по задумчиво-скорбному выражению лица. А сейчас Антонин проснулся и обнаружил, что никого нет в глубинке палатки возле тёплого пламени, мастерски наколдованного Адамом. Поднявшись на ноги, он осмотрелся и понял, что все спали. Вот неподалёку от кровати Гермионы, выглядящей непонятным скомканным кулем одеял, в толстое покрывало куталась Нагини, так что было видно только спутанные чёрные волосы, небрежно раскинувшиеся на поверхности лежака. Почти напротив её кровати лежал Адам — его бледное лицо выглядело тревожно, будто ему снился глубокий неприятный сон, из которого вскоре его должно выдернуть каким-нибудь страшным моментом. На втором ярусе над Адамом явно расположился Том — виднелось только одеяло и свисал край чёрной мантии, принадлежащей ему. Посмотрев на свою кровать, он поднял глаза и на втором ярусе осмотрел безмятежно спящего Фрэнка. Напротив, сжавшись в своих же объятиях, спал Августус. Когда Антонин перевёл взгляд к выходу, где располагалась последняя двухярусная кровать, то обнаружил, что место пустовало — на нём не было даже одеяла, одно из которых Гермиона доставала из сумочки, раздавая каждому. Проведя пальцами по губам, будто снимая усталость с лица, Антонин неторопливо прошёл к выходу из палатки, отдёрнул плотную брезентовую ткань в сторону и выглянул наружу. Как и ожидал, он увидел будто прикованного к стволу дерева Джонатана — он поджал к себе ноги и опустил голову на колени, укутанные одеялом. Лес был светел — густые макушки пропускали холодные лучи солнца, и теперь выбранная ими зона представляла собой довольно просторную поляну с редкими деревьями. Стоял густой туман — у Антонина мгновенно вышел пар изо рта. Холодный рассвет и одинокое щебетание какой-то птицы вселяло необъяснимую надежду — хотелось глубоко вдыхать и на языке ощущать свежий привкус жизни. Выбравшись из палатки, Антонин выпрямился во весь рост и увидел, что Джонатан был не один: рядом с ним у ствола сидела одетая в куртку Гермиона, почти спрятавшаяся за его плечом, и о чём-то тихо говорила, что даже Антонину всё казалось бессвязным бормотанием. — Только не говори, что ты провёл здесь всю ночь, — с тенью недовольства произнёс Антонин, приближаясь к двоим. Гермиона первой задрала на него голову, высовываясь из-за плеча, а Джонатан тряхнул спутанными кудрями и неторопливо поднял подбородок, чтобы лучше видеть его перед собой. — Я уже высказалась на этот счёт, — поддержала Гермиона и снова опустила укоризненный взгляд на Джонатана. — Всё в порядке, — устало протянул тот, опуская голову и снова прячась за ворохом густой соломы. — Я дремал, во мне достаточно сил, чтобы пережить грядущий день. — Ты хоть бы сказал, что караулишь — я бы сменил, — прицыкивая, покачал головой Антонин, медленно шагая мимо друга, а затем опустился возле Гермионы на корточки и прямо посмотрел ей в глаза. — Давно проснулась? Как себя чувствуешь? — Я в порядке, — в странном замешательстве отозвалась она и перевела пристальный взгляд на него. И наконец впервые в жизни он увидел в чистых сияющих глазах настолько искрящую живость, что казалось, в них порхает невероятно огромный мир волшебства и невыразимой магии, и он так прекрасен, так светел и горяч, что Антонин не сразу понял, как в её уголках скапливается влага. Гермиона сама протянула к нему ладонь, взяла его за руку и, сдерживая слезливость, как-то ошеломлённо засмеялась, затем тяжело вздохнула, пряча за этим всхлип, и с теплом прошептала: — Я так рада, что мы сбежали вместе. Что могло случиться, будь мы врозь? Джонатан явно уловил неровные нотки, потому повернулся к ним и посмотрел в остекленевшие глаза Гермионы, затем переглянулся с Антонином и, глубоко вдыхая утреннюю свежесть, начал подниматься на ноги. — Идёмте пройдёмся, — позвал он, аккуратно складывая одеяло и бросая к стволу. Гермиона послушно кивнула, что было очень необычным — Антонин не знал её такой покладистой и, кажется, он вообще её не знал, а впереди предстояло только узнать. Оба поднялись следом и направились за Джонатаном, который прошёл мимо палатки к продолжению поляны, где лучи солнца будто бы светили ярче и теплее — от озарившего его света кудри враз запылали тёплым белоснежным, переливающимся светло-янтарным, цветом. Антонин увидел, насколько тот был болезненно бледным и осунувшимся, что от коснувшейся тени возмущения захотелось резко высказаться. — Какого чёрта, Эйвери? Ты себя в зеркало видел? Пацаны пришибут к чёртовой матери... — Я сказала то же самое! — мгновенно подхватила Гермиона, равняясь с обоими, и, схватив Джонатана за рукав куртки, чуть дёрнула на себя. — Ещё в морозную ночь! На земле!.. Неожиданно Джонатан немного нервно рассмеялся, приостанавливаясь, из-за чего оба встали напротив, а тот посмотрел на них как на идиотов. — Не придавайте слишком много значения тому, что является менее важным, чем то, где мы находимся, что осталось позади и что ещё ждёт впереди, — в обман смеху задумчиво глубоким тоном произнёс он и, с явной насмешкой покачав головой, последовал дальше, энергичнее обходя встречающиеся стволы деревьев. Антонин и Гермиона переглянулись, затем незамедлительно последовали за ним. — Было огромной ошибкой отпускать её за пределы города, — с усталым вздохом продолжил говорить Джонатан и поднял глаза к холодному солнцу, слегка щурясь от его рассеянных лучей. — Я виноват — моя ошибка, — тут же возразил Антонин. — Это я её подставил и вынудил привести нас к такому решению. — Что значит «подставил»? — не поняла Гермиона, хмурясь и решительно не отставая от них. Антонин посмотрел на Джонатана, будто выискивая в нём ответ на вопрос: говорить или не говорить? — или хотя бы поддержку, но тот явно пребывал в собственных грёзах, то поднимая взгляд к солнцу и приподнимая уголки губ от ясного утреннего света, то опуская себе под ноги, чтобы не споткнуться о корни деревьев, спрятанные под пожухлой прошлогодней листвой, покрытой мёрзлым инеем. Приняв решение, Антонин принялся объяснять и вкратце рассказал о том, что сделал в ту ночь, когда вернулся после поездки в Ленинград. Он объяснил ей всё точно то же самое, что и тогда выпытал из него Джонатан, на что Гермиона молча выслушала, явно сравнила с моментом предыдущей истории, где Антонин подставил Астрид, вынудив избавиться от неё, и под конец задала лишь один вопрос: — Зачем ты это сделал? И Антонин задавал себе этот же вопрос, пытаясь снова и снова найти в себе ответ, что двигало им в ту ночь, а после сокрушённо понимал, что ни одна мысль не была верной. Это не было попыткой помочь Гермионе. И это не было страхом за свою жизнь — ни в коем случае. Это было самым настоящим повиновением судьбе, о которой было рассказано Мартой. Будто невиданной силой он неукротимо стремился совершить то, что она сказала ему. — Что со мной делает кукла, которую ты отдала Гермионе? Марта медленно склонила голову набок и проскрежетала: — Ничего дурного, пока рядом с вами есть кто-то ещё. — Объясни, — требовательно отозвался Антонин, нахмурившись ещё сильнее. — Здесь нечего объяснять. Ты же знаешь, что ей нужна жертва, так позволь ей стать любому, кроме тебя, — гортанно отозвалась Марта, и Антонин впервые увидел, как на морщинистых губах расцвела кривая пугающая и насмешливая улыбка. — Позволить... кого-то убить? — Или убить самому — это будет твой дар Богу. Он послушно решил выполнить волю и выбрал крайний вариант. И, поджимая губы, смыкая на несколько мгновений густые ресницы, явственно осознавал, что ошибся. Он вымотан и запутан. И либо он неверно понял Марту, что очевидно, потому что Астрид не являлась ангелом и жертва по-прежнему не отдана, либо... Ему страшно было думать о том, что Марта переиграла — как говорил Джонатан, теперь и он отныне чувствовал натянутые нити из запястий, что пришивались к пальцам невидимого кукловода. Сейчас эти невидимые нити стали стягивать жилы до боли, насильно ведя куда-то вперёд на полпути в нужную кому-то точку, потому что назад уже не вернуться — круговорот событий устремился вихрем, и не было ни одной дорожки, чтобы свернуть куда-то в другое место. Всё стремительно гнало их в спину к чему-то одному, и, втроём приминая под ногами пожухлую листву и сырые ветки, каждый наверняка понимал это. Они молчали долго, а Антонин разочарованно думал, как же он ошибся и насколько высока плата за эту ошибку. С него ли всё началось, что он понял Марту так, как подумал верным? Или она осознанно позволила ему ошибиться, чтобы случилось то, что случилось? Над этим было тяжело размышлять: ему хотелось ей верить и считать, что ошибка была сугубо его, но с другой стороны искренне не понимал: а как иначе необходимо интерпретировать её слова? Если это была не Астрид, а это не она, то почему всё равно настаивала на том, чтобы убить, ведь речь — не могла же она не знать! — была о ком-то из них. Как сказал Джонатан, о ком-то из троих: Фрэнк, Адам или сам Джонатан. Антонин не мог поверить в то, что Марта могла позволить допустить ему подобную мысль о ком-то из них. В конце концов он считался с суждениями Джонатана — он его слушал и он ему доверял. — Зачем? — слегка нервно переспросил Антонин, задумчиво проводя пальцем по губе и глядя себе под ноги. — Я поверил Марте. И, кажется, неправильно её понял. Он коротко пояснил двоим о том, что сказала ему Марта насчёт жертвы и возможных путей решения проблемы, чтобы Антонин не стал ею, а затем погрузился в разочарованное молчание, которое подловили остальные, задумчиво углубляясь в чащу. — Она всё знала, — наконец произнёс Джонатан и, повернув голову к двоим, как-то странно улыбнулся, приподнимая уголок губ, вроде находясь здесь, но взором пропадая в где-то только ему известных мыслях. — И с самого начала вела мысли каждого так, чтобы сейчас быть в этом моменте, где всё уже случилось и неминуемо само по себе случается дальше. Всё слишком просто, чтобы с самого начала понять, потому что самое гениальное находится всегда прямо под носом. И это... на самом деле это забавно — быть таким же недальновидным идиотом, как и все. Быть важной, а может быть, не важной фигуркой на чужой доске... Беспрекословной марионеткой, идущей на нужную клетку, потому что... — он замолк и беззлобно усмехнулся, а затем живо обернулся к ним лицом и, беззаботно пятясь назад, тепло улыбнулся им, щуря глаза от попадающих в них прямых лучей. — Потому что тогда наступит рассвет. — Да что с тобой, Джо? — тревожно отозвался Антонин, всем нутром необъяснимо ощущая что-то странное, происходящее в его мыслях; произнесённые слова и тон голоса никак не вязались с мимикой его лица — оно выражало что-то лучистое, вызывающее безмятежный смех, пока он не понял, что за всем этим скрывается смирение и осознание чего-то важного, на что тот так просто смотрит не страшась. И Антонин не мог объяснить себе, почему его беззаботность вызывала в нём самом тревогу и огорчение, потому хотелось вцепиться в него и обо всём разузнать, но, глядя на слегка нахмурившуюся Гермиону, которая вдумчиво всматривалась в Джонатана, не находил на это сил. Она буквально впитывала в себя его стальной бесстрашный взгляд, наравне с Антонином медленно наступая на легко и свободно пятящегося спиной Джонатана, что спокойно улыбался холодному солнцу. Они оба стали будто другими: покрытые, как хрустящие под ногами листья, инеем и одновременно ласково тёплыми; его тоскливой душе очень близкими и одновременно, как лучи самой дальней звезды, далёкими; как обычно сдержанными, но одновременно внезапно чувствительными; почему-то кажущиеся ему друг на друга похожими и разговаривающими на каком-то только известном им языке. Антонин не мог понять, что он видит, но при лучах вздымающегося в розовом рассвете солнца перед ним открылась будто невидимая связь: между ними мириады сияющих белоснежных нитей, свободно и медленно переплетающихся и плавно закручивающихся в спираль, чтобы однажды сомкнуться и дёрнуть кого-то из них безжалостным рывком к другому. Он резко сморгнул и с некоторым облегчением перестал видеть шелковистые волокна, ярко светящиеся на свету. Ему всего лишь показалось — и надо же такому привидеться? Только он с нехорошим предчувствием смотрел на то, как оба всего лишь пару мгновений созерцали что-то друг у друга в глазах, и в сердце стало тревожно. А в противовес разум непреклонно шептал: — Ерунда, Тони. Всё это ерунда.