мгчд: драбблы

— Че, в пдн поедем? — Макаров скрещивает руки на груди, шмыгает носом. Олицетворение подросткового протеста. — Ну давай. Если быстро оформить, я еще успею посидеть полгода в детской, пообвыкнусь перед настоящей тюрьмой. Да? — А ты кого-то убил? — уточняет Гром. — Нет. — Тогда за драку тебя никто сажать не будет. На первый раз пожурят и отпустят. На второй дадут условку. Макаров фыркает полупрезрительно, отворачивается к окну. — Блеск. Наш суд — самый справедливый суд в мире, — цитирует он, протягивая гласные. — А припугнуть меня не хочешь? — А зачем мне тебя пугать? — В воспитательных целях, — Макаров пожимает плечами. — Воспитанием твоим пусть воспиталки занимаются. — Угу, — он скользит взглядом по домам исторической застройки, не знающим прикосновений капремонта. — Тогда на кой черт ты меня из спальни вытащил? Гром не отвечает. Сворачивает с шумной шестиполосной на дорогу поуже, между домами, потом еще. Макаров эту часть города знает плохо, таблички с названиями улиц не помогают. Навигатора у Грома в машине, разумеется, нет. Понятно только, что какие-то окраины. Из города вывозит? Закопать в каком-нибудь лесочке, ну да. Так вроде он ему ничего не сделал… Вдруг вскидывается, осенило. — На кладбище? На могилки к маме с папой, да? Мол, посмотри в глаза родителям, думаешь, они этого для тебя хотели? Чтобы я устыдился и исправился? — А поможет? — Гром отвлекается от дороги, смотрит на Макарова, Макаров — обратно в окно. — Нет. — Вот и я думаю, что нет. Макаров снова затихает. Подозрительно смотрит, как дома становятся ниже и серее, а между арками появляются ларьки, на вид из девяностых, если не старше, и просто прилавки, где с рыбой, где со шмотом, где с какими-то запчастями. И кучи мусора вдоль стен, которые никого не смущают и притягивают крыс, ворон и собак. Машина втискивается на пятачок пространства между двумя баками. Гром глушит мотор, выходит, хлопнув за собой дверцей. Следом выходит Макаров, натягивает на пальцы рукава красной толстовки. Встречается взглядом с одним бугаем в заляпанном фартуке, сглатывает, встает к Грому на шаг ближе. — Дядь Игорь, — вырывается ноюще по-детски. — Вы меня куда привезли… — Куда надо. Слышь! — Гром обращается к тому самому бугаю, указывает на машину пальцем. — Собственность полковника МВД Прокопенко Ф.И. Спиздят — всех на уши поставлю, а тебе лично метлу в жопу запихаю. Договорились? Бугай ворчит что-то невнятно. Гром на себя вешает черную спортивную сумку, оставляет машину, даже не пикнув сигнализацией, и шагает по доскам между лужами, пользуясь длиной ног. Макарову приходится прыгать следом. — Дядь Игорь? Игорь Константинович? — Не ной, щас дойдем уже. Доходят. По виду какой-то склад, Гром долго возится с навесным замком и потом еще одним, сдвигает с металлических дверей тяжелую щеколду, зовет Макарова — тянуть дверь приходится вдвоем. Гром шарит по стенам, находит выключатель, и в помещении загораются, потрескивая, лампы дневного света, защищенные металлическими решетками. Здоровенный зал разделен веревками на квадраты, со стен свисают продолговатые груши. Пахнет хлоркой и под ней — потом и грязными носками. — Пять минут переодеться, — Гром снимает сумку, роняет на лавку. — Мне не во что… — Я взял, — Гром кивает на сумку. — Бери, не бойся. Майка почти не ношеная, шорты я стирал. Всё, пошёл. Пять минут, потом разминка. — Подожди, я не понял. Ты меня на бокс привел? — На курсы самообороны, — Гром пока сам избавляется от куртки и кепки, садится, расшнуровывает ботинки. — Ты же сказал ТатьянМихалне, что со мной поговоришь? — Я сказал ТатьянМихалне, что прослежу, чтоб ты больше с улицы с разбитым ебалом не возвращался. Макаров фыркает нервно, как всегда, когда Гром рядом с ним матерится. Не то чтобы Макаров сам не высказывался по случаю, но при «взрослых» инстинктивно хочется фильтровать базар. Слышать от «взрослого» крепкое словцо странно, хотя Гром ему не учитель и не воспитатель, и вообще никто. — Я и так умею драться. — Раз возвращаешься с разбитым ебалом, значит, не умеешь. — Их было трое. — Ну и хули ты один на троих полез, если драться не умеешь? Макаров вспыхивает, выгребает из сумки спортивную форму, озирается в поисках раздевалки. — Это место вообще рабочее? — Рабочее, не дрейфь. У Бустера по субботам выходной, он от щедрот мне выделил запасные ключики от зала. Полы после себя, кстати, сами мыть будем. — Охуеть, трудовое рабство, — на пробу ругается Макаров. Выходит тоненько и неуверенно, но Гром его не одергивает, только хмыкает. — Трудовое рабство будет, когда на дачу поедем. — Мы поедем на дачу? — Почему я все еще вижу на тебе джинсы? /// Шмотки Грома на Макарове висят мешком, боксерские трусы он все время подтягивает, даже затянув завязки на максимум. Можно было бы купить новое, но пусть пока так. Могилки, скажет тоже. Кому могилки хоть раз мозги на место ставили? Мозги вправляют люди.