мгчд: драбблы

Он прописывает ему дважды по корпусу и раз в живот, Олега сгибает сразу, и еще один сильный удар роняет его на пол. Ногой — в бок и потом тыкнуть носком, заставляя перевернуться на спину. Надавить на грудь всем весом, не давая вдохнуть в полной мере, наблюдая за паникой в глазах. Потом убрать. Плюнуть сверху — он инстинктивно поморщится, но не отдернется. Скомандовать: целуй. Понимает, переворачивается еле-еле на бок, потом поднимается на колени, неудобно нагибается — связанные за спиной руки ограничивают подвижность, Игорю нравится, когда он так — беспомощный, неуклюжий, легко такого скрутить, если только пикнет что-то против. — Какой же ты медленный, бесишь, — схватить за волосы, не успеют губы прижаться к ступням, и вздернуть к паху. У Олега в глазах мутно от слез и чего-то еще, невыразимого словами, он торопится открыть рот сам и все равно делает это недостаточно быстро, Игорь бьет по щеке и оттягивает челюсть. — За зубами следи, капитан. Трахать в рот с полной отдачей, взяв за голову двумя руками, не давая передышки на вдох; если входить глубоко и часто — горло начинает спазматически сжиматься, из уголков глаз подтекают слезы, из уголков рта — слюна. Если переборщить, он может блевануть, и если честно, Игорю почти хочется на это посмотреть — как суровый капитан будет жалко ползать у него в ногах, выворачиваясь наизнанку обедом и его спермой вперемешку. С этой мыслью и кончает, содрогаясь — спускает глубоко в глотку, в ушах звенит, в глазах почти темнеет, и не понятно, он держит Олега за волосы или держится за него, чтобы не упасть. — Умница какая, капитан. Хорошо принимаешь. Выебать бы тебя за хорошее поведение, — в горло ебали Олега, а голос сел до металлического скрежета у Игоря. Отчасти это мысли вслух, отчасти — вопрос. Игорь кончает почти всегда, Олег — через раз. Иногда к концу у него уже не стоит, да и сам он не держится на ногах, иногда он полутверд и мотает головой, и это то редкое «нет», которое в этой сцене уважается безо всяких стоп-слов. Отношения Олега Волкова с его жопой и с тем, кому и когда можно в неё что-то пихать, изменчивы, как погода в Петербурге, и логике не поддаются. Сегодня второй случай, Олег глазами сигнализирует — не надо, нет. Игорь его отпихивает от себя, давая осесть задницей на пятки. За адреналиновой тряской и наркотическим кайфом приходит сытая усталость и легкое отупение — как после долгого рабочего дня, который весь провел в поле, и только под самый вечер заскочил в участок, присел, вытянул ноги и понял, что не сдвинешься с места до утра. Пока Олег разглядывает узоры на ковре (если что-то видит, а не смотрит вглубь себя), Игорь рассеянно проходится туда-сюда, медленно привыкая к тому, что ощущение полнейшего, богоподобного контроля над самой жизнью это иллюзия и на деле он всё ещё простой российский мент, который не контролирует даже плесень на стенках своего холодильника. Когда он подходит к Олегу снова и трогает его за плечо, тот реагирует не сразу — тоже как будто просыпаясь; потом выдыхает и изгибается, чтобы потереться щекой о пальцы. Сцена заканчивается. /// Окна на кухне не панорамные, но вид все равно хороший, только Игорь его не замечает — открывая холодильник, видит краем глаза только свое отражение на темном стекле. Рожа как рожа. Тысячи их таких. Игорь давно научился по роже выводов не делать, сколько людей на вид чистые ангелы, а сами расчленяют младенцев в подвале, но у него такая физиономия, одного взгляда хватит, чтобы сказать уверенно — этот любит бить людей. Любит, да. И регулярно этим занимается, в рабочее время, в качестве хобби, теперь еще в личной жизни. Стекло приятно холодит кожу, когда Игорь прижимается к нему лбом. От выдоха на окне остается маленькое белое пятнышко. Я люблю бить людей, думает он, перекатывая эту мысль в голове, как конфету языком во рту. Плохих. Хороших. На ринге. В участке. Люблю, когда кулак врезается в мягкий живот, когда нога отпечатывается фиолетовым у кого-то на ребрах. Люблю отвешивать пощечины. Люблю пересчитывать зубы, выкручивать руки, таскать за волосы. Люблю, когда смотрят со страхом снизу вверх, когда пытаются прикрываться. Когда даже не пытаются прикрываться. Игорь закрывает глаза, жмурится до разноцветных искр. Когда Олег не пытается сопротивляться — это самое сексуальное. Спарринг как прелюдия, стянутая веревками на запястьях беспомощность — как секс. Круче секса. Оргазмы вторичны, главное — скулеж, растерянность, жалкая надежда, с которой Олег пытается просчитать его настроение, угадать, каким будет требование в следующий момент и подстроиться, и всё равно, конечно, огребает снова и снова, потому что Игорь пришел в эту спальню, чтобы сделать ему больно, и не Олегу решать, как именно. Если не доходит до того, чтобы трахать, уточняет Игорь автоматически. И еще по мелочи. Не срать, не ссать, не наносить тяжких телесных, и вообще ничего такого, что Олег не спрячет утром под бадлон, собравшись на службу. На языке неприятно кислит, сколько бы он ни сглатывал слюну. Можно сколько угодно говорить себе — да я не такой, да он сам попросил, но когда Олег не сопит рядом, закинув на талию руку и на бедро ногу, когда Игоря не отвлекает высвеченный лунным светом профиль и кружевная тень от ресниц на щеке, он может быть с собой честен и трезв. Если без всех оговорок и уловок, если сократить до сути, то получается вот что: он не просто любит бить людей. Он с этого кайфует. Он кончает просто от того, что человек, который ему нравится — а это факт, он тащится с Олега, как тащился в своей жизни только по диплому академии с отличием и стопроцентной раскрываемости, — перед ним беспомощен, избит, напуган, в слюнях и слезах. А знаешь, кто еще с этого тащится, подсказывает Игорю неприятный (похожий на его собственный) голос в голове. Игорь знает, да. У него полная стена фотороботов — этот в парадной, этот в лесополосе, этот за гаражами, этот одну девчонку, этот двух, этот подростка, пацана совсем. Ведь не передернуть же им всем так хочется, не с ума сходят от того, что присунуть некому. Вот так же абсолютно, кайфуют от чужой беспомощности и страха, а Игорь потом кайфует от того, что ловит их, уродов, и в клетку сажает, приложив по пути об прутья пару раз симметрично с обеих сторон лица. А потом — идет сюда, отмечать удачный день. Кайфуя от того, что перед ним кто-то будет ползать беспомощным и терпеть удар за ударом. Голова начинает ныть от попытки совместить эти две картинки в одну, как в кино со сломанными три дэ-очками. Игорь давит лбом в стекло, бездумно надеясь, что это поможет. Чем-то. Например, от давления лопнет сосуд у него в мозгу и не станет такого майора Грома. Ну да, Олег сам попросил. Но это же так удобно, да? Этот сам попросил, тот сам нарвался, эта вообще сама дура виновата. Олегу надо, тут Игорь не спорит, видит его глаза голодные и как он потом целует руки, лупившие его по щекам, только с Олегом все понятно — у него в голове до сих пор сплошная горячая точка, с него спрос как с больного. Ему бы, по-хорошему, у врача это лечить, а не подставляться под удары, вот какого Игорь мнения. А Игорь что? Тоже больной? Видимо, да. Только хуевее, потому что у него таких оправданий нет. Сам попросил, ну да. А Игорь до этого как будто был чист и невинен и ни разу, заламывая ему руку на ринге, не думал остервенело, что сейчас бы вжаться в эти ягодицы пахом. Не тащился, оставляя на шее следы кусачих поцелуев, не давил потом на них пальцами, замирая, когда Олег от этого слабо морщился и потом смеялся. И не кончал мгновенно, как малолетка, когда прихватывал Олега за горло и он разевал рот, хватая воздух, но не отталкивал его руку. Ладно, это еще было похоже на секс. Грубоватый, но они вроде и не девчонки, чтоб особо нежничать, а так секс и секс. Как назвать вот это, которое было в спальне пару часов назад? Садо-мазо-порно, ёпрст. Смешно, только на самом деле нихуя не. Потому что, если, опять же, быть с собой честным, если бы кто-то рассказал Игорю, что какой-то хуй обращается так с Олегом — секунды бы не прошло между тем, как в больнице оказались бы оба. Один в реанимации с переломом всего себя, второй — у мозгоправа, чтоб больше такое не повторялось. И никакие «он попросил» тут бы не помогли... А кем это тогда делает его — не только (насильником? или как это по-новому, на зарубежный лад — абьюзером?) хуйлом с кулаками, но еще и лицемером, — Игорю вообще не нравится. Больше не соглашусь, думает решительно, как бывает в три часа ночи на пустой кухне; больше не соглашусь, а если и соглашусь, то только потому что ему надо, но ни на грамм больше, чем требуется. И чтобы никакого этого... Чтобы без удовольствия, короче. Чтобы хуй не стоял. Потому что вот так — так точно нельзя, неправильно. С принятием решения становится чуточку легче. Игорь открывает глаза, пялится бездумно на огни ночного города, рассыпавшиеся до самого горизонта, на сверкающую башенку Разумовского впереди. /// Олег прикасается мягко, ладонью между лопаток; проводит вдоль позвоночника, замирает приятной тяжестью на талии. Ставит подбородок на плечо. — Красиво? — Угу, — соглашается Игорь. — Чего не спишь? — А ты? — Пошел попить. — И застрял тут, любуясь видом. — Вроде того. — Знаешь, почему я выбрал именно эту квартиру? Игорь вопросительно хмыкает. — Горизонт просматривается, — Олег отходит, присаживается на угол стола. — Я мог в любой момент посмотреть в окно и проверить небо с любой стороны. — Вертолеты? — Угу. — Ты ебанутый такой, — Игорь не может не улыбаться, когда это говорит. Олег улыбается тоже, в полумраке выделяются ярко белые зубы и блестящий кулон на шее. И синяки: два крупных фиолетовых на ребрах. Игорь проверил, просто гематомы, никаких трещин, но все равно выглядит так, как будто его отходили берцами в подворотне. Улыбка начинает горчить. — Тогда был еще ебанутее. — Ебанутый в превосходной степени. — И превосходной форме. — Вот тут не поспоришь, — они смеются оба, потом Олег склоняет голову набок, как слушающая хозяина собака, и смотрит так внимательно, что Игорю хочется поежиться. — Ты в порядке? Игорь пожимает плечами. — Ты меня спрашиваешь? — Ну да. — Олег, не меня пиздили, как боксерскую грушу, на протяжении доброго часа, — Олег на этих словах улыбается снова, как будто Игорь смешно пошутил. Как будто в этом всем есть что-то смешное. — И до чего же хорошо пиздили! Почаще бы так. — И так хватит, — говорит Игорь резче, чем стоило бы. — Как скажешь, ты здесь босс, — Олег легко, слишком легко улыбается и пожимает плечами. Игоря толкает вперед жгучее желание немедленно, прямо сейчас сделать всё хорошо, нормально; он подходит резко, обнимает — крепко и быстро, стараясь не давить на больные места. Прижимается носом к виску, глубоко вдыхает и замирает так. К следующему разу все будет по-другому, обязательно, обещает себе, ему и всем паранормальным сущностям, которые могут его слышать. Честное слово, будет. — Ты точно в порядке? — спрашивает Олег еще раз, тепло выдыхая в плечо. — Да мне-то что, — отзывается Игорь, чувствуя странную дрожь в челюсти, опасно похожую на желание зарыдать. — Пойдем обратно? Хочу с тобой обниматься. — А я уж думал, ты не попросишь, — дразняще отзывается Олег. В постели он закидывает на Игоря руку и ногу и засыпает первым. Игорь лежит без сна до рассвета, зная, что будет чувствовать себя ужасно утром и отчасти думая, что этого заслужил.