мгчд: драбблы

Серёжа наспех записывает ручкой на предплечье: дз стр 156 упр 24, и Олег вдруг толкает его в плечо. Серёжа оборачивается (их рассадили опять, чтоб не болтали, но не слишком далеко, чтобы Серёжа мог тянуть своего отстающего товарища на контрольных), и Олег делает страшные глаза. Серёжа не понимает, до конца урока сидит растерянный, а потом Олег хватает его за руку, тащит за собой в туалет, проверяет все кабинки и только тогда задирает рукав и показывает: «дз стр 156 упр 24» на смуглой коже. Серёжа бросается ему на шею молча, улыбаясь, как полный дурак. Они догадывались, надеялись, предполагали, но наконец-то получили подтверждение, и Серёжа даже рад, что так, что для разнообразия это он первый (невольно, но всё же) заявил: я твой соулмейт, понял? потому что раньше всегда всё первым делал Олег: первым подошел, познакомился, первым сказал «ты мой лучший друг», и валентинку в портфель первым тоже сунул он, хотя до сих пор не признался, что она была от него. Они, конечно, об этом не распространяются. Соулмейты («родственные души», поправляет училка — уважайте, мол, корни русского языка) встречаются не так уж часто, тем более так рано, а на них и так таращатся, как на двух фриков. А еще это редкость, чтобы совпали душами два пацана, и начнутся вопросы: так вы пидоры? или это типа по-братски? а вы уже ебетесь? (Серому немного интересно про последнее, но им пока определенно рано). Кроме того, это дает им простор для разного рода шуточек. Например, Серёжа может подсказывать Олегу на контрольных, даже когда его нет рядом, а если их наказали и рассадили по разным комнатам, достаточно иметь при себе фломастер, чтобы провести пару часов совсем не скучно. «Отмываю туалет в школе, а я даже не кидал в него дрожжи», пишет Олег, и Серёжа отвечает: «жду тебя на нашем месте». «У меня есть десять рублей», пишет он же позже, «купить сухариков?». Они спорят, решая, лучше взять с ветчиной или холодец с хреном, и можно заранее помечтать, что лет через десять Олег будет писать из магазина «купить молока?», а Серёжа будет отвечать «и пельменей», и так будет продолжаться до самой смерти, потому что они родственные души и не расстанутся никогда-никогда, а после смерти их сольет в единую небесную сущность (хотя вообще Серёжа материалист и не верит в загробную жизнь). Он плачет, забившись в дыру между большим камнем и корягой, и пишет на руке: ненавижуненавижуненавижуненавижуненавижу, и буквы скачут и плывут у него перед глазами. Оптический эффект, думает его рациональная часть, слезы служат почти как маленькие линзы. Очень интересно. «Что случилось?», спрашивает Олег крупными, печатными буквами. «Выкинули ранец», пишет, почти царапает Серёжа. «Порвали альбомы. И грамоту. Всё втоптали в грязь. Ненавижу.» «Ты в порядке?» Это самый абусрдный вопрос в жизни Серёжи, и он с бешеной злостью царапает в ответ: НЕТ, я НЕ в порядке, меня ИЗБИЛИ, мои ВЕЩИ уничтожили, мне НУЖНА была эта грамота для портфолио, я НИКОГДА не поступлю в МГУ! Всё не лезет на одну руку, Серёжа обходит её всю и потом корябает на животе под футболкой и даже на лодыжке, закатав штанину. «Успокойся», пишет Олег. «Ты поступишь, ты умный. Одна грамота ничего не значит.» «Откуда тебе знать», пишет Серёжа, и Олег отвечает — от его букв никогда раньше не веяло такой уверенностью: «знаю.» Серёжа дышит в такт волнам, набегающим на берег: вдох-выдох. Успокаивается. «Они еще рядом? Могут тебя побить?», спрашивает Олег. Серёжа, уже потерявший запал ненависти и переключившийся на философскую апатию, пожимает плечами и потом вспоминает, что Олег этого не увидит. «Ушли.» «Хорошо. Где ты?» «Где обычно, у залива.» «Умойся, станет лучше.» «Мне станет лучше, когда ты придешь», пишет Серёжа ворчливо (можно писать ворчливо?). «Скоро ты?» Олег не отвечает, и Серёжа успевает так и задремать там, положив голову на мшистый кусок коряги, когда Олег все-таки прибегает и трясет его за плечо. — Еле тебя нашел! — говорит он возмущенно. — Хоть бы сказал, где ты! Что случилось? Где твой портфель? Это те гопники из десятого? Я им устрою! — Не надо никому ничего устраивать, — отвечает Серёжа, пока еще слишком сонный, чтобы разобраться во всех вопросах по очереди. — Тебе мало было детской комнаты? — Да и пусть! — Не пусть. Никаких драк. Лучше я им статусы в аське поменяю на «люблю ебаться в жопу», — Серёжа зевает и даже смеется, когда Олег обнимает его крепко, до скрипа ребер. — Извини, что я с этой дурацкой тренировкой все пропустил. — Ничего, ты меня уже утешил, — заверяет Серёжа и целует Олега в еле-еле покрытую пушком челюсть. Они целуются в губы первый раз в четырнадцать, дрочат друг другу полгода спустя. Одним душным летним вечером Олег в кровати под одеялом пишет на руке маркером: давай попробуем, когда в спальне никого не будет? Серёжа горит ушами, читая это, и потом они совещаются короткими записями на руках и ногах, выбирая день, время и повод (в итоге они разобьют окно, чтобы их отстранили от экскурсии на ферму по разведению хаски, и это жертва, которую Серёжа никогда Олегу не забудет). Когда Серёжа просыпается, на руке темнеет последняя надпись, сделанная Олегом, видимо, когда он уже уснул: «презервативы и смазка!!!», крупными печатными буквами и подчеркнутое дважды. Серёжа внутренне теплеет, думая, какой же Олег — заботливый, предусмотрительный, как же ему с ним повезло. У них получается, хотя и не без некоторой неловкости. У них получается еще много всего, а потом однажды их застают целующимися во дворе (они правда думали, что за кустами их не видно), и их таскают по кабинетам воспиталок, директоров, школьных психологов, орут и ругают и обещают развести по разным спальням или вообще детдомам, и Серёжа до хрипа орет в ответ, что они не имеют права и он пожалуется омбудсмену, а ему говорят, что он не дорос бросаться такими словами. Потом затихает и это, потому что на носу егэ и школа и детский дом одинаково сильно мечтают, чтобы они всё сдали и вылетели отсюда поскорее. Серёже кусок в горло не лезет всю неделю, Олег допрашивает его вслух и буквами: ты поел? поел? а сейчас? пожалуйста, поешь, так будет лучше работать голова, обещаю. Утром в день первого экамена на руке появляется печатное «удачи» и «для работы мозга лучше всего есть шоколад». Этот совет Серёже нравится, так что по пути к школе он съедает аж две шоколадки из новогодних запасов — третью отнимает Олег, пригрозив, что он себе вместо подзарядки мозгов устроит заворот кишок и слипание жопы. Он тоже волнуется, знает Серёжа, хотя и не так: Серёжа боится не сдать экзамены на все сто, Олег боится не сдать вообще. Зря, считает Серёжа, и целует его в щеку на удачу, не скрываясь перед учителями и одноклассниками (теперь-то что?) Экзамен проходит как в тумане. Серёжа сдает бланк одним из первых, выходит на ватных ногах. Спроси его кто-нибудь, что было в вопросах — не ответит. Даже наблюдающий в коридоре останавливается рядом, чтоб спросить, все ли хорошо. Олег выбегает из класса еще полчаса спустя, и сразу бросается на шею. — Спасибо, — выдыхает в ухо. — За что? — За формулу! — Какую формулу, — моргает Серёжа. — Эту дурацкую, там для задачи из части С, я же тебе написал, сейчас... — Олег задирает оба рукава, но на предплечьях чисто, и он растерянно чешет в затылке. — Блин, сошло уже. Но, короче, с тестовой я точно справился, и как минимум одна задача у меня есть. Живем. Серёжа практически уверен, что никаких формул для Олега не писал, он вообще о нем забыл от стресса, и готов поставить на то, что Олег вспомнил формулу сам, а надпись на руке ему приглючилась, тоже от стресса, но это слишком мелко, чтобы его переубеждать. У них впереди еще по три экзамена, не до споров. Они выпускаются. Они поступают в МГУ. Общага — не детдом, новообретенная свобода поначалу пьянит, потом оказывается, что все не так просто. Снова приходится скрывать свои обжимания от других студентов. Стипендии все время не хватает, тут или жратва, или развлечения, а Серёже еще как-то нужно откладывать на бизнес — Олег однажды приходит счастливый с новеньким плеером, который ему толкнули с уценкой из-за царапины, а Серёжа срывает горло, пока кричит, что он не думает о будущем. Олег уходит, хлопнув дверью, и возвращается на следующий день, буквально кинув Серёже на кровать стопку налички, раза в два больше потраченной суммы. Откуда — не признается. Серёжа плачет. Олег дуется. Они мирятся, но на душе скребут кошки. В конце года Олег сознается, что не был ни на одной паре с начала семестра. Серёжа снова кричит. Олег говорит, что уходит в армию. Серёжа запускает в стену любимой чашкой с эмблемой МГУ. Олег собирает вещи и уходит в тот же вечер. Трясущимися руками Серёжа пишет: «я даю тебе последний шанс. Вернись, я помогу тебе закрыть сессию.» «Я уже все решил», отвечает Олег. «Решил? За нас обоих?» «Как ты решил за нас с МГУ.» Серёжа задыхается от злости, срывается из комнаты в душевую и там трет и трет руку мочалкой до красноты, как будто от этого текст сойдет быстрее. Впервые за год учебы он не идет утром на пары, не спит, почти не моргает, как будто может пропустить новую надпись; Олег пишет утром следующего дня, в шесть ноль ноль. «Я собираюсь на вокзал. Уезжаем в восемь.» «Скатертью дорожка», пишет Серёжа, исходя ядом, как будто не скулил в ожидании хоть какой-то весточки, и следом кошмарное, убивающее его самого: «не пиши мне больше.» После этого становится пусто и душно, и в ушах звенит, как на большой высоте. Я сказал ему «не пиши мне больше», думает Серёжа, я сказал ему — он же гордый — он же действительно больше никогда... «Заебали», медленно проявляется на руке. Крупные печатные буквы раплываются, когда Серёжа смаргивает слезы; надпись вгоняет в легкий ступор. Олег имел в виду «заебал»? Не очень-то вежливо, даже если вы разругались насмерть. «Прекратите истерику. Серый, что ты творишь? Он твоя родственная душа и лучший друг, но не твоя собачка. Дай ему решать самому. И не рыдай так, он уедет всего на год. Ты за своими проектами заметить не успеешь.» Надпись такая длинная, что ее начало начинает выцветать раньше, чем проявляется конец. Вторая часть проявляется поверх, наслаиваясь немного, как если бы кто-то говорил торопливо и смазанно. «Олег, ведешь себя дохуя по-детски. Мог еще год назад сказать, что не хочешь поступать в этот универ, а не надеяться, что Серый как-то сам поймет. Воспользуйся в армии шансом, подумай, кем хочешь быть» Серёжа шмыгает носом, размазывает слезы по лицу вторым кулаком. «И не ссорьтесь, дурики. Вы все, что есть друг у друга», заканчивает невидимая рука — надпись обрывается у запястья, и её хвост обнаруживается неожиданно на ребрах, Серёжа не сразу догадывается, где смотреть. «Ты кто?» — появляется на бедре над коленкой. Серёжа ставит рядом руку и сравнивает: вот родной и знакомый почерк Олега, а вот... печатные буквы, тоже знакомые, но теперь он видит, что еле заметный наклон у букв совсем не такой, как делал Олег, заполняя печатно бланки егэ. «Игорь», — появляется рядом, коротко, как будто это все объясняет. Серёжа хватается за маркер, торопливо начинает писать, где дотягивается: ты кто? у нас есть третий соулмейт? откуда ты? как давно ты знаешь? почему раньше молчал? «Раньше все нормально было», дописывает Игорь. «Нифига себе нормально», торопливо пишет Олег. Серёжа полностью солидарен, и его снова трясет, но теперь возбужденно, от желания немедленно обсудить с Олегом новость — так, чтобы загадочный Игорь об этом не узнал, и как удачно, что телефонные номера есть даже у родственных душ. — Ты это видел? — кричит он в трубку. — Нифига себе? — отвечает таким же криком Олег. — Это как? — Я не знаю! — Я тоже! — Спроси его! — Нет, ты спроси! Они переругиваются, напрочь забыв про недавнюю ссору, составляют список вопросов, пишут его в две руки, но Игорь, высказав свое мнение, больше не отвечает — можно было бы подумать, что это такая галлюцинация, если бы Серёжа не был уверен, что парные глюки не случаются даже у соулмейтов. — Мы это обязательно обсудим, — обещает он. — Позвони, как доедешь! Люблю тебя! — И я тебя, — отзывается Олег.