мгчд: драбблы

— Я налью, — встрепенувшись, обещает Серёжа, и бежит снимать с плиты засвистевший чайник. Пока он возится, заливая кипятком пакетики, Игорь достает из стаканчика на полке горсть зубных щеток. Они чуточку припылились — давно не было повода их перебрать, всё работа да работа. Серёжа возвращается с двумя чашками. Они усаживаются на пол, как в детстве, и щетки Игорь высыпает между ними — тоже как в детстве высыпал фишки с покемонами, чтобы поменяться с Игнатом. — Ладно, — он пытается побороть робость и смущение нарочито веселым тоном, — рассказываю. Значит, щетку я давал каждой девушке, которая оставалась у меня на ночь... — Не слишком много, — тихо и самую чуточку насмешливо говорит Серёжа. Игорь пытается не огрызнуться, трет ладонью шею сзади, разгоняя смущенный румянец. — Я с отцом жил почти до самого выпуска. Только потом смог. Когда он, ну... Ему всё ещё сложно говорить про Константина Грома «умер», и Серёжа это как будто чувствует — как будто они не в первый раз встречаются, а знают друг друга очень давно, понимают чужие горести, которые не лечит время. Кивает еле заметно, придвигает ближе чашку с чаем — они одинаковые, две последние из старого сервиза. Одна с трещинкой, если знать, куда смотреть. — В общем, эта была от первой, — он гладит старенькую голубую щетку. — Всего через неделю после похорон отца. Саша. Мы встречались пару лет, но ночевала она тут впервые. Она эту щетку с полки взяла, а я психанул, потому что её папа покупал, прям за пару дней до... — он вздыхает, откладывая её в сторону. — А эти я уже сам покупал. Прям пачку таких, самых дешевых. Розовая... её Женькой звали, мы познакомились на футболе, у неё стрижка под мальчика была, я еще удивился, думаю, чего это она розовую выбрала. Зелёная — имя такое смешное было, Майя. А волосы клубникой пахли, и подушка у меня потом еще месяц тоже пахла... — Ты месяц не менял наволочки? — Серёжа улыбается краешком рта. Игорь беззлобно пихает его локтем, потом берет следующую щетку. Желтые, красные, фиолетовые, совсем старенькие и поновее, прямоугольные и овальные, с резиновыми вставками и с «тысячей щетинок для идеальной гигиенты рта». Всего их чуть больше десятка — четырнадцать, если точно. Серёжа прав, для мужика тридцати лет не так уж и много, пара человек за год. Но он никогда не гнался за количеством, как некоторые. Ему не так важно было притащить домой безымянный кусок мяса, удовлетворить потребности и оставить зарубку на спинке кровати. Ему нужна была искра. Притяжение. Что-то, что он почувствовал в адрес Серёжи, увидев его в казино, впервые живьем, а не на фото. Серёжа улавливает ход его мысли, гладит по ободку свою кружку (с трещинкой), косится из-под упавшей на лицо челки. — А парни у тебя были? — Не было, — честно отвечает Игорь. — Я бы не догадался... Игорь снова смущается. — Не в этом смысле. Бывало, конечно, но я не приводил их сюда. — Я первый. — Да. Я тебя увидел и сразу понял, что ты — тот, кого мне не хватает. — Для коллекции? — Серёжа усмехается краешком рта, Игорь смеется — ему давно ни с кем так не хотелось смеяться, рядом с Серёжей под кожей как будто не утихомириваются пузырьки шампанского, хотя он не пил вчера, ни за что бы не стал пить в такой вечер. — Балда ты. Я, может, чего-то серьезного хочу. — Прости. Это просто очень неожиданно. Я тоже обычно не... — он не заканчивает, но Игорь и так понимает. Может, это его и привлекло. Они оба одиноки, это чувствуется, можно даже не спрашивать. — Так... и что ты делаешь потом? — Подхожу со спины, — Игорь пожимает плечами. — Бью по затылку. Обычно хватает одного удара, они даже не успевают ничего понять, и сразу ловлю и укладываю в ванну. — Она очень удобно стоит. — Да! Как специально. Мы с батей, когда я был маленьким, каждый вечер так... он зубы чистит и бреется, а я в ванне с уточками плещусь, — Игорь ностальгически улыбается, но быстро себя осекает. У Серёжи-то таких воспоминаний нет. Сирота... — В общем, потом в ванну. Рот скотчем, руки в мешок и пластмассовыми стяжками. Дальше... ну, по настроению. Иногда сразу того... Иногда жду, пока очнется, и снова душу до отключки. Это если времени много, — он сглатывает, чувствуя приятное тепло и зуд напряжения. Не жалеет, что потратил вечер на Разумовского, конечно, но вообще-то он надеялся подцепить в казино какую-нибудь девчонку. Та, что стояла у рулетки и улыбнулась ему, когда он искал по карманам не слишком мятую бумажку — она бы охуеть как подошла. Ну, нет так нет, не последний день живет. — А с телом-то что? — Серёжа оглядывается на здоровенное окно, выходящее на шумный проспект. Игорь пользуется моментом, чтобы придвинуть чашку с трещинкой к себе и целую — гостю. Так спокойнее. — Тут же самый центр. — Именно! Набережная в трех шагах. — И ты просто скидываешь их у берега? — теперь Серёжа смотрит так, как будто сильно переоценил его умственные способности. Игорь оскорблен. — Нет, конечно. Я беру с пристани катер — я знаю лодочников, они дают мне транспорт, если это нужно «в нуждах следствия», выхожу из города... — И никто не замечает груду кровавых мешков на палубе? — Ты не представляешь, сколько всего можно упаковать в походный рюкзак и палатку. — Не представляю, — Серёжа морщится и смеётся. — Всегда ненавидел походную романтику. — Жаль. Я бы тебя свозил, место там красивое. — Ага. И покойная атмосфера. Теперь смеются они оба. Игорь отхлебывает остывшего чая, смотрит на Сережу поверх кружки. — Ну так? — он поднимает брови. — А ты расскажешь? — Даже не знаю... — Серёжа смущенно опускает взгляд. — Я только недавно подошел к делу так, как стоило бы. Знаешь, профессионально. До этого просто... от случая к случаю... Первый раз получился случайно — мальчишки мне угрожали, нужно было преподать им урок. Потом еще пару раз... в школе, в университете... Там даже рассказывать не о чем. Но Игорь видит: ему хочется похвастаться, и действительно, он садится прямее, облизывает пересохшие губы и начинает говорить почти мечтательно: — Когда я понял, что не планирую останавливаться, я купил участок за городом и построил загородное поместье. Ждать было ужасно тяжело, но оно того стоило. Там всё так, как мне нужно. Уединенное место. Огромное пространство, чтобы закапывать тела. И сад. Сад — моя гордость. Я называю его «сад грешников». Я сам придумывал все задания и ловушки. — Ага. И для кого они? — Игорь усмехается. — Дай угадаю. Для грешников? — Можно сказать и так, — Серёжа сразу поджимается, недовольный даже такой дружеской насмешкой. — Я запускаю человека в сад и даю ему шанс. Если он отгадает все мои загадки, пожалуйста, свобода. Никаких препятствий с моей стороны. — И многие смогли? Серёжа улыбается тонко, почти нежно. — Пока никто... — Ты умный, — говорит Игорь искренне, и Серёжа розовеет и заправляет прядь волос за ухо, как будто слышит это первый раз в жизни. — А мне? Можно будет посмотреть? — Да... я бы очень хотел тебе показать. — Круто, — Игорь улыбается, взбудораженный перспективой. — А как ты выбираешь этих грешников? — У меня нет какой-то прям системы. Просто собираю всякую шваль, без которой этот мир станет лучше. Если я ошибся, они смогут покинуть сад, логично? Игорь кивает. Логично. — По сути, делаешь благое дело. — Эй. Я не настолько глубоко в самообмане, — но Игорь видит, это тоже ему льстит. Конечно. Все они в конечном счете уверены, что делают мир лучше. Разве он, Игорь Гром, не спасает каждый день больше жизней, чем забрал за последние годы? Кто ж виноват, что ему нужна небольшая встряска, чтобы мозги лучше работали. Или прикажете срываться на работе? — Так что, ты просто... подбираешь людей на улице? — Вроде того. — И они... не сопротивляются? — Игорь не хочет говорить «ты ж субтильный, как будто не ешь вообще, тростиночка», вдруг это его тоже обидит (и зря, Игорю очень понравилось, как это тонкое тело выгибалось под ним ночью). — Никто не сопротивляется, если выпьет водки с барбитуратами. — Умно, — соглашается Игорь. Конечно, Серёже нужна была помощь веществ (он старается не думать о нем хуже из-за этого, Серёжа ведь не виноват, что умный, но такой нежный и нервный. У каждого свои сильные стороны). — Так... мы поедем сегодня? У меня выходной. — Да, пожалуй, — Серёжа смотрит ясными глазами из-под челки. — С минуты на минуту начнет действовать, и поедем. В тишине становится слышно, как щелкает стрелка часов: раз, два, тик, так. Превосходство во взгляде Серёжи сменяется замешательством и потом коротким проблеском осознания. Он успевает глянуть на чашки и схватить под диваном гантель, но Игорь валит его на спину раньше, чем он успевает замахнуться. — Ну, ну, тише, родной, че ты начинаешь? — ласково спрашивает Игорь, второй рукой зажимая ему рот, пока Серёжа исступленно бьется, пытаясь стряхнуть его или хотя бы укусить. — Ты думал, я буду пить что-то, что рассыпал по чашкам чужой человек? Ты меня за кого держишь, я пятнадцать лет в полиции, я таких, как ты... — тут ему прикусывают палец до крови, и приходится прерваться, чтобы коротко выругаться. — Ладно! Таких, как ты — не было. Ты особенный, ты умный, я знаю, ну, перестань брыкаться, я о тебе всё знаю, дурень, я за тобой знаешь сколько слежу, это на службе всем плевать, что бомжи пропадают, а я систему сразу вижу... Серёжа сопротивляется так исступленно, как будто бьется за свою жизнь, хотя Игорь ему ничем не угрожал. Но он понимает: для его самости, для бедного хрупкого эго мысль о том, что какой-то мент видит его насквозь и не попался в ловушку почти равноценна смерти. Ничего, родной, это нужно пережить, и потом мы с тобой заживем, о, как мы заживем. В конце концов рыжий затихает. Из вытаращенных голубых глаз медленно вытекают слезы. Игорю его жаль, правда, по-настоящему жаль. Маленький хрупкий мальчик и злобные хулиганы, что он мог им противопоставить? Только свою хитрость. Мальчик рос, ловушки становились сложнее. Обидчики заканчивались, а неуемная жажда покарать всех за то, что жизнь до была адом — не отпускала. Пришлось переключиться на тех, кто делал мир хуже, просто так, в теории, а не обижая его лично. Игорь всё понимает, у него в ящике стола лежит папка с психологическим профилем «чистильщика», как он его изначально назвал. За профилирование у него в академии было пять. — Всё, не будешь драться? — Серёжа шмыгает носом и кивает, и тогда Игорь медленно убирает руку. — Я же помочь тебе хочу, дурилка. У тебя крыша едет, — он стучит его пальцем по переносице, Серёжа морщится, но не отдергивается. Промежутки между убийствами короче, действия хаотичнее, в прошлый раз он засветился на камерах — никто не понимал, куда смотреть, а Игорь понял. И сразу узнал этот профиль, как только людской поток столкнул их в казино. Судьба, не иначе. Отдышавшись и перестав оскорбленно всхлипывать, Серёжа кривовато садится на колени. Отряхивается (как будто у Игоря так уж пыльно), смотрит обиженно снизу вверх. — Но я собирался тебя убить. Кого я тогда убью? — Поймай на улице какого-нибудь бездомного, мало их, что ли? — Игорь пожимает плечами. — Я не хочу бездомного. Я уже настроился на мента, — ага, вот и еще один звоночек. Мало самых безопасных жертв, хочется новых острых ощущений. Игорь морщится, мысленно перебирая коллег. Сева торчит ему сотку с прошлого года, это повод не хуже других. — Ладно. Будет тебе мент, — в конце концов, такие, как Серёжа, очень любят подарки, и лучше начать их союз с широкого жеста. — А потом, может, я сам попробую решить твои загадки. — А если не сможешь, я могу тебя убить? — оживляется Серёжа. Теперь, когда он не строит из себя невинность, он становится совсем настоящим: немного похожим на Голлума, только вместо «прелести» — голова Игоря на палке. Ну, фигушки, родной. Не на того напал. — Я смогу. Только, чур, никаких барбитуратов, а то у меня потом не встанет, — он строго грозит пальцем, и Серёжа снова улыбается и так выразительно скользит взглядом ему в пах, что у Игоря теплеет внутри. Может, не так уж они оба одиноки.