Двойная реальность

— Маш, — услышала я голос Сергея будто через метровый слой ваты, а потом почувствовала, как его прохладная ладонь накрыла мой лоб, — у тебя вроде температуры нет... С тобой всё нормально? У меня задëргался глаз, пока я прожигала взглядом электронные часы, где зелёным цветом светилось число «26». Почему двадцать шестое? Как так? Разве не неделя прошла в том воображаемом мире, где я была ученицей медика в Разведотряде? В голове не укладывается, и я хватаюсь за волосы, закусывая нервно губу. И вдруг вздрагиваю, ибо под моими пальцами вновь оказались густые, ухоженные и приятные пряди моей шевелюры — волосы были в нормальном состоянии, а не та ломкая солома, похожая на воронье гнездо. Но как?.. Как за одну ночь могла пройти чëртова неделя? Я вполне чувствовала ход времени, прекрасно помнила всë происходящее во сне, чего никогда не было — я крайне редко запоминала какие-то сны. Теперь же я всë помню настолько, будто это со мной реально случилось. Ничего не понимаю. — Нет, — честно ответила я на вопрос Сергея, а потом похлопала себя по щекам. Руки были холодные, а лицо горело. — Серëг, я ведь вчера сюда прилетела? Сергей поднял брови, удивлённый моим вопросом, но всё же ответил: — Ну да. Двадцать пятого числа ты прилетела ко мне в аэропорт Токио. У тебя, видимо, акклиматизация*, вот тебя и штырит немного. Что случилось? — Кошмар снился, — пока не собиралась я ничего объяснять. Что я могу объяснить, если сама ничего не понимаю? — Кошмар? — протянул друг, то ли удивляясь опять, то ли сомневаясь. — Ты ни звука не издавала всю ночь, спала как убитая. Тебе ещё и что-то снилось? — Угу. Забей, ну его в баню, — отмахнулась я, с подозрением оглядывая комнату. Коробка из четырёх стен, кровать, с которой я недавно подорвалась, валяющийся недалеко клетчатый плед, компьютерный стол и всякая прочая дребедень, которая продолжала находиться на своих местах. Это не игра моего воображения? Вроде всë вполне осязаемо... Поведя носом, уловила запах еды из кухни, опять услышала крики попугая... Но и во сне я могла осязать, нюхать и слышать. Там всë было слишком правдоподобно. Теперь я не доверяю этой действительности, где оказалась, ожидая подвоха. А может, и Сергей — сплошная иллюзия моего взбудораженного воображения? — Не, Машка, ты реально немного сбрендившая, — пробормотал Сергей, почесав затылок, уловив на себе мой до жути подозрительный взгляд. — Это ж что тебе сниться должно было, чтобы вызвать такой эффект? — Лучше тебе не знать, — поëжилась и фыркнула. Я ведь и сама не понимаю толком, что произошло. Поэтому брякнула, дабы отвести подозрения: — Помню только огромное лицо химички. Оно гналось за мной и хотело сожрать, а из её открытого рта торчала голова Менделеева. Сергей собирался заржать, но заткнулся и кашлянул, вспомнив всю мою «неземную любовь» к преподше по химии из школы. Только прыснул в кулак. — Да уж, Машка, — хмыкнул он, со смешинкой посмотрев на меня. — Фантазия у тебя богатая. Ты даже не представляешь, насколько. Даже я сама не подозревала о масштабах богатства моей фантазии, пока за ночь не просмотрела неделю жизни во сне. Я только истерически хохотнула. — Еда на кухне, — сказал Серëга, со скептицизмом наблюдая за тем, как я щупаю свои волосы. — Ты готовишь? — удивилась я, застыв с поднятыми вверх прядями. Парень фыркнул. — Заказал, — ответил он, потянувшись и размяв плечи. — Мне лень браться за стряпню, когда есть много чего побыстрее и повкуснее. Давай, очухивайся быстрее, потом гулять пойдём, я тебе даже половины всего запланированного не показал. — Угу. Парень скрылся на кухне. А я через пару секунд ринулась к двери, плотно закрыла её и потом подскочила к зеркалу, вглядываясь в своё отражение. По ту сторону оказалась привычная я — с ухоженными волосами, выщипанными и аккуратными бровями, здоровая и загорелая. И без той жуткой сметанной бледности, без впалых щëк и мешков под глазами; моё лицо больше не казалось таким острым, а глаза даже заблестели как-то по-новому, по-живому. Это была не та девочка из Подземного Города. Покосившись на закрытую дверь, я подняла край майки почти до самых ключиц, обнажая живот. Ни стального пресса, ни кубиков — обычный женский живот с привычной небольшой жировой прослойкой внизу. Полной мне никогда быть не приходилось, по строению тела я всегда была довольно худой, однако сейчас в зеркале передо мной стоит взрослая, сформировавшаяся девушка. А не тот восемнадцатилетний худой ребёнок, от тяжёлой жизни накачавший себе некоторые мышцы. — О, и вы на месте, — немного повеселела я, посмотрев на свою грудь. Никогда мне не удавалось похвастаться «желанными округлостями» с точки зрения современных стандартов красоты, но во сне, когда мне было восемнадцать лет, вряд ли размер груди дотягивал хотя бы до единички. А у меня не просто единичка — тут аж полторы минимум! И сейчас они на месте... Происходящее в титаньем мире оказалось... простым сном. Просто сон, который я увидела ночью. Но как так? Ведь там прошла неделя, которую я помню так, будто она произошла в реальности! Ничего не понимаю! «Как странно», — думаю я, последний раз бросая взгляд на собственное отражение в зеркале, а потом босиком подбегаю к компьютеру и с размаху плюхаюсь на навороченный стул на колëсиках. Не теряя времени, задумчиво кусая губу, залезаю в интернет и несколько секунд тупо смотрю на пустую строку поиска, не зная, с чего начать. Вздыхаю. — Всë с тобой хорошо, Маша, — тихо тяну я себе под нос, дрожащими пальцами набирая в строке поиска: «Корсак». Как хорошо, что клавиатура у Серёги русская... — Всего лишь ма-а-аленькая шиза, из-за которой не надо переживать... Хотелось бы мне в это верить. С замирающим сердцем вдруг наблюдаю, как всевидящий-всезнающий Гугл выдаëт мне вкладку Википедии вместе с картинками. В недоумении кручу колëсико мышки, просматривая все доступные ссылки. Я с удивлением узнала, что такой зверëк есть на самом деле, это просто серая степная лисица. Признаться честно, не ожидала, что такое существо есть в нашем мире, но всё оказалось совсем не так. А ещё там было написано латинское название: Vulpes corsac, что объясняет то, почему и на русском, и на том языке в моём сне эта лиса называется одинаково. Значит, в титаньем воображаемом мире есть или была латынь. И всë-таки... это простой сон? Почему он не кажется мне простым? Набрав в строке поиска «титаны», я получила только какую-то муть в ответ и мифы Древней Греции. Весело. Значит, мне действительно всё приснилось? А потом я нашла статью про сны. Лучше бы не читала, но в тот момент была так дизориентирована, что было совершенно плевать. Какие есть ограничения во сне? Не может же сон быть таким масштабным! Я там видела столько людей, чёрт возьми! Лихорадочно просматриваю часть информации, не находя для себя ничего нового, и тут мои глаза падают на один абзац выданной статьи: «Незнакомые люди, которые могут периодически появляться во сне, кто они? Я ведь их совершенно не знаю, подумаете вы. Но на самом деле этих людей мы видели, может не запомнили особо, но точно видели, это могут быть прохожие, чьё лицо мы увидели, мозг зафиксировал, а мы не заметили.» И дальше написано, что людей, которых мы никогда не видели, во снах мы видеть не можем, потому что мозг фиксирует образы тех, кого мы встретили, и не может генерировать во снах абсолютно незнакомых личностей. Я не знаю, верить ли этому или нет, но написанное выглядит вполне логичным. Видела ли я когда-нибудь стóльких людей? Я совершенно не помню ни Джозефа, ни Дюка, ни Эрвина, ни кого-либо ещё, ведь во сне было ощущение, что с ними я встретилась впервые. Или же когда-то я видела их и просто не запомнила? Сложно! Очень сложно! И я опять ничего не понимаю! Ладно, вопрос с людьми можно отодвинуть на второй план. Но как мой мозг во сне смог создать целый другой мир со своими порядками, законами, сферами общества и совершенно другим языком? Кстати насчёт языка. Погуглив несколько слов (символы того языка были латинскими буквами*, но сам язык отличался от латыни), я пришла к выводу, что этого языка у нас либо вообще не существует, либо Гугл просто не знает такого. Ага. Ещё один повод поволноваться, ибо существует огромный шанс того, что мой мозг этот язык придумал сам. Что происходит? Может, у меня скоро третий глаз на лбу откроется? — Ëжкин дрын, — удручëнно вздыхаю я, бегая глазами по выданным сайтам, пытаясь найти хоть ещё что-то. — Маша, опять твоя задница по уши в приключениях... В гробу я видела такие приключения... Если раньше я всеми силами верила, что титаний мир — сон и я проснусь в квартире Сергея, то сейчас, уже проснувшись в той самой квартире Сергея, я пытаюсь всеми силами доказать обратное. Зачем? Почему? Главный вопрос — нахрена? Почему не могу успокоиться? Я ведь так паниковала насчёт того, что этот сон может оказаться бесконечным, и теперь можно выдохнуть спокойно, ибо проснулась в привычной реальности. Но что-то внутри мне не давало покоя. И не зря. Но никакого логичного объяснения тогда мне отыскать не удалось, и я не нашла ничего лучше того, чтобы просто забить на это. Не стала усложнять себе жизнь всякими беспокойствами. Жизнь в качестве ученицы медика кончилась, теперь я снова та самая Маша Вопилкина — выпускница дизайнерского колледжа и житель России. Мы с Сергеем вылезли на улицы Токио погулять, ибо Сырный Гей выбил себе несколько дней выходных, чтобы посвятить их полностью мне. Как он выразился: «Будем приобщать тебя к культуре и развитым технологиям, а то ты в России своей совсем одичала». Наверное, он был прав, ибо на любые чудеса робототехники я смотрела с открытым ртом и вываливающимися из орбит глазами. Также он познакомил меня с местным дошираком — пафосно «рамен»* называется и выглядит это творение быстрого питания лучше, чем мой полноценный обед. Я была рада отвлечься от тех небылиц, которые со мной произошли за прошлую ночь. Но мысленно потом возвращалась обратно к тому сну и напрягалась, терялась. Пока мы шли по улице среди толпы азиатов, я вдруг начала от нечего делать что-то бормотать. Раньше напевала себе под нос всякие тупые песенки или стишки, а потом мы с Сергеем начинали с этого ржать. Но в этот раз я с ужасом поймала себя на том, что тихо говорю: — Двести семь костей, двадцать три — череп, тридцать три — позвоночный столб, двадцать пять — рёбра и грудина, шестьдесят четыре — скелет верхних конечностей, шестьдесят две — скелет нижних конечностей... Бедренная кость, большеберцовая кость, малоберцовая, надколенник, предплюсна, фаланги, рукоятка грудины, грудина, лопатки... Я тут же заглохла, едва не прикусив себе язык. Это ещё что такое?! Какого фига я помню всё, что учила под наставлением Джозефа? Мне не надо это! Тупой сон, да почему же я всё помню-то, а? Я так даже теорию в колледже не запоминала, как эти сраные кости. С ещё бóльшим удивлением обнаружила, что произношу это на чистом русском, хотя учила всю эту чушь на совершенно другом языке. Какой-то странный и донельзя быстрый перевод, над которым я даже не задумывалась во время произношения. «Что за чëрт?» — проносится в голове, пока я лихорадочно, но бездумно бегаю глазами по окружению. Достоверна ли эта информация? Нужно будет потом опять залезть в интернет и прогуглить количество костей в определённых частях скелета. — Что ты там бормочешь? — не понял Сергей, глянув на меня, а я поспешила откреститься: — Да так, повторяю художественные темы, — отвечаю, прекрасно зная, как Сергей ненавидел теорию. — Сфумато* — это термин... — Заткнись! — чуть ли не взвизгнул друг, закрывая ладонями уши, и на нас обернулись несколько прохожих, не поняв русского языка. — Сейчас демона вызовешь! — Хе, а ты как был чайником в теории, так и остался, — хохотнула я, радостная, что Сырный Гей ничего не заподозрил. Если я ему расскажу о происходящем, вряд ли это что-то даст — он просто смахнëт это всë на случайность и «мало ли, что умеют наши мозги». — Нафиг теорию, — махнул рукой парень, — я люблю практику, а не языком молоть! — Да ты чё, — сарказм и ехидство в моем голосе так и зашкаливали. — А мне кажется наоборот, ты мастер пороть чушь. В колледже мы оба были теми ещё балаболами, любящими заговорить преподу зубы всеми правдами и неправдами. Только вот если мне попался на графическом дизайне строгий препод и мне приходилось худо-бедно учить теорию, то Сергею в этом плане прокатило — умудрялся хорошо учиться, не помня дословно ни единого правила. — Фу, хватит вспоминать времена учёбы, — скривился парень. — Нафиг её, нафиг-нафиг. Мне и без неё живётся нормально. Ага, везунчик фигов — перебрался в Японию и работает в модельном агенстве. Фортануло, блин. А я осталась в России в своём Зажопинске и работаю по заказам. Тяжела жизнь художника. А потом мы забежали в одно кафе, где было полно народу, и, на удивление, выбили себе столик. Для этого нам даже пришлось бежать наперегонки с какой-то тёткой-американкой, но мы с успехом уселись на наше честно завоёванное место, на что та тëтенька что-то буркнула на английском. Я ничего не разобрала, но слышавший это Сергей лишь хохотнул, а потом хлопнул меня по плечу, нагнулся ко мне и со смешком выдал: — Она назвала нас «противной молодежью», — ведь понимал английский язык. Я лишь хмыкнула, раскрывая меню. Языка там было два — японский и английский, но ни на том, ни на том я шибко не шарила, поэтому наугад тыкала пальцем и спрашивала Серëгу, что это. Как хорошо иметь полиглота-переводчика под боком! В итоге, пока между нами двумя была идиллия (то есть мы просто сидели и вяло переругивались, ожидая свою еду), я сидела и глупо рассматривала свои ногти. Серый матовый лак был поцарапан попугайным клювом ещё вчера, и я задумчиво оглядывала эти царапины. Помнится, когда попала в свой сон, я оглядывала свои руки, и тогда на моих ногтях совсем не было никакого лака — под ними была лишь грязь. Да и руки у меня там были грубые, мозолистые, жёсткие и тощие, а вот сейчас они у меня обычные. Странные дела. — Я хочу есть, — проныл Сергей, едва не ложась на стол, и спрятал лицо в рукавах собственной рубашки. — Я уже устал ждать! — Закройся, — милостиво посоветовала ему я, от нечего делать пробегаясь взглядом по окружающей обстановке, а потом вздохнула. — Ты жрëшь за троих, ни одна жена не согласится столько готовить. — Фу, какая жена, — скривился парень. — Я молод и в самом расцвете сил. Нафига мне семья? Я хочу быть свободным... — ...как сопля в полëте, да-да, — только и поржала я. — Это вот твоему мужу не повезёт, — хмыкнули мне в ответ. — Ты-то вообще готовить почти не умеешь. Как так, Машка? Ты даже когда кашу варишь, она у тебя сверху сырая, а внизу уже подгорелая! Это надо уметь. А чистка картошки для тебя это миссия «вырежи гранату» — она вся в гранях потом. — Усохни, — разозлилась я. — Не собираюсь я никому готовить. И замуж никогда не выйду за того, кто считает, что я буду всегда обязана готовить ему стряпню. Кот и кактус меня вполне устраивают. — Вот поэтому я и люблю доставку, — хмыкнул друг, затем скучающе вздыхая. А потом нам принесли еду, и Сергей обрадовался, как маленький ребёнок. Пока он со скоростью пылесоса закидывал в себя свою порцию, я лишь умилительно сложила ладони на груди. — Кушай, дитятко, кушай, — просюсюкала. — Ты ж три дня не ел ничего, да-да. Всего полтора часа назад мы целую порцию рамена навернули, обжора! — Отстань, — никак не отреагировал на меня Сергей, занятый своей едой. — Я взрослый и здоровый парень, имею право. Я ж ничего не сказал, когда ты мои любимые конфеты сожрала втихаря вчера, — вдруг припомнил он, а я удивлëнно подняла брови. — Да-да, не бреши, что ничего не было. Ты их схомячила в одну харю. В следующий раз фантики получше прячь, Вопилка. — За Вопилку заточку в почку получишь сейчас! — рявкнула я, дав этому умнику такого подзатыльника, что он носом воткнулся в свое пирожное. В итоге я злобно захохотала, как ведьма во время готовки смертельного зелья, причём случайно на всю кафешку, заставив всех посетителей посмотреть в нашу сторону. А Сергей пару секунд помедлил и затем повернулся ко мне, убийственно сверкнув карими глазами, а я лишь ещё сильнее заржала, самой себе напоминая радостную кобылу, потому что вся его нижняя часть лица, включая нос, была измазана в заварном креме и пудре. — Тебе не жить, Машка, — шикнул парень. — Не жить, зараза доставучая! — Я тоже тебя люблю, — никак не могла я успокоиться и ловко вытянула из сумки салфетку, придвинувшись к нему ближе и засюсюкав: — Давай, пупсик наш, свою морду... э-э, мордашку сюда, я тебе вытру твой шнобе... носик! — при этом я задыхалась от смеха. Вряд ли такое поведение было приличным в таком месте и в чужой стране, но мнение окружающих чаще всего не имело смысла и веса в моих глазах. Может быть, кому-то это могло показаться слишком эгоистичным и некультурным, однако с такой установкой мне было легче жить. Сергей наигранно надулся, но я-то видела, что он с трудом сдерживался, чтобы не заржать вместе со мной. Эх, святая дружба. Во время поглощения своей еды, изредка отвлекаясь на Топорщенко, который упорно пытался стащить что-то из моей тарелки, как мой кот, я вдруг почувствовала на себе чей-то взгляд. Сделав глоток молочного коктейля через мятного цвета трубочку, я задумчиво огляделась, пробегаясь взглядом по сидящим за столиками посетителям. И тут мои глаза ловят с поличным одного парня-азиата, который сидел у окна вместе со своим очкастым другом и внимательно глазел на меня. Причём то, что я поймала его, его никак не смутило, ибо он продолжил меня разглядывать. Я прищурилась и, насколько мне позволяло зрение (которое, к слову, опять было хреновое, в отличие от зрения в титаньем сне!), разглядела знакомые черты лица. При этом я удивилась настолько, что случайно выдула весь напиток из собственного рта через трубочку обратно в стакан. Это же тот самый чувак, на которого я вчера налетела случайно в здании аэропорта! И как я его запомнила? Другой вопрос — как я его вообще отличила, если до этого думала, что все азиаты на одно лицо? Кошмар! Так вот, чего он на меня таращится — обиделся, наверное, за вчерашнее! Блин, и почему мы здесь встретились? — Чего это он? — тоже заметил наши странные гляделки сидящий рядом со мной Сергей, с любопытством оглядев этого незнакомого японца. А японец ли он вообще? Я не умею отличать японцев от китайцев или корейцев, они для меня все одинаковые. — Всё таращится на тебя и таращится. Втюрился он в тебя, что ли, Машка? — Не в этом дело, — немного смущëнно ответила я, а потом пояснила: — Я вчера, когда мы из аэропорта выходили, на него налетела случайно. Он, видимо, на меня из-за этого злится... — Тот самый? — удивился Сергей. — Машка, ты что, его харю запомнила? Ну ты даёшь, а всё ныла, что азиатов не различаешь. А за что злится-то?Подумаешь, столкнулись случайно, там много людей было! Откуда я знаю, за что он злится. Но смотрит так, будто прекрасно помнит вчерашний день. Мне аж неловко стало. А потом я удивилась самой себе: а с чего неловко-то? Я ведь не бабку какую-нибудь снесла с ног, а всего лишь случайно толкнула своего же ровесника! Причём извинилась сразу же. Нашла чего стыдиться, блин. Таким образом, мысленно дав себе пощёчину, я только немного дьявольски заулыбалась и приветливо помахала этому чуваку ладонью. Было же моё удивление, когда он немного подумал и помахал мне в ответ. Окей, контакт с инопланетянами налажен, можно и выдохнуть спокойно. Я думала, этот парень из Токио летит куда-то, а он, видимо, своего друга встречал — вон, сидит рядом с ним, в телефоне что-то клацает. Откуда я могла знать, что этот азиат смотрел на меня отнюдь не потому, что помнил вчерашний инцидент с моим участием... Лучше бы он просто злился на меня из-за моей неуклюжести. Первое время я боялась засыпать, думая, что вновь увижу этот долгий сон. Сергей заметил моё состояние, спросил пару раз, что со мной, но я ничего ему не рассказывала, ссылаясь на бессонницу. Два дня подряд мне было необходимо засыпать в его компании — я ворочалась на кровати, а друг втыкал в компьютер. Кому бы ни рассказала, никто бы не подтвердил никаких моих опасений, ведь это был... обычный сон? Я ведь заснула у Серëги в квартире, проснулась там же, продолжаю жить, а всё случившееся во время моего сна — всего лишь моё воображение. Мне очень хотелось так думать, но как только я вспоминала о титаньем сне, тут же напрягалась. Ведь помнила абсолютно всё, что там случилось. Если это был реально сон, то откуда мой мозг выдал мне корсака, если я никогда не слышала о таком животном? Если это сон, то откуда я знаю количество и названия человеческих костей? К слову, я гуглила и узнала, что эта информация про кости точна до безобразия. Это всё было очень странным. Но беспокоилась я, как оказалось, зря — остальное время пребывания в Токио прошло без проблем. Я не видела по ночам сны, просыпалась как обычно, моталась с Сергеем по городу, и уже начала забывать то, что произошло со мной. Ну да, это было странно, но ничего ведь не произошло — я продолжаю жить, со мной ничего не случилось, да и крыша съезжать пока не намеревается. Что было — то прошло, как говорится. И вот так, совершенно спокойная по этому поводу, я отчалила обратно в свою Россию из Японии. В свой облезлый городок из невероятного Токио. Сергей меня на прощание обнял, похлопал по плечу, поржал над тем, что я боюсь опять лететь на самолёте, и со спокойной душой отправил меня в полёт, сказав, что будет опять ждать в гости. А я, если честно, не была против вновь вернуться к нему. В другой стране оказалось весело жить. Таким образом и прошла моя судьбоносная поездка в Азию. Если бы я не полетела туда, то избежала бы всех этих приключений. А может, мне не надо было их избегать?.. Родная Россия встретила меня дождём, сыростью и грязью на дорогах. Как говорится — Россия для грустных. И в итоге мне пришлось по лужам пиликать до своей многоэтажки в компании с чемоданом, тихо ругаясь себе под нос. Забрала также себе обратно в квартиру моего кота, который на радостях пошёл и залез на шкаф, скинув оттуда коробку с моими туфлями. Уставшая, приходящая в себя после перелёта, я и думать забыла о титаньем сне, о медицине и обо всех тех приключениях. А вот зря. Потому что в тот момент, когда уставшая увалилась на свою кровать, я совершенно не ожидала проснуться на жëстком матрасе вместо своей мягкой постельки и с треснутым потолком над головой. Помещение не являлось моей комнатой и вообще квартирой, и, когда я в панике вскочила, то встретилась с полом своей тушкой — ляпнулась с кровати, запутавшись в одеяле. — Это ещё что за дерьмо?.. — растерянно прошипела я, выпутываясь из ткани, и затравленно огляделась, всё ещё валяясь на полу. Так. Кровать, шкаф, ещё одна кровать, только пустая, большое зеркало на стене. Да ладно. Да ну нет. Да не может быть. — Твою мать, нет-нет-нет! Кроме того, я с паникой осознала, что из моего рта летят слова отнюдь не русского языка, а совершенно другого — не знакомого самому Гуглу. Это был тот самый язык, на котором я разговаривала в титаньем сне — с латинскими буквами, но не похожим на латынь. Да ну нет! Да ну не надо! Мои отчаяные мольбы и неверие с треском рассыпáлись об обстановку; вторая по счёту кровать, как в прошлый раз пустая, с другой стороны от окна стала неумолимым подтверждением нежеланного. Комната, в которой я была, была той самой комнатой в больничном корпусе. С номером «78», ëлки-палки! Почему я опять оказалась здесь?! Как?! Я не хочу опять видеть этот проклятый сон, меня от него жмыхает потом не по-детски! Почувствовала вдруг, как начала дрожать всем телом — вот! Меня чуть кондратий не хватил, чёрт возьми! Чувствую, что сейчас разревусь от обиды и отчаяния. Лихорадочно схватила подушку и уткнулась в неё лицом, от души заорав, причём половина воплей была нецензурной. Как я опять оказалась здесь?.. Моя громкая ругань застревала в перьевом наполнителе, который значительно заглушал отчаянные вопли. — Проснись! — крича, взмолилась я, не зная, кого молю об этой просьбе: себя или кого-то другого. — Проснись, только проснись! Моя отчаянная мольба пользы не принесла. Предприняв последнюю попытку проснуться, впиваюсь зубами во внешнюю, тыльную сторону запястья и сжимаю челюсти — до боли, боли в руке и в зубах. Кажется, я не рассчитала собственную выносливость, ибо от такого болевого импульса почувствовала, как заслезились зажмуренные глаза. — Ау... — проскулила тихонько, приоткрывая одеревеневшие челюсти и убирая запястье из-под зубов, тут же опуская взгляд на руку. На коже красовались тëмные ребристые отметины — глубокие настолько, что из повреждëнного места вот-вот будет накрапывать кровь. — Перестаралась... Это что же получается, я едва не откусила по дурости кусок собственной конечности, но этой боли мне не хватило, чтобы проснуться? А я не проснулась — комната перед глазами на привычную квартиру не сменялась. Не помогло. После крика на некоторое время наступила полнейшая пустота и ступор. Я притихла, пытаясь свыкнуться и смириться с происходящим. И среди этой тишины единственным раздражителем был звук механических часов на одной из стенок — от мерзкого «тик-так» у меня в ритм начали дëргаться оба глаза по очереди. Посидев в прострации минут пять и искусав от нервов себе не только губы, но и ногти, я вытаращилась на собственные руки. Опять грубые, кое-где есть царапины, которых у меня не было, и ногти — опять обычные ногти без лака. А ведь я себе обновила недавно маникюр — у меня на ногтях был белый лак! А теперь его нет. Неужели у меня опять метаморфоз случился? На дрожащих ногах я поднялась и доковыляла до зеркала, вперившись взглядом в собственное отражение — ночная длинная сорочка, мои привычные пепельные волосы, сейчас напоминающие гнездо. Подняв руки, зарылась пальцами в пряди, вновь ощущая непривычную жёсткость и ломкость, однако не настолько сильную, как в прошлый раз. Опять мне взгрустнулось по привычной ухоженной и густой шевелюре, вместо которой снова был веник. Отражение в зеркале на этот раз имело менее мерзкий оттенок кожи — сметанная бледность исчезала, уступая место едва заметному загару. И щëки перестали быть впалыми, будто меня откормили до нормального состояния. Я стояла босиком, в сорочке на бретельках, и, недолго думая,  задрала ткань до самой груди, пытаясь рассмотреть свой живот — опять подтянутый и с едва заметными очертаниями кубиков пресса. А в реальности у меня не было такого. И грудь уменьшилась опять. Да чёрт возьми! Я реально опять в этом проклятом сне! Сколько мне здесь? Восемнадцать? Прекрасно, нафиг, я ещё и медицину изучаю! Я уже хотела продолжить психовать и истерить, но решила держать себя в руках. Ладно, покричали — на этом хватит, всë равно этим никак не поможешь. Бегло огляделась, лихорадочно вспоминая события прошлого сна: в последний раз я здесь уснула на кровати в обнимку с медицинским справочником, после чего проснулась в реальности в квартире Сергея. Так. Справочник. Где он? Медицинский справочник спокойно лежал на столе в аккуратной стопке с другими книгами. Я заторможенно заморгала, рассматривая эту книжонку. Так, а как она оказалась на столе, если я засыпала вместе с ней на кровати? Цыганская магия какая-то. Я метнулась к другой стене, где висел бумажный календарик. К слову, месяцы здесь были такие же, что и в реальности, то есть имели римские названия и то же количество дней. — Не поняла... — бормочу в полнейшей растерянности, ибо отметка нынешнего дня переехала на целый месяц вперёд. В прошлый раз она была в другом месте. — Ошибка, что ли?.. Как это месяц? С удивлением и непониманием хлопаю ресницами, прожигая взглядом календарь. С момента моего прошлого сна здесь прошёл целый месяц. Месяц! Здесь! И без моего ведома! Значит, раз здесь прошло столько времени, это объясняет наличие у меня какого-никакого загара на коже, хотя в прошлый раз я была, цитирую слова Рейна, «бледная, как кожа на заднице». Тогда другой вопрос... Как в моём собственном сне мог пройти целый месяц? А что я здесь делала всё это время? Я просто пропала, и ни у кого не возникло никаких вопросов? Слишком странное дерьмо. У меня скоро кукуха съезжать начнёт. — Но я ведь прожила здесь неделю, — бормочу я, дрожащей рукой задумчиво почëсывая подбородок. — Не месяц, неделю... Худо-бедно пытаюсь анализировать происходящее: я вновь вернулась в тот самый осознанный сон, однако продолжаю его не с того момента, где он прервался в прошлый раз, а спустя месяц после тех событий. Иными словами, уже месяц я живу на поверхности, а не в той вонючей сточной канаве. И уже целый месяц я нахожусь под руководством Джозефа... Мою лëгкую панику прервал стук в дверь. — Да! — гаркнула я, и в следующую секунду в открытом дверном проходе оказалась Анабелла, та самая ученица Дюка Би-би-си. Её светленькая белокурая голова стала ярким пятнышком на фоне тëмно-серой стены, а большие голубые глаза с отливом сирени напоминали глазëнки оленëнка — кругловатые и довольно крупные по пропорциям лица, такие по-детски невинные. — Маш? — немного растерянно проговорила она, вытаращившись на меня. А я была похожа на только что выскочившую из леса Бабу-Ягу, у которой угнали не только ступу с метлой, но и избушку на курьих ножках. — Ты почему ещё не одета? Проспала? — Ага, — пыхнула я, предпочитая вообще здесь не просыпаться. — Что такое, что случилось? Этот вопрос Анабеллу удивил, и она пару раз хлопнула пушистыми кукольными ресницами. — Как что случилось? Тебя Джозеф ждёт! Он ведь говорил тебе, что вы сегодня будете на практике человеческое тело изучать! «Приплыли», — щëлкает в моей башке, пока я от этой новости даже рот закрыть забыла. Шо? На практике? Это как? Он меня в местный морг поведёт? Так, стоп, а он мне это говорил вообще? «Говорил», — вдруг донëсся с задворок моего сознания внутренний голос, и у меня закружилась голова из-за комка воспоминаний, впечатавшегося в черепную коробку. Весь этот месяц будто промчался перед моими глазами, словно воспоминания перед смертью: учёба у Джозефа, разговоры с Ханджи Зое, я даже пару раз приходила посмотреть на титанов в палатках; с изучения человеческого скелета я перешла на изучение человеческих органов, чьи названия сейчас роем пчёл пронеслись у меня в голове. На пару секунд меня охватила паника, ибо я помнила то, чего на самом деле не видела — этот месяц здесь прошёл без моего ведома. Но кто тогда жил здесь вместо меня? Кто-то пользовался моим телом, будто сосудом? Я ничего не понимаю! Тем не менее, я вдруг вспомнила, что Джозеф реально говорил мне буквально день назад, что покажет мне человеческое строение на практике, и просил не опаздывать. И плевать, что день назад я летела из Токио обратно в Россию! — Чёрт! — схватилась я за голову, зарываясь пальцами в волосы и немного оттягивая их вниз. — Я совсем во времени потерялась! Причём говорила я чистейшую правду. — Тогда давай быстрее себя в порядок приводи, а я Джозефа предупрежу, — кивнула мне Анабелла и скрылась в коридоре, пока я как в задницу ужаленная начала носиться по комнате. Распахнула шкаф и мельком оглядела свои скудные запасы — гардероб с прошлого раза не обновился совершенно и был таким же жалким. В списке моих вещей были лишь несколько рабочих штанов, причём явно мужских, и столько же рубашек — разнообразием здесь и не пахло. Перебирая до тошноты однотипные и неинтересные шмотки, кривлю лицо и вдруг откапываю в собственном сознании кусок одного из воспоминаний прошедшего здесь месяца. Перед глазами мелькнул момент: я сижу у Джозефа в кабинете, забравшись на кресло вместе с босыми ногами и напоминая сидящего на ветке костлявого воробья, а Крофорд наматывает круги по помещению, словно не имея сил сдержать в себе странную энергию, больше походящую на негативную. — Бесят меня ситуации, где решающее слово стоит не за мной, — говорит он в моих воспоминаниях, в раздражении щëлкая длинными пальцами. — Увы, Корсак, тебя определили немного в иные условия, нежели обычных медиков. Этот лось Шадис, чтоб его скунсы атаковали, отказался оформлять тебя на официальную должность работника медперсонала. Говорит, ты пока никакой пользы армии не приносишь, потому что только-только начала обучение и ничего ещё не умеешь. Оформит он тебя официально только тогда, когда ты приступишь непосредственно к работе, а не к учëбе. — Он меня очень не любит, да? — спросила я тогда, совершенно невозмутимо постукивая пальцами по собственному колену, ибо эта ситуация меня никак не трогала. Джозеф фыркнул. — Он не любит весь Подземный Город в целом, — сказал он, изредка жестикулируя. — И всех живущих там и вышедших оттуда — тоже. И ведь ещё пытается ткнуть меня носом в то, что он в Штабе, видите ли, главная шишка — без его подписи вся документация твоя полетела к чертям, хотя даже Дюк не был против, чтобы ты здесь была оформлена официально. Р-р-раздражает меня эта показательная симуляция непоколебимого начальника! Джозефа сложившаяся ситуация раздражала не только из-за меня, но и потому, что он уж очень не любил, когда над ним показательно брали верх. Нет, подчиниться кому-то в разумных пределах он мог и не видел в этом ничего кошмарного, но происходящее сейчас он не воспринимал разумными пределами. — Нет, — качаю я в задумчивости головой, — он не любит меня не просто за то, что я из подземки. Знаешь, такое чувство, что я ему очень помешала... Как будто он уже хотел выдвинуть кого-то на роль твоего ученика, но моё появление разрушило его планы в пух и прах. — Как бы то ни было, Корсак, никогда я не возьму в свои ученики человека, который мне не нравится, — сказал Джозеф, бездельно посмотрев в окно. — Тем более того, кого выбрал даже не я, а лось, который от медицинских дел далëк так же, как медведь от грации. — А вдруг его выбор бы тебе понравился? — Наивный ты Корсак, девочка! — повысил Джозеф голос и хохотнул, рваным и коротким движением почесав кудрявый затылок. Перевёл взгляд блестящих зелёных глаз на меня. — Мы с Шадисом люди совершенно параллельные. То, что понравится ему, не одобрю я. И наоборот. Как видишь, в ситуации с тобой это тоже работает — ему мой выбор не нравится. Но и заставить меня взять кого-то другого он не может, поэтому и трепыхается, пытаясь вставить мне палки в колёса. Но, — сделал он интригующую паузу, — вечно бодаться со мной он тоже не сможет. Хоть ты и не оформлена официально, место моего ученика уже занято тобой по всем остальным бумагам и ты получаешь зарплату. В полтора раза меньше, правда, но всë же. Потом и до нормальной доберёмся, не переживай. — Да мне как-то до лампочки, — пожала я плечами. — Меня не интересуют деньги. Главное, что у меня есть, где жить и что есть каждый день, а с остальным обойдëмся. Джозеф посмотрел на меня внимательно, скользнув изучающим взглядом по моей фигуре, а потом на удивление тепло улыбнулся и закачал головой. — Нет, Корсак, деньги тебя всегда должны интересовать, — сказал он. — Потому что, увы, именно деньги в наши дни решают твой комфорт. А комфорт — это любовь к себе. И баловать себя иногда не стоит забывать. — Там, откуда я, нет возможности баловаться, — помрачнела я, потом исподлобья наблюдая, как Джозеф подходит ближе к креслу и гладит меня широкой ладонью по голове, ероша мои волосы. И в этом действии на удивление не было никакой издëвки — этот жест скорее напоминал тëплый и отеческий. — Знаю, девочка, — произносит кудрявый, смотря на меня с какой-то далëкой, призрачной заботой. — Но ты уже не там. Теперь пора учиться искать для себя что-то получше того, что было под землёй. Я не говорю о дорогой одежде или еде, нет, я имею ввиду качество — качественные вещи, качественное медицинское оборудование, которое ты когда-нибудь захочешь купить в личное пользование. Что-нибудь ещё. Из этого складывается собственный комфорт, и он очень важен. А свой девиз «нам бы день простоять да ночь продержаться» ты оставь в той канаве, он здесь ни к чему. Жаловаться с моей стороны было крайне неосмотрительно. Потому что даже с низкой зарплатой моя жизнь здесь была куда лучше, чем в Подземном Городе. Большего требовать не могла, но Джозеф считал иначе. — Мда, — брякнула я, уже устав думать о произошедшем. Смотря на одинаковые и неинтересные до тошноты шмотки, которые самым скверным образом сидели на мне, я вдруг и правда ощутила острую нехватку средств — зарплата была действительно маловата. А я даже в город не выезжала за новыми вещами за всë это время... — Надо будет перешить... «Стоп, — внезапно вздрагиваю, в недоумении поймав себя на мысли о шитье одежды. — Я ведь даже дырки в вещах зашиваю криво, какое ещё "перешить"?..» Крайней неожиданностью было вдруг увидеть перед глазами смутные и очень-очень далëкие образы — будто детские, очень давние, словно вылезшие из самых дальних уголков сознания. В голове замелькал мираж какой-то крохотной каморки и сидящей за швейной машинкой женщины. «Я когда-то жила у портнихи? — удивляюсь я, не ожидая, что мне в это время откроется один из моментов собственного детства в этом сюжетном сне. — А значит, и шить тоже умею...» У здешней Машки действительно была история жизни в Подземном Городе, и сейчас эти давние и мутные воспоминания немного всколыхнулись в моём сознании. Я и правда жила у портнихи и имею навыки шитья, что стало для меня глубочайшим удивлением — во всяких делах житейских, честно признать, в реальности я сильна не была. Да и вообще под образ хозяюшки не подходила — готовить нормально не умею, живу как вздумается, не особо беспокоюсь о порядке в собственной квартире. А тут, оказывается, я умею шить. А раз умею шить, значит, есть шанс подешевле исправить мой внешний вид — перешить эту дрянную одежду под себя. А для этого вначале накоплю на швейную машинку. «А это идея, — довольно хмыкаю я, даже забыв, что мне надо одеваться. — Если сделаю это, то смогу прилично сэкономить...» Этот план действий меня вполне устроил. Со скоростью света собравшись и расчесавшись, я пулей выскочила в коридор, едва не забыв закрыть за собой дверь, и зайцем пропрыгала по лестнице вниз, на первый этаж, по дороге налетев случайно на Рейна. Видимо, он направлялся к больничным палатам, однако моё появление стало для него неожиданностью — мы с ним чуть не столкнулись, лишь в последний момент отпрыгнув в стороны друг от друга. — Воу, Корсак, ты куда летишь так? — спросил он у меня, а я махнула рукой и драпанула дальше, на ходу крикнув ему: — Потом, всё потом! Возле пустой операционной сейчас стоял одинокий Джозеф, прислонившийся спиной к стене. Стоял, значит, и крутил у себя в руке карманные часики, то и дело посматривая на них и недовольно вздыхая. За месяц никак он не изменился — всё тот же кудрявый молодой мужчина с прогрессирующим приветом в голове. — Явились! — чуть не заорал он, увидев меня, несущуюся по коридору в его сторону. — Корсак, пинка тебе под зад, ты офигела! — Прости, — прокричала я на бегу, совершенно не обращая внимания на некоторых работников медперсонала, которые на меня косились. — Я потерялась по дороге жизни, прости грешную, окстись! — Впредь запомни, сонная задница, — недовольно проговорил он, когда я остановилась в шаге от него, — что ко мне ты должна идти, как на аудиенцию к королю! То есть вовремя, а не с опозданием на четырнадцать минут! За столько времени я смог бы провести целый осмотр одной палаты на пять человек, а не стенку подпирать и тебя ждать. — Да прости, прости, — обречëнно начала я лепетать, а потом ловким движением руки завязала волосы в хвост с помощью ленты. — Честно, случайно так вышло. — Ты и на операцию будешь идти, как на прогулке по набережной? — Ну тебя. Ты что-то говорил про человеческое строение на практике. Мы что, будем вскрытие проводить? — Какая ты догадливая, — Джозеф хмыкает. — Надеюсь, ты не ела ничего этим утром. Мало ли, а вдруг ты у нас натура тонкая, блевать будешь дальше, чем видишь? — Я не такая неженка, — поморщилась я, глубоко оскорблëнная. Да я любые ужастики с полным ртом еды смотрю! Уж человека изнутри посмотреть — не проблема, я никогда в моргах не была и труп только один раз видела — вон тот, в Подземном Городе, который на улице прямо валялся. Так что, мне даже интересно. — Впечатление от трупа не зависит от нежности, — вдруг оборвал меня Джозеф, с неожиданной серьëзностью посмотрев в глаза. — Даже самых бесстрашных может замутить от зрелища мëртвого человека. Это зависит от восприятия. «И ты сейчас хочешь не только провести вскрытие со мной, но и посмотреть мою реакцию? — тут же уловила я его мотив. — Хочешь уловить моë восприятие при виде трупа?» Вдруг мне вспомнилось, как меня от неожиданности замутило, когда я наткнулась на того самого мëртвого мужчину в Подземном Городе. А ведь тогда я даже рвотный спазм почувствовала... Что-то я слишком храбрюсь, как бы не опозориться из-за внезапного страха. — Помни, Машка, — сказал Джозеф, — медика отличает его умение держаться в подобных ситуациях. Чего таить, очень многим первое время мерзко и жутко смотреть на труп или на сильное ранение, но настоящий медик отодвинет собственные чувства на второй план и будет работать. В медицине нет места личным переживаниям врача. Он наставляет меня, хотя выбора у меня в принципе не наблюдалось. Даже если бы я не хотела заниматься вскрытием, меня бы заставили. «Почему же ты взялся именно за меня?» — думается мне, пока мой взгляд внимательно скользит по мужской фигуре. До сих пор я не нашла нормального ответа на этот вопрос, хотя довольно часто задавала его Крофорду. Но всякий раз он то отшучивался, то переводил разговор в другое русло, а всем его россказням о «подходящем темпераменте» я не верила совсем. — Ну чё, где наш... подопытный?.. — задаю вопрос, вращая глазами. — Здесь, — врач кивает на двери операционной. — Но для начала надо надеть полную экипировку. В итоге облачились мы с головы до ног: медицинские халаты, фартуки до щиколоток, перчатки, специальные маски на лице и шапки на головах. — Мало ли, а вдруг ты какую-то заразу подхватишь, — пояснил Джозеф как бы между делом, а потом пропустил меня в операционную. Она была пустой, довольно хорошо освещённой, и прямо посередине стоял стол, на котором лежало тело. К слову, труп был полностью прикрыт светлой тканью. — Собственно, знакомься, на этот раз наш образец — мужчина средних лет. От осознания того, что под этим покрывалом находилось чьё-то мëртвое тело, почувствовались неожиданные мурашки по коже. — И где вы только его труп достали? — хмыкаю я, с интересом и каким-то холодящим трепетом осматривая очертания накрытой тканью фигуры. — Вам разрешено брать тела умерших? Помнится, нам как-то раз на уроках биологии (да-да, я ещё что-то помню по школьной программе) говорили, что раньше врачи для изучения человеческого тела незаконно тырили трупы из раскопанных могил. Интересно, а тут каким образом это тело достали? — Не думай, что мы могилы раскапываем, — как-то странно посмотрел на меня Джозеф, как будто поняв мои мысли. — Вообще, тут не всегда умерших хоронят на кладбищах. Порой просто места нет. Территория стен ведь не бесконечная, если половина будет занята могилами, живым людям негде будет существовать. Обычно стараются по максимуму экономить: делают братские могилы, порой хоронят сразу двух человек в одном гробу, или же частым решением проблемы является кремация*. А вот людей, у которых нет семьи, порой после смерти отдают на исследования сумасшедшим, то есть нам. Это как раз тот случай, — он жестом руки показал на всё тело. Мне было волнительно, но не менее интересно. Никогда мне не доводилось иметь дела с трупами. Наверное, я какая-то отбитая... — А теперь сиди и запоминай, — пригрозил мне пальцем кудрявый, — что и как я делаю. Я ведь говорил уже, что я — врач универсальный? Вообще я хирург и фармацевт, но также иногда приходится работать патологоанатомом* или судмедэкспертом*. Тебе, скорее всего, тоже придётся это делать. Поэтому научись работать с трупами, — он вдруг хохотнул, — от них нужно ожидать на удивление большего, чем кажется. — Например? — подняла я брови. Что может быть с уже мёртвым телом? Они становятся зомби? — Мёртвое тело просто так не застывает, Корсак. Выход газов и отходов, понятное дело, также сокращение мышц: трупы могут иногда даже сглатывать слюну, порой принимают сидячее положение. К слову, известны случаи «рождения в гробу». — Я подняла бровь. — Жуткая штука. Иногда такое происходит, когда выходящий из мёртвого тела женщины газ выталкивает мёртвого ребенка. Это происходит спустя два-три дня после смерти женщины на позднем сроке беременности. Я сам не был свидетелем, но читал отчёты некоторых особо талантливых людей. Да трупы отдельной жизнью живут после смерти. Неожиданно. — Также трупы могут стонать и хрипеть, — продолжил врач. — Так как из организма выходят газы, часть из них выходит через рот прямиком сквозь голосовые связки, поэтому это может вызвать разные звуки у мёртвого тела. — Спасибо, теперь я не обосрусь со страху, если вдруг при мне сядет какой-то труп, — хмыкаю, впитывая всю информацию. Где бы я это ещё узнала? Думаю, в интернете всë это есть, правда раньше я трупами не интересовалась. Теперь смогу Серëге это рассказать, вот он офигеет. Скажу, что в морге хочу работать. — Если вдруг придётся работать с трупами, ты привыкнешь, — легко отозвался Джозеф, пожав плечами. — Человек вообще имеет удивительное умение приспосабливаться к любому дерьму. Меня вот теперь вообще почти ничем не удивить. — А если я тебе живого единорога притащу? — Я ему проведу вскрытие и сравню строение его тела со строением тела обычной лошади. — Фу, в тебе ничего святого нет. А потом наш милый разговор закончился, и Джозеф поддел рукой светлую ткань, откидывая ее, а у меня всë замерло внутри на долю секунды. Верхняя часть мужского тела оказалась полностью открыта для моих глаз, в то время как всё, что ниже пояса, было закрыто тканью. Я с интересом оглядела мужской торс: мужчина был довольно худощавый, немного виднелись рёбра. Кожа побледнела и приобрела синеватый оттенок, лицо осунулось, появились сиреневые пятна. Однако бурной реакции, какую я ожидала в худшем случае со своей стороны, не наблюдалось: мне не хотелось сбежать, не хотелось кривить лицо и меня не тошнило. Был какой-то лëгкий трепет с непривычки, но страхом, омерзением или ужасом назвать это язык не поворачивался — страшно мне не было. В этот раз совсем не чувствовала рвотных позывов и прислушалась к себе — внутри теперь было всë спокойно. А ведь когда я нашла мëртвого человека на улицах Подземного Города, то с неожиданности напугалась. Тогда, видимо, я не была готова наткнуться на труп, а сейчас знала, на что иду. — Корсак, перечисли строение пищеварительной системы, — сказал Джозеф, и я себе же на удивление точно отрапортовала: — Рот, слюнные железы, глотка, пищевод, желудок, тонкая кишка, толстая кишка, печень, брыжейка*, поджелудочная железа. — Какие есть слюнные железы? — Околоушные, подчелюстные и подъязычные. Джозефа мой ответ удовлетворил. — Что ты можешь сказать об этом? — он указал на мужское тело. Я состроила серьёзную рожу, нахмурила брови, подозрительно оглядела труп и с невозмутимостью выдала: — Он мёртв. — Гениально. А теперь смотри, — я навострила уши. — Умер он этой ночью, то есть совсем недавно. Какой цвет у его кожи сейчас? — Серый... и фиолетовый. — Правильно. Такой цвет говорит о том, что ранние стадии разложения уже начались. При этом процессе все ткани и органы постепенно распадаются, кровь вытекает из разрушенных сосудов и перемещается в мелкие вены и капилляры, поэтому кожа теряет привычный цвет. Знаешь, когда начинается трупное окоченение? — Неа. Ощущаю себя бездарным неучем, но Джозеф, в отличие от меня, в этом ничего кошмарного не видел. И даже саркастические комментарии в мою сторону не бросал. — Трупное окоченение развивается через два или пять часов после смерти и охватывает всю мускулатуру к концу суток. То есть сейчас оно уже начало действовать. После этих слов Джозеф ногой пододвинул ближе к кушетке тумбочку на колëсиках, на которой на подносе блестели хирургические инструменты. В итоге из этой операционной я выползла через два часа, тут же срывая с рук перчатки, а с лица — маску. Наверное, я точно отбитая, потому что наблюдать за вскрытием мне не было противно: я не чувствовала желания сбежать, не чувствовала рвотных позывов. Был лишь исключительно профессиональный интерес и любопытство. Эх, были бы такие уроки биологии в школе, я, может быть, и не прогуливала бы... Однако происходящее я вряд ли воспринимала всерьëз, потому что помнила, что это всë творится во сне. Однажды уже проснулась в реальности как ни в чём не бывало, теперь почти уверена, что так же будет и в этот раз. Видимо, именно поэтому мне так легко далось это вскрытие без всяких боязней. Джозеф наблюдал за мной, и пару раз я встречала в его глазах одобрение. Кажется, мой характер и моё поведение оправдали его тайные ожидания, и мне было приятно. Пока Джозеф хозяйничал в операционной, я подошла к окну в коридоре и открыла его, высовываясь наружу и вдыхая полной грудью свежий воздух. Через маску было трудно дышать всё это время. — Путь предстоит неблизкий, — вдруг услышала я и с интересом перевела взгляд с неба вниз. Окна с этой стороны больничного корпуса выходили прямо на двор и площадку, где обычно собираются солдаты. А рядом была конюшня, поэтому всё было прекрасно видно. Я находилась на первом этаже, но меня, на удивление, не заметили. Или же мне так казалось. — Будет жаль, если мы такой путь преодолеем зря. Говорил это, на удивление, тот самый Кис-кис Шадис, командир Разведки, выводя своего коня из конюшни. Какой-то он шибко разговорчивый, хотя обычно он не такой. С его появлением я почувствовала внутри себя глухое раздражение. А потом увидела, как следом за ним выходит высокий блондин, ведущий за собой серую кобылу. И тут же поведение разговорчивого командира объяснилось: он ведь разговаривал с Эрвином Смитом, собственным заместителем и майором. А я заметила, что рядом с этим молодым человеком он меняется — он ему очень доверяет. И не зря, к слову. — Как твоя кобылица? — поинтересовался Шадис, смерив взглядом серую лошадь. — Ты ведь взял её буквально три дня назад. — С ней всё в порядке, — отозвался Смит, легонько похлопав животное по шее. — Сипуха очень неплохая лошадь. — Совсем молодая ещё. — Это не меняет дела. Если она повзрослеет под моим контролем, то станет идеальной для меня лошадью. Я хмыкаю, опираясь локтями о подоконник и утыкаясь подбородком в ладони, наблюдая, как мужчины садятся на лошадей и выезжают за пределы Штаба. Вернее, наблюдала я только за Эрвином, надо признаться. Однако после проведения вскрытия чувствовала себя неуютно — захотелось в душ, и Джозеф милостиво меня отпустил, понимающе кивнув и пожелав счастливого пути. Тем более, после пробуждения на утренние процедуры времени у меня не наблюдалось, поэтому теперь пришлось заскочить в комнату за полотенцем и прочими вещами. И среди этих вещей обнаружилась бритва — так называемая «опасная», или «клинкóвая», то есть с открытым лезвием. Обычного бритвенного станка здесь не было. — Хм-м, — задумчиво протянула я, посмотрев на острый предмет, а потом задрала одну штанину и глянула на свою ногу. Не сказать, что я являлась ярым противником волос на теле — чаще всего мне было просто до лампочки и избавлялась от растительности я по настроению. В данный момент такое настроение присутствовало, поэтому почесала подбородок и в раздумьях цыкнула. — Почему бы и нет?.. Действительно, почему нет? Может потому, что клинкóвой бритвой я пользоваться не умею? Но нет, вижу цель — не вижу препятствий, поэтому моя безрассудная душонка даже подвоха никакого не заподозрила вплоть до того момента, как не настало то самое мгновение глубокого пореза на собственной щиколотке. Собственная дурость порой убивала наповал даже меня саму, а ведь я даже обычным бритвенным станком порой криво пользовалась. На то бритва и называется «опасной», ибо такой зарезаться — раз плюнуть. А плевать я умею далеко и много. — Вот идиотка... — срывается с собственных губ, когда я оглядываю свои ноги, стоя под струями воды в душевой кабинке. Одним порезом дело не обошлось. — Додумалась ведь! Надо иногда включать здравый смысл, иначе когда-нибудь так и помру, зарезав себя с непривычки. Но теперь имею честь наблюдать за тем, как вода размывает по плитке мою кровь, стекающую с ног. В красной жиже испачкались и мои руки с лезвием бритвы, будто я кого-то убила. Так странно... Я отчëтливо чувствую всю боль, что себе причиняю, будто на самом деле оставляла порезы на коже. И тот укус, который мне пришлось сделать после пробуждения здесь, когда я впилась зубами в запястье, был слишком болезненным. Теперь же сжимаю губы в линию, ощущая, как тëплая вода щипет порезы, пуская мурашки по рукам и спине. — Надо будет научиться пользоваться этим дерьмом, — бормочу себе под нос, подняв бритву с открытым лезвием ближе к лицу, позволяя струям воды окончательно смыть кровь с блеснувшего металла. Наклонив голову, вижу на поверхности лезвия своë мутное и кривое отражение. «И что опять творится? — проносится в мыслях. — Опять я здесь, опять всë выглядит очень по-настоящему. Даже боль чувствую в полной мере. А если... А смогу ли я здесь.... убить себя?» От таких размышлений я вздрогнула, нахмурившись. Ещё чего. А потом я чуть не навернулась на скользкой плитке, ибо дверь душевой, которая, оказывается, иногда полностью не закрывалась, вдруг распахнулась. Я уже хотела заорать благим матом на ультразвуке, ибо была мокрая, голая, да ещё и вся в кровище, на что имела полное право, ибо я принимала душ, но увидела на пороге Анабеллу. При этом она была ещё больше напуганная, чем я. Её большущие глаза, которые сейчас казались ещё больше обычного, заставили меня крайне растеряться. — Ты что творишь? — немного дрогнувшим голосом спросила она, вдруг оглядев меня обеспокоенным взглядом. — А? — не поняла я прикола. Вообще, по идее, этот вопрос должна задавать я. — С собой покончить собралась? — Чего? — ошалела я, вытаращившись на блондинку, а она вдруг закричала: — Брось лезвие! Совсем идиотка, что ли?! С этими словами она вырубила воду, полностью зашла в душевую кабинку и выхватила у меня из рук бритвенный станок. А я так обалдела с происходящего, что совершенно забыла, что стою в чём мать родила. А вот Анабелле было не до шуток. — Совсем больная? Ты что делать собиралась? Зачем?! — громко спрашивала она, резко жестикулируя, сжимая бритву за ручку. В её глазах мне удалось неожиданно увидеть дичайший испуг. — Что зачем? — немного охрипшим голосом спросила я, медленно моргая. — Резать себя зачем собиралась? — Кого резать? Как резать? — Ты у меня ещё спрашиваешь! — взвизгнула девушка, а потом указала широким жестом на пол, где уже почти смылась вся моя кровь. — Это что? Где ты себя резала? И тут до меня дошло. Анабелла думает, что я пыталась самоубиться? Половину её воплей в самом начале я успешно прослушала, думая лишь о том, как бы не ляпнуться на скользкой плитке. — Хэ, — глупо улыбнулась я. — Белька, ты чего? Нигде я себя не резала. Ну, чисто теоретически, намеренно вред я себе не причиняла — только по собственной дурости. — Да что ты. Тут весь пол был в крови! Она лихорадочно всматривается в мои руки, пытается что-то заметить на запястьях, на области выше локтя. И, кажется, её немного потряхивает — или мне кажется? — Я это... просто... ноги побрить хотела, — мямлю я в растерянности, а Анабелла на секунду замирает. Поднимает немного голову, заглядывая на мгновение мне в глаза, а потом опускает взгляд вниз, на мои ноги. Из порезов продолжала потихоньку течь кровь, набухали красные кровавые капли, срываясь потом вниз по голени к щиколотке по коже, и эти капли я отчётливо чувствовала. А Анабелла — отчëтливо их видела, чуть ли не каждую алую бусину провожая глазами вплоть до моей ступни. — Ноги... — тихо повторяет за мной она, потом медленно переведя взгляд на открытую бритву в собственной руке. Я слегка щурю глаза, видя, что она всматривается в собственное отражение на поверхности металла, прямо как я недавно. Вдруг чувствую нечто тяжёлое, тревожное, видя странную пелену поверх девичьих глаз — то ли слëзы, то ли воспоминания. На несколько секунд между нами возникла странная, давящая тишина, и только капающие с выключенного душа редкие капли влаги, разбивающиеся о плитку, прерывали её. Эти самые капли попадали не только на плитку — на нас двоих тоже, только если я была полностью мокрая и мне было плевать на них, то Анабелла стояла прямо передо мной в этой же душевой кабинке полностью в одежде. И я видела, как вода, капая на неё, расплывается по светлой рубашке влажными тëмными пятнами — на плечах, на длинных рукавах, на груди. Вдруг вижу, как блеснули сиренево-голубые глаза — Анабелла резко перевела взгляд на меня. — Правду скажи, — произнесла она, а я поднимаю брови. — Не хотела покончить с собой, так может, просто резаться любишь? Да что с ней такое? — Бель, — позвала я её по сокращëнному имени, вглядываясь в девичьи тревожные глаза, — я правду и сказала. У меня нет причин ни убивать себя, ни причинять себе вред. — У тебя ноги в кровь изрезаны. — Потому что я по дурости взялась за то, чем пользоваться не умею, — я кивнула на открытое лезвие в её руке. — Вот и поплатилась за это. — Зачем? — спросила Анабелла, глянув на лезвие, а потом опять на мои ноги. — Ты светлая, волос этих даже не видно. Тем более, в штанах ходишь. Я в растерянности моргаю, хлопая слипшимися от воды ресницами. Она мне не верит? Не верит, ищет подтверждение каких-то своих мыслей, хотя причиной всего произошедшего являлась моя собственная шиза — с бритыми ногами мне было комфортнее по жизни, хотя и в волосах никакой проблемы я не видела. — Мне захотелось, — сказала я, не собираясь ещё больше оправдываться и рассказывать о своих причудах. Нет уж, простите, мои ноги никого не касаются, кроме меня самой. — Разве это не может быть причиной? Кажется, по слегка изменившемуся тону моего голоса, Анабелла поняла, что влезла своими вопросами не в своё дело, поэтому слегка стушевалась. В неловкости и растерянности забегала глазами, пытаясь больше не смотреть на мои кровоточащие порезы, а потом вдруг опомнилась, заметив, что я была совершенно без одежды. — О-ой... — пробормотала она и быстро прикрыла глаза свободной ладонью. — П-прости, Маш, я это... не знаю, что на меня нашло... С этими словами она вслепую всучила мне бритву и поспешно выскочила из душевой, закрывая за собой дверь. «И что это было?» — думаю я, смотря ей вслед. Без сомнений, это поведение было странным, но ведь и этому точно нашлась бы причина. Смотрю на лезвие бритвы в своей руке, вспоминая, как Анабелла минуту назад вглядываясь в металл, будто что-то вспоминая. Ко мне в голову забрались кое-какие подозрения, и я, слегка прищурившись, опять повернула крантик, включая воду. И опять порезы на ногах начало щипать. Произошедшее только подстегнуло меня научиться пользоваться этой проклятой «опаской» — мой дед по отцу называл так подобную бритву. И ведь мужчины здесь такой штукой бреют даже не ноги, которые можно в случае чего спрятать под штанами, а лица, проходясь лезвием от подбородка вниз по шее. Как хорошо, что у меня не растёт борода, иначе сейчас бы вместо порезанных ног у меня было перерезано горло. И всë-таки... Что случилось с Анабеллой, раз она так себя повела? Кровотечение хоть и уменьшилось, но не исчезло полностью, поэтому я крайне обрадовалась, что в качестве сменной одежды взяла длинную и большую мужскую рубашку. Штаны бы точно испачкались. Вытираю волосы полотенцем, которое потом закидываю на плечо, и выхожу из душевой. Было же моё удивление, когда в проходе между кабинками на лавочке я увидела Анабеллу. Она сидела как-то робко, сжавшись, напоминая котëнка, опустив голову и смотря на собственные ладони. А я теряюсь, когда вижу, что у неё подрагивают руки. — Бель?.. — зову её я, слыша вдруг, как стих мой голос. Девушка вздрагивает и поднимает голову. — Ты чего? — Маша? — аж подскакивает она на месте, потом лихорадочно и поспешно хватаясь за какую-то маленькую тëмную сумочку, стоящую рядом с ней на лавке. — Я тут это... аптечку принесла... — Зачем? — удивляюсь я. — Порезы обработать, — говорит Анабелла, потом робко кивая на мои ноги, открытые из-за рубашки, которая прикрывает их только до середины бедра. — Вдруг они... слишком глубокие? Такой бритвой можно очень сильно порезаться... Говорит так, будто уже имела дело с этой вещью. И я не знаю, бралась ли она за такую бритву с целью побрить ноги или же... Она определённо имеет какой-то печальный опыт за плечами. И теперь испугалась уже за меня. — Как ты узнала, что я здесь? — спрашиваю я, садясь рядом с ней, а потом повинуюсь её руке и поднимаю ногу, ставя её на лавку, чтобы Анабелле было удобнее. И с чего вдруг она подумала о том, что я режусь, ещё до того, как открыла дверь в душевую? А ведь она вломилась ко мне вовсе не по ошибке... — Я... — Анабелла сглатывает, доставая необходимые вещи из аптечки, а потом кивает на дверь душевой кабинки. — Здесь двери такие, внизу всë видно... Я смотрю в ту сторону и понимаю, о чëм она говорит. Действительно, двери эти, можно сказать, были «короткие» — то есть снизу было пустое расстояние от пола, позволяющее увидеть плитку и ноги того, кто там находился, вплоть до середины голени. — Утром я здесь забыла свой кулон, — продолжила Анабелла тихо, мельком прикоснувшись к аметисту на воротнике своей рубашки. — Сейчас пришла сюда за ним... И увидела разводы крови на полу в кабинке через пустое пространство под дверью. Я видела в коридоре, как ты сюда заходила, а кроме тебя здесь больше никого не было. Поэтому и поняла, что с тобой что-то не так, вломилась к тебе в кабину... а ты там лезвие держишь и кровью истекаешь... — она опять сглотнула, обрабатывая мои порезы и будто проверяя не слишком ли они глубокие. — Ты это... прости, если влезла не в своё дело... Просто я испугалась. Я внимательно наблюдала за ней, видя, что она будто боится поднять взгляд и посмотреть мне в глаза. И её страх я видела — она не врала. «У тебя точно есть печальный опыт», — проносится в моей голове. А ведь стоило только ей увидеть кровь на полу в ду́ше, так сразу она подумала об увечьях, о порезах, ринулась спасать, помогать, хотя ей даже в голову не пришло, что у меня могли быть месячные в этот момент. Не пришло ей в голову то, что кровь эта могла быть не из-за порезов, а из-за женского цикла, хотя она сама была девушкой и знала, что это такое. Но сразу же она подумала о самых кошмарных вещах. От хорошей жизни такие мысли в первую очередь человека не посещают. — У такого испуга, стало быть, должна иметься какая-то причина, — говорю я, пытаясь хоть что-то выяснить, разговорить её, но Анабелла на контакт не пошла — лишь пожала плечами и продолжать этот разговор не захотела. Ладно. Не хочет говорить — её дело, у меня нет права влезать в её душу. А у робкой девочки Анабеллы точно имелись какие-то тайны. После, без сомнений, освежающего душа, я поднялась к себе в комнату и уселась перед зеркалом, с помощью пинцета приведя в порядок собственные брови. А то разрослись, блин, напоминали мохнатых гусениц. Таким образом, здесь опять понеслось всё так же, как и в прошлый раз: я засыпала и просыпалась в собственном сне, в титаньем мире, который каким-то образом сгенерировал мой собственный мозг. Я не знала, сколько буду находиться в этом сне, но здесь жизнь продолжалась так, будто не зависела от меня же самой. Успокаивало меня только то, что в прошлый раз я проснулась в квартире Сергея как ни в чём не бывало, а значит, в этот раз проснусь тоже без проблем. А ещё я вновь встретилась с Ханджи, только на этот раз она с Джозефом опять проводила над бедным Карлосом какие-то эксперименты. При этом лейтенант напоминала сумасшедшую — глаза горели, на лице широкая лыба, к тому же она топором пыталась отфигачить титану половину туловища, при этом приговаривая: — Потерпи, пупсик, это ради благого дела! Кажется, титан в её словах уверен не был, постоянно дëргаясь и рыча, пока пол вокруг заливала его горячая кровь. Но, впрочем, через пару секунд она быстро испарялась. К слову, все эти испарения довольно неприятно воняли, ибо исчезновение титаньих составляющих бесследно всё же не проходило. Вместе с кровью на дворовую плитку из разрубленного живота мерзким слизким комом вывалились и внутренности, омерзительно и влажно чавкая, словно из ведра выбросили рыбьи потроха. Первое время наблюдать за безжалостным расчленением было немного не по себе, но потом, когда я увидела, как через полминуты отрубленная нижняя половина титаньего тела начала восстанавливаться,  окончательно успокоилась. Такие увечья не причиняли Карлосу никакого вреда, а вот его отрубленная часть начала стремительно испаряться, погрузив всё пространство палатки в теплый и мерзко пахнущий пар. — И всë-таки, есть ли у нас шанс сохранить хоть какую-то его часть без исчезновения? — задумчиво задался вопросом Джозеф, наблюдая за восстановлением внутренних органов Карлоса. — Без понятия, — честно ответила Ханджи, пиная от нечего делать испаряющиеся отрубленные титаньи ноги, а потом обернулась ко мне. — Машка, подь сюды! Смотри, какое его тело лёгкое на самом деле! Такой шанс я упускать не стала, поэтому подошла к ней и последовала её примеру — пнула конечность и удивилась. — А почему он такой лёгкий? — Без понятия. Хотя, если честно, вот такие говнюки часто людей ногами давят, хотя и довольно лёгкие. Но тут, наверное, от размера особи зависит. — И они всегда испаряются? Не разлагаются, как обычные организмы? — Неа. Всегда в воздухе растворяются будто. — А если... — ко мне вдруг пришла одна мысль, — поместить его часть в воду? Вода в итоге закипит? Джозеф почесал подбородок. — О, а эксперименты с водой мы ещё не проводили, — хохотнула Зое, развеселившись, а потом хлопнула меня по плечу. — Надо будет попробовать! Моя идея была одобрена. Ладно. Конечно, мне до сих пор немного страхово, но ведь в прошлый раз я проснулась в реальности как обычно, без каких-либо изменений. Значит, в этот раз произойдёт то же самое. Только так успокаивая себя, я жила в Штабе Разведотряда в качестве ученицы Джозефа Крофорда. К слову, его фамилия и фамилия его брата меня смущали, поэтому однажды я поинтересовалась будто невзначай: — А почему у тебя с Дюком фамилии разные, если вы братья? Мы тогда сидели в общей столовой в главном замке. Солдат здесь было немерено, ровно как и столов, да и само помещение было невероятно огромным. Тут же был и отдельный стол для начальства, также и отдельный уголок для врачей, где в это время торчали мы с Джозефом. Тот лениво читал книгу, иногда делая глоток чая из чашки, и после моего вопроса он лишь скосил свои зелёные глаза в мою сторону. — У родственников не всегда фамилия одна и та же, — произнёс Джозеф. — Не думал, что для тебя это будет новостью. — Да знаю я, что не всегда, — буркнула я, а потом пихнула учителя в плечо. — Ну так почему? — У нас разные отцы. Кстати, нас не двое, а трое — у меня есть ещё один младший брат, у нас с ним уже матери разные, а отец один. Поэтому у Дюка фамилия Бивис, а у меня и моего ещё одного брата — Крофорд, так как отец один. Какая Санта-Барбара, я прям не могу. Весёлая семейка у кудрявого, он к тому же старший братик по всем фронтам. И что за ещё один братишка такой с фамилией Крофорд? — Теперь встречный вопрос, — сказал Джозеф, а я подняла брови. — Почему ты ко мне обращаешься вообще без уважения, а вот моего братца даже на «вы» величаешь? — А твой братец не ходит по подземным борделям и не преследует хороших девочек. Я буду готова вечность напоминать Джозефу ту нашу встречу. — Это ты-то — хорошая девочка? — хохотнул врач. — Да я вообще ангел, вон, нимб над башкой вертится. Смех смехом, а дела кверху мехом, как говорится. Ржать, конечно, все умеют, а я так подавно, но обстановочка среди начальства Разведки постепенно накалялась. Эрвин вместе с парой человек поехал куда-то к чёрту на рога, а потом, когда вернулся, сразу же пошёл что-то обговаривать с Шадисом. Я в тот момент проходила мимо командирского кабинета (хрен знает, как меня туда занесло) и, себе же на удивление, услышала, как они разговаривают на повышенных тонах. Вернее нет, Смит был спокоен, как стадо баранов, а вот кипятился исключительно Шадис — я никогда до этого не слышала, чтобы он повышал на своего преемника голос. — Это абсурд! — внезапный хлопок по столу, и я подпрыгиваю от испуга, стоя прямо возле двери и грея уши. Нехорошо, конечно, подслушивать, но чтоб Кис разорался на Эрвина — это событие века. — Как мы можем принять в свои ряды преступников?! — Их прошлое не будет иметь значения, командир, — абсолютно спокойно отвечает ему Смит, и я поражаюсь его терпению. Железный мужик, ей-богу! На него орут, а он так непринуждённо говорит, будто светскую беседу с лордом ведёт. — Вы ведь не спрашиваете у собственных солдат, какую жизнь они вели до выхода на службу. — Проблема в том, что у тех, про кого ты говоришь, это совершенно не прошлое, а настоящее! Бандит так быстро на путь истинный не встанет, Эрвин, ты ведь вроде человек взрослый, серьёзный, так почему наивный сейчас такой? Я, конечно, нихрена не понимаю, но дело очень интересное, да. Эрвин что-то затеял, и я почему-то на подсознательном уровне исключительно на его стороне. Шадис во мне никакую симпатию не вызывает, в отличие от его преемника. — Это не наивность, командир. Я думаю о том, как поднимется уровень нашей боевой готовности, если они вступят в наши ряды. — По твоим словам, они прям богатыри, чёрт возьми. — Я видел только одного из них, но уровень у него даже выше некоторых наших ветеранов. — Один человек, или же даже трое, не изменит уровень нашей боевой мощи. — Тем не менее, это шанс спасти хотя бы несколько жизней. А здесь жизнь каждого — особенно ценна, вам ли это не знать. Эрвин умеет очень тонко и абсолютно незаметно язвить, я прям восхищаюсь его ораторскими умениями. Шадис, правда, оставался недовольным этой ситуацией, но дальнейший разговор я не слышала — в коридоре появились несколько офицеров, и мне пришлось слинять побыстрее, чтобы меня не спалили. Если у начальства какие-то трабблы, значит, на горизонте маячит довольно неплохих размеров задница. Естественно, я была права. Это была моя необратимая встреча с моей персональной занозой в пятой точке. Кто-то решил, что мне просто спокойно жить нельзя, поэтому послал вот это чудо в перьях со страшной рожей. В тот момент, когда я случайно наткнулась на Эрвина Смита, я ещё не предполагала, что именно он притащит эту проблему сюда и уронит на мою и без того больную голову. Но тогда я просто обрадовалась, когда увидела, как светловолосый майор сидел в гордом одиночестве на скамейке под деревом, пока вокруг не было ни души. Он наклонился корпусом вперёд, уперевшись локтями в довольно широко расставленные колени, при этом сцепив руки в замок возле своего рта, и о чём-то усиленно думал. Ну а я не нашла ничего лучше, чем с размаху примостить свой зад на ту же скамейку. — Нормально себя чувствуешь? — спросила я, пробегаясь глазами по мужской фигуре, а Эрвин на моё неожиданное появление почти никак не отрегировал: даже не дëрнулся, лишь на пару секунд скосив глаза в мою сторону. — Да, — ответил он. — Почему спрашиваешь? — Последнее время часто в себя уходишь, это видно, если присмотреться. Проблем много, наверное? Командир Шадис, который вечно упирается, как упрямый баран, уже даже меня утомил. А Эрвин с ним проводит куда бóльшее количество времени. — А чрезмерные беспокойства могут отразиться на здоровье, — продолжаю я, замечая, как Смит наблюдает за мной, скосив глаза. — Если что вдруг... сразу же в медчасть приходи, тебя Джозеф сразу примет. Эрвин действительно вызывал у Джозефа куда бóльшую симпатию, нежели Шадис, и я своего наставника понимала. А вот Эрвин, видя моё беспокойство за его состояние, вдруг приподнял уголок губ. Моя забота могла показаться какой-то уж больно наивной и детской, ненужной, но почему-то он остался мною доволен. — Ты быстро свыкаешься с жизнью медика, — сказал он, смотря на меня и едва заметно улыбаясь, а я ощутила себя каким-то ребëнком рядом с авторитетным кумиром. — Забота о солдатах достойна уважения. — Я ещё ничего не сделала, — слабо мотнула я головой. — Уважения достойны настоящие медики. Вот они уж точно о солдатах заботятся. — Забота начинается с малого, — мягко и спокойно опровергнул мои слова Эрвин. — Но ты права, я много думаю в последнее время. — Уверена, на это есть веские причины. Смит кивает, опять, кажется, начав размышлять о чëм-то, а я вспоминаю их разговор с Шадисом, который мне удалось подслушать недавно. Эрвин ратовал за кого-то, а Кис противился. Не об этом ли деле он сейчас думает? — Командиру Шадису тоже следовало бы беречь нервы, — сказала я, наблюдая за майором рядом, но вряд ли в моих словах была хотя бы нотка какой-то заботы. Скорее в тоне моего голоса присутствовал сухой, едва заметный упрëк, продиктованный явно не желанием позаботиться о чужих нервишках. — В последнее время явно не с той ноги встаëт по утрам, даже мне из больничного корпуса видно его хмурую р... физиономию. Эрвин уловил мою неприязнь к главному начальнику Штаба и, видимо, понимал её причину. Вряд ли он не знал о том, что Кис не просто не любит меня, но и отказался меня официально оформлять, ещё и зарплату урезал. — Пока что у нас расходятся мнения, касаемые одного вопроса, — расплывчато сказал Эрвин. — И хоть он дал добро на мою идею, он явно не в восторге от неё. «Интригант ты, конечно, ещё тот, — думаю я, скользя взглядом по фигуре сидящего рядом блондина. — Вечно идеи всякие крутишь.» Однако его идеи и его методы защищают Разведку от большого количества всяких проблем. И вряд ли на такие интриги и методы способен Кис Шадис. — Я слышал, у тебя кое-какие успехи в учёбе, — будто решил сменить тему Смит, и я, чувствуя это, поддалась ему, позволив ему это сделать. — Джозеф хороший учитель, — была вынуждена я признать это, ибо кудрявый действительно был превосходным наставником. — Почти сразу начал приучать меня к практике. Даже вскрытие недавно провëл со мной. — Боишься умерших? — Нет, — честно ответила я спустя пару секунд раздумий. — Считаю, нет причин бояться уже мëртвого тела. Мëртвые не причиняют вред. Да и на эмоциональном уровне ничего не чувствовала, этого человека я впервые видела и даже имени не знала. — Ханджи была тобой довольна. — Да? — удивляюсь я, ловя себя на мысли, что Зое и Смит реально вполне нормально контактируют друг с другом. — Ты недавно им дельную идею для эксперимента подкинула, — кивнул блондин на моё удивление. — Но сейчас у неё времени нет заниматься этим, началась подготовка к вылазке. Меня неожиданно будто по макушке огрели. — К вылазке? — неизвестно почему опешила я, даже немного подскочив. Подобная новость меня удивила и вогнала в тупик. — А она скоро? — В конце этого месяца. Ты ведь впервые будешь провожать разведчиков за стены? — Эрвин скосил голубые глаза на меня. — Угу, — ответила я, неожиданно почему-то чувствуя, что его что-то интересует. — Это твой первый опыт, не забывай его. Ты вместе с остальными врачами отправишься с нашим отрядом в Шиганшину, будете ждать нашего возвращения там. Наверное, с чужой стороны выглядело это странновато — уважаемый майор, преемник самого командира, такой весь из себя бесподобный и завидный лидер Эрвин Смит не чурался меня, юную девчонку, которая на его фоне выглядела слишком жалко и до смеха тщедушно. Такой загорелый, красивый, статный молодой человек в военной форме, которая несравненно ему шла. И рядом я — худая, угловатая, серенькая во всех смыслах, одетая в какие-то непонятные вещи куда бóльшего размера. Во мне до сих пор угадывался житель Подземного Города — я была бледнее остальных, худее и запуганнее, как осторожная собака, готовая в любой момент показать клыки. Рядом с такой благородной фигурой в роли Эрвина я выглядела не просто серым пятном, не просто его тенью, а чуть ли не грязью. И то, что он общался со мной без отвращения, без презрения, как тот же командир Шадис, заставляло меня уважать его. Я не была обязана ему подчиняться, он не был моим наставником и командиром, но подсознательно знала наперëд, что постараюсь выполнить любое его распоряжение. Просто из уважения, просто из знания того, что Эрвин — мудрее, опытнее не только меня, но и того же Шадиса. И для меня не будет унижением подчиниться ему, потому что в разговоре с ним никогда и никак не задевается моё самолюбие — просто человеческое отношение, элементарное уважение ко мне как к личности, а не как к представителю определённой касты. Вот если бы я была вынуждена повиноваться Шадису — это было бы ударом по моей гордости, это было бы унизительно для меня. С Эрвином было совершенно не так. Мы поговорили на какие-то посторонние темы, и всë это время я чувствовала, что он что-то обдумывает, перебирает какие-то мысли, уделяя мне слишком много внимания. И потом поняла, почему. — Мария, — Эрвин внимательно посмотрел на меня, — ты ведь из Подземного Города? Он задал мне этот вопрос, хотя я была уверена, что он точно знает ответ и без меня. Обо мне до сих пор продолжают судачить в Штабе и всем известно моё происхождение, но Эрвин бы узнал это вовсе без всяких сплетен — он крайне внимателен и умëн. А мой внешний вид вкупе с поведением и «бандитским и низким» жаргоном в речи не оставляли сомнений, откуда я родом. Но Эрвин всë же спросил это. — Оттуда, — киваю я, внимательно наблюдая за молодым человеком. И кажется, Эрвин прекрасно понял, что сейчас я осмысливаю его поведение. — Вряд ли ты не знал об этом, когда от обилия сплетен обо мне даже собаки возле Штаба лаять скоро будут. Так что говори, что интересует? Смит только кивнул, решив сразу перейти к делу. Я ведь видела, что он хотел затронуть какую-то тему. — Я там бывал совсем нечасто. На днях съездил туда, — сказал он, внимательно смотря на меня. — Скажи, ты знаешь участников группировок, которые там орудуют? Я не удержалась и слегка подняла бровь. Затем постаралась как можно быстрее копаться в воспоминаниях этого сна, вытаскивая из всякой информации в моём подсознании нужный кусок. — В Подземном Городе последние несколько лет я была одиночкой, — говорю это, не сводя глаз с майора, сидящего рядом со мной на лавке. — И всегда сторонилась всех группировок, которые там есть. Их много, они «держат» определённые районы, которые считаются их территорией. Из особо крупных и влиятельных — «змеевики», «гробовщики», «тетра» и группировка «мороз». Остальные — поменьше. Какие тебе нужны? — Меня интересует команда из трëх человек. Два парня и девушка, очень молодые. Думаю, не больше двадцати лет. — Подобных групп из нескольких человек там довольно много и даже не все имеют своë название, — провела я в задумчивости пальцем по подбородку. — Есть какие-то отличительные черты? Не знаю, манера поведения группы или внешний вид? — Обладатели УПМ, грабят полицаев, спускающих товар с поверхности, — сказал Эрвин. — Владеют приводом на уровне подготовленного солдата. Один из этих троих — невысокий парень с почти профессиональной боевой подготовкой. Трое человек с УПМ, среди которых есть невысокий бойкий молодой человек... не брюнет ли часом? А ведь группировок, полностью оснащëнных приводами, не так уж и много — в моей голове всплывают отрывки и моменты, которые я своими глазами даже не видела. Видимо, это клочки воспоминаний здешней Маши, здешней меня, ведь у каждого героя должна быть предыстория. У меня такая, судя по всему, тоже была. — Этот парень — брюнет? — спрашиваю я, видя, как тут же у Эрвина заинтересованно блеснули глаза. — Скажи, девушка в этой группе... не красноволосая? Маленькая такая, писклявая, боевая, но очень молоденькая? — Да, — кивает Смит, оживившись и даже как-то подобравшись. — Девушка и два парня: красноволосая, брюнет и блондин. Относительно безобидная группировка, мирное население не трогает и не угнетает, даже наоборот — я слышала, порой они защищали жителей от нападок других группировок, но в их районе я не жила. Самый авторитетный — брюнет, он же, видимо, вожак. Надо же, я эту троицу уже издали видела когда-то. Мне-то думалось, что впервые я их увидела как раз тогда, когда застала их разборку с теми бандитами. А оказалось, что смутная и мизерная информация о них у меня всë же была. Недаром ведь воспоминания какие-то всплывать стали. — Это они, — Эрвин был доволен этой информацией, что отразилось в глубине его глаз. — Ты была знакома с ними? — Я не знакома ни с кем из участников группировок, — ответила ему я. — Скорее я считаюсь мирным населением и обхожу их стороной. — Об их боевых навыках можешь что-то сказать? — Ещё бы. Мощные ребята. В тот самый день, когда меня нашёл Джозеф и вытащил наружу, я случайно наткнулась на них в подворотне. Произошла драка, против них было семь человек, и никто из этих семерых в итоге не остался стоять на ногах. — Они были трое против семерых? — Да. Эти семеро их даже задеть не смогли, наверное. Девчонка одному глаз ножом проткнула и даже бровью не повела. Эрвин вдруг оказался довольный, как мой кошак. В лице, конечно, не изменился, но вот его глаза как-то странно сверкнули. — А что насчёт темноволосого? — задал он вопрос. — Быстр, точен, не боится замарать в крови руки, хотя чистоплотен до зубного скрежета, — ответила я, вспоминая того юркого молодого человека. — Прекрасно справляется один против нескольких противников сразу. Хорошо владеет холодным оружием. И, видимо, действительно лидер команды. Выложила я, короче, абсолютно всё, что видела. И не жалела об этом, потому что Эрвин на каким-то подсознательном уровне вызывал у меня желание ему помогать. Как потом оказалось, выложила я всю известную мне информацию про тех, кого Эрвин собственноручно притащит в мою грешную жизнь. Неожиданно в Штаб причалил тот самый таинственный «четвëртый» из нашей группы экспериментаторов, о ком в прошлый раз мне обмолвился Эрвин. Видела я этого приехавшего только мельком и издалека, однако стала свидетелем того, с какой радостью Ханджи бежала его обнимать. Это был довольно крепкий русоволосый молодой человек, чьë имя было Моблит, судя по громким воплям Зое. Но с ним пока у меня не получилось познакомиться. «Что за пацан?» — думала я, выглядывая из окна больничного корпуса, пока этот парень подводил свою лошадь к конюшне в сопровождении радостной Ханджи. Он был выше неё, широкий в плечах и довольно простой на вид, но почему-то на первый взгляд внушал ощущение некой мягкости. И он был тоже очень молодой — здесь бóльшая часть служащих являлась новым молодым поколением. И не все доживали до зрелого возраста, ибо погибали на вылазках. Однако этот Моблит, наконец приехавший в Штаб после долгого отсутствия, был, кажется, чем-то опечален. Это заметила и Ханджи, которая постаралась придержать свою энергию и положила ему на плечо руку, задавая какой-то вопрос. Но с ним лицом к лицу мне пока не довелось столкнуться. Джозеф решил меня не только медицине учить, но и к «цивилизованной жизни» приучать. Блин, да почему меня все всегда к цивилизации-то приучают — то Сергей, то Джозеф! Создаётся впечатление, что я всегда и везде из леса вылезла и впервые огонь увидела. Тем не менее, на моё недовольство Крофорд никакого внимания не обратил, сказав, что мне надо учиться ездить на лошади. — И я на своих двоих неплохо катаюсь, — окрысилась я тогда, сложив руки на груди, ибо такие перспективы меня пугали. — Проблема в том, что ты на своих двоих за лошадью не успеешь и только пыль от её копыт глотать будешь, — не видел никакой проблемы врач. — Корсак, лошадь — главное средство передвижения, ты должна его освоить! — Мне и без этого хорошо живётся. — А потом будет житься ещё лучше, но верховой езде ты обязана научиться. Если что вдруг, Рейн тебе поможет. Спорить было бесполезно, поэтому в тот же день я уже стояла в огромной конюшне Разведотряда, с мрачной рожей оглядывая денники с лошадьми. — Выбирай кого-то из этих, — указал Рейн на три рядом расположенных отсека. — Я расскажу про каждую. — Тогда, — зыркнула я на него и подошла к первому деннику, заглядывая внутрь через прутья, — что насчет этого? В отсеке стояла серая лошадь, которая, в принципе, на меня впечатления не произвела. На меня ничего не произведëт впечатления, чёрт возьми, потому что я не хочу ездить на этих махинах! — Это кобыла мышастой масти*, — говорит дождливый мальчик, — её взяли совсем недавно, молодая совсем. — Как звать? — Шаста. — Шаста мышастой масти... — пробормотала я оценивающе. В принципе, лошадь неплохая по виду, но проблема в том, что она молодая. Конечно, я помню разговор Шадиса и Эрвина, когда они говорили про Сипуху, новую кобылку майора. Смит тогда сказал, что молодую лошадь сможет воспитать под себя, но проблема в том, что Эрвин — опытный наездник, который в седле, наверное, ещё с детского возраста. А я только один раз за всё это время проехалась на лошади, да и то с Джозефом, поэтому никого воспитать под себя не смогу. — Нет, давай следующую. Я прошлась к другому деннику и заглянула внутрь, видя перед собой чёрное пятно. Это был иссиня-чëрный конь, иногда фыркающий и перетоптывающийся на месте. Самое забавное — его ушки были смешно закручены назад, и я хмыкнула. Интересный. — Это ещё что за красавец? — я прямо залюбовалась. Крепкий, большой, изящный... — Август, — ответил Рейн, тоже смотря на лошадь через прутья. — Но тебе я его не советую. — Почему? — удивлëнно повернулась к парню, с трудом оторвавшись от разглядывания чёрной прелести. — Очень буйный. Характер — совсем не сахар, упëртый, как баран. — Конь дëрнул ухом и фыркнул, будто бы поняв, что о нём отзываются в плохом ключе. — С ним никто не смог сдружиться, он никого не принимает. А ты — совсем ещё новичок, ты его не осилишь. — Так почему он до сих пор здесь с таким поведением? — Это прихоть майора Эрвина. Это он его выбрал, — Рейн усмехается. — У Августа есть потенциал, он очень хороший и выносливый конь. И если найдётся человек, который сможет его усмирить, он будет идеальной лошадью. Но для такой лошадки нужен и человек с таким же нравом. — Хм, — задумчиво протянула я, разглядывая коня в деннике. Буйный, значит... Ну ладно. Не он, так не он. — А почему ушки у него такие смешные? — Я не очень в этом разбираюсь, — честно признался дождливый мальчик, почесав затылок и усмехнувшись. — Но, вроде бы, это особенности породы. Знаешь, Разведка специально вывела подходящих для вылазок лошадей, которые могут бежать быстрее титана. И почти каждая из этих лошадей, — он рукой обвëл всё пространство конюшни, — является помесью двух пород, одна из которых — именно эта специально выведенная, боевая. Конкретно этот, — он кивнул на Августа, — помесь этой породы и породы марвари*. Таких образцов мало, марвари — неплохой вариант для вылазок. И у этой породы отличительная черта — закрученные назад уши. Так что вот. — Ясно. Идеальный, но буйный. Ладно, пошли дальше, — вздыхаю. Ладно, пусть этот Август достанется подходящему человеку. — А это Кондрол, — опять познакомил меня Рейн с новым, как я понимаю, конём, и я хмыкаю. — Стрëмное имечко. — У него уже был хозяин, но он умер на вылазке. Поэтому этот сейчас без дела стоит, неплохой мерин. Опа, а вот у вот этого рыженького коника уже был хозяин, значит? Выходит, с ним будет полегче, чем с двумя предыдущими, потому что он привык к человеку. Да и не такой уж он и буйный, если посмотреть со стороны — спокойный, как стадо баранов. — Давай вот этого, — киваю и соглашаюсь. — Он подойдёт для меня? — Думаю, да. В итоге моим транспортом и «напарником» на все поездки стал рыжий конь со странным именем Кондрол. И кто такое придумал? Тут есть какой-то потаëнный смысл? Тем не менее, привыкать к седлу и езде на лошади мне пришлось довольно долго. Это, естественно, отличалось от езды на том же велике, на котором я в реальности каждые выходные лихачила по городскому парку, и первые пару раз у меня постоянно дрожали руки. Но под предводительством Рейна у меня всё-таки начало получаться. А ещё я за это время убедилась в том, что у Кондрола терпения даже больше, чем у меня. А вот потом на мою голову и свалилось нежданное нечто, как снег за шиворот. В Разведку вдруг причалили новые действующие лица, о которых я узнала совершенно случайно — увидела заехавшую на территорию Штаба кибитку*. Я в этот момент заводила Кондрола в конюшню после тренировки верховой езды, после которой у меня затекла задница и болели ноги, поэтому с подозрением и любопытством выглянула наружу. Эрвин буквально недавно свалил вместе с ещё тремя людьми, среди которых был Майк, на какое-то задание, где был в качестве лидера команды. При этом буквально полчаса назад Смит прибыл обратно в Штаб вместе с двумя солдатами, где-то потеряв одного. Я оглядела кучера этой кибитки и поняла, что это был тот самый «солдат-потеряшка». «Так-так, а что тут происходит?» — думаю я, от безудержного любопытства выглядывая из конюшни. Крытая кибитка сейчас меня крайне заинтересовала. И тут на свет Божий из этой кибитки вылезло «убойное трио», а я едва не выронила собственные глаза от удивления, с открытым ртом вытаращившись на таких нежданных-негаданных гостей. А на дворовую плитку успешно спрыгнули по порядку: задорная красноволосая девка-дюймовка, у которой, кажется, шило в заднице уже жать начинает, судя по её восторженным воплям; довольно высокий блондин, которого я в тот раз во время драки увидела первым; и парад блатных и нищих завершает оно — черноволосое чудо в перьях с мрачной рожей. Невысокий брюнетик высунул свою постную бледную харю на солнечный свет, напоминая выбирающегося после спячки медведя из берлоги, и мрачным взглядом просканировал главный замок Разведки. При этом двигался он так спокойно и медленно, что захотелось дать ему пинка — лишь бы он побыстрее выбрался из кибитки и перестал выëживаться. А я стою и глазами хлопаю, как удивлëнная корова. Они-то тут что забыли? И как они вообще вылезли из той подземной помойки? Вот такую встречу я вообще не ожидала, могу поклясться! Нет, конечно, расспросы Эрвина натолкнули меня на некоторые догадки, но почему-то мне до последнего не верилось, что он на серьëзных щах притащит их в Штаб! Пока тараканы в моей голове носились из стороны в сторону в панике и непонимании, я прокручивала в голове мой разговор с майором, а ещё тот спор Эрвина и Шадиса, который я подслушала на днях. И всë складывалось в самый странный и некрасивый пазл. Получается, Эрвин с самого начала планировал притащить их сюда. Пришла беда, откуда не ждали, как говорится. — Ждите здесь, я доложу о вашем прибытии, — говорит солдат-кучер этим троим, а потом уходит и скрывается в здании главного замка. В итоге посреди двора осталась только эта компания, и я посчитала нужным за ними проследить, поэтому с подозрением начала взглядом метаться по каждому из них. Самой гиперактивной была девчонка — слишком энергичная, слишком громкая, слишком впечатлительная, потому что чересчур молоденькая. Совсем ещё ребёнок — лет пятнадцать ей, что ли, да и ростом она была маловата. Она с открытым ртом восторженно и зачарованно разглядывала главный замок, то и дело громко комментируя разные детали, и вертелась на месте, как волчок. «Как бы она меня не заметила», — подумала я и совсем притихла, с трудом наблюдая за происходящим из конюшни. Блондин, выпрямив спину и разминая плечи, тоже был в довольно приподнятом настроении. Он тоже оглядывался по сторонам, хотя делал это не так энергично, как их красноволосая юная подруга. А вот брюнетик (с прогрессирующим приветиком в башке) был похож на облитого помоями кота: на его лицо так причудливо упали тени, что он стал походить на самого демона из Преисподней. Рогов из башки торчащих не хватает. Он стоял неподвижно, сложив на груди сильные руки, и по сторонам почти не оглядывался — его острый взгляд был прикован к главному замку. И среди этой троицы он казался воплощением чистейшего зла — тëмненький, недовольный и злючий, но по приколу судьбы невысокий. Сразу пришла ассоциация с чихуахуа — вроде маленькая, а желания перегрызть кому-то глотку хоть отбавляй. «И о чëм я только думаю... — пронеслось в моей голове, и я вспомнила эпизод той самой драки. Вспомнила и то, с какими быстротой, хладнокровием и мастерством этот самый брюнет расправился с несколькими нападающими, как он, не задумываясь ни на секунду, применил в бою холодное оружие, как лезвие ножа и его руки окрасились кровью. Перед глазами пронеслись картинки того, как красные капли, ручьями побежавшие по сильным предплечьям, тëмными разводами заляпали рукава его рубахи. Я затаила дыхание. — Какое там чихуахуа... Он меня одним ударом в небытие прямым рейсом отправит.» Я машинально сглотнула, вновь чувствуя угрозу, исходящую от этого молодого человека. Прямо как тогда, в Подземном Городе, когда мне пришлось быстро прятаться за углом от его стремительного взгляда. В отличие от своих друзей, этот брюнет доволен явно не был. Суров, мрачен, совсем не в духе, будто намеревался убийственным взглядом испепелить главный замок, на который смотрел. «Вряд ли он такой недовольный из-за жëстких сидений в кибитке, — думаю я. — Совсем не это ему не нравится. Так что ж такое?» А потом они потрындели между собой. Блондин что-то сказал, смотря то на главный замок, то на черноволосого, а тот ему что-то ответил, и девчонка вместе с блондинчиком удивлëнно на него посмотрели. Я была готова проклинать себя и свой слух, потому что не смогла услышать их слова — эти трое довольно далеко стояли и разговаривали тихо, но вдруг до меня донëсся голос брюнетика: — Эта тварь... Я его... — и он продолжил уже куда тише, видимо, опомнившись, что тут не стоит повышать голос. А я чуть не треснулась башкой о балку дверного косяка от горя, потому что шпион из меня хреновый. Что за тварь? Про кого это он там так любяще отзывается? Что с ним не так вообще? Выглядит, как мафиозник, ей-богу! Точно убьёт кого-то, клянусь соседским поросëнком! Блондинчик вдруг всполошился и забеспокоился — тронул поехавшего кукухой дружка за плечо и что-то начал говорить. А я опять не слышу! Можете погромче базарить, пожалуйста, тут люди добрые пытаются уши греть! — ...Это точно сработает, — наконец смогла я что-то разобрать из слов того блондина, а потом он немного повысил голос, пронзительно смотря на брюнетика: — Верь мне! При этом его друг на него убийственно и мрачно зыркнул, но промолчал. Да что там с ними творится? Какого ушастого лешего они здесь очутились? Что они задумали? План какой-то есть, который «точно сработает». Кажется, Эрвин притащил в Штаб залëтных петушков — они ж засланные шпионы какие-нибудь. И чем Смит думал вообще? Тем временем из замка вышел тот самый солдат и позвал их: — Эй вы, трое, идите сюда! И первым из этой троицы вперёд двинулся именно тот самый брюнетик, пока за ним стартанули девчонка и блондин, который вдруг выкрикнул: — Леви! Ага, а вот и имя нашего чуда-мафиозника. Леви, значит? Я таких имён ещё не слышала, но оно простоватое. Хотя, Маша — не лучше. — Леви... — шепчу себе под нос, наблюдая за тем, как команда скрывается за входными дверями. Сжимаю пальцами балку дверного косяка конюшни, потом тяжело выдыхаю. — И почему мне кажется, что с тобой будут одни проблемы? Блондин с девчонкой вроде не такие пугающие, хотя кто ж их знает. До самой ночи я проторчала с Джозефом в его лаборатории на первом этаже замка. Крофорд успевал и работать, и трындеть одновременно, совершенно не отвлекаясь от своего дела. До недавнего времени с нами была и Ханджи, однако на этот раз она быстро смоталась из лаборатории. Как я поняла, спешила она к Моблиту, который мне на глаза до сих пор не попался. — Ты слышала о новых солдатах? — спросил Джозеф, когда мы остались в помещении одни. — Солдатах? — удивилась я, переставляя банки и склянки со стола на полку. — Ну, те трое, днём приехали. Это ещё что за новости? Я только ресницами похлопала. Так значит, они ещё и солдаты теперь? А я думала, их по какой-то другой причине сюда приволокли... А их, оказывается, уже завербовали? — Те трое теперь солдаты? — я фыркаю. — А мне казалось, обычные голодранцы, как и я. — О, так ты их узнала? — Джозеф отвлёкся от своих записей и микроскопа и глянул в мою сторону. — Вы ведь все из Подземного Города. — Как их не узнать, — говорю с сарказмом, вспоминая мощную драку на улице подземной помойки. — А ты откуда их знаешь? Ты ведь не жил там. — Не жил, но порой бывал, — отозвался врач, вернувшись к своему занятию. — И видел их в такие моменты довольно часто. Шустрые ребятки, при мне полицейских обчистили и смылись. — А, точно, ты ж у нас любитель по подземным борделям ходить, — я хитро прищурилась, ожидая взрыва пороховой бочки. И я была права. — Я к другу ходил, твою мать! — вспылил Джозеф, убийственно на меня посмотрев. — Я не виноват, что он зарабатывает таким способом. В бизнесе все средства хороши! — Ладно-ладно, — быстро стушевалась я, едва слышно хихикая. — Но почему они... солдаты? Вот так сразу? Я слышала, солдаты ещё три года в Кадетке должны отмотать на учёбе, чтобы поступить в армию. — Да хрен их знает, — успокоился Крофорд и пожал плечами. — Я в дела военные не лезу, пусть с этим начальство Разведки муздыкается. Кстати, именно из-за этих ребят Эрвин бодался с Шадисом. И вот, как видишь, Смит бодается вполне успешно, раз их сюда приняли. Это он мне сказал сегодня, что эти трое — солдаты. Ага, значит, это Эрвин так за них ратовал? Что ж у тебя на уме, майор Смит?.. Ещё и солдатами назвал. «Идеи какие-то опять, — думаю я, помогая Джозефу. — Ощущаю себя идиоткой и тупицей. Потому что ни черта не понимаю в его интригах.» Когда я уже покидала лабораторию, Джозеф сказал мне вдогонку: — Завтра у этих троих будет медосмотр. Ты там тоже обязана быть, это будет твоей практикой вместе с Анабеллой. Заведëте на их имена медицинские карты, впишите туда их параметры, известные заболевания и всё такое, я тебе рассказывал уже. Да чëрт. Стрëмно мне контачить с этими новенькими — они ж при желании распотрошить меня могут. Однако своего напряжения не показываю, лишь киваю наставнику и выхожу в коридор. В этом замке были крайне высокие потолки на всех этажах, а вместе с потолками большими размерами могли похвастаться и оконные проëмы. Редких факелов на стенах не хватало для полного освещения территории, поэтому коридор, по которому я шла, имел чересчур мрачноватый вид — на улице давно была ночь, а лунного света через стекло с этой стороны попадало мало. «Похоже на начало фильма ужасов, — подумала я, машинально прислушиваясь к посторонним шорохам, но из громких звуков здесь были только мои собственные шаги. Где-то дальше по коридору, ближе к основной части, доносились глухие шумы чьих-то голосов — некоторые солдаты до сих пор над чем-то работали. — Типичный ужастик хренового качества, я бы сказала. Но с полным погружением.» Мой взгляд метнулся вверх, почти под самый потолок, в одно из огромных окон. «Звëзды... — мелькает мысль. — Спать не хочется. Может, глянуть проход на крышу, а потом позвать Анабеллу с Рейном?» У этих двоих были довольно крепкие приятельские отношения, как я успела заметить. И этому я была крайне рада, ибо теперь мы могли порой собираться втроём и у нас были темы для разговора. Они бы поддержали мою идею поглазеть на звëзды и посидеть где-нибудь, но вряд ли будут ожидать, что этим местом станет не просто крыша больничного корпуса или конюшни, а крыша главного замка — это самая высокая точка. Выше неё только купол торчащей колокольни. Мутить воду и предлагать всякие бредовые идеи я была почти мастак, поэтому хмыкнула, уже предчувствуя увидеть удивлëнные лица коллег. Но для начала надо в одиночку осмотреть проход — так внимания меньше. Вряд ли всех желающих просто так на крышу пускают. Мне надо было подняться по лестнице на третий этаж, и уже оттуда по отдельному проходу вылезти наружу. Пока я поднималась, решила бегло глянуть коридор второго (офицерского) этажа, немного задержавшись на лестничной площадке. А у офицеров там была какая-то суета — слышались голоса Шадиса и ещё нескольких человек, среди которых был и Эрвин. «Может, подслушать? — подумала я, и эта идея мне даже понравилась, однако пришлось её отбросить. В коридоре второго этажа замелькали люди, из-за чего мне пришлось скользнуть вдоль стены в самую тень, куда не доставал свет факела, и притаиться. Вряд ли офицеры будут рады увидеть здесь шныряющую на ночь глядя девчонку. — Слишком рискованно, ну в баню.» С этими мыслями я юркнула вверх по лестнице, стараясь делать максимально бесшумные шаги и молясь, чтобы никто из солдат не встретился мне на пути. Полезла дальше и вскоре вытянула собственный зад на крышу, тут же получив довольно сильный порыв ветра в лицо. Вздрогнула из-за внезапной прохлады, поëжилась, потирая руками плечи, после чего сделала несколько шагов от двери. Какое счастье, что она не была закрыта! А то у меня даже шпилек для волос не было в качестве отмычки... Никаких факелов здесь не наблюдалось, а крыша была залита лунным светом без всяких преград. Всë, на что этот свет падал, отсвечивало холодным, голубоватым оттенком, а то, куда луна не дотягивалась, тонуло в ночной черноте. И сейчас я шла по освещëнной территории ближе к краю, ëжась от прохладного ветерка, даже на некоторое время забыв об Анабелле и Рейне, которых собиралась сюда позвать. Надо мной открывалось безграничное небесное полотно, которое можно было рассмотреть без всяких препятствий, надо мной не было никакого потолка, будь то потолок комнаты или каменный свод Подземного Города. Вверх можно было вглядываться бесконечно, словно собираясь через скопления звëзд увидеть космос, и почему-то впервые я чувствовала у себя такой восторг от звëздного безграгичного неба. Как странно... Раньше такое небо было для меня в порядке вещей. Ещё во время учëбы мы с Сергеем удирали среди ночи из квартир и по тайному ходу, который был на самом деле «вечно закрыт», забирались на крышу с пледом и конфетами. Глубокой ночью, когда все уже спали, когда выключали на улицах фонари, небо становилось ярче, и даже так называемые «падающие звëзды» становилось видно. Мой родной город не был большим мегаполисом, поэтому света по ночам от него было мало, что позволяло разглядеть созвездия. Мы с Сергеем их и смотрели, валяясь на пледе на крыше, однако однажды через пару дней оба слегли в итоге с температурой. Но бегать на крышу не перестали. Однако друга теперь нет рядом — он в Токио, и в одиночку у меня нет желания подниматься на крышу... Вдруг понимаю, что с момента отъезда Сергея в Японию у меня жизнь стала ещё более серой, чем была до этого. Потому что не было больше друзей, кроме него, но между нами тысячи километров. «Интересно... — думаю я, задрав голову и смотря на небо. — Сергей... а ты скучаешь по звëздам? Вряд ли в Токио, таком огромном городе, их видно...» Он не любил наш родной город, не любил Россию в целом, в принципе, но неужели у него нет вещей, по которым он скучает и которых нет в Токио? Вот по звëздам бы я скучала... Но в недоумение меня привело какое-то непривычное ощущение трепетного восторга. Я в растерянности хмурюсь, потому что никогда не ощущала таких эмоций от разглядывания ночного неба. А тут вдруг мои чувства словно усилились в несколько раз, будто вместо меня звëздам радовался совершенно другой человек, почему-то живущий во мне. Но небо здесь действительно было красивым. Почти первозданная природа, без света от электрических лампочек и вывесок магазинов. А поэтому звëзды выглядели так, словно крупные крупицы соли рассыпали по синему бархату. Внезапно я услышала шорох позади. И вот в этот момент у меня сердце предупреждающе ëкнуло, будто собираясь при любой удобной возможности ухнуть в пятки. «Только не это, — с липким ужасом подумала я, обернувшись на закрытую дверь, за которой вдруг услышала чей-то шаг. — Шаги... Не хватало ещё, чтобы меня здесь кто-то спалил. Ко мне и без этого доверие солдат нулевое, а я тут ещё и без позволения на крышу вылезла.» Слышу, как дëрнулась ручка двери под чьей-то рукой, и в последний момент тихо отбегаю в сторону, ускользая в тень, прячаясь за стеной колокольной башни. Сглатываю, когда вижу, как эта дверь открывается, а в проходе замаячила чья-то фигура. «Уходи, — взмолилась я, боясь дышать. — Уходи, уходи отсюда...» Потом ко мне вдруг пришло осознание того, что офицер, который вышел сейчас на крышу, вполне может за собой закрыть эту проклятую дверь на ключ. И я останусь здесь на неопределённое время без возможности спуститься на землю. «Твою мать! — ругнулась я в мыслях, уже ненавидя этого чувака, которому вздумалось вылезти наружу в то же время, что и я. — Чëрт бы тебя побрал, товарищ офицер!» Перспектива куковать тут всю ночь под прохладным ветром меня не устраивала, поэтому я тихо-тихо вдохнула и уже собиралась окликнуть этого офицера, даже если получу по шапке, но так и застыла с открытым ртом, не выдавив из себя ни единого звука. Напряжëнно и удивлëнно всматриваясь в вышедший силуэт, с трудом удержалась от мата. Господи, лучше бы здесь был какой-нибудь офицер... Да хоть командир Шадис, чтоб его перетаращило. Но здесь мафиозник собственной персоной! «Твою мать... — повторила я свою фразу в мыслях, только с другой интонацией. — Приплыли... Только этого мне не хватало.» Казалось бы, куда уж хуже? А вот, сюда. Фигура невысокого брюнетика с приветиком вдруг напомнила фигуру палача, а я даже сглотнуть побоялась. У этого чëрта уши длиннее заячьих — кажется, услышит любой мой вдох или неосторожное движение. Я аж из реальности выпала, чувствуя, как сердце потихоньку отпрашивается рухнуть в пятки. А Леви, чьё имя я узнала только сегодня, беспечно прошёл к самому краю и примостил свой зад там, свесив ноги и наивно полагая, что он здесь один. Ага, как бы не так! Сидит себе, занятый какими-то мыслями, и машинально крутит в руках ножик, заставляя мои мурашки совершать очередной забег по моей спине. Вот это рожа криминальная, а! Сидит, с ножом играется, гопник подземный. Он же меня этим самым ножом зарежет прям здесь, если я сейчас вылезу! Посмотрела на звёздочки, вашу мать. И почему моя задница не может хотя бы один час не притягивать к себе все мирские проблемы? Я даже смотреть на этого мафиозника долго боялась — а вдруг мой взгляд почувствует? Тогда мне точно кирдык. Однако его фигура, сидящая на краю крыши, в лунном свете выглядела как-то до тоски одиноко и задумчиво. Он слегка ссутулил плечи, подняв голову и смотря на звёзды примерно так же, как это делала я до недавнего времени. Смотрел в небо и машинально крутил нож в руках. Если бы здесь был офицер, то я просто за свой поход на крышу получила бы максимум пару ласковых в свой адрес. А сейчас я могу лишиться собственной здоровой и целой глотки, потому что рассечь мне горло таким ножом для этого лешего — раз плюнуть. Я ведь помню, как этот нож вместе с крепкими юношескими руками окрасились кровью во время той драки... «Мама, забери меня отсюда», — мысленно проныла я на манер ревущей девочки. Пока я мысленно поносила этого черноволосого говнюка, который сейчас сидит и на небо пялится, надеясь на то, что ему скоро надоест и он отсюда свалит, на меня свалилась ещё одна проблема. Потому что дверь на крышу вдруг опять открылась, и я уже была готова горестно взвыть, так как услышала звонкий голосок девчонки-дюймовки: — Ух ты, красиво! Да почему именно они?! Разве не мог сейчас выйти на крышу какой-нибудь офицер, взять этого брюнетика за шкварник и утащить обратно вниз? Я что, многого прошу?! Час от часу не легче, блин. — Наслаждаешься видом в одиночку? — спросил блондинчик, вышедший вместе с девчонкой. — Так не честно! — Еще и ускользнул так, чтоб тебя никто не видел, — дюймовка сладко потянулась. — Вы слишком шумные... — произнёс этот Леви и повернулся к ним, глянув в их сторону через плечо. А потом он сказал фразу, которая не будет давать мне покоя все следующие дни. — Если будете крутиться рядом, то тихо убить не удастся. Чë... Меня будто кувалдой по макушке огрели. «Чё?!» — чуть не пискнула я, но вовремя проглотила собственные вопли. Мое сердце сказало мне «прощай» и со скоростью звука унеслось в пятки, пытаясь и вовсе выпасть наружу. А я просто вытаращилась, боясь дышать и моргать. Убить?.. Кого? Для чего? Я сейчас сижу на крыше с потенциальными убийцами, и если они меня сейчас увидят или найдут, то точно убьют как нежелательного свидетеля их разговора. Японский городовой, во что я вляпалась?! Я ведь всего лишь оказалась с ними в одно и то же время на крыше! А девчонка-дюймовка тем временем хихикнула и продемонстрировала три бутылки какого-то бухла, однозначно спëртого из местной солдатской кладовки. У меня дëрнулся глаз. Рано тебе бухать, девочка, рано! А я сейчас от стресса не отказалась бы выдуть целую бутылку. В итоге, пока я беззвучно истерила и в который раз прощалась с собственной жизнью, эти трое рядком уселись на краю крыши в компании бутылок и начали таращиться на звёзды уже вместе. — Говорят, звёзды на небе двигаются по кругу. Думаешь, это правда? — Похоже на правду. — Леви, — позвала брюнета девчонка, — а где они красивее? — Кто знает... Давно я так небом не любовался, — его голос был тихий и шершавый. М-м-м, перфекто. «Нам тут надо убить какого-то чувака, но мы посидим, звёздочки пообсуждаем. Видишь, сколько их? Ровно столько, сколько людей я убил», да. Обосраться! Трындец! Капец! Помогите! Джозеф, найди меня, Бога ради! А потом Леви вдруг заговорил: — Фарлан, — он обратился к блондину. Да ладно, я наконец узнала, как зовут этого блондинчика! Фарлан, значит. — Я решил... Я не буду убивать его сейчас. Я доверяю тебе. Убивать, убивать... Да кого? Он смотрел на Фарлана долго, мрачно и тяжело. А тот вдруг улыбнулся. Затем раздался вопль девки-дюймовки: — И я! И я тоже! А потом и усталый вздох двух парней одновременно: — Изабель... Так. А вот и собрались имена этой убойной (в прямом смысле) троицы: Леви, Фарлан и Изабель. Видит Бог, я едва копыта от испуга не откинула прямо там. Потому что эти трое сидели на крыше до неприличия долго, трындя о какой-то фигне, а я и шевельнуться не могла, ибо в любой момент могла быть раскрытой и убитой. Кажется, прижимаясь к каменной стене так долго, я грозилась отморозить себе почки и потом слечь с циститом, но пошевелиться боялась. Мысль о том, что я делю эту крышу с убийцами, которые уже на кого-то нацелились, заставляла чувствовать себя загнанным в волчью стаю кроликом. А ведь у меня с собой никакого оружия, а у них — нож и бутылки, которые можно разбить и осколками зарезать. И в любом случае от меня останутся только рожки да ножки... Я потеряла счёт времени. Каждая секунда здесь растягивалась до неприличия. Никакой новой информации узнать не удалось, зато я успела от страха потерять собственное сердце где-то в пятках, боясь лишний раз сделать вдох. Машка... и почему твой бедный зад вечно притягивает какую-то дичь? Я что, похожа на типичную главную героиню, которая вечно вляпывается в проблемы? Если это так, то мне за себя страшно. Когда эта убойная троица наконец-то свалила куда-то к чëртовой матери с этой проклятой крыши, я была готова заорать от облегчения и разрыдаться, но смогла только зажать ладонями рот и обессиленно опуститься по стене вниз на каменное покрытие. И плевать было, что от камней веяло холодом, а разбушевавшийся ветер был слишком прохладным — липкий, могильный страх был куда холоднее. Глаза заслезились, а дыхание спëрло — от взбудораженных эмоций мне не удалось даже вздохнуть полной грудью. Я лишь сжалась в комок в черноте ночной тени, куда не доставал лунный свет, и вдруг почувствовала, как тело начало бить крупной дрожью. Убийцы... Сейчас, прямо на этой чëртовой крыше, я делила территорию с убийцами. Которые уже имеют цель и готовы кого-то лишить жизни. «Эрвин... — думаю я, рвано хватая ртом воздух, до сих пор боясь издавать громкие звуки. Сжала в руках край своей рубашки до побеления пальцев. — Кого ты притащил сюда? Ты знаешь, что творишь?» Не может же он быть таким наивным, чтобы без задней мысли затащить преступников в ряды солдат... Он точно имеет какую-то цель. И какой-то план. Только вот я оказалась втянута во всë это дерьмо по ошибке. А об Анабелле и Рейне и вовсе забыла, как и о звëздах. Мои мысли занимал только услышанный разговор. Не зря я чувствовала угрозу, от них исходящую, в особенности от брюнета. Ночь эта выдалась для меня совсем бессонной — спать я не могла. Ходила туда-сюда по комнате, но свечку не зажигала, чтобы никто не подумал, что я бодрствовала этой ночью. В особенно те трое. Мало ли. — «Тихо убить не удастся», говоришь? — едва слышно, дрожащими губами шепчу я. — Паразит, да тебе вообще теперь это сделать не удастся. Уж я позабочусь. Нужно срочно сказать Эрвину. Таить такую информацию и тем более разбираться с этим в одиночку не собираюсь — я не настолько идиотка, чтобы одной связываться с тремя киллерами. Однако майор должен знать об этом, даже если имеет какой-то план. Это ведь он принял их в Штаб для чего-то. Рано утром во дворе на площадке устроили очередное построение, на котором Шадис собирался представить новичков. А я, видя, что там начал собираться народ, выскочила из больничного корпуса и начала искать Эрвина. Только бы лишнее внимание не привлечь... Стрëмно ли мне было? О да, ещё бы. Не только стрëмно, но и страшно вдобавок, а страх я всей душой терпеть не могла. В итоге мне всё-таки удалось заметить Смита — он спокойно шёл к своему привычному месту в первых рядах, где обычно стоят майоры во время важных объявлений, и о чём-то болтал с Майком. Как только я его увидела, то тут же сорвалась в их сторону, протискиваясь через толпу солдат, и дрожащими пальцами ухватилась за рукав форменной куртки майора, немного потянув на себя и привлекая к себе внимание. Как ребёнок, блин... Эрвин моего появления не ждал, поэтому слегка удивлённо глянул на меня и благодушно кивнул. — Здравствуй, Мария, — его голос прозвучал на удивление мягко и довольно. Сразу было видно, что у него неплохое настроение. Но не радуйся, дорогой, я тебе его сейчас подпорчу. — Здрасте, — говорю я и нервно сглатываю. Киваю Майку, и он кивает мне в ответ, а потом я, так и не отпустив рукав майора, опять потянула Эрвина в сторону. — Разговор есть. Смит явно заинтересовался, поэтому распрощался с Майком, который пошёл дальше, и отошёл со мной в сторону, подальше от солдат. — Что случилось? — он заинтересованно осмотрел меня, пока я лихорадочно оглядывалась и пыталась заметить, не наблюдает ли кто за нами из окна. Эрвин понял, что я озираюсь по сторонам, поэтому тут же смекнул и незаметно пробежался глазами по округе. — Всë в порядке, никто за нами не следит. — Я насчет этих трёх, — ответила я, нервно начав теребить собственные пальцы, прекрасно зная, что Эрвин явно догадался, о ком я говорю. — Ты уверен, Эрвин? — А в чём проблема? — он не изменился в лице, но я поняла, что он не очень обрадовался этой теме. Ещё бы, ему, наверное, уже половина Штаба мозги вынесла по поводу ребят из Подземного Города, а теперь ещё и меня поднесло к нему попутным ветром, но молчать я была не намерена. — Они опасные. Очень опасные, ты понимаешь это? — Что конкретно в них тебя пугает? — Они собираются кого-то убить! — как на духу выпалила я, переходя на громкий шепот, и почувствовала, как все моё тело вновь пробила секундная дрожь. Мое заявление Эрвина заинтересовало ещё больше, и он едва заметно дёрнул бровью. — И теперь, когда они на поверхности, среди ваших солдат, для них это будет проще простого! — Откуда ты это знаешь? — Слышала ночью. Я на крышу вылезла, а потом там появились и эти трое, — надеюсь, меня он не отчитает за поход на крышу. Однако Эрвин будто не обратил на это внимание. — И тогда этот чëр... Леви сказал, что если они такие шумные и будут крутиться рядом, то тихо убить не получится. Кого убить — не имею ни малейшего понятия, — я начала тараторить, попутно от нервов принявшись щëлкать ногтями. — И вчера, когда они приехали, я немного слышала их разговор. Этот Леви сказал про какую-то тварь в мужском роде, а потом блондин сказал ему, что у него есть план и что он должен ему верить. Смит выслушал мой быстрый сумбурный рассказ молча, внимательно смотря на меня, а я тушевалась под его взглядом и пыталась смотреть куда угодно, но не на него. — Поэтому, Эрвин, ты уверен, что надо было их брать сюда? — я наконец набралась смелости глянуть ему в глаза. — Они на кого-то имеют зуб, это настоящие убийцы! А теперь они в ваших рядах! Вдруг его тёплая ладонь накрыла мои сцепленные руки, и я вздрогнула. Он немного наклонился ко мне, продолжая пытливо всматриваться в моё лицо, и я замолкла. — Они видели тебя? — спросил он спокойно, на что я покачала головой. — Нет, я сидела в самой тени возле стены. Если бы заметили, то... убили бы, наверное, сразу же, — тут мой голос предательски дрогнул. — Сильно испугалась? Испугалась? Чуть не обосралась! — Нет, — заявила я. Наврала, конечно, но чëрта с два я признáюсь, что от страха чуть коньки не отбросила. Эрвин это, видимо, понял, как понял и то, что на самом деле от испуга я была готова помереть прям на крыше, но давить не стал. — Я боюсь за ваших солдат. Ты уверен, что правильно сделал, когда пригласил их сюда? — Да, — на удивление уверенный ответ, будто Эрвин никогда не колеблется с выбором своих решений. — Этого требует ситуация, эти трое нужны нам сейчас. — Неужели они смогут так изменить результаты вылазки? — с безысходностью спрашиваю, чувствую лёгкую дрожь. — Это не только ради вылазки, — мотнул блондин головой. — Избавиться от них сейчас нельзя. — Но ведь они!.. — Я принял это во внимание, — прервал меня он, немного сжав ладонью мои руки. — И теперь за ними будет повышенный контроль. Спасибо за беспокойство и информацию, Мария. И говорил он это так спокойно, так мягко и так уверенно, что невольно я немного успокоилась. Самое главное, что я могла сделать, — рассказать ему, и я рассказала. Ему доверяю куда больше, чем Кису Шадису. И в нём я уверена на все сто процентов — он обязательно предпримет что-нибудь. Эрвин Смит — надёжный человек, который сможет и горы свернуть, рисковый авантюрист, но он может решать те проблемы, на решение которых не способен даже Шадис. Я доверяю тебе, Эрвин Смит. И он прекрасно это знает. За построением я наблюдала, сидя на лавочке под деревом чуть в стороне. С такого ракурса было видно и солдат, и маленькую деревянную сцену, на которую сейчас вывели трёх новеньких солдат — тех самых. А я сидела и смотрела на них, и постепенно внутри разрастался холодный огонёк. В моём взгляде не было страха, не было испуга, но было большое недоверие. Очень большое и, казалось, физические ощутимое. И вот, когда весь этот шухер уже начался, Шадис, вышедший на сцену к этим трём, загорланил на всю округу: — Всем внимание! Все шепотки и шушукания тут же затихли. Теперь не только я смотрела на троицу на сцене, но и все солдаты. А те стояли себе спокойно: Фарлан как-то снисходительно улыбался, Изабель была в предвкушении, а вот Леви было исключительно насрать — стоял, сложив руки на груди, будто отгородившись от остального мира, и смотрел на всех, как на сплошную огромную кучу дерьма. — С этого дня эти трое будут сражаться вместе с вами, — заговорил Шадис вновь. — Поприветствуйте своих новых товарищей. Вокруг продолжала стоять звенящая тишина. Стрекотания сверчка только не хватало. — Вы, трое, — Кис обратился к троице, — представьтесь своим сослуживцам. О, а вот сейчас будет цирк. Я ясно видела, как Леви куда-то мрачно покосился, и, проследив за его взглядом, увидела белобрысую макушку впереди всех стоящего Эрвина. А чего это мы так сурово палим на нашего майора, господин мафиозник? — Леви, — только и сказал брюнетик так, будто величайшее одолжение делает. Ну и говнюк, а! Теперь на нём официальная форма Разведотряда — солдатские брюки, сапоги, рубаха и охристая короткая курточка с нашивками Крыльев Свободы. А ещё этот гусь, наверное, выпендривается — вон, воротничок беленький себе завязал на шее (а лучше бы петлю). Как там это называется? Жабо*, вроде. Отныне, ваше прозвище, сударь (ну или в начале слова вместо «с» надо поставить «м»), будет «жóпошник». Нашёлся, чем выпендриваться. — Меня зовут Изабель Магнолия! — бойко гаркнула дюймовка. — Приятно познакомиться! Ага, вот вроде девочка вежливая, а вроде засадит тебе нож в глаз и бровью не поведёт. — Фарлан Черч, — представился блондинчик и прижал кулак к сердцу, пытаясь отдать честь. «Пытаясь» — главное слово, ибо этот дегенерат сделал это абсолютно не так. — Рад знакомству. Ага, вот все вы так рады, а потом перережете кому-нибудь глотку. Все посмотрели на него, как на вселенского идиота. Понятное дело — неправильно отдать честь на виду у всех. Я часто наблюдала за поведением солдат и давно выучила, как нужно делать этот жест, даже попробовала один раз — так с дури долбанула от души себе по левой груди, что отбросила это занятие нафиг. Кстати. Что за фамилия — Черч? Буду за глаза называть его «Уинстон Черчилль*». — Они вступят в отряд Фрагона, — тем временем продолжил Шадис. — Фрагон, присмотри за ними. Светловолосый мужик, который, кажется, и был тем самым Фрагоном, вдруг всполошился. — В мой отряд?! — едва не взвизгнул он. Кажется, он не хотел принимать в свои ряды мафиозников. — Возражения? — сурово зыркнул на него Кис. — Никак нет, — тут же присмирел солдат. — Но я думал, что они присоединятся к отряду Эрвина... — Майор Эрвин работает  над новым строем для следующей экспедиции, — ответил командир. — Он доверил новых рекрутов тебе. Ха, какой Эрвин хитрожопый: сам этих блатных и нищих сюда притащил, а спихнул заботу о них на другого чувака. Уважуха. Кстати, что-то я помню про новый строй — «Боевой порядок дальней разведки», вроде. — Поэтому, ты займëшься их тренировкой, — продолжил Шадис, обращаясь к Фрагону. — Это понятно? — Да! — солдат отдал честь. — Так точно! И на этом построение свернулось. А в Разведке появились люди, которые хотят кого-то кокнуть. Самое время сказать: «Добро пожаловать, киллер». Продолжение следует... * Акклиматиза́ция — приспособление организмов к новым условиям существования после территориального, искусственного или естественного перемещения. * Лати́нский алфави́т — восходящая к греческому алфавиту буквенная письменность, возникшая в латинском языке в середине I тысячелетия до н. э. и впоследствии распространившаяся по всему миру. * Рамэн или Рамен (яп. ラーメン、拉麺、柳麺 ра:мэн) — японское блюдо с пшеничной лапшой. Фактически представляет собой недорогое блюдо быстрого питания, обладающее большой энергетической ценностью и хорошим вкусом. Считается блюдом китайской, корейской и японской кухни. * Сфума́то — в живописи смягчение очертаний фигур и предметов, которое позволяет передать окутывающий их воздух. Приём сфумато разработал Леонардо да Винчи в теории и художественной практике. * Крема́ция — процесс сожжения тел. Обычно проводится в качестве обряда перед погребением. Осуществляется на источнике открытого огня. По современным европейским правилам, после кремации прах умершего помещается в погребальную урну, и затем может быть захоронен различными путями. * Патологоанатом – это врач, который вскрывает трупы с установленной причиной смерти и либо подтверждает диагноз, приведший к летальному исходу, либо опровергает его, констатируя врачебную ошибку. * Судебно-медицинской эксперт (судмедэксперт) — квалифицированный эксперт в области судебной медицины, в чьи обязанности входит расследование случаев смертей и травм, происходящих при необычных или подозрительных обстоятельствах, выполнение посмертной экспертизы. * Брыже́йка — орган пищеварительной системы человека, посредством которого полые органы брюшной полости прикреплены к задней стенке живота. Задний край брыжейки, прикрепляющийся к стенке живота, составляет корень брыжейки размером до 15—17 см. * Масть — цвет шерсти животного, обычно лошадей или коров. У кошек и собак это называется окрасом. * Марвари — порода лошадей, на самом деле зародившаяся в Индии (в книге выдуманное их место разведения не указано). По всем параметрам лошадь породы Марвари — идеальная лошадь для военных действий в непростых полевых условиях: этот вид способен выжить в любых суровых условиях, питаться даже самой скудной пищей и долго обходиться без питья. Характерные черты: рост до 170 сантиметров в холке, очень твердые копыта (из-за чего лошадей почти никогда не подковывают), длинные ноги и уникальное строение плеч — они поставлены под наименьшим углом касаемо ног, из-за чего лошадь может быстро передвигаться в условиях пустынных песков и в случае провала в песок вытаскивать ноги без нанесения ущерба; у Марвари тонкая кожа, позволяющая существовать в жарких условиях. Самая узнаваемая черта Марвари — закругленные во внутреннюю сторону уши так, что их кончики соприкасаются. * Киби́тка — крытая или с верхом повозка или сани. * Жабо́ — отделка блузки, платья или мужской рубашки в виде оборки из ткани или кружев, спускающейся от горловины вниз по груди, также разновидность воротника. * Уи́нстон Леона́рд Спе́нсер-Че́рчилль — британский государственный и политический деятель, премьер-министр Великобритании в 1940—1945 и 1951—1955 годах; военнослужащий запаса, журналист, писатель, художник, почётный член Британской академии, лауреат Нобелевской премии по литературе. Britney Spears — Circus