Двойная реальность

Сквозь сон я почувствовала тяжесть на собственной голове и открыла глаза, видя перед собой в сантиметре от моих зрачков пушистый кошачий хвост. Пару секунд приходила в себя, заставляя ленивых заспанных тараканов шевелить шестерëнки в черепной коробке, и только потом до меня наконец дошло, что я проснулась. В смысле, проснулась в реальности — в своей российской квартире после долгого перелёта из Японии. А на моей голове идеально устроил свой мохнатый зад Куська — видимо, перепутал меня с подушкой. Вот пушистая задница! — А ну свали-ка в туман, — прокряхтела я и не узнала после сна собственный голос; жутко хотелось пить. Благополучно согнав с себя серого хитрожопого котяру, поднялась с кровати, потянулась и хрустнула всеми позвонками, едва не развалившись на части. Через пару секунд размышлений пришлось метнуть взгляд на электронные часы, которые показывали время и дату — я убедилась, что прошло несколько часов с того момента, как я заснула в своей квартире. Значит, всё то, что происходило в титаньем мире, реально было сном — уже во второй раз. Я вздрогнула. — Точно! — завопила хрипло, напугав Куську, который едва не свалился со спинки дивана. — А как же вылазка?! Неужели я её не увижу? Вернее нет, если я вдруг вернусь обратно в тот сон, то смогу увидеть «воспоминания», но это ведь будет не то. Я как будто делю две вселенные: одна — реальность, скучная действительность, другая — титаний мир, сон, выдумка моего собственного мозга. И время в этом сне идёт независимо от того, нахожусь ли я в этом сне или нет. Чёрт возьми! Жить во сне становится даже интереснее, чем в реальности! «Почему меня вдруг так заинтересовало происходящее? — вдруг напрягаюсь в недоумении, задумчиво вытаращившись в одну точку. — Меня ведь могут там убить. Там есть угроза для моей жизни. С чего хоть интереснее?» Вдруг улавливаю изменение собственного мышления. Прекрасно помню весь тот непередаваемый ужас от нахождения рядом с настоящими убийцами, помню и могильный холодок, бегущий от ног вверх по позвоночнику от одного только взгляда опасных серых глаз. Помню собственный страх быть убитой. Однако почему-то там это воспринималось всерьëз, а сейчас... как-то отдалëнно, будто все пережитые во сне эмоции померкли, посерели и потухли, как выцвевшая краска. «Чë?..» — проносится в голове, пока я таращилась в одну точку. Почему сейчас произошедшее меркнет перед глазами, не кажется таким страшным, пугающим и важным? Ещё и Леви этот проклятый. Удастся ли мне утереть ему нос? Он задал довольно сложный маршрут, по которому можно вполне свернуть себе шею и навернуться с лошади. Но где наша не пропадала! У меня возникло ощущение, что я смотрю сериал с собственным участием. И, надо признаться, главный мой пейринг на данный момент — я собственной персоной и этот мафиозник-жопошник. Нет, ну честное слово, эта парочка выглядит идеальной с точки зрения любого фанфика. С позиции наблюдателя — парочка-то идеальная, а вот если смотреть на это моими глазами во сне, то тут уже всё немного иначе — мне просто страхово до усëру, а этот мафиозник меня пугает. Я прямо разрываюсь между этими двумя позициями! С каких пор мне начала сниться такая ересь? А всë ведь с Японии началось. Может, там в местный рамен какие-нибудь галлюциногены* добавляют, вот меня после него и штырит?.. Однако захотелось влепить себе пощёчину за тот дичайший интерес ко сну после пробуждения. Чёрт возьми, у меня настолько поехала крыша, что я постепенно начинаю воспринимать плод собственного воображения как реальную проблему. Начинаю размышлять о людях, которых спроектировал мой мозг, думать о сложившихся ситуациях, бестолку о чëм-то волноваться. Особое внимание в моей голове уделялось жопошнику под именем Леви, потому что, видимо, особое и страшное впечатление он на меня во сне произвёл. Но пора уже тормозить. Всегда нужно видеть границу между настоящим и выдумкой. А переживать из-за какой-то странной фантазии своих мозгов и воображения я не собираюсь. Пора уже жить настоящим. Скучная повседневная жизнь продолжилась уже в России. Нудным образом прошла неделя, в течение которой я получила новый заказ и принялась над ним работать, круглые сутки торча перед компом и планшетом. С одной стороны, меня вполне устраивала такая работа — сижу дома, сама распределяю свой график, а для счастья нужно лишь чтобы интернет со светом не отключали. Однако... чего-то не хватало. Я почти не контактирую с реальными людьми, общаясь лишь с родителями, Сергеем и заказчиками в сети. Меня что-то начинает напрягать. За несколько дней из дома я вылезла всего лишь два раза, и то — за едой, и один разок меня словила моя дорогая и «обожаемая» соседка-анимешница. Я тогда не смогла сбежать от неё, поэтому была затащена в страшное логово любителя японских мультиков и накормлена раменом. Не так круто, как в реальной Японии, но получше нашего местного доширака. Соседка, чьё имя Катя, присела мне на уши, расспрашивая о моей поездке в Азию. «И как меня сюда занесло?..» — обречëнно подумала я, сидя с ногами на табурете, как воробей, и потягивая лапшу из глубокой миски. Катя была довольно высокой девахой (если не ошибаюсь, выше ста семидесяти сантиметров, то есть даже выше меня) с короткими под каре тёмными волосами с ярко-красными кончиками. Достаточно худая, можно сказать даже тощая, длинноногая и долговязая, веснушчатая и громкая, с боевым характером и носящая статус студентки местного медицинского института, до которого от нашей многоэтажки буквально пара шагов. Вообще она приехала откуда-то с Магадана, непонятно каким образом её занесло сюда, и она снимает квартиру прям возле меня. По своему характеру она упëртая и взрывная, за что её в округе кликают Катюшей в честь военной ракетной установки*. — Эх, а мне на такую поездку придётся так долго копить, — ныла и ныла Катюша, пока я потягивала свой рамен из глубокой миски. — Тебе невероятно повезло, Машка-чан! В её «чанах», «санах» и «семпаях» я не понимала ничего и первое время воспринимала подобные суффиксы как оскорбление, пока не догадалась залезть в интернет и прогуглить значение таких штуковин. Мне пришлось выкладывать все подробности моего путешествия, а Катюша восторженно и громко вставляла какие-то свои уточнения. — Ты была в районе Акихабáра*? — спросила меня девушка, а я глупо моргнула, на несколько секунд перестав есть свою лапшу. Какой-какой район? Аллаху Акбара? Не, мне Серёга много всяких названий говорил, но вы что, думаете, я всё это запоминала? Да чëрта с два. — Каком? — решила я уточнить, хотя однозначно покажусь тупицей. Катя безнадежно на меня посмотрела, потом вздохнула. — Мощный район в Токио, где много всяких улëтных штуковин, для анимешников в том числе! — пояснила она. — Эх-х, меня бы туда... — А, — кивнула я, хотя такое объяснение мне ясности не добавило. — Ну были мельком, заглянули интереса ради. Правда я этим не интересуюсь... И не дай Бог меня утянет во всю эту аримешную парашу. Просто Сергей водил меня по городу без разбора, а мне было плевать, куда идти. В принципе, без него я бы там потерялась и ночевала под ближайшим кустом. А, точно, кустов там нет вообще, только в парках. — А вот жалко, — уныло и тяжко вздохнула Катя и протянула: — Печа-а-аль, тоска-а-а. Если бы я оказалась в Токио, я бы жила в том районе круглые сутки! Ага, не сомневаюсь. Вам, долбанутым, только это и надо. — Я тут мангу новую купила, — вдруг перескочила на другую тему Катя, достав откуда-то с полки какую-то расписную книжонку. К слову, полок в её комнате было дофига, и все эти полки были сплошь и рядом заставлены ровными рядами японских комиксов самых разных жанров. Кажется, и хентай среди них тоже проглядывался... Кошмар какой. — Недавно совсем вышла, теперь буду все её части собирать, даже место для этой коллекции на полке освободила! Я обвела взглядом комнату. Катька жила в однокомнатной крохотной квартирке, по площади даже меньшей, чем моя, и в этом помещении с трудом находилось свободное место. Однако это не мешало ей завалить всë возможное пространство всякими косплеерскими прибамбасами, большими подушками с изображениями полуголых аниме-мальчиков, всякими статуэтками и прочей лабудой, а на стенах и дверях висели приляпанные на скотч постеры. И правда, на одной полке было пустое место. Только вот какой ценой Кате удалось расчистить это место для своих новых книжонок? — Сейчас почему-то затишье, новых манг никто почти не выпускает, — продолжает жаловаться Катя, вертя книжку в руках. — А те, что выходят в интернете, трудно достать в печатном виде. В России, честно сказать, вообще беда с этим, это такая дыра-а, — протянула она жалостливо, будто сейчас от тоски заплачет. — Даже официальных переводов почти никто не выпускает, только пиратские, а пиратские — не печатаются! Здесь мангу можно достать только в том случае, если она уже популярна. Вот не жалко же человеку тратить деньги на фигню, которую можно найти в интернете! Меня бы жаба не то что задушила, она бы меня заживо сожрала с потрохами, если бы я потратила деньги на то, что можно почитать бесплатно. Уж лучше я себе на эти же сбережения куплю еду и порадуюсь жизни. Хотя, у каждого свои радости... Лично я есть люблю больше, чем читать. — Глянь, какая зашибенная! — Катька настойчиво сунула книгу мне в руки, едва не выбив из-под моего носа тарелку с лапшой. Я вяло посмотрела на анимешных пацанчика и девочку на обложке, пролистала с конца, поразглядывала чёрно-белые рисуночки... — Хорошее манго, — ляпнула на автомате. — Манга, — тут же поправила меня Катя. — Да-да, манга... Стоп, это что, яой, что ли? Там же девчонка на обложке была! А она с сюрпризом оказалась, походу. Я кисло улыбнулась. Подобное меня не интересовало совсем — ни манга, ни такие жанры. Поэтому приличия ради полистала бегло до конца, скупо повосхищалась рисовкой и вернула сие произведение Кате. Моя работа над заказом продолжалась, а я каждый Божий день проклинала заказчика — он оказался капризной свинотой, которой ничего не нравилось. Было внесено огромное количество правок, а его ничего не устраивало. — Ну как ты там, Вопилка? — поинтересовался у меня голос Сергея из телефонной трубки, пока я в апатии сидела напротив компьютера. — На удивление скверно, — безжизненно отозвалась я, даже не обратив внимание на бесящее прозвище. По сути, нормально общалась я только с Сергеем... Потрындев с другом, как пара лучших подружек, при этом пообсирав моих ещё одних соседей, которые с самого утра гремят там у себя чем-то, я вдруг вспомнила Джозефа. Вернее, не самого Джозефа, а «корсака», как меня теперь называют почти все по его милости. — Слушай, меня тут на днях корсаком назвали, — ляпнула я невпопад, прервав парня. — Как-как? — не расслышал меня Сергей. — Корсак! — Это ещё кто? — хохотнул он. — Фи, какой ты неуч, — протянула я довольно, хотя, помнится, сама вообще не знала, что это за зверь. — Это степная лиса. Серенькая такая. — Тебя не лисой назвать надо, а горной вискашей*, — Серёга на том конце провода захохотал. Я, которая не знала никакую вискашу, быстренько забила в Гугле этого таинственного зверя и нашла фотки сонного грызуна с комичной мордой. — Ах ты зараза! — гаркнула я в телефон. — Тогда ты — черная дождевая лягушка*! Серёга, видимо, такого животного не знал, как и я вискашу, поэтому я краем уха услышала стук пальцев по клавиатуре — друг полез в интернет. А потом раздался и его хохот. Моя жизнь была однотонна, как стены в психиатрической больнице. Каждый день был днём сурка. Я была обычным скучным человеком, едва держащимся на плаву, «серой массой». Конечно, смотря на моё поведение, серой мышью меня назвать было нельзя, но если смотреть на образ моей жизни, можно повеситься от скуки. Ничего запоминающегося не происходило, я просто существовала, не имела точной цели. Я не была карьеристкой, не имела цели выйти замуж, почти ни к чему не стремилась. А к чему можно было стремиться — понятия не имела. Я была взрослым человеком с детскими замашками, однако взрослая жизнь никогда не преподносила мне приятных сюрпризов. Можно ли было считать титаний сон приятным сюрпризом — я пока не знала. Знала только одно: моя жизнь там куда динамичнее реальности. «Я настолько устала от такой скуки, что мой мозг в отчаянии сделал в моём воображении другой мир? — размышляла я, заваривая себе кофе. — Я всë ещё понятия не имею, что происходит, но... надо признать, это интересно.» Я забыла весь свой всепоглощающий ужас как по щелчку пальцев — будто не было никакого страха перед убийцами из Подземного Города. «Почему я веду себя как идиотка? — наливаю кипяток в пол-литровую кружку. — Мне ведь было там очень страшно, почему это всë так быстро померкло? А если меня там убьют, что будет со мной в реальности?» Устало вздыхаю, ибо понимаю, что мой мозг постоянно занят мыслями об этой ситуации. Ни о чём другом даже думать не могу. Открываю холодильник, чтобы наконец после этого попить кофе, но... — Молоко скисло... Ничего не меняется. Когда я заснула перед монитором компьютера, уткнувшись лбом в стол, а проснулась в комнате с треснутым потолком, я вдруг ощутила странную, непонятную и далёкую радость. — Опять? — спрашиваю в пустоту, понимая, что вновь говорю не на русском. И слышу в собственных словах какой-то тихий восторг. Эта реакция уж слишком отличалась от предыдущей, когда я в истерике укусила себя за запястье, пытаясь проснуться. Сейчас с удивлением понимаю, что такого рьяного желания проснуться больше не наблюдается. — И снова... здорова, — бормочу под нос, оглядывая пространство. Меня окружала та самая комната девочки-медика. С треснутым потолком, со скучными стенами, с до смеха простой обстановкой, но... Мне отчего-то теперь нравится это. Я запуталась в одеяле, чуть не упав с кровати, но это не испортило мне настроение. Поднимаюсь, поправляя спальную рубаху, которая обмоталась вокруг моего тела — я всегда ворочалась во сне. Даже здесь, видимо, эта привычка не исчезла. Подхожу к зеркалу, смотрю на себя — в зеркальном пространстве вижу заспанную юную девчонку с ворохом блондинисто-пепельных волос на голове. Трогаю пряди — они вновь сухие и ломкие, хуже моих настоящих волос, однако их состояние улучшается с каждым разом. — Может, масло купить для волос? — думаю вслух, расчëсываясь перед зеркалом. Потом кладу расчëску на полку и приподнимаю собственные руки к лицу, всматриваясь в ладони. Короткие ногти, состриженные почти под корень, до сих пор грубая кожа, однако не в таком плачевном состоянии, как ранее. Хмыкаю, а потом всматриваюсь с свою фигуру, подняв край спальной одежды до ключиц. — Грудь опять уменьшилась... Да куда ещё меньше-то? Фигура стоящей в зеркале девчонки никак не изменилась с прошлого раза. Всë та же подростковая угловатость и худоба, только вот плечи и руки с лицом преобрели стандартный загар живущего на поверхности человека. — А сколько времени прошло? — спрашиваю вслух, почему-то стараясь проговаривать свои мысли. Так отчего-то было спокойнее. Я подошла к календарю, глянула на отмеченные числа — вылазка должна будет начаться через три дня. — Три... дня?.. Часто моргаю, всматриваясь в календарь, потом качаю головой. Ощущаю странное оцепенение, предчувствие чего-то глобального... Перед глазами пронеслись воспоминания за последние дни после моего пробуждения в собственной квартире. Я продолжала учиться у Джозефа, осваивать медицину, общаться с Ханджи и тусоваться на экспериментах над титаном Карлосом. Среди воспоминаний промелькнул даже эпизод вскрытия ещё одного человеческого трупа, которое Джозеф проводил вместе со мной. Также в моих воспоминаниях мелькал Леви, то странно на меня смотрящий, то пару раз сказавший какую-то колкость. Вместе с ним было много моментов тренировок езды верхом на Кондроле, и я поняла, что до сих пор не проехала по тому маршруту, какой мне задал жопошник. Значит, это надо сделать в ближайшее время, иначе он меня сгнобит. А гнобить меня я никому не позволю. Судя по воспоминаниям, всë это время мне приходилось «лежать на дне», не имея возможности ни с кем поделиться переживаниями. Факт того, что я делю одну территорию, пускай и огромную, с убийцами, меня неимоверно напрягал (хотя, казалось бы, куда пропало это напряжение после моего пробуждения в реальности?). Мне бы хотелось рассказать хоть о чëм-то тому же Джозефу — всë-таки, он старше и мудрее меня, смог бы как-то успокоить, однако это было невозможно. И всякий раз я скрипела зубами, выдавливала улыбку и на вопрос: «Что-то случилось?» отвечала: «Всë зашибенно!». Я не могла никому рассказать. Однажды я по ошибке оказалась посвящена в происходящее — теперь моя жизнь под угрозой так же, как и жизнь Эрвина. Никого подвергать той же опасности я не хотела. Тем более Джозефа, Рейна или Анабеллу. Зато всë это время я то и дело бегло поглядывала на Эрвина и поражалась его непробиваемости — он был крайне спокоен и невозмутим, как удав, будто всë шло как надо. Словно это не его жизнь на волоске висит, словно он вообще не знает, что трое из Подземного Города явились сюда по его душу. «Как танк, — постоянно мысленно дивилась я, наблюдая за белобрысым майором. — Хоть в огонь, воду и медные трубы.» Я заплела косичку, тут же закидывая её за плечо на спину. Ближайшее время будет временем великих свершений, блин. В местной больнице образовалась святая троица — я, Анабелла и Рейн, теперь всегда сидящие за одним столом и вечно трындящие. Вот мы и сидели в огромной столовой в отдельном углу для медиков, заняв под нас троих стол, пока вокруг бегали солдаты в одинаковой форме. — Сегодня рыбный день, — сказал Рейн, плюхаясь на стул между мной и Анабеллой. — Время раздавать лещей, — с излишним энтузиазмом продолжила я и в шутку ткнула его в щёку. Здешние шуточки были аналогичны русскоязычным. Мы были в окружении врачей; недалеко за одним столом сидели Дюк и Джозеф, во время еды кумекающие над какими-то бумажками. А дальше были лишь солдаты — и все одинаковые, как пчёлы. Стоял отдельный стол для начальства — там сидел Шадис со всеми своими приближёнными, среди которых был и светловолосый Эрвин, на котором я задержалась глазами. Широкоплечий, с прямой спиной, с единственной выбившейся из общей причёски прядкой волос, которую он потом лёгким движением руки убрал с высокого лба, майор выглядел эстетично. Художников учат подмечать любые детали, и я вижу, как красиво на него падает свет из окна, как косой утренний луч освещает его профиль, как едва ли не светятся его белëсые ресницы от такого косого освещения. Я получаю визуальное удовольствие, смотря на это и представляя, как буду рисовать эту сцену, как буду выделять белилами блики на пшеничных волосах и красочно расписывать зелёный кулон поверх белой рубашки. У меня начинают чесаться руки, я хочу взяться за краски. Очень жалею сейчас, что нахожусь слишком далеко от него и не могу рассмотреть его глаза — держу пари, они выглядят невероятно; представляю, как они ловят солнечные блики, как становятся будто покрытые прозрачным хрусталëм, когда через пушистые ресницы на них всё же попадает свет, как сужается чёрный зрачок. Эрвин был бы идеальной моделью для написания картины. Мой интерес к нему нельзя было назвать любовным пристрастием. Этот человек просто вызывал у меня любопытство и глубокое к нему уважение, он меня заинтересовал своими поведением и умением держаться на людях. К тому же, он был красив, а я, как художник, не могла оставить это без внимания. Хотя, если подумать, каждый человек красив по-своему, однако именно Эрвин вызвал у меня должный отклик. Вдруг чуть-чуть напрягаюсь. Мне стало неуютно; по спине побежали мурашки, а у меня создалось впечатление, что за мной наблюдают. Умение чувствовать чужой взгляд было своеобразным и почти нереальным, однако меня всегда удивляло то, как взгляд может чувствоваться другим человеком на уровне шестого чувства. Вот и сейчас шестое чувство дало знать, что моя персона кому-то интересна. Я медленно оглянулась. Солдаты сидели за своими столами, переговариваясь и что-то обсуждая. И тут мой взгляд падает на дальний столик, где сидело всего три человека — Изабель, Фарлан и Леви. Никто посторонний с ними сидеть не хотел. При этом девчонка что-то усердно втирала сидящему рядом Черчиллю, а вот жопошник участия в их разговоре не принимал. Он смотрел на меня. И даже то, что я поймала его взгляд на себе и прямо взглянула ему в глаза, его не остановило. Такие его взгляды я ловила на себе часто, будто Леви выбрал меня врагом народа. Он меня рассматривал, изучал, а его взгляд был таким тяжёлым, что вызывал тревогу, однако я тушеваться не собиралась. Возникало ощущение, что он чувствует от меня опасность быть раскрытым. Именно поэтому и приглядывал, наблюдал всякий раз, пока я старалась внимания к себе не привлекать и жить по-обычному. «Чë зеньки на меня таращишь? — думаю недовольно, перестав жевать свою еду. — Серошарый совëныш.» Мы смотрели друг на друга и взгляд отводить не спешили, играли в гляделки, и никто проигрывать не хотел. Этот брюнет вызывал глубоко во мне нервозность, пугал и заставлял чувствовать себя жертвой, однако никаких подобных эмоций я никогда не показывала. Я взрослый человек, умею держать собственные чувства и порывы в узде. И никогда не покажу чужому человеку, какие на самом деле чувства он у меня вызывает, иначе я сдам себя с потрохами. Этот Леви никогда не узнает, что я боюсь его до чëртиков. Не узнает он и того, что я в курсе его намерений насчёт убийства. Никогда не опущусь до того, чтобы заметно бояться какого-то парня. Даже если во мне и есть страх, его я никогда не выпущу. Слишком много чести для этого жопошника — знать, что я его боюсь, а вот я слишком себя люблю и уважаю, чтобы так опуститься не только в его глазах, но и в своих собственных. Кажется, такая моя черта Леви не только бесила, но и интриговала. Чёрт, да я сама для себя — сплошная интрига на ножках. — Ты куда так пялишься? — палец Анабеллы ткнул меня в плечо, вынуждая оторваться от созерцания прекрасной постной хари Аккермана. Я невозмутимо повернулась к белобрысой подруге, всем видом показывая, что жопошник мне неинтересен. — Задумалась. — Да? — странно протянул Рейн, быстренько и заговорщически переглянувшись с Анабеллой. — По-моему, ты новеньких разглядывала. — А новенькие разглядывали тебя, — блондинка многозначительно, однако с долей робости покосилась на Леви, который сейчас невозмутимо поглощал суп из своей тарелки, смотря в стол прямо перед собой невидящим взором. Чë, блин?.. Я нахмурилась. Это ещё что за клуб шипперов? В подобных клубешниках я и сама не раз засиживалась, обсуждая с друзьями то парочки из любимых фандомов, то реальных людей из собственного окружения, поэтому подобные взгляды и такой многообещающий тон голоса прекрасно знаю. Помнится, в колледже на втором курсе я поспорила с Сергеем и решила повеселиться: написала две абсолютно одинаковые любовные записочки от якобы «поклонницы» с просьбой о встрече и подбросила их двум парням-старшекурсникам, которые друг друга яро ненавидели. В назначенном месте в назначенное время мы с Сергеем засели в кустах и принялись наблюдать, как эти два обормота встретились на пустой детской площадке рядом с качельками, держа в руках одинаковые записки. Почему-то эти два идиота решили, что кто-то из них двоих явно другого разыгрывает, поэтому принялись с завидной прытью бить друг другу морды, обсыпая друг друга такими матами, которых я ещё в жизни не слышала. Больше этим старшекурсникам я старалась на глаза не попадаться, зато эта парочка потом выбилась в лидирующие пейринги нашей шараги — их шипперили все, а они ещё больше бесились. Рейн и Анабелла выглядели, как две сиамские кошки из мультика «Леди и бродяга». Вот ведь рота в два идиота, а. — Чего лыбу давите? — шикнула я, зыркнув на них исподлобья. — Меня они напрягают. — Соглашусь, — вдруг закивала Анабелла, стараясь не смотреть на новенькое трио. — Они какие-то мутные. Особенно этот... — Глыборылый, — вставил Рейн, вызвав у меня такой смешок, что я чуть не поперхнулась компотом, который в этот момент пила из стакана. Вот это погоняло, а! Да жопошник в ударе, падкий на прозвища. — Он пугает, — шепнула едва слышно Анабелла, мельком глянув на Леви, который невозмутимо сейчас пил компот, как и я, только вот как-то странно держа кружку. Я задержалась взглядом на его руке — длинные красивые пальцы держали стакан за ободок таким образом, что ладонь почти накрывала его сверху, и парень спокойно потягивал напиток. Мда, волшебный на всю голову, как говорится. — Интригует, — машинально выдала я в ответ на фразу блондинки. — Загадочен до жопы, — хмыкнул Рейн, играясь с пустым стаканом в руках, а потом ладонью взъерошил свои тëмно-коричневые волосы. — По-моему, опасаться нужно не только его, — проговорила я. — По нему сразу видно, что он тот ещё чертила, поэтому всякую пакость от него будет не так неожиданно получить. А вот Черчи... Э-э, Черч, блондинчик который, довольно мутный. — А по-моему, он из них самый добрый и вежливый, — сказала Анабелла. Охо-хо, с образом милого пушистика и Божьего одуванчика Фарлан справляется ещё как. — Наивная, — хмыкаю я. — В тихом омуте черти водятся. Вот по жо... Леви сразу можно сказать, что он сам как чёрт (а в каждом чëрте тихие омуты водятся, да). А Фарлан — пушистый такой, беленький, что аж подозрительно. Можно сказать, я не врала. Если бы Анабелла знала, что Черчилль может в любой момент кого-то кокнуть, она бы ещё сто раз подумала, прежде чем говорить о его доброте. А насчёт вежливости — какой от неё толк? Заточку в почку ты вежливо всадить другому человеку не сможешь. А даже если и сможешь — этот человек твою вежливость явно не оценит. — Сплетничаем? — вдруг оказался над нами Джозеф, с интересом нагнувшийся к нам, а мы синхронно повернули головы в его сторону. Хотелось ему ответить: «Да, как маленькие порочные школьницы», но я успешно сдержалась и промолчала. — Корсак, ты закончила? — Э-э, — подняла я бровь, оглядев свою пустую тарелку. — Ну да. — Отлично. Поднимай свой зад и шуруй за мной, мы с Ханджи пойдём к Карлосу. И Питера надо глянуть. Питером был титан во второй палатке, однако не пользующийся такой популярностью, как Карлос. От этой идеи я в восторге не была, но послушно покинула круг своих друзей-сплетников, отнесла грязную посуду на мойку и поплелась за Крофордом на улицу. Минуту назад в сторону экспериментальных палаток с титанами вприпрыжку помчалась и сама Ханджи, за которой, иногда причитая, побежал верный помощник Моблит. — Очень плохая идея, — ворчала я по дороге. — Проводить эксперименты сразу после завтрака — чистый идиотизм. Я ведь только поела, а меня от вонизма титаньих испарений стошнит! — У тебя есть полная свобода действий, — в приподнятом настроении отвечал мне мой наставник. — Главное — не смей блевать на нашу дворовую плитку. Проконтролируй, чтобы тебя стошнило в кусты, а? Отлично, свою рвоту я ещё ни разу в жизни не контролировала. Прекрасная тема для разговоров на полный желудок. А вот наставника моего ничего не смущало. — Давай-давай, Корсак, поторопись-ка! — подгонял меня Джозеф. — От поторописьки слышу, — ворчу себе под нос. — Что-что? — Ничего-ничего. Ханджи к нашему приходу уже была во всеоружии и воодушевлённо втирала бедному Карлосу какую-то дичь. Порой мне нашего подопытного титана становилось даже немного жаль — круглые сутки лежит на полу со штырями в теле. А потом я вспоминаю, что он меня мечтает сожрать при любой возможности, и подобные порывы жалости тут же улетучиваются. — Так вот, пупсик, — Зое сидела на плитке, сложив ноги по-турецки, прямо напротив морды титана, который смотрел на неё с такой голодной жадностью, как я смотрю на последнюю котлету в холодильнике. Ханджи, правда, это никак не смущало, — от отсутствия сна человек умрёт быстрее, чем от голода. А ты не жрёшь совсем, зато каждую ночь дрыхнешь так, что не разбудишь и пушкой. Это твой секрет долголетия? Моблит устало и нервозно сидел на табуретке в углу, неустанно наблюдая за лейтенантом. Видимо, он боялся, что она к Карлосу в открытую ротяру полезет. Я слышала её, потому что в тот момент зашла в палатку, и хмыкнула. — Веселишься? — накидываю на плечи светлый халат и застëгиваю, затягивая пояс на талии. — О, привет, Корсак, — приветливо говорит учёная, даже не повернувшись в мою сторону. — Я тут пытаюсь повысить умственные способности нашего Карлоса, да вот только он учиться не хочет. Кажется, всё, чего он желает, это пожрать. Я с трудом подавила собственный смешок. Такая фраза полностью характеризует меня. — Продолжаем, лапуся, — Ханджи хлопнула титана по голове. — У сов три пары век. Одна пара — для защиты от мелких частиц, вторая — чтобы моргать, а третья — для сна. — Чем ему пригодится информация про совиные глаза? — Я подошла ближе. — Хрен его знает, — честно ответили мне. — Мне вот эта информация никак не пригодилась, но я её запомнила лучше, чем некоторые темы по медицине. — Растрынделись, — ввалился в палатку Джозеф. — Время работать! — Дядя Джо-о-о, — уныло протянула Ханджи, скорчив кислую мину, даже не повернувшись к врачу. — Вроде и разгильдяй, но порой в тебе просыпается такой неистовый трудоголик... — Это я-то? — возмутился кудрявый. — Разгильдяй? Ещё какой. Но талантливый ведь, зараза. Мы опять расчленяли Карлоса и проверяли, схожее ли у него расположение крупных артерий с человеческим. Для этого Ханджи мастерски полоснула его ножом по горлу, вспарывая аорту* на шее. Оказалось, аорта у него находилась там же, где и у человека, а я оказалась не в том месте не в то время — меня окатило волной горячей испаряющейся титаньей кровяки. Вся моя верхняя часть от шеи и до пояса была залита шипящим тёмным пятном, а я от неожиданности взвыла на манер подбитой собаки и пулей выскочила вон из палатки наружу, лихорадочно стаскивая с себя медицинский халат и пытаясь остудить ткань облитой рубашки. — А я тебе говорил: отойди подальше! — донеслось мне вслед из палатки со стороны Джозефа. Хотелось бы мне окрыситься и вякнуть какую-нибудь гадость, но я была занята спасением собственной шкуры от ожогов. Титаньи испарения неприятно воняли, заставляя кривиться и корчить лицо. Я с тяжким вздохом посмотрела на валяющийся на земле халат, который в панике сбросила. Кровавое пятно на нём исчезало с невероятной прытью и быстротой, как и на моей рубашке, в принципе, и вскоре никаких кровавых разводов не осталось даже на моей коже. Хоть и вреда мне подобный кровавый душ никакого не причинил, повторять это я не хочу даже во имя науки. Шестое чувство вдруг внутри колыхнулось, и я поняла, что на меня смотрят. Я ощущаю себя жертвой хищника, чувствую волну мурашек. Если я жертва, то кто хищник? Медленно обведя окрестности взглядом, натыкаюсь на фигуру солдата. Стоит себе какой-то хрен, прислонившись плечом к стене и сложив на груди руки, и зырит на меня так, что его взгляд чувствуется чуть ли ни каждой клеткой тела. Присматриваюсь — о, а это не хрен, а жопошник, который чего-то ради сейчас за мной наблюдает. Ей-богу, напрягает! Он теперь будет у меня на каждом шагу из-за всех углов выпрыгивать, что ли? Таким личиком бы в комнате страха посветить — все посетители бы под впечатлением были. Нет, конечно, надо признать, что на моську Леви был очень даже симпатичен — личико с острыми чертами, благородное и на вид очень юное. Только вот его могильный взгляд излишне напрягал и пугал всякий раз. «Опять шары вылупил, — обречëнно думается мне. — Да когда же ты отцепишься от меня, клещара?» Его ни капли не смутило, что я заметила его, и в позе он не изменился — стоял и рассматривал меня пристально, цепко, внимательно, из-за чего у меня мурашки побежали по коже. Но тушеваться я, понятное дело, не собиралась, поэтому только изогнула бровь, выражая вялое непонимание, а потом поднесла два пальца к виску и отсалютовала, затем подхватив с земли халат и походкой от бедра скрывшись в палатке. Странный, очень странный чувак, честное слово. Игра «в слабо» продолжалась, и следующей на очереди была я. В седле с каждым разом держалась я всё увереннее, гоняя Кондрола по полигону всё быстрее и быстрее из раза в раз, да и сам конь уже привык ко мне. И, честно сказать, мне понравилось ощущение лихой свободы, поэтому седла больше не чуралась, ездить верхом не боялась. Пару раз замечала Леви, который стоял где-то в стороне и тихо за мной наблюдал, на что я только глаза закатывала и фыркала, явно показывая, что его уже давно заметила. Однако моя начинающая любовь к верховой езде не избавляла меня от нервозности перед поставленной задачей. Сколько бы я ни ездила на своём мерине, всë равно было тревожно и гадко на душе. — Что с тобой такое, Корсак? — в лоб задал мне вопрос Джозеф, по своему обыкновению таращась в микроскоп в лаборатории, пока я игралась с каким-то оборудованием. — А? — глупо брякнула я, замирая на месте. — А-э-э, — протянул наставник с тупой интонацией, явно меня передразнивая, а потом хохотнул, качнув головой, словив на себе мой мрачный взгляд. — Балда. Чем озабочена твоя корсачья душонка? — Ничем, — отвечаю, слегка опуская голову, затем по привычке тихонько застучав пальцами по поверхности какого-то приспособления, которое держала в руках. — А не бреши. Пальцами стучишь, когда нервишки шалят. Я машинально затихла, перестав двигать пальцами. — Что тебя там тревожит, девочка? — вновь обратился Джозеф, оторвавшись от микроскопа и посмотрев в мою сторону. — Не ожидал от тебя такой прыти в верховой езде. Скажи честно, не просто так ведь зашевелилась? Кто тебе такого мотивационного пинка дал? Жопошник, мать его за ногу. Такого пинка дал, что аж рычать хочется. Захотелось нажаловаться на него Джозефу, однако промолчала. — Тебя кто-то обижает? — наклонил голову на бок наставник. — А что? — хмыкнула я. — Отпинаешь обидчика? Каким бы «взрослым дядей» Джозеф ни был, Леви всë равно сильнее его. — Тю, — скривился кудрявый. — Сразу видно, что из подземки вылезла. Вечно у вас там всë кулаками решается. А воздействовать на противника можно не только физической силой. — Всë нормально, — хмуро бросила я, не желая сознаваться, что жопошник поддел меня на мой же крючок. Игра «в слабо», твою мать. Какой идиоткой надо быть, чтобы предложить такое убийце? А с другой стороны... Каким идиотом надо быть, чтобы согласиться на такое бредовое предложение от незнакомой девчонки? А мы с Леви оказались теми ещё идиотами. — Ладно, не хочешь — не говори, — пожал Джозеф плечами, вернувшись к своему микроскопу. — Но если вдруг что, обращайся. Как бы Джозеф противостоял подземному убийце-мафиознику, мне что-то в голову никак не приходило. Я вновь машинально застучала пальцами, сглатывая вязку слюну. — Джозеф... — М? — А ты маршрут до озера знаешь? Ну же, скажи, что это плëвое дело и все россказни про эту дорогу — лишь трусливые сплетни. Пожалуйста... — Знаю, конечно, — сказал Крофорд, а потом хохотнул. — Я однажды себе там чуть позвоночник не раздробил, — он потянулся, будто проверяя, всë ли в порядке с упомянутой частью скелета. — Мы с моим Кеви едва в обрыв не улетели. «Белиссимо», — взревела я мысленно на манер медведя, внешне лишь скиснув и поникнув. — А что? — Джозеф повернулся ко мне, с подозрением прищурив один глаз. — Ты хочешь прокатиться до местного утятника? — Утятника?.. — Не прикидывайся дурочкой, будто значения слова не знаешь. Уток на том озере много, туда порой даже на охоту ходят. Я решила отмолчаться, но Джозеф продолжал смотреть на меня. — На привязи тебя держать я не могу, — сказал он. — Я тебе всего лишь наставник, а не отец, да и ты — девочка не маленькая уже, сама за себя решать можешь. Но, Корсак, почаще головой думай, а не одним бесстрашием, которого в твоей тушке на пятьдесят кило слишком много. Да никакая я не бесстрашная... Для такого звания во мне слишком много боязни. Окружающие, конечно, считают иначе, потому что всех моих страхов не видят — все переживания я прячу и наружу не выпускаю. Настал момент Икс. До вылазки осталось два дня, а у меня наступило самое время для поездки по маршруту смертников — прямиком до озера и обратно. С самого утра у меня дрожали руки, однако я упрямо сдерживала любые переживания, убеждая себя, что я блистательно справлюсь с задачей. Я же Маша Вопилкина, никогда не отступаю, чёрт возьми!

*  *  *  *  *

— Вылазка, скоро вылазка! — излишне воодушевлённо уже который раз сказала Изабель, от переизбытка эмоций даже к еде не притронувшаяся. — Я поверить не могу! — Ешь давай, — только и отозвался Леви, со своей порцией уже закончивший. Сейчас он лениво играл длинными пальцами с деревянной кружкой, перекатывая её по поверхности стола. Изабель только негодующе насупилась, надув губы. — Братец, опять ты постный, — заявила она. — Неужели тебя это не трогает никак? Мы ведь выберемся наружу, на свободу! — Не хотелось бы обламывать твою радость, — брюнет скосил на неё глаза, предупреждающе сверкнув радужкой, — но тебе не стоит забывать о нашей истинной цели. К тому же, вероятность нашей собственной смерти нулю не равна, поэтому возможность подохнуть не должна тебя так будоражить. Изабель только скривила моську ему в ответ, а Леви молча протянул руку, зарывшись потом ладонью в довольно жëсткие красные волосы на девичьей макушке. — Вечно ты всë омрачаешь, — буркнула подросток, из-под нахмуренных бровей смотря на молодого человека, однако не противясь его руке и позволяя ему взъерошить ломкие пряди на её голове. — Фарлан! — она принялась жаловаться блондину, который только со смешком покачал головой. Леви глазами пробежался по переполненной столовой, и солдаты перед ним сливались в одну сплошную одинаковую массу, как в пчелином улье. Тревожное ожидание вылазки накрыло уже абсолютно всех, ибо списки участников миссии объявили ещё неделю назад. А сейчас все эти разведчики пытаются вести себя, как обычно ведут, словно не беспокоятся о скорой поездке на земли титанов. Пока солдаты слились в одну массу, взгляд серых радужек вдруг тормознул на девичьей фигуре чуть в стороне. Одетая в тёмные брюки и рабочую рубашку девушка была ещё и обладательницей медицинского халата, который сейчас покоился на её плечах. Она была крайне увлечена разговором с двумя коллегами — такими же молоденькими парнем и девушкой, которые сейчас с весельем о чём-то ей рассказывали, а она смеялась в ответ, мельком ловким и аккуратным движением руки заправив за ухо прядь светлых волос. А оттенок шевелюры довольно редкий — светлый, холодный, пепельного оттенка, переходящий к границе с серым. Ученица-медик Мария была девицей стойкой и хитрой. Один только её профиль говорил о многом — глаза порой по-лисьи прищуренные, нос вздëрнутый кверху,  подбородок узкий и острый. Сама внешность у неё была лисьей — хитрой, дерзкой, да и беглый взгляд по сторонам выдавал, что она чаще всего настороже. Кое-какие её повадки мало-мальски заинтересовывали некоторыми чертами стервозности, упрямости и неукротимости, порой переходящей в некую дикость. Кажется, укрощать неукротимых — крайне приятное занятие. Видимо, именно поэтому такой нрав втайне заинтересовывал довольно многих, ибо в голову закрадывалась мысль «а вдруг только я смогу укротить это?», и мысль эта тешила раздутое самолюбие. Или не укротить, а подавить, растоптать. Вряд ли такая мысль возникла у Аккермана — укрощать кого-то у него не было ни малейшего желания, ему скорее было на всех просто наплевать. Однако подавить... надо признать, эта мысль его на секунду заинтересовала. Он бы не стал обращать столь пристальное своё внимание на какую-то девчонку, не будь она той, кто посмел попробовать подавить его самого — глупая, очень глупая игрушка «в слабо». Браться новичку за такого норовистого коня как Август было довольно опасно, а Леви был новичком — на УПМ он лихачил куда чаще, нежели на лошади, на которую до этого времени он не садился вообще. Однако девчонка Мария затронула неприятную струнку его души — никогда он никому не позволял брать верх над собой и опрокидывал к ногам любого, кто посмел задрать свой нос за его счёт. Скоро он опрокинет и Эрвина, перед которым его посмели окунуть лицом в лужу. Опрокинет навзничь и навсегда. Мария тоже на очереди. Нет, убивать её у него нет ни желания, ни причины — он ведь не маньяк, режущий всех подряд. Однако повернуть против неё её же игру «в слабо» — запросто. И как она задала ему довольно опасную задачу укротить Августа, такая же опасная задача прилетела к ней в ответ — поездка по весëлому маршруту до озера вполне подходит. Леви слегка прищурил один глаз, наблюдая за девушкой-медиком. Что-то было с этой девицей не так, что-то не давало ему покоя. — Кстати о цели, — вдруг странно протянул Фарлан, обратившись к темноволосому другу. — Ты сам-то о ней не забыл? Нутро Аккермана вколыхнулось от раздражения, ибо в тоне блондина были нотки заметного упрëка. Леви ненавидел упрëки и безосновательные замечания в свою сторону и не терпел это ни от кого — ни со стороны посторонних, ни от начальников, ни от собственных друзей. Тёмные брови медленно сошлись к переносице, пока брюнет метнул колючий взгляд серых глаз на сидящего рядом Фарлана. — О чём это ты? — вкрадчиво спросил он, перестав катать по столу кружку и вдруг сжав её пальцами. — О твоих странных похождениях, — однако Фарлан отнюдь не боялся беспринципного настроя собственного друга. Его не пугал ни колючий взгляд серых глаз, которым Леви словно собирался проткнуть насквозь, ни мурчаще-угрожающие нотки в его голосе. Поэтому мог прямо говорить ему в лицо всё, о чём думает. — И о твоём поведении, таком же странном, между прочим. — Я не так себя веду? — вопрос провокационный, ибо обоим им известно, что поведение у Аккермана всегда одно и то же. — В какую-то мутную игру ты ввязался с этой девушкой, — говорит Фарлан, взглядом указав на медика Марию, которая сейчас заливисто захохотала от какой-то шутки. — И много времени этому уделяешь, хотя утверждаешь, что у нас сейчас только одна цель. Пока все тренировались с УПМ, ты возился со своенравной лошадью, которую выбрал только из принципа. Да тебя «на слабо» взяли, как малолетку, а ты только подыграть рад. Между лошадью и наездником должны быть взаимопонимание и идиллия, а ты полмесяца этого Августа уламывал только потому, что тебя на это девчонка подтолкнула. Изабель молчала, с неким настороженным любопытством оглядывая сидящую за медицинским столиком Марию, которая открыто улыбалась, о чём-то рассказывая друзьям. — Она меня настораживает, — говорит подросток, слегка сдвинув губы на правую сторону, будто оценивая медика. — Вон как меня на первом осмотре обрубила. — Потому что детство в заднице у тебя тогда разыгралось, — подал Леви голос. Замечание Фарлана его не устроило, и мириться с тем, что его чихвостит собственный друг ни за что, он не собирался. Брюнет повернул голову к блондину, прямо смотря ему в глаза с неким вызовом. — Не говори о том, о чём не имеешь представления в полной мере. Хоть с этим конём у меня с самого начала не сложилось, но сейчас я не могу представить для себя скакуна более идеального, чем он. А о чём говоришь ты, любитель идиллии, когда тебя три дня назад твоя кобыла со спины скинула, хотя знакомство у вас выдалось крайне душещипательным? А ведь с Августом меня связала эта девка через «слабо», так может, не так всё категорично, как ты считаешь? Для меня это оказалось выгодой. А если выгода не вредит моим чести и достоинству, я не привык её упускать. Он говорил это спокойно, однотонно и довольно тихо, пока в мурчащем, шершавом голосе звучали вкрадчивые, предупреждающие нотки. — О нашей цели я помню прекрасно, с памятью у меня проблем нет, — серые глаза слегка прищурились. — А насчёт подыграть в игре... В любой игре есть победитель и проигравший. А ты лучше всех знаешь, что я люблю побеждать. Между их взглядами словно искры пролетели, внегласная борьба читалась и в голубых, и в серых радужках. Леви всегда был колючим и не позволял переходить границы даже близким ему людям, всегда ставил всех на место, не позволяя посягать на его личное пространство. Фарлан поджал губы, хмурясь. — Так, — вдруг резко вклинилась Изабель, излишне повысив тон голоса. — Я не поняла, вы тут что, ссориться вздумали? А ну прекратите! — она несильно хлопнула по столу. — Вроде старше меня, а ведёте себя порой, как враждующие мальчишки. Её громкий голос привлёк внимание Марии, которая мигом навострила ушки, ненароком глянув на стол новичков. Пару секунд борьба взглядов продолжалась, пока в конце концов Фарлан не вздохнул и не отвернулся, прикрывая глаза, словно признавая своё поражение. — Делай как знаешь, — смирился он, отступая от дискуссии. Леви никогда никому не позволит подобным образом доминировать над собой, чётко выстраивая границы своего личного пространства, за которые никого не пускает. Личное пространство на то и личное в любом плане, чтобы его занимал только ты сам и никто больше. Леви только едва слышно хмыкнул. Мигом скандальный настрой улетучился, оставляя после себя удовлетворëнное спокойствие, и он принялся дальше от скуки катать по столу свою кружку. Только вот нутром почувствовал чужое внимание и бегло оценил обстановку, сканируя окружение и вдруг ловя с поличным медика Марию, которая, краем уха участвуя в разговоре друзей, тем временем с особой внимательностью следила за происходящим. Брюнет поймал на себе взгляд её пристальных цепких глаз, понимая, что она впитывает всю информацию из окружения подобно губке — она улавливает настроение, разговоры, взгляды, чужие движения и трактует язык тела, словно собирая все эти данные в своём подсознании. Она не такая простая, каким может быть юный неопытный человек, и с ней надо быть начеку. Угловатое строение тела, молодой возраст и порой детские привычки и поведение — только оболочка, сторона внешняя, в то время как внутренняя — куда более интересная и опасная. Мысленно Леви проводит параллель с Изабелью. Мария ненамного старше её, буквально года на три, возможно, при этом Изабель куда более наивная, нежели эта девушка. Однако в поединке один на один в физической силе определённо выйграет Магнолия, ибо Леви сам лично её обучал, а Мария имеет только базовые знания самообороны из-за проживания в Подземном Городе. Но Мария хитрее, изворотливее и куда более внимательнее, в то время как Изабель — простая, часто наивная и открытая. Но что есть у них обеих — упрямость одна и та же. Девчонка-медик совершила непростительную ошибку, если думала, что игрушкой «в слабо» сможет превознестись над Аккерманом и самоутвердиться. Нет, игрой «в слабо» она только раззадорила его продолжить, чтобы в конце концов обыграть её саму. Леви любит побеждать, особенно тех, кто смеет принизить его. Именно поэтому у него разгорелась ещё и личная ненависть к Эрвину, ибо Леви окунули лицом в грязь перед ним на коленях, как какую-то псину. А ещё он чувствовал силу Смита, его авторитет, и его это бесило. Ничего, скоро свершится возмездие. Через два дня наступит вылазка, во время которой земной путь дорогого белобрысого майора закончится. Тем временем на горизонте постоянно маячит девчонка-медик. Кстати, если она не струсила, конечно, то у неё скоро кончается срок. Надо будет ей напомнить о поездке до озера. Только вот пока Леви только подумал об этом, Мария уже взялась за исполнение. Когда между ними образовался зрительный контакт, она вдруг взяла в руки пустую кружку, ненавязчиво, однако наглядно покрутила ею в воздухе, а потом с невинным видом красноречиво стрельнула глазками в сторону мойки, куда солдаты относили грязную посуду. Это выглядело как призыв последовать за ней, что Аккерман прекрасно понял, наблюдая, как девушка невозмутимо поднимается на ноги, берёт со стола свою пустую посуду, говорит пару слов друзьям и уверенной лёгкой походкой отправляется в указанное место, словно зная, как эффектно у нее подобно плащу хлопнула ткань халата за спиной. Через несколько секунд уже и сам Леви поднялся из-за стола, оставив друзей, и с тарелкой в руках пошёл в том же направлении, в пункте назначения сталкиваясь с Марией нос к носу. Она абсолютно невозмутима и является олицетворением полнейшего спокойствия — расслабленные мышцы лица, отсутствие какой-либо тревожности во взгляде, уверенность в собственных движениях. Секундно мазнув по Аккерману глазами, она оставила свою посуду и прошла мимо него, в этот момент проронив только одну фразу: — Сегодня в десять. А голос — однотонный, ровный, совсем спокойный. Ни разу не дрогнул. На секунду они оказались слишком близко друг к другу, когда проходили мимо, и Леви, поведя носом, уловил медицинский запах, исходящий от неё. А потом она так же невозмутимо ушла обратно к своим друзьям-медикам, пока Леви незаметно хмыкнул. Упрямая девка, абсолютно уверенная в своих силах и собственной правоте. Возможно, такая же упëртая, как и он сам, и его это не только раздражает в должной мере, но и интригует. Интересно, как далеко она зайдёт. Во всей этой ситуации Аккерман не знал того, как же трудно даётся Марие эта невозмутимость. Сохраняя полное спокойствие внешне, внутри у неё бушевал целый ураган сомнений, страхов и эмоций, однако она умело держала их под замком, как демонов в клетке. Она затягивала ошейник туже, раз за разом удерживая эмоции и чувства за поводок, как нерадивую собаку, преодолевала каждый раз себя саму, наступая себе на горло. Ибо ни один мужчина, да и вообще человек не достоин той привилегии чувствовать её страх и слабость. В десять утра во двор из конюшни вышел полностью готовый Кондрол под надзором хозяйки. Мария тяжко вздохнула, сдув со лба прядь светлых волос, а потом вынула из кармана ленточку, заводя руки за голову и собирая собственную шевелюру. Перед этим она ненароком обвела глазами площадку и ближайшие окна, заприметив в одном из них фигуру наблюдателя — Леви видел её, стоя в коридоре первого этажа. Заметив его, она только незаметно самодовольно хмыкнула, ненавязчиво продемонстрировав всю красоту своих волос, прекрасно зная об их эффектности. А волосы реально были её фишкой — вроде вполне обычные, невзрачные и мышастые, однако отливающие жемчугом на солнце. Речной жемчуг Леви видел несколько раз, поэтому помнит перламутровый перелив, и именно такое зрелище сейчас предстало перед ним. И хоть девичьи волосы продолжали быть ломкими и немного сухими как пережиток Подземного Города, со временем они значительно погустели и заблестели ярче. Одета Мария была в тёмные штаны, короткие ботинки и светлую майку на толстых бретельках, открывающую её руки. Сама девчонка довольно тощая, угловатая, ручонки — тонкие, отличающиеся от видных мышц солдат. Волосы собрала только что в высокий конский хвост, туго затянув его лентой, а потом лихо запрыгнула на коня. Держалась вполне уверенно, приняв вызов Аккермана, на что он, смотрящий в окно, только хмыкнул, в предвкушении прищурившись. Она вдруг повернула голову прямиком в его сторону, словно точно знала о его местонахождении, посмотрела ему в лицо и провокационно вздëрнула подбородок, дëрнув бровью, а потом только растянула губы в по-лисьи хитрой улыбке. — Ну, давай повеселимся, мальчик, — в предвкушении сказала она тихо себе под нос, с вызовом глянув на Леви в окне и похлопав Кондрола по шее. Причём непонятно, кому конкретно была адресована фраза — то ли коню, то ли солдату, но её устраивали оба варианта. Конь рысью покинул территорию Штаба, проехав через открытые ворота, и Леви всё это время смотрел уверенной девушке в спину, после чего сам быстро метнулся в конюшню и взялся за Августа. И через пару минут следом в ворота выскочил уже чёрный мерин с наездником на спине, держа курс прямиком к озеру, к которому лежал маршрут. Ему быстро удалось нагнать Марию, ибо она будто специально вела своего Кондрола медленнее, а потом девушка заглянула себе за плечо, видя бегущего Августа, хмыкнула и пришпорила скакуна. И вот началось — Кондрол с радостью дунул вперёд по дороге, чувствуя волю хозяйки, а она уверенно держалась в седле, прекрасно чувствуя, что Леви с особой внимательностью наблюдает за ней. А она увлекала его за собой и позволяла ему наблюдать, дабы доказать свои возможности. «Посмотрим, как ты потом запоëшь», — подумал Леви, следуя на своëм мерине за девушкой. Лёгкая часть пути перешла в скалистую возвышенность, где уже имелась слегка протоптанная тропинка — кто-то здесь уже ездил по этой дороге, однако таких смельчаков было слишком немного. Был велик риск сорваться в обрыв, ибо тропинка эта была до невозможности узкая и каменистая — большой валун может вылететь из-под копыт и нарушить равновесие. И даже для Леви, который, в принципе, был крайне способным молодым человеком и быстро всему учился, этот маршрут оказался довольно опасным. Леви сюда уже пару раз мотался в одиночку, не желая впутывать в эти прогулки Фарлана с Изабелью. Изабель на эту дорогу уж подавно пускать не стоит — она себе уж точно шею свернëт из-за шила в одном месте, а Фарлан не слишком хорошо держался в седле — на вылазке нормально будет, а вот по скалистым тропам ездить не стоит. Мария держалась в седле довольно уверенно, однако одна уверенность тут не прокатит. Август следовал за Кондролом чуть позади, и Леви подобрался, когда оказался на узкой горной тропе — на расстоянии вытянутой руки уже зиял скалистый обрыв, обросший полесью. Если слететь с такого вниз — можно расшибиться или же сломать себе много костей в лучшем случае. Аккерман не видел, однако был уверен, что Мария сейчас напряжена до предела — она начеку, похожая на натянутую струну. Аккуратно ведёт своего рыжего коня вперёд по тропке, то и дело косясь на обрыв совсем рядом. Однако, стоит признать, чувствами своими она владела хорошо — никакой паники в её движениях не прослеживалось. Внезапный стук камней друг о друга вызвал неожиданные мурашки по коже. У Кондрола из-под копыта вывалился камень, лишив лошадь части опоры, и задней ногой мерин оказался над обрывом. Несколько камней и клочья земли стремительно устремились вниз, в открытую пасть скалистого обрыва, разбиваясь о массивные валуны. Август машинально затормозил, встав посреди тропы и тревожно закачав массивной головой. — Твою мать, — услышал Леви приглушëнный девичий голос, видя, как Мария, крепче сжав поводья в руках, стискивает челюсти. — Давай, малыш, только не нервничай... Такое ощущение, будто она это сказала самой себе, хотя обращалась к своей лошади. Однако Кондрол успешно вернулся на тропу всеми четырьмя ногами, иногда неловко и осторожно перетаптываясь, и продолжил путь дальше. А Леви на секунду затаил дыхание, когда чëрный Август проходил через то место, с которого чуть не сорвалась девушка-медик. «Дальше уже бояться будешь?» — думает Аккерман, а потом посмотрел вперёд, в спину Марии, и в недоумении моргнул. Она продолжила ехать вперёд — упрямо, стойко, однако в то же время с поразительным спокойствием. И даже если это спокойствие было лишь внешним, девчонка хорошо держала на себе эту маску. Непроизвольно с юношеских губ срывается тихий хмык. Упëртая девица. И с излишним бесстрашием, порой больше походящим на лютое безрассудство. Впереди замаячила гладь воды, окружённая плакучими ивами, что опускали свои ветви к самой блестящей поверхности. Дикие утки то и дело шныряли в поле зрения, громко крякая, а тëмно-рыжий конь, на спине которого держалась светловолосая девушка, бегом устремился вокруг этого водного зеркала, в котором виднелось небесное отражение. Совсем недавно здесь прошла настоящая буря, обрушив ярость природы ливнем на землю, хлестая ветром всё в округе, и по пути раз за разом попадались обломанные ветки. Следом за рыжей лошадью следовала по пятам чёрная, словно тень, с наездником на спине. На пути появилось препятствие — поваленное дерево, чей ствол был в диаметре довольно большим, а прыжки на лошади — дело непростое и травмоопасное. Леви ни разу за свои наблюдения не видел того, чтобы девушка тренировалась в подобном, однако с любопытством едет следом за ней, видя, что рыжий мерин не собирается тормозить — Мария гонит его прямиком на препятствие, с завидной уверенностью держась в седле. Удар сердца, секунда — и лошадь совершает мощный прыжок, отталкиваясь сильными ногами от земли, в следующее мгновение перемахнув через ствол и приземлившись на другой его стороне. Всё это время Мария ни разу не показала своей растерянности, ведя себя подобно профессионалу, чем заслужила мимолëтное уважение со стороны Аккермана, которое он, впрочем, быстро забыл и отбросил. Умение держаться невозмутимо в любой ситуации дорогого стоит. Август перемахнул через дерево так же, как и Кондрол, ибо Леви не сомневался ни секунды. И вскоре он нагнал едущую впереди девушку, пристроив коня рядом с её скакуном, продолжая двигаться с одинаковой скоростью вокруг озера. — Надо же, — слегка язвительно и с сарказмом хохотнула Мария, даже не посмотрев на своего соседа, — неужели ты почтил своим светлым ликом мою компанию простых смертных. Я уж думала, ты так и будешь всю дорогу мне в затылок пыхтеть. Порой она разговаривает в том же стиле, что и её учитель, Джозеф Крофорд — тот самый кучерявый экспериментатор. Они будто одного поля ягоды. Неудивительно, что наставник и ученица. — Не брезгую простыми смертными, — в таком же тоне отозвался Леви, удерживая привычную скорость. — Какое великодушие, — иронично хмыкает Мария, мельком смахивая с лица вредную прядку светлых волос. Её уверенность в собственных действиях удивляла и интриговала — а ведь профессиональным наездником она отнюдь не была, сев в седло вряд ли намного раньше самого Аккермана. Леви привык, что обучение ему даётся легко, однако сейчас он нашёл себе в этом человека почти равного. В спарринге они, конечно, не поборются, ибо физической силой медик не блещет, однако способность схватывать налету у обоих была развита на одинаковом уровне. — Как видишь, я приняла твой вызов и с заданием вполне справилась. — Ты ещё не доехала до конца, — Леви встретился с ней взглядами, словно перекинувшись одинаковыми искрами. Девичьи глаза странно блеснули, будто покрытые какой-то пеленой. — Не радуйся раньше времени, вдруг не выйдет. — Звучит как угроза, — мигом ответила Мария, однако во взгляде её виднелись озорные черти. Как будто она вовсе не воспринимает его как угрозу в данный момент. Словно они оба, сами того не подозревая, поймали одну волну настроения, разделив это состояние азарта и адреналина на двоих поровну, и ничего сейчас вокруг совсем не значило — ключевую роль имела только бешеная скорость, от которой пейзаж вокруг размывался нечëткими мазками. Лошади их восторг тоже разделяли, с удовольствием уносясь вперёд вместе с ветром, который игриво растрепал гривы, в то же время поднимая контраст светлых девичьих локонов с угольными прядями парня. До замка Разведки они доехали вместе — петляя по дорогам, обгоняя друг друга, не желая поддаваться. И Леви мельком уловил улыбку на девичьих губах, словно Мария забыла абсолютно обо всём. Он сам, в принципе, мало чем отличался — сейчас для него существовал только этот момент скорости, свиста ветра в ушах и стук лошадиных копыт. Почему-то подобное соперничество раззадоривало его, поднимая волну рьяного воодушевления, всколыхнув внутри какой-то порыв. Даже обратный путь через скалистую тропинку уже не воспринимался как смертельная опасность. Обе лошади на одинаковой скорости подлетели к воротам, которые были открыты под надзором солдата-охранника, и парень с девушкой одновременно сбавили темп, как только оказались на площади двора. — Есть! — радостно заявила Мария, хлопнув в ладоши и затем победно сжав в кулаки руки. — Не слабо мне, понял? Не слабо! Она шумно перевела дыхание, находясь на седьмом небе от счастья, а потом потянула за кончик ленточки, высвобождая растрепавшиеся волосы из хвоста. Облегчённо тряхнула ими, довольно жмурясь, как счастливая кошка. Поиграла пальцами с лентой, на которой блеснуло прикреплëнное металлическое изображение какой-то птички. Леви только хмыкнул. Ну да, ей оказалось не слабо. Как и ему — обуздать Августа. У них ничья. Однако такая поездка повлияла на него исключительно положительно — ощущение адреналина и скорости вытеснило напряжение и раздражение, которые сгустились плотной субстанцией внутри за всё это время, под высоким давлением выплеснув весь негатив, даря свободу. — Фух... — выдохнула девушка, потянувшись руками, как кошка на солнце. Она вытянулась, всë ещё сидя в седле, выгнулась в пояснице, повела пальцами. Вдруг глянула на солдата, слегка прищурив глаза, будто оценивающе и ехидно. — Это было... интересно. Леви одарил её подобным оценивающим взглядом, промолчал, однако выводы у него были аналогичными. Мария только хмыкнула, спрыгнула с лошади и повела Кондрола в конюшню, не оборачиваясь, словно сразу же забыв о существовании Аккермана. Тем временем смотрящий в окно Фарлан слегка озадаченно, но недоверчиво качнул головой. Провёл пальцами по подбородку, слегка прищурил глаза. Леви он знал давно, знал его характер и повадки и мигом смог определить, что брюнет может заинтересоваться этой девчонкой Марией. Заинтересоваться не в каком-то близком, интимном плане, а с точки зрения интересов — словно он нашёл человека, чем-то походящего на него самого некоторыми чертами характера, почуял некую совместимость. Была задета та струна его нутра, отвечающая за любопытство к кому-то. Колючего характера это не изменит, но то, что Леви ввязался в эту игру, говорит о том, что с самого начала непростая девушка Мария смогла его чем-то увлечь. Иначе на неё время терять он бы не стал. Леви раззадорился почуяв в этой девчонке некого соперника. — Аукнется это тебе, — говорит себе под нос Фарлан, наблюдая, как Аккерман уводит своего Августа в сторону конюшни. — Хотя, конь оказался тебе под стать, признаю́.

*  *  *  *  *

Дрожь в руках, такие же дрожащие колени, ватные от адреналина ноги. Перевожу дыхание, вдруг чувствуя, что моих лëгких мало для желаемой доли воздуха — я будто задыхаюсь от переизбытка эмоций. — Безбашенная идиотка... — срывается с собственных губ вперемешку с тяжëлым дыханием. Бурные впечатления душат меня, словно затягиваясь ошейником на горле. Хотелось истерически засмеяться — громко, обрывисто, надрывно, а потом этот смех перешёл бы в облегчëнные рыдания, но я лишь молча хватаю ртом воздух, ни на что не имея сил. По своей дурости когда-нибудь точно убьюсь. У меня чуть сердце не вывалилось, когда у Кондрола из-под копыта в обрыв улетел камень. Стоило только моему коню пошатнуться, оступиться и одной ногой повиснуть над пропастью, я уже была готова прощаться с жизнью и лететь следом за тем же камнем прямиком на торчащие валуны. В одно мгновение перед глазами искры пролетели, а в горле застрял собственный испуганный крик, в ушах застучала пульсирующая кровь. Каких же колоссальных усилий мне стоило выровнить свой голос, чтобы в нём не прозвучала дичайшая, безумная паника. А потом, когда Кондрол успешно продолжил свой путь по той проклятой тропе, я просто беззвучно роняла редкие слëзы, которые была не в силах сдержать. Из-за мутной пелены перед глазами вначале даже поваленного дерева перед собой не заметила, а бушующий в крови адреналин, тогда стучащий набатом в висках, не дал мне даже испугаться этого препятствия — оно не могло сравниться с тем, что я чуть не свалилась в обрыв. Поэтому дерево это я преодолела как в тумане — Кондрол оказался мальчиком умным и в прыжках опытным, поэтому сделал всë сам, а мои действия были скорее рефлекторными. Мне даже поплакать не дали спокойно — Леви меня нагнал и пристроился рядом на своём чëрном Августе. И тогда пришлось вновь нацепить маскую полнейшей уверенности и невозмутимости, хотя я была ни в чëм не уверена. Долой слëзы — перед жопошником была уверенная в себе Мария, которая за непоколебимой уверенностью и спокойствием прятала целую бурю сомнений и страхов. За той Марией пряталась простая Маша, которой хотелось тогда плакать от собственной безрассудности. Чëрт бы побрал мою тупую и бесстрашную натуру. Однако потом все страхи и переживания собой перекрыли адреналин и хлëсткий порыв воодушевления, который взбудоражил меня, подбордил, отбросил весь тот кошмар на второй план. И в тот момент я слилась с ветерком воедино, абсолютно забыв о том, что рядом со мной едет убийца, чьи руки должны скоро по локоть окраситься кровью. Почему-то в те мгновения меня это абсолютно не волновало, а присутствие Леви рядом совсем не пугало, даже наоборот — раззадоривало, подстëгивая мой детский игривый азарт. У меня явно какие-то проблемы с кукухой... А эта поездка в какой-то момент мне даже... понравилась? Но воспоминания об обрыве возвращались снова и снова, и опять мне потребовались невероятные усилия, чтобы невозмутимо поехать по той тропе вновь. Однако пришлось быстро спуститься с небес на землю. Один раз забылась — и хватит на этом, пора перестать летать в облаках и посмотреть правде в глаза. Леви доверия не внушал, тем более мне были известны их планы насчет скорого убийства Эрвина. И бдительность мне терять не следует ни в коем случае, поэтому надо дать себе леща и с огнём перестать играть. Всё это время я держалась настороже, меня напрягало и порой даже пугало присутствие убойной троицы, но все свои страхи я держала глубоко в себе, не пропуская ни в коем случае их наружу. Никогда не позволю себе показать собственный страх перед кем-то. Уж лучше в чужих глазах быть бесстрашной идиоткой, нежели жалкой трусихой. Именно поэтому у всех на виду я сохраняла образ уверенной в себе и своих силах девушки без комплексов, порой наступая себе на горло. Да, у меня есть комплексы. Есть неуверенность в себе, есть низкая самооценка и наличие неадекватной самокритики. Однако всё это — мои внутренние демоны, о существовании которых другие знать не должны. Мои комплексы и моя неуверенность — дело только моё личное. Для остальных же я храню образ уверенной в себе девушки, иначе, как только о моих внутренних демонах станет известно окружающим, они будут ощущать себя выше меня, будут пытаться ещё больше втоптать меня в грязь. А я никогда никому не позволю шпынять меня. Самоирония, самокопание и критика себя самой доступна только мне одной, но как только кто-то посмеет вольность оскорбить меня или унизить — ему я перегрызу глотку, сгноблю, опущу и унижу. По кирпичикам выстраиваю защитный образ стальной девы, на деле таковой не являясь. Видимо, именно этой своей чертой я и смогла заинтриговать солдата из подземки. Ощущение неразгаданной тайны неосознанно раззадоривало его, подстëгивало и подпитывало его интерес. А день вылазки неумолимо настал. На меня накатывало мощное, глобальное предчувствие суматохи и чего-то невероятного, возможно пугающего. Это нагнетало обстановку, однако не мне надо было паниковать — я-то за стены в объятия титанов не еду, а буду просто сидеть в городке на юге стены Мария под названием Шиганшина и ждать своего звёздного часа. Все медики, не являющиеся полевыми врачами, будут дожидаться приезда уцелевшего отряда в местной центральной больнице, чтобы незамедлительно начать оказывать помощь пострадавшим. Это будет моим первым опытом, поэтому мне было волнительно, словно перед экзаменом. И хоть первую помощь оказывать я уже научилась под надзором Джозефа — и уколы ставить, и вывихи вправлять, и даже зашивать раны, но потребуются и куда более серьёзные операции, для которых мне надо набивать навык. Отряд разведчиков выехал ночью, к раннему утру добравшись до пункта назначения. К Шиганшине выступила целая колонна наездников, вдобавок ещё и несколько крытых кибиток с провизией, запчастями и баллонами газа для приводов. Большое число солдат отправилось прямиком смерти в лапы, пока в Штабе осталась лишь малая часть, чьи имена не вошли в список участников. Впереди — командир Шадис со своей свитой офицеров, среди которых были Эрвин с Ханджи, а вот медики двигались отдельной сплочëнной группкой, которой руководил мой дорогой наставник Джозеф. Дюк как глава больницы остался в Штабе, отпустив часть врачей под предводительством старшего брата в дистрикт. Этой медицинской группе вдобавок была выделена отдельная повозка для перевозки предметов первой необходимости, инструментов и лекарств. — Это будет тяжко, — взволнованно вздыхает Анабелла, едущая рядом со мной. Она то и дело ëжилась из-за ночной прохлады, кутаясь в свой плащ. — Почему? — навострила я уши. — Ты же вроде была несколько раз уже на таких мероприятиях. — Поэтому такое и говорю, — было мне ответом. — Морально это вынести сложно, это как пытка. Солдат привозят в больницу на последнем издыхании, многих уже спасти нельзя — остаётся только наблюдать, как они неумолимо умирают у тебя на руках, а ты им даже помочь никак не можешь. Чаще всего мест в такое время в больнице не хватает, людей оперируют прямо в коридорах. — Да, — подключился к разговору Рейн, которого тоже отправили вместе с отрядом. — Это тяжело, Корсак. Поэтому готовься морально к настоящим ужасам. Запугали, блин. — Чего это вы ей страшилки рассказываете? — вдруг влез Джозеф, внезапно хлопнувший меня по плечу, из-за чего я чуть не свалилась с лошади. — Так это ведь правда, — возразила Анабелла довольно робко. — И что? — кудрявый поднял брови. — Корсак девочка не маленькая, сама прекрасно понимает, что явно не мягкие игрушки шить там будет, а чужие тела штопать. Излишними байками, приукрашенными вашими личными эмоциями, вы только изначально настраиваете её на полнейший провал и страх. Признайте ведь, что у каждого человека своё восприятие, и то, как воспринимаете происходящее вы, может отличаться от восприятия другого человека. Поэтому позвольте Машке самой сделать для себя личные выводы без влияния ваших эмоций. За мудрость Джозеф заслуживал отдельное уважение, и в такие моменты по нему было прекрасно видно, что он профессионал своего дела. Однако сказал он это не просто так, а потому что был почему-то уверен в том, как именно я восприму происходящее, хотя этого в тот момент не знала даже я сама. Рассвет уже начал наступать, разливая по горизонту солнечный свет, когда весь отряд прибыл к Шиганшине и через ворота въехал в дистрикт. Везде то и дело мелькали зелёные плащи с эмблемой Крыльев Свободы, смешивающиеся в сплошную массу. В какой-то момент я среди толпы разведчиков даже умудрилась разглядеть знакомые макушки убойной троицы, но быстро потеряла их из виду. В городе были проведены последние приготовления, пока я крутилась рядом, хотя должна была отправиться к больнице, однако не могла уйти. Моя тревога вколыхнулась внутри резкими волнами, и, надо признать, больше всего я опасалась за Эрвина, ибо близился момент Икс. Конечно, пожелала Ханджи успехов, однако почему-то была абсолютно уверена в её целости и сохранности, ибо такие волшебные на всю голову люди — самые живучие. За Моблита тоже особо не волновалась. А вот беспокойство за Смита предательски росло. В какой-то момент я наконец поймала его взгляд — майор заметил меня среди людей и, видя мои беспокойные глаза, только слегка улыбнулся, будто успокаивая. Он был уверен в том, что выживет, и я была рада, когда эта уверенность передалась через эту лёгкую улыбку и мне. Я только кивнула ему — он кивнул мне в ответ, а потом отвлёкся на разговор с Шадисом, пока вокруг начали собираться городские зеваки, которые будут провожать за стены отряд. И люди все эти были с недовольными, постными минами, искривлëнными гримасой презрения. Почему-то народ разведчиков не любил, хотя я искренне не понимала причину. Денег на них было жалко, ага, однако почему-то никто не сочувствовал погибшим на вылазках солдатам, зато за собственные сбережения эти эгоисты тряслись с особой внимательностью. Аж тошно. Придушила бы за такое свинство. Отбитые и смелые люди, лезущие наружу, прочь из этой клетки, заслуживают уважения, ибо смотрят в глаза собственной смерти, однако уважением их никто не одаривает. Среди отряда вновь заметила убойную троицу. Изабель с интересом и воодушевлением оглядывалась, совершенно не обращая внимания на недовольный народ вокруг, Фарлан тоже был под впечатлением, а вот Леви было абсолютно по барабану. Разве что только людишки его раздражали. И его раздражение я, на удивление, понимала прекрасно. С окончательным наступлением предрассветных сумерек весь отряд разведчиков выстроился перед внушительными последними воротами, на которых была изображена эмблема девушки в профиль, олицетворяющей Марию. Около сотни солдат, лошадей, десяток повозок, а по обеим сторонам от них — городские зеваки, пришедшие понаблюдать. Среди них была и я, к которой пришли составить компанию и Анабелла с Рейном. — Открыть ворота! — вдруг во всё горло гаркнул Шадис, чьим голосовым связкам я одновременно сочувствовала и завидовала. Хотя, примерно так же орали на нас наши учителя в школе... — Сегодня мы продвинемся на ещё один шаг! Посмотрим, чему вы научились на тренировках! Покажите им мощь человечества! Ну, умением воодушевлять народ Кис был немного обделëн. Его речь не тронула никого, скорее только обстановку угнетала ещё больше. В качестве командира, ей-богу, я больше видела Эрвина, нежели Шадиса, и была уверена, что Смит смог бы парой фраз поднять боевой дух всего отряда. — Всем! Вперёд! — опять заголосил Кис, когда ворота открыли, и первым ринулся наружу, увлекая весь отряд смертников за собой. В напряжении я проводила взглядом исчезнувшие за стенами спины Эрвина и Ханджи, которые выбрались одними из первых, а потом наткнулась взглядом на убойную троицу. У Изабель от предвкушения однозначно в зобу дыхание спëрло, Фарлан в волнении двинул лошадь к выходу, а вот Леви сохранял полное спокойствие, не считая того же предвкушения. В какой-то момент, проезжая мимо той части зевак, где была я, он наткнулся взглядом на меня, задержав взор на моих глазах. Между нами в те мгновение установился зрительный контакт, и во мне поднялась волна запоздалой паники, ибо этот самый человек, которому я сейчас смотрю в глаза, возможно, попытается убить Эрвина на этой вылазке. Однако мне эта паника не понравилась, поэтому я взяла себя в руки и вздëрнула подбородок, глянув на парня с лёгким вызовом, одними губами спрашивая: «Слабо выжить?». По беззвучному движению моих губ он понял мой вопрос, словно изначально умел читать по ним, поэтому только прищурил глаза и хмыкнул. Он принял вызов. А потом вместе со всем отрядом скрылся за стеной. Ворота закрылись. — Ну, теперь ждём шухера, — хлопнул Рейн в ладоши. — Когда они приедут обратно, начнётся веселье. В его голосе отнюдь не было того «веселья», о котором он говорил. Я уже представляла, что будет. Оставшийся день для меня прошёл в местной больнице, где я моталась с врачами и подготавливала места для будущих пациентов. Само здание было маленьким и половина палат оказалась занята местными горожанами. — На всех разведчиков ведь не хватит, — беспокойно проговорила я, держа в руках поднос с инструментами. Джозеф, стоящий рядом, только с тяжёлым вздохом качнул головой. — Здесь половина палат занята, а помещений и без того мало! — Увы, Корсак, — услышала я голос наставника. — Ничего не поделаешь. Не можем же мы арендовать на время целую больницу, здесь тоже есть пациенты. — А нельзя их как-то переместить покомпактнее? Нам любая свободная комната пригодится! Я оглядывала двери палат и бегающих туда-сюда наших медиков, а потом ощутила мужскую ладонь на своём плече. — Мы и раньше предлагали этот вариант, — сказал Джозеф каким-то глухим голосом. — Но гражданские... не любят Разведку. Ни пациенты, ни здешние медики, ни глава этой больницы не хотят идти на уступки. Поэтому остаëтся только радоваться, что нас вообще в эту больницу пустили. — А могли не пустить? — с напором вопросила я, ощущая разрастающееся внутри возмущение. — Что за свинство? — Люди всë могут. И они не хотят жертвовать ради солдат своим комфортом. — Каким комфортом?! — неосознанно мой голос повысился, но Джозеф слегка сжал ладонью моё плечо, заставляя немного поутихнуть. — Люди гибнуть будут, а они не хотят помочь? Людская гниль — вот он, порок всего человечества. И сейчас эти люди даже не пытаются эту гниль скрыть, открыто относясь к разведчикам предвзято. — Разведчики такие же солдаты, как и все остальные, и они служат народу, — зашипела я тихо, сжав пальцами ручки подноса в своих руках. — А к ним относятся вот так? — Это бремя всей Разведки, девочка, — Джозеф тоже не был в восторге от происходящего. Он понимал, что раненых солдат придётся укладывать даже в коридорах, потому что мест может не хватить. Однако, видимо, давно смирился. — Когда припрëт — люди кличут разведчиков героями. А в обычной жизни поливают помоями. Моё возмущение он прекрасно чувствовал, понимал и разделял. Но был спокоен, в отличие от меня. Медики были похожи на обитателей муравейника, где стояла неизменная суета. Разведчики вернутся минимум на следующий день, оставшись ночевать на какой-то базе снаружи, поэтому до их приезда было ещё много времени. В какой-то момент мне настолько осточертело торчать в больничных стенах, что я удрала в город прогуляться. Даром быстро сматываться я обделена не была определённо, ибо мою пропажу сначала совершенно не заметили. Шиганшина была городком довольно бедным, где жили одни лишь работяги. На то это и стена Мария — стена внешняя, максимально отдаленная от столицы. За свою тёзку стало обидно. Но ничего интересного здесь не происходило — жизнь народа шла своим чередом, спокойно, тихо и без неожиданностей. То и дело я встречала других солдат — уже солдат Гарнизона, на чьих курточках была эмблема с розами, однако никакого уважения они у меня не вызвали. Создавалось впечатление, что они абсолютно бесполезны — просто сидят, «сторожат стены» да бухают, как типичные русские алкаши. Честно сказать, никто из военных не вызывал во мне уважения, кроме самих разведчиков, в чьих рядах частично была и я сама — они смотрят в глаза своим страхам, не опускают руки и едут вперёд. А мы с медиками лишь помогаем им, подставляя плечо. И даже то, что ни разведчики, ни большинство медиков в Штабе не относились ко мне благодушно, не омрачило моё восприятие. Как бы они ни обращались со мной, их заслуг на службе это не отменяет. От созерцания городишки меня отвлекла какая-то суматоха из ближайшей подворотни. Я тормознула и навострила уши. Задиристый детский смех, чересчур противный звонкий и детский голосок, а ещё порой слышалось редкое хныканье. А потом до моих ушей донëсся жалобный, надрывный и умоляющий голос: — Не трогайте это! Не надо, пожалуйста, отдайте! Чрезмерное чувство справедливости понесло мой зад в эту самую подворотню, дабы разобраться, кто там обижает маленького, судя по голосу, ребёнка. Ну не могла я проигнорировать это, не могла. А тут передо мной открылась милейшая картина: стайка детишек лет десяти, сплошь состоящая из мальчишек, окружила бедного сжавшегося мальчика, которого сейчас хулиган крепко держал за шиворот. Мальчик вырывался, за что получал только подзатыльники и обидный смех в лицо, просил отпустить, но так рвался он к другому мальчишке, который сейчас держал в руках какую-то книжку. Ребята постарше издевались над младшим, доводя его до отчаяния. — Умный такой? — спрашивает тот, кто держал книгу в сторонке, а потом полистал страницы и скривился, видимо, не умея читать. — Сидит постоянно, чита-а-ает. Умнее нас возомнил себя? — Да нет же, — захныкал младший, опять делая попытку выпутаться из лап хулигана. — Отпустите, пожалуйста! — Отпустим-отпустим. Только дурь вначале всю из тебя выбьем, — пацан хохотнул, а потом вдруг достал из кармана местами дырявых штанов зажигалку. Щëлкнул ею, демонстрируя блеснувший огонек, а потом издевательски поднëс пламя к корешку книги, с садистким удовольствием наблюдая за реакцией ребёнка. — Гори-гори ясно, чтобы не погасло! — Нет! — вскрикнул младший мальчик в ужасе, видя, как издеваются над его книгой. — Не надо, не поджигай её! Если до этого он не проронил ни слезинки, то тут вдруг беззвучно зарыдал, отпуская прозрачные слёзы бежать по щекам. Видно, книга была ему очень дорога, а местная шпана знала, на что давить. Во мне поднялась волна гнева. Помнится, в школе надо мной тоже издевались — я была полностью серая, будто бесцветная. Пепельная блондинка со светлыми бровями и ресницами, со светлыми глазами и довольно бледной кожей — как мышь, привидение. И это стало причиной травли в начальных классах — просто факт того, что я отличалась по внешности. Однако стоило только мне разбить одному обидчику нос об колено — все сразу притихли и ко мне больше не лезли. А тут ребята десяти лет группой издеваются над мальчиком, которому от силы лет семь-восемь — совсем ещё маленький. Проигнорировать это я, естественно, не могла, поэтому бесшумно метнулась к тому хулигану, который держал книгу, и ловко перехватила его руку с зажигалкой, заставив пламя потухнуть. Тот ошалел от испуга и неожиданности, как и все остальные, однако останавливаться я не собиралась — мигом схватила этого спиногрыза за ухо, намеренно сильно сдавив и оттянув кожу, с наслаждением услышав, как тот завопил от боли. — А-а! Пустите! — взвизгнул пацан, мгновенно роняя книгу на дорожную плитку прямо в пыль. Остальные мальчишки спустя секунду дружно бросились врассыпную, как трусливые шавки, однако моей целью был вот этот малолетний говнюк, который грозился сжечь книгу. Кажется, он в этой шайке был за лидера. — Легко младших обижать, а, щенок? — рыкнула я, приблизившись к его испуганной физиономии, намеренно сверкая глазами и приобретая самый пугающий вид. — А знаешь, что делают с теми, кто маленьких обижает? — я сильнее потянула его за ухо и безумно заулыбалась. — Им отрывают уши, заливают их формалином* и хранят в прозрачных банках, чтобы пугать других таких же плохих детишек, как ты. Пацан настолько испугался, что завопил, однако я упивалась этой трусостью. И плевать мне было, что я едва ли не на десяток лет его старше. Хулиганов проучить следует. — И вот я сейчас, — мой голос перешёл на вкрадчивый пугающий шёпот, и я вновь потянула мальчишеское ухо, — сверну тебя в бараний рог, трусишка ты мой дорогой. Оторву тебе ухо, положу его в банку и залью формалином. И будет эта банка с твоим очаровательным ушком красоваться у меня на полке, пополнит коллекцию таких же детских ушек. Будет она стоять там веки вечные. Хочешь в этом поучаствовать? — Нет! — почти на ультразвуке завизжал пацан, пытаясь вырваться, но я крепко держала его за плечо. — Тëтенька, отпустите, пожалуйста! — опа, я уже «тëтенька». А ведь мне всего восемнадцать. — Я так больше не буду! — Конечно не будешь. Потому что без уха останешься. Я шутливо кинулась на него, давая шанс слинять, чем испугавшийся до усëру пацан быстро воспользовался — с поросячьим визгом драпанул что есть силы, что аж пятки только сверкать успевали. Я едва удержалась, чтобы не заржать сродни ведьме. Для меня подготовлено место в аду, но чёрт возьми, как же это весело! Но моё веселье быстро прошло, когда я обратила внимание на оставшегося мальчика — тот самый, младшенький, прижался спиной к стене и медленно осел на землю, вытаращившись на меня. Большеглазый, курносый и светленький ребёнок был похож на побитого котëнка. Вздохнув, я подняла с земли книгу, отряхнула её от пыли и в один шаг оказалась рядом с ним, присев рядом с ним на корточки. — Это, видно, твоё? — спросила я, протянув ему вещицу, на что он лишь часто-часто закивал, перехватывая твёрдую обложку дрожащими пальцами. — С-спасибо, — запнувшись, ответил он, рукавом утирая слёзы и сопли с детского лица. — В-вы спасли меня. — Всего лишь проучила местное хулиганьë, — я краем губ улыбнулась. — Испугался? — Нет, — мальчик качнул головой. — Разве что, только за книгу... а в остальном — я привык. П-просто, книга у меня одна-единственная... Я нахмурилась. Забитый, бедняжка, видимо, часто ему достаётся от местной шпаны. А красивый какой — светленький, волосы пушистые, как одуванчик, ресницы длинные, светлолицый, голубоглазый. Такой аккуратный, милый и безобидный — беззащитный, как котёнок перед собаками. — Интересная? — спросила я, указав глазами на книгу. — Да, — он лишь открыл её на рандомной странице, показав мне изображение морского пейзажа, а я удивилась. Тут же нет моря, откуда тут этот рисунок? — Тут говорится о том, чего в стенах нет. И про море... вы знаете, что это? Естественно, знаю. Однако не признаю́сь в этом, качая головой, дабы как-то поддержать мальчишку. — И что же это? — Это такое огро-о-мное солёное озеро, до самого горизонта. И ракушки там есть. Мне говорят, что его не существует, но я думаю иначе. А вы как думаете? Он такой открытый и радостный, что может кому-то рассказать об этом, будто никто из взрослых очень давно не уделял ему должное внимание. Словно его никто не воспринимал всерьëз. Я разглядываю рисунок. Потом улыбаюсь. — Мне кажется, оно точно существует, — говорю я, видя, как вдруг от этого ответа просиял мальчик, робко заулыбавшись. — Не слушай никого и думай так, как считаешь нужным. Договорились? Я протянула ему мизинец. Он посмотрел на него большими наивными глазами, а потом заулыбался ещё шире. — Договорились, — он протянул свой мизинчик в ответ, сплетя его с моим. Надо же, какой у меня большой палец в сравнении с детским... — Как твоё имя? — Армин. А вы? — Мария, — мои губы тронула улыбка, я легконько потрепала блондинчика по волосам, а потом сняла с собственной головы ленту с фигуркой летящей птички и завязала её браслетом на детском запястье. У Армина от восторга глаза загорелись. — На память, — говорю я, а потом встаю на ноги. — Будь осторожен, Армин. — До свидания, спасибо огромное, — а потом мальчик вдруг добавил: — А с ушами и формалином вы весело придумали! Я только хохотнула, махнула ему рукой и завернула за угол, выходя на главную улицу. На подходе к больнице меня вдруг словил Джозеф, отчитавший меня за побег в город и подхвативший под локоть. Кудрявый куда-то меня поволок, причём явно не в больничное здание, а в другую сторону — к закрытым мощным воротам. — Куда ты тащишь меня? — решила я тормознуть, как упрямая коза на верёвке, отказываясь идти дальше. — Бескрайний мир показывать, — мигом ответил Джозеф, от души пихнув в спину, из-за чего я чуть не улетела носом в дорожную плитку. — Шуруй давай, а то встала, как корова на пастбище. Я была уже готова заголосить, но быстро язык прикусила, когда врач приветственно махнул рукой какому-то солдату из Гарнизона. Мы вплотную подошли к стене, и при желании я бы могла разбежаться и врезаться в неё лбом, однако благоразумно этого делать не стала, доверяясь Крофорду, который начал базарить с этим солдатом. — Поднимите нас наверх, пожалуйста, — говорит кудрявый, кивнув куда-то в небеса, а я заинтересованно притихла. Да ладно, он хочет меня на стену вывести? Я там ещё не была, и во мне поднялась волна любопытства. — Не вопрос, — удивительно быстро согласился гарнизоновец, маякнув своему коллеге неподалёку. А потом он вдруг обратил всё своё внимание на меня, оглядев мою скромную персону с явным интересом. — Ученица твоя? Да ладно, неужели так сразу понятно? — Ага, — довольно кивает Джозеф, хлопнув меня по плечу так, что я чуть не присела. — Это Мария, моя подопечная. Машка, а это Ханнес. — Здрасте, — киваю, на что этот гарнизоновец лишь улыбается. Высокий он, конечно, будь здоров, выше Джозефа. И почему здесь везде мужики такие высоченные, а жопошнику так не повезло? А этот солдат светленький, коротко подстриженный, и на лице виднелась поросль тонких усов. А взгляд тёплый, задорный. — Красивая какая, — говорит этот Ханнес в мой адрес, а я немного теряюсь, не зная, как это воспринимать. Меня красивой назвали? Такое крайне редко случалось... — Вы тоже шикарный! — срывается у меня с губ ещё до того, как я придумала нормальный ответ, поэтому остаётся лишь мысленно дать себе леща, ибо, как обычно, я вначале говорю, а потом думаю. Ханнес, услышав это, захохотал, пока Джозеф только хрюкнул себе под нос. Ну да, опять я клоун на районе, что поделать. — А вот за это спасибо, — отхохотался гарнизоновец. — Только шибко молоденькая. Сколько тебе лет вообще? — Восемнадцать, — собрав в себе всю гордость, заявила я с важным видом, выпятив грудь колесом. Напыжилась, как индюк, одним словом, смеша мужчин ещё больше. — Шибутная, — сказал Ханнес с явным одобрением. — Вам там как раз такие и нужны, — эта фраза была произнесена в адрес Джозефа, а потом солдат обратился уже непосредственно ко мне. — Не сомневаюсь, что ты будешь таким же талантом, как и твой учитель. И жизней столько же спасëшь. Нифига себе заявы. Мне уже нравится этот мужик — прикольный и задорный. А ещё ко мне нормально относится. — Вы давно знакомы? — спрашиваю, оглядывая солдата. — Этот кудрила меня с того света вернул, когда я с болезнью слёг пару лет назад. Говорю тебе, твой учитель талантлив, как чёрт, — Ханнес хохотнул, хлопнув Джозефа по плечу. — Я ему по гроб обязан. Именно поэтому мы вас сейчас на лифте наверх и подкинем. — На лифте? — удивилась я наличию этого слова, а потом моё внимание переключилось на какую-то деревянную каркасную будку на механизме. Как оказалось, лифт этот поднимался вручную — стоило нам с Джозефом в эту будку зайти, как несколько солдат с помощью лошадей потянули верёвки. Лифт тронулся вверх, пока я разглядывала город, который с каждым метром открывался под нами всё больше и больше. От стены за моей спиной сквозил неприятный могильный холодок, и как только я глянула себе за плечо, так принялась бегать глазами по холодной поверхности. А стена реально абсолютно полностью монолитна — ни единого кирпича или булыжника не видно. — Странные они, эти стены, — говорю я, пока мы поднимались всё выше и выше. Джозеф поднял бровь. — Они монолитны. Никаких очертаний булыжников. Откуда они вообще здесь взялись? — Проблема в том, что они не из камня состоят, — ответили мне, а я удивленно заморгала. — Это какая-то порода, больше напоминающая очень, очень прочный кристалл. Знаешь, как алмаз стекло режет, аналогичная ситуация и с этим материалом. Мы даже понять не можем, что это. Как любопытно. Значит, материал этот Джозеф с Ханджи уже изучали, надо полагать. Какие странные стены, их странность в моих глазах только увеличилась. Лифт прибыл наверх, и мы вышли прямиком на стену. На высоте пятидесяти метров всё вокруг казалось таким маленьким — городок Шиганшина в том числе. Это вам не Москва с многоэтажками... Здесь свистел ветер, задорно обдувая фигуры и установки стоящих без дела пушек, а я принялась оглядываться. Волосы лезли мне в лицо, в рот, в глаза, и приходилось то и дело их заправлять под воротник рубашки, ибо завязать было нечем — ленточку свою я отдала милашке Армину. В разных сторонах виднелись дежурящие и скучающие солдаты Гарнизона. — Вот это масштабы! — громко заголосила я, перекрикивая ветер, а потом с восторгом ринулась к противоположному краю. Остановилась в шаге от пропасти, смотря на простирающиеся впереди до самого горизонта холмы — пейзаж здесь был однотипный, но такой бескрайний, что аж дух захватывало. — Красотища! Я ощутила внутри прилив вдохновения — хотелось взяться за краски и изобразить то, что я вижу. И это желание будоражило моё нутро, заставляя чесаться руки. — Бескрайние просторы, — произнёс Джозеф, подходя ближе ко мне и останавливаясь рядышком, почти прислоняясь ко мне плечом. — Кто знает, что там за ними... «Море», — подумалось мне. Нет, ну а что ещё? Куда ж в этом мире без моря? Глаза Джозефа вдруг сфокусировались на какой-то точке, напоминая зоркий ястребиный взгляд, и он неожиданно хлопнул меня по спине, из-за чего я чуть не подавилась с испуга. — Смотри! — заявил он, а потом указал рукой куда-то вперёд. Я проследила за его жестом, вдруг видя среди редких деревьев на холме какую-то странную фигуру. — Родственник нашего Карлоса. Точно, на холме вытянулся во весь рост здоровенный титан, удивляя меня своими размерами относительно деревьев. Наш Карлос реально был карликом по сравнению с этой тушей. — Метров двенадцать где-то, — оценил его рост Джозеф, слегка прищурив глаза, а я аж присвистнула. — А наш титан ростом три метра. Вот и сравнивай, Корсак. И такой вот красоты за стенами пруд пруди, и людей они жрут пачками. — Я слышала, ты полевым врачом был, пока травму не получил. Ты видел, как там, на вылазках? — Видел, конечно. Зрелище жуткое. Знаешь, когда за стены выходит человек сто пятьдесят, а возвращаются в составе тридцати уцелевших — мурашки по коже бегут. Я и титанов парочку зарубил ради самообороны однажды. Он говорил это, однако я замечаю, как он словно сожалеет о том, что не может поехать с отрядом наружу в качестве полевого врача. Его будто тянет туда. — Почему ты хочешь вновь поехать с ними? — задаю я вопрос. — Твоей жизни не будет ничего угрожать здесь. — Удивительная у тебя чуткость, — хмыкает Джозеф на полном серьёзе. — С одного только моего монолога ты поняла, чего мне так не хватает. — Ты скучаешь по адреналину? По ощущению полной свободы? — Нет. Я не скучаю, мне и здесь живётся нормально, — он качнул головой. — Однако, стоит признать, врачей по-настоящему талантливых на самом деле по пальцам пересчитать можно, и каким бы скромняшкой я ни был, моё имя в их списке. Да, Корсак, у меня определённо душа лежит к медицине, я хочу людей спасать, возвращать с того света. Странное, эгоистичное чувство, будто ты ощущаешь себя кем-то, кто может противостоять самой смерти, отбирая у неё жизни прямо из рук. Ощущаешь себя кем-то... высшим. Тем, кому люди вверяют своё существование. Когда я участвовал в вылазках, я мог спасти за одну такую миссию человек двадцать уж точно, оказав им мгновенную помощь. Я работаю быстрее остальных врачей, я лечил больше людей, у меня больше опыта. А сейчас, когда я не могу отправиться за стены из-за травмы, многие солдаты просто не дожидаются помощи и умирают. Чаще всего лечение нужно начинать сразу же... Он ненадолго притих, замолк. Проводил взглядом безмозгло идущего титана внизу и продолжил: — У каждого своя зависимость, Корсак. Почти каждый разведчик зависим от свободы, именно ради неё они жизнями жертвуют. А я одержим возможностью возвращать людей с того света. А самое главное — мне по силам это делать, однако я физически теперь не могу выбраться с отрядом на миссию. — Что случилось с твоей ногой? — я опустила взгляд вниз, на его колени. — Да так, — отмахнулся он. — Придурок один из пистолета задел. Нутром я чувствовала, что он хочет сказать что-то ещё. И я догадывалась, что же именно он мне сейчас скажет. — Поэтому, в моих планах воспитать себе достойного преемника, обучить его всему тому, что я сам знаю. И этим преемником стала ты, Корсак. И, может быть, в будущем, через пару лет ты тоже окажешься в рядах полевых докторов. У меня по спине мурашки побежали от такой перспективы. — Это большая ответственность. И слишком много надежды, возложенной на твои плечи. Не уверена, что я смогу быть в ответе за жизни стольких людей. — Не сомневайся в себе, девочка. Сомнения многих гениев сгубили. Оценивай свои возможности достойно. — Я знаю только мизерные основы медицины. Мне далеко до твоего уровня, я не смогу людей спасать. Почему ты выбрал именно меня? Я ведь никакая! — в моём голосе проскочило отчаяние, которое Джозеф быстро уловил. Приобнял меня по-отечески в ободряющем жесте за плечи, как настоящий наставник. — Я чую в тебе потенциал, Корсак. Ты считаешь себя никакой, однако завтра испробуешь свои силы. Смотри не на то, скольким людям ты поможешь, а обрати внимание на своё собственное восприятие. Не о своих мизерных основах медицины думай, а улови своё состояние в тот момент, когда больница будет переполнена полуживыми и разодранными на куски людьми. Врач — профессия сложная не только в плане техники, но и морально. И если технике можно со временем научиться, то восприятие изменить очень сложно. Завтра обрати на это внимание и не вздумай так рано решать, какая ты или никакая. Его слова я поняла не до конца, но промолчала, до сих пор пребывая в сомнениях. Мне всё ещё кажется, что Джозеф что-то не договаривает, о чём-то умалчивает. Завтрашний день наступил быстро. Ночь прошла тихо, без неожиданностей, на новом месте я спала как убитая без задних ног. Утро тоже выдалось спокойным, а вот потом, ближе к полудню, небо начало покрываться тучами; погода стремительно, с невероятной быстротой обернулась настоящей бурей. Пейзаж стал мрачным, серым и хмурым, ветер усилился, раскачивая городские вывески и деревья. Тучи застлали небосвод, наглухо закрыв собой солнце, и давили своими огромными объëмами на землю, словно намереваясь раздавить тёмным брюхом. А потом эти пузатые тёмные облака вдруг с хлопком лопнули, с грохотом треснув, словно иголка влетела в огромный воздушный шарик; с небес сплошной стеной полилась вода, будто кто-то пробил у ведра дно. Дождь смешивался с диким ветром, обрушиваясь гневом стихии на землю, хлестая дома, атакуя пятидесятиметровые стены, обламывая ветки деревьев и пугая такой яростью, природной агрессией. Следом за шквалом среди туч вдруг всколыхнулись блеснувшие молнии, длинными змеями сверкая в вышине, пробуждая оглушающий гром, чей угрожающий рокот разлетался по всей округе. Ко всему прочему, над землёй поднялся густой молочного цвета туман, заполонив дрожащим влажным маревом всё пространство до самого горизонта. В ужасе была не только я, но и все медики, с трепетом наблюдащие за гневом стихии через окна городской больницы. Грозы и бури я не боялась, от грома не дрожала и от молний не затаивала дыхание, однако липкий, противный страх опутал всё тело, лаская кожу могильным холодком. Все мы прекрасно осознавали весь кошмар происходящего, ибо пока мы имели возможность спрятаться под крышей, наши разведчики сейчас были один на один не только с титанами, но и со стихией. Они там, за стенами, такие уязвимые, посреди бури, тумана и огромных людоедов. Ещё одно осознание протаранило мой разум подобно торпеде, и я подскочила к окну, прижав ладони к губам. Теперь мне было не просто страшно — я была в настоящем ужасе, представляя объëм человеческих потерь, ибо дело было не только в титанах и кошмарной погоде. — Ты чего? — напряжённо поинтересовался Рейн, настороженно оглядев мои распахнутые глаза. — У них ведь новый вид построения, — с придыханием, едва слышно отозвалась я, запуская руки в собственные волосы от безысходности. — С использованием сигнальных дымовых ракет... Они просто не смогут разглядеть эти сигналы из-за тумана! Новая техника Эрвина была крайне действенна и полезна, ибо дымовыми шашками разных цветов можно было пользоваться на больших расстояниях. Однако при нулевой видимости от этих ракет нет толку. А ведь погода совсем недавно была максимально прекрасна! Почему, почему вдруг началась такая буря? Если бы о ней стало известно раньше, вылазку бы перенесли на более выгодную дату. Буря прошла так же внезапно, как и началась. Ливень сбросил обороты превратившись в лёгкий дождик, ветер умерил свой пыл, молнии улеглись в серых облаках. И вдруг стало всё так спокойно... Омерзительно спокойно. Пугающе. Я была готова кричать от количества солдат, которые полегли за стенами из-за этой вспышки плохой погоды. Почему-то нутром чувствовала, что этот мир покинуло много людей. Мои подозрения подтвердились. Отряд разведчиков вернулся назад уже ближе к вечеру, и от количества выживших у меня дыхание в горле застряло, словно меня под дых ударили. Из целого отряда обратно приехали лишь единицы, которых в общем набралось около четырёх десятков. Меньше половины. Все покалеченные, травмированные и душой, и телом; раненых везли в повозках от ворот по главной улице прямиком во двор больницы. За считанные минуты здание наполнилось до отказа — солдат уже начали в коридорах располагать.  Началась бурная деятельность медиков, все они пришли в движение, курсируя по отделению, перебегая от одного пациента к другому. Опытных врачей было мало, и все они были заняты особо сложными операциями, в то время как остальные медбратья и медсёстры штопали людей чуть ли не на коленке, вправляли вывихи, обрабатывали не особо опасные повреждения. Молодые медики носились с раздачей предметов первой необходимости. На мне держались лишь несерьёзные, небольшие травмы, лечение которых было мне по силам. Однако я много наблюдала за Джозефом, видела его действия и их порядок, впитывала всю информацию, как губка, накапливая опыт. Видела и открытые переломы, и ампутацию разодранных конечностей, и болезненные стоны солдат я тоже слышала. И если вначале меня накрыла волна паники, то мне вновь удалось потом надеть маску уверенности и спокойствия. Это было тяжело обычному человеку, однако взять себя в руки мне всë-таки удалось. Мне не было страшно или противно, не было мерзко видеть собственные руки в чужой крови, у меня не дрожали пальцы, когда я зашивала раны. У меня были сомнения, но на них просто не хватало времени — мы все работали в ускоренном режиме. Я делала всё, что зависело от меня, не терялась, убеждая себя в собственной уверенности. В голове вдруг пролетели недавние слова Джозефа о восприятии, и до меня дошёл смысл его монолога. Кажется, именно об этом он и говорил — о том, как я отреагирую на чужие увечья, на серьёзные раны, на страшное зрелище ампутации без адекватного наркоза, которого здесь не было. Слушать болезненные крики полуживых солдат, балансирующих на грани между жизнью и смертью, без сомнений, было тяжело, однако я не позволяла им будоражить меня, сконцентрировавшись на собственном спокойствии. Джозеф, об этом ли ты говорил? Подобное поведение является хладнокровной реакцией, когда не позволяешь чувствам брать верх над собственным мозгом. Именно об этом, видимо, и говорил Джозеф. Он был уверен с самого начала в моём хладнокровии. Неужели он был так уверен во мне потому, что я из Подземного Города и много чего насмотрелась? Уже глубоким, поздним вечером, почти в полночь волна суматохи улеглась. Обессиленные солдаты, преодолев основные этапы лечения, спали на кушетках, пока за их состоянием наблюдали врачи, не смыкая глаз. Три человека скончались в больничных стенах, однако это не такой уж и серьёзный показатель, судя по разговорам старших медиков. Были случаи, когда ещё целая половина уцелевшего отряда умирала у врачей на руках. Не имея должного опыта, я лишь носилась на побегушках у более опытных работников, также мыла полы, заляпанные кровью, носила воду и проводила дезинфекцию приборов. И вот, когда я на пару секунд остановилась, привалившись от усталости плечом к стене и на автомате вяло перевязав хвост на затылке с помощью прошлым днём купленной чёрной ленты, вдруг в поле моего зрения замаячила фигура в другом конце коридора. Как только я увидела знакомый силуэт, вся усталось тут же забылась, уступая место глобальному облегчению, вынуждая меня чуть ли не полететь в сторону вошедшего человека. — Живой... — с трудом выдохнула я слабым, тихим голосом, остановившись прямо перед Эрвином Смитом. У меня словно камень с плеч свалился, пока на лице сама собой растянулась усталая, облегчённая улыбка одними уголками губ. За всё это время я не выходила из больницы, совершенно не зная, жив-здоров ли белобрысый майор и вернулся ли он с миссии вообще. Потом я очнулась, приосанилась из последних сил и мигом оценила обстановку. — Жив-здоров? Помощь медицинская нужна? Молодой человек был тоже уставший, измотанный, однако продолжал держаться гордо и сильно, с прямой спиной и расправленными плечами. Пара прядок светлых волос выбилась из общей причёски, спускаясь на высокий лоб и иногда задевая белëсые ресницы. — Со мной всё в порядке, Мария, — слабо кивнул Эрвин, и во взгляде его голубых глаз мелькнул тёплый огонек. — Да что ты, — в моём голосе засквозило сарказмом, когда мой взор остановился на его правой перебинтованной ладони. — А это что тогда? Порез от лезвия привода? Почему сразу не явился? — Это простая царапина, — терпеливо пояснил он, своим поведением успокаивая меня. — Не стоит ваших переживаний, я в состоянии её и сам обработать. — Точно всё в порядке? — я с тревогой всмотрелась в его лицо. — Тебя пытались?.. «...убить?» — так и вертелось на языке, и Смит это прекрасно понял, а потом утвердительно слегка кивнул головой. У меня сердце тут же в пятки ушло от испуга. Так, а порез на ладони... не потому ли он образовался, что Эрвин перехватил этой рукой направленное на него лезвие? Увидев мои в страхе распахнувшиеся глаза, блондин тут же поспешил продолжить: — Это дело закончено и закрыто, Мария. Больше переживать об этом нечего. Нечего переживать, говоришь... Да как тут не переживать, когда ты только что из-под лезвия палача вернулся? Но раз ты так говоришь, Эрвин Смит... Ладно, я верю тебе. И ты это знаешь прекрасно. — Однако, хотелось бы тебя побеспокоить сейчас, — говорит он спустя несколько секунд, а я мигом навострила уши. — Вы все устали, время позднее, но нужна медпомощь. — Кому? — только и спросила я, убирая собственную усталость за спину. Выглядела я помято, измученно и измотанно, однако тут же собралась и взяла себя в руки. Эрвин указал кивком в сторону основного зала, где в полутьме горящей керосиновой лампы сейчас спали на кушетках пациенты, и я увидела знакомую невысокую фигуру молодого человека, узнав в нём дорогого жопошника. — Леви? — Кажется, ногу вывихнул. — Почему этот упрямый баран сразу сюда не пошёл? — мигом разозлилась я на его безответственность. Смит только промолчал, а мне пришлось вздохнуть. — Ладно, не беспокойся, я им займусь. Здесь только он? А где его?.. Я хотела спросить про Фарлана и Изабель, однако наткнулась на красноречивый взгляд голубых глаз. Во рту мгновенно пересохло. Неужели?.. Леви здесь один... без своих близких друзей. Его фигура слишком одинока посреди кушеток с лежащими на них солдатами. В ушах зазвенел звонкий и писклявый голосок девчонки-дюймовки, перед глазами мелькнула привычная улыбка с виду добродушного Фарлана, похожего на Божий одуванчик... И голос, и эта улыбка — теперь лишь воспоминания? — Оба его друга полегли за стенами, — подтвердил Эрвин мои мысли. — У него на глазах. Так что, он остался один. Гордый, колючий, упрямый и своенравный Леви сейчас казался разбитым, опустошëнным. И до печали одиноким. — Уверен, что он безопасен? — спрашиваю я, всë ещё помня, что Аккерман был наëмником. И походу он кинулся на Эрвина с лезвием за стенами. — Более чем. Потом белобрысый майор удалился прочь из больницы, оставив меня ненадолго растерянной посреди коридора. Я отстранëнно наблюдала за тем, как Леви медленными шагами подходит к стулу и садится на него, хромая на правую ногу, и выглядел он таким опустошëнным, взъерошенным и побитым, как подстреленный воробей, что внутри вколыхнулась жалость. Я не должна жалеть убийц, однако какими бы они ни были, терять близких людей — всегда больно, мучительно и тяжко. Почему-то я его понимала. Я понимала человека, потерявшего последних близких ему людей, хотя в реальной жизни никогда не сталкивалась со смертью кого-либо, кроме хомяка. Что-то внутри тоскливо, болезненно и глухо заныло — воспоминание о горечи утраты? Неужели в этом сне я уже теряла близких? Эти так называемые воспоминания слишком далеко, я не могу их найти в своëм подсознании. Изначально стало понятно, что Фарлан и Изабель умерли кошмарно — в пасти титана, а для Леви это ещё бóльший удар, так как, по словам Эрвина, он не успел буквально на пару секунд, увидев их смерть собственными глазами. Фарлан и Изабель были слишком молоды, чтобы отчалить в мир иной, от этого и печально. И такой смерти они не заслуживали, как ни крути. Ещё печальнее наблюдать за одинокой, уставшей и сломленной фигурой Аккермана, который сейчас спокойно и тихо сидел на стуле, опустив плечи, и ждал прихода медика. Опустошение — вот оно, во всём своём проявлении. Внутри заскулила смертная тоска, однако я тряхнула головой и отбросила все ненужные мысли. Сейчас я на работе, и раз у него просто вывих, им смогу заняться я, не беспокоя старших врачей. Мои тихие шаги Леви услышал почти сразу, безжизненно наблюдая за моим приближением почти исподлобья, ибо не собирался поднимать голову. В его глазах будто что-то потухло — они стали совсем серыми, бесцветными. И по моему взгляду он мгновенно понял, что я знаю о его потере, поэтому только едва слышно цыкнул. — Что повредил? — спрашиваю я, и голос мой — негромкий, без колких ноток, а даже скорее мягкий и усталый. — Правую лодыжку, — сухой ответ, на что я лишь киваю, видя его сломленное состояние. Он разувается, а я присаживаюсь на корточки и аккуратно перехватываю юношескую правую ногу, закатывая брючину до самого колена. Надо сказать, строение ноги у него красивое — мышцы, стопа, тонкая щиколотка. Место разрыва связок слегка опухло и посинело, я мельком пробежалась пальцами по коже, а потом обхватила ладонью щиколотку и другой рукой надавила на пятку, пытаясь воссоздать часть давления, какое обычно образуется при ходьбе. — Больно? — Нет, — было мне ответом, а я поднимаю глаза, метнув на него немного недовольный взгляд. — Не ври. Леви слегка закатил глаза. — Немного. — Но ведь больно, почему не сказал сразу? — Эта боль незначительна. Такую я обычно игнорирую. Сказочный идиот. Я только фыркаю себе под нос. — Можно считать, тебе повезло, это вывих голеностопного сустава первой степени, самая лёгкая. Она не опасна, однако даже о такой незначительной боли нужно сообщать специалисту, ибо это может обернуться случаем посерьëзнее и выйти для тебя боком. — Не думаю, что тебя можно считать специалистом. Я не поняла, он что, вздумал тут носом крутить? Первым порывом было его послать, однако я этот порыв усмирила и незаметно выдохнула, сохраняя спокойствие. Надо отнестись ко всем этим колкостям с пониманием, у него ведь близкие люди погибли... Но чёрт возьми, как же хочется вмазать. Удивляясь собственной выдержке, я лишь кинула ленивый взгляд на его лицо, встречаясь с ним взглядами. — Но заметь, сейчас обследую и лечу тебя я, — говорю это спокойно и невозмутимо, так же негромко, как и прежде. — И ты не в том положении, чтобы пускать колкости в мой адрес, ибо здоровье твоей ноги зависит от меня. Я лениво, по-кошачьи и невозмутимо подмигнула ему правым глазом, возвращаясь к своему делу. Приподнялась, потянулась к тумбочке, на которой стояла миска с холодной водой, и всполоснула в ней ткань, начав обтирать повреждённую лодыжку прохладным материалом. Делала я это максимально аккуратно, мягко, не пытаясь как-либо потревожить относительный покой Аккермана, хотя вполне могла это сделать из вредности. Кажется, и он тоже это понимал. — Какого чёрта ты со мной сейчас такая тактичная, спокойная и аккуратная? — вдруг прошипел он, хмурясь, и мне даже показалось, что сейчас он со злости меня пнëт. Уже приготовилась давать ответку, однако он сидел неподвижно, лишь сжав в кулаки руки. Я подняла на него глаза, заглядывая в его измученное недовольством лицо, удерживая в руках его правую ногу. Леви метнул на меня такой колючий взгляд, что мне показалось, вот-вот проткнëт меня насквозь им, а потом зашипел вновь: — Жалеешь меня? Катитесь вы все к чертям со своей жалостью. В нём ожидаемо кипят эмоции — видимо, он не до конца их выплеснул. И сейчас они уже начинают бить через край. — Где твои колючие взгляды, язвительные комментарии, твой вредный нрав? Где твои опасения на мой счёт, твоя настороженность? — он шипит это сквозь плотно сжатые зубы. — С какого хрена ты вдруг стала так спокойна и мягка сейчас? Почему тратишь время на меня? Лицемерием так и блещете. Кажется, он добавил ещё какое-то непечатное выражение. И мои спокойный взгляд и никакая реакция заставили его немного растеряться, ибо в ответ, видимо, он ожидал взрыва пороховой бочки с моей стороны. Я никак не отреагировала на его выпад в мою сторону, понимая, что в нём кипят плотным сгустком боль утраты и отчаяние. Лишь продолжила с ещё большей аккуратностью протирать холодной тканью юношескую щиколотку, удерживая его ногу, положив ладонь на открытое колено. И мельком, едва заметно я огладила его теплую кожу колена большим пальцем. — Почему ты решил, что я жалею тебя? — негромко спрашиваю, мельком глянув ему в глаза. — Не хочешь — не буду. Но относиться сейчас к тебе иначе я не могу, моей целью в данный момент является медицинская помощь тебе. Ты — мой пациент, и я должна максимально уменьшить твою физическую боль, а не сделать только хуже неаккуратными движениями. В моих прикосновениях нет никакого скрытого умысла, — я разъясняю ему это, будто ребёнку, — я просто не хочу причинить ещё больше вреда тебе. Медики на то и нужны солдатам, чтобы поддержать их хотя бы физически, помочь зализывать раны. Дай мне возможность помочь хотя бы с физическими повреждениями, раз не хочешь, чтобы я совала нос в твою душу. Моё дело сейчас — твоё физическое состояние, и намеренно причинять тебе боль из-за каких-то личных недовольств — низко и мерзко, я не буду этого делать. Я вытерла мужскую лодыжку насухо, а потом взялась за бинт, аккуратно принявшись наматывать белый слой от самых пальцев стопы до середины голени. — К тому же, — говорю я, немного шумно выдохнув, а потом вновь глянула снизу вверх, заглядывая в юношеское лицо. А Леви рассматривал меня с особой внимательностью, наблюдая за моими действиями, — сегодняший день был крайне... динамичен, — я лёгким жестом указала на зал со спящими на кушетках солдатами. — Врачи тоже вымотаны, мы проработали много часов подряд, проводили операции, зашивали раны и чего ещё только ни делали. И хоть я только ученик, новичок, однако мои силы и молодая энергия тоже были полезны. Поэтому я тоже уставшая, и мне просто нет дела до каких-либо разборок ни с тобой, ни с кем-то другим. Хотя, с другой стороны, печально, что ты привык исключительно к колючему отношению в твою сторону от окружающих, не принимая никакую мягкость из-за недоверия. Я продолжала обматывать его ногу бинтом, умеренно затягивая узел. — Тем более, только представь, если бы я ответила тебе язвительно. Ты — на нервах, морально истощëнный, а я бы только пошла на поводу, и мы бы раздули скандал. А кроме нас тут ещё вон сколько человек, и все они — уставшие, перенëсшие болезненные операции и колоссальный стресс солдаты, которые спустя столько мучений наконец смогли заснуть и отдохнуть. Я не собираюсь ни в коем случае беспокоить их. Это простая забота о пациентах, Леви. И не надо в этом искать какой-то скрытый умысел, порой в мире всё куда проще, чем ты думаешь. Я ненароком мягким движением огладила ладонью забинтованную щиколотку, словно успокаивая чужие взбушевавшиеся эмоции через прикосновения. Не знаю, правда, правильно ли веду себя — а вдруг ему неприятно, что его кто-то касается? — Почему ты не пришёл сюда сразу? — задаю я вопрос. — Хоть и небольшая, но боль всё же была, ты хромал на эту ногу. И явился сюда всё равно только ночью. — Не было желания отвлекать, если травма несерьëзная, — отозвался Леви, и голос его был уже куда более спокойным, нежели несколько минут назад, когда у него случилась вспышка эмоций. Причём негативно на мои прикосновения он не реагировал, значит, аккуратные, мягкие и доверительные касания и спокойный голос без резких ноток действительно успокаивают. Даже его. — Да и... нечего тратить на меня своё внимание и время. Неужели ему стыдно за то, что он собирался убить майора? Или же он просто чувствует лëгкую вину и ощущает себя сейчас предателем в рядах армии? — С чего ты решил так? Какими бы ни были мотивы твоих действий, ты всё равно являешься разведчиком и числишься в Разведке, поэтому... — Какие такие «мотивы моих действий»? — вдруг обрывает меня Аккерман, и я чувствую неумолимый трындец. Ибо я сказанула лишнее, вскользь задев тему планирования убийства Эрвина. Запинаюсь, однако стараюсь не подавать вида, что сглупила. — Какие ещё действия? Ладно, раз всё идет не по плану, значит, делай вид, что это и есть твой план. Мало ли какой он у тебя вообще был изначально. Я поднимаю голову, смотря в юношеское лицо снизу вверх, причём делаю это абсолютно спокойно, сдерживая глубоко внутри себя порывы паники. Встречаюсь с ним взглядами и вижу его глаза — в серых штормовых радужках застыли настороженность, осознание и ещё что-то. Он смотрит на меня напряжённо, будто молча пытаясь узнать ответ на свои подозрения, а я не против ответить на это прямо. — Ты... — он едва заметно сглатывает. — Знала?.. Мы оба прекрасно поняли, о чём конкретно он спрашивает. И по одному только моему взгляду он понял ответ. — Догадалась, — говорю я негромко, однако уверенно и без дрожащего голоса. — Давно? — На следующий день после вашего приезда в Штаб. — И ты... хотя всё это время знала, всё равно контактировала со мной? И сейчас ты сидела у моих ног, убеждая меня в том, что тебе есть дело до здоровья потенциального убийцы, чей план хоть и провалился, но всё же был? — он считал это поведением неадекватным и абсурдным, видимо, а я даже не знала, как это оправдать. — Ну... да? — немного неуверенно ответила я, смотря ему в глаза. — Чокнутая? Ей-богу, пацан, абсолютно не знаю. Вроде не только у тебя крыша ехать может, так что у моего чердака тоже есть шанс начать съезжать в дальние дали. Возможно, он уже начал это делать, пока я тут сижу и базарю у ног человека, который одним ударом может отправить меня прямым рейсом на тот свет. А ведь я ему вызовы бросала! Рецепт моей личности, видимо, выглядит как «сто процентов бесстрашия и ни грамма мозгов». — Я тебе секрет открою, дорогой мой, — сказала я, на всякий случай проверив бинт на юношеской ноге. — Человека адекватного никогда не существовало. Это так, просто иллюзорный идеал под названием «нормальный», который к реальной жизни никакого отношения не имеет. Потому что каждый человек — шизанутый по-своему. Для наглядности я покрутила пальцем у виска, а потом посмотрела прямиком в серые глаза. — Поэтому, чокнутая здесь не только я, но и ты. Умение классно поддеть убийцу — десять из десяти. Кажется, аукнется это мне, ой как аукнется. Леви, кажется, понял, что позволил себе всплеск эмоций, поэтому успокоился под мой говор с невероятной быстротой, опять натягивая на свою морду вечно пофигистичную гримасу. На моё заявление он лишь цыкнул сквозь сжатые зубы. — Через пару дней абсолютно здоров будешь, — говорю я, опуская его забинтованную ногу, а потом поднимаюсь с корточек, чувствуя неприятный хруст в собственных коленях. — В первые дни рекомендуется перерыв в физической активности, поэтому скакать по корпусу, как горный козёл, не стоит, иначе с огнём играть будешь. И не думай, что эти рекомендации можно игнорировать, если у тебя самая лёгкая степень вывиха, — я мельком пригрозила ему пальцем, а потом потянулась, выгнувшись в спине и подняв руки вверх, пытаясь как-то размять уже крайне уставшее тело. — Солдаты обязаны заботиться о своём здоровье, заруби себе на носу. И если боль чувствуешь, сразу иди к врачу, иначе до кошмара это дело можно запустить. Я собрала моток оставшегося бинта с пола, положив его на тумбочку, видя, как Леви натягивает на ногу солдатский сапог. — Ещё могу посоветовать поднимать вверх ногу. Попробуй держать лодыжку выше уровня сердца так часто, насколько это вообще возможно. Это может уменьшить отёк и гематомы. — Понял, — сухо ответил Леви, одним своим видом как бы показывая, что на мои советы ему как бы насрать. Ну и ладно, моё дело предложить. Только я хотела уже отойти и проверить дежурящих врачей, как была остановлена его стихшим голосом: — И это... Спасибо. Обернулась к нему, оценивающе пробежалась по его силуэту глазами, а потом улыбнулась. Причём постаралась это сделать как можно мягче. — Обращайся. Что ж, Эрвин. Раз ты говоришь, что теперь подземный преступник не опасен, так и быть, я тебе поверю. На данный момент устала я, конечно, как собака, поэтому мои мысли были заняты только сном и кроватью. Но до них было далеко — меня ждало ночное дежурство. А Леви просто смотрел мне вслед. Продолжение следует... * Галлюциноге́ны — класс психоактивных веществ, вызывающих галлюцинации и вводящих в изменённые состояния сознания. * «Катю́ша» — появившееся во время Великой Отечественной войны 1941—1945 годов неофициальное название бесствольных систем полевой реактивной артиллерии. * Акихабара – оживленный торговый район с огромными универмагами, в том числе Yodobashi Camera Multimedia Akiba, небольшими магазинами и другими торговыми точками, в которых можно купить электронику. На территории района есть Tokyo Anime Center с выставками и сувенирами, а также множество других магазинов, где продается манга, аниме и видеоигры. * Горная вискаша, или южная вискача — вид млекопитающих из отряда грызунов, семейства шиншилловых. * Черная дождевая лягушка  — эндемик Южной Африки. Это сравнительно небольшое земноводное, достигающее длины от 40 до 50 мм. У лягушки круглое туловище и короткие конечности. * Аорта – самая крупная артерия организма, берущая свое начало из левого желудочка сердца. Максимальный диаметр аорты в норме составляет около 3 см. По аорте и ее ветвям течет обогащенная кислородом артериальная кровь, снабжающая органы и ткани кислородом и питательными веществами. * Формали́н — водный раствор формальдегида (метаналь), стабилизированный метанолом. Формалин свёртывает белки и предотвращает их разложение. Поэтому он применяется для дубления желатина при производстве кинофотоплёнки, для сохранения анатомических и зоологических влажных препаратов, используется при бальзамировании, как фиксатор в микроскопии, а также как антисептик. Joel Hokka — Diamonds