Двойная реальность

Джозеф уселся на стул, на котором чуть ранее сидел Леви, и лëгким движением закинул ногу на ногу, как деловой дяденька на телепередаче со звëздами. Край медицинского халата, натянутого на довольно широкий разворот мужских плеч, повис почти до пола, как и его пустой рукав, ибо наставник чаще всего носил такой халат в качестве плаща. — Я весь во внимании, Корсак, — сказал кудрявый, затем уперевшись локтями в колено и положив подбородок на сцепленные руки. Излишне деловой, немного лукавый и шутливый жест. А изумрудные глаза смотрели на меня не в меру внимательно, наблюдательно и сосредоточенно — они всегда на самом деле бдительны и изучающи, хотя и покрыты озорным блеском. Вроде вëл он себя привычно задорно и разводил клоунаду, однако чувствовалось в его поведении что-то вовсе не шуточное, а серьёзное. Мне пришлось качнуть головой, чтобы выбросить мысли о Леви и зеркале, которое лежало в ящике стола. — Ты обработала его синяк? — спросил наставник, кивнув в сторону закрытой двери и намекая на ушедшего Аккермана. — Ну да, — заторможенно ответила я, занятая совсем другими размышлениями. — А я думал, ты просто ему мазь отдашь в личное пользование, — Джозеф почему-то хмыкнул, смотря на меня, как хитрый лис на наивную зайку. Вздрагиваю и замираю, расширив глаза в удивлении. Точно... А ведь можно было бы просто отдать эту мазь и сразу же выпроводить жопошника восвояси. Не пришлось бы всë это делать самостоятельно, пачкать пальцы в лекарстве... и не пришлось бы трогать лицо Аккермана. Почему я этого не сделала? Ни про зеркало не сказала, ни мазь не отдала... А предпочла сама всë сделать. Совсем сдурела, что ли? Обычно моя лень и нежелание лишний раз шевелиться брали верх, но почему-то не в этом случае. И почему у меня до сих пор странное тепло на пальцах, которыми я гладила юношескую щëку? Да и взгляд Джозефа напрягает. Такой хитрый, лукавый, с какой-то подозрительной искоркой в изумрудных радужках. — Ты чего на меня так глаза пучишь? — в лоб задала я вопрос, поднимая бровь. — Да так, — тянет наставник, ехидно щуря веки, от которых побежали мимические морщинки-лучики. — Мне казалось, ты достаточно ленива для лишней работы. Тебе правильно казалось. — Какую работу ты называешь «лишней»? — Корсак так упиралась проводить осмотр, — заливисто растягивая гласные, говорит Джозеф, — а в итоге уделила столь пристальное внимание простецкому синяку. Вот чертила кудрявый. Я и сама не знаю, чем были вызваны мои благородные порывы честного медика, ведь Леви и правда мог со всем справиться сам. В конце концов, я бы просто могла отдать ему мазь! Однако эти намёки раздражают. — Что ты там себе надумал? — мрачно интересуюсь, уже зная ответ, сумрачно глядя на наставника. Тот напоминал шкодливого и хитрого ребёнка, который на самом деле знает и понимает разговор взрослых, но продолжает валять дурака. — Ничего такого, — пожал он плечами с лёгкой улыбкой. — Если лицо красивое, грех его не потрогать, да, девочка? Он хохотнул, слегка хлопнув себя по коленке, пока меня перекосило от его слов. Кинуть бы в тебя табуретку, хитрозадый чёрт. — А если лицо бесячее, грех в него не запустить ботинком, — отвечаю могильным голосом, а потом указываю пальцем на собственную обувь, — поэтому сейчас твоё лицо получит в подарок удар подошвой. — Думаю, твои башмаки были бы более опасны, будь они с каблуком, — задумчиво говорит Джозеф, постучав кончиком указательного пальца по нижней губе. — А вот этими тапками только мух бить. У него ещё и к моей обуви претензии какие-то. — Кхм, ладно, — наставник вдруг скинул с себя улыбку и уже серьёзно посмотрел на меня. — Тебя так встревожила ситуация с Реем? На тебе лица не было. Воспоминания о тех душевных переживаниях, которые налетели на меня после прибытия отряда из Гарнизона, тенью легли на моё лицо, пока я как-то неловко поджала губы и отвернулась. Смотря куда-то в сторону, избегая внимательного взгляда Джозефа, цыкнула. Почему-то возникло чувство, что я обидчивый ребёнок, а Джозеф пытается узнать причину этой обиды. Неприятно. — И что ты там себе надумала, девочка? — он наклонил голову на бок, из-за чего его кудри слегка шевельнулись, одной волнистой прядкой упав на глаза и зацепившись за длинные ресницы. — Что я ещё могла надумать? — мой голос был довольно груб, о чём я мысленно пожалела, но исправить этого не могла. — Вначале показалось, что ты хотел взять его в ученики, но тебя опередил Чиз. И за неимением альтернативы ты приволок сюда меня. Кажется, Джозеф ожидал нечто подобное, потому что моим словам удивлён не был. Вдруг улыбнулся — как-то мягко, тепло и спокойно, словно желая этим успокоить меня. — Дурочка ты, Корсак, — сказал он, и я бы возмутилась, не будь его голос тёплым и даже ласковым. Язвить в ответ не возникло желания. Такая теплота от обычно шутливого и довольно колкого человека немного обескураживала. — Неужели думала, что мне так сложно подыскать себе ученика, что я так отчаялся и полез в подземку? Чёрт с этим Реем, в академии ещё полно ребят, которые готовы душу отдать за обучение у меня. Какой скромный, вы только посмотрите. Сама невинность и простота. Кажется, в моих глазах отразился мрачный сарказм, который Джозеф заметил и щёлкнул пальцами. — Я ведь был нарасхват среди студентов, девочка. Но запомни, что никого из них я брать в ученики просто-напросто не хотел. Если ученика беру я, выбор зависит только от моего желания, и благодаря ему я выбрал тебя. — Желание это твоё не туда тебя завело! — я всплеснула руками. — Чем тебе они не нравились? В любом случае уж куда лучше меня. — Не принижай себя, — Джозеф лениво пригрозил мне длинным указательным пальцем, — мой ученик не должен иметь низкую самооценку. Мне нужен был человек, которого мне было бы приятно обучать, и я его нашёл. Опять отговорка «я так захотел, меня осенило», тьфу. Я уже сто раз слышала с его стороны нечто подобное — «почувствовал потенциал», и эти фразы вызывают лишь неприятную усмешку. В свою «особенность» мне поверится в последнюю очередь, если я поверю в неё вообще когда-нибудь. Не бывает так, чудеса просто так не происходят, во всём есть скрытая, чаще всего эгоистичная подоплёка. И я больше склоняюсь к варианту, что моя кандидатура больше подходит Джозефу для его личных целей, в которых он пока не хочет сознаваться. «Минутку... — вдруг прерывает мои размышления внезапная мысль, как громом меня поразившая. — Но ведь это всё сон, так? Реальность иная. Значит ли это, что я здесь типичная главная героиня, которая оказывается в центре событий из-за своей "уникальности"? Общепризнанный факт: герои в произведениях всегда оказываются в нужное время в нужном месте, просто движимые сюжетом.» Кошмар, а я ведь даже думать забыла о том, что всё, что здесь творится — плод моей или чьей-то фантазии! Меня будто кипятком окатило, стоило только этой мысли впечататься в голову. Вот ведь дура. Уже начала воспринимать это всё как реальность, забыв, что в реальности я сплю в это время. Глухие отголоски паники немного взволновали меня, но не настолько, чтобы терять из-за них контроль над собой. С трудом удержавшись, чтобы не нахмуриться, прихожу к выводу, что после пробуждения разберу всю ситуацию по полочкам. — Ты совсем не сочувствуешь Рею? — спрашиваю, сложив руки на груди и посмотрев в окно, лишь бы просто отвлечься от размышлений. — Ась? — удивился Джозеф, почесав ухо. — Зачем мне ему сочувствовать? — У него были большие ожидания. Всё-таки, он ведь лучший выпускник академии и ожидал, что попадёт к тебе в ученики. На месте Рея я бы уж точно расстроилась, как и любой другой человек. — Его ожидания — его проблемы, — лениво отозвался Джозеф с абсолютным покерфейсом. — Сам навоображал себе невесть что, сам же и обиделся — зачем мне такой человек в преемниках? Этот щегол задрал нос до потолка только потому, что был лучшим выпускником академии и получил благосклонность Шадиса. — Что? — вздрогнула я и вдруг вспомнила собственные размышления о поведении командира. Я была помехой для него, потому что заняла место, которое он собирался отдать другому человеку. И этим человеком был Рей. — Что? — передразнил меня наставник пискляво. — Наш лось Шадис возомнил себя моим господином и заранее облюбовал себе человека на место моего ученика. Поторапливал меня, чтобы я побыстрее наставником стал, усиленно выдвигал этого Рея. Аха-ха, а я в итоге их кинул и тебя притащил, вот их всех перекосило! Потому что, Корсак, никто не смеет указывать мне, что делать. Джозеф с Шадисом довольно часто не сходились во мнениях и были друг другу неприятны, хотя и делили этот Штаб, можно сказать, на двоих. Кис был командиром Разведки, а Джозеф — неофициальным главой больницы, это как две фракции, которые обязаны друг друга поддерживать. Дюк был главой медкорпуса только формально, для работы с документами и посещения всяких официальных встреч, куда Джозефу было лень показывать нос. И что бы Джозеф вообще делал без такого золотого братца, который всю скучную работу берёт на себя? — Никому не позволю решать за меня, — сказал кудрявый и сложил руки на груди, многозначительно глядя на меня. — И тебе советую делать так же. А Шадис настолько не уверен в себе, что хотел меня подчинить, да только вот я никому не даюсь. И ты не давайся. Знай себе цену, девочка. Он непреклонен и упрям, знает себе цену, за что я его уважаю. Хотя на первый взгляд, посмотрев на этого непоседливого клоуна, вряд ли поймёшь, каким своенравным он может быть. — А Рея этого забудь, — смерив меня взглядом, сказал Джозеф, небрежно махнув расслабленной ладонью. — Не стоит этот мальчишка твоих нервов. — Да кто б нервничал, — буркнула я, слабо передёрнув плечами и отведя глаза в сторону. Мне совсем не хотелось признавать, какие тревожные мысли летали в голове совсем недавно. Ощущаю себя идиоткой. — Ага-а-а, — вдруг протянул наставник довольно громко таким тоном, будто застал меня на месте преступления, а я в непонимании подняла брови. Изумрудные глаза были хитро-хитро прищурены, что лишь маленькие щёлочки виднелись среди длинных тёмных ресниц. — Начинаешь перенимать привычки? — Чё?.. — мой голос был ошалелым и растерянным, пока я лишь отупело моргнула. Что за привычки? — Плечами так тот мальчишка делает. После этих слов я неосознанно ощетинилась, нахмурившись и скривив губы. Сама не заметила, как начала дёргать плечами чаще, а теперь это попалось Джозефу на глаза. — Ну тебя к чёрту, — слышу в собственном голосе странную раздражительность и не понимаю себя. Почему так нервничаю? Ну подумаешь, опять замелькал Леви в разговоре, с кем не бывает... Как будто я искренне противлюсь становиться на него хоть чем-то похожей. Джозеф, хоть и был послан к чёрту, почему-то вдруг весело просиял, как начищенный пятак на солнце. — Я ведь не уточнял, о каком мальчишке говорю, — щёлкнул он длинными пальцами, хитро улыбаясь. Ему явно доставляло удовольствие подстёбывать меня. — А ты сразу о нём подумала. — Я не сказала, о ком подумала, — фыркаю, жалея, что вообще решила поговорить с этим кудрявым индюком. Он поймал меня на этом, как воспитатель маленького ребёнка за руку. Опять ощущаю себя идиоткой. — А этого и не надо, по твоему лицу всё стало ясно. И почему жопошник опять доставляет мне лишь сплошную головную боль? Как я вообще могла со скуки ждать его возвращения с задания? Убила бы — и его, и Джозефа, и себя заодно, потому что достала уже сама себя накручивать. — Занятные вы ребятки, — неспешно произнёс кудрявый, одновременно с этим растягивая уголки рта в улыбке. — Хватит уже, — мрачнею с каждой секундой. — Везде все только одно и видят, и ты туда же. — Не дуйся, — в голосе наставника мелькнула едва заметная мягкость. — Но вы с тем мальчишкой довольно похожи. — Ёкарный бабай, — непроизвольно вырвалось у меня тут же с тихим ужасом, а сама я вздрогнула. — Ты так не шути. — В каждой шутке лишь доля шутки, девочка. Джозеф после этой реплики встал, с тихим хлопком уперевшись ладонями в колени, и потом плавно повёл плечами, разминая спину. — Меня там Дюк ещё полчаса назад звал, а я до него так и не дошёл до сих пор, — хохотнул он, почесав затылок, зарывшись пальцами в густые кудри. — Надо бы зайти, а то малыш Дю-дю визг поднимет. Он небрежно похлопал меня по плечу и отошёл к двери. А я, наблюдая за ним, лишь после открытия прохода в коридор вспомнила кое о чём. — А кто был твой наставник? — этот вопрос прилетел Джозефу в спину, на секунду введя его в лёгкий ступор перед порогом помещения. Он обернулся ко мне через плечо, и изумрудные радужки блеснули в солнечном свете через завесу длинных ресниц. Замечаю, что на мгновение с молодого мужского лица пропала улыбка. Его образ в этот мимолётный момент показался каким-то по-грустному задумчивым, словно перед глазами у него замелькали светлые, но вызывающие тоску сюжеты. Но это стало будто наваждением и галлюцинацией, словно мираж, ибо Джозеф тут же весело растянул рот и сказал: — Очень хороший человек. Голос его был удивительно стихший, а улыбка — вновь натянутая прищепками. Будто он выдавливал насильно из себя образ весельчака с тем же остервенением, как обычно пытаются выдавить хоть каплю зубной пасты из пустого, кривого и перекорёженного тюбика. «Прямо как ты», — стрельнуло в моей голове тонкой, холодной и мерзкой иголочкой. Пускай Джозеф и не говорит сейчас о причине своей грусти, так усердно скрываемой за улыбкой, но от этой актёрской игры веет непросветной тоской. Неужели я выгляжу для кого-то так же? Мой образ так же до омерзения тосклив, пока я усиленно составляю маску стальной девы, чтобы никому не показывать своих комплексов? Актёры погорелого театра. Что я, что Джозеф, стоящий напротив вполоборота. — Кстати, если к тебе вдруг подойдёт Джереми с вопросом о сиропе, дай ему банку с жёлтой крышкой из моей лаборатории, — абсолютно не в тему моих размышлений вдруг сказал наставник как ни в чём не бывало. Его голос заставил меня прийти в себя и моргнуть, но как только я открыла рот, то напоролась на пустоту — Джозеф уже вышел из кабинета, оставив меня одну. — Чё?.. — только и брякнула я, скривив в непонимании лицо. Что за Джереми? Что за сироп в банке с жёлтой крышкой? — Умник нашёлся, — фыркаю. — А что если я не знаю никакого Джереми? Однако Джозефа это не волновало. Гуляющий сам по себе кот — ничего не объясняет, не оправдывается и вообще грешков за душой не чувствует. Ходит где хочет и когда хочет, даже если ему нужно поторопиться к брату. Никому ничего не обязанный. Мой взгляд цепляется за круглую коробочку со злосчастной мазью, которая издевательски и игриво бликовала металлическим боком. Эта мазь была на моих пальцах, которыми я касалась юношеского лица — до сих пор его тёплая кожа ощущается под подушечками. Вспоминаю, как на слегка загорелой, однако до сих пор бледной щеке сгустилось фиолетовое пятно в виде кровоподтёка, цветом напоминающего сиреневое и холодное небо зимним ранним утром. Вздрагиваю от подобных мыслей. Какое странное искажение происходящего — в моей голове будто всё приукрасилось, словно стараясь меня взбудоражить. — Не я ведьма, а он, — вырвалось у меня, пока я, хмурясь, как толстая грозовая туча, схватила эту проклятую коробочку и, обогнув стол, резким движением закинула её в открытый ящик. Подальше с моих глаз, лишь бы её больше не видеть. Вначале гулкий стук по деревянной стенке ящика, а потом — неожиданный стеклянный звон, из-за которого мне пришлось поднять брови и заглянуть внутрь. — Да твою мать. Вместе с коробкой мази там лежало и злосчастное зеркало, о котором я совсем недавно непонятно зачем умолчала. Находясь до этого в сумрачной и тоскливой темноте, оно радостно поймало собой лучики света, которые проникли в открытый ящик, и задорно забликовало, словно издеваясь надо мной. Глумилось, напоминая о моём странном поступке. Моё настроение стало мрачнее некуда. Да ну всех к чёрту. А Леви — в особенности. *  *  *  *  * Переживания и сомнения юного медика остались заточёнными в том самом кабинете без шанса выбраться. Мария вновь закрывает эту клетку эмоций на ключ и прячет его где-то в глубине подсознания, надеясь до него больше никогда не дотянуться. Она не любит переживать и сомневаться. Тем более из-за кого-то. Подходя к мощным и тяжёлым входным дверям замка, Леви почувствовал, как у него зачесался нос. Пытаясь сдержаться, он нахмурился, однако предотвратить неизбежное не вышло — в итоге он тихонько чихнул, характерно качнув головой. «С чего вдруг?» — подумал он недовольно, бесшумно шмыгнув носом, а потом протянул руку к дверной ручке, намереваясь одним рывком открыть себе проход внутрь здания. Изабель при чихании всегда говорила, что это кто-то о ней вспоминает. Глупая примета. — Пф-ф, — послышалось совсем недалеко, заставив солдата в недоумении остановиться, так и не открыв дверь перед собой. Не изменившись в лице, Леви повернул голову, оглядываясь по сторонам, и наткнулся на силуэт молодого человека, стоящего чуть в стороне возле каменной стены замка. «Это ещё что за оболтус?» — мелькнула мысль, пока серые глаза внимательно, однако мгновенно просканировали юношескую фигуру. Вокруг стоящего там парня и правда создавалось впечатление непоседливого оболтуса — длинноногий и худой, как кузнечик, он небрежным жестом привалился костлявым плечом к стене. Мало того, что долговязый, так ещё и рыжий и конопатый, будто ему на лицо и тело брызнули йодом через мелкую сеточку. Копна тёмно-рыжих волос напоминала по цвету ржавчину и не была собрана — для Леви это было скорее нелепицей, потому что причёска этого человека выглядела слишком неряшливо. Нестриженный уже довольно долгое время и отрастивший патлы почти до плеч, он даже не беспокоился об их состоянии, наверное, часто пренебрегая расчёской. Такой образ был Аккерману не по нраву, и он слегка прищурил один глаз, неосознанно выражая этим недовольство. За своим внешним видом он всегда следил — даже если одежда и не дорогая, а скорее простая рабочая или же солдатская форма, он постоянно хранил её в хорошем состоянии. Вовремя стирал, гладил, ненавидел мятые вещи, терпеть не мог, когда от него несло пóтом и всё в этом духе. И, скользнув ястребиным взглядом по тёмной рубахе этого рыжего неряхи, он глухо цыкнул себе под нос — этот кузнечик таскал на себе мятые вещи. Леви всегда следил за аккуратностью своей причёски, а этот чухоня даже о расчёске забыл. Ну прямо две противоположности внезапно столкнулись. Ещё больше Аккерману не понравилось выражение лица этого балдоси — какое-то до мерзости хитренькое, ехидное, как у сожравшей половину курятника лисицы. Мутные болотные глазёнки слегка прищурены, проглядывая среди полупрозрачных ржавых ресниц, а тонкие губы растянуты в лукавой улыбке. «Этот дурило надо мной смеётся?.. — стрельнуло в голове, и Леви почувствовал ещё бóльшее раздражение, с трудом не поменявшись в лице. Тот сдавленный смешок ведь принадлежал этому кузнечику, а кроме Аккермана здесь больше никого нет. Значит, смеялся чухоня именно над ним. — Может, зубы лишние имеются? Могу выбить их вместе с челюстью.» Леви терпеть не мог быть клоуном для кого-то. — Какие-то проблемы? — требовательно и резко, однако не поднимая голоса спросил он, вызывающе качнув головой в сторону рыжего солдата. — Никаких, дружище, — расплылся в ещё бóльшей улыбке кузнечик, примирительно поднимая открытые ладони, словно успокаивая разбушевавшегося коня. Леви этот жест отнюдь не понравился. Как и то, что этот рыжий дубина назвал его «дружище». «Сказал всего два слова, а уже бесит,» — раздражённо подумал Аккерман. — Какой грозный, — неожиданно хихикнул рыжий неряха, однозначно забавляясь с происходящего. Леви, услышав это, в первую секунду оторопел от чужой наглости, а на вторую секунду почувстовал, как зачесался кулак. — А чихаешь, как котёнок. Чего... Надо бы разозлиться, да только вот Аккерман растерялся с того, что первым делом ему в голову пришла отнюдь не мысль отмудохать засранца, а образ медика Марии. «Сударь, ваш прекрасный чих сразил меня в самое сердце! Чихаешь, как котёнок, аха-ха, будь здоров!» Задорный и издевательский голосок этой писклявой пиявки противно зазвенел в ушах, отвлекая от происходящего, дезориентируя и мешая. Вспомнился момент, когда однажды они ехали на лошадях до озера — именно тогда этот разговор и произошёл, потому что Мария отчего-то дюже развеселилась, услышав, как он чихнул. — Ребячество, — пренебрежительно бросил Леви, и это было адресовано и рыжему невеже, и блондинке с заскоками. Ему было лень сейчас тратить свою энергию, хотелось лишь поесть, потому что пустой желудок скоро соловьём запоёт. «Я только вернулся, а уже с каким-то идиотом встретился, — подумал он, с лёгким отвращением смерив взглядом рыжего парня и потянув наконец дверь на себя. — Рожа знакомая, я его уже видел? Точно видел.» Это конопатое юношеское лицо с богатой мимикой и ямкой на подбородке действительно было Аккерману смутно знакомо. Однако он даже не знал, как этого болвана зовут, поэтому не стал себя утруждать и просто скрылся из виду, закрыв за собой дверь. — Какой несговорчивый, — качнув лохматой головой, усмехнулся рыжий кузнечик, а потом с улыбкой прислонился спиной к стене и запрокинул голову, устремляя прищуренный взгляд в голубое небо. — Осень... Лето прошло. А значит, и вылазок ближайшие шесть месяцев можно не ждать — их устраивают лишь весной и летом. — Попаду ли я на неё в следующий раз? — рыжий юноша почесал подбородок короткостриженными ногтями длинных худых пальцев, а потом слегка скривил рот. — Опять изжога, тьфу. Однако он тут же приосанился и спрятал недовольное выражение, заменив его лучезарной и лукавой улыбкой, как только недалеко послышалось звонкое многоголосье. Это молодые разведчицы, сбившись в стайку, как орда воробьят, что-то увлечённо обсуждали, порой перебивая друг друга и смеясь. Не считая вылазок, в Разведке чаще всего царили благодать и спокойствие, если верхушка не решала устроить взбучку, а поэтому в таком спокойствии состояние солдат потихоньку улучшалось после потерь во время последней экспедиции. И, смотря на таких лучезарных смеющихся девушек, казалось, жизнь крайне беззаботна и чуднá. Девичий смех разносился по опустевшему двору, эхом отражаясь от каменных стен большого замка, у входных дверей которого стоял рыжий конопатый юноша, с горящими глазами наблюдающий за женской компанией. И изжога, жгущая пищевод, сразу же забылась, пока юркие тёмные зрачки посреди болотных радужек бегло цеплялись то за одну разведчицу, то за другую. — А гарнизоновцев видели? — с задорной улыбкой спросила розовощёкая блондинка с косичками, а потом, едва сдерживаясь от смеха, скорчила важную мину, комично нахмурившись и нахохлившись, пародируя приезжих солдат. — Важные, гуси бумажные, ха-хах! Она, пребывающая явно в хорошем настроении, размахивала рукой с зажатой в ней длинной голубой лентой. А рядом шли ещё трое девушек примерно того же возраста. — Хохотушки, — тихо и с долей очарования произнёс рыжий, с удовольствием наблюдающий за происходящим. Конечно же, он их знал — ещё бы ему не знать здесь всех девушек, которых он вечно называл как минимум «дамы». Конкретно эти четверо были сокурсницами последнего кадетского выпуска и жили в одной комнате. А глаза его блестели обожанием и несерьёзным желанием — неопасным, не склизким и неприятным, скорее легкомысленным, ветреным, но чересчур лёгким. Во взгляде его не было той липкости, какой обычно награждают девушек всякие бестактные бездари, своим взором этот юноша не раздевал и не пожирал молодых подружек. Он смотрел на них так, как смотрит художник или скульптор на идеальную для него модель — с шальным блеском и обожанием в глазах, с трепетным восторгом. — Опаньки, какие люди! — рыжий молодой человек привлёк наконец внимание розовощёкой блондинки, которой принадлежал этот звонкий голос. Она, на секунду замерев с вытянутой рукой, средь пальцев которой была зажата извевающаяся лёгкая ленточка, заметила его, а следом за ней к нему развернулись и трое её подруг. — Джер, давненько тебя не видели! — Всего-то пару дней, — преобразился ещё больше конопатый кузнечик, добавив в конце этой фразы лёгкую и безобидную смешинку. — Скажешь тоже, — с напускным недовольством протянула темноволосая девушка рядом с блондинкой. — Мы так и не успели доиграть в карты, ты вдруг побледнел и сбежал. — А что, хотелось доиграть? — лукаво поинтересовался молодой человек, озорно подняв брови и хитро прищурив глаза. Девушка немного смутилась — ясное дело, играли-то они на поцелуй. — С тобой всё в порядке? — неожиданно мелькнуло беспокойство в голосе блондинки, которая накручивала голубую ленту на палец. Немного склонив голову, она внимательно вгляделась в юношу, игнорируя его разыгравшееся очарование. — Тебе ведь поплохело тогда. Ходил в медкорпус? Рыжий скрыл слегка дёрнувшийся от негодования уголок тонких губ, однако этого мелькнувшего негатива не показал. Меньше всего ему хотелось обсуждать его несварение желудка, из-за которого в прошлый раз пришлось оборвать милое времяпрепровождение в компании прекрасных дев, потому что его приспичило вывернуть всё внутреннее содержимое наизнанку в ближайшем туалете. Угораздило ведь так травануться прямо в ночь перед вылазкой, что до сих пор его состояние не пришло в норму. К его разочарованию, в медчасть он теперь ходит чаще, чем тайком в женский корпус. — Минутная слабость, Катенька, — с улыбкой, которая уж точно привлекала внимание многих девушек, обратился к ней юноша. — Не стоит переживаний. Но мне льстит, что вы все так обо мне беспокоитесь, дамы. Светлая Катенька с безобидной издёвкой скривила губы и фыркнула, зная, как лихо может этот рыжий бесёнок заговорить и очаровать. — Горазд ты лапшу на уши вешать, — махнула она рукой, признавая, что говорить хитрюга умеет приятно. Юноша всегда был душой компании — как минимум женской. А мужская часть коллектива его порой недолюбливала, потому что этот рыжий пройдоха лучше всех находил подход к девушкам, оставляя других парней в дураках, хотя и не был писаным красавцем. «Надо будет у Джозефа взять сироп», — подумал рыжий, слегка сжав челюсти от воспоминания о не очень приятном вкусе микстуры. То отравление далось ему тяжко и до сих пор приходится обращаться к врачам. Но девушкам, которые скучковались рядышком, об этом не обязательно знать. Леви тем временем в полупустой столовой неторопясь ел свежесваренный суп, занятый своими размышлениями. Сидя один за столом, иногда потягивал из стакана компот, хотя не был в восторге от этой мути из сухофруктов. В напитке криво вилось его отражение, искажаясь волнами от каждого пошатывания ёмкости. «За успешное задание должно же быть какое-то финансовое вознаграждение? — подумал Леви, немного скривив губы после глотка компота. — Надо будет прикупить чай.» Из всей вернувшейся группы в столовой был лишь он один — остальные, судя по всему, уже успели поесть и сбежали по комнатам отдыхать. Притронувшись рукой к лицу, Леви случайно провёл пальцами по ушибленной щеке, на которой поверх сиреневого кровоподтëка блестел тонкий слой лечебной мази. Уголок сжатых губ дрогнул от недавнего воспоминания, эпизоды которого замельтешили перед глазами. А в особенности чётким был образ спокойного девичьего лица — острого, курносого и вроде такого обычного, непримечательного, но отчего-то запоминающегося. Казалось бы, и запоминать было нечего: ни ямочек на щеках, ни веснушек, ни родинок, лишь светлый волос бровей и ресниц. Со стороны Мария напоминала пустой блёклый холст, всеми забытый и покрывшийся пылью. И даже кожа у неё была совершенно нейтрального цвета — уже и не слишком бледная, но и не загорелая. Она вся была нейтральная, бесцветная и однотонная. Холодного оттенка волосы почти не контрастировали с кожей, ресницы не были тёмными и не выделяли глаза, отчего радужки тоже порой могли сливаться с общим нейтральным цветом. — Хм, — тихо буркнул Леви под нос, не в силах избавиться от девичьего образа в голове. «Не было бы у этой кукушки такого характера, была бы вообще серой массой, — вертелась мысль. — Ох уж этот характер...» Характер уж слишком не вязался с такой нейтральной внешностью. Уж больно взрывной и язвительный, динамичный и громкий. И порой такой раздражающий... Однако не сказать, что Леви страдал от её компании. Скорее его раздражало странное ощущение удивительной, тонкой, непримечательной и почти прозрачной привязанности к этой девчонке — они были детьми с одной родиной, которым так не повезло появиться на свет там, где солнечного света и не было. Появиться на свет... под землёй. Иронично. Ранее Леви с лихвой хватало общества Фарлана и Изабель — друзья, семья, сокомандники и земляки. Они заменяли друг другу всех. А теперь, с утратой и Фарлана, и Изабель, он неосознанно начал сильнее тянуться к единственной, с кем у него было хоть что-то схожее — родина, выбор которой никому, увы, неподвластен. Его эта ненавязчивая тяга к язвительной колючке раздражала, ибо с самого начала они друг с другом не очень сошлись. Да и до сих пор единственное, что они вместе делают — собачатся. А эти мизерные конфликты стали, к его удивлению, некой отдушиной, что вводит в лёгкое недоумение. Ещё не подруга, но уже вряд ли чужая. Мария с такой нейтральной внешностью и отнюдь не нейтральным характером. А ведь Леви даже не ожидал, что после прибытия в Штаб его голову одной из первых посетит мысль не об отчёте начальству, а о встрече с кукушкой. Странное желание увидеть её перекошенное и недовольное лицо его позабавило. Мария была похожа какого-то зверька, когда демонстрировала своё недовольство — у неё забавно приподнималась верхняя губа, обнажая либо один, либо оба маленьких клыка. Напоминала хищного монстрика. Однако если Петра, Оруо и Гюнтер с Эрдом сразу пошли в медкорпус на осмотр после прибытия, то Леви первым делом отправился в душ и сменил одежду. Даже если пришествие к врачам скорее было установленной формальностью, он не мог себе позволить явиться туда грязным, если была возможность помыться. Именно поэтому он позднее всех явился в больницу и обнаружил, что свободных врачей на него не осталось. «Кого, интересно, осматривает эта пиявка? — невольно подумалось Аккерману о Марие, пока он стоял и подпирал плечом стенку, ожидая, когда хоть кто-нибудь освободится. Суету нагнал приезд главврача из Гарнизона, прибывшего с сопровождением нескольких солдат. — Петру? Или она не упустила возможность побесить Оруо?» Последний был уж слишком притихший, однако до ужаса недовольный, ибо сумел на задании сплоховать и отхватить от разбойников больше остальных. Леви даже пришлось отвлечься на него и словить удар кулаком по лицу, а потом поспешить к Оруо на выручку, из-за чего тот теперь ёжится. Мария бы точно его из себя вывела и была бы довольна. Когда дверь ближайшего кабинета открылась и в коридор вышел темноволосый медбрат, Аккерман орлиным взглядом метнулся с самой его макушки до пят, пристально осматривая. Простенький молодой паренёк, который, однако, явно был ему знаком — Леви видел его много раз. «Это ж тот самый, который с пиявкой вечно таскается, — мелькнула мысль в его голове, пока он слегка прищурил глаза. — Рейн, кажется...» Какая-то неприятная тоска шевелилась внутри, когда он вечно натыкался на это трио — Рейн, светленькая ученица Дюка, которую, вроде, Анабеллой звали, и Мария. Ведь он сам до недавнего времени был в такой же компании. Его родное трио из Подземного Города. С Фарланом и Изабель они стали семьёй, самыми близкими друг другу людьми. И из трёх в итоге остался всего лишь один. Покинутый, единственный выживший. «Опять думаю не о том», — Леви недовольно передёрнул плечами, ибо от таких мыслей только плохо становилось. Он убегал от раздумий о прошлом, но они догоняли, цеплялись за одежду, заставляли падать. Его это раздражало. А молодой медбрат, имя которого было Рейн, почему-то обратил внимание на стоящего в сторонке Аккермана и двинулся в его сторону. Леви только в лёгком непонимании повёл бровью, но больше никак не отреагировал. Идущий к нему человек был другом кукушки. «Надеюсь, тебе никогда не придётся терять их», — подумал Леви, мысленно обращаясь отнюдь не к приближающемуся парню, а к Марие, образ которой опять навязчиво всплыл перед глазами. Если она потеряет и Анабеллу, и Рейна, то окажется в идентичном положении, в котором он находится сейчас. А он такого даже врагу не пожелает. Рейн ненадолго остановился прямо перед пришедшим разведчиком и мельком его оглядел, украдкой заметив синяк на щеке. Однако он был занят осмотром Эрда, поэтому лишь слегка качнул головой в сторону пустующего коридора, будто указывая Аккерману направление. — Там где-то Машка бегает, она свободна, — сказал он, а Леви не удержался и всё же поднял бровь. Надо же, а он и не думал, что угодит именно в её цепкие лапки. Думал, она уже утащила Оруо или Петру. А Мария, как оказалось, где-то валандается. Аккерман только кивнул, а Рейн с чувством выполненного долга куда-то ушёл. «Ещё и искать её теперь надо», — фыркнул Леви в мыслях, недовольный тем, что приходится излишне напрягаться, однако всё равно отправился на поиски пиявки дальше по коридору. Больницы никогда не были ему по душе, он ощущал себя здесь инородным, ненужным и мешающимся объектом, которому явно не место среди этих кабинетов. Однако в местной больнице Разведкорпуса ему было менее дискомфортно. Что удивительно — рядом с Марией он забывал об этом дискомфорте, потому что всем его вниманием завладевала пиявка. Хоть она и раздражает, но в её компании атмосфера больницы уходила на дальний план, пока на переднем было единственное желание — порой придушить эту кукушку и свернуть ей шею за её выходки и слова. — Слухи оказались правдивы, — неожиданно донеслось до ушей, и Леви навострился. Голос мужской, вернее почти мальчишеский, совсем ещё молодой. — Как-то даже разочарован. — Надо же, — раздался такой до зубного скрежета знакомый тон пиявки. — Какой известной личностью я стала, поразительно. Никогда бы не подумала, что обо мне будут знать те, кого я впервые вижу. — Слишком много чести для девчонки из Подземного Города, не радуйся столь сильно. Это явно дурная слава. На удивление, Мария нашлась не одна, а в компании с каким-то буйным юношей. Леви незаметно остановился у стены, наблюдая за ученицей Джозефа, которая, казалось, стала какой-то каменной статуей — собранная, излишне спокойная, однако её глаза Аккермана заинтересовали. Внешне сохраняя самообладание, внутри у неё всё пылало, искрилось и взрывалось — в нейтрального цвета радужках плясали кровожадные черти, чьи рога будто мелькали в тёмных зрачках. Объектом гнева девичьих демонов стал какой-то молодой русоволосый сосунок с пушком на лице вместо щетины. Привлекать к себе внимание Леви не спешил, обосновавшись на месте наблюдателя и смотря на происходящее со стороны. «Что это за клоп?» — подумал Аккерман, ястребиным взглядом пронизывая молодого человека, который не заметил пришедшего зрителя. — Бедный господин Чиз, ему теперь придётся учить вас манерам. А то в академии, видимо, этому не учат, — голос Марии был обжигающе ледяным, будто морозный ветер, хлестающий по щекам. Ледяной и язвительный. Она будто хотела убить этого парня пылающим взглядом и остротой тона. — О каких манерах может говорить пещерная мышь, даже в школу не ходившая? Леви напрягся, ощутив, как его нутро колыхнулось от этих слов со стороны юноши. «Да что этот червяк...» — вертелось в голове, но он продолжил недовольно наблюдать за разговором и не спешил влезать в него. У Марии после этих слов почему-то слегка изменилось выражение глаз. В них заискрилась колючая ярость. — Я не разрешала обращаться ко мне на «ты». И если у вас нет никакой другой причины стоять сейчас передо мной, поберегите силы для обратного пути в Штаб Гарнизона, а не нарывайтесь на конфликт. — Не тебе указывать, что мне делать, — отозвался молокосос, которого Леви хотел выжечь взглядом. — А, прошу прощения, не вам. Что за раздражающая лягушка прицепилась к ней? И хотя Леви точно так же специально обращался к кукушке первое время на «ты», хотя она упорно пыталась добиться от него обращения на «вы», этот бесячий карапуз его начал раздражать не на шутку. Но несмотря на нарастающую холодную бурю внутри, острое лицо Аккермана никак не менялось. — Я не нахожу никакого объяснения вашему поведению, — Мария слегка наклоняет голову, не прерывая контакта глаза в глаза с этим юным сопляком. — В чëм причина столь глубоких чувств ко мне, милейший? — Издеваться вздумала? — вдруг помрачнел пацан, а Леви, внимательно всматривающийся в Марию, уловил едва заметную перемену в её поведении. — Поверить не могу, что вместо меня он взял... тебя. «Она... боится?» — удивился Аккерман мимолётно, увидев, как она сильнее напряглась, будто пыталась прислушаться и в случае чего позвать на помощь. А потом понял, что в её поведении нет ничего удивительного, ведь она столкнулась с таким агрессивно настроенным парнем — понятное дело, её будет очень напрягать его присутствие. Почему-то от мысли о том, что Мария не просто опасается, но и побаивается этого сосунка, у Леви зачесались руки. Странная досада царапнула изнутри — будто ему было неприятно осознавать, что ученице Джозефа боязно. Хотя Мария и держалась с выдержкой вздыбившейся кошки, пытаясь казаться максимально уверенной, но краем глаза был заметен её лёгкий страх. Но если он сейчас сунется в этот разговор, она точно разозлится. Тем более, самого Леви эта беседа не касается никак, он лишь держится незаметно в стороне как подстраховка на всякий случай. «Раздражает», — только эта мысль сейчас укрепилась в голове на постоянной основе. Но и уйти не может — просто не посмеет оставить кукушку одну. — «Он» — это Джозеф? — Мария подняла бровь. — Как глупо винить того, кто не причастен к вашим обидам. Меня выбрали на роль ученика, а вас я впервые вижу. Не ко мне претензии. — Как ты это сделала? — как-то угрожающе спрашивает Рей. — Не может быть, чтобы просто так выбрали не лучшего выпускника, а бродяжку из помойной ямы. Долго тебе приходится спать с ним ради этого? Неожиданная ледяная и неимоверно колючая ярость, вспыхнувшая на пару секунд внутри, удивила Аккермана, и он непроизвольно сглотнул. Даже не заметил того, как сильно стиснул челюсти — на его лице явно шевельнулись желваки, пока серые глаза метали беспощадные молнии. Опять двадцать пять — сколько раз Марие пришлось слышать в свой адрес вопрос об их с Джозефом постельных (несуществующих) отношениях? Совсем недавно только сошёл на нет скандал с отвратительными сплетнями, в которых кукушка барахталась, как в болотной тине. И почему-то Леви мерзко слышать эту предъяву, будто это он оказался на месте Марии. Хотя подобный порыв неожиданных эмоций, пусть и секундный, был для него удивительным. «Что за внезапное благородство с моей стороны? — хмуря брови, подумал Леви, всё ещё оставаясь на месте. Почему-то хотелось именно сейчас вмешаться в эту клоунаду, но он себя останавливал. — Не моё дело, чёрт.» А как хотелось разнести этого сосунка в щепки крепким словцом, которое крутилось на языке. Раздражает. Реакция Марии себя ждать не заставила. Многие бы на её месте оскорбились и раскричались, и это было бы вполне нормальным откликом на такие мерзкие слова. Зная, какой она может быть порой голосистой, Леви именно к этому и приготовился. — Как узколобо, — вдруг абсолютно спокойно, однако с разочарованным выдохом прозвучал её ровный голос. — От лучшего выпускника академии я ожидала более умных мыслей. Можете попробовать переспать с Джозефом и проверить, прокатит ли. Только вот, думаю, он явно от этого будет не в восторге. — Что? — аж перекосило её противника от этого неожиданного предложения. — Ты за кого меня принимаешь? — Вы себя недооцениваете, — на девичьем лице расцвела ядовитая, хищная улыбка. — Вы ведь не лишены возможности добиться чего-то через перепихон, почему бы и нет? «Точно как монстрик, — Леви почему-то сразу успокоился и даже неслышно хмыкнул, едва заметно скривив уголок рта. Она улыбалась, как лиса с толикой бешенства, и теперь можно было этому сосунку пожелать землю пухом. — Хотя, чего я ждал?» Это же Мария. Она и сама разберётся с такими проблемами, девчонка взрослая, бойкая и самостоятельная. И никакие благородные рыцари для защиты её чести ей не нужны — она сама загрызёт кого хочет. Этот разговор длился ещё несколько минут, а Леви всё это время терпеливо ждал у стенки, ничем не выдавая своё присутствие. Кукушка в обиду себя не давала — было ожидаемо, а он лишь наблюдал за этим. Русый пацан ей не ровня в умении скалить зубы — слишком зелёный и глупый, ещё и напыщенный, как индюк. Однако терпение Аккермана тихонько кончалось. В конце концов, он сюда пришёл для осмотра. Нет, он не был против посмотреть сие увлекательное представление, но ему нужно ещё зайти к Эрвину для доклада о миссии. А этот карапуз, спорящий с Марией, всё портит. — Ты просто пользуешься этим статусом и прикрываешься именем учителя, как крыса, — продолжал петушиться этот малец, а Леви захотелось глаза закатить к потолку от того, как он ему уже надоел. — Зависть плохо сказывается на здоровье, — учтиво, но по-змеиному улыбнулась Мария, а её собеседник тут же вспыхнул. — Ах ты гнилая дрянь, — зашипел сосунок, яростно блестя глазами. — Считаешь себя неприкосновенной и думаешь, что я ничего не смогу тебе сделать, пока ты прячешься за чужими спинами? О, а вот и реальная угроза подъехала. Пора бы заканчивать эту клоунаду, а то Леви уже прилип спиной к стене за это время. — Медики Разведки неприкосновенны в действительности, — он подаёт голос, заставляя спорящих синхронно повернуть к нему головы. — А твои слова, сопля, могут всерьëз расцениваться как угроза. Поэтому не суй своë наглое свиное рыльце на чужую территорию ради скандала, не позорь наставника. Русый сосунок озадаченно поднял бровь, но внимание Леви было больше направлено на кукушку, хоть и смотрел на неё он лишь краем глаза. А Мария удивлённо моргала, подняв на секунду светлые брови, сверля Аккермана взглядом с ног до головы. Она явно не ожидала его здесь встретить. За ней было любопытно наблюдать — интересно менялись эмоции на девичьем лице. Недолгое удивление сменилось спокойствием, а затем, после диалога русоволосого парня и Леви, превратилось в недовольство. Пока сосунок петушился, а Аккерман отфутболивал его выпады, Мария молча стояла на своём месте, мрачным взглядом тараня их обоих. Казалось, был бы у неё кошачий хвост — метался бы из стороны в сторону в холодном бешенстве. «Я не нуждаюсь в заступничестве», — горело в её в серых глазах, от эмоций потемневших до цвета густой грозовой тучи. А черти в них все до единого подняли свои рога и настроились на перепалку. Леви не сомневался — в заступничестве она и правда не нуждалась, но вмешался он в этот раз ради себя самого. Потому что надоело торчать у стены и ждать очереди на получение её драгоценного пиявочного внимания — врачей в округе свободных больше не наблюдалось. Осталась только она, а ему потом к Эрвину идти. А сейчас её внимание было занято каким-то хреном с горы, неясно откуда здесь появившимся. Зато потом народа прибавилось — из-за угла выкатился Джозеф, как всегда по-клоунски задорный, хитро улыбающийся и ехидный, как чёрт. — Опять детишки расшумелись. Карапузы устраивают разборки? Его привычка называть всех «детишками» наталкивала на мысль, что ментально он был стар, как дуб недалеко от Штаба, хотя на деле ему было всего на десяток лет больше, чем Леви. Изначально пиявкин наставник создавал впечатление безнадёжно отбитого клоуна — сам себе на уме, вечно со своими тупыми шутейками на своей волне, будто в его голове, кроме него самого, живёт ещё кто-то (а может, целый десяток). И если бы Леви не чувствовал подвох, то подумал бы, что люди ошиблись, называя этого человека гением, потому что он был просто обычным шутником-дебилом. Однако этому шутнику жизнью обязаны сотни людей, и звание гения оказалось заслуженным. «Чертила», — милостиво окрестил Леви Джозефа и мысленно называл его так постоянно, вечно рядом с ним держась начеку. Этот человек был слишком сам себе на уме, чтобы доверять ему, и на месте Марии Леви бы держал уши на макушке. И хотя на мужском лице тянулась шутовская улыбка, изумрудные глазищи недобро сверкали, смотря на русого сосунка с пушком на лице. Этот пацан явно разозлил Джозефа, а Леви продолжил наблюдать уже вместе с Марией за происходящим. Джозеф не вызывал у него доверия ещё и потому, что не раз мелькал рядом с борделем «Бабочки» — Аккерман периодически видел его с хозяином того поганого места. Неизвестно, пользовался ли этот гений женскими услугами, да и к чему было ему спускаться с поверхности в преисподнюю, но сам факт того, что он водился с владельцем этого мерзкого бизнеса, сильно настораживал. Леви терпеть не мог бордели, принципиально их не посещал и порой даже спасал некоторых девушек от приставаний возле того места. Была б его воля — сжёг бы все эти адские притоны к чертям, да только если сожжёшь один, то в другом месте обязательно появится другой. Это замкнутый круг человеческого извращения, а спрос рождает предложение. Пока будут желающие — этот бизнес будет процветать, а желающие есть всегда, как бы мерзко это ни звучало. Бордель «Бабочки» был для Леви причиной самых омерзительных, тоскливых и жутких воспоминаний, так как когда-то в тех стенах работала и его мать. Работала от безысходности, стараясь вдобавок обеспечить всем необходимым ребёнка, и поэтому Леви — «дитя греха», с самого рождения по уши втянутый в эту мерзость. И от этого не отмыться. А Джозеф как-то с тем борделем связан, поэтому вызывает лишь сплошные подозрения. Однако Мария рядом с ним, своим наставником, чувствует себя рыбой в воде — сразу будто и уверенности у неё прибавилось, и значительно успокоилась она, и напряжение с её тела спало. Кукушка лишь внимательно слушала, как Джозеф чихвостит русого мальчишку, и от чрезмерной внимательности порой у неё дёргался вздёрнутый нос. «Странная у неё мимика, конечно», — подумалось Леви, который молча наблюдал за происходящим, частенько сосредотачиваясь на девушке. То губы у неё от раздражения поднимаются и обнажают клык, то нос дёргается. Что ещё? В дела медицинские Леви не лез, но был даже рад, что этот русый сосунок, который оказался выпускником медицинской академии, достался не Джозефу в ученики, а старику Чизу. Иначе Аккерман бы точно не удержался и морду ему набил, если бы он каждый день маячил у него перед глазами. А народ всё прибавлялся — в поле зрения суетливо, шаркая короткими ножками, вышел тот самый господин Чиз, неосознанно и по привычке приглаживая пышные усищи пальцем. Оказался он добродушным дедулей, которого Леви впервые увидел вживую, хотя краем уха о нём когда-то слышал. Дедуся похвалил имя Марии, вогнав её в лёгкий ступор, поговорил с Джозефом, а потом утащил своего твердолобого ученика на выход. — Даже не попрощался, упрямый засранец, — хмыкнул Джозеф, говоря о русом молокососе. — Корсак, умеешь же ты приятности на свой зад находить. — Я не виновата! — заголосила пиявка, раздражая слух своим неожиданно писклявым голосом. — Он сам! — Знаю, — наставник потрепал свою ученицу по голове, вздыбив пепельные волосы на её макушке окончательно. — Ты за словом в карман не полезешь, правильно делаешь. Потом Джозеф неожиданно обратил своё внимание на Аккермана, хотя тот молча стоял у стены, сложив на груди руки. — Слышал, ты хорошо справился со своим первым командованием, — сказал наставник Марии. — Будешь продолжать в том же духе, довольно быстро по карьерной лестнице поскачешь. — Мне это неинтересно, — повëл Леви плечом. — Ну, твоë дело, — невозмутимо жмëт плечами Джозеф, а потом интересуется: — Ты уже прошёл осмотр после возвращения? — Нет. — Тогда Корсак этим и займётся. Лицо Марии исказила гримаса недоумения и удивлённого недовольства, будто ей предложили съесть таракана, а Леви мысленно позабавился этим зрелищем. Правда, и на него Мария смотрела, как на того таракана, но его это почему-то не так уж и сильно раздражало. Это же Мария. «Уж слишком многое я начал прощать этой пиявке», — подумал Леви, наблюдая за тем, как Джозеф залихватски заставляет свою ученицу взяться за лечение. Мария вначале упиралась, говоря что-то про Петру, мол, она собиралась осматривать именно её, да только и Джозеф, и Леви знали, что Петра уже давно под присмотром светленькой Анабеллы. Кукушке пришлось с этим смириться, не без тоски, конечно, и она кисло скривилась. А потом Джозеф сказал, что у пришедшего пациента, то есть у Леви, «побитое рыльце», и Мария, отбросив все недовольства, внимательно вытаращилась на Аккермана. — Побитое... рыльце?— спросила она и увидела позорный синяк на левой юношеской щеке. Теперь уже скривился Леви. — Ты же не оставишь раненого сослуживца без лечения умирать в родном-то госпитале? — сказал Джозеф и проворно упорхнул, хлопая краем своего медицинского халата. Мария молча возмущалась, пылающим взглядом провожая наставника, воинственно поджав губы. Но в конце концов смирилась, однако недовольство её не только не пропало, но и усилилось, и она сердито завела Аккермана в кабинет, перед этим вновь начав с ним собачиться. Леви обосновался на стуле, наблюдая за девушкой, которая выведывала у него, нет ли ещё каких-либо травм, и эти её вопросы его раздражали. В то же время он понимал её опасения, потому что после вылазки он пришёл лечить свой вывих в самую последнюю очередь. Затем поговорив об Оруо, Леви в недоумении напрягся, увидев, как Мария, зачерпнув пальцами мазь из металлической баночки, пошла в его сторону. — Это ещё зачем? — Леви не сводил глаз к девичьей руки, которая слегка потянулась к нему. — Чтоб синяк быстрее прошëл, ясное дело, — Мария невозмутимо отложила коробочку мази на стол. — Я и сам могу это нанести, — Леви хмурится, не понимая, делает он это сердито или от недоумения. Слышится дерзкий девичий хмык. — Здесь нет зеркала, — Мария и правда напоминала хитрую лису, обводя свободной ладонью помещение. Леви почувствовал себя отчего-то зажатым, словно его припёрли к стенке и не дали выхода. Да и кто припёр — пиявка! — Не бойся, чистюля, руки мытые и чистые. — Иди к чëрту, — Леви раздражённо ворчит, как-то загнанно смотря на приближающуюся кукушку. В лице не меняясь, конечно, но чувствовал он себя как-то неловко, будто его и правда загнали в угол. — Я это и делаю. Не бузи и прекращай упрямиться, в любом случае я обязана обработать твои увечья, даже если это просто синяк. Мазь не нравится? Могу дольку сырой картошки приложить. Эта козявка прекрасно знает, что у Леви нет выхода, и всё равно продолжает издеваться. Она будто растягивает момент, изощрённо подстёбывает его. Но Аккерман позволяет ей взять контроль над ситуацией. Затаивается, когда девичьи пальцы свободной руки касаются его подбородка. Покорно, словно отдавшись, дозволяет ей поворачивать его голову, касаться лица, растирая слой мази по сиреневой щеке. Но своего взгляда Леви не сводил с Марии, смотрел ей в глаза, сейчас уже успокоившиеся, притихшие и нейтрально серо-коричневые. А несколько минут назад цвет её радужки сгустился от эмоций настолько, что напоминал тучу. «Осторожная, всё-таки», — думает Аккерман, видя в блестящих бликующих девичьих глазах своё отражение. Мария, хоть и дерзила, но рядом с ним слегка осторожничала до сих пор, словно боялась, что лишним словом спровоцирует его и он свернёт ей шею. Это его забавляло. Вместе с осторожностью в глазах Марии светилась искра любопытства. Оно и понятно — непривычные ощущения, когда столь сильное существо, способное кого-то убить, так послушно покоряется её пальцам. Вокруг всё стихло. Кончики девичьих пальцев были прохладные, будто остужали его тёплую кожу и побитую щёку. Случайно слегка царапнул край его губы аккуратный полумесяц чуток отросшего женского ноготка. А Леви, почему-то до этого затаив дыхание, наконец сделал медленный вдох и тут же обомлел. Зрачки его дрогнули посреди серых радужек, застыли и поражённо расширились. Исходящий от чужих прохладных рук запах окутал его, неумолимо окружил, завладел и взбудоражил. «Как же... — мысли смешались, перепутались, как выпавшие из колоды карты. — Это мазь так пахнет?..» Почему-то он в этом сомневался. А запах предательски сгустился под носом, полностью оплетая его, сделался сильным и ярким и закружил голову. Даже в глазах появилась пелена, смешивающая очертания, навлекающая туман. Ромашки. Леви резко сделалось плохо. Ему будто сдавили грудь цепями, выдавливая оставшийся последний воздух и не давая вдохнуть вновь. Этим последним выдохом он опалил девичью ладонь и замер, в оцепенении смотря куда-то вниз невидящим взором. Ромашковое мыло — это оно, точно оно имеет такой запах, вовсе не мазь на женских пальцах. Этот слегка сладкий, свежий запах полевого цветка, которым на поверхности усыпаны холмы. Грязнуля Изабель, так однако полюбившая ромашковое мыло. С момента появления в Штабе этой троицы, от неё исходил только этот запах — ромашки вперемешку со свежим хлебом. Цветочный дух причинил Леви боль — глухую, ноющую, задевшую глубокую рану. От внезапной тоски он стиснул зубы, с трудом удержав мучительный стон. Слишком много воспоминаний колыхнулись от этого запаха, а перед глазами стояло улыбающееся, юное и такое по-детски светлое, искрящееся лицо Изабель. Ей было пятнадцать. Она плохо считала, путала цифры и читала по слогам, но такая способная. Юный, маленький воин, бойкий борец — девочка с красными хвостиками. Ныне мёртвая. А запах её, мучительный запах ромашек, спустя столько времени вновь душит его. — Ты чего? — возвращает Леви в реальность вопрос Марии, будто хлёсткая пощёчина по уже полученному синяку. Он отходит от колючего оцепенения, моргает, чувствуя девичью руку у своего лица. Голоса Изабель и Марии слишком различались. Поглощённый неожиданными воспоминаниями, он и забыл, что рядом с ним отнюдь не Изабель, и голос Марии спустил с небес на землю. Слегка растерянно подняв глаза на Марию, он буркнул: — Ничего, — и хотел было отвернуться, да только его острый подбородок был зажат девичьими пальцами. Леви был слегка сбит с толку, отчего ему стало немного неловко, а Мария будто почувствовала это. — Мне пришлось позаимствовать у Джозефа мыло, а оно оказалось ромашковым, — пояснила она. — Обычно ты пользовалась хозяйственным, — Леви удивился глухости своего голоса. Но он не врал, знал точно, что именно тем мылом пользовалась кукушка. Все органы чувств у него были будто развиты сверх нормы, поэтому он без труда чувствовал чужой запах. Мария пахла больницей: лекарствами, бинтами, спиртом и металлом медицинских инструментов, хозяйственным мылом и... чем-то терпким и горьковатым, может, орехами. — Откуда знаешь? — удивилась Мария. — Хозяйственное мыло легко учуять. — Кажется, Джозеф его не очень любит. В любом случае, ромашковое приятнее. «Не пользуйся им», — чуть не брякнул Леви, но вовремя закрыл рот. Не его дело, кто каким мылом пользуется, даже если от определённого запаха он ловит приступы. Он чувствовал себя идиотом, кретином, но неосознанно принюхивался к руке Марии, поворачивался к ней. Он слишком скучал по друзьям, нестерпимо скучал, и этот запах был словно тоненькая ниточка в те времена, когда они ещё были живы. — Изабель оно тоже нравилось, — вырвалось у него, и мыслями он крепко выругался. Какого чёрта... А столкнувшись с поражённым взглядом Марии, он вообще рассердился на собственный язык, поджал губы и повёл по привычке плечами. — Забей. — Я понимаю, что это бесполезные слова, но... мне жаль, — сказала Мария, сглотнув. Она хотела как-то поддержать, да только Леви лишь разозлился. — Кого тебе жаль? — собственный голос кольнул даже его самого. — Разбойников? Жалеешь убийц, которых наняли убивать? Он прекрасно знает, какого мнения все были о них. И, стало быть, они были даже правы — да, разбойники и убийцы. Но для Леви они были семьёй, самыми близкими людьми. — Я не собираюсь закрывать глаза на то, что вы намеревались убить человека, — Мария сказала это удивительно спокойно и ровно. — Но мне жаль не разбойников, как ты сказал, а твоих друзей, с которыми ты был близок. Кем бы они ни были, это не отменяет того, что ты дорожил ими. Именно поэтому мне жаль. Странные слова. Не сказать, что такие уникальные, но почему-то немного тронули его нутро. Леви молча смотрел Марие в глаза. На этом их встреча завершилась. А теперь, сидя в столовой за уже пустой тарелкой, Леви скрипит зубами. — Кр-ретин, — глухо рыкнул он себе под нос, обзывая себя же. Этот диалог во время осмотра теперь показался ему каким-то нелепым и идиотским. Ну вот кто его за язык тянул? Нахрена он заговорил про Изабель? Марие уж точно не надо было знать всего этого. Оставшаяся на щеке мазь теперь казалась ему обжигающей, словно своим жаром напоминающей о позорном разговоре, который хотелось обернуть вспять. «Совсем спятил», — подумал Леви, сжав пальцами переносицу и зажмурившись, будто от сильной головной боли. Неожиданно его внимание привлекла движущаяся фигура во входных дверях столовой. Так и не убрав руку от лица, лишь открыв глаза, Леви наткнулся взглядом на вошедшего рыжего чухоню, того самого, патлатого, нечёсанного и костлявого. Явившийся кузнечик, десять минут назад почему-то смеющийся над ним, сейчас лишь усилил его раздражение. Рыжий повеса, видимо, уловил на себе чей-то пронзительный взгляд и завертел головой, всматриваясь в тех немногих солдат, в это время сидящих в столовой. И потом заметно вздрогнул, столкнувшись с убийственными серыми глазами Аккермана. «Ещё один клоун, — устало вздохнул Леви, видя, как этот рыжий идиот комично удивился и помахал ему худой ладонью. Отвечать ему Леви, конечно же, не стал. — Интересно, у них всех психика ни к чёрту?» Затем с ужасом Аккерман увидел, что рыжее чучело идёт прямиком к его столу, держа в руках булку и стакан компота. «Уйди, развернись, чёрт бы тебя побрал, — расчертыхался Леви мысленно, замерев и насторожившись. — Идёт и лыбится, мать его. Брысь!» Меньше всего ему хотелось сейчас делить компанию этого кузнечика. — Хэй, — только и успел сказать рыжий, подойдя к столу, как Леви тут же встал, сгрёб свою пустую посуду в охапку и ушёл на мойку. Чухоня остался в одиночестве, глядя ему в спину. — Ну ладно, чувак, потом свидимся! Сказал он это почему-то ехидно, будто не сомневался, что они и правда свидятся, причём не мимолётно. Леви это не понравилось, но оборачиваться он не планировал. После столовой он прогулочным шагом отправился на офицерский этаж, миновав кабинет Шадиса, и стукнул два раза костяшками в другую дверь. — Заходи, Леви, — послышалось изнутри, и Леви, войдя в кабинет, увидел сидящего за столом Эрвина Смита. Майор был неразлучен с кучей бумажек, с которыми он сидит и сейчас. — Наконец явился. — Откуда узнал, что это я? — спросил Леви, хотя был совсем не удивлён этим. — Шаги бесшумные и стук в дверь сдержанный, — отозвался Эрвин, не отрываясь от документов. Леви, наблюдая за ним, морщил нос. «Вот так сидеть целыми днями за бумажками, которыми только в туалете подтираться, — думал он недовольно, с отвращением скользя глазами по стопкам бумаг. — Скука смертная.» — Не смотри на них так сердито, Леви, — сказал Эрвин, имеющий привычку часто обращаться к нему по имени. — Ты эти документы вот-вот сожжёшь взглядом, а они мне ещё нужны. — Фу, — брякнул Аккерман себе под нос, а Смит развеселился, приподняв уголок губ. — Все мы говорили «фу», а в конце концов оказывались за письменным столом, — он поднял смеющиеся голубые глаза на пришедшего подчинённого. — Может, и ты в будущем станешь офицером и будешь так же сидеть. — Именно из-за этого, — Леви обвёл взглядом документы, будто смотрел на кучу навоза, — я им никогда не стану. — Никогда не говори «никогда», — философски ответил Эрвин и пожал широкими плечами. — Итак, давай, жду подробного рассказа о задании. С неподдельным интересом Смит наконец оторвался от чернильницы и бумаги и воззрился внимательными глазами на Леви. — Кхм, ты хотел сказать «отчёта», — поправил его Леви. Эрвин как-то лукаво склонил голову набок. Этот его пронзительный взгляд не давал Аккерману покоя. — Может, и так, — сказал Смит неопределённо, а потом добавил: — А может, и нет. Отчёт — сухая констатация факта, а я хочу узнать более подробно. «Хитрый», — думает Леви, прекрасно понимая, что Эрвин упорно и терпеливо сглаживает углы их взаимоотношений, больше делая уклон не на формальные отношения, а на дружеские. Леви рассказывать в красках не умел, поэтому вряд ли его рассказ много чем отличался от обычного отчёта. Однако его командованием и выполнением задания Эрвин был доволен, что отразилось на его лице. — Я в тебе не сомневался, — слегка качнув головой, сказал майор, смотря на Аккермана. «Так радуется, будто вражеского шпиона склонил на свою сторону, — думает Леви, смотря в голубые, чистые, однако очень непростые глаза. — Я ему выгоден, как самая лучшая породистая скаковая лошадь для победы в скачках. Он прибрал меня к рукам с потрохами.» Однако идти ему некуда, да и цели в жизни не имелось, поэтому он остался здесь. Да и если бы ушёл, то все грешки Подземного Города тут же ему бы аукнулись и дорога ему была бы только на плаху. Смерти он не боялся, но ему не нравилась идея умереть бессмысленно, жалко и бесцельно. Эрвин был к нему доброжелателен, но Леви знал, что с самого начала эта доброжелательность была лишь способом прибрать к рукам сильного борца. И теперь Смит хочет наладить контакт, всегда делает первый шаг, а Леви не может ему отказать, потому что против слова майора с его нынешним положением не попрёшь. Хотя быть под крылом Эрвина не так уж и плохо. — Я рад, что ты здесь обжился, — сказал Смит, складывая руки в замок у волевого подбородка. — И в роли командира отряда у тебя хорошие результаты, даже по отзывам участников. «Хах, естественно, он опросил кого-то из команды, — почему-то фыркнул Леви в мыслях, ни капли этому не удивившись. — Или не кого-то, а всех.» В принципе, на то Эрвин и майор, чтобы правильно следить за своими подчинёнными. Смит быт более чем доволен результатами. — За это задание в лице командира тебе дадут дополнительную выплату, — сказал он, а у Леви немного поднялось настроение. Можно будет накупить себе чая и перестать давиться мутным компотом из сухофруктов. — И ещё кое-что. «Что ещё?» — поднял Леви бровь, почему-то чувствуя что-то не очень хорошее. — Ты ведь один в комнате живёшь? — спросил Эрвин, хотя этот вопрос был скорее риторический и ответа не требовал. Леви и правда жил один в комнате, рассчитанной на четырёх человек. После смерти Фарлана ему стало одиноко спать там, но лучше уж спать в одиночестве, чем в компании храпящих мужиков. Однако то, что об этом заговорил Эрвин, Аккермана напрягло. — К тебе подселят ещё кое-кого. «Твою мать», — только брякнулось в голове Леви. Ему очень хотелось скривиться от этой новости, но лицо никак не изменилось. — Могу поинтересоваться, почему? — задал он вопрос, а Эрвин пожал одним плечом. — Ничего такого. Просто на втором этаже, прямо над комнатой этого бедолаги, прорвало трубу в уборной, и его залило. Пока что там организовывается ремонт, а всех жильцов той комнаты распределили по казарме. В твою переселили одного. Леви скрипнул зубами, но чудом не скривился. Ладно, один человек это вам не три дополнительно. Места всё равно будет достаточно, лучше уж жить вдвоём, нежели вчетвером. — И кто этот... «бедолага»? — спросил Леви, хотя этого бедолагу ему хотелось назвать просто «идиот». Чёрт, он уже злится, хотя даже не знает ещё этого человека. — Джереми Ричи. «Что ещё за хрен? Знакомое имечко, но внешность его не помню.» — Ладно, — только и ответил Аккерман, лениво поведя плечом. Эрвин уж точно заприметил сиреневый синяк на щеке пришедшего подопечного, покрытый блестящим слоем жирной лекарственной мази, но ничего говорить по этому поводу не стал. Однако при взгляде на пятно кровоподтёка от вражеского кулака, сама собой в голове Смита завертелась навязчивая мысль: «А не к Марие ли он, часом, попал на осмотр?». Предположение это было глупым и взято с потолка, ибо ничего в Аккермане не указывало на причастность Марии, однако это предположение ведь откуда-то взялось без всяких доказательств. Вполне возможно, этому поспособствовала натренированная и чуткая интуиция майора, но свои догадки он лишь с лукавым хмыком оставил при себе. Леви же тем временем, выйдя из кабинета начальника, уныло пошёл по коридору к лестнице вниз, чтобы пойти в мужские казармы. Новость о новом соседе по комнате его отнюдь не обрадовала. «Лишь бы не храпел и не устраивал свинарник, — думал Леви с наимрачнейшим видом, настораживая своим убийственным лицом проходящих мимо солдат. — И чтоб девиц не водил. А если приведёт хоть кого-то — оба из окна вылетят, гарантирую.» Постепенно в его голове выстраивался список критериев, необходимых его соседу для мирного житья в одной с Леви комнате. Но самыми главными, конечно, были чистоплотность и отсутствие храпа. Стоило только ему войти в свою комнату в мужских казармах с намерением полчасика полежать и, если повезёт, вздремнуть, как тут же в глаза бросились несколько коробок с барахлом и валяющаяся на пустой ничейной койке форма в нескольких экземплярах одного размера — повседневная охристая куртёнка со светло-серыми брюками, набор разных пёстрых рубах, плащ с эмблемой Разведки и форменные ветровка с тёплой курткой. Более того — кошмар! — на этой же кровати, прямо на застеленном покрывале, валялись солдатские сапоги. Естественно, всё это Леви не принадлежало, поэтому он обвёл появившееся барахло взглядом и тут же сердито насупился. Но обувь на кровати — это уже чересчур. «О чёрт, за что мне всё это?» — устало подумал Леви, недовольно застыв недалеко от двери. В этот момент в коридоре донёсся чей-то топот, будто в казарму впустили осла, и в следующую секунду эта дверь отворилась. — Здоров, сердитый! — грянул чужой голос, напомнивший грохот упавших кастрюль, а у Леви голова едва кругом не пошла с одной-единственной мыслью: «Только не это...». Медленно, будто боясь узреть воочию пришедшего, до сих пор надеясь, что это галлюцинации или ошибка, Аккерман развернулся, вперив свой недоумённый, однако очень недружелюбный взгляд в проклятого гостя. Вначале в глаза бросилась куча тряпья, которая заслоняла собой всё остальное и из которой торчали тощие и длинные ноги внизу. А уже потом стала заметна выглядывающая из-за одежды торчащая рыжая башка с широкой, радостной, однако в глазах Леви маньячной и тупой улыбкой. Рыжий чухоня, с назойливостью навозной мухи два раза сталкивающийся совсем недавно с Аккерманом, собственной персоной стоял на пороге. «Да нет, — с отчаянной последней надеждой подумал Леви, неприятно застигнутый врасплох личностью гостя, — не может быть. Он просто помогает кому-то переезжать сюда и переносит чужие вещи, да? И вовсе он не Джереми Ричи, а какой-нибудь его дружок.» — Будем знакомы, я Джереми, — брякнул костлявый кузнечик с улыбкой, растянутой на пятнистом веснушчатом лице. «Дьявол, пусть это будет просто тёзка, случайное совпадение», — взмолился Леви, а потом спросил: — Ричи? Скажи нет, рыжий придурок, просто скажи нет! Назовись кем угодно, хоть монахом, хоть королём, только не тем самым соседом с фамилией Ричи! — Ух ты, да ты обо мне наслышан? — удивился и ещё больше залыбился рыжий чудак, только теперь с долей ехидства, не зная, что с треском вдребезги разбил последнюю надежду своего нового соседа по комнате. Разбившиеся над Леви ожидания лопнули после этих слов и градом посыпались осколками Аккерману на макушку. Казалось, мир дрогнул и на мгновение рухнул. — Ты прав, я Джереми Ричи. А ты?.. Леви слышал лишь маты в собственной голове, однако вслух их не говорил. Вот какого хрена... — Леви, — только и буркнул он, а желание полежать испарилось бесследно. Кажется, Джереми хотел услышать и его фамилию, но вместо этого получил лишь угрюмый взгляд, молча посылающий в дальние дали. Фамилию Леви знали очень немногие — только начальство, да и то только потому, что эти люди имели доступ к официальным документам. И пиявка Мария, что вытрусила у него фамилию при первом медицинском осмотре для заполнения карты. — А я говорил, что мы ещё свидимся, — сказал Джереми, пройдя мимо Аккермана и свалив все шмотки на кровать, прямо поверх лежащей там формы. — Сапоги на кровати, — мрачно произнёс Леви, которого уж очень раздражал этот факт, даже если эта кровать была не его. — Они чистые, — с радостью оповестил Джереми. — Вон та койка, как я понимаю, твоя? Чухоня указал кивком головы на противоположную нижнюю койку двухъярусной кровати, идеально застеленную и чистую. Молчание со стороны Леви было ему ответом, и Джереми с улыбкой кивнул, ничего не смущаясь. — Я тогда вот тут наверху обоснуюсь, — он похлопал перегородку верхней койки, а Леви помрачнел ещё больше. Этот рыжий идиот выбрал себе место Фарлана. Они всегда спали друг напротив друга, на противоположных кроватях, только Леви предпочитал нижнюю койку, а Фарлан наоборот облюбовал себе место под потолком. А теперь объявляется вот это пятнистое чучело, которое так нагло заняло его уже пустое место. От мысли, что теперь вечно вместо Фарлана и его светлой шевелюры перед глазами будет маячить рожа этого рыжего придурка, челюсти сжались сами собой. «Стоять, — вдруг втемяшилась в голову Леви одна мысль, — зачем он спрашивал моё имя, если уже заранее знал, что я буду его соседом? Ему сказали моё имя, он знал, как меня зовут, но всё равно об этом спросил.» И тут он слегка сощурил серые глаза, раздражаясь ещё больше. Да этот чертила просто хотел узнать его фамилию, выудить эту информацию путём ненужного сейчас вопроса. «Хрен тебе», — тут же решил Леви. — Неплохая комнатка, — довольно растянул гласные Джереми, закинув руки за мохнатую голову и осматриваясь. — Надо же, и шкаф больше предыдущего. Меня всё устраивает! «Ещё б тебя не устраивало», — Леви мысленно плевался в пассивной агрессии. — Сюда влезут все мои вещи! — чухоня уж слишком влюбился в более большой шкаф, смотря на него горящими глазами, а потом открыл двустворчатые дверцы и одним махом запихал туда все свои шмотки с кровати. На всю комнату шкаф для одежды был один, и там сиротливо висел в уголку негустой гардероб Аккермана. — А теперь вытащи оттуда всё это дерьмо и сложи нормально, — холодно сказал Леви, чувствуя, что скоро начнёт шипеть, как яйцо на сковородке. Сразу пришло понимание того, что это чучело его критериям не соответствует. Да этот чухоня же свинота! Угроза в голосе нового соседа заставила Джереми опасливо глянуть на него, сглотнуть и вытащить все свои вещи обратно с тяжёлым вздохом. — А ты, как я погляжу, чистюля, — мученически протянул он, посмотрев на аккуратно висящие в шкафу чужие чистые и глаженные рубашки, а Леви скрипнул зубами. Кто ещё должен мученика играть? Уж явно не этот пятнистый кузнечик! — В комнате должен быть порядок, а если тебя это не устраивает — иди к своей лошади и живи в конюшне. — Да понял я, товарищ начальник, понял, — шутливо отозвался Джереми, складывая свою одежду и потихоньку заполняя шкаф. Смотря на все эти горы его шмоток, стало ясно, что он займёт ими всё пространство. «И зачем ему столько вещей?» — думал Леви, мрачно обводя глазами чужое имущество. — Свинарник не устраивать, вещи свои на моей территории не раскидывать, — оповещал Аккерман пришедшего о здешних правилах, которые пришлось выдумывать сегодня же. — Не храпеть. — Обижаешь, — брякнул Джереми, а потом с гордостью хлопнул себя в грудь ладонью, — никогда не храплю! — ...Девушек не водить. — А парней? — забавляясь, спросил рыжий, сделав ехидную-ехидную рожу. Леви прикол не оценил. — Да ладно тебе, это не по моей части. Мальчики меня мало интересуют, а вот девочки... — болотные глаза в обрамлении ржавых ресниц мечтательно заблестели, а Аккерман, увидев это, скривил уголок сжатых губ. — Это ты зря, конечно, дружище. Девушки, они же единственная радость для глаз в этом уродливом мире. Уверяю, фигура дамы — лучшее и наипрекраснейшее произведение искусства из всех. Девушки — это ведь прелесть, само совершенство!.. «Это ещё что за бред сумашедшего? — Леви даже поднял бровь от недоумения. — Да он озабоченный...» С каким восхищением этот чокнутый говорил о женской половине населения — аж описывать неловко. Могло показаться, что он какой-то маньяк, да только восхвалял он девушек вполне искренне, с удовольствием и, удивительно, без капли пошлости. Искренние, восторженные комплименты в адрес девушек залили всю комнату, вливались в уши потерянного Аккермана, который не понимал происходящего и у которого возникла мысль, что его разыгрывают. — В дамах восхитительно всё, они божественны от кончиков волос до пальцев на ногах, — трещал с упоением Джереми, пока в голове Леви крутилось лишь загадочное: «Чё?..». — А девушки в форме — моя главная слабость! Мне кажется, я здесь как в раю, а они как нимфы, богини! Ох, дружище, как я рад, что могу любить женщин, ты бы знал! «Он оказался ещё чокнутее, чем я себе представлял, — Леви с недоумением слушал беспрерывный поток восхищений. — А как мне теперь жить в одной комнате с сумасшедшим? Повезло ещё, что я не женщина, а то пришлось бы отбиваться.» Джереми своими словами его к тому же очень напряг. Это звучало как-то нездорово, и возникли подозрения — а не может ли этот чокнутый быть каким-то насильником или извращенцем? — По твоему взгляду вижу, что ты меня не так понял, — сказал вдруг Джереми, перейдя с восторженного тона на обычный. — Я не извращенец и не насильник, тьфу. Как я могу причинить вред тому, в кого влюблён? Ещё лучше. В кого он там влюблён? У него есть девушка или... как там, может, муза? — Я влюблён в женщин, — сказал Джереми с гордостью. — Во всех? — спросил Леви с долей сарказма. — Во всех, — рыжий кузнечик кивнул, из-за чего его ржавые мохнатые волосы колыхнулись. — Я восхищаюсь ими. Фанатик какой-то. — А ты говоришь никого сюда не водить, — брякнул Джереми, и всё тут же встало на свои места. «Ах ты паразит, — зашипел Леви в мыслях. Взгляд его похолодел, а глаза потемнели, цвет в них сгустился до грозового. — Зубы мне специально заговаривал?» — Приведёшь кого-то — оба вылетите в окно, — сказал он как отрезал. — Как ты можешь так обращаться с дамами? — Не хочешь такого обращения — не зли меня. — Ты как будто девушками вообще не интересуешься, — надулся Джереми. — Может, это ты по парням, а? Ой, ладно, молчу, не смотри на меня так. Ну раз я никого сюда приводить не могу, то и ты тоже! — Я придерживаюсь позиции «требуешь — соответствуй». Не собираюсь я никого сюда приводить. — Тебе просто некого, — хохотнул Джереми, но под мрачным взглядом Аккермана подавился и затих. — Хочешь, я тебе помогу сойтись с кем-нибудь? — С головой своей вначале сойдись, — Леви почувствовал, что выходит из себя. Ещё бы какая-то сопля лезла к нему с советами обольстителя. Вдруг он заметил, как кузнечик едва заметно поморщился и провёл ладонью по своему животу, будто его мучали боли. «У него ещё и диарея, что ли? — чуть не дёрнулся серый глаз. — Ну, хотя, может, это и к лучшему. В таком случае он проведёт в туалете больше времени, чем в комнате, и меньше мне глаза мозолить будет. А ещё его можно будет в сортире запереть и дело с концом.» Поняв, что подремать ему не светит, Леви просто вышел из комнаты и ушёл в конюшню, оставив Джереми в одиночку разбираться со своим тряпьём. Правда вот мысленно он пообещал, что если этот чухоня тронет или помнёт его одежду в шкафу, Леви его потом в бараний рог свернёт и выкинет. Угораздило ведь трубе прорваться. Придя в денник к Августу, Аккерман уселся на край деревянной кормушки и лениво принялся гладить длинную морду подошедшего к нему марвари. Этот день проходит странно и хуже ожидаемого, и ему это отнюдь не нравится. Августу вон хорошо — к нему не подселяют никаких чокнутых соседей. — Вот гусь, — вдруг донеслось до ушей Леви, и он притих, прислушиваясь. А голос-то знакомый. — «Это принеси, то подай, сироп с желтой крышкой отдай, это так, то не так», тьфу, твою мать! Напряги сам свой гениальный пердак, Джозеф! Один ты меня понимаешь, Кондрол, а остальные предатели. Может, ты отдашь сироп с жёлтой крышкой, а, конская харя? Причитания пиявки звонко разносились по конюшне, и Леви понял, что не только у него день проходит хуже положенного. Мария каверкала фразы, изменяла голос, порой переходя на возмущённый писк, пародировала Джозефа и выпускала пар, выговариваясь своей лошади. — И почему обиженные мальчики так любят порядочных девушек шалавами называть, а? — разлетелся кукушкин голос опять. — И самое главное, почему они сами не пользуются способом, в который так свято верят? «Опять у неё горит задница?» — Леви мысленно хмыкнул, бесшумно слушая девичьи возмущения. Марие было целиком плевать на то, что кроме Кондрола её исповедь может выслушать каждый здесь находящийся. Решив понаблюдать, Аккерман оставил Августа, вышел в коридор и остановился возле открытого денника, заглянув внутрь. Его позабавило то, что Мария сидела на краю деревянной кормушки так же, как до этого сидел он сам. Она держала двумя руками своего Кондрола за морду и продолжала трещать, пока конь с мученическим видом вращал глазами. Увидев в открытом проходе новую фигуру, мерин дёрнул головой и фыркнул, вынуждая свою хозяйку прервать монолог. — В чём дело? — вопросила Мария, увидев изменившееся поведение коня, а потом оглянулась, встретившись взглядом с серыми глазами стоящего в дверях Леви. — О, жо... Кха-кха, кхе! — она странно закашлялась, оборвав слово на середине. — Ты чё тут делаешь? — То же, что и ты. — Я сейчас поносила всё, на чём свет стоит. Леви молча наклонил голову, намекая, что у него та же причина. Надо же, они виделись буквально час назад. Уж больно часто начали сталкиваться друг с другом. Мария с любопытством смотрела на Аккермана, заскользив внимательным взором с его макушки до самых пяток. И делала она это с таким интересом, с такими хитростью и лукавством, что и правда напомнила наблюдающую из кустов лису. Леви поклясться был готов, что в это время в блондинистой пиявкиной голове назревала какая-то навязчивая мысль, которую Мария бегло обдумывала, пока цепко рассматривала его. В нейтральных серо-коричневых глазах, обрамлённых светлыми и в плохом освещении почти незаметными ресницами, мелькнули чёртики. Она и правда напоминала какого-то хищного, на вид чуток безобидного монстрика, который при необходимости может кого-то загрызть. Сидела на краю кормушки, подобравшись и обхватив рукой согнутую в колене ногу, повернув голову и глядя почти из-за своего плеча. Пепельные средней длины волосы были собраны в растрёпанный пучок с торчащими, похожими на пух белого одуванчика прядями. Мария казалась однотонным пятном, серой мраморной статуей — все её цвета мало чем отличались друг от друга и сливались воедино. Холодный тон кожи походил на оттенок волос, брови и ресницы почти не выделялись, а довершала всё это пятно светло-серая рубаха навыпуск. Единственным контрастом оказались чёрные брюки и ботинки. Казалось, если бы выражение «серая масса» потребовалось визуализировать буквально — внешность Марии бы полностью его охарактеризовала. Если опустить тот факт, что столь холодный пепельный оттенок шевелюры — довольно редкое явление, внешне в кукушке нет ничего примечательного. Пока у всех остальных в образе имеются хоть какие-то цветные составляющие, она всегда остаётся нейтральной цветовой гаммой. Но в этом скорее и есть её особенность — почти полное отсутствие привычных особенностей. Зато характер, чёрт его дери, полностью противоречит этой серой внешности. — Кондрол, собирайся, мы выезжаем, — вдруг сказала Мария, хлопнув себя по ляжкам и резко поднявшись на ноги. Леви с лёгким непониманием приподнял бровь. — Куда это ты? — спросил он, однако таким тоном, будто ему вообще не требовался ответ — ему было по барабану. — Проедусь до озера, — ответила Мария, и Леви показалось, что на секунду в её быстром взгляде на него мелькнуло лукавство. Будто она решила что-то проверить. — Разве можно в разгар рабочего дня отлынивать от работы? Не сказать, что Аккерман так свято чтил правила и был против кукушкиной выходки. Скорее он спросил это, дабы напомнить о Джозефе. — Учитывая поведение кучерявого барана... Кхм, то есть Джозефа, и нынешнюю обстановку, я могу себе позволить лишний часок провалять дурака. А если он предъявит мне потом претензии, то будем бодаться. Справившись с экипировкой для верховой езды, Мария за поводья увела Кондрола из денника в коридор, а потом, повернувшись к Леви, сказала: — Досвидос, — отсалютовала, лихо запрыгнула на коня и восвояси свалила наружу. «Она реально потащилась туда в одиночку?» — подумал Леви, озадаченно смотря ей вслед, так и продолжая стоять возле двери незапертого отсека. Мария и правда порой была излишне бесстрашной и, более того, импульсивной и неразумной. Делая что-то, иногда не думала о последствиях или совершала что-то назло кому-то, хотя вряд ли это было разумно в тех ситуациях. В то же время умеющая держать себя в руках при необходимости, она производила впечатление человека, который с упрямством барана не отступит даже из сильного страха. Самое главное, что Леви заметил в ней за всё это время — Мария ненавидит и презирает собственные страхи. Держит их в себе и старается ни в коем случае не показывать окружающим. Видимо, именно поэтому она и кажется бесстрашной. Однако то, что она едет так далеко в лес в одиночку, напрягло Леви, и он, выглянув из конюшни, с мрачным видом наблюдал за тем, как Мария верхом на своём рыжем мерине выезжает в открытые ворота. Проезжая мимо патрульного, сидящего недалеко на лавке с ружьём на плече, она махнула ему приветственно рукой. Патрульным оказался Майк — капитан высоченного роста, который, как оказалось, неплохо был знаком с пиявкой и даже постоянно здоровался с ней при встрече. Неосознанно оглянувшись, Леви вдруг наткнулся взглядом на выходящего из медкорпуса Джереми, который, увидев лишь спину пепельной блондинки, уезжающей из Штаба, досадно махнул рукой. «Откуда этот чухоня тут взялся?» — подумал Леви, ибо буквально минут пятнадцать назад патлатый кузнечик был в их комнате и раскладывал свои шмотки. А тут вдруг он оказался в медкорпусе. И от Марии ему явно что-то было нужно. Вспоминая одержимую любовь этого Джереми к женщинам, Леви слегка напрягся, не зная, что и ожидать от этого чокнутого. Всерьёз ли говорил тогда Джереми или просто стебался — тоже неясно. А Мария тем временем невозмутимо уехала через ворота с территории Штаба. *  *  *  *  * Мой план надёжен, как швейцарские часы, а теория требует незамедлительного подтверждения! Именно с таким девизом я собрала Кондрола и уехала на озеро во второй раз за день, хотя изначально делать этого вовсе не собиралась. Честно сказать, мне было жутко лень, да и некогда, поэтому я просто пришла к своему коню выговориться и пожаловаться на жизнь. На этом мой поход в конюшню должен был закончиться тем, что мне пришлось бы вернуться обратно в медкорпус, да только появление Леви изменило планы. Чую я, когда-нибудь точно оговорюсь и назову его жопошником не в мыслях, а вслух, и тогда прилетит мне по шапке. Этот день удивительно долго тянулся, полз подобно улитке через дорогу и кончаться не собирался. Сколько всего успело за это время произойти — а ещё даже не вечер! Однако я была бы не я, если бы не решила проверить всё сказанное утром Рейном на практике. Потому что неугомонная идиотка. Стоило только мне узреть явившегося в открытый дверной проём Аккермана, как тут же в мою голову крепко впечаталась навязчивая мысль, которую я не смогла отбросить. Леви собственной персоной маячил перед глазами прямо в конюшне, поэтому я была обязана собрать Кондрола и уехать в одиночку из Штаба, чтобы посмотреть, действительно ли жопошник поедет за мной. А то Рейн так всё расписал, будто Леви благородный рыцарь, всюду следящий за моей безопасностью. Лично я, улыбаясь и стараясь не прикусить язык во время езды, ехала на своём Кондроле по выученному пути и была уверена, что жопошник уж точно не попрётся за мной. Ну а зачем я ему сдалась? Тем более сейчас. Уверена, он лишь мысленно назовёт меня дурой и пойдёт в свою комнату дремать после трёхдневной миссии. — Вот идиотка, а, — хохотнула я и обозвала себя же, веселясь с собственных тупорогости и неугомонности. Почему-то отдалённая мысль о том, что всё это на самом деле сон, подстёгивала меня творить всякую чушь. Ну а почему бы и нет? Я ведь всё равно сплю и спокойно потом проснусь у себя в квартире, если меня, конечно, во сне не задушит Куська, сев своей мохнатой задницей на моё лицо. Однако когда, оглянувшись, я увидела появившегося в поле зрения чёрного марвари, моя радость сменилась крайним недоумением. «Он мне мерещится? — подумалось мне, и я пару раз крепко моргнула. — Жопошник, ты чё?..» Как оказалось, миражем это не было, и Леви действительно ехал позади. И, кажется, судя по его лицу, он был явно не в настроении, будто вовсе не собирался этого делать и его заставили силой. Август быстро догнал немного притормозившего по моему указанию Кондрола и пристроился рядом. — Ты зачем за мной попёрся? — вопросила я, повернув голову и смотря на едущего рядом Аккермана. Вопрос был глупый, конечно, ибо именно на это и был расчитан мой тупой эксперимент, да только вот я не ожидала, что будет такой результат. Однако Леви посмотрел на меня так, как смотрят на назойливую муху, жужжащую над ухом. — Весь свет на тебе клином не сошёлся, — отозвался он таким тоном, будто это не он за мной поехал, а я сама его преследую. — Я изначально хотел поехать туда, да только ты это сделала раньше. «Брехло! — вдруг до хрипа заорала отдалённая мысль в моей голове. — Никуда ты не собирался ехать, жопошник!» — Какой идиот поедет к чёрту на рога, только что вернувшись с трёхдневного задания? — спрашиваю, щурясь от явного неверия и немного от ветра, дующего в лицо. — А какая идиотка поедет к чёрту на рога второй раз за день? — прилетает мне ответ вопросом на вопрос, что было вполне в еврейском стиле жопошника. А меня этот вопрос заставил удивиться. Откуда этот чертила узнал, что я уже выезжала утром к озеру? Да он только час назад вернулся с задания! — Никуда я не ездила, — вру и даже бровью на это не веду. — Много будешь врать — нос отвалится, — сказал Леви, почему-то крайне уверенный в моей утренней поездке. — Ничё у меня не отвалится! — выкрикнула я, хотя надо было скорее возразить, что ни капли лжи в моём откровенном вранье нет. — Лошадь, в отличие от тебя, лапшу на уши вешать не умеет, — Леви бегло опустил взгляд на рыжую морду слегка вялого Кондрола, а я последовала его примеру и глянула на конскую макушку с таким видом, будто уличила предателя. — Он всегда был взбудоражен, когда выезжал на прогулку. А сейчас тихий, потому что энергию всю выпустил утром. «Да иди ты!» — фыркаю я. Каков Шерлок, тьфу. Остальной путь мы проехали отчего-то молча, будто оба к этому моменту уже одинаково устали. Ни сил, ни желания продолжать уже столь привычную перепалку не нашлось, и каждый летал в облаках. «Он всё-таки поехал за мной, — думала я, время от времени рассматривая едущего рядом Аккермана. — Неужто Рейн был полностью прав?» Хотя и находился в моей компании, но Леви был теперь спокоен и даже немного ленив, слегка сонно глядя вперёд во время езды. Удивительно, как он мог стать столь спокойным со мной под боком — обычно я его раздражала. А теперь между нами отчего-то такое молчание, которое не воспринимается неловко — скорее оно комфортное. Нам не неудобно молчать в компании друг друга — это было удивительно, но довольно приятно осознавать. Странные чувства у меня ворочались внутри от мысли, что эта ледяная глыба сарказма и раздражения и правда поехала со мной. Как бы Леви не отнекивался, но я была точно уверена в том, что сделал он это, думая о моей безопасности. «Даже он о моей безопасности думает, а я нет», — проносится в голове, заставляя недовольно скривить губы. Озеро оказалось привычно спокойным, как и всегда. Только-только наступает осень, и утки всё ещё шумными стайками плавают по водной глади, ныряют, прячутся в камышах. В зависимости от того, насколько суровой будет зима в этот раз, определяется, останутся ли эти птицы здесь или улетят в окрестности более южные. Рыба кое-где всплывала к поверхности и звонко плескалась. Мне вспомнилось, как порой папа брал меня с собой далеко за город, где начинался лес. Ещё во времена СССР он учился на охотоведа и даже успел поработать в этой области, много куда ездил на практиках, однако потом эта профессия перестала быть столь необходимой. Вдобавок после развала Советского Союза началось тяжёлое время. Однако, хоть отец сейчас и работает совершенно в другой сфере деятельности, охотоведение навсегда осталось у него в душе. Мама не очень любила походы, поэтому предпочитала оставаться чаще всего дома, однако папа всегда таскал с собой меня по разным местам, и на озёра в том числе. Мы ездили на советском мотоцикле «Урал» по сельским дорогам; я сидела в коляске сбоку и, вертя головой с массивным шлемом на ней, строила рожи выбегающим к нам взбудораженным лающим собакам. Вместо коляски мотоцикла, управляемым папой, сейчас подо мной рыжий конь, которым управляю уже я. «Если это сон со своей историей, — думала я, пока мы с Леви ехали вокруг озера, — то где мои родители? Здесь они у меня те же, что и в реальности? Или сюжет этого сна не предполагает наличие родителей главного героя, как это обычно происходит во многих сюжетах книг и фильмов?» Порой я ловила флешбеки из относительно недавнего прошлого здешней Марии, здешней меня. Как, например, то, что детство моё прошло в компании какой-то швеи в подземном жухлом ателье. Но родители никогда в этих воспоминаниях не фигурировали. Я их не помнила, не знала и не встречала, на бóльшей части тех воспоминаний было какое-то густое пятно, дыра, будто их никогда здесь и не было. «В этом сюжете, походу, родителей и правда нет, — я задумчиво скривила губы, сдвинув их на правую сторону. — А у него? — мой взгляд сам собой упал на едущего рядом Леви. — Он ведь просто персонаж сна, плод моего воображения, если такое возможно. Шестерёнка в этом сюжете. У него есть своя история?» Будет ли корректно спрашивать у него о родителях? Вряд ли. Он — ребёнок Подземного Города, где сиротство вполне распространённое явление. А даже если бы кто-то из его родителей был сейчас жив, он не предпринимает ничего, чтобы увидеть их или вытащить из той ямы. Не думаю, что сейчас у него есть отец и мать. — Ты чего так косишься на меня? — вдруг вырывает меня из размышлений ровный голос Аккермана. Моргаю, в удивлении смотря на него. В его тоне не было недовольства и привычной колкости — Леви был абсолютно спокоен и невозмутим, что для нас довольно непривычно. Обычно я его и правда только раздражала. — Сдался ты мне, — фыркаю и отворачиваюсь, смотря вперёд. Вот ведь гусь, я порой не понимаю причину его изменчивого поведения. Может, он просто устал, вот и не крысится сейчас? Потом боковым зрением вдруг замечаю, что Август сдаёт назад и исчезает из моего поля обзора. Чёрный марвари тормозит, сбавляет темп, а я в недоумении заставляю Кондрола резко остановиться. — Ты чего? — громко и удивлённо спрашиваю, разворачивая коня и наблюдая, как Леви спрыгивает с седла на землю, подняв в воздух маленькую тучку дорожной пыли и песчинок. Аккерман лениво смерил меня равнодушным взглядом, от которого мне даже слегка неловко стало, и пошёл вниз, ближе к краю озёрного берега, где густо росла всё ещё зелёная трава. «Он чё, обиделся, что ли?» — ошалело подумала я, видя, как Леви садится среди высоких травинок на землю совсем недалеко от водной глади. Я растерялась, удивляясь его реакции. Да на что обижаться-то он вздумал? Он сам мне говорил вещи и похуже, а тут решил надуться с пустого места? Да это же детский лепет, я ему колкости и пожёстче кидала и его реакция никогда такой не была! «Что, правда... обиделся?» — моей растерянности не было предела. Что за дела? Более того — мне стало совсем не по себе от этой мысли. Я ведь совсем не хотела его обижать, такое поведение у нас вообще было в порядке вещей. А тут вот это выступление... А что делать-то теперь? Был бы это кто-то другой, посторонний, мне было бы всё равно и я бы просто уехала обратно в Штаб в одиночку. Но, как оказалось, Леви мне посторонним не считался, потому что мне совесть не позволяла сейчас его бросить и уехать, не разобравшись. «Я его что, другом считаю?» — это странное откровение меня удивило ещё больше того, что этот чертила обиделся. Друг ли? Раньше казалось, что мы просто несерьёзные враги друг для друга и товарищи по несчастью. Леви тем временем уже не сидел на траве, а лежал, плавно откинувшись назад и вытянувшись в полный рост. Он тут решил лежбище устроить? Тюлень усатый. Мне ничего не оставалось делать, кроме как спешиться с Кондрола и оставить его с Августом, а самой спуститься ближе к воде. Вернее, ближе к Леви. Жопошник невозмутимо лежал среди травы, подложив руку под голову и прикрыв глаза. — Эй, — сказала я, с трудом подавив желание пнуть его носком ботинка в бок, — дрыхло, ты чего, я спрашиваю? Грубовато, однако поймите неуклюжую Марию, я просто слишком растерялась. — Ты остановилась только для того, чтобы повторить это? — не открывая глаз, спросил Леви, и в голосе его я уловила странное едва заметное ехидство. Сажусь рядом, шелестя травой и смотря на растянувшееся юношеское тело. — Ты что, обиделся? — как-то уж слишком прямо спрашиваю и удивляю Леви настолько, что он в недоумении открывает глаза. «Я что, лоханулась?» — вертится мысль из-за такой реакции Аккермана. Он что, и не думал обижаться, что ли? — Сдалась ты мне, — прилетает мне ответка, и, пока я недоумённо моргала, Леви слегка повернул голову в мою сторону. Почему-то показалось, что глаза его странно блеснули, делая серую радужку более светлой, сверкающей, как освещённое солнцем облако. Или как блестящий в тени синевато-серебристый снег. Как будто его что-то позабавило, и это «что-то» — моё растерянное лицо. — Обижаться — черта детская. Придя в себя, я тут же сердито скривилась, ибо этот жопошник ранее ввёл меня в недоумение. Вот ушастая задница! Я-то уже испугалась, что он обиделся на меня, а он просто решил задницу на берегу отсидеть! — Зачем остановился? — недовольно спрашиваю, складывая руки на груди и чувствуя его взгляд, даже не смотря на него. — А мне не позволяется останавливаться там, где я захочу? — нагло спросил Леви, будто подтрунивая надо мной и раздражая ещё больше. А глаза у него были с хитринкой: его забавляло меня подстёбывать. — А зачем остановилась ты? Как ты и сказала, сдался я тебе, могла и уехать. Бесячий жук-навозник. Не признаюсь же я, что просто побоялась, что обидела тебя! — А я не могу остановиться там же, где и ты? — уже из принципа упёрлась я и упрямо улеглась недалеко от него. Только вот откинулась назад слишком резко, из-за чего ушибла затылок о какую-то кочку так, что звёзды перед глазами засверкали, но виду не подала и лишь сжала губы. — Ты там себе череп расколоть решила? — спросил Леви, который услышал глухой стук моей бедной головушки, но даже бровью в итоге не повёл. — Поберегла бы последние крупинки мозгов, а то вытекут. — Беспокоишься, чтобы меня не постигла та же участь, что и тебя? — говорю в ответ, с трудом игнорируя тупую боль в затылке, жмуря глаза. Леви не посчитал нужным продолжать эту болтовню, видимо, вообще задремав. — Почему ты после миссии решил спать здесь, а не в комнате? — не унималась я. Мне стало вдруг совестно, что он из-за меня тащился к этому озеру после задания. — За мной поехал? — Почему ты продолжаешь считать, что свет на тебе клином сошёлся? — Леви приоткрыл один глаз, слегка повернув голову, чтобы видеть меня. — В мою комнату подселили нового соседа. Слишком шумно и бардак. Ага, именно поэтому ты решил дрыхнуть под открытым небом. «Новый сосед? — думаю я, глядя на висящие над головой листья плакучей ивы. — Кому-то повезло попасть в одну комнату с Леви? Бедолага.» Бедолагой я назвала отнюдь не Аккермана. Мне спать не хотелось совсем, в отличие от жопошника. И поэтому, пока он спокойно подрёмывал, я изо всех сил старалась не вертеться и лежать смирно, чтобы не шуметь. Почему-то доставлять Леви столько неудобств было совестно (что удивительно). Он наверняка слишком уставший, да ещё и в комнате отдохнуть не вышло из-за нового соседа. И что за сосед такой? Не выдержав, я приподнялась на локтях и медленно обвела глазами озёрный пейзаж, слыша где-то позади лошадиные фырканья, будто Август с Кондролом какой-то куст не поделили. Мир да благодать — сплошное спокойствие и умиротворение вокруг, и одна моя любопытная голова торчит посреди травы. Мимо проплыли неизменные медленные утки, сожрав упавший в воду ивовый листик. Второй раз за день эту картину вижу. Только почему-то сама атмосфера немного отличалась от утренней. Рядом с Рейном мои ощущения слегка изменились по сравнению с теми, какие появлялись в компании Леви, пусть даже спящего. Рейн был настолько привычен, что воспринимался подобно стоящему в комнате шкафу или родному брату, в крайнем случае. Леви же вместе с раздражением пробуждал лёгкий интерес. Мой взгляд сам собой упал на лежащего Аккермана, пока я продолжала приподниматься над землёй на локтях. Хоть он и был невысок, но вовсе не воспринимался человеком маленьким — из-за неплохого телосложения, видимо. Рост его воспринимался как само собой разумеющееся и совсем не был заметен в лежачем положении. Длинные ноги были в стопах сложены друг на друга, свободная рубаха заправлена в брюки, одна рука мирно лежала на животе, а другая была подложена под голову. Внешне поза казалась расслабленной, а сам Леви — спящим. Совсем рядом. До него даже руку тянуть не надо, достаточно лишь чуть-чуть пододвинуться, чтобы оказаться с ним плечом к плечу. Подумать только, что подземный убийца, так пугающий меня в самом начале, теперь дремлет так близко. Будто за ручным тигром наблюдаю, при этом зная, что прирученность его — лишь видимость. На самом деле, как был диким и непреклонным, таким и остался. В дремлющем состоянии острое юношеское лицо будто сглаживалось, становилось спокойным и тихим, немного плавным, расслабленным. Вечно сходящиеся к переносице брови теперь плавными тёмными дугами ограничивали высокий лоб, губы не были поджаты и скорее даже немного приоткрывались, а чёрные прямые ресницы слегка подрагивали, как и отбрасываемая ими тень на щеках. На правой щеке сиреневым пятном сгустился синяк, как водянистая капля акварели, упавшая на лист бумаги в неподходящем месте. И на этом синяке до сих пор был виден тонкий-тонкий слой блестящей мази, уже почти полностью впитавшейся и высохшей. У меня сами собой отчего-то загорелись пальцы, которыми я касалась юношеской щеки полтора часа назад. Не сравнимое ни с чем ощущение дозволенности и некой власти над ним, пока я управляла поворотом его головы, было для меня чем-то новеньким, но довольно приятным. До чего ж красивый. Особенно когда его лицо не омрачается раздражением или язвительностью. — Долго пялиться будешь? — приоткрытые юношеские губы вдруг заговорили, заставив меня вздрогнуть с испуга, будто меня спалили за чем-то незаконным. Да иди ты нахрен, жопошник. — Кому ты нужен, — фыркаю, ложусь на траву и на всякий случай вообще отворачиваюсь в другую сторону. Странная прогулка. Не знаю, сколько мы пролежали на берегу, но в тот момент, когда я уже почти заснула, Леви приспичило подняться и сказать, что пора возвращаться. Сам он оказался после недолгой дремоты немного бодрее, а я наоборот — ехала и клевала носом, словно этот чертила на меня порчу навёл. Ну, главное, что порча эта не на понос... Да, жопошник меня раздражал. Он меня бесил и прекрасно знал это. Да, чаще всего мы с ним собачимся, нежели разговариваем адекватно. Но если бы меня спросили, хочу ли я избавиться от его компании, то, слегка подумав, я бы честно ответила «нет». Скрипя зубами, конечно, но ответ был бы таким. Странная грань. Человек вроде и раздражает до зуда в заднице, но без него как-то пустовато. Нет, Леви не занял в моей жизни столь значимую позицию и не стал для меня незаменимым человеком. Скорее он был для меня вроде удобной тумбочки, без которой в комнате пусто и некуда класть телефон на зарядку. Да и ростом Леви с ту же тумбочку. Какой-то недодруг и недовраг. Что-то посередине. Однако обо всех этих размышлениях я благополучно забыла, стоило только по приезде в Штаб напороться на рыжего солдата, сидящего на лавке у конюшни в компании нескольких молодых разведчиц. Среди них была и Нанаба — красивая короткостриженная блондинка, с которой довольно часто общался здоровяк Майк. Вся эта компания из пяти человек прелестно щебетала, как стайка райских птиц, а рыжий мохнатый и веснушчатый болтун-затейник рассказывал взахлёб какую-то историю. Он был явно в центре женского внимания. Въезжая на территорию Штаба через открытые ворота вместе с Леви, я обратила внимание на мрачного Майка, который сидел на том же месте, что и во время моего выезда. Только тогда он был спокоен и доброжелателен, а теперь сердит, как ёж. Могильно-холодным взглядом он смотрел на болтающую недалеко компанию, а в особенности на рыжего солдата и сидящую дальше всех от него Нанабу. «А-а-а, — чуть не протянула я гаденько, с трудом в последний момент удержав рот закрытым. — Так Нанаба тебе нравится, Майк?» Занятно. Да он же ревнует сейчас. Только я хотела ехидно посмотреть на Леви, как тут же в недоумении скривилась, увидев, что и он стал мрачнее тучи. Да что с ними? Аккерман тоже ревнует Нанабу, что ли? Однако, присмотревшись, я поняла, что Леви вовсе не смотрит на девушек, сидящих на той лавке, и на Нанабу он тоже не обращает внимания. Его колючий убийственный взгляд был направлен исключительно на рыжего мохнатого парня, который с улыбкой до ушей сейчас, изредка флиртуя, что-то говорил своим спутницам. «А вот он тебе явно не нравится», — подумала я, почувствовав, как по коже мурашки идут от мрачной рожи жопошника. Мы спрыгнули с лошадей, наблюдая, как мохнатый рыжий солдат с улыбкой заканчивает свой рассказ и быстро-быстро отсылает всех девушек восвояси. Женская компания и правда с улыбками покинула его, оставив в одиночестве на лавке, и лишь Нанаба потом со странным, больше саркастическим смешком пошла не в казармы, а к мрачному Майку, обойдя нас с Леви. «Кажется, Майку бояться нечего, этот болтун ей не понравился», — думаю я, смотря красивой девушке вслед. А потом вдруг слышу: — Неужели это Мария? Ошалело поворачиваюсь, хмуро смотря на рыжего парня, который, задорно хлопнув себя по ляжкам, вскочил с лавочки. Этот вопрос принадлежал ему, и я, подняв бровь, пыталась понять, что ему от меня надо. Вижу, что Леви рядом со мной мрачнеет ещё больше. Изменение в настроении Аккермана заметил и Август, беспокойно мотнувший массивной головой. — С чего вы взяли, что я Мария? — наклоняю слегка голову, из-за чего у меня выбивается прядь из и без того лохматого пучка на затылке. — Может, я Катя? — Одну Катеньку я уже знаю, — доброжелательно хмыкнул рыжий, подходя ближе ко мне. — А вот Корсак у нас на весь Штаб один-единственный. Какая-то уж больно флиртующая у него манера общения. А ещё он так странно на меня смотрит, будто на красивую скульптуру в музее — болотные глаза в обрамлении ржавых ресниц завороженно блестели, скользя по мне восторженным и трепетным взглядом. Странное, больше походящее на влюблённое, выражение лица. Внешность была смутно знакомая. Высокое, худое строение тела, больше костлявое, пёстрая оранжевая рубаха, мохнатая копна отросших рыжих волос и полностью покрытая веснушками кожа. Немного вытянутое худое лицо с богатой мимикой и приятной улыбкой, мохнатые тёмно-бурые брови, ржавые ресницы и ямка на подбородке. Красавчиком его назвать было нельзя, Леви был куда красивее, однако весь образ этого рыжика был довольно обаятельным, что, видимо, и привлекало девушек. — Я слышал о вас и теперь очень рад познакомиться лично со столь прекрасной дамой, — этот чудак даже поклонился мне слегка, пока я с удивлением переваривала сказанные мягким голосом его слова. Он меня только что дамой назвал? — Хватит пудрить мозги, — неожиданно подал голос Леви, ставший мрачнее тучи. От его убийственного взгляда мне стало не по себе, ибо так колюче он даже на меня никогда не смотрел. Его глаза потемнели, стали штормовыми, словно он вот-вот молнию метнёт в этого нерадивого ухажёра. — Не стоит так переживать, дружище, — невозмутимо ответил ему рыжий, улыбаясь. — Я не собираюсь вредить твоей подруге. Пока у меня всё больше и больше округлялись глаза от непонимания происходящего, Леви напоминал демона. Тени на его лице усилили эффект, сделав его лицо более острым и резким, что крайне отличалось от того образа, который я видела на озёрном берегу. То расслабленное, спокойное и плавное лицо ни в какое сравнение не шло с этим мрачным и острым. — Мой дорогой сосед излишне беспокоится на мой счёт, — сказал рыжий, незаметно подходя ко мне ещё ближе. — Сосед? — брякнула я, едва не подпрыгнув на месте. — Мы теперь живём в одной комнате, — с обаятельной улыбкой ответил солдат, а я чувствовала, что Леви вот-вот вырвет от этой слащавости. Так вот он, какой его новый сосед! Теперь понятно, почему от Аккермана исходит такая атмосфера густой ненависти к этому чудаку. — Я Джереми, — представился рыжий, и всё происходящее сложилось в крайне неожиданный пазл. — А-а! — неожиданно заорала я, кажется, немного напугав нового знакомого. Джозеф именно про него говорил, когда поручил передать банку сиропа с жёлтой крышкой! Я посмотрела это лекарство и знаю, от чего оно. — Так это у тебя несварение! Где-то в сторонке, услышав мой вопль, синхронно хмыкнули Майк и Нанаба. Джереми смутился, а вот Леви после моего выкрика успокоился и по-змеиному посмотрел на своего соседа по комнате с видом: «Выкуси». — Кхм, прискорбно, конечно, но вынужден согласиться, — сказал Джереми, которого моё заявление выбило из колеи. А я, теперь зная, с кем имею дело, лишь с иронией наблюдала за ним. Уж про Джереми Ричи я слышала много от медсестёр. По всему Штабу он прослыл дамским угодником, и было за что. Очень любвеобильный молодой человек, с которым я, благо, ранее не сталкивалась. Этот везунчик умудрился очень жёстко травануться прямо в ночь перед вылазкой, причём столь сильно, что до сих пор терпит последствия. Он делал комплименты всем медсёстрам и умудрялся даже флиртовать с ними, скрючившись над тазиком, в периодах между рвотными позывами. А теперь я с трудом держусь, чтобы не заржать. Это ж надо — тот самый Джереми теперь сосед Леви по комнате! — Джозеф сказал мне передать вам кое-что, — сказала я, еле-еле пряча улыбку, пытаясь не кривить лицо. — О, не беспокойтесь, — замахал Джереми раскрытыми ладонями, — он отдал мне всё, что нужно. Просто вас в Штабе в это время не оказалось. Ой чёрт... Джозеф мне потом голову открутит за этот побег из Штаба. — Прошу прощения, — мне стало немного неловко, но Джереми очень тепло улыбнулся. — Вам не за чем извиняться. Так зачем ты тогда прилип ко мне сейчас, если Джозеф тебе уже отдал этот проклятый сироп с жёлтой крышкой? — Предлагаю на «ты», — сказал Джереми и неожиданно оказался совсем близко, одной рукой приобнимая меня за плечи. Я в ступоре покосилась на его ладонь, обхватывающую моё плечо, даже не зная, что Леви сейчас напоминал злобного кота перед атакой. — Я давно хотел с тобой познакомиться. Джозефу очень повезло с такой прелестной ученицей, ты похожа на жемчужинку, Машенька. Чем больше он говорил, тем быстрее гнулись мои уши от тяжести висящей на них лапши. Джереми виртуозно осыпал меня комплиментами, на слух очень приятными, но я знала, что так обходителен он со всеми девушками. Его попытки меня заболтать меня вначале веселили, но потом начали напрягать. Джереми вовсе не смущало присутствие Леви, скорее наоборот — создавалось впечатление, будто именно для Аккермана весь этот цирк и был затеян. Джереми интересовала и его реакция. А у Леви, казалось, чесались руки набить ему лицо от раздражения. Понаблюдав за происходящим и пару раз поддакнув на слова рыжего хитрюги, я безразлично взглянула на него и сказала: — Руки, — мой холодный голос ввёл Джереми в недоумение. — Я не разрешала себя трогать. И, надеюсь, теперь впредь ты будешь спрашивать, не против ли девушка, чтобы к ней прикасались. Моё настроение изменилось слишком резко, и Джереми слегка растерялся. А я, воспользовавшись заминкой, освободилась от его лёгких объятий и увела Кондрола в конюшню. Каких только личностей здесь нет. И до чего же долгий это был день. Меня позабавил тот факт, что Леви теперь делит свои апартаменты со столь страстным до женского внимания парнем. А ещё в голове отчего-то вилась навязчивая идея: а не пора ли вести дневник? Эти реалистичные сны с сюжетом продолжаются, наверное, стоит их записывать. Но об этом я подумаю, когда проснусь в реальности. Уходя в конюшню, я уже не могла услышать разговор Леви и Джереми. *  *  *  *  * Рыжий чухоня вовсе не расстроился тому, что ему дали от ворот поворот. Он блестящими от восторга глазами смотрел вслед уходящей Марие, а потом, качнув головой, трепетно промямлил: — Какая прекрасная девушка. И почему же я раньше не познакомился с ней? Какое великолепное зрелище: массивный рыжий конь послушно следует за такой юной девочкой! Дружище, а ты не промах, такую подругу отхватил, я тебе даже завидую! — Заткнись, — голос Леви был скорее похож на шипение. Он отчего-то очень злился. — Она не моя подруга. — О, значит, я могу за ней приударить? — Джереми радостно хлопнул в ладоши, однако с каким-то ехидством поглядывая на Аккермана. — Только попробуй, — серые глаза убийственно блеснули, становясь темнее, опаснее. — Она от тебя мокрого места не оставит, а я потом добавлю. — Не подруга, говоришь? — протянул кузнечик, смерив внимательным, гаденьким взглядом соседа по комнате. — Сестра? — Товарищ, — только и ответил Леви, говоря о Марие. — Навредишь ей — огребёшь. От неё в первую очередь. — Прекрасная девушка, — мечтательно вздохнул Джереми. — Красивая, как фея, и постоять за себя может. Какой восхитительный тандем красоты и силы, а! «Идиот одержимый», — раздражённо думает Леви, которому крайне не нравилась мысль, что этот рыжий чухоня собрался ухлёстывать за Марией. Хотя, казалось бы, ему какое дело... — Ей не нужен партнёр, влюблённый не только в неё, но и во всех девушек, — Леви мельком посмотрел в сторону конюшни, где скрылась кукушка минуту назад. Как хорошо, что у пиявки есть чувство собственного достоинства и она таких ловеласов шлёт на три буквы. — Так и я не занят поиском пожизненной спутницы, — сказал Джереми, а Леви стиснул челюсти, с раздражением на него посмотрев. Да этот кузнечик вообще серьёзных отношений не ищет. Ну и зачем тогда прикопался к кукушке? — Говоришь, что влюблён в женщин, но обижаешь их несерьёзным подходом к отношениям? — Леви на самом деле нет никакого дела до чужих отношений. Ему просто хочется уколоть этого придурка побольнее. — Припоминаешь мне мои слова, что я не наврежу тем, в кого влюблён? — Джереми прекрасно понял направление мыслей Аккермана, а потом улыбнулся. — Не думай, что я разбиватель женских сердец. Я не совращаю девушек и не обманываю их. А связи имею только с теми, кого вполне устраивает такое положение дел. Очень странный парень. У него нет определённой избранницы, он правда восхищался всем женским полом. И был влюблён во всех девушек, видя прелесть каждой. Леви было абсолютно всё равно, что делает этот чухоня. Его не интересовали его похождения и мировоззрение. Его раздражало только то, что столь несерьёзный человек отчего-то прилип к кукушке. — Машенька очень красива, — сказал Джереми, и Леви на секунду взбесило то, как он назвал пиявку ласкательной формой имени. Фу. — Правда, ещё не совсем вышла из подросткового возраста. Юная ещё. Ей восемнадцать? Когда она станет совсем взрослой — глаз будет не оторвать, очень эффектная дама. И почему Леви так раздражает этот разговор? Он просто решил молча уйти, не имея желания продолжать эту бессмыслицу. Он просто предупредил Джереми, что Мария от него только клок рыжих волос оставит, если тот пристанет к ней. На этом его миссия закончена. А Джереми остался на месте, смотря вслед уходящему в конюшню Аккерману. Рядом с невысокой фигурой солдата шёл чёрный величественный марвари. — Товарищ, значит? — спросил тихо Джереми, а потом хмыкнул. — Не подруга? Дружище Леви, ты что-то недоговариваешь. Правда это или нет — этого не знал даже сам Леви. Продолжение следует... Grad!ent — Бог