1
Рассекаемая лучами двух фонарей темнота пахла свежестью и сырой почвой. Дождь, мелким бисером моросивший несколько часов кряду, уже превратил землю под ногами в густое черное месиво, упорно пристающее к ботинкам. Отмахиваясь от надоедливых ночных мошек, они двигались не менее получаса, подсвечивая выдавленные автомобилем непрерывные дорожки от колёс. Заблуждений в том, что целый проезд, свободный от густоты древесных массивов, пролёг посреди леса совершенно случайно, не могло и возникнуть. Глубина рытвин с характерным для шин рельефом была явным признаком того, что дорога не заброшена. - Я думал, такие злачные места для логова злодеи выбирают только в кино, – Джон скривился, пытаясь содрать прилипшую к подошве грязь о корень ближайшего дерева. Голос его, несмотря на обстоятельства, звучал невозмутимо. Ватсон не мог сказать точно причину стойкости своей нервной системы – сказывался ли это военный опыт прошлого или же такой перманентный отпечаток оставило после себя знакомство с Шерлоком – как бы там ни было, мало чему теперь удавалось вывести его из себя. Ночные прогулки под дождем в беспросветной глуши с предстоящей операцией по спасению исключением не стали. Детектив не ответил. Его силуэт в паре шагов впереди выражал молчаливую сосредоточенность, и Джон не удивился бы, узнав, что тот просто забыл о его присутствии. - Слушай, – ускорившись, Ватсон не без усилия догнал долговязую фигуру друга. Поравнявшись, прокашлялся, бросив беглый взгляд на профиль его лица, – Мне почему-то кажется, что такие вещи для тебя неочевидны… - О, для меня практически все вещи очевидны. - …поэтому лучше лишний раз сказать об этом напрямую, – Джон добавил нажима в голос, услышав знакомые высокопарные нотки, – То, что случилось с Кэссиди – это наша вина. Вернее было бы сказать «твоя», но… в общем-то я привык делить с тобой ответственность за неоднозначные решения, так что… да. Мы поступили по-свински, и я хочу, чтобы ты помнил об этом, когда после всего она полезет на тебя с кулаками. - Почему? - Что «почему»? - Ты сказал, что мы плохо с ней обошлись. Но ведь напротив мы помогаем отыскать её… Опекуна вроде? При этом я даже не беру плату за это дело. - Ты помогаешь только потому, что существует какая-то третья сторона, которая намеренно вас свела, и тебе до смерти хочется узнать кто и по какой причине такое провернул. Шерлок хмыкнул, но ничего не ответил. - А говоря «поступили по-свински», я имею в виду то, что ты отправил её прямиком к какому-то маньяку, убедив, что это безопасно. - Знай она, что так рискует, не стала бы участвовать. И тогда весь план насмарку. - Да какая разница? Она нам доверилась, а теперь? Чёрт знает где её искать и что с ней будет. Боже, да я вообще боюсь представить, что… Нет, ну ты совсем сдурел? – Ватсон зажмурился и вскинул руку, пряча глаза от яркости, когда Шерлок, вдруг остановившись, обернулся и направил свет в его сторону, – Хочешь чтобы я ослеп? - Мы уже близко, – Шерлок, ни капли не смутившись, всё же опустил фонарь и отвернулся, указывая куда-то рукой, – Вон машина, за которой мы ехали. Он не ошибся. Лес чуть расступился, позволяя увидеть тот самый фургон, что несколько часов назад увозил Кэсс из клиники. Сперва Джону показалось, что тот оставлен у небольшого холма, но направив свет чуть дальше, в удивлении вскинул брови. - Это… стена? Сплошь покрытая грязными подтёками, с расползающейся тут и там тёмной зеленью мха, из-под земли словно выросла на добрые пять футов бетонная махина. Тут же фонарь выхватил из мрака чернеющий вдавленный в стену прямоугольник ржавеющих дверей. Ватсон прокашлялся. - Какого чёрта тут делает … - Бункер!.. Ну наконец-то становится интересно, – вопреки сказанному, детектив не выглядел удивлённым. С минуту он задумчиво осматривал строение – белое пятно света скользнуло по стёсанным временем граням углов, лесной растительности и массе мокрой, превратившейся в бесцветную кашу листве, густо облепившей стены и крышу. В темноте и правда было легко принять постройку за небольшой, поросший кустами холмик. Не стой совсем рядом злосчастный фургон – вполне могли пройти мимо, даже не взглянув, – Думаю, не ошибусь, сказав, что здесь он со времен Холодной Войны. - Да какая… – Джон замолчал и потряс головой в попытке справиться с замешательством, – Какая к чёрту разница, Шерлок? Надо попасть туда пока не поздно, – он приблизился к дверям, убеждаясь в том, что те не оставлены гостеприимно открытыми. - Отойди, – Шерлок оттеснил друга плечом, – Встань здесь, выключи свет и молчи – пусть думают, что я один. Держи пистолет наготове, когда дверь откроется. Без необходимости не стреляй. А будет необходимость… действуй по усмотрению. Джон не стал задавать лишних вопросов. Сразу заняв позицию позади и вытянув в напряженных руках оружие по направлению к двери – щёлк! – он снял его с предохранителя и замер в темноте. Молчание затянулось ненадолго – Шерлок вдруг закопошился, поднял что-то с земли, и уже через мгновение ночной лес содрогнулся от грохота. Серия оглушительно гулких ударов по металлу вдребезги разбила тишину как стекло. Где-то поодаль испуганно разлетелись встревоженные птицы. - Ты чего творишь?! – зашипел Ватсон, в ужасе глядя, как детектив с методичной размеренностью размахивается и бьёт о поверхность двери камнем. Какими бы странными не казались его действия – результата долго ждать не пришлось. Уже через минуту изнутри послышался металлический скрежет, скрип – и тяжелая дверь стала медленно открываться. Шерлок отбросил камень и поудобнее перехватил фонарь, подсвечивая грузную фигуру выглянувшего из темноты мужчины. Напряжённая рука незнакомца лежала на поясной кобуре. - Какого нахрен чёрта вы… - О, прошу прощения за беспокойство! – чуть не плача, взвыл Шерлок, лишая того всякой возможности закончить предложение, – Я, понимаете… заблудился! Мы ехали с девушкой, поссорились, а она, представьте себе, высадила меня у обочины и уехала!.. Такой кошмар, знаете, брожу тут уже несколько часов, ещё и этот дождь… а тут вдруг увидел машину и… господи, умоляю, дайте мне позвонить, я просто хочу домой! Джон вскинул брови, невольно отмечая, что сам не смог бы отказать столь неподдельно жалобному голосу. Не сумел остаться равнодушным и озадаченный охранник, который, простояв какое-то время в замешательстве и хмуро глядя на ссутулившуюся фигуру Шерлока, всё же пришёл к выводу о его безобидности. Проворчав что-то, он медленно убрал руку с кобуры. Только его ладонь скользнула к заднему карману брюк за телефоном, как Шерлок одним резким движением с силой ударил того фонарём в челюсть. Тело незадачливого сторожа глухо ударилось о землю. - Он хоть жив? – флегматично поинтересовался Ватсон, зажигая свет и вслед за детективом перешагивая через распластавшегося мужчину, – Я почти уверен, что слышал хруст. Наклонившись, он проверил пульс мужчины, и удовлетворенно хмыкнув, пошарил по его карманам – помимо небольшой связки ключей и пистолета ничего полезного не нашлось. - Тебе не кажется, что для защиты своей секретной базы эти ребята постарались так себе? – несколькими размашистыми шагами Джон нагнал друга и стал осматриваться. Стены коридора, по которому они двигались, когда-то были покрыты зелёной краской, но сейчас от неё остались лишь редкие покрытые трещинами вкрапления, темнеющие на фоне отсыревшей штукатурки. Фонари погасили – путь был обозначен дорожкой тусклого света ламп в металлических решётках, закреплённых на низком потолке. Метрах в двадцати от входа стояло нелепое кресло с выцветшей обивкой и покосившийся письменный стол, на котором угадывался дешевый сборник кроссвордов, какие продаются на кассах любой заправочной станции. Работа охранником здесь, похоже, не была увлекательной. - После Баскервилля пора бы перестать удивляться, – хмыкнул Шерлок, – Если даже там работают идиоты, то что говорить об этих дилетантах. Наверняка считают, что действуют чисто, и никто не идёт по следу. Коридор дал угол влево и закончился широкими матовыми дверями грузового лифта. Рядом темнел проём, ведущий на лестницу. - Пешком? - Пешком, – согласился детектив, – Лифт наверняка зазвенит как микроволновка, когда прибудет на этаж. А нам светиться незачем. Джон осторожно выглянул за перила. Уходящая вниз по квадрату лестница простиралась как минимум на пять этажей. - Дело плохо, – он шумно выдохнул, – Надеюсь, с охраной здесь и правда так себе. - Идём, у нас не так много времени. Нужно проверить каждый уровень, на каком-то из них должна быть… Отдалённый крик раздался откуда-то издалека, эхом поднимаясь из глубины и разбиваясь о стены. Где-то среди коридоров и дверей женский голос надрывал связки, срываясь на хрип. Коротко переглянувшись, мужчины устремились вниз по ступеням. Тремя этажами ниже доктор Осборн методично вспарывал Кэссиди живот.2
На свой пятый день рождения – за несколько месяцев до гибели отца, – родители отвели её в парк аттракционов на окраине города. Кэссиди плохо помнила детство, и всё же тот день чётким клеймом въелся в её память. Дело было в январе, и практически ни один аттракцион не работал, но огромный блестящий каток, украшенный множеством голубых переливающихся гирлянд, одним только своим видом привёл её в восторг. Зима в тот год выдалась морозная, но девятнадцатого января с утра, вопреки всем прогнозам синоптиков, выглянуло нежданное солнце, заставляя сугробы бриллиантовой крошкой искриться под его лучами. И вот она – в дурацком жёлтом комбинезоне, шапке с огромным помпоном и крохотным рюкзачком, в котором уже ждёт своего часа пара новеньких, только полученных в подарок коньков, – вприпрыжку несётся вперед, скрипя снегом под ботинками и утягивая за собой родителей: папа держит её левую, облачённую в вязанную варежку ладонь, мама – правую. До катка остаётся всего ничего – уже слышен звук детских голосов, рассекаемой множеством ног поверхности льда, и незатейливой музыки – праздники давно минули, но некоторые станции до сих пор упорно крутили рождественские песни. - Ну, быстрее! – нетерпеливо фыркает Кэсси, глядя как неспешно зашнуровывают свои коньки родители. Сама она, уже облачившись, готова встать на лёд и разогнавшись, закружиться волчком подобно фигуристкам на олимпиаде. О том, что всё получится, даже не сомневалась: не зря же целое лето потратила на то, чтобы научиться кататься на роликах. Получалось довольно здорово, а коньки – это ведь почти то же самое!.. Вскоре вся их семья присоединяется к бодрой суматохе, царящей на катке. Отец почти сразу падает, приземляясь на пятую точку, а поднимаясь на ноги, притворно ворчит, пока Кэсси с мамой смеются: за полчаса до этого Адам уверял, что даже впервые встав на лёд, даст им всем фору в катании. Сперва катаются вместе, держась за руки – родители не хотят терять дочь из виду, но вскоре, заметив, что снующая вокруг малышня обходится и без помощи взрослых, чуть расслабляются и позволяют ехать самой. - Только чтобы мы тебя видели, хорошо? Далеко не уезжай! Кэсси безмерно рада. Прошлый свой день рождения она помнит смутно – кажется, ходили в кино, и было, в общем-то, здорово, но любой праздник меркнет в сравнении с этим. Морозный воздух, румянящий щёки, огоньки декоративных гирлянд, подмигивающие отовсюду, чувство скорости и свистящего в ушах под шапкой ветра, когда она набирает скорость и бодро скользит по прямой!.. Что может быть лучше? Лезвия коньков оставляют на гладком льду борозды – заметив это, она старательно вырисовывает на нём узоры. Вот – звезда, пусть и кривоватая, а теперь – спираль, как на раковине садовой улитки, а сейчас… На большой скорости её начатый рисунок двумя резкими росчерками пересекает пронёсшийся мимо мальчишка. Устремив сердитый взгляд в его удаляющуюся спину, она уже собирается закричать ему вслед что-нибудь обидное (может, даже осмелится обозвать дураком!), как вдруг тот делает невообразимое: ноги его отталкиваются от льда, и мальчик взмывает в воздух. Тело молниеносно кружится вокруг своей оси – кажется, он делает два (или три?!) оборота, прежде чем приземляется на правую ногу, выпрямляется, и, раскинув руки, изящно уносится вдаль с гордо поднятой головой. Несколько людей вокруг восторженно ахают, и Кэсси, раскрыв от удивления рот, тоже провожает его фигуру удивлённым взглядом. Вот это да, настоящий фигурист! Вот бы и ей так научиться… Мысль о том, как удивились бы родители, повтори она подобное, вселяет небывалую решимость. И Кэсси и в голову не приходит, что умение делать аксель не возникает по волшебству. Поэтому, приметив родителей у края катка – у мамы ярко-зелёная шапка, которую не потеряешь даже в самой густой толпе, – она движется в их сторону, уверенная, что сейчас, пронёсшись мимо, и выполнив такой невероятный пируэт, сразит их наповал. А как они будут гордиться!.. Выдохнув, она отталкивается сперва одной, затем другой ногой и начинает набирать скорость. Взгляд уже приметил место, на котором она высоко прыгнет, и участок, на который приземлится с грацией, не меньшей нежели у того мальчишки. Всё рассчитано, ошибки быть не может! Глаза слезятся от бьющего в лицо морозного воздуха, но Кэсси, прищурившись, не моргает – важно не упустить ни единого мгновения! Ноги напряжены, она несётся с небывалой скоростью, уже вот-вот и… С силой отталкивается от поверхности в готовности кружиться. Мгновением раньше замечает, как мать, отвлекшись от разговора с отцом, бросает на неё взгляд, и брови её встревоженно поднимаются. Улыбка тут же сходит с лица, она открывает рот и начинает что-то кричать, но Кэсси уже в воздухе. Пространство вокруг размыто, она силится двинуть корпусом, чтобы прокрутиться, но что-то идёт не так. Тело не кружится, оно, накренившись, перестает слушаться и вдруг оказывается совершенно в другой плоскости. И летит вниз. Нет, нет! Избегая удара, Кэсси подставляет ладони, и в тот же миг осознает, какую сделала глупость. Весь вес её тела с размаху приземляется на вытянутую левую руку, слышится хруст. Невероятная боль настигает её в следующую секунду, а мгновением позже удар о лёд сотрясает тело целиком, вышибая из лёгких весь воздух, и Кэсс издает лишь короткий стон. Когда она по инерции откатывается назад и врезается спиной в ограждение катка, лицо её искажено гримасой. Кэсси больно – ужасно больно! – и в какой-то момент кажется, что она вот-вот умрёт на этом самом месте, окружённая изрезанным коньками льдом и голубыми гирляндами. Умрёт, потому что всё предплечье, начиная с запястья и заканчивая локтём, одной болезненной вспышкой ослепляет её, заставляя зарыдать. Вот только ушибленная грудь не позволяет сделать ни единого вдоха, и Кэсси не может кричать – лишь беззвучно разевает рот, пока слёзы стекают по раскрасневшемуся лицу и скатываются на лед. Единственное о чём она мельком успевает подумать и чего испугаться – это не остановится ли сердце от столь чудовищной боли? Выдержит ли оно? Впоследствии в больнице выяснится, что это всего лишь перелом лучевой кости и растяжение связок запястья, но Кэсси, умудрённая опытом целых пяти лет жизни, сделает вывод о том, что уже испытала самое болезненное ощущение, и отнюдь ей ничего не страшно. Это было её первое заблуждение о том, что судьба не сможет преподнести ничего больнее. Через девятнадцать лет после этого, лёжа на холодном операционном столе под ножом доктора Осборна, Кэссиди сделает этот вывод в пятый раз за жизнь и вновь ошибётся.3
- Да прекрати же дёргаться! Даже при всём желании Кэсс не сумела бы остановить колотящую изнутри дрожь, когда скальпель слой за слоем рассекал ткани её тела. Короткие рваные вдохи, переходящие в крик, сотрясали грудь. Острая боль, занявшая всю правую половину живота, сводила с ума, пульсирующими импульсами распространяясь от углубляющегося разреза. Кэсс ощущала, как струится по коже горячая кровь, пачкая металлический стол и затекая под спину. Совершенно мутный взгляд наполненных слезами глаз был устремлён в никуда – бьющий сверху свет люминесцентной лампы, казалось, безжалостно прожигал сетчатку. И хотя в какой-то момент её бьющееся в лихорадке сознание сконцентрировалось на мысли, что эта холодная яркость – последнее, что она видит в жизни, всё уже не было важно. - Ну что, наоралась? Лезвие рассекает ещё один слой. Она вновь кричит. Крик, уже совсем слабый, тут же превращается в серию судорожных хриплых вдохов, граничащих с плачем. Слёзы уже не бегут, да и во рту сухо. Она устала – её тело устало, а конца кошмару всё не предвидится. Кожа, клетчатка, фасции, мышцы – Кэсс не знала насколько глубоко забрался Осборн, да это уже и не интересовало. Голова кружилась – а может, кружился потолок? – и среди крутившихся в треснутом калейдоскопе обрывков мыслей она вдруг уцепилась за звучащую эхом фразу, услышанную совсем недавно: в ходе операции ты, скорее всего, умрёшь от болевого шока - Когда? – одними губами произнесла она. Хирург остановился. - Что? – спросил он, склонившись к её бледному лицу ухом. - Когда… – Кэсс прикрыла глаза и сглотнула, – ..когда я умру? Негромкий смех Осборна не вызвал в ней никаких эмоций. Ей просто хотелось знать ответ. - Болевой… шок, – выдохнула она. Слова давались с усилием, - Когда? - Знаешь, – в голосе мужчины слабо слышалась усмешка, – Можешь, конечно, считать меня монстром, но всё же открою тебе небольшой секрет: я впервые расчленяю кого-то без анестезии. Хочешь, верь, – он вновь рассмеялся, – А хочешь – нет. Так что понятия не имею. Но ты неплохо держишься, так что навскидку я дал бы тебе минут семь. Семь. Семь минут. Продержись ещё семь минут, а затем всё кончится. Кэсс перестала верить в Бога ещё в детстве, но уверенность в том, что ад существует и на земле, в эти минуты закрепилась в ней выжженным тавром. Время не тянулось – казалось, оно остановилось насовсем. Попытки мысленно вести счёт секундам лишь убеждали в том, что стрелки всех часов в мире нарочито замедлились, обводя циферблат целую вечность. Кэсс насчитала сто восемьдесят девять ломанных секунд, когда мысли стали превращаться в мутный кисель и все числа погрязли в его вязкости. Ещё одно размеренное движение лезвия заставило мозг взорваться ослепительной вспышкой боли, а тело в агонии содрогнуться, но сама она отозвалась лишь слабым стоном. Когда Осборн стал погружать руку вглубь раны, сознание уже медленно оставляло её. Потолок провернулся над её головой ещё раз, подмигивая лампой, а затем стал темнеть. Ты ошибся, ублюдок, – с некоторым удовольствием отметила про себя Кэсс, чувствуя, как затухает собственный взгляд, – я умерла быстрее. Темнота поглотила её целиком. И боль прошла.