*
— Вот ты где. — Атаманша нашла Трубадура бесцельно подпирающим почерневшие доски старого хлева. Пёстрые куры деловито копались у самых его ног. — Я думала, после того, что ты натворил, Монах даже слышать о тебе не захочет, а ты спокойно возле его таверны ошиваешься. — Он думает, что виноват в том, что со мной случилось, — неохотно признался Трубадур. — Поэтому не злится. Атаманша не стала интересоваться подробностями, лишь понимающие качнула головой. Золотой солнечный луч сверкнул на гладком кольце её серьги. — Ты сам-то как? — А что? — Ну, эта твоя история... — ... ничего не значит. Трубадур прикрыл глаза: его по непонятной причине раздражал яркий петух, с важным видом обхаживающий кур. Трубадур всегда легко выходил из себя, но теперь его злило всё подряд: золотой блеск серёжек Атаманши, собственные нелепые стихи, привычный запах нечистот над городом, запахи еды и выпивки — и сладкий аромат, искрой вспыхивающий над всем этим и тут же исчезающий. Луна отощала, и ночи почернели. И Трубадур видел сны. В них назойливый аромат преследовал, распадался на части и был не таким, каким казался. Трубадур хотел разгадать его и видел высокую траву и свет огня вдалеке, то ли от костра, то ли от пожара. А потом он просыпался со вкусом железа во рту и снова злился, потому что слюна, которую он сплёвывал, не была окрашена алым, и впервые в жизни он мечтал, чтобы кто-нибудь успокоил, погасил о себя его раздражение. — Тогда, надеюсь, ты готов услышать ещё одну историю, — сказала Атаманша, и Трубадур очнулся. — Несколько дней назад нас нашёл человек, пообещал очень большие деньги и предложил украсть для него корону из собора. Понимаешь? Не нравится мне всё это: Принц, корона... Что думаешь? — Ты ведь отказалась? — спросил Трубадур, у которого от этой новости вдруг разболелась голова. — Я в петле болтаться не хочу. — Вот и забудь обо всём. И не вспоминай. — И всё? — А чего ещё ты от меня ждёшь? Кто-то бежал со стороны таверны. Обернувшись, они увидели Марию. Её рыжие волосы растрепались и неопрятно лежали на плечах. — Ты здесь! — бросилась она к Атаманше, распугивая кур. — Я убью тебя, если это твоя идея, слышишь?! Ты знаешь, что Малыш пытался украсть корону?*
Принцесса устало опустилась на диван, и стук её каблуков, почти безостановочно звучавший последние несколько минут, наконец перестал ударяться о стены. — Светлячок, — сказала она. — Если это игра в слова, то, видимо, моё слово на «к», — флегматично заметил Принц, сидящий напротив. — Это всё, что из него удалось добыть, пока приходил в сознание. Больше ни звука. — Вероятно, он признается под пытками, — ответил Принц всё так же безучастно. Принцесса изумлённо подняла брови: — Ты меня поражаешь, братец. Разве ты не против подобных методов? — Ты тоже против. Но герцог давит на отца, и мы оба с тобой знаем, что придётся прибегнуть к пыткам, если грабитель будет молчать. — Герцог нетерпелив, — согласилась Принцесса, снова встала и прошлась по комнате. — И его можно понять: для них корона такая же ценность, как для нас. Но пытки? Тебе сейчас легко говорить об этом, ты не видел преступника. Он же мальчишка! — Именно поэтому я и не хочу его видеть. К чему лишние сожаления? — Принц проводил взглядом затянутую в корсет спину Принцессы и отвернулся к окну. — Мальчишка умрёт на виселице, потому что наш отец посчитал нужным выставить корону на всеобщее обозрение. Да ещё так надолго. — Я предупреждала отца, что это безумие — держать её там. Однако я не могу его винить. Для него эта корона значит слишком многое. Как и для нас с тобой, братец, не отрицай. Она значит, что всё закончилось. — Не отрицаю. А младенец сам виноват, что у него зачесались руки, — усмехнулся Принц. Принцесса остановилась за спинкой стула, на котором он сидел: — Мой бог! Ты можешь не язвить? Тебе кажется, будто бы этим ты снимаешь с себя ответственность, но — какая неприятность! — тебе от неё всё равно не уйти! — Увы, — кистью руки Принц изобразил подходящий этому слову жест. — Я хотя бы пытался. — И потом, — Принцесса продолжила измерять комнату шагами, — почему ты решил, что у грабителя всего лишь «зачесались руки»? А если дело гораздо серьёзнее? Мы обязаны выяснить. Знаешь, я думаю о твоём музыканте из таверны и жалею, что так вышло. Возможно, сейчас он был бы нам полезен. — Отлично! — Принц резко поднялся со стула и взмахнул руками. — Теперь она жалеет! Принцесса подошла к нему. — Прости. — Она улыбнулась, мягко и сочувствующе, и взяла его руку. — Милый, по-моему, ты ищешь дружбы и любви, пытаясь казаться не тем, кто ты на самом деле есть. Но любовь не радуется неправде*. А правда в том, что ты — сын короля и его наследник. — Правда ещё и в том, что я не хочу им быть. — Ну, любовь всё переносит*, — усмехнулась Принцесса. — Всегда ты ведёшь себя, как старшая сестра, — улыбнулся в ответ Принц и поцеловал её пальцы. — Несправедливо, что ты родилась второй. — Несколько минут не имеют значения. — Имеют, когда речь идёт о престоле. В дверь постучали. Фрейлина вошла и склонилась почтительно: — Ваше Высочество. Там какая-то девушка. Утверждает, что у неё есть важная информация, но говорить согласна только с Его Высочеством. Капитан ждёт Ваших распоряжений. Ах, да. Девушка просила обязательно передать Вам, что её зовут Мария. — Мария? — удивлённо переспросил Принц. — Рыжая? — Пусть приведут её. Немедленно, — приказала Принцесса.