*
— Я телегу свою старую подновлю чуток, чтоб не узнал никто. — Монах потрепал лошадь по шее и вышел вон из конюшни; Атаманша и Трубадур вышли следом. — Сейчас кухарка с девчонкой своей на рынок уйдут, мы с Марией бочки приготовим. — Успеешь? И телегу, бочки, — спросил его Трубадур. — Я не Господь, чтобы знать, когда малец дух испустит. Трубадуру захотелось ссутулиться, сделаться ниже и меньше, будто от этого ужас их намерений останется незамеченным для того, кто читает в душах. С кухни доносились запахи еды и ругань кухарки. Паренёк, приставленный смотреть за лошадьми, выкатился оттуда с ломтём хлеба в руке, увидел Монаха и поспешил исчезнуть. — А ну брысь! — крикнул вдогонку Монах и добавил уже по делу: — Бочки дам хорошие. Принц твой не поскупился, как и в первый раз. Да и где ж это видано, чтоб ко двору дерьмо возили? — Какой ещё первый раз? — Когда он в платье явился и вы мою таверну разнесли в щепки. Мне потом кошель передали, на расходы, мол. А я теперь гляжу: кошельки-то родные. Вот кто мне тогда всё оплатил. — Ишь, честный какой, — отметила Атаманша. — Велика честность — деньгами кидаться, — пробормотал Трубадур. — У него их без счёту. В таверне Мария задумчиво протирала тряпкой кружку. — Как он? — шепнула ей Атаманша. Мария отставила кружку в сторону: — Мы говорим об этом, надеясь, что он умрёт, хотя должны надеяться, что он останется жив. — Эй! — позвал её Монах. — Пора. Идём в погреб. Трубадур и Атаманша поднялись наверх, туда, где в одной из запертых комнат на кровати лежал Светлячок, которого они ранним утром привезли в таверну. Когда они вошли, тот дышал тихо, словно и не дышал вовсе. — Зачем ты сказала той женщине, что мы забираем его, чтобы попробовать вылечить? — шёпотом спросил Трубадур. — А что я должна была сказать? К тому же, если Малыш вернётся, нам нужно будет как-то объяснить его появление, — Светлячок пошевелился, и Атаманша шикнула на Трубадура: — Хватит, вдруг он слышит нас! Они просидели в комнате до вечера. Казалось, оставить мальчика одного — значит, бросить его и этим предать обоих братьев. Когда начало темнеть, Светлячок задышал тяжело и отрывисто. Атаманша опустилась на край кровати: — Мария правильно сказала. Мы плохие люди, Трубадур. Он не заслужил такого. Трубадур сел рядом и обнял её за плечи: — Разве все мы заслужили то, что нам досталось? Она прижалась к нему: — Наверное, нет. Помнишь, как я нашла тебя в лесу? Такого маленького, измученного, грязного. Я тогда подумала, что это жутко несправедливо. Моя жизнь в таборе тоже была несправедливой. Дети не должны страдать. И Малыш со Светлячком не должны были, я обещала заботиться о них. Но на самом деле о Светлячке заботился только Малыш, ведь с ним было сложно, а я радовалась, что можно заплатить, чтобы он не путался под ногами. — Без тебя они не выжили бы, сестрёнка. — А со мной? — горько усмехнулась Атаманша. Она склонилась и поцеловала мальчика в лоб: — Прости, что подвела тебя. Трубадур вышел, чтобы позвать Марию. Она прибежала, на ходу вытирая руки о передник. Светлячок вздохнул ещё несколько раз и широко распахнул глаза, видящие теперь то, чего не видно живым.*
Трубадур занёс в сарай обёрнутого в ткань мертвеца, следом зашли Мария и Атаманша. Пустая бочка уже стояла на телеге. Трубадур пытался быть аккуратным, опуская Светлячка внутрь, но тесное отверстие цепляло ткань, упиралось краями то в руки Трубадура, то в части тела покойника, как будто тот сопротивлялся такому насилию над собой. — На ноги поставь, — подсказал Монах. Мёртвое тело, поставленное ногами на дно бочки, выглядело пугающе, а вместе со страхом пришли злость и бессилие. Трубадур укладывал мертвеца, борясь с желанием грубо затолкать его в бочку, чтобы слёзы наконец перестали обжигать веки. Когда всё получилось, они приладили дно, стянув деревяшки обручем. Атаманша гладила лошадь. — Хорошая скотинка, — оценил животное Монах. — Быстро твои её приволокли. Не признает никто? — Не краденая она. Или думаешь, если цыгане, так все кони ворованые? — Да я не к тому, — примирительно сказал Монах, вздохнул и погладил Атаманшу по плечу. Она лишь слабо кивнула в ответ и накинула капюшон плаща: — Нужно ехать. Ветер дул с юга, пока тепло, но беспокойно. — Как бы не нагнало чего, — пробормотал Монах. Он ещё ворчал о дурной погоде, о том, что, может, это и к лучшему; о том, что Марии надо бы сейчас пойти и нагреть побольше воды на всякий случай; говорил, что они будут ждать, а он приготовит свои травы — даст Бог, не понадобятся! — и что у Трубадура голова горячая, так пусть остудит, дело серьёзное, не в пивной кулаками махать. Трубадур слушал лишь краем уха. Невесть откуда взявшаяся нелепая мысль застряла внутри и отказывалась уходить. Он сел на телегу и передал вожжи Атаманше. Лошадь шла вперёд. Телега стучала колёсами. Трубадуру совершенно глупо и не к месту хотелось увидеть Принца. А толстые бочки, пузато расположившиеся за спиной, видеть совсем не хотелось. — Вино для Их Высочеств!