Солнце взойдёт

Лес был старый, тёмный и пугающий, как страшные сказки бабушки Варды. Неприветливым выглядело даже прилесье, а стоило лишь немного отойти от опушки, как тотчас же темнело, разливалось тёмно-зелёной топью мягкого мха, тянулось сверху и с боков кривыми сухими ветвями. Нет, не найти здесь ягод. Самой бы не заблудиться. Она стряхнула с себя налипшую паутину и собралась уже уходить, когда едва слышный звук привлёк её внимание. Сейчас бы бежать, сверкая босыми пятками, — мало ли какое чудище скрывается в чаще? — да разве потому её, такую маленькую, уже прозвали в таборе Атаманшей, что она убегала со страху? Вот и теперь она огляделась, подняла сук потолще и отправилась на поиски. Звук послышался опять, Атаманша прислушалась и ей показалось, что его издают жуткого вида корни упавшего дерева, похожие на лапы огромного чёрного жука. Она сжала покрепче своё оружие и пошла туда, осторожно ступая по прохладному мху. На земле лежал ребёнок. В первое мгновение Атаманша не поверила глазам, но мальчик вздохнул с тихим стоном, и тогда она бросила сук и подбежала к нему. — Эй! — позвала она. — Эй, кто ты? Тебе больно? Но мальчишка не отзывался. Растолкать его тоже не получилось, а поднять не хватило сил. — Бабушка! — побежала она к опушке, у которой остановился их табор. — Кто-нибудь! В лесу мальчик, мальчик! Мальчика принесли из леса. Он был грязный, слабый и ничего не говорил. — Может, не умеет, мал ещё? — шептались цыгане. — Да ты погляди на него, какой же он младенец? Пусть худой, а не меньше четырёх зим уж бедняжке. Ну ничего, заговорит. Но мальчик молчал. И почти всё время сидел в углу, как испуганный волчонок. Выходил по своей воле он лишь тогда, когда старая Варда пела или рассказывала сказки. В один из таких вечеров Атаманша подползла к нему и села рядом. Мальчик неприветливо засопел. Она достала заранее припасённый липкий сладкий гостинец. — Хочешь? — шёпотом спросила и протянула раскрытую ладонь со сладостью. — Я украла сегодня на рынке. Это вкусно, попробуй. Я — Атаманша, все зовут меня так. Мальчишка посопел ещё немного, но угощение взял, сунул в рот. И в молчании они продолжили слушать сказку. — ... Скачут всадники, призрачные охотники, ищут свою жертву, гонят души в ад. Лают огнеглазые псы, летят чёрные кони, пламя рвётся из-под копыт. Страшна ночь. Встретишь Дикую Охоту — быть беде. А кто взглянет на всадников — станет их дичью, будут гнать, пока не растерзают собаки, не затопчут мёртвыми копытами кони, а душу его — до самого адского пламени! — рассказывала Варда, и языки костра казались отблесками призрачного огня. — Пора мальчишке работать, — в тот же вечер говорит Фалько. — Пусть вносит свою долю. — Куда ж ему работать! Он, поди, и себя не признал ещё. Погоди, Фалько! — просит Варда. — Пускай тогда в лес возвращается! Нам лишний голодный рот ни к чему. И мальчика вместе с остальными младшими детьми посылают просить милостыню. Только какой из него попрошайка? Смотрит угрюмо исподлобья, молчит — того и гляди скалиться и кусаться начнёт. — Вот, возьми! — Атаманша сунула ему монеты, оглядываясь, не видит ли кто. — Который день почти ничего не приносишь. Мальчишка отпихнул её руки. — Глупый! Фалько скажет пороть тебя. — Она вновь протянула монеты, а на робкий взгляд мальчика ответила: — У меня тоже есть, не бойся. Атаманша не видела ещё своей седьмой зимы, но воровской промысел давался ей с такой лёгкостью, будто нечто направляло её, стоя за спиной. Поэтому она всегда приносила свою долю. Однако вскоре удача впервые изменила ей. — Сыграй, бабушка! — просили дети. — Давненько, Варда, мы не видели твоей лютни! — говорили взрослые. — Сыграй! Варда прикрыла глаза и провела по струнам. Мелодия была чарующе-печальной. Когда песня закончилась и притихшие до этого слушатели зашумели, бабушка подозвала найдёныша: — А ну-ка, пойди сюда, мальчик. Ты как чудо увидел. Ишь, глазищи-то блестят. Нравится музыка? Мальчишка кивнул. — Хочешь попробовать? — Варда протянула ему лютню, и он осторожно взял в руки инструмент. Заметно было, что от счастья мальчишка забывает дышать. Варда улыбнулась: — Да ты, я погляжу, настоящий трубадур! Я научу тебя играть на лютне. — Трубадур! — смеялись цыгане. — Чем не имя? И, глядя в полные восторга глаза мальчика, Атаманша решила, что ему нужна своя собственная лютня. На следующий день она вертелась недалеко от дома мастера с самого утра, но случай подвернулся лишь когда солнце стало по-вечернему мягким. Она бежала по улочкам, прижимая к груди новенькую, только что украденную у мастера лютню — быстрее, быстрее из города, туда, где стоит их табор, чтобы отдать драгоценный подарок. Её доля, собранная за день, небольшой тяжестью билась о тело. — Ты смотри, какая! Куда бежишь, чернявенькая? Поперёк улицы встали двое парней. — Слышал, что цыганки развратные с самого детства. Эй, чернявенькая, это правда? Сердце Атаманши сжалось от холодного предчувствия. — Иди сюда, — криво ухмыльнулся один из парней. — Проверим. — У... меня есть деньги. — Она вцепилась в лютню, как в спасение. — Хотите денег? — Кто ж не хочет. — Парни подошли ближе. — Давай их сюда. Атаманша чувствовала, что преградившие путь не оставят её, когда получат деньги. Поэтому, ловко ухватив в кулачок монеты, бросила их в лица парням. И, пока метал, падая, звенел и отвлекал на себя чужое внимание, она кинулась прочь со всех ног. Тем вечером она так и не принесла свою долю. Фалько был пьян. Ничего удивительного. Он часто бывал пьяным. А она, конечно, была виновата — никто не смотрел в её сторону. — Атаманша!! — звонкий дрожащий голос взвился над табором, когда кнут впервые рассёк её спину. — Нет! За что? Пустите её! Пустите! — А, так он говорит! — Фалько схватил мальчишку за ворот. — Защищаешь? Так получи тоже! Атаманша очнулась от холодного прикосновения к спине. Увидела, как бабушка намочила ткань в густо пахнущем травяном отваре и приложила к исполосованным рёбрам лежащего тут же Трубадура. Он застонал. — Тшш, — сказала Варда. — Вступился — принимай последствия. Ничего, бока заживут. На душе раны дольше болят. — Бабушка, — спросила Атаманша пересохшими губами. — Он заговорил? За что его так? Варда повернулась, чтобы сменить ей тряпицу: — Заговорил. Против Фалько полез. А кто ж против главного лезет? — Он же заступиться хотел. Не понимает у нас ничего. — Такие порядки, — вздохнула Варда. — Тебе они нравятся? — Кто ж меня спросит? Я старая, а обычаи наши куда старше меня. — Но если обычаи плохи, разве цыгане не могут придумать новые? Варда лишь покачала головой и подала Атаманше миску с питьём. — А если Фалько станет совсем жестокий? — спросила Атаманша, сделав глоток. — Неужто никто ничего не сможет сделать? — Сможет, — успокоила её бабушка. — Ты спи, спи. Атаманша уже почти провалилась в болезненную дрёму, когда почувствовала, как маленькая ладонь слабо сжала её пальцы. — Ты самая хорошая, — прошептал Трубадур.

*

Она с гордостью оставляет отметины на камне — двенадцать зим! — но вместе с тем не может унять тревогу: придёт пора, когда её сговорят, и вольная жизнь, которую она так любит, закончится. Знакомый город обволакивает шумом: их табор вновь вернулся в эти места. Детские воспоминания кружат у Атаманши в голове. — Что задумалась, сестрёнка? — подсаживается к ней Трубадур. — Не хочу, чтобы меня выдали замуж, — признаётся Атаманша. — Зачем мне мерзкий муж и противные дети? — С чего ты взяла, что муж будет мерзким? — смеётся Трубадур. Она думает о нежном и волнующем цветке, который распустился в её душе, а потом отвечает: — Почему я не могу жениться на девушке? Тогда не будет никакого мужа. Трубадур таращит глаза и недоверчиво моргает: — Тебе хотелось бы жениться на девушке? — Мне нравятся девушки, — тихо сознаётся Атаманша, потому что знает, что Трубадур никогда не выдаст её тайну. Девушка. Ей нравится девушка. Яркая улыбчивая Лата, что старше её на две зимы. — Погадай мне, бабушка! Скажи, что меня ждёт, — без особой надежды просит Атаманша, когда они с Трубадуром возвращаются из города. Она знает, что бабушка не гадает своим без крайней нужды. Но неожиданно Варда соглашается. Карты ложатся перед Атаманшей, и рисунки, привычные с детства, смотрят на неё незнакомо. — Всегда ты дерзкой была, — говорит бабушка. — Через величайшую дерзость и судьбу свою найдёшь. — Что это значит? — спрашивает Трубадур, который всё это время крутился рядом, и, не дождавшись объяснений, просит: — А можешь и мне погадать? Варда смотрит на него, прищурившись, побледневшими от старости глазами. — Что ж, давай, — щедро соглашается и на этот раз. Трубадур нетерпеливо ждёт, что скажут ему карты. — В огне ты потерял счастье, — звучит ответ. — И в огне обретёшь его. На мгновение Атаманше кажется, что она видит страх в глазах Трубадура. А на следующую ночь она встречает свою любимую у бабушкиной повозки. — Помоги, — шепчет Лата и без сил падает ей в руки. — Бабушка, что с ней, бабушка? — повторяет Трубадур суетящейся вокруг девушки Варде. В отличие от испуганного мальчишки, Атаманша прекрасно знает, что: на теле Латы следы побоев, на юбке кровавое пятно и кровью покрыты её ноги, от бёдер до босых ступней. — Кто сотворил с тобой такое, милая? — спрашивает Варда. Но ответ тонет в шуме. Они видят пьяного Фалько. Лата отчаянно жмётся к Атаманше. — Вот ты где, девчонка! — рычит Фалько. — Сбежала от меня! Варда встаёт на его пути: — Не тронь! Ты не посмеешь. Все узнают, Фалько! Не быть тебе больше главным. И с табором больше не быть! Фалько отступает, бормоча проклятия. — Всё хорошо, милая, — говорит бабушка. — Всё... Она не договаривает — с тихим вздохом оседает к ногам Трубадура. — Приведи помощь! — приказывает Атаманша, оставляет Лату и зовёт, приподнимая седую голову Варды: — Бабушка! Бабушка! Трубадур прибегает с людьми. Атаманша озирается в поисках Латы, но той нигде не видно. Она ищет её и находит лежащей в траве. В свете луны видно, как по платью Латы растекается новое пятно. Из живота её торчит рукоять ножа. — Нет! — падает на колени Атаманша. Но Лата уже не дышит. — Атаманша! — слышится крик Трубадура. — Атаманша, где ты? Бабушка умерла. Отчаяние и ярость наваливаются одновременно. Ненависть выжигает душу. Атаманша хочет рассказать. Она всё расскажет людям! Но что они сделают Фалько? Разве достаточно ей людского гнева, разве даст он желанное возмездие? Она вынимает нож и целует любимое лицо. — Ты куда? — окликает её Трубадур, когда она проходит мимо. — Уйди! — огрызается она. Она находит Фалько в его шатре. — Пришла убить меня? — ухмыляется он, видя лезвие. — Ты убил Лату! — выплёвывает Атаманша. — И что? Никто не узнает. Старуха померла. Кто поверит тебе? Даже нож, которым это сделали, теперь в твоей руке. — Ненавижу! Она бросается на Фалько, но тот, хоть и пьян, легко перехватывает её руку. — Девкой меньше, девкой больше, — шипит он и валит Атаманшу на землю. Она сопротивляется, но силы не равны, и он дёргает вверх её юбку. Атаманша замечает движение: над её головой Трубадур замахивается и со стуком опускает что-то тяжёлое на затылок Фалько. Удар не сильный, но его хватает. Атаманша спихивает оглушённого Фалько с себя и успевает нашарить нож. — Ах ты... — зло хрипит Фалько, приподнявшись на локте. Лезвие вонзается в него с мягким тошным звуком. Атаманша выдёргивает нож, и Фалько неверяще глядит на рану. Тогда, держа рукоять двумя руками, Атаманша бьёт его в шею. А когда он валится на спину, протыкает тело ещё раз, и ещё, и ещё. Кровь Фалько чудовищной маской укрывает её лицо, её грудь и плечи. — Хватит, хватит! — слышит она как во сне и наконец понимает, что это Трубадур зовёт её. Она выпускает нож из рук. — Что нам теперь делать? — всхлипывает и озирается Трубадур. — Сожжём всё, — говорит Атаманша. Они находят огонь и поджигают шатёр. — Бежим! — тянет Трубадура Атаманша, но не может сдвинуть его с места. В глазах его отражается пожар. И ужас. Цыгане находят их там же, у горящего шатра. — Я убила Фалько, — устало говорит Атаманша. На смену ненависти, бушевавшей в её сердце, пришли безразличие и пустота. — Варда успела рассказать, что он сделал с Латой, и мы нашли тело, — отвечают ей. — Ваша месть была справедливой. Но теперь вам здесь не место. Таков порядок. Пусть судьба сбережёт вас. Утро застало Атаманшу и Трубадура уже по дороге в город. Солнце всходило так же, как в любое другое утро, которое было до этого или будет после. — Трубадур, — спросила Атаманша, — почему ты так испугался пожара? Что ты видел там? — Дикую Охоту, — ответил Трубадур и отвернулся. И больше никогда об этом не говорил.