Испугался, зайчик?

Просыпается Антон не по громкому рёву будильника, больно бьющему внутри черепушки. Прижатый к Роме. Нет. Схваченный мёртвой хваткой. Не способный двигаться и даже сделать нормальный вдох, лишь жалкие мелкие вдохи-выдохи, словно в груди ни с того ни с сего появилось что-то очень тяжёлое, неприятное, болезненное. Чувство дикого страха неизвестности, больно бьющий вопрос "Что, мать твою, происходит?!" по ещё непроснувшимся мозгам. Словно Петров был в очередном кошмаре, где далее будет происходить такая дичь, которую ни один фильм ужасов не покажет. Только вот боль в груди, неспособность двигаться, неосознанность происходящего... однозначно всё это кричало о том, что у парня первый в жизни сонный паралич. Он знал, что это такое, знал, что бояться нечего, однако эта хуйня может смешаться с теми самыми "лесными" галлюцинациями со зверями, истошным криками и прочей до ужаса пугающей фигнёй, в реальности которой блондин убеждался всё больше и больше. Это было уже то, чего надо бояться. И... почему Рома сжимает его так крепко и даже больно? Любит? Пытается защитить? Зеленоглазый думал только о позитивных ответах на этот вопрос, не мог предмет воздыхания, которому тот еле-еле признался в любви просто взять и задушить Антона. Жаль, что парень мог лишь наблюдать за происходящим вокруг. Даже произвести тихое "помогите" было у юноши из ряда фантастики. К счастью, пока что ничего не происходило. Пока что. Петров не мог даже видеть. Лишь слышать и ждать, пока какая-нибудь ведьма не начнёт мерзко, нечеловечески шептать "То-о-оша-а-а-а!". Однако словно мир издевался над беднягой. Лишь томный гул ветра, словно дикого голодного волка за окном нарушал гробовую тишину. Тихое тиканье часов, словно отсчитывающие секунды до встречи с кошмаром. Но... ничего не происходило. Тот же гул ветра, тиканье часов, посапывание Ромы над макушкой Антона. Но что-то было не так... явно не так. Внезапно всё затихло. Просто взяло и затихло, будто прекратив своё существование, перенеся парня в потусторонний мир. Нет, время не замерло. Молодой человек будто бы оглох. Однако трезвость разуму Антону вернули сильные руки одноклассника, до боли сжавшие хрупкое тело, явно желая его сломать, как спичку. Антон не мог кричать. - Испугался, зайчик? - Раздался насмешливый рык над ухом Антона. Его сердце едва не проломило грудную клетку, разорвав плоть и кожу, вырвавшись от ужаса и шока. Да, Антоха испугался. Испугался едва ли не до смерти, когда он утыкался носом в грудь своему кошмару. Казалось, что все эти ужасающие галлюцинации словно препятствовали отношениям Антона и Ромы, ведь все три видения были связаны с Ромой. Где в лице самого кошмара выступал именно Рома. Рыча, словно дикий зверь, рвущий в клочья волков и медведей. Словно ужас леса. Его властелин. Его царь. Всё это создавало бесчисленное количество вопросов, но не давало ни одного ответа. Может, оно хотело оградить Антона от Ромы?.. Почему?.. - Пожалуйста, нет! - Истошно закричал Антон, словно проснувшись от этого ночного кошмара. Вскочив с кровати, парень вжался в угол комнаты, с паникой и ужасом смотря на медленно поднимающуюся с кровати фигуру Ромы, тихо матерясь и спрашивая, что случилось. Однако блондин мог лишь вжиматься в стену и слабо дрожать, судорожно сминая футболку до побеления костяшек. - Тоха... Тох? Ты чего? - Обеспокоенно спросил брюнет, вскакивая с кровати при виде испуганного дорогого ему человека, что хорошенько его разбудило и отрезвило его разум. - Ты призрака увидел? Или... опять галлюны? - Чуть тише спросил Пятифан, медленно подходя к Антону, словно боясь спугнуть, как испуганного до чёртиков зверька. Хулиган уже понял, что юноша шарахался именно от него. - Ты настоящий?.. - ни с того ни с сего спросил Тошка, поднимаясь на ватных трясущихся ногах, Петров продолжал держаться как можно ближе к стене, почти до боли в лопатка прижимаясь к ней спиной. Антон верил, что это точно его Рома. Кошмар внутри другого кошмара? Бред какой-то. - Нет, блин, я твоя фея крёстная! Иди сюда, мой балбес. - Последние слова Пятифан произнёс как можно более ласково, принимая трясущегося Антона в свои крепкие объятия. Даже если это очередная иллюзия – пусть. Блондин хотел хотя бы на пару секунд почувствовать себя защищённым. Словно в Белгородской крепости из "Капитанской дочки" в окружении солдат и любимого человека. Правда, до тех пор, пока эти чёртовы видения в лице Пугачёва не постучат в дверь. Успокаивали юношу чужие, но уже такие родные поглаживания по спине. - Тох, нам нужно выяснить, что это за херня. Я не могу смотреть, как ты страдаешь от лап этих ублюдков. Мы обязательно что-нибудь придумаем, я обещаю, Тох. - Шептал на ухо любимому человеку Пятифан, беря лицо того в ладони и смачно целуя того в лоб, на что получил тёплую улыбку и тихий смешок, говорящий о том, что Петров в коем-то веке успокоился. - Спасибо. - Чуть громче поблагодарил парень хулигана, уткнувшись в грудь того. - Ну-ну, похныкали и хватить. - Да пошёл ты... - Тихонько посмеивался Тошка, оторвав лицо от тёплого тела возлюбленного и подняв взгляд дружелюбных зелёных глаз на Пятифана. - С тобой – хоть на край света, детка. - Обжигая нежную кожу горячим дыханием прошептал Рома, утягивая Антона в нежный, аккуратный, но такой страстный и жаркий, как доменная печь поцелуй. У Ромки был богатый опыт поцелуев, он их много украл. Игрался с нижней губой одноклассника, проходился языком по ряду зубов, дразняще, словно бы случайно проходился кончиком по мягкой поверхности чужого языка. Антон целовался разве что с мандаринами, нелепо рисуя ручкой на них глаза, нос, рот и чёлку, как у Романа, якобы для большей реалистичности, хотя выходило всегда смешно и нелепо. Эта неловкость, даже некая стыдливость, неопытность Петрова даже забавила, но подливала масла в огонь хулигана, превращая его из костра в лесной пожар. Необжигающий, утягивающий в объятия соблазнительных красных языков пламени, исполняющих прекрасный страстный танец в ночном небе. - Открой рот. Шире, не бойся. - Шёпотом попросил одноклассника брюнет, опуская одну руку на худую талию, а вторую поднимая к прекрасному личику, поглаживая слегка замёрзшую бледную кожу тёплой ладонью, чувствуя лёгкое приятное покалывание на коже от этого игривого холодка. Это было только его личико. Только его фарфоровая куколка. Только его прелесть. Антон послушался возлюбленного, приоткрыв рот. Тут же снова возобновился страстный поцелуй, лишь делая горячее и воздух вокруг, и сердца обоих. Только этот поцелуй уже не был похож на простой поцелуй, а скорее на совокупление. Сразу же два языка смешались в чудесном танце, обвивая друг друга, проходят вверх и вниз, иногда просто на несколько секунд крепко прижимаясь друг к другу, словно становлясь единым целым. С уголка рта Антона тонкой дорожкой стекла слюна. Обычно первые поцелуи бывают нежными, неловкими, просто соприкосновение губ. Но не этот. Петров и не думал, что в жизни тихого хорошиста первый поцелуй с одним из самых популярных парней школы может быть таким мокрым, пошлым, страстным, горячим и даже немного мерзким со стороны. Блондин и не заметил, как был почти внаглую придавлен в жёсткую кровать за запястья, возвращаясь в реальный мир лишь чтобы пустить в лёгкие немного воздуха и не задохнуться. Постепенно по телу начал украдкой пробегать нежный прокалывающий холодок. Кареглазый начал раздевать своего парня, просто скидывая одежду на пол, включая свою. Два обнажённых юных тела наконец-то могли снова слиться в едином танце, стать единым целым, только без барьера под названием одежда. Оба всё больше отключались от реальности, попадая в некий прекрасный омут, где были лишь они, никого и ничего более. - У тебя нет смазки или что-то вроде того? - В попыхах горячо прошептал Рома, умело раздвигая ноги лучшего друга и открывая себе вид на прекраснейшую картину, которую он только мог себе пожелать. - Используй слюну... - Еле выдавил из забитых лёгких Антон, чувствуя, как страстные, мокрые поцелуи начали неспеша спускаться от немного припухлых розовых губ к подбородку, от подбородка к шее, где и была из первая остановка. Рома не мог сопротивляться. Ни Антону. Ни себе. Ни внутреннему зову. Никому и ничему. Обильно смазав палец во рту, юноша не медля приставил его к розоватому колечку мышц, начиная неспеша его массировать, а после резко, неожиданно входить, едва ли не заставив Антошку ругаться на весь дом, однако блондин вовремя зажал рот рукой, больно покусывая нежную кожу кисти. Брюнет неспеша начал делать движения вперёд-назад, добавляя второй палец, дабы следующим этапом сделать раздвигание мягких стенок нутра возлюбленного. В начале движения были грубыми, резкими, нетерпеливыми, но потом они начали приобретать более ласковый оттенок. Уже через 5-7 минут такой процедуры кареглазый не мог держать в себе тот порыв, то греховное желание. Резко выйдя из парня, от чего блондин издал резкий вздох, а после судорожно и горячо выдохнул в покусаную кожу, Роман обильно смазал уже пульсирующий от нетерпения орган, освободив его от тесного плена трусов. - Может быть больно... только не кричи, ладно? - Попросил возлюбленного брюнет, приставив головку к сжавшейся дырочке. - Расслабься, иначе я не войду. - Успокаивающе сказал Пятифан, почувствовав, как чужие ягодицы нехотя расслабились, давая парню немое согласие. Слегка резковатое, медленное, болезненное проникновение чего-то инородного затуманило разум Антона. Парнишка зажмурился в слезах, словно маленький ребёнок, пытающийся спастись от бабайки, до боли сжал белую простыню. Дав юноше немного привыкнуть, Рома начал неспеша, но в какой-то мере резковато продалбливаться внутрь, до появления нескольких капелек крови кусая чужую тонку шею, в качестве награды получая тихие пошлые мычания и вздохи. Как же Пятифан хотел услышать его охуительные стоны, смешанные с криками и громкими вздохами... единственной преградой были эти грёбаные родители, которые, услышав мужские стоны снизу, переломали бы каждую косточку в телах парней, сшив из подростков кожаные мешки. - Секунду, мне нужно найти это место. Бля... не здесь... та-а-ак... вот оно. - Довольно улыбнулся брюнет, когда, слегка толкнувшись в нужное место, услышав тихое постанывание, полное удовольствия и желания, держащего табличку "Я хочу ещё!". Он нашёл простату, куда и немедленно начал проталкиваться, задевая чувствительное мальчишечье местечко и уходя всё глубже и глубже в СВОЕГО Антона. Каждый толчок становился всё быстрее, глубже, но словно все толчки были по очереди резко-нежными. Рома умел быть одновременно и грубым, и в то же время ласковым, что просто сводило Петрова с ума. Блуждающая рука Тоши, ищущая себе упокоение, немедленно схватилась за стоящий член, судорожно водя по чувствительной плоти вверх-вниз, изредка массируя головку. Антон разрешал Пятифану трогать его везде. Хватать и сжимать до появления синяков ягодицы. Нежно проводить тёплыми пальцами по бледной худой талии. Оставлять прекрасные, словно космос, но бесформенные, как кротовая нора багряные засосы, которые уже на утро превратятся в уродливые синяки, а кровавые укусы будут похожи на потасовку с диким зверем. Его зверем. Движения ускорялись, стоны еле сдерживались, а над ухом Петрова различалось еле слышно рычание, в перемешку с шумными вздохами и тихими-тихими постанываниями. Слишком долго оба парня не продержались. Узкие тугие стенки разработанного анала сделали своё. До боли резко Пятифан выше из нутра возлюбленного, излившись на живот зеленоглазого и смешавшись с его спермой. Оба обессиленных тела с шумной отдышкой развалились на жестковатой постели, пока рука брюнета лениво укрыла обоих. - Это было больно. И охуенно. - Прошептал Антон, прикрыв сонные веки.