***
Этот путь занял почти четыре дня. Они не слишком и торопились, Айшала рассказывал о залах, мимо которых они проползали, обращал внимание Шехийяха на встречающиеся барельефы и пояснял, что на них изображено. — О, гляди, стена свиданий, — захихикал он, вывернув из очередного коридора и наткнувшись взглядом на исписанную закорючками и завитушками нахайях стену, украшенную только узкой полосой растительного узора поверху. Стена тянулась далеко-далеко, в конце теряясь светлой точкой проема, и была исчеркана где гуще, где поменьше. Саиш, подползя поближе, неспешно двинулся вдоль нее, потом утвердительно кивнул и коснулся ладонью косо и криво выведенных строк. — Я писал это глубокой ночью и в темноте. Боялся, что друзья застукают и поднимут на смех. Шехийях осторожно приблизился, выхватывая сперва отдельные слова: почерк у воина в юности был хуже, чем у пьяного солдата, расписывающегося на снегу у таверны. Потом вчитался, благо, Саиш ничуть не старался прикрыть каракули. И все равно, для полного понимания пришлось выслушать Айшалу, негромко зачитавшего написанное. «Асим, чьи кудри меднее орханка, а очи — словно умытая дождем зелень! Мой золах пылает и становится тверже камня, едва подумаю о тебе. В ночь танца светляков приходи в купальни». — С тех пор мудрости в тебе прибавилось, как и аккуратности, — беззлобно поддел воина Айшала. Шехийях с некоторым трудом подавил смешок. — И как, пришла? — все-таки, не сдержавшись, уточнил он. — Нет, конечно, — улыбнулся Саиш. — Хотя не сомневаюсь — до госпожи посла новость об этой надписи долетела быстро. — О, и до досточтимого Нияша — тоже, — округлив глаза, сказал Айшала, делая вид, что он только что вспомнил такой пикантный момент. — Кажется, это именно тогда его шипение замораживало воду в самый разгар лета? — Айшала... Ну не порти момент! Глядя на них, Шехийях невольно улыбался: такие... Такие живые. Не застывшие, не умершие вместе со своим прошлым, помнящие о нем, но с теплом и радостью, а не болью. Хотел бы он так же. И постарается. На привале Шехийях просто залип в одном из залов, украшенных не привычными барельефами, а мозаикой. Словно приклеенный, он ползал вдоль стен, не в силах оторвать глаз от мелких, размером со среднюю чешуинку, кусочков стекла или камня, складывающихся в настоящие картины. Кусочки были разных цветов и форм, будто их откалывали от целого и дробили не глядя, но именно это-то и придавало картинам такую пластичность цвета и линий! И лишь в последнюю очередь он обратил внимание на сюжет картин. Точнее, сначала узнал изображенного: Айшала вышел очень похоже, даже в мозаике. Художник неведомым образом умудрился передать пластику именно этого конкретного нахай, то, каким жестом он запахивает свои накидки, как кладет кончик хвоста на край стола, когда увлеченно что-то рассматривает. Саиш нашелся в другой части зала, и Айшала там тоже присутствовал — мелькал на фоне. Как и еще один нахай, точнее, одна, узнанная только по рыжине чешуи и зелени глаз — те мерцали кусочками свежей листвы. Пришлось возвращаться к началу, пытаясь понять историю: сценки сопровождались выложенными совсем крохотными камушками надписями, а читал Шехийях еще плохо. Саиш уполз вперед, проверить, все ли в порядке с коридорами: здесь уже было совсем недалеко до поверхности, и встречались следы воздействия воды, ветра и даже животных. Айшала сказал, что над ними всего десять уровней, но нужно все проверить. Именно поэтому они и остановились здесь. Не прямо в зале, конечно, это Шехийях не усидел на месте, заметив яркие проблески. И теперь не выдержал. — Айшала? — Да, младший? — целитель, возившийся в небольшой комнате напротив, разжигая огонь в очаге, оставил свое занятие и поспешил на зов, вызывая в Шехийяхе целую волну тепла и смущения: о нем так волновались и заботились! — Все в порядке. Я просто пытался понять, что здесь написано. — О. Это один из залов Летописи. Их на самом деле много, есть почти на каждом ярусе. А этот... Что ты прочел? Шехийях подполз к тому, что принял за начало, коснулся знакомых завитков, складывающихся в единый узор. — Твое имя. Потом, вот здесь — «боль» или «болезнь», не разберу, и дальше — «надежда». — Болезнь. И боль — у той заразы было свое название, в котором мы выразили все, — Айшала тоже протянул руку, коснулся камушков. — До нее не было ничего столь же страшного, отравляющего своей безысходностью. «Безысходность» — это слово тоже было на стене, но Шехийях не распознал его сначала. Теперь увидел, подчеркнутое изящным коготком. Ему уже не хотелось ничего спрашивать, но и прерывать Айшалу он не мог. Если уж нахай решил что-то рассказать, нужно открыть уши и слушать, не дыша. — Я был одним из тех, кто искал способ побороть заразу. Меня считали лучшим, сильнейшим целителем... И я готов был выползти из своей кожи вне линьки, но... Потом я уже хотел найти способ хотя бы замедлить распространение. Поддержать силы заболевших... Облегчить муки умирающих... Говоря, он неспешно обползал периметр зала, и Шехийях, следуя за ним взглядом, считывал историю борьбы — заведомо проигрышной, ведь нахай оставалось все меньше. Но они боролись. Боролись до конца, пока были силы. Пока не умерла их богиня. — Асим... Почему она стала лучшей? — хрипло уточнил Шехийях. — Из-за проклятья, да? Мог бы и не спрашивать. Целая мозаика — кусок стены между двумя проемами — была посвящена именно этому. Медно-рыжая нахай вскидывала руки угрожающим жестом, простирала их над искусно выполненными пернатыми фигурками, пронизанными прожилками орханка. За ее спиной высились другие нахай, а кольцами хвоста она укрывала совсем маленьких змеенышей и яйца. Надежду на будущее. Но Айшала только покачал головой. — Нет. Из-за него она умерла. Лучшей она стала, когда еще не была одной из нас. Смотри сюда, младший. Шехийях приблизился к участку стены и содрогнулся, рассмотрев изображение в подробностях. Неизвестный мастер, конечно же, исказил размеры, чтобы дать всю картину целиком, так что фигурка человечки вышла едва не в четверть рисунка полиса в высоту. Рушащегося полиса. Это выглядело так, словно кто-то взял и надрезал большой многослойный пирог, и полуотрезанный кусок падает вниз. И замирает в воздухе, остановленный чужой магией. Как похожи они были: эта человечка и та нахай... И как разнились! Здесь Шехийях видел спасение, там же — только угрозу и смерть. — Сколько ж там было?.. — вырвалось само собой. Сколько камня, сколько жизней, чуть не погребенных там, под обломками. — Четырнадцать уровней едва не сложилось, словно детская башенка. Она удерживала их десять часов, пока мы выводили детей и стариков, уносили яйца... Потом переместила камень вниз, не позволив ему просто рухнуть и зацепить нижние уровни. В голове вертелось исключительно неприличное людское слово. Шехийях смотрел на мозаику и понимал: да, она была достойна. Достойна, чтобы в нее верили. Достойна двоих нахай, которые зачем-то выбрали заполнить пустоту от ее потери им. Десять часов держать чары — это не просто сила мага. Это нереальная, запредельная сила воли, тверже камня, тверже алмаза. О таких говорят уважительным шепотом, какой бы путь они не избрали в жизни. — Вы очень по ней скучаете? Ох... Прости. Я не должен был этого спрашивать! — спохватился Шехийях. — Прости, Айшала, оно само вырвалось. — Она ушла уже давно. Задолго до того дня, когда мы поняли, что без ее тепла шайсы никогда не перелиняют в нахай. У нас было время смириться. Айшала говорил спокойно, и лицо его было почти безмятежно, но Шехийях чувствовал: рана, пусть и начала затягиваться, еще не зажила. И вдруг бело-серые глаза нахай полыхнули улыбкой, и эта улыбка даже тронула отблеском узкие бледные губы. — Я уверен, что Ишшилюм будет хранить память о ней вечно. Но довольно о том, что рвет чешую по живому. Вот лучше посмотри-ка сюда. Тут тебе готовый ответ, отчего Саиш носит такое имя. Проглотив все слова, что вертелись на языке, Шехийях обернулся, радуясь смене темы — все же, Айшала удивительно тонко чуял их с Саишем настроение. И поперхнулся смешком, увидев... Хвост сам собой застучал по полу, выдавая смущение. Нахай не чурались изображений плотской любви. Только те были настолько утонченными, что не сразу можно было понять: именно любовь меж нахай показана, а не танец или объятия. Эта же картинка... Ох! Нет, он видел Саиша в его естественном виде, видел его до крайности возбужденным. Только до сих пор не понимал, что для нахай Саиш был очень крупным. Остальные змеелюды ни длиной тела, ни размерами особо не отличались. Даже Айшала считался среди них довольно большим, но тут уже частично сказалось обожествление. Саиша древний мастер изобразил во главе стройных рядов воинов, и он выделялся, как венценосный ползун среди шайс. На следующей картинке Саиш свивал кольца, откидываясь на них спиной, а его... как там это звучало на нахайях?.. а, золах смотрел в небо, как боевой меч, а руки были с мольбой протянуты вперед, к спешно уползающим прочь мелким сородичам. И эта картинка вовсе не выглядела пошло и мерзко, как оскверненный чужими руками Страж. Айшала тихо посмеивался за плечом. — Они его боялись. Ластились, дразнили, а потом с присвистом удирали, разглядев. — То есть я, выходит, храбрый? — прыснул в ответ Шехийях, ведя пальцем по закруглениям символов. Читал он не очень хорошо, да, но это прочесть смог: — Большой... В... Нет, во... Всем? — и рассмеялся, уж больно имя подходило воину. Он же не только телесно большим был, но и остальным: и любовью, которой явно хватало на весь род нахай, и терпением — неудивительно, что на подначки Айшалы почти не реагирует! — Да пух и перья! — прозвучало, исполненное искреннего негодования, от дверного проема. — Саиш, не злись! — обернулся Шехийях. — Я тебя ни капли не боюсь, честно-честно! Даже наоборот... Кончик хвоста застучал по полу, Шехийях не мог его угомонить и не хотел: всплыла в памяти пусть ненастоящая, но близость между ними и то, как было хорошо. — Я знаю, — Саиш вполз в зал, добрался до них и заключил в свои объятия, которых хватало на двоих с избытком. — Запомню про «наоборот», — шепнул на ухо Шехийяху и... отстранился. — Я проверил коридоры. Все в порядке, можем переночевать здесь и подняться наверх к полудню. — А там будешь учиться, — сурово добавил Айшала, оправляя сбившиеся одеяния. — Поверь, до дождей тебе знаний хватит — и еще с запасом останется. — Я буду очень старательно учиться! — пылко пообещал Шехийях, благодарный обоим старшим за смену темы. И все же ночью ему никак не засыпалось. Несмотря на теплые объятия Саиша и Айшалы — или как раз из-за них? Как могла одна картинка, не особенно и детальная, поди еще что-то рассмотри в узоре мелких камешков! — как она могла настолько взбудоражить, что под веками, стоило закрыть глаза, вставало мощное оливковокожее тело в каплях воды, покорно раскрывающееся перед более изящным и белокожим, то и дело мелькали картинки вздувающегося горла и скользящие внутрь и наружу когтистые пальцы... — Спи, младший, — сонно пробормотал Саиш, прихлопывая его подергивающийся хвост своим, тяжеленным. — Спи, тут ни купален, ни мягких лож... Ауумф... Спи. «Когда меня имели с обоих концов, купален рядом тоже не было!» — хотелось заорать Шехийяху. «Вот именно, и оно тебе не сильно нравилось, — возразил он сам себе. — Ты же хочешь хорошо, а не быстро и больно?» — Потерпи до завтра, — шепнул Айшала. — Ну же, младший. И зашипел свою колыбельную, удивительно легко снявшую все желание, как заморок, подцепленный в логове арахов. — Уф, спасибо, Айшала, — зевнув, поблагодарил Шехийях целителя и провалился, наконец, в сон.***
Самыми сохранными в полисе Шиаман были средние ярусы — начиная с двадцатого снизу и заканчивая пятнадцатым сверху. Там все было так, словно полис был готов принять своих жителей обратно немедленно: чистые, без следа запустения, залы, коридоры и комнаты, оставшаяся в неприкосновенности утварь, разве что мало сохранилось ткани: за века истлела, а магия, очищавшая полис, убрала остатки. Вот и круглились сиротливо чаши-ложа, вырезанные из местного камня, лишь кое-где заполненные слежавшимися до твердости досок кожаными подушками. Но выше пятнадцатого уровня чары то ли выдохлись, то ли не дотягивались. Появилась пыль, паутина, нанесенные ветрами листья, следы птиц, вивших гнезда не только на террасах, но и в комнатах: покоробились прикрывающие оконные проемы рамы из орханка, и рассеялись чары, внизу напоминавшие совершенно прозрачные пузыри, упругие и теплые. Десять уровней нахай одолели довольно быстро, благо, на пути не было завалов и разрушений. Но вот врата — очень похожие на те, что вели в Лабиринт — с ними пришлось изрядно повозиться. Механизм ли пострадал, или магия выдохлась, но толстенные каменные створы лишь слегка разошлись и застыли, явив узкую щель, куда разве что Шехийях бы протиснулся, и то только в своем истинном виде. Он и предложил пролезть и посмотреть: может быть, снаружи что-то мешает? — Нет, — отрезал Саиш. — Я могу открыть дверь, пусть это и сложнее. А тебе так рисковать нельзя. И, видя непонимание, пояснил: — Наверху сейчас как в джунглях снизу. Старые дома, много удобных логовищ. Что если там затаился ашари или раннор? — Ой... — Вот и будет «ой». Саиш притаскивал с охоты тушу того же раннора — Шехийях видел их по пути к Лабиринту, когда пересекали реку. Вроде бревно — а пасть на треть тела, и вся в зубах. Брр, нет, повстречаться в одиночку с таким он бы не хотел: Айшала тогда очень сильно шипел и мазал Саишу хвост, с которого словно гигантским скребком стесало полосу чешуи. И это Саишу, а он большой и сильный. — Эх... Айшала, прикрой младшего, — попросил воин, раздеваясь. Зачем-то снял свой доспех из кожи, пояс и перевязи, отложил в угол. В другой, дальний, Айшала утолкал любопытного Шехийяха, ничего не понимающего, но смотрящего во все глаза. А потом в зале словно ударил огромный медный гонг, оглушая, и задрожали стены и пол. Саиш окутался темным облаком, то закружилось, раздаваясь в стороны... Перед богом-воином хотелось пасть ниц или распластаться на спине. Он был огромен: в высоченном зале мог приподняться только едва-едва, упираясь в потолок головой. Гигантская ручища еле просунула пальцы в щель врат, зато створки разошлись, как деревянная крышечка детской шкатулки. Скрежета выламываемого камня Шехийях не слышал, так был потрясен. Тогда, после того разговора, он вспоминал мельком увиденную принцессу. Обычная энэх, ничего такого. И нахай были... Ну, обычными? Ели, пили, смеялись и грустили, никак не выдавая, кто они. В их божественность не верилось, зато сейчас она осозналась разом, как удар упавшего на голову подгнившего сука — не было времени на приятие, все просто случилось. И стукнуло второе понимание, как бы не сильнее первого. Шехийях вздрогнул всем телом, забился в ставших неожиданно жесткими руках Айшалы. Саиш, отставив к стенам выломанные врата, как-то разом съежился, словно сложился сам в себя, конвульсивно дернулся и распластался по полу, весь в пыли и каменных осколках. Снова привычный, только бледный до прозелени и тяжело, с присвистом, дышащий. Это отрезвило Шехийяха лучше любой пощечины. — Айшала, пусти! Ему же... — Полезно иногда думать головой, дурню, — жестоко возразил тот, но руки разжал и за метнувшимся к Саишу младшим пополз шустро. Так Шехийях узнал и об обратной стороне божественной силы. — Мы действительно можем обрести ее — но на краткое время и дорогой ценой. Те, кто верил в нас, все-таки ушли слишком давно. Все дело в вере, младший, — хрипло говорил Саиш, которого злобно шипящий Айшала отпаивал своими снадобьями, а Шехийях растирал ему тело, из бледного ставшее похожим на хорошо отбитый кусок мяса, особыми мазями. — Да замолчи ты, птичья матерь! — взвился целитель. — Гер-р-рой, ш-ш-ш-ш! — Я давно не входил в божественную суть, вот и... Айшала шлепнул ему на губы что-то густое и тягучее, склеившее их намертво. — А там, на мозаике, значит, она и правду?.. — тихонько уточнил Шехийях. — В добрых двадцать ярусов ростом? Наглая, неприкрытая ложь! — огрызнулся Айшала. — Угу... А я какой буду? Шехийях с трудом выдавил это вопрос, но спросить было нужно. Он понял: с ним все не так. Магия, цвет. Слишком крупный для нахай, слишком не такой. Насмотрелся на изображения, барельефы, мозаики и рисунки в свитках, сумел сопоставить размеры. Та мозаика, на которой вычитал имя Саиша, убедила в выводах окончательно. — Ты маг, и до окончания взросления и обучения тебе пока далеко, — убедившись, что Саиш уснул, прямо на наскоро сооруженном из одеяний ложе, в едва расчищенном от щебня углу, Айшала успокоился, устало свернулся вокруг супруга, притянул к себе Шехийяха. — Но я верю — день, когда и к тебе придет божественный облик, наступит скоро. «Скоро» в его понимании тоже было божественным. В этом Шехийях успел убедиться: эти двое мерили прожитое даже не десятками лет, считая их слишком малыми величинами. Но понимание еще требовалось уложить в голове, и на это, как он подозревал, как раз пары десятков лет хватит. Впритык. Но он... должен научиться. Потому что он — их младший. Врата, вопреки ожиданиям Шехийяха, вели не сразу в храм. И, наверное, Айшала и Саиш специально ему ничего не сказали, желая увидеть, какое впечатление на него произведет это сакральное для нахай место. Что ж, их ожидание было вознаграждено: Шехийях просто замер и оказался не в силах сдвинуться с места, разглядывая открывшийся ему вид. Выход с верхних уровней полиса был в пещере, и до него пришлось еще изрядно ползти от врат. Только позже Шехийях додумался, отчего так: пещера располагалась на склоне небольшого холма, одной из десятка возвышенностей, окаймлявших ровное столовое плато. Густо заросшие каким-то колючим кустарником, эти холмы одновременно и маскировали вход в полис, и давали изумительный обзор на храмовый комплекс. Именно комплекс, потому что назвать просто храмом два десятка сооружений было уничижительно мало. Первым в глаза бывшему энэх бросилась удивительная архитектура зданий и увенчивающие их вытянутые, яйцеобразные купола из нежно-розового, золотисто-коричневого и бело-песочного камня. Словно гнездо с гигантскими яйцами. Ощущение гнезда усиливали плавные линии перекрытий, переплетающиеся, приоткрывая оконные и террасные проемы, изогнутые раздвоенными вершинами колоннады, поддерживающие купола, заплетающая некоторые части зданий зелень. Когда-то храм окружала площадь, но сейчас от нее мало что осталось: посреди взломанных корнями плит вздымались невысокие, но весьма толстые деревья с зонтичными кронами, росла трава и кусты. Расстояние между холмами и храмом занимало озеро, сверкало узким серпом, охватывая храм с двух сторон. Возможно, где-то там, за храмом, где Шехийях не видел, «рога» этого серпа соединялись, как и крылья площади? Но никаких следов моста или пристани не было. Он простоял, приподнявшись на хвосте, непростительно долго. Столько, что Айшала все же тронул за плечо. — Шехийях? — Тут так... красиво и пусто, — беспомощно откликнулся тот, опускаясь обратно. Да, пусто. Здесь должно было быть нахай. Должны были скользить по переходам гибкие фигуры, взблескивать на солнце медь украшений и чешуя. Должны были звучать голоса и негромкий смех, чтобы это место стало настоящим. Без нахай храм не умер, нет. Но застыл, сам в недоумении от своей заброшенности. Айшала понял, не мог не понять. Но ответил Саиш, что удивительно — с мягкой улыбкой: — В наших силах вернуть все. Но сперва — твое обучение. А теперь вернись в истинную форму, младший. Мне будет проще перенести тебя так. Насчет истинности формы Шехийях поспорил бы: казалось, всегда с хвостом был. Но сосредоточился — и вздрогнул, ощутив влажную землю босыми пятками. Закутался в ткань, раньше бывшую по пояс, а сейчас разом прикрывшую и голый зад, чувствуя себя неправильным: слишком уязвимым, слишком слабым. Никчемным энэх. Подхвативший его на руки Саиш, кажется, угадал эти мысли. Серьезно заглянул в лицо, наклонился, ткнувшись носом в складку меж напряженно сведенных бровей. — Не надо. У каждого оружия свое достоинство, ты еще поймешь это, младший. — Но штаны тебе пошить стоит, — практично заметил Айшала. — Как-то мы это упустили из виду. — А может, не стоит? Мне с хвостом хорошо, — жалобно протянул Шехийях, обнимая Саиша за шею и внезапно понимая, с какой скоростью оба его бога спускаются к озеру, лавируя меж каменных обломков и колючих кустов. И, не замедляясь, соскальзывают на воду, словно на гладкий камень! — Младший, ты не прав. Возвращаться в истинный облик нужно, ведь именно он — основа тебя, — возразил Айшала, будто ничего особенного не происходило, и он полз по обычной дороге. — И поддерживать магию в балансе можно лишь так, развивая ее равно в обоих своих ипостасях. А то разучился уже ходить. Саиш поставил энэх на уцелевшую плиту уже по ту сторону водной преграды, мягко подтолкнул и тут же подхватил под мышки, помогая удержать равновесие: первый же шаг показал правоту Айшалы. — Мне страшно, — буркнул Шехийях, вцепившись в такие надежные руки нахай. — Таким — страшно. Он не боялся раньше, не зная, что может быть иным. Или просто чувствовал себя в безопасности в уютных коридорах полиса, где страшнее редких птах ничего не встречалось. Он тогда даже не одевался толком — зачем? Отреза ткани на плечах хватало для тепла, а гладкий камень пола буквально просил пройти по нему босиком. А случись замерзнуть — всегда можно было вернуться в комнату и забраться в чашу ложа. Здесь же уже на втором десятке шагов Шехийях сел на задницу, мрачно вытаскивая из ступни колючку. Но и в словах нахай была истина, которую он не мог игнорировать. Если Айшала сказал, что творить чары и развивать нужно оба тела, то это не от нечего делать и не из желания увидеть младшего слабым. — Тренировки, обувь и одежда, — подытожил Саиш. — Я займусь первым и вторым. — Хорошо, — усмехнулся Айшала. — Надеюсь, я еще не разучился шить. — А я пока могу?.. — Можешь, младший, можешь. Но не надейся, мы не дадим тебе прятаться за своим хвостом долго! Со вздохом облегчения Шехийях вернулся в облик нахай, внезапно понимая, насколько тот больше родного. Все-таки подтверждались его подозрения, переросшие уже почти в уверенность: Саиш и Айшала изрядно поделились с ним своей божественной сутью. Интересно было иное: когда это случилось? Неужели именно в тот момент, когда они впервые «встретились»? Тогда понятен их ужас, когда они нашли своего младшего полутрупом. Айшала как-то признался: опознал только по... ушам. Они у энэх были выдающимися — и только они похожими на видение и были, ведь в своем сознании тогда еще Этьяль видел себя прежним. — Вы меня потому и не хотите? — брякнул Шехийях, слишком поздно затыкаясь. — Чш-ш-што-о-о? — изумился до неразборчивого шипения Айшала. — Нет, я понимаю, — Шехийях отвернулся. — Я бы, наверное, тоже думал только о том, как мерзк... Договорить не смог — за плечи взяли и встряхнули так, что клацнул зубами, прикусив язык. Саиш дождался, пока он помычит от боли и все-таки вспомнит, что маг и уж с такой проблемой разобраться может легко. — Младший, если бы я успел раньше... Смерть от яда шайс показалась бы тому людскому мусору великим даром. Не смей так о себе думать. Ты желанен в любом виде... — Просто разучился замечать, когда на тебя смотрят с любовью, а не с похотью, — тихо закончил Айшала. Шехийях сглотнул, усилием воли (показавшимся ему ничуть не меньшим, чем то, что помогло Асим держать рассыпающийся полис!) заставил себя поднять голову и посмотреть на обоих нахай. — Я этого никогда и не знал, Айшала. Нахай молчали. Наконец, Айшала наклонился, поцеловал мягко. — Научим. Мы научим тебя, младший. — Дай только времени, — закивал Саиш. — Если мы чего и боимся... — ...то это сделать тебе больно. — Я понял и запомнил. Зарубил намертво на хвосте, можно сказать. Невольно тронул горло, заметил потемневший взгляд Саиша и улыбнулся: — И ты запомни: этой болью вы меня спасали, мою жизнь, но что важнее — мой рассудок. — Вот и не перетруждай его глупостями, — подвел итог Айшала. — Поспешим. До ночи стоит обустроиться, а я боюсь представить, что творится в жилой части Храма. — Айшала, — Шехийях зацепился за мысль, как за тонкую нить морока араха, потянул ее и спросил, когда смог сформулировать: — Вы же с Саишем боги? Но почему-то живете не в Храме... — Мы просто заняли уцелевшие жилые залы полиса, — покачал головой Айшала, легко скользя по обломкам плит и корням деревьев к зданию. Пришлось поспешить за ним, чтобы не прерывать разговор. Саиш полз сзади, посматривал по сторонам, ища угрозу. — Когда мы очнулись ото сна и поспешили к переходу — успели заметить это безобразие. А после — Шехийях, мы просто побоялись нести тебя через переход. Там слишком много магии и орханка, а ты жил во многом благодаря моим чарам. Пришлось несколько дней побыть в Лабиринте, и лишь после Саиш смог перенести тебя в полис. Шехийях кивнул, принимая к сведению то, что Айшала обошел-обтек тактичным «жил моими чарами». Проще говоря, не воспользуйся бог-целитель своим божественным аспектом, не выжил бы тогда еще раб-энэх. Это тоже стоило учитывать в картине «стать богом за пару десятков лет».