Тот, кто не хотел мести

      Айшала не ошибся: внутри Храм оказался в еще более плачевном состоянии, чем верхние уровни полиса. Но — тоже не совсем. Святая святых храма, защищенная не только чарами, но и пережившими тысячи лет запустения каменными дверями, каменными же — из толстых плит хрусталя — окнами, искажавшими вид, словно вода, осталась в неприкосновенности. И, что безмерно порадовало всех, в эту часть Храма входила и учебная часть вместе с гигантским хранилищем мудрости, сокровищницей, где больше было запечатанных чарами остановки времени ингредиентов для лекарств, чем драгоценностей.       Сильнее всего пострадали жилые части комплекса: они занимали почти все внешние здания, и защищены были лишь привычными уже орханковыми рамами, а орханк, несмотря на магическую природу, все-таки металл мягкий и подверженный старению.       — А почему в полисе не так?       — Ты заметил, что каждый уровень полиса имеет некую центральную пустоту, точнее, ось?       Пришлось срочно напрягать мозги. Выметая из комнат сор, листву, косточки мелких животных и перья, Шехийях мог спокойно думать: монотонные движения настраивали на это.       — Да. Все коридоры и залы расположены по периметру этого... ядра?       — Орханковая жила, — кивнул Айшала, орудующий рядом таким же самодельным помелом. — Неравномерная, в центре полиса она расширяется и образует именно что ядро. Все чары запитываются от нее. Вниз и наверх уходит по тонкому веретену. Но внизу, под основанием полиса, жила снова расширяется, а вот здесь ее уже почти и нет. Последние ответвления образуют окружность святая святых.       — И питается магией от самого низа?       — Да. Но на многое ее не хватает, большую часть внешних чар накладывали и поддерживали уже нахай. Здесь было много учеников, это не представляло труда. Сейчас вот только один — но нам и нужно зачаровать только одни покои.       Сначала Шехийях не понял, потом дошло: один ученик — это он. И скоро ему не только наспех связанной метлой махать, но и учиться делать дом домом. А он... неумеха. Все, чему успел научиться по свиткам из хранилища полиса — это какие-то бытовые мелочи вроде удаления пыли или очищения пятен с ткани или стен. Там именно что магических трактатов не было, ведь и незачем было разделять весь объем знаний, если его давали в одном месте.       — Не бойся, начнем с простых чар: осушения, полировки, укрепления. То есть, со стен, пола, потолка. Саиш как раз поправит рамы, и начаруем защиту на окна.       — И все это сегодня?!       — Нет, конечно, — рассмеялся Айшала. — Твоя голова лопнет, как переспелый орех, если мы попробуем наполнить ее таким количеством знаний за раз. Постепенно, младший, постепенно.       Что ж... Шехийях уже привык, что Айшала во всем и всегда прав. Выучить — зазубрить, пока не начнет получаться на одной только силе воли и почти без жестов — даже одни-единственные чары осушения влаги, не уничтожив при этом растительность в округе (хвала, хвала Саишу, отвесившему им обоим по затрещине и изгнавшему практиковаться подальше от Храма, за озеро, в травяное море!) — сделать это было нелегко. И заняло полновесных четыре дня. Ночевали при этом в сокровищнице, в устроенном меж сундуков с драгоценными камнями и орханковыми слитками убежище.       Скажи кто, что Шехийях будет перед сном вертеть в пальцах рубины размером с четверть кулака — не поверил бы. Особенно тому, как потом ронял их небрежно, налюбовавшись игрой света в гранях, и терял в ворохе тканей. И уж точно бы Шехийях не поверил, скажи кто, как поутру будет ворчать Саиш, которому эти рубины под хвост попали, не дав нормально выспаться.       По прошествии этих дней Шехийях рискнул. Пробовал сперва на небольшом закутке, где когда-то была небольшая кухонька на две ученические комнатки. Айшала рассказал, что ученики так и жили, объединяясь компаниями по интересам. Питались все вместе в трапезной храма — от нее мало что осталось, только стены-колоннады да местами провалившийся полукупол потолка, а вот такие кухни были, чтоб сварить горячий напиток или соорудить перекус, если напал ночной жор. Ну, и посидеть уютно.       По стенам этой комнатки прихотливыми пятнами кружева рос лишайник: подтекала крыша, влаги хватало. Крышу, конечно, нужно было чинить руками, но сначала — убрать это... болото. Что Шехийях и сделал, после с восторгом глядя, как осыпаются со стен от малейшего прикосновения серовато-бурые хлопья — все, что от лишайника осталось.       — Ну, главный компонент одного из ученических лекарств ты успешно загубил в большом количестве, — глубокомысленно сообщил Айшала.       — Айшала! — укоризненно покачал головой примчавшийся на восторженные вопли Саиш. — Твой юмор, кстати, ничуть не улучшился.       — Ну, простите, — зафыркал целитель.       — В следующий раз я обязательно сначала позову тебя... — начал Шехийях.       — И потом будешь соскребать со стен эту гадость, — вздохнул Саиш. — Идемте есть лучше. Я белолоба поймал!       Вторыми выученными чарами стала полировка. Именно благодаря ей можно было не ползать по стенам и потолку, отскребая высохший лишайник и мох, проросшие сквозь кладку корни травы. А как приятно заблестели цветными прожилками камни стен, как мягко замерцал выложенный темно-зелеными и синими плитками пол! И даже очаг оказался с сюрпризом: не закопченно-черный, а серовато-розовый, с чернеными жилками, напоминающими рисунок чешуи.       — Никогда такого камня не видел, что это? — изумился Шехийях.       — Змеева плоть. Так его называем мы. Не знаю, добывается ли он где-то еще, кроме Ишшилюма, — ответил Айшала, немедленно взявшийся разводить в очаге огонь. Ученика нужно было напоить горячим сначала, а потом уже вбить в дурную голову, что не надо ухать в одни чары весь поток магических сил.       Это ему Айшала потом выговорил. Когда Шехийях чуть носом в камни очага не уткнулся, настолько повело — Саишу пришлось за косу ловить, едва успел.       До спальни и прочих мелких и крупных бытовых чар они добрались только через три дня, когда Шехийях намертво затвердил основы истечения магии и научился ее контролировать.       — Зато теперь я знаю, как тебя заставить головой думать — под угрозой разбитого носа, — вредничал Айшала.       — Еще скажи, что спать на мягком — лучший стимул, — пыхтел в ответ Саиш, перетаскивавший их лежбище на положенное место. — Я вот на камни под хвостом не жаловался!       — Почти, — соглашался Айшала.       Шехийях вяло пытался помогать, пока его не утолкали на ложе. Было немного обидно: первый же день, вернее, ночь в нормальной постели, да после такого замечательного купания в озере — а он откровенно тряпочка. И кто ему мешал просто вымыться, а не перекупаться до посинения, гоняясь за верткой рыбой? Наверное, собственная дурь, но плавать с хвостом было так удобно!..       — Отдыхай, — теплые губы Айшалы коснулись щеки. — Отдыхай и ни о чем не думай, младший.       Он честно попытался следовать этому совету. Учился и отдыхал после, не замечая, как летит время, только удивляясь иногда тому, что притаскивал с охоты Саиш: то фрукт незнакомый, то птичьи яйца — о-о-о, как восхитительны они оказались на вкус. Нахай только посмеялись и отдали ему почти все свои порции.       — Завтра еще поищу, — пообещал Саиш. — Я и забыл, как молодые такое любят.       — Полезно для чешуи, особенно когда тело начинает готовиться к линьке, — пояснил Айшала. И улыбнулся обескураженному виду Шехийяха: — Не бойся. Ты не только из яйца вылупился, чтобы линять каждый сезон.       — Но я все-таки буду линять? — уточнил тот, опасливо ощупывая белую с алым рисунком чешую.       Не мог он себе представить, как это вообще: снять собственную кожу, под которой, оказывается, должна вырасти новая, попросторнее и поярче.       — Сезона через два, может, через три, — прикинул Айшала. — Потом и того реже, у взрослых линька может быть раз в десять сезонов или даже двадцать. Зависит от образа жизни нахай, его пищи, чем он занимается — воины, к примеру...       Замолчал он вовсе не потому, что не хотел рассказывать дальше — просто подперший голову рукой Саиш не выдержал и заткнул разговорившегося целителя поцелуем.       — Шехийях, я надеюсь, ты потом не будешь петь о магии, как «радужный хвост» по весне? — смиренно спросил Саиш после.       — Ничего не могу обещать, — рассмеялся тот, старательно подавив в себе росток зависти. — И, кстати, я бы послушал тебя, Саиш. Но ты такой молчун, что просто край!       Теперь уже рассмеялся Айшала, покачал головой:       — Это не лечится. Он с самого детства, сколько его помню, тот еще молчун. Но ты на него хорошо влияешь. Саиш стал разговаривать почаще и не отделывается уже глубокомысленным «Угу» на мои вопросы.       — Да когда такое было-то? — изобразил оскорбленную добродетель воин, но кончик хвоста пару раз все же стукнул о пол, прежде чем он его приструнил.       Шехийях только посмеялся: огромный смущенный нахай — это что-то.       Такие разговоры дарили странное чувство причастности. К ним двоим, к их жизни и их миру. Шехийях потихоньку узнавал не только Айшалу с Саишем, не только изучал магию, но и приноравливался к жизни в Ишшилюме. По утрам теперь легко различал, о чем кричат птицы, как прошла их ночь, не разорили ли хищники гнезда. Мог найти эти самые гнезда — Саиш учил этому, учил, как захлестывать хвост вокруг ствола, чтобы подняться хоть на самое высокое дерево. Учился ловить мелких зверьков, из которых потом получалось восхитительное рагу — а шкурки Айшала обрабатывал с помощью своих зелий и магии, ворча, что ученику рано, попортит мех только. А скоро сезон дождей, по ночам будет неуютно. Зато через некоторое время какое восхитительное покрывало вышло!       Сезон дождей подкрался незаметно. Только вчера выползали за озеро погреть хвосты на солнышке — была там очень удобная скала с плоской, как бы ни поколениями учеников-нахай отполированной верхушкой. А следующим утром Шехийях проснулся — и не увидел за окном ничего, потоки воды рушились с неба, стирая любой намек на окружающий мир.       — Но как?! Неужели уже время? — изумился он, забираясь на подоконник и прижимаясь лицом к мягко пружинящему пузырю «стеклянных чар», закрывающих окно. Вода стекала по ним, даря ощущение свежести.       — Да, сезон дождей пришел, — Айшала, выбравшийся из постели вторым, широко зевнул и подполз к нему, уткнулся лбом между лопаток, в растрепанную со сна косу. — Саиш теперь будет совсем сонным до полудня. Хорошо, что мы успели набить кладовые припасами, в такую погоду гнать нашего здоровяка на охоту — просто преступно.       — И даже хвост не разомнешь...       — К твоим услугам целый храм, места на тридцать три хвоста хватит, — хмыкнул Айшала. — Главное не лезь туда, где завалы, хорошо?       Он просил не просто так: из них троих самым любознательным исследователем был как раз Шехийях. Саиш успевал наползаться на охоте, Айшала был занят восстановлением своей вотчины — обрабатывал растения, которые приносили с прогулок, запасал лекарства «на всякий случай». «Это неисправимо», — вздыхал в таких случаях Саиш и за хвост тащил Айшалу поесть. Шехийях же, пусть и был занят учебой и помощью в бытовых делах, все равно иногда обнаруживал у себя слишком много лишнего времени. И отправлялся изучать храм: интересно же! Но до сезона дождей он успел осмотреть хорошо если четверть.       Ну, это не от недостатка времени, правда. Это оттого, что он просто не мог уползти, не починив что-нибудь. Например, огромное, как всегда, во всю стену резное панно. Он уже выучил «память камня», и опробовать такие чары на чем-то посложнее простенько вырезанного карниза тянуло с нереальной силой.       С панно он провозился почти неделю — приходилось дозировать магию, потому что «память камня» очень даже может вернуть каменной стене вид до того, как ее коснулся резец мастера. Так что Шехийях осторожничал, но занятия своего не прекращал: очень хотелось обозреть эпическое полотно, потому что вырезанная картина явно повествовала о чем-то выдающемся.       Конечно, хотелось и дальше исследовать Храм, но в один из дней он обнаружил, что каменная стена — это не стена. И что панно на самом деле делится на два. Тонкая-тонкая, тоньше волоска, щель, ранее забитая слежавшейся пылью, заставила Шехийяха оставить панно на время в покое и заняться поисками рычага. Можно было спросить нахай — уж и не отказали бы, и проводили, и рассказали. Но... Так неинтересно! Напрягая память, Шехийях смог выудить из нее людское слово: «ребячливость». У энэх такого и в помине не было, само понятие «делать что-то из детской любознательности и дури» было для них невозможно. Да что там — из детей быстро эту самую дурь выбивали. Любознательность — чуть попозже.       Но сменив имя и отрастив хвост, Шехийях будто стряхнул с себя все запреты. И теперь зажал себе рот обеими руками, чтобы не заорать — нашел же! Додумался, что искать нужно ниже удобного ему уровня, ориентируясь на рост обычных нахай.       Механизм оказался в полном порядке, панно разъехалось в стороны бесшумно, открывая широкий проход. Шехийях попробовал воздух кончиком языка. Пахло каменной пылью и сухостью, но никакого затхлого, застоявшегося воздуха. Значит, можно ползти спокойно.       Широкий проход уводил вниз. Шехийях полз, с недоумением осматриваясь по сторонам: каменные стены смущали своей неукрашенностью. Нет, нахай, конечно, не покрывали резьбой любую доступную поверхность — чувство меры мастерам змеелюдов было более чем присуще. Но и оставлять стены вот так, просто диким камнем, даже не отполировав толком — это было на них не похоже.       Пологий спуск — лестниц нахай не признавали, хотя, по словам Саиша, ползать по ним могли легко, — начал забирать чуть в сторону, будто огибая что-то. На втором витке Шехийях убедился в своей правоте: да, за стенкой что-то определенно было. Огромный круглый зал?..       Первый же проем заставил его ошалело присвистнуть. Не зал — гигантский, нереальный просто колодец. Крохотный балкончик, один из многих, щедро усеивавших стены везде, сколько было видно вниз, позволил выглянуть. Хотя к краю Шехийях подползал с изрядной опаской, предпочтя почти лечь на живот и просунуть голову между столбиков перил.       Там, внизу, переливалось пятно воды. Странной, радужной, будто в нее не то зелья, не то масла плеснули, оно замерло идеально круглым зеркалом, скрадывая расстояние. Казалось, протяни руку — коснешься кончиками пальцев, перебаламутишь неподвижную гладь. Но балкончики, тянувшиеся вниз, тут же возвращали в реальность: ползти и ползти, чтобы достичь даже не дна колодца, а поверхности воды. Вернувшись в коридор, Шехийях решительно пополз. Поначалу он иногда выглядывал, пытаясь понять, сколько витков до дна, но потом забросил это дело, припустив, что было сил.       Виток, виток, виток... Голова начала кружиться, светлые пятна проемов мелькали мимо.       Что он, кажется, перестарался, Шехийях осознал, когда проемов вдруг не стало.       Остановился он так, словно и не летел только что по гладкому полу быстрее выпущенной Рейнджером стрелы. И головокружения как не бывало. Смешанные чувства от такого превосходства себя-нахай над собой-энэх он постарался запихнуть поглубже: потом подумает и с Айшалой поговорит. Сейчас надо разобраться, почему коридор ведет дальше, а балконы исчезли.       Понимание пришло быстро: никуда они не исчезали. Просто кто-то заложил проемы так аккуратно, что с первого взгляда свежую кладку от стен не отличишь. Поколупав едва заметный стык, Шехийях пополз назад.       Два витка вверх, первый же проем — и он замер, застыв неподвижно, глядя на то, что издали счел водой.       Неудивительно: содержимое колодца переливалось на непонятно откуда падающем свету, отражало его каждой пластинкой, каждой чешуйкой. Их тут много было, этих чешуек: разноцветных, разных размеров, будто надранных из хвостов множества нахай. Десятков тысяч? Сотен? Шехийях не был уверен, что знал нужные числа.       Он смотрел и смотрел, словно поставив себе задачу отыскать хотя бы две одинаковые. Но их не было. Они все были разными, даже если казались похожими — отличался цвет, размер, рисунок колец: эти кольца свидетельствовали о количестве линек, пережитых нахай. Он видел чешуйки со всего лишь тремя кольцами: по меркам нахай, они принадлежали младенцам, едва перелинявшим из шайс. Он видел чешуйки с едва различимыми кольцами: такие должны были принадлежать старикам.       — Что это?       Вопрос, звучавший рефреном в его разуме, наконец вырвался хриплым шепотом из горла, едва не ободрав его. Он не понимал... не хотел понимать. Прогонял из разума прочь даже робкие ростки понимания. Слишком страшным оно было.       — Что это?.. Что?!       Его голос заметался по колодцу, как попавшая в западню птица.       — Шехийях? — донеслось откуда-то сверху. Он даже не понял, кто из двоих нахай его окликнул. — Я сейчас спущусь!       В объятия Айшалы он буквально влетел, забился, пряча лицо в разноцветных полотнищах его накидок.       — Что это? Что это такое? Что?..       Целителю пришлось слегка тряхнуть его, чтобы заставить умолкнуть.       — Успокойся. Успокойся, младший. Ну? Что тебя напугало?       — Я... Там...       Шехийях сам понимал, как глупо звучит его мычание, но не мог сформулировать четко свой страх. И это ведь даже не страх был, а нечто иное. Понимание? Принятие смерти целого огромного народа. Без изъятия — стариков и детей, молодых и зрелых, познавших свою любовь и не успевших о ней даже задуматься. Всех.       — Там нечего бояться, — Айшала обнял крепче, поцеловал — как делал только он, едва касаясь губами, оставляя тепло на коже. — Там только память. Память, которой когда-нибудь станем и мы. Для тех, кто будет после, понимаешь? Кто придет после нас. Чтобы знали: не одни. Не беспамятные.       — Но там все... Все!       Шехийях не знал, как сказать, как выразить то, что распирало его бедную грудь, словно проросший рядом с сердцем стебель «летучей лилии», родивший наполненный легким воздухом бутон. Еще немного — и этот бутон раскроется, и ребра Шехийяха вывернутся наружу, потому что этому чувству, этому пониманию, этому сопереживанию не хватит места.       Ладонь Айшалы легла поверх, прижала ребра, позволяя им остаться на своих местах.       — Это то, что позволяло нам жить дальше, — неожиданно резко сказал он. — То, что давало силы пытаться, раз за разом. Не терять рассудок. Не терять... себя. Пока не пришел ты и не дал надежду.       — Объясни мне, как... Как я могу помочь. Я хочу помочь. Хочу... дать этой надежде воплотиться. Но я не понимаю, Айшала... Никто из нас не... женщина? Как же тогда смогут появиться де... яйца?       Вместо ответа Айшала поймал его за руку. Зачем — Шехийях не понял. И не понимал упорно, когда эту руку зачем-то потянули под край накидок, не понимал, когда прижимали к гладкой, шелковистой на ощупь чешуе. Даже когда Айшала сам надавил, помогая ощутить — и тогда не понял.       Понимание стукнуло по темечку только с насмешливым:       — Асим, обернувшись, стала «дарующим силу», как ты или Саиш, а не «приводящим в жизнь».       — А... А...       Шехийяха словно заклинило на этом беспомощном «А...», заклинило в странной позе, столь удобной для того, чтобы ощутить два сейчас плотно сжатых отверстия. Впрочем, верхнее, наощупь напоминавшее скорее щель, стиснутую довольно твердыми утолщениями с двух сторон, потихоньку увлажнялось под неловкими и наверняка грубыми прикосновениями пальцев. Шехийях, наконец, понял, что это. И, чтобы удостовериться, не иначе, провел вдоль щели снова, уже намного осторожнее и нежнее.       — Может...       И как он не слышал раньше эти нотки в голосе Айшалы? Слишком грудные, сейчас ставшие еще более явными.       — Может все-таки подождешь, пока мы выберемся отсюда?..       Шехийях сглотнул и с огромным сожалением отвел руку. Он мог бы поклясться, что она сама поднялась вверх. Он просто должен был попробовать, каков Айшала на вкус. Какова? Нет, он же не женщина. Он... «саалмехе» — «приводящий в жизнь». Это все так странно... Так волнующе.       — Поспешим, пока Саиш не проснулся и не начал нас искать, — лукаво улыбнулся Айшала, сделав вид, что не заметил жеста. — Разбудим его сами.       У Шехийяха екнуло где-то в животе, или чуть ниже. И как он мог ползти — и при этом быстро! — и отбивать ритм кончиком хвоста, не в силах сдержать смущение, могли сказать только боги, и, наверное, он когда-нибудь у них спросит, но точно не сейчас.       Ему хотелось странного. Он так привык к тому, что меньше и слабее их, старших, что не понимал, как отнестись к своему желанию взять Айшалу на руки. Наверное, пока и не поднял бы толком, потому что все еще не сравнялся в росте даже с ним. Но ведь хотелось?       В голове путалось. Слишком многое там сейчас переосмысливалось и пыталось найти свое место. Движения и взгляды, слова и одежды — разница между Саишем и Айшалой с каждым витком коридора становилась все более явственной, выпуклой. Но при этом Шехийях же помнил... Или это был бред? Или?..              Саиш дремал, свернув кольца даже не рядом, а вокруг кухонного очажка. И был готов, кажется, нырнуть носом в котелок с чем-то ароматным и, судя по запаху, бодрящим, что его ну вот ни капельки не взбодрило, потому что в такую рань могут просыпаться только особенно неугомонные младшие. И особенно за них волнующиеся целители. А он толстокожий ползун, да, и проснулся только потому, что без них ему холодно.       — И что успело случиться? — к концу своего монолога Саиш даже слегка приоткрыл глаза.       — Младший нашел колодец памяти, — просто пояснил Айшала, неторопливо снимая с плеч одно полотно за другим, так тягуче-медленно, что ткань казалась бесконечной.       Неотрывно наблюдающий за ними обоими — рискуя заработать косоглазие — Шехийях заметил, что после этой реплики Саиш проснулся окончательно и немедленно вперился в него, вместо того чтобы смотреть, как разоблачается его супруг.       — Как я понимаю, это было очень... волнующее открытие.       — Настолько, что он наконец-то осознал: саалмехе тут только один.       — Айшала, ты можешь хоть сейчас не... — обреченно простонал Шехийях, понимая: острый язычок этого нахай готов уязвить в любой момент.       — Привыкай, Шехийях. Когда одна драгоценность будет хранить многие, мы будем мечтать о прошедших днях и с радостью вспоминать такие моменты, — внезапно серьезно отозвался Саиш, но в глубине его глаз дрожал смех и нежность.       И пока Шехийях осмыслял, что он сейчас услышал, Айшала обнял его со спины.       — Обернись. Пожалуйста.       Он привык выполнять любую просьбу целителя, не задавая лишних вопросов. Их сейчас на кончике языка теснилось так много, что Шехийях молчал, как зачарованный, только сменил ипостась. О, за время, проведенное в Храме, он делал это уже не раз, привыкая и тренируя оба тела. Он больше не был истощенным, не был даже таким, как в свой последний день в Доме. Он стал изрядно выше, его плечи раздались вширь, а руки и ноги окрепли и обзавелись достойной мускулатурой, которой можно было не стыдиться. Так что он достаточно спокойно отбросил привычную накидку, внезапно понимая: а ведь она украшена такими же узорами, как у Саиша, а не расшита, как у Айшалы. И где, спрашивается, были его глаза? Наверное, там же, куда сейчас ретировались остатки мозгов, стоило Айшале обнять, снова прижавшись к спине и проведя языком по плечу — щекотно и чуть влажно.       — Соленый... — задумчиво протянул нахай. — И совсем другой на вкус.       — Ты меня, надеюсь, не съесть хочешь? — Шехийях сглотнул, но вовсе не из-за ощутимо сжавших плечо острых зубов: вспомнил, как легко Айшала сумел заглотить золах, сразу и до конца.       — Может быть, младший, может быть... Саиш-ш-ш!       Последний возглас прозвучал крайне возмущенно: Саиш просто сгреб их обоих в охапку и потащил к кровати.       — Пол — жесткий. Весь хвост отлежу, — пропыхтел он, пытаясь одновременно уложить свой хвост, пристроить Айшалу и не придавить Шехийяху руки-ноги.       — Мы его тебе все равно весь отдавим...       — Да сколько в вас весу-то, — простодушно отмахнулся Саиш, наконец сворачиваясь кольцами и устраивая Шехийяха у себя на животе. И оглядывая так жадно, что тот вспыхнул, весь и разом, в момент поняв разницу между теми взглядами, которые ловил, будучи Этьялем — и этим, полным не просто желания обладать — восхищением и восторгом, робостью и решительностью.       — Ты понимаешь, что сейчас мы — не в твоей голове? — Айшала опять оказался сзади, коснулся дыханием уха, заставив задергать им. — Там довольно было твоей фантазии...       — А здесь нам придется потрудиться, чтобы тебе было хорошо, — серьезно кивнул Саиш.       — Я... понимаю. И я... хочу. Вас. Обоих.       Шехийях — не Этьяль и никогда им не был. И в нем, новом, чистом, не было страха, лишь предвкушение. Да, он представлял себе, что потрудиться придется — всем троим, и поклялся, что хорошо будет тоже всем. Знал бы еще заранее, что нахай решат все за него... А, впрочем, точно так же позволил бы им все. И Саишу — отвлекать поцелуями, и Айшале — ласково прикусывать спину: хотелось, как зверь, задергать шкурой от этих легко-колких прикосновений. От сильных рук Саиша, гладивших осторожно и бережно, вело голову.       — Я не!.. — но возражение захлебнулось, едва родившись.       — Ты — да.       — Ты младший. Ш-ш-ш.       — Хрупкий.       — Неизученный.       Голоса — как тогда, в видении, и Шехийях зажмурился, чтобы из черноты донеслось хором:       — Не мешай нам знакомиться с тобой.       Они знакомились. Саиш с чуть неуклюжей лаской, иногда все же сжимая слишком сильно, забываясь, но Шехийях только поскуливал, терся животом о живот нахай, о давно показавшийся золах, подставлялся под эти огромные руки. И точно так же подставлялся под искусные пальцы Айшалы, тоже изучавшие, но по-своему, отслеживая каждую мышцу, каждую жилку на напряженной спине — далась ему эта спина, но лишь бы не убирал руки! Отслеживая, чтобы надавить, погладить, чуть уколоть коготками — Айшала не мог без капли остроты, где она не мешала, пряча под ней огромную-огромную заботу. Потому что внутрь пальцы скользнули так, будто не было никаких коготков, в первый момент Шехийях и не понял — просто плеснуло горячим, от одного прикосновения заставляя уже не горбиться, а выгибаться, давя крик.       — Кричи, младший.       — В этом нет ничего плохого. Кричи.       И он кричал. А потом пробормотал куда-то в подмышку Саишу, еле ворочая языком:       — В этом — нет. А в том, что я...       — Ты сейчас полежишь, отдышишься, — строго сообщил Айшала. — И мы продолжим. Правда ведь?       Только сейчас Шехийях понял: руки нахай не убрал, даже не подумал. И там точно был не один и даже не два пальца. Когда успел-то?       Полежать ему дали. Саиш дотянулся до кувшина с водой, помог напиться, потому что Айшала с места не двинулся, и это почему-то дико смущало. Шехийях чувствовал, как горят уши и лицо, шею с плечами тоже, кажется, залило краской — не стыда, но чего-то, чему он названия пока не знал.       Он ждал, что его спросят, готов ли, но Айшала решил сам, шевельнув пальцами.       — Потерпи. Вот сейчас — потерпи.       Было бы что терпеть. Хотя нет, было: уже хотелось большего. Например, вспомнить-узнать, какой Саиш. Шехийях осторожно огладил его рукой, пожалел, что у энэх недостаточно гибкая спина — не наклониться, как надо. С удивлением ощутил ладонь Саиша на своей.       — Тебе сейчас ничего не достанется, — укоризненно заметил нахай. — Я же не каменный.       — По-моему, вполне...       — И ты туда же, младший!       — Поговорили? Умницы. А теперь приподнимись, — Айшала свободной рукой подхватил под бедро, подсказывая, как именно. — Вот так, да. Не торопись только, слышишь?       В губу Шехийях вгрызся до крови, загоняя внутрь «да я знаю, как». Не знает, ничего не знает, ну! А раз не знает — то и нечего своевольничать, слушаться надо. Не раскачиваться вверх-вниз, как самому думалось, нанизываясь рывками, а плавно покачиваться из стороны в сторону, чувствуя поддержку сразу четырех рук и чьего-то хвоста.       — Вот так, не спеши. Все еще будет, успеешь, — посмеивался над ухом Айшала. — Сезон дождей большо-о-ой...       «Как Саиш», — хотелось рассмеяться в ответ. Только Саиш действительно был настолько большим, что дыхание перехватывало. Или это от удовольствия?       Двигаться самому ему не позволили, так и поддерживали, будто боясь, что навредит себе. А хотелось привстать — и с размаху до стона, до конца. Чтобы ударило внутри, снося голову окончательно.       Вместо этого его потянули вверх.       — Н-нет! — Шехийях распахнул глаза. — Айшала! Саиш!       — Шшш-ш, — с придыханием прозвучало над ухом, и его подтолкнули вперед, роняя на грудь Саиша. И толкнулись внутрь чем-то еще большим, чем у Саиша — Шехийях аж поперхнулся от неожиданности. Ему-то помнилось...       Воспоминания оказались ерундой, а думать — и о них, и в принципе, — он перестал быстро: Айшала не жалел, входил быстро и жадно, именно так, как хотелось. Привыкшее, хорошенько размятое тело не возражало ни капли, Шехийях и не представлял, что может быть настолько хорошо. Он плавился в руках нахай, стонал вместе с Саишем, ничуть этого не смущавшимся, вздрогнул, когда коготки Айшалы царапнули плечи — и задвигался быстрее, опасаясь, что не успеет.       Успел. Растекся по Саишу бескостной тряпочкой, только слабо мыча на последние движения Айшалы. По бедрам потекло, когда он вышел, но это ощущение не несло теперь неприязни. А вот холодно и неуютно — да, стало. И Саиша, который, едва отдышавшись, подгреб младшего себе под бок, поцеловали с искренней благодарностью.       Близость с нахай оказалась совсем не такой, как мнилась Шехийяху. Не исступленной, не жадной — чувственной и неторопливой, рождающей в теле странную слабость. Не у него одного — Айшала тоже растянулся рядом, благо, ширины чаши кровати хватало. Шехийях погладил его по боку, не удержался провел рукой ниже, к полураскрытому лону, мокрому от семени Саиша — и замер, тупо глядя на почти спрятавшиеся под чешую золах. Именно спрятавшиеся. Сразу два.       — Айшала?..       — М? — приоткрыл глаза нахай, такой умиротворенно-ленивый, каким его Шехийях еще никогда не видел.       — А... А? — не смог он внятно выразить свое изумление. Только рукой коснулся, обозначая, что «а».       — Ну я же не «дарующий силу», чтобы лишаться двойного удовольствия? — хитро усмехнулся тот. И прикрыл глаза снова, позволяя изучать себя, сколько захочется.       Шехийяху хотелось. Настолько хотелось, что он сам не понял, как именно очутился с одним золах во рту, другим, тычущимся в щеку, и третьим — Саиша — в заду. Но это же хорошо, так? А раз так — то и думать нечего, у него тут Айшала шипит и стонет, наматывая на хвост одеяла, а от хватки Саиша, кажется, синяки на бедрах будут. И это здорово, а вовсе не больно.