***
Время превратилось в колесо, и колесо это раскручивалось так быстро, что Шехийях испытывал почти реальное головокружение. Еще бы: пять шустрых шнурков, норовящих расползтись из гнезда во все стороны разом, когда не выглядят как толстенькие колбаски, нахватавшись мелко нарезанного мяса, яиц и фруктов, или не спят. Шехийях изобрел три десятка чар только для того, чтобы оградить гнездо, но это мало помогало. На его голове прибавилось красноты, когда он обнаружил двух змеенышей в котле, который уже был готов поставить на огонь. А ползать приходилось в разы осторожнее, потому что под хвостом то и дело оказывался его собственный полосатик. О том, что все трое взрослых периодически ползали, увешанные малышней, и говорить не стоило. Как и о том, что они научились спать, не ворочая хвостами: змейки обожали закапываться в их сплетение, и просыпаться от жалобного придавленного шипения было вовсе не радостно. Но в остальном — в остальном — Шехийях был счастлив. И запрещал себе думать о том, что что-то может пойти не так. И ночами молчал, просыпаясь, старательно гнал прочь кошмары, в которых Айшала с Саишем держали на руках змеек, обреченных остаться такими на всю недолгую жизнь. Улыбался, смеялся, искренне и непритворно. Только глупое сердце иногда екало. И зашлось, когда увидел плачущего Айшалу. Шехийях как раз искал целителя, чтобы поделиться радостью: нашли и надрали целую корзинку целебных ягод, можно засушить до начала дождей. Все мысли разом вылетели из головы, когда увидел нахай, свернувшегося на солнышке на одной из верхних терасс, сгорбившегося, покачиваясь из стороны в сторону, укачивая на руках клубок из змеенышей. Корзина полетела прочь, рассыпая шелестящий поток глянцево-синих ягод, сам Шехийях — вперед, не заметив ни пандусов, ни оббитого хвостом угла. — Айшала, звезда моя, что случилось?! Вместо голоса вышел полузадушенный клекот, даже не шипение. Айшала поднял голову. По его лицу текли крупные слезы. — Смотри, — прошелестел он, поднимая сонно ворочающихся змеенышей. — Смотри, у них хвостики стали куда тоньше, видишь? Насчет хвостиков Шехийях сказать не мог — хвостики как хвостики, откормленные. Но вот что змееныши как-то растолстели в первой трети тела, и вовсе не из-за сытной кормежки — это после слов целителя бросилось в глаза. — Это... плохо? Айшала, ну не молчи же, я так мало знаю еще! — взмолился Шехийях. — После третьей линьки они станут нахай. Станут, понимаешь?! Вот отсюда появятся ручки, вот тут пошло изменение черепа... Шехийях ощутил себя так, словно из всего его тела безболезненно и незаметно вынули кости. Он стек на пол рядом с Айшалой и уложил голову ему на хвост. — Иначе быть не могло, — в его голосе звучало все то гигантское, как море, облегчение, что сейчас выплескивалось из него, как Ревун после сезона дождей. — Или ты не верил, Айшала? Ай-яй-яй, оставлю тебя за такое без десерта. — Не верил, — честно признался тот. — Боялся даже смотреть раньше, понимаешь? Боялся обмануться. Столько раз... Айшала умолк, поглаживая змеек. Потом все же высвободил руку, утер лицо. — Извини, Шехийях. — Вот даже не знаю, извиню ли. Помнишь, ты просил верить вам? — Шехийях поднял руку и снял с его подбородка нестертую слезинку, слизнул ее, как лакомство. — А сам? — Не за это. За то, как вел, — помотал головой Айшала. — Я так давно не... И просто отпустил себя, не пытался держать в руках. — Может, так и нужно было? Именно так все и было правильно, Айшала? — Правильно, что ты с нами, — прогудел Саиш, всползая на террасу. — С вами, — согласился Шехийях. И это действительно было правильно.Глава 7
22 августа 2021 г. в 15:29
«Сезон дождей большо-о-ой, как Саиш».
Да ага, как бы ни так! Шехийях вообще не заметил, когда успели улетучиться прочь дни, наполненные неумолчным шумом падающей с небес воды снаружи и бесчисленным количеством дел внутри Храма. Куда утекли часы и дни, полные учебы — чарам и... другой, не менее важной, но куда более приятной. Часы и дни, когда он с упоением учился принимать любовь и отдариваться ею стократ, чтобы снова принять — тысячекратно. Ему казалось, этот процесс не остановить, пока не переполнится и тело, и сердце, и разум, но они будто могли вместить в себя с каждым разом все больше и больше и заботы, и нежности, и любви, и ласк.
Дожди кончились внезапно, как и всегда, по словам Саиша: еще вечером их убаюкивала текущая по оконному пузырю вода, а утром разбудили ярчайшие солнечные лучи, струящиеся с ослепительно-чистого неба, и гомон радующихся теплу птиц.
— О, наконец-то! — обрадовался Айшала даже прежде, чем пожелал всем доброго утра.
— Мы сможем посмотреть на Ревун, пока вода не ушла из озера, — обронил Саиш после завтрака.
— Ревун? — заинтересовался Шехийях, у которого хвост чесался выпозти на свежий воздух и поразмяться, хоть погулять, хоть с Саишем потренироваться.
Нет, в Храме был тренировочный зал, огромный, на десятки нахай — но это не то. Одно дело носиться между деревьями, по корням и кочкам, а другое — шуршать хвостом по гладким плитам. Скучно.
— О, Ревун достоин того, чтобы мы увидели его и сверху, и снизу, — подхватил Айшала, очевидно тоже жаждущий выйти наружу не под проливающий до костей дождь, а под ласковые лучи Очей. — Сперва сверху, а потом откроем переход — боюсь, пока мы спустимся к подножию полиса, Ревун иссякнет. Я стал совершенно неповоротлив за этот сезон дождей.
— Разве?.. — заикнулся Шехийях, недоуменно глядя на не изменившегося и уж точно не потолстевшего нахай.
Ну тугодум, да. Такой, что Саиш сообразил первым, выдав такой каскад шипения, что Шехийях аж вздрогнул, не сразу вычленив смысл.
— Что? Что такое? Да что случилось?! — ему пришлось обползти их вокруг десяток раз, прежде чем Саиш, обвивший своими гигантскими кольцами Айшалу, прекратил нечленораздельно шипеть какие-то совершенно невообразимые конструкции, в которых он понимал только междометия и предлоги. Но и после стало не сильно понятнее, особенно когда Саиш отполз на половину длины хвоста и внезапно простерся перед Айшалой ниц, словно... молился ему?
Похоже, в самом деле молился, потому что в возникшем вместо бессвязных воплей строгом шипящем и напевном речитативе Шехийях вычленил несколько раз «саалмехе» и «благодарю и обязуюсь», а потом еще и «вся сила моя — на защиту твою и детей». Вот тогда, наконец, дошло. Кажется, жизнь с нахайскими богами скоро приучит его к тому, что понимание — это когда молнией прямо в темечко.
Шехийях вдохнул поглубже и распростерся рядом с Саишем, повторяя его молитву, только заменив «силу» на «магию».
Слова ложились легко — шли от разума, от сердца, от самого нутра, которое готов был вывернуть, лишь бы семье — его семье! — было хорошо. И... И пусть даже шайсы — его змейки будут! А если все же...
Надежда читалась на лице Айшалы. Он стоял, милостиво взирая на своих нахай, но то, как прижал руку к плоскому еще пока животу... Шехийях приподнялся, подполз ближе, целуя тонкие пальцы целителя.
— Все будет правильно. Слышишь, Айшала? — как ему самому говорили не раз «слышишь, младший».
— Вы со мной, и я знаю это.
Саиш рядом глубоко и прерывисто вздохнул.
Ревун в самом деле оказался ошеломительным зрелищем для неподготовленного к подобному разума. Храмовое озеро, действительно окружавшее Храм со всех сторон, за время дождей вздулось и затопило площадь, разлилось до самых холмов со всех сторон и ринулось с высоты полиса вниз, с ревом перекатывая мутные, в желтовато-бурой пене, воды меж десятка скальных клыков, ограничивающих плато с востока. Над этим буйством, в висящей над водопадом водяной дымке стояли многоцветные радуги.
Сверху, с открытых террас храма, вид был потрясающий. Казалось, за обрывом — край существующего мира, и вода рушится в небытие, вечным неиссякаемым потоком.
— Многие поколения нахай вдохновлялись этим видом, — пояснил Айшала. Его голос даже на таком расстоянии от водопада звучал слегка неразборчиво, приходилось наклоняться ближе. — Потом мы покажем тебе барельеф, он в дальних залах. А пока — пора вниз.
То, что нахай называли обыденным словом «переход», потрясло Шехийяха почти столь же сильно, как известие о том, что Айшала носит их детей. Но не так же. Все-таки магия переноса — это всего лишь магия переноса, а вот магия создания новой жизни — это божественный дар.
— Я этому научусь? — спросил он у нахай и временно успокоился, получив твердые заверения, что это не трудно.
Трудно было мастерам, которые сооружали орханковую конструкцию. Пользоваться ей — уже совсем другое дело.
Отдельно стоящее здание и было зданием перехода. Каменное снаружи, изнутри оно состояло сплошь из ажурной вязи металла, заплетающего все пространство под потолком и вдоль стен с прихотливостью буйно разросшейся лианы. Представить, как мастера ковали эти тончайшие проволочки, как переплетали их с более толстыми, свивали в узоры — нет, Шехийях едва ли мог представить подобное. И понимал, что вряд ли, даже став богом, сумеет просчитать и прочитать подобную вязь. Чары просто не поддавались разумению.
Ну а переход — что переход. Несколько орханковых труб, ничего особенного. Сияющий медью круглый коридор, короткий, если смотреть сбоку — и бесконечно длинный, если заглядывать внутрь. Чтобы переход заработал, требовалось переставить грузики на цепях подле него, влить сил в чары, замыкая цепь, и тогда бесконечность съёживалась, давая возможность рассмотреть выход с той стороны.
— Когда мы пройдем, он закроется сам, — пояснил Айшала. — Груз перевесит и разомкнет вот здесь.
Мимолетно Шехийях подумал, что это не совсем магия, ведь в ней очень много от исконно людской придумки — механики. И наверняка это была заслуга Асим, бывшей до преображения человеком. Внутри что-то цепляло и покусывало: Асим смогла создать это. Он должен создать нечто равное, если не большее.
А потом, когда он стоял, обнимая Айшалу наравне с Саишем, согревая его и кутая еще и в две цветные накидки поверх его расшитых, любуясь водопадом уже снизу, снова пришла мысль-молния.
Большее, а не равное — это не маго-механическая игрушка. Это то, что они с Саишем и Айшалой уже делают.
Это те, кто будет такими игрушками пользоваться. Те, кто выползут на балкон над колодцем памяти — и внизу увидят не боль и отчаянье, а своих предков. Тех, кто жил верой в них, своих потомков. Тех, кто этой верой позволил выжить всего двоим, возложив на их плечи груз невозможной тяжести.
Всего двое. Но большее всегда начинается с малого? Переход — с одной проволочки, Ревун — с одной капли. Народ — с первого яйца.
— Айшала, а... Сколько ждать?
— Вылупления или?
— Или. И вылупления тоже!
— Мы носим куда меньше людей, — качнул головой нахай. — Всего четверть цикла — и чуть больше, прежде чем змееныши появятся на свет. Не волнуйся, в Храме есть все, чтобы с яйцами ничего не случилось.
«Полгода», — перевел для себя Шехийях и понял, что за эти полгода он обязан научиться много большему, чем за год, что уже прожил в Ишшилюме осознанно.
Саиш, с которым он встретился взглядом, непостижимым (пока!) образом узнал об этом решении. Иначе как объяснить, что бог-воин начал гонять его в десять раз больше, после отправляя отнюдь не отдыхать, а учиться в хранилище знаний. И Айшала, о, конечно же, от его воистину всеведущего взора не укрылась эта молчаливая договоренность.
— Я так рад, — сладким голосом заметил он, когда двое нахай вечером едва дотащились до жилых покоев. — Просто безумно радуюсь, глядя на вас.
— О нет...
У Саиша не настолько тихий голос, как ему, должно быть, хотелось. Шехийях прикусил губу изнутри, чтобы подавить совершенно неуместный сейчас смех, потому что могучий воин смотрел на своего божественного супруга, как человеческая леди — на выбежавшую ей под ноги крысь: с ужасом.
— О да! — возвысил голос Айшала. — О да, вы, два безмозглых шнурка! Вы, видимо, заранее хотите уморить себя, чтобы в момент нужды мне достались два пустых выползка!
Шехийях чувствовал себя просто обязанным предотвратить взрыв. Айшала не должен волноваться. Потому он выполз вперед, собрав остатки сил, чтобы держаться прямо.
— Мы хотим быть уверенными, что сможем защитить все драгоценности рода нахай от любой напасти, Айшала. Но я обещаю, впредь мы станем осмотрительнее в расходе сил. Я клянусь.
— Шш-шф, — странно шипяше фыркнул Айшала, оглядывая его с головы до кончика хвоста. — Единственное, от чего пока нужна защита — от вашей дурости. Что смотрите? Есть и спать! Саиш! С утра я снова готовить не буду, останетесь голодными! Это сегодня я добрый...
Они оба склонили головы: Айшала был воистину добр.
Итак, в спешном порядке пришлось пересматривать все: от режима дня до обязанностей.
— Я охотник, но в готовке... — Саиш разделывал очередного пойманного белолоба, с легкостью орудуя громадным ножом.
— Я буду готовить. Убираться будем вместе — и чарами, и так.
— Стирать надо тоже, это я умею.
— Что может понадобиться Айшале во время... гм...
Шехийях не знал, правомочно ли называть время, когда нахай-саалмехе носит оплодотворенные яйца, беременностью.
— Наши уши, — вздохнул Саиш. — Сегодня — это первая трещинка на яйце. Готовься, Шехийях — с нас будут сдирать шкуру по чешуйке.
— Что ж, у меня большие уши, — смиренно кивнул Шехийях.
«А четверть года — не столь большой срок», — добавил он про себя.
Знал бы, как ошибался...
Яду на язычке Айшалы внезапно оказалось столько — не каждая шайса похвастается. И, что самое страшное, целитель никогда не говорил просто так. Всегда находилось что-то, за что на них с Саишем можно было наругаться — о, Айшала делал это с превеликим удовольствием. Саиш только смиренно замирал, вздыхая тихонько. В его глазах любой каприз Айшалы был неоспорим. В глазах Шехийяха — не любой.
Одно дело бросаться помогать по первой просьбе, особенно когда у Айшалы округлился живот, и он начал ползать, смешно покачиваясь из стороны в сторону. Или забраться на самую верхушку огромного дерева, чтобы принести растущие там цветы, которых Айшале внезапно захотелось. И совсем другое — молчать, когда Айшала сам себя отравлял, распаляясь с каждым словом.
Саиш не умел и не мог противостоять этому. Шехийях — не умел тоже, но мог. И противостоял. Сперва просто подползал и брал разозленного целителя за руку, начиная поглаживать там, где под плотной, но тонкой кожей чувствовался нервно ускоренный ток крови. Потом этого стало не хватать, и он придумал приносить с собой кусочки фруктов, стараясь угадать, что Айшала примет благосклоннее всего в данный момент времени. Потом, схлопотав тарелкой с фруктами в лоб (уклонился, конечно, и поймал снаряд), однажды просто уронил Айшалу в постель, как-то удивительно легко, словно успел превзойти его в силе.
— Ш-ш-ш, шшш-ш-ш...
— Я не хочу спать! — вызверился тот.
— Ты нет, а они — да. Не мешай мне петь им колыбельную.
Ошарашенный этим заявлением целитель притих, явно пытаясь понять, кто сошел с ума: Шехийях или он?
Судя по тому, что уснул он очень быстро — Шехийях оказался прав.
Саиш в ту ночь очень крепко обнял его, прежде чем устроиться рядом со спящим супругом. И — вот удивительно! — эти воистину змеиные объятия не переломали Шехийяху все ребра, те даже не треснули.
Утром он постарался увидеть себя рядом с Саишем в любой подходящей поверхности. И только рот открыл, не зная, что сказать. Когда успел так вырасти? Когда успел стать всего на голову ниже большущего нахай?! И мускулы... Шехийях поднял руку, пощупал ее, словно чужую.
— Поранился? — встревожился Айшала, выползший размять хвост и добравшийся до небольшой комнатки, в котором двое нахай оттирали орханковые пластины, сметая с них всякий сор. Как пояснил Саиш, здесь яйцам предстоит появиться на свет, здесь же их будут греть, пока не проклюнутся — для того и просторное ложе, тоже из цельного куска металла. Сдвинуть его с места можно было, наверное, только в божественном виде.
— Нет, конечно. Просто... Посмотри на меня, я вырос!
Айшала посмотрел, сперва в недоумении, потом внезапно откинулся на хвост и расхохотался, а совсем уж потом долго и со вкусом рыдал в плечи забросивших все дела супругов, пока не устал и не уснул снова.
— Это нормально? — одними губами шепнул Шехийях Саишу.
— Уже скоро, — так же едва слышно откликнулся тот, подхватывая Айшалу на руки и сворачивая кольца хвоста на ложе.
Поглядев на голый металл, Шехийях пополз перетаскивать постель. Кажется, пора переселяться. А пол он потом домоет.
Давно ожидаемое имеет свойство случаться в самый неожиданный момент. Еще с утра ничто не предвещало, и Саиш, заручившись уверениями Шехийяха, что тот никуда не отойдет дальше, чем на пару хвостов от Айшалы, уполз на охоту. Шехийях, вооружившись остатками мяса и прочих продуктов, выполз готовить обед. Неладное он почуял еще до того, как из орханковой спальни раздался первый шипящий стон.
Все полетело в разные стороны: еда и нож на пол, Шехийях — на звук, на повороте ползя едва ли не по стенам.
— Что?.. Чем?!
— Уйди! — зашипел на него свернувшийся клубком Айшала.
— И не подумаю. Айшала, чем я могу помочь?
Шехийях никогда не видел родов. Вообще никогда. Даже животных. Ему было страшно. Очень. Безумно. Но он смотрел в искаженное болью лицо того, кого любил, и понимал, что оставить его сейчас в одиночестве страдать будет худшим из преступлений.
— Айшала, чем я могу помочь? — старательно прогоняя из голоса даже намеки на охватывающий его ужас, повторил он, подползая ближе.
— Не меш-шать! — выстонал тот. — Нахай... Не люди!
И, без перехода:
— Воды принеси... Не пить! Обмыть!
К моменту, когда Шехийях вернулся от озера с ведром воды, на ходу согретой чарами, на изгвазданной розоватой слизью постели уже покоилось первое яйцо.
Совсем небольшое, он думал, оно будет как для ребенка — а оно было с два кулака размером. Кулака Саиша, конечно, но все равно.
Вытянутое, чуть заостренное на концах, оно на удивление удобно легло в ладони, пока обмывал и обтирал чистой тканью. И все это — под пристальным немигающим взглядом Айшалы, который даже шипеть забыл.
— Сюда. Дай сюда!
Кольца хвоста раздвинулись, Шехийях только сейчас понял: Айшала, может, и ерзал, но хвост лежал абсолютно неподвижно, заранее свернутый так, чтобы было куда уложить яйца.
Шехийях молча — голос он сорвал, набирая воду и пытаясь доораться до Саиша — и очень осторожно уложил яйцо в «гнездо». И тихо-тихо замер, вжавшись в стену, когда Айшала выгнулся, напрягся всей верхней частью тела, застонал сквозь зубы и задрожал.
Он представил себе, сколько раз придется пройти через родовые муки Айшале, чтобы в прямом смысле возродить некогда огромный народ. Конечно, он не будет рожать их всех. Только первое поколение, ну, может, потом еще. И хвала магии и орханку за то, что нахай могут не опасаться создавать браки между близкими по крови родичами.
Иначе бы все оказалось зря.
На втором яйце Шехийях еще держался. На третьем — подполз ближе, поддержал, гладя Айшалу по мокрой от пота спине. У того уже не было сил злобно шипеть и отбиваться — какой там. На пятом он стек на кровать, тяжело дыша, только ревниво отследил, уложено ли яйцо к остальным, прежде чем провалился в сон. Шехийях не рискнул даже дотронуться до его хвоста, монолитной стеной отгораживающего яйца от всего мира, только очень осторожно вытащил из-под обмякшего и словно бы сдувшегося до привычных размеров тела изгвазданные слизью и кровавыми сгустками покрывала, обмыл все еще не закрывшееся, зияющее раной лоно разведенным с водой заживляющим бальзамом, и с осторожностью еще более великой заложил чистый бальзам внутрь, прикрыв после прокипяченной тряпицей. В общем, сделал все, как рассказывал ему сам Айшала, подготавливая к столь странному и страшному для младшего деянию, как роды.
Он как раз выползал из орханковой спальни, когда его едва не сбил Саиш. Пришлось бросить покрывала, что нес стирать на озеро, и перехватывать грязного, в каких-то ошметках, крови и лесном мусоре воина.
— С-с-с! Ты рехнулся? Куда в таком виде! Тем более, уже все кончилось, Айшала спит.
— Яйца?! — выпалил Саиш. — Что с ними?!
— Да все с ними в порядке. Я обмыл и уложил в его хвост. Идем, я все равно тебя грязного туда не пущу.
Упихать Саиша в купальни оказалось сложно. Наполовину заталкивая его туда, наполовину заговаривая зубы, Шехийях недоумевал: да что ж такое-то? Нет, он знал, что между ними троими есть какая-то связь, у старших нахай куда более выраженная. Ощутить тревогу из-за чужой боли они вполне могли, Саиш подтвердил — поэтому и вернулся. А что так далеко был — туттак слишком молодой и проворный попался, а хотелось порадовать Айшалу нежным мясом.
— Принес? — деловито спихивая Саиша с бортика в воду, поинтересовался Шехийях.
Хотя и так мог сказать: не принес, все бросил, и добычу, и оружие. Оставалось только глубоко вздохнуть — сам ведь тоже ни еду не приготовил, ни за собой в кухне не прибрался.
И Саиша вытереть не смог — тот прямо из воды выпрыгнул, едва отмывшись. Шехийях только рот открыл: он и не знал, что нахай так умеют! Потом опомнился и бросился следом, чтобы увидеть, как Саиш кружит вокруг ложа, с которого на него растревоженной змеей шипит проснувшийся Айшала, прикрывая яйца и хвостом, и руками.
Пришлось влезать меж ними, оттесняя Саиша. Он в самом деле не понимал, что не так с Айшалой. Может, это такой инстинкт? Не подпускать к гнезду никого большого и страшного?
— Ты! Свернулся в клубок и сел! И сидишь тихо! — рявкнул он на Саиша, утолкав в самые глубины разума свой собственный ужас: что он творит? Повышать голос на бога... это как? Но Саиш на изумление послушно уполз в дальний от ложа угол и свернулся там. Шехийях постоял буквально пару биений сердца и сменил ипостась. Не хочет Айшала видеть большого и страшного — ну, вот он — маленький и нестрашный. По меркам нахай, конечно — что-то помнилось ему, раньше в шкуре энэх пол был ближе. Неважно.
Шехийях сделал маленький шажок к ложу.
— Айшала?
Тот зашипел в ответ, но хоть не так агрессивно. Да и вообще: выглядел нахай совершенно вымотанным, поблекшим каким-то, подняться его явно заставил только страх за потомство.
— Айшала, я сейчас принесу тебе попить. И кроветворного. Успокойся, слышишь? Ну же, звезда моя, Айши-ассиле. Все хорошо!
Шехийях подходил по полшажочка, выставив вперед раскрытые ладони, уговаривая нахай тем голосом, которым пел колыбельную детям еще в его животе.
Помогло. Может, тон, может, слова — но дошел и даже огладил напряженные плечи. Замер: Айшала ткнулся лицом куда-то в живот, засопел, коснулся языком. Шехийяху не было страшно, хотя еще подходя, видел: во рту нахай поблескивают клыки. Те самые, ядовитые, доставшиеся от прародителей-змей, узнав о которых он сам чуть в обморок не упал: представил, как вот ими, да царапнул бы чей-нибудь золах... Успокаивал его потом Айшала долго. Заверял, что нахай их же яд не опасен.
Нахай, не энэх.
— Айшала? Я принесу воды?
— Воды, — пробормотал тот. — Давай.
Ага, сейчас, как же. Уйти Шехийях не мог — не отпускать же опершегося на него всем весом нахай. Пришлось самому зашипеть не хуже:
— Саиш, воды, быстро! И там на столе флаконы, подписано все, ну?
Саиш (счастье какое, додумался сам!) возвращался ползком. Натурально — не поднимаясь выше края ложа, почти распластавшись всем телом по полу. И вернулся в свой угол сразу, как только Шехийях забрал из его рук кувшин с водой и флаконы с успокоительным и кроветворным.
Шехийях благодарил все возможные и невозможные силы мироздания, что был внимателен, когда целитель рассказывал, какие лекарства с какими сочетать можно, а какие — нельзя. Эти два было можно, главное — соблюсти правильную дозировку, и Шехийях отсчитывал капли, радуясь предусмотрительности нахай, создавших такие удобные для этого флаконы, закрывавшиеся плотно притертыми крышками с узкими горлышками.
Отсчитал, смешал, поставил все ненужное на пол, умудрившись извернуться совсем по-змеиному, чтобы не отодвинуться от Айшалы. Поднес к его пересохшим, полопавшимся губам кувшин.
— Пей, моя алая звезда. Пей, все хорошо. Тебе нужны силы, нужно поспать.
— Спать...
Кажется, сил у Айшалы было только повторить и закрыть глаза. Шехийях облегченно выдохнул. Только хотел присесть на край ложа, чтобы стеречь сон Айшалы, как вздрогнул: Саиш подполз поближе.
— Яйца нужно греть! — непререкаемым шепотом сообщил он.
— Грей. Пока ты, а мне нужно все-таки приготовить поесть на всех. А потом я тебя сменю, надеюсь, Айшала к тому времени еще не проснется.
— Вдвоем, — уперся Саиш.
Шехийях закатил глаза: с его точки зрения нахай хором сошли с ума.
— Приготовлю еду и вернусь.
Кажется, его ждало веселое время.
Пророком Шехийях никогда не был, они и встречались-то только у очарров. Но сейчас он угадал совершенно верно: время наступило воистину «веселое».
Айшала все еще был нервным и постоянно шипел на Саиша или обоих, если Шехийях оборачивался нахай. Но оборачиваться приходилось: тело нахай было в разы горячее тела энэх и больше, и его хватало на то, чтобы греть и саалмехе, и кладку, особенно, если наложить на орханковое ложе чары тепла.
Саиш на ложе умудрялся пробираться, только когда Айшала спал. В такие моменты он становился похожим на себя-прежнего: устраивался в руках супруга, переплетал кончики хвостов — основная длина все равно неизменно окружала яйца. Даже улыбался во сне чему-то, Шехийях любовался им, втайне надеясь, что как вылупятся змееныши, они увидят нормального целителя, язвительного, но хотя бы не срывающегося с членораздельной речи на это вот. И еще начинал понимать, почему на свет появлялись шайсы. Еще бы, если Саиша наверняка к яйцам не подпускали вовсе!
Стало ясно и то, зачем им нужен был третий — ну, помимо любовных игр. Чтобы успокаивать временно сошедшего с ума саалмехе, потихоньку сходящего с него же Саиша, готовить пищу и пичкать ею почти насильно, и так же насильно прогонять воина на охоту, потому что сам Шехийях охотником был все-таки не очень хорошим, Саиш пока только начал его учить читать следы и скрадывать зверя.
Наверняка раньше было проще. Шехийях ведь уже знал, что нахай жили не одной охотой: и живность разводили, и выращивали всякое во внутренних садах и в спрятанных меж полисами долинах, сейчас совершенно одичалых, видел он барельефы. И родители наверняка проводили в гнезде все время, не заботясь о необходимости выжить. Но сейчас они именно что выживали — и он был воистину рад, что сейчас лето, и за дичью Саиш уходит недалеко и ненадолго.
Как бы то ни было, время шло, яйца в гнезде грелись, а змееныши в них росли. Айшала потихоньку успокоился, подпуская Саиша уже и в состоянии бодрствования, особенно когда тот появлялся с добычей и подносил целителю еще горячее сердце или кусочек истекающей кровью печени. Шехийях только глаза закатывал, спаивая после такой кровавой трапезы целителю его же лекарства от паразитов и для пищеварения. Гнездо Айшала покидал на считанные минуты, только ради отправления телесных надобностей, волосы ему Шехийях мыл, притаскивая бадью для стирки и четыре ведра воды, тело обтирал специальными растворами, понимая, что ни в какие купальни саалмехе пока что не загонит. Только если за хвост утаскивать, скрутив узлом предварительно, но на такие меры он пока еще не решался. Да и времени уже осталось не так много.
Яйца — не твердые, птичьи, а плотные, кожистые, — уже ощущались совсем иначе. В чем именно различие, Шехийях сказать затруднялся, пока однажды не поднял яйцо, взглянув на просвет, и не увидел, как шевелится вполне сформировавшийся змееныш.
— С-с-скоро, — согласно прошипел Айшала, не спускавший с него глаз, но уже не скаливший клыки на такую вопиющую бесцеремонность.
— Ну, раз скоро, то — ползи-ка мыться. Или ты хочешь, чтобы дети от тебя шарахнулись?
— Мы будем греть, — заверил Саиш.
Айшала смерил его взглядом, покосился на Шехийяха и, вот чудо, все же принялся расплетать кольца изрядно отощавшего, несмотря на все их усилия, хвоста. В купальни он полз, как оттаявшая из-под снега змея: вихляясь и налетая на стены.
— Саиш, и вот так — сколько раз? — с ужасом вопросил Шехийях.
— Сейчас еще не так плохо, — поняв, откликнулся тот. — Ты молодец, младший. Асим справлялась хуже, с ней мы заводили змеенышей всего два раза.
— Я не о том, Саиш. Тогда у вас был целый народ. А теперь нам придется его возрождать. А значит, нужно хотя бы тысячу нахай... Это же почти невозможно, Саиш! Не для нас — для Айшалы!
— Возможно. Если думать как мы. На это уйдут не годы. Сотни лет. Но мы справимся, теперь я верю, — Саиш наклонился, ласково глядя на яйца, почти незаметные в изгибах огромного хвоста.
Шехийях молча поклялся самыми страшными клятвами, что выучится не только магии. Что магия? Нет, чары, несомненно, весьма полезны. Но целительство он у Айшалы перенимать будет, пожалуй, с не меньшим старанием, чем воинские умения у Саиша и древнее чароплетство в хранилище знаний. Он. Так. Решил!
А потом был одновременно худший и лучший момент в его жизни. Потому что Саишу пришлось держать уже его: Шехийях рвался помочь выбирающимся на свет змеенышам, смотреть, как они пробивают скорлупу изнутри, было просто невыносимо!
— Все идет как должно, — свернувшийся широкими кольцами Айшала смотрел спокойно, хотя под яйцами даже подложено ничего не было — голый орханк, теплый и лучащийся магией. На который неловко вывалился первый змееныш, ярко-зеленый, будто весенняя трава.
Они все оказались разноцветными, но ровного окраса, и только один — белый, в тонких алых прожилках. Айшала изумленно приподнял брови, а Саиш в порыве чувств приложил своей широченной ладонью по плечу так, что вбил бы в камень, не будь Шехийях в своей хвостатой ипостаси и уже намного более сильным, чем поначалу.
— А я думал, они все от Саиша... — потрясенно пробормотал Шехийях, когда смог обрести дар речи, залечив прикушенный язык.
— Да какая разница? Зато теперь полосатенькие будут! Ути, какая прелесть! — Саиш подставил змеенышу руку, тот принялся изучать ее, в конце концов сочтя достаточно уютной и свернувшись клубочком прямо на ладони.
— Что стоишь? Бери остальных и поползли кормить! — Саиш буквально лучился счастьем.