Limited

«Я не боюсь. Не жизни, смерти или небытия, а истощения, как будто меня никогда не было «. -Дэниел Киз, Цветы для Алджернона Элизабет встряхивает ее утром, но очень аккуратно, и Флоренс, открывая глаза, обнаруживает, что она хорошо отдохнула, и все остаточные болезненные ощущения от поездки на поезде испарились на матрасе. -Извини, что разбудила тебя так рано, но Филип будет рассержен, если мы не встретимся с ним за завтраком, — шепчет Элизабет, потому что несколько студенток с их курса все еще спят рядом с ними, -О, и не забывай свои книги. Мне не захочется возвращаться сюда перед уроком. Я буду ждать тебя в гостиной. Флоренс закрывает глаза еще на мгновение, прежде чем сбросить с себя темно-синее одеяло и ступить на явно слишком холодный каменный пол. На другом конце коридора, в ванной, Флоренс успокаивается, прежде чем взглянуть в зеркало и попытаться разгладить густой беспорядок волн карамельного цвета, падающих прямо ей на плечи, но это безнадежно. Осознавая, что Элизабет ждет ее, Флоренс бросается обратно через холл, надевает форму и хватает свою сумку и расписание, которые она, к счастью, не забыла собрать накануне вечером. -Готова? — спрашивает Элизабет, отрываясь от книги, которую она листает, когда до нее доходит эхо туфель Флоренс на лестнице. -Как я когда-либо буду.- две девушки улыбаются друг другу, прежде чем повернуться и выйти из общей комнаты. -Сначала у меня чары, позволь мне посмотреть твое расписание, — требует Элизабет, и Флоренс передает лист пергамента.-О, хорошо, у тебя тоже. И у нас обеих гербология со слизерином. -У меня такое чувство, что в чарах я буду полнейший промах. -Ты должна быть весьма неплохой в них, — возражает Элизабет, ведя Флоренс обратно к лестнице, которую они использовали накануне. Лестницы, однако, нет, и они обе вынуждены ждать, пока неуклюжая громада камня пересечет открытый воздух, чтобы встретить их.-В конце концов, Диппет позволил тебе поступить на седьмой курс, не так ли? Флоренс почувствовала, как напрягается ее челюсть, и сосредотачивает взгляд на лестнице, которая наконец соприкасается с этажом. Ни при каких обстоятельствах она никому не расскажет, что ее отец был вынужден купить Флоренс пропуск на седьмой год обучения. Между ней и ее семьей всегда было предметом ожесточенного спора, что ее старшим братьям, разрешили посещать Ильверморни, но она, поскольку была молодой южной женщиной, должна была получить свое образование от рук частной гувернантки. -Это роскошь, — шипела ее мать в спину Флоренс, когда ей было одиннадцать, рыдая лицом вниз на подушках.-Ты хоть представляешь, сколько я бы отдала, чтобы получить образование, о которое получаешь ты? -Но ты же закончила Ильверморни! — Флоренс вскрикнула. -Это только потому, что от меня этого ждали, потому что я из Нью-Йорка. Ты получаешь узкоспециализированное и востребованное образование. -Ну, оставь его себе, я заберу свое письмо о принятии, — бросила в ответ Флоренс. Ее мать никогда не била ее, но в тот момент был шанс, что она ударит. Юдора Оллман каким-то образом сдержалась. -Это не обсуждается. -а потом она выскочила из комнаты, и Флоренс закричала так громко, что антикварная ваза Веджвуд, подаренная на свадьбу матерью ее матери, взорвалась. Но это не была дискуссия. Гувернантка, вежливая, мягкая и сама по себе совершенно умная, тоже заметила, что Флоренс получила образование только по тем предметам, которые считались необходимыми для женщины величавого южного общества. Так что же, что Флоренс свободно говорила на всех шести основных магических языках, включая египетский, или что она была лучше даже своего второго брата Оуэна в арифмантике и древних рунах? Ее обучали только самым основным заклинаниям, и она никогда даже не открывала книгу по трансфигурации или защите от темных искусств. Ей никогда не позволяли. Она могла почти дословно (на нескольких языках не меньше) рассказывать магические истории Америки и Европы, но только через годы попрошайничества и мольбы отца он научил ее зельям. Гербология была тем предметом, которому ее не учили, и по поводу которого она не чувствовала мучительного беспокойства. Она выросла среди земли и сама росла, как волшебное растение. Флоренс была бы удивлена, если не совсем пристыжена, если бы среди них был хотя бы один студент, который мог бы сравниться с ней по этому предмету. -Скажем так, мое образование до сих пор было гораздо более теоретическим, чем твое, — бормочет Флоренс, пока они спускаются по ступенькам, чтобы добраться до Большого зала. Когда они подошли, Филип сидел в одиночестве за столом Рейвенкло у двери; почти сразу же он замечает их, машет им и указывает на скамейку напротив него. -Доброе утро, — улыбается он, его щеки в веснушках морщатся, когда он переводит взгляд с одной девушки на другую. -Филип, как ты можешь быть таким веселым по утрам, — стонет Элизабет, с тяжелым стуком ставя сумку на пол и стуча палочкой по пустой белой кофейной кружке, которая тут же наполняется. -Я не виноват, что ты самая сварливая Рейвенкловка, которая когда-либо украшала наш факультет». -Это называется хорошим вкусом, — рявкает Элизабет, обхватив пальцами чашку и пряча лицо в паре, как будто один только аромат может вылечить ее усталость.-И матрасы в Хогвартсе не в моем вкусе. -Что ж, позволь мне посмотреть твоё расписание. Обе девушки передают свои куски пергамента перед тем, как погрузиться в разложенный перед ними завтрак. Элизабет выбирает парфе из йогурта, в то время как Флоренс смотрит на тарелку с тостами с маслом и кучу банок с джемом. -Увы, у меня первым зелья, но я увижу вас обоих на двойной гербологии, — отвечает Филип, возвращая им расписание. Флоренс кладет свою в сумку и заставляет себя съесть тост, надеясь, что несколько углеводов помогут успокоить ее желудок перед тем, что должно было стать катастрофой. --Как ты, Флоренс? — спрашивает Филип, возможно, заметив блестящий пот, выступивший на ее лбу. Флоренс слабо улыбнулась ему, крепко сомкнув зубы. --Немного нервничаю из-за урока, вот и все, — бормочет она, но Филип понимает. — Я полагаю, здесь не так, как в Америке? -В моей жизни никогда не было уроков чародейства, — она ​​знает, что будет лучше раскрыть правду, пока она не выставила себя дурой и не разошлась молва о том, что первый американский студент за столетие даже не умеют использовать простые заклинания призыва. У Элизабет и Филиппа открываются рты. — Что никогда? -В Америке чародейства не преподают? -Элизабет в ужасе задает вопрос. Флоренс заставляет себя не закатить глаза, чувствуя дискомфортное сжатие в груди, не имеющее ничего общего с ее пустым желудком. -Конечно преподают, — рявкает она, постукивая своей палочкой по пустой кофейной кружке с гораздо большей силой, чем необходимо.-Ильверморни — это высшее образование, такое же, как и в Хогвартсе, у меня не было возможности получить его. Флоренс знает, что сейчас шипит, ее глаза настолько узкие, что она почти проливает сливки, которые пытается налить в свой кофе. -Тогда как, черт возьми, ты попала на седьмой курс? Диппет никогда бы этого не допустил.- Рот Филиппа все еще приоткрыт. -У меня была личная гувернантка. Это очень распространено на юге — многие семьи не любят отправлять своих детей на северо-восток, особенно дочерей. -Слова кажутся задушенными, выскальзывающими между ее зубами, как будто они одержимы. Филипп тихонько присвистывает, но, наконец, с некоторым облегчением отмечает Флоренс, он закрыл рот. -Я понимаю и полагаю, что нет необходимости учить женщин искусству практического магического образования.- на этот раз говорит Элизабет. Флоренс пожимает плечами, едкий привкус раненой гордости все еще покрывает ее язык. Флоренс не виновата в том, что она была совершенно не готова к Хогвартсу — ей не следовало даже быть в Хогвартсе. -Многие женщины, фактически большинство женщин, получают такое же образование, как и мужчины. Но старые южные семьи просто ожидают от дочерей иного. — А вы, я полагаю, старая южная семья? — спрашивает Филип. Флоренс кивнула ему. -Тогда почему ты в Хогвартсе? — спрашивает Элизабет холоднее, чем была утром.-Если твои родители не позволят тебе посещать Ильверморни, я с трудом понимаю, что могло бы убедить их позволить тебе путешествовать по всему миру, чтобы завершить свое магическое образование, даже если твой отец здесь. -Флоренс делает глоток кофе, собираясь с мыслями, прежде чем ответить. Это совершенно справедливый вопрос, но в данный момент она ненавидит Элизабет за это. -Я собираюсь дебютировать в обществе в мае, — начинает Флоренс низким голосом. -Не то чтобы я против дебюта, я имею в виду, что гала-концерты действительно довольно забавные, но я не готов выйти замуж, по крайней мере, не увидев мир и не узнав что-то для себя. Я угрожала родителям, что не буду участвовать в ритуале, если они не позволят мне поехать с отцом в Англию в этом году и поступить в Хогвартс, и, в конце концов, пройдет всего один год, и они получают то, что хотят, поэтому они согласились. -Я не знала, что в Штатах существует строгая традиция дебютанток, — бормочет Элизабет, кивая головой, как будто была решена какая-то большая загадка. -Это не так широко распространено по всей стране, как раньше, но в определенных социальных кругах, на северо-востоке, юге, в некоторых частях Калифорнии, это образ жизни. Здесь это обычное дело? -Они случаются, но чаще детей обещают друг другу с раннего возраста, особенно среди священных двадцати восьми семей. — Хотя, — вмешивается Филип, снова подперев подбородок рукой. -Это тоже немного отмирает, со всем, что происходит с Гриндельвальдом. Многие родители не хотят обещать своих детей кому-то с риском того, что этот человек будет убит, или их родители присоединятся к темному волшебнику, или из-за страха, что они не присоединятся. Флоренс почувствовала, как ее мысли закружились. -Семьи сочувствуют ему? --Мало кто, но такие есть — сказал Филип, пожав плечами.-Есть много людей, особенно чистокровных, которые думают, что в его посланиях о магическом превосходстве действительно что-то есть. Флоренс почувствовала стук в виске, и, используя всю свою силу воли, ей удалось удержать язык за зубами. Ее отец предупреждал о проблеме чистоты крови, которая все еще преобладала в Британии, что они будут рассматривать магическую жизнь и жизнь маглов иначе, чем она была воспитана. Но встать на сторону этого безумца? Это было нелепо! Гриндельвальд напал на Магический Конгресс США примерно в то время, когда родилась Флоренция, но с тех пор он вернулся в континентальную Европу и собирал армию, решившую установить власть волшебников над маглами по всему континенту. Фактически, именно Гриндельвальд был причиной того, что Флоренс вообще была в Хогвартсе. Британские авроры неоднократно подвергались нападениям со стороны солдат Гриндельвальда, и им требовались собственные запасы Диттани, чтобы уберечь своих ведьм и волшебников как от ран, так и от яда. Но, строго говоря, Флоренс не должна была знать об этом, поэтому она держала рот на замке. -Наверное, нам пора идти, Флоренс. Чары находятся на другой стороне замка, — говорит Элизабет, глядя на часы на дальней стене. Флоренс кивает, прежде чем попрощаться с Филиппом и снова последовать за своей подругой. Классная комната ничем не примечательна, сделана из того же бледно-коричневого камня, что и остальная часть замка. Уже есть группа студентов, которых Флоренс принимает за гриффиндорцев из-за их красных капюшонов, сидящих в задней части класса, но лишь немногие бросают на нее взгляд, возможно, смущенные ее незнакомым лицом. Они занимают места во втором ряду, и Флоренс засовывает палочку глубоко в карман, чтобы ей не пришлось видеть орудие нападения. Возможно, какой-то бог услышал ее безмолвную молитву во время завтрака, Флоренс не знает, но их не просят выполнять какие-либо заклинания в этот день. Профессор Левизор — изящный старик, у которого кости явно выросли на несколько дюймов больше, чем было необходимо. Его голос хриплый, но он разносится по комнате, и когда он просит Флоренс представиться классу, он улыбается ей. Он поручает им прочитать несколько глав и полный свиток пергамента и отпускает их пораньше. -Мисс Оллман, будьте любезны остаться на минутку после урока, я хотел бы поговорить с вами. Это не займет много времени, — кричит профессор Левизор, перекрикивая скрип стульев и бормотание студентов. Элизабет одаривает ее легкой улыбкой и шепчет, что она будет ждать в холле, затем в комнате наступает тишина, и профессор указывает Флоренс на свой столу, за который он уселся. -Приятно познакомиться, — говорит он, морщинки в уголках его глаз рассыпаются, словно лучики солнца.-Я не могу вспомнить, когда в последний раз у нас был американский студент. -Они пожимают друг другу руки, хотя Флоренс не может сказать, что делает это часто, но ей нравится приветствовать его. -Спасибо, профессор. Я очень рада быть здесь. Я выросла на рассказах о Хогвартсе. — и это правда. Ее отец получил степень магистра по гербологии и зельеварению в Хогвартсе летом, после окончания учебы в Ильверморни, но степень магистра сильно отличалась от общего образования. Однако рассказывать Левизору об этом не имело смысла. -Директор Диппет любезно проинформировал меня об обстоятельствах, при которых вы пришли к нам на учебу, и о вашем предыдущем образовании, — начал он, только морщинки у его глаз, означавшие, что он все еще улыбался, заставили Флоренс расслабиться. -Я думаю, что для вас и ваших одноклассников было бы очень полезно, если бы вы получали частные уроки. -Конечно, сэр. -Я бы предложил себя, но как единственный профессор чар здесь, в Хогвартсе, у меня не будет ни времени, ни возможностей. Тем не менее, я договорился с другим учеником седьмого курса, чтобы он следил за вашим дополнительным образованием. Уверяю вас, он неплохо владеет чарами. Вы будете в надежных руках. -Если бы Флоренс не чувствовала, как растягиваются ее щеки, что означало, что она улыбается, она бы волновалась, что хмурится. Едкий вкус ее практически пылающей гордости танцевал на ее языке. Другой студент? Последнее, что ей было нужно, — это кто-то другой человек, обнаруживший, что она ужасно некомпетентна. -Это было бы замечательно, сэр, — умудряется сказать она, сохраняя улыбку на лице. В ответ Левизор ухмыляется еще шире. -Великолепно. Я позволил себе проверить оба ваших расписания, чтобы определить время встречи. В этот четверг в семь часов вы получите свой первый урок. Я проинформировал его, что вы можете использовать эту комнату для своих нужд. -Спасибо, — повторяет Флоренс, кивая ему головой. -Если вы не возражаете, я спрошу, кто будет меня учить? -О, глупо с моей стороны, забыл тебе сказать. Его зовут Том Реддл. -Отлично, хорошо, это все, профессор? -Да, да, вот и все. Увидимся скоро, я уверен, дорогая. И еще, — добавил он, отчего его улыбка снова вернулась.-Добро пожаловать в Хогвартс. За пределами класса Элизабет прислонилась к стене, скучающе глядя в окно. Однако в тот момент, когда Флоренс появилась в поле зрения, ее светловолосая голова резко взметнулась и они вместе спустились в вестибюль и вышли на территорию к оранжереям. --Что хотел Левизор? — спрашивает Элизабет, перекладывая сумку с плеча на плечо, чтобы она больше не натыкалась на Флоренцию, когда они идут. Снаружи, при естественном свете дня, Флоренс впервые замечает, насколько хороша Элизабет. Ее светлые волосы сияют золотом под солнечным светом, высокие скулы разрезают ее круглое лицо. Глаза Элизабет голубые, светлые, как цвет безоблачного неба в разгар лета, а губы полные и розовые. Если бы она до сих пор не была единственной подругой Флоренс, она, возможно, чувствовала бы большую зависть, но как бы то ни было, ей было необходимо подумать об этом сейчас. -Я получу частные уроки чародейства от другого ученика. Какой-то семикурсник по имени Реддл? -Флоренс чувствует, как напряжение покидает ее плечи через несколько мгновений после того, как они оставили каменные ступени позади и начали двигаться по траве, почва под ее ногами привносит немного знакомого чувства, которое Флоренс не осознавала, в котором она нуждалась до этого момента. Она была так увлечена отдыхом на свежем воздухе, что не заметила вспышки эмоций на аккуратном лице Элизабет. Но она исчезла в мгновение ока. -Я предполагала что-то в этом роде. А Реддл лучший на нашем курсе, он будет хорошим наставником. -За исключением того, что мне не нужен репетитор, — говорит Флоренс, запрокидывая голову, чтобы ее лицо могло впитывать солнечные лучи. -Я приехала сюда, поэтому мне не нужно индивидуальное образование. Позволять мальчику пытаться научить меня исчезающим чарам, а потом болтать остальным ученикам о том, как американцы говорят на пиглатине, или о какой-нибудь другой чепухе в этом роде. -Рядом с ней Элизабет улыбается, ее глаза устремлены на горизонт, где горы, кажется, тянутся к небу. — Он не станет распространять о тебе слухи. Они достигли оранжереи прежде, чем Флоренс успевает ответить, и, вздохнув с облегчением, она впервые берет на себя инициативу и распахивает стеклянную дверь, пятна засохшей зеленой краски отслаиваются от дверной ручки и прилипают к ее коже. . Атмосфера внутри похожа на объятия старого друга, которого она не осознавала, пока не вернулась в них. Пахнет ее отцом, оранжереями, которые он держал позади своего поместья. Куда бы она ни посмотрела, везде можно увидеть лозы, листья, цветы, которые, кажется, открываются и закрываются по желанию. Воздух густой и влажный, и она чувствует вкус минералов на кончике языка. -Хорошо, девочка с плантации, постарайся не выглядеть такой счастливой, — упрекает Элизабет, проскальзывая мимо нее и ведя к пустому месту в середине класса. Флоренс только улыбается и следует за ней, слишком довольная, чтобы стоять на твердой почве, чтобы ее обижать. Их профессор — невысокая кудрявая ведьма с большим подбородком и приятными карими глазами. Она представляется как профессор Ярроу, и ее голос звучит гнусаво, но терпимо. Пока прибыло всего несколько студентов, но быстро к ним присоединяется Филип, который встает рядом с Элизабет после того, как быстро сжал плечи Флоренс. Флоренция слушает, как Филипп обсуждает трагедию, которая случилась с ним на зельях — он случайно добавил полынь до листьев мяты, а не наоборот, и в результате расплавил свою любимую перемешивающую ложку. Когда она оглядывается вокруг оранжереи во второй раз, чтобы осмотреть горшки в поисках знакомых растений, она ошеломлена, увидев, что он стоит напротив нее через стол в окружении неповоротливой блондинки, которую Филип назвал Эйвери, и его невероятно черные глаза смотрят на нее. Это все, что могла подумать Флоренс, до комического несправедливо, что любой человек может быть похож на него. Он смотрит на нее, и все, о чем она может думать, — это древние мифы, которые ей пришлось прочитать, чтобы познакомиться с греческим линейным письмом об Адонисе, Гиацинте и Психее — о смертных настолько прекрасных, что они были обречены умереть, как созвездия среди небес. Его челюсть квадратная и достаточно сильная, чтобы разбить лед, а взгляд словно погружается в холодную воду… неоднократно. Она никогда не видела такой светлой кожи, как его, ни тем более на юге, где все так или иначе были поцелованы солнцем, ни волос, которые ближе всего к черному оттенку, но так же умудрялись быть коричневыми. Флоренс не думает, что она умеет дышать, она даже не думает, что вообще может думать. Даже не скривив губы, чтобы признать ее, его глаза, как оникс, возвращаются к передней части комнаты. Кто он? Она хочет представиться, протянуть руку через стол и заставить его встряхнуть ее, потому что никогда в ее жизни никто не смотрел на нее так безразлично — ни в Джорджии, ни в Сомерсете, ни тем более здесь, в Хогвартсе, где просто Быть американцем — само по себе странность. Потому что в профиль его лицо остро, как стекло. Потому что, хотя он всего лишь мужчина, он не похож ни на одного мальчика, с которым она выросла, и совсем не похож даже на тех немногих английских мальчиков, с которыми она познакомилась. Звук возвращается к ней медленно, как если бы она была похоронена глубоко под землей. Качнув головой, ей удается избавиться от последней из внезапно возникшей дымки и сосредоточиться на словах Ярроу. -В этом семестре мы, конечно же, будем иметь дело с исключительно опасными растениями, поэтому я ожидаю, что каждый из вас придет на занятия подготовленным и уделит самое пристальное внимание деталям. Уверяю вас, это будет вопрос жизни или смерти, — заявляет Ярроу, и Флоренс кивает. Ее отец сказал примерно то же самое, когда впервые впустил ее в свою частную оранжерею. Растения могут выглядеть красивыми, Флори, но они убьют тебя так быстро, как это сделает человек, и они не расстроятся из-за этого. Преподаватель дает им команду объединиться, направляя их по ступеням, чтобы обрезать растения горького корня, посаженные перед ними. Они короткие и широкие с пурпурными цветами, которые, кажется, покрывают большую часть поверхности растений. Флоренс улыбается — она ​​занимается этим с шести лет. -Горький корень не ядовит, но при контакте с пыльцой он оставит большую сыпь, поэтому я бы посоветовал вам перчатки из драконьей шкуры. Пожалуйста, выбрасывайте гниющие листья растения в емкости перед вами. Жизненно важно, чтобы вы удаляли только разлагающиеся вещества — горький корень очень темпераментен, и удаление одного здорового листа или бутона может привести к гибели растения. Филип вежливо позволяет Элизабет и Флоренс работать вместе, вместо этого ходя вокруг стола и присоединяясь к Эйвери, чтобы разобраться со своим корнем. Загадочный мальчик перед ней начал работать с девушкой слева от него, несколько прядей его идеально уложенных волос падали ему на лоб, но этого было недостаточно, чтобы скрыть тот факт, что он снова нагло смотрит на нее. Что-то сжимается в ее животе. -Веди вперед, фермер, — подстрекает Элизабет, и Флоренс не может не улыбнуться. Потому что это то, что она может сделать, и, возможно, это последнее занятие, которое она так чувствует. Потому что у нее это хорошо получается, а Флоренс любит все делать хорошо. Натягивая перчатки, ее пальцы двигаются с ожидаемой уверенностью, обнаруживая листья с гнилью, которые не восстанавливаются, отделяя их от основной части растения до того, как гниль сможет распространиться. В течение получаса ее растение было очищено от всех вредных веществ, идеально подрезано, и профессор Ярроу с яркой улыбкой проверяет их работу. Мгновение спустя она награждает их десятью очками Когтеврану за «зоркий взгляд и решительную уверенность». Пока Элизабет и Флоренс возвращаются в замок, Элизабет дразнит Флоренс за ее зрелищность, Флоренс не может не думать, что если ее год пройдет так, как прошел сегодня, жизнь в Хогвартсе будет прекрасной.