Limited

«Вы знаете величайший урок истории? Дело в том, что история  — это то, что говорят победители. Это урок. Кто победит, тот решает историю. Мы действуем в собственных интересах. Назовите мне человека или нацию, которые этого не делают. Хитрость заключается в том, чтобы выяснить, в чем состоит правда».  — Энтони Дорр, Весь свет, который мы не можем видеть -Тебе не обязательно было идти со мной, — бормочет Раделла, проводя руками под краном, после чего вода приобретает неприятный красный оттенок. Флоренс фыркает. -Конечно, обязательно. Ты истекаешь кровью и вся в мороженом. -Ее голос потерял сладковатый оттенок теперь, когда она уверена, что Раделла ничего не грозит, ярость, исходящая из самой глубины ее существа, почти полностью поглощает, вытесняя щекотку алкоголя. -Кроме того, мне все равно не было весело. Моя мать устраивает гораздо лучшие званые ужины. В то время как ее мать даже не знает, как устроить прекрасный вечер, часть ее заявление не совсем верна. Она прекрасно проводила время, пока не обнаружила, что объект ее увлечения взвешивает жизни других на основе их кровного статуса. Это было неприятно. -Я не знаю, что случилось, — начала она, намочив салфетку под водой на мгновение, прежде чем начать стирать след шоколадного мороженого на передней части платья. -Я, должно быть, разбила стекло, даже не могу вспомнить… -Раделла, — практически рычит Флоренс. -Я чувствую, когда используется магия, пожалуйста, не пытайся лгать мне. Тебе нечего извиняться. -Она не уточняет, что годы естественной магии сделали ее физически чувствительной к присутствию любой магии, или что она почти решила оставить подругу в ванной и вернуться в кабинет Слизнорта, чтобы она могла сглазить каждого человека, одного за другим. --Я думала, что привыкну к этому, — хрипит Раделла, и затем слезы текут по ее щекам и падают с подбородка. Флоренс не знает, что делать, кроме как заключить маленькую девочку в объятия, прижимая лицо Раделлы к ее шее, где она может чувствовать слезы, текущие по ее коже. -Так было с тех пор, как я приехала в Хогвартс, — хнычет она, и Флоренс другой рукой обнимает подругу за талию. -Несчастные случаи, которые всегда выглядят как ошибки, все потому, что я грязнокровка. Я даже не знаю, почему это важно? -Это не имеет значения. Это никогда не имело значения, — шепчет Флоренс в кудри Раделлы, изо всех сил стараясь держать голос на одном уровне, потому что она балансирует на грани взрыва и ломает кости двумя собственными руками. Она не знала, что Раделла родилась в семье маглов, и это конечно было единственное, что могло только объяснить реакцию каждого из чистокровных учеников за столом. -Раделла, это не твоя вина, что люди слишком ограничены, чтобы видеть твое чудо, что они позволяют чему-то столь незначительному определять тебя. Их позиция стыдит их больше, чем когда-либо отразится на тебе, — уверяет она дрожащую девушку. -Мне было бы все равно, если бы это не было неловко. Если бы это были только ехидные замечания или даже толчки туда-сюда, я бы справилась с этим, — Раделла отстраняется, вжимая кулаки в глазницы и глубоко выдыхая. -Но это похоже на то, что у них есть этот образ меня, который мне не подходит, и они должны унижать мой разум и дух, пока я не сломаюсь. -Ты не можешь позволить им, ты должна бороться с ними изо всех сил на каждом этапе пути. У тебя такое же право быть здесь, как и у них, — заверяет ее Флоренс. Она думает о своем собственном предложении, о своем исключительном году в Хогвартсе, на который ей пришлось многое променять. Как она променяла свое тело, свой будущий брак на возможность всего лишь одного года всестороннего магического образования, потому что она любила традиции, и она также верила, что общество может быть чем-то большим. Потому что, если бы она была отдана тому, кто больше заплатит, она не пошла бы смиренно на это горе. -Спасибо, Флоренс. — говорит Раделла, ее руки снова опускаются по бокам, зеленые глаза становятся красными от слез, глядя на карие Флоренс. -Не благодари меня, просто вернись в гостиную Хаффлпаффа и поспи немного. И продолжай побеждать всех этих дураков в Трансфигурации. Они улыбаются друг другу, дружба, созданная и теперь укрепленная общим моментом раздора, общим соглашением преодолеть трудности, которые будут пытаться сломить их. Раделла уходит, шелестя юбками, и Флоренс остается найти дорогу обратно в гостиную Равенкло. Идея вернуться на вечеринку Слизнорта ни разу не приходит ей в голову. *** В то утро она выскальзывает из постели, не разбудив Элизабет, не обращая внимания на кучу каштановых шелков, которые являются испорченными остатками ее платья. Покрытая кровью и растерзанная осколками стекла, накануне она разделась вслепую, бросив одежду на пол. Поднимая палочку с прикроватной тумбочки, Флоренс пробегает по своему чрезвычайно ограниченному арсеналу заклинаний, прежде чем понимает, что у нее нет возможности сжечь платье, не прибегая к местной магии, и почему-то это кажется слишком черным для такого навыка. Она не станет мстить духам Адсилы. Вздыхая про себя, Флоренс одевается, быстрый взгляд в зеркало показывает темные круги под ее глазами, царапину на щеке от осколка стекла, покрытого черной коркой засохшей крови. Она определенно выглядела лучше. Он ждет ее в коридоре, когда она выходит из общей комнаты, его вырисовывающаяся фигура отделяется от теней, чтобы встать перед ней, ранний утренний свет делает его кожу белой, почти сияющей. Том ничего не выражает, его челюсти стиснуты, глаза до невозможности темные. Когда он ходит, складки его мантии движутся, как дым, как будто он парит над землей, древний дух вернулся к жизни. -Оллман, — говорит он совершенно спокойным голосом. Руки Флоренс сжимаются в кулаки, по ней пробегает такой колоссальный импульс ярости, что она думает позволить своей магии беспрепятственно бежать из ее тела, позволяя ей ударить мальчика перед ней, но она знает, что это было бы бесполезно. Том слишком силен, чтобы на него повлияла ее магия, но она хочет, чтобы он признал ее присутствие, почувствовал укол человеческой жизненной силы, которую он так ясно отвергает. -Вернемся к фамилиям? — Она огрызается, потому что ненавидит, когда он ее так называет. Потому что она больше, чем ее фамилия. Тем не менее, она уже чувствует, как ее гнев исчезает, слишком измученная прошлой ночью и беспокойными сновидениями, чтобы поддерживать свою ярость. -Флоренс, — начинает он снова, на этот раз поднимая перед собой руки, словно пытаясь успокоить дикое животное. Под его глазами видны темные круги, похожие на ее собственные, что каким-то образом усиливает фасад падшего ангела, на который Тому удалось повлиять в утреннем свете. -Я не могу прямо сейчас, — вздыхает Флоренс, минуя его протянутые руки и продолжая двигаться в направлении Большого зала. В двух шагах он рядом с ней, его взгляд прикован к Флоренс. Ее не волнует, что он, должно быть, встал до рассвета, чтобы дождаться ее, и ее, конечно, не волнует, что он, кажется, отчаянно пытается с ней поговорить. Он говорил с ней прошлой ночью — слишком много — и не мог взять это обратно. -Стой, я хочу поговорить с тобой. -Мне очень жаль, что я этого не хочу.- Руки Тома рядом с ней на мгновение сжимаются в кулаки, прежде чем делает так, чтобы они расслабились. -Почему ты такая упрямая? -Почему ты ждал за пределами моей гостиной? — Она почти кричит, оборачиваясь к нему, заставляя его обратиться глазами к порезам на ее лице и синякам под глазами. -Потому что, — его челюсти так стиснуты, что слова выходят приглушенно.- Я хочу поговорить с тобой. -Ты пришел, чтобы услышать, как я сказала, что держала ее, пока она рыдала? Или, может быть, ты хотел знать, что у нее небольшие порезы на руках и лице. Что это было? — требует Флоренс, тыча пальцем в его сторону. Его лицо непоколебимо, глаза широко раскрыты при очередном изменении в поведении Флоренс. -Ты сделал это? — надавливает она, наблюдая за малейшим подергиванием в его внешности, на все, что могло бы сказать ей, если он лжет. -Нет, — усмехается он, и его губы искривляются. -Но ты одобрил это. -Это обвинение само собой разумеется — она ​​может вспомнить его лицо с прошлой ночи, ухмылку, которая дошла до ее сердца и оставила черный след на нем. -Почему ты ее защищаешь? Она грязнокровка, Флоренс, — шипит он, как будто это самое простое уравнение для понимания. Ее рот открывается. Как она могла не видеть этого, ей хочется плакать, потому что она ненавидит эту его версию, эту жестокую, пренебрежительную оболочку мужчины. -Я даже не знаю, что это значит? Ее воспитали не так? Почему это так важно? -Флоренс поднимает руки вверх, недоумевая, почему это так важно. -Как будто у тебя есть какие-то основания читать мне лекцию.- Том наклоняется вперед, их лица разделяют сантиметры. --Я знаю о законе Раппапорта, о том, насколько американцы пошли на разделение маглов и волшебников. Флоренс разворачивается и уносится прочь, слепо идя, потому что на мгновение она действительно подумала о том, чтобы ударить его, и даже она не могла опуститься так низко. Том идет за ней, без комментариев следует, когда она, казалось бы, наугад идет по коридорам. -Я так благодарна, — плюется она, ее голосовые связки чуть не рвутся по щебню в ее голосе, -что, помимо всего прочего, вы теперь также являетесь исследователем американской истории.- Она распахивает дверь, и они попадают в тупиковый коридор, который она узнает сквозь дымку где-то на третьем этаже рядом с классом арифмантики. Еще раз она поворачивается к Реддлу. -Ты когда-нибудь задумывался на десять секунд, когда пытался оправдать свою ужасно устаревшую точку зрения, что, возможно, просто возможно, в этой истории есть нечто большее, чем тот факт, который ты использовал против меня? — Лицо Тома совершенно пустое. С еще одним громким вздохом она прислоняется к стене позади себя и закрывает глаза, чтобы собраться с мыслями. -Закон Рапопорт был принят в конце 18 — го века. Маглы по всей Америке годами сжигали ведьм заживо в Салемских судах над ведьмами, и напряжение только нарастало, кульминацией которого стал скандал с несколькими ошибочно идентифицированными и мертвыми маглами из Нью-Йорка. -Флоренс слышит голос своей гувернантки, когда они листают страницы ее учебника истории. -Это было ужасно, и люди были в ужасе. В то время в Америке было не так много ведьм и волшебников — большинство из них были беженцами в нашу страну, избежав магического преследования в Европе и Африке — и маглы представлял реальную и конкретную угрозу магической цивилизации. --На Севере, где в то время было сосредоточено почти все магическое население, строго соблюдались законы Раппапорта, предусматривающие полное разделение маглов и волшебников.- Флоренс не хочет открывать глаза, не хочет видеть отвращение, запечатленное на обсидиане его зрачков. -Но на Юге все было иначе. Людей не хватало, смешанные браки были необходимы только для того, чтобы поддерживать человеческую популяцию, независимо от магических способностей или их отсутствия. -Ты выросла на плантации, где выращивали волшебные травы, и хочешь сказать мне, что не имеешь представления о важности чистоты крови? -Голос Тома звучит громогласно, недоверчиво. -Конечно, я понимаю это, но не верю, что это имеет ценность. Население Юга через некоторое время стабилизировалось, и волшебники снова начали отделять себя от общества маглов, но нельзя было просто убедить весь Юг, что люди, которые когда-то были необходимы для жизни, теперь являются неполноценными и их следует держать в страхе. Том! -Ты живешь в полностью волшебном сообществе! -Да! Все мы живем на огромных участках земли, наши ближайшие соседи — иногда маглы, иногда ведьмы и волшебники. Семья моего отца смешалась с семьей чероки, моя мать произошла от английского сквиба лорда Ливингстона. Моя семья считается сильнее за наше повсеместное присутствие на Юге, за нашу деловую хватку, за мою кровь чероки и европейские связи. Мы не богаты, потому что кто-то думает, что наша магия в чем-то волшебнее! — сейчас она разглагольствует, но ее мысли бессвязны. -Конечно, я понимаю, что есть фундаментальные различия между маглами и волшебниками, но я не верю в вашу британскую систему магических каст, которая подчиняет маглорожденных какому-то второму уровню магического общества. Происходить из королевской семьи или потомков маглов в Америке — не имеет значения — магия есть магия. -Ты не имеешь представления об угрозе, которую маглы представляют для общества, о монстрах, которыми они являются.- Голос Тома похож на лед, и что-то в ее груди начинает ворочаться, боль острая, нарастающая с каждой секундой. -Это связано с детским домом, в котором ты вырос? Тебя вырастили маглы? Флоренс не может понять его логику, его необоснованную ярость и хватается за единственную соломинку. -Детский дом? — Он смеется, и это высокомерно и жестоко. Стена за ее спиной — единственное, что поддерживает Флоренс, ведь эхо его смеха заставляет ее прижиматься к камню, чтобы удержаться за реальность. -Детский дом был жестокой имитацией того, что, как я полагаю, должно олицетворять детство. Это неважно, я был достаточно силен, чтобы преодолеть эти обстоятельства, но я не могу избавиться от мерзкого негодяя, которым был мой отец-маггл — имя которого я был вынужден носить, жалкое оправдание ведьмы, которой была моя мать. Ведьма, потерявшая свою магию из-за того, что человек, которого она отравила, разлюбил ее, которая родила меня и умерла. Том говорит так быстро, что Флоренс задается вопросом, выйдет ли пламя из его рта. Боль в ее сердце может только усилиться, но в этот раз от того, что она не может остановить жалость, которая зарождается в ее груди. На его лоб упала прядь волос, его глаза сверкают безумством, и Флоренс подмечает, что они цвета полночи, а не совершенно черные. К ней возвращается желание плакать. -Мне очень жаль, — говорит Флоренс, потому что не может придумать, что еще сказать. Потому что она с ним не согласна. Потому что она его жалеет. -Мне не нужна твоя жалость, я не просил об этом. -Тогда что тебе нужно? Том преодолевает несколько дюймов разделяющих их с Флоренс, его лицо так близко к ее лицу, что она снова может видеть полосу небесно-голубого цвета вокруг самой внутренней части его радужной оболочки, как луч света, проходящий через облако. Она может почувствовать его запах и Флоренс одолевает слишком знакомое желание прикоснуться к нему, чтобы удостовериться в том, что он не какой-то задумчивый, могущественный, загадочный плод ее воображения. Рот Тома приоткрылся, он, кажется, обдумывает свои слова, но ничего не выходит. Мгновение спустя он развернулся и исчез за дверью, через которую вошел, унося с собой гром и электричество своего присутствия. Пройдет несколько долгих минут, прежде чем Флоренс сможет успокоить дыхание и уйдет в след за ним. *** -Доброе утро, Флоренция! — Филип машет ей рукой, ставя чашку кофе так, как ей нравится, так что к тому времени, когда она села рядом с ним, кружка была полностью готова. -Ты ужасно выглядишь, — добавляет он, его простые карие глаза слегка сужаются, когда он рассматривает фиолетовые пятна под ее глазами и порезы на ее лице. -Как всегда очаровательна, — отвечает она, не в силах заставить себя улыбнуться, ее взгляд блуждает по столу Слизерина, где явно отсутствует фигура Реддла.-Плохо спала. -Послушай, если дело в Гилфорд, — начинает он, прихлебывая из своей чашки чая. Кожа под его веснушками краснеет, когда он пожимает плечами. -Не расстраивайся из-за этого. Я хочу сказать, это не твоя вина. Флоренс охвачена приливом тепла к своему другу, и, положив руку ему на плечо, она слегка сжимает его, прежде чем вернуться к кофе. Некоторое время они едят в тишине, Филип наедает ложку овсянки, а Флоренс наслаждается яйцами на тосте, прежде чем Филипп снова нарушит молчание. -О, и не будь слишком сурова с Лиззи, а? — сказал он, пытаясь встретиться глазами с Флоренс. На ее щеках появляется знакомый румянец, когда она чувствует, как жар растекается по линии волос. Откуда Филип узнал о ее разочаровании в подруге? -Возможно, я не понимаю твоих слез по поводу рожденных магглами, но у меня дерьмовый отец, которого достаточно, чтобы заставить меня сомневаться почти во всем, во что он верит. Лиззи такая чистая, как и ее семья — ей было бы трудно развить какие-либо независимые идеи от своей семьи. -Конечно, — соглашается Флоренс, ее интерес пробудило столь редкое упоминание о семье Филиппа. -Ты собираешься рассказать мне о своем отце? -Я знаю, что ты американка, а это значит, что у тебя невысокие мозговые способности, — говорит он, подмигивая и толкая под ребра, — но ты не можешь просто говорить и спрашивать здесь все, что хочешь. --Ты знаешь, чем занимается мой отец, — отмечает Флоренс. -Мы с отцом не ладим, Флоренс, — вздыхает он. -Но если тебе нужно знать, он торгует антиквариатом, владеет магазином на Косом переулке. -Звучит, несомненно, скучно. -Ну, мы ведь не можем владеть плантациями, не так ли? Он надулся, рот опущен в нехарактерной хмурости, и Флоренс решает проявить редкий момент самообладания и сохранять спокойствие. Вскоре к ним присоединяется Лиззи, ее холодный взгляд согревается при виде их ссор, когда она садится на скамейку напротив них. Флоренс чувствует на мгновение приступ печали, когда она наблюдает за фигурой Лиззи перед собой, но она быстро растворяется, когда она вспоминает свой спор с Реддлом всего за несколько часов до этого. Она была слишком измучена своим разочарованием в Реддле, чтобы добавить Лиззи в этот список, и, кроме того, Самайн она тоже ждала с нетерпением. -Прошу прощения за твое платье прошлой ночью, Флоренс, — бормочет Лиззи, ее холодный взгляд устремляется на Флоренс с невиданной прежде серьезностью в глубине глаз. Это избирательное извинение, не за свои убеждения — Лиззи никогда не оправдает свои взгляды — но это извинение перед Флоренс, за то, что Лиззи ее разочаровала. -Все в порядке, Лиззи, — говорит Флоренс правду. Потому что они друзья, и преодоление разногласий было всего лишь частью человеческого бытия. -Это платье все равно вышло из моды, я не смогу надеть его снова. Они обе улыбаются друг другу. Филип закатывает глаза. -Я рада, что ты это поняла, — заключает Лиззи, поднимая свою чашку, так что ее летний взгляд устремляется на Флоренс сквозь пар.-Я не хотела быть тем, кто тебе это скажет. *** Избежать Тома Реддла легко, когда Флоренс понимает, что в течение последнего месяца она проводила почти каждый день в его поисках. Или, по крайней мере, говорит она себе, что боль, пронизывающая каждый мускул ее тела, не имеет ничего общего с отсутствием его взгляда, изгиба губ, обсуждения, которое ставит под сомнение все мысли, которые когда-либо возникали у Флоренс. Небольшие действия, такие как тренировка ее глаз, чтобы не замечать вспышки его фарфоровых запястий во время занятий, сидение спиной к столу Слизерина во время еды, доставляются легко. Другие, например, опоздания каждую неделю на Уход за магическими существами, чтобы гарантировать, что он не будет пытаться сопровождать ее, стоять в задней части теплицы на гербологии, чтобы она не могла смотреть, как его идеально нежная кожа душит сокрушительные виноградные лозы или подрезает ядовитые цветы, останавливая каждое посещение библиотеки, чтобы Том не мог устроить ей засаду — эти шаги сложнее, они меняют распорядок, который Флоренс сформулировала с момента прибытия в Хогвартс. Прошло полтора месяца с тех пор, как она впервые вошла в дубовую парадную дверь — как он поглотил ее за такой короткий промежуток времени? Флоренс должна согласиться на приглашение Раделлы в общую комнату Равенкло, чтобы они могли работать над заданиями по трансфигурации. Никто не спрашивает, почему она мрачнее, почему их американская подруга больше не ходит по коридорам в одиночку, чтобы не натолкнуться на Тома. Холодный взгляд Лиззи понимает, но она ничего не комментирует и Флоренс благословляет ее британскую сдержанность. Он разочаровал ее, но, что более важно, она разочаровала себя. Потому что она боится, что один разговор с ним приведет ее к падению в кроличью нору, что является ее очарованием волшебником с красивыми чертами лица, волнующим голосом и способностью заставлять ее чувствовать себя особенной и видимой, потому что он и то, и другое, и, возможно, он тоже видит это в ней. Ее разочарование и последующее неприятие присутствия старосты подчеркнули очень ограниченное количество друзей, которых она смогла завести, усугубив тоску по ее семье, общения с которой очень мало, ведь они находятся так далеко друг от друга. Затем Оуэн пишет ей двухстраничную записку о своем исследовании антикоррозионных чар, которая сводит ее к рыданиям ночью, когда она ложится спать. И ей впервые приходится использовать заглушающие чары, которые она выучила, чтобы не разбудить остальных ей. Временами ее тоска по дому настолько истощает, что она не может есть, каждый вдох — это труд, бремя. Всю свою жизнь она хотела уйти, и теперь, когда она ушла, ей приходится осознать, что свобода приходит со своим собственным набором цепей. Какой же наивной она была. Нелегко заменить огонь, внезапно появившийся в ее жизни с Томом Реддлом, но с ним можно справиться, рассвет каждого утра является напоминанием о том, что тот же самый солнечный дух сияет где-то над ее полями в Джорджии. Так что, если она несчастна, а Хогвартс больше не обладает очарованием, и даже магия менее интересна, потому что ей не с кем поделиться своим удивлением в этом? Неужто эти чувства непостоянны? Вечером четверга Флоренция провожает Лиззи, которая решает отправиться на прогулку по берегу черного озера. Она не обращает внимания на то, как стрелки часов приближаются к семи, когда она должна начать занятия с Томом. И все же в малейшем уголке ее разума резкий голос шепчет о ее собственной слабости, что ей все равно, что он думает о рожденных маглами, что ее жизнь без него бесконечная скука. Вынужденно улыбнувшись и в сотый раз заставив замолчать эти мысли, она хватает Лиззи за руку и тянет ее к кусту, чтобы продемонстрировать свои знания о магических травах, попытаться забыть жжение, которое она ощущает в своей душе, когда определенный набор полуночных глаз загораются на ней.