Limited

«Остановитесь, кто читает это, и подумайте на мгновение о длинной цепи из железа или золота, из шипов или цветов, которые никогда бы не связали вас, если бы не образовалось первое звено в один памятный день».  — Чарльз Диккенс, Большие надежды Pov: Том Эйвери корчится на полу, его руки изгибаются от ярости проклятия Тома, от потрескивания темной магии, струящейся из самого его тела вниз по руке, через палочку в пурпурную струю света, которая теперь сотрясает спальню мальчиков. Волосы на затылке Тома встают дыбом, покалывание на коже от абсолютного контроля, которое он ощущает в этот момент, опьяняет, но все же этого недостаточно. Легким движением руки проклятие прекращается, и Эйвери тяжело дышит на полу, из уголка его рта течет кровь. Он, должно быть, прикусил щеку или язык — Тому все равно. Он проклинал их всех — Эйвери, Нотта, Лестрейнджа, нескольких других мальчиков, у которых хватило ума попасть под его влияние, — большую часть курса, и это не помогло избавиться от боли, которая, кажется, разрывала его тело, отделяя связки от костей, электризуя каждый нерв в его организме. -Иди, — шепчет он, прислонившись к краю кровати, наблюдая, как два мальчика пытаются поднять Эйвери с земли, прежде чем все выскочат из комнаты, оставив Тома в тишине. В одиночестве его мысли, кажется, расширяются, растягиваясь, чтобы заполнить пустоту, пока он не может избежать их. Флоренс избегает его. В классе, в коридорах, даже в библиотеке, в этом убежище, которое было спасительной милостью Тома с тех пор, как он впервые вошел в Хогвартс, — которое он теперь стал ассоциировать с запахом кофе и желтоватыми волнами, каскадом спадающими над книгой- пусто с ее отсутствием. Это приводит его в бешенство до уровня, в котором он редко бывал. Он забывает дышать, вынимает палочку и поджигает любой предмет на своем пути. Как она посмела избегать его? Он был последним представителем слизеринской линии, колдуном, которого Великобритания не видела со времен Альбуса Дамблдора. Он бессмертен. Больше нет случайных встреч их глаз в Большом Зале, нет уже знакомых ощущений покалывания где-то в его животе от тепла, которое он находит в ее каштановых глубинах. Никто никогда не смотрел на него таким образом — большинство слизеринцев переходило от взгляда отвращения к благоговению без каких-либо эмоций между ними — и теперь никто не смотрит на него так, как Флоренс, потому что каждый раз, когда они заполняют одно пространство, ее взгляд тщательно контролируется, расстояние прочно установлено. Том не знает, как это случилось, физически скучать по другому человеку до боли, потому что он никогда раньше не скучал. Конечно, он задавался вопросом о своих родителях, но они разочаровывали его до самого конца. Он жаждал признания со стороны студентов Хогвартса, тех, кто высмеивал его за то, что он был грязнокровкой, но он получил кое-что получше — благоговение. Он никогда не нуждался ни в ком из них, не то чтобы ему была нужна ничем не примечательная Флоренс Оллман. Но она показала его слабым, человечным, способным испытывать те эмоции, которые он считал низкими и незрелыми. Мерлин, он пошел к ней на следующее утро после беспокойного ночного сна, потому что взгляд чистого, неподдельного разочарования, который она дала ему на вечеринке у Слизнорта, сжег часть его духа, о котором он никогда раньше не знал. Он хотел извиниться, мысль, которую Том нашел настолько ужасающей, что ему захотелось вырвать и растереть кожу, пока она не станет опаленной, красной и новой. До тех пор, пока заклинание, которое она, несомненно, наложила на него, не было снято с его тела. Но вместо того, чтобы извиниться, он открыто предложил ей информацию о своем отвратительном, жалком прошлом, и, что еще хуже, он почувствовал, что его разум ошеломляет, леденящее сердце желание поцеловать ее, как если бы он был всего лишь подростком. Одно воспоминание об этом окрашивает его глаза в красный цвет, и, не раздумывая, он вытаскивает свою палочку и вызывает пламя настолько горячее, что оно стало синим, ревущее вокруг него, поглощающае все поверхности комнаты, потому что он не может избавить свой разум от этих чужеродных эмоций. И в то утро они ссорились не в первый раз. Он хотел поцеловать ее во время их последнего урока, когда ее лицо сияло от удивления перед простым заклинанием аугаменти, которое она хотела показать Тому, потому что его мнение имело значение для Флоренс. Потому что Флоренс Оллман, которую все обожали, которая была богатой, красивой американкой — идеальное сочетание старых традиций и новых идей — искала его среди всех остальных. Он знал, что значит открыть для себя магию, наконец-то овладеть чем-то, что было отвергнуто, и он видел восхищающую радость, формирующую ее черты, возникшее в результате желание зарыться руками в ее волосы, прижать ее к стене и заявить об этой радости. Вечеринка Слизнорта была похожа на прогулку по адскому пламени, потому что он увидел Флоренс в темно-каштановом платье и забыл свое имя, и его сердце дрогнуло, и все, что он знал, все когда-либо известное было незначительным, потому что она была прекрасна. И как он мог все испортить, указав на то, кем была Миртл Уоррен — несущественной — что-то, что он все еще считал верным до мозга костей. Но это беспокоило Флоренс и потрясало весь его мир, и теперь ему было все равно, он просто хотел, чтобы она, ради Мерлина, посмотрела на него. Взмахом палочки пламя гаснет, и спальня остается такой, какой она была, ни единого ожога. Том тяжело дышит, его мозг работает со скоростью тысяча миль в минуту. Флоренс ничем не примечательна, но она — единственный человек, который когда-либо встречал его и никогда не задавался вопросом, стоит ли он того места, которое он занимает в волшебном мире, потому что, по ее собственным словам, магия есть магия, и само его существование доказывало его ценность. Она подстрекает его, бросает ему вызов и хвалит его, как любого другого человека — чего у Тома никогда раньше не было. Она относится к нему, как к нормальному, так почему же он чувствует себя таким особенным? Как будто ее улыбки — подарок только для него, а звуки ее смеха — припев, сочиненный в его честь? У Тома внутри так много чужих, безымянных чувств, и он понятия не имеет, что с ними делать, признавая, что он в агонии, и его магия дикая, и у него нет способа исправить это, потому что идея просить прощения у Флоренции — хуже смерти, даже для Тома, который не может умереть. Даже при том, что он не сделал ничего плохого, чтобы указать на расточительство, которое порождает маггловское общество. В пятницу после обеда свободный период, почти неделя после вечеринки Слизнорта, на которой Флоренс удивила его, меньше суток с тех пор, как она соизволила не явиться на их репетиторскую сессию, и всего четверть часа до того, как он должен был встретиться с ней в классе древних рун. Когда он начал отмечать время ее движения? Она была чем-то новым и захватывающим, чтобы нарушить однообразие школы, а потом внезапно стала чем-то большим. Том не может вспомнить, когда произошло изменение. Возможно, в библиотеке, когда она наклонилась вперед и спросила, доволен ли он, ее губы насмехались над ним. Или, может быть, это случилось, когда Дамблдор и она вернулись с промокшие от дождя. Он намеревался разрушить ее жизнь, когда встретил ее -это было бы возмездием за процветание, в котором она родилась, и в котором ему было отказано. Теперь он не знал, чего хотел, он хотел ее поцеловать, потому что был дураком. С громким рычанием он сунул палочку в карман халата и отправился в класс, его суставы побелели вокруг учебника перевода, который он держал в руке. Его товарищ-семикурсник мудро покинул гостиную, и у Тома промелькнуло разочарование, когда он выбежал из зеленой освещенной комнаты в коридор. Возможно, последние проклятие помогло бы его настроению. Флоренс сидит в самом последнем ряду класса, место рядом с ней занимает когтевранец, которого Том не знает. Конечно, он не собирался садиться рядом с Флоренс, но ее решительный взгляд на стол перед ней заставляет его взор вспыхивать красным, прежде чем он переходит на свое обычное место в передней части комнаты. Их задача сегодня — это древнегреческий язык, в частности, линейное письмо, какое-то стихотворение или пьеса, в которой говорится о древней мстительной ведьме. Сжав челюсти, Том пытается избавиться от воспоминаний о том, как Флоренс говорила ему, что она свободно говорит на семи языках, включая линейное письмо, потому что он определенно не хочет думать о ней, и это его точно не впечатляет. «… Он заговорил, остальные возвысили голос и позвали; и внезапно выйдя, она открыла сияющие двери и пригласила их войти… «-Том перевел каждый символ, тщательно исследуя в своей книге переводов, прежде чем прижать перо к пергаменту.-» … Остальные последовали, беспечно…» Перевод был медленным, в нем говорилось о древнем зелье, превращавшем людей в свиней, о людях, которые ничего не сделали, чтобы причинить вред этой ведьме — Цирцеи — которая была жестокой и ненавидела людей просто потому, что они были такими. Том с любопытством перевернул следующую страницу стихотворения. «… И приготовила она для них снадобье — сыр, ячмень и желтый мед, перемешанные в прамнском вине, — но к еде были примешаны к пагубные лекарства, чтобы они забылись» Том читал, как их глупый лидер стал жертвой женских чар Цирцеи, ее злая природа отвратила его разум от истинного путешествия, чтобы он вернулся на свою родину и вернул свою силу. Сказка никак не улучшила плохое настроение Тома. Когда, наконец, он выполнил задание, он сдал его с лучшей улыбкой и покинул класс. Стул, который занимала Флоренс, уже был пуст, она первая закончила перевод. *** К тому времени, как во вторник прошел двойной урок гербологии, настроение Тома не улучшилось. Ничего примечательного не произошло, потому что Флоренс Оллман все еще настаивала на том, чтобы вести себя так, будто он был одним из камней во дворе Хогвартса. Был только один краткий момент интриги, когда Лестрейндж сообщил ему известие о том, что Клиффорд Оллман заплатил огромную сумму денег, чтобы доставить в его имение экспресс-порти. Но примерно через час размышлений о том, что это могло быть, Том снова погрузился в свое теперь нормальное, мрачное настроение. Воздух внутри теплицы всегда неприятно влажный, и Тому приходится делать паузу при входе, чтобы снять перчатки и шарф, которые он надел, чтобы защитить себя от прохладных октябрьских ветров. Складывая свои вещи в сумку, он блуждает взглядом по столу и обнаруживает странное зрелище. Девушка Гринграсс и парень Берк стоят перед бьющейся Ядовитой тентакулой — глядя на нее с явным трепетом, — в то время как за столом никто иной, как Пирр Эйвери и Флоренс Оллман, согнулись в криках смеха. -Боже, вы могли быть поаккуратнее? — Флоренс хихикает между задыхающимися вздохами. Ее голос легкий и воздушный, на ее лице больше цвета, чем он видел за неделю, мешки под ее глазами на мгновение исчезают в присутствии ее счастья. Том хочет проклясть ее за чувство дрожи, которое проходит через него, но, как всегда, он воздерживается. -Гринграсс, ты выглядишь так, будто вляпалась в дерьмо, — хохочет Эйвери. Том действительно должен признать, что в этом утверждении есть доля правды, когда он замечает грязь на носу блондинки. -Я не понимаю, что такого смешного в колючем растении, которое хочет меня задушить, — шипит Гринграсс, явно пытаясь сохранить некоторое достоинство, когда она делает шаг дальше от все еще колышущихся ветвей. -Это несложно, — говорит Флоренс, натягивая перчатки из драконьей шкуры и вытирая случайно попавшуюся слезу тыльной стороной ладони. -Посмотрите. Том наблюдает, как Флоренс с легкостью хватает две лозы, крутя их так, как будто они запястья, прежде чем несколько раз погладить ствол растения. Проходит всего несколько секунд, и растение стоит на месте, борьба, казалось, превратилась в ничто. Это решительное движение, и Том знает улыбку, которая теперь украшает ее лицо — улыбку самоудовлетворения, что она способна, что она вписывается в волшебную экосистему. Она улыбалась так на своих уроках, когда осваивала новое заклинание, когда Том хвалил ее, и теперь она использует ее здесь для этих дураков, которые не понимают божественности, свидетелями которой они являются. -Отличная работа, мисс Оллман, — кричит гнусавый голос Ярроу, и Том спешит вниз по теплице, чтобы встать рядом с Эйвери. Даже вокруг неповоротливой блондинки он видит, как Флоренс напрягается, ее голова отворачивается от него и смотрит на Ярроу. — Десять очков Когтеврану! Такая уверенность необходима при работе с тентакулами.- Флоренция не комментирует. Том не может видеть ее лица, чтобы оценить реакцию, и этот факт заставляет кровь биться в его ушах с бешеной скоростью. Очистить тентакулу от шипов легко, когда растение успокоено, но, несмотря на все навыки Флоренс, Том и его партнер, а также остальная часть класса в течение нескольких минут пытаются взять под контроль свой собственный экземпляр. К тому времени, когда его виноградная лоза удовлетворенно мурлыкает, на его лице появляется серия царапин, и он чувствует, как капли пота стекают по его шее и спине. Партнер Тома оказался в худшем положении: ее пучок зацепился за колышущуюся ветку, в результате чего несколько прядей волос были вырваны из головы. С их форой и способностями Флоренс, Эйвери и Оллман закончили работу раньше всех, Ярроу проверял их работу одобрительным взглядом. -Я работаю с тобой каждую неделю, Оллман, — тихо хихикает Эйвери. -Я люблю рано выходить из класса.- Том ждет, чтобы услышать, как она упрекает мальчика в использовании ее фамилии, но этого не происходит. В его груди возникает пузырь эмоций, когда он использует пару ручных перетяжек, чтобы удалить еще один разрыв, но он не знает, гордость ли это за то, что он каким-то образом отделен от Эйвери, или раздражение из-за ее непоследовательности. Возможно, и то, и другое, но кажется, что опухоль расцветает, пока она не трясется в его хватке, и его горло не сжимается до нуля. -Тебе очень повезло, Пирр, — говорит она тихим голосом, без всяких признаков электричества, которое он ожидал от нее. Том поворачивается и видит, как Эйвери первым отходит от стола, его отсутствие создает вакуум, где на одну секунду останавливающиеся глаза Флоренс встречаются с глазами Тома, столкновение света и тьмы настолько сильное, что он должен подавить физическую дрожь. Она громко вдыхает носом, на одну долю секунды, чтобы Том запомнил линии ее лица, заметил любые изменения с тех пор, как она в последний раз смотрела на него, а затем она уходит, проскальзывая мимо Тома. Она легкомысленно тянет сумку на плечо и запах кофе в воздухе — единственный признак того, что она была тут. Губы Тома сжимаются, до небольшой полоски. В карман он кладет листок бумаги, свиток, который случайно выпал из школьной сумки Флоренс, которую Том зацепил, когда она пыталась скрыться от него. Теперь только стеснение его челюсти предотвращает ухмылку, которая пытается появиться на его лице, охлаждая желание достать пергамент и прочитать на глазах у одноклассников. Она могла бы попытаться игнорировать его, но у него все равно остались бы ее секреты. Когда они наконец справились с работой, Том спешит из оранжереи, не дожидаясь замечаний Ярроу, наслаждаясь сильным ветерком, успокаивающим его пылающую кожу. Практически взбегая на холм, он исчезает в первом же заброшенном классе, который находит, запирая за собой дверь и открывая свиток. К некоторому разочарованию он понимает, что это всего лишь вторая страница письма, первая, очевидно, все еще где-то в сумке Флоренс. Вздохнув, он продолжает читать. «… И проблема нынешних антикоррозионных чар в том, что они обычно имеют трехлетний срок службы — и это только в том случае, если заклинатель является мастером заклинания. Когда спрос растет и мастера заклинаний заняты, многим заменителям не хватает надлежащей силы и подготовки, и получаемые от них чары действуют максимум полтора года. Как видите, поиск более эффективного и доступного метода предотвращения ржавчины является большой проблемой для Альбиона и производителей котлов. Я провел обширное исследование эффектов литья на различных этапах процесса. Моя гипотеза заключается в том, что амулет, применяемый на этапе заливки, а не на этапе охлаждения, на котором он сейчас отлит, приведет к более прочной связи между металлом и магией. Я еще не нашел окончательных доказательств, но мои исследования как древних методов плавки, так и химии маглов проливают свет. Я так отчаянно хочу, чтобы ты была здесь, чтобы обсудить это со мной. Должен признать, что дом — это не более чем четыре стены моей комнаты. Без тебя здесь, я обнаружил, что самое безопасное место, где я могу быть со своими мыслями, — это либо библиотека, либо свернувшись в моем любимом кресле у окна. Мама привыкла приглашать дам на обед, когда дома никого нет, чтобы поговорить, что, я полагаю, лучше, чем необходимость разговаривать с ней. Господь знает, что у нас нет ничего общего. Я просто благодарен за то, что с предстоящим помолвкой Альбиона и твоим дебютом по подготовке к этой весне она, кажется, вообще забыла, что я здесь живу. Надеюсь, ты знаешь, каким жалким будет дебютный сезон для всех нас — мама не может перестать говорить о том, каких мальчиков, как она надеется, вы выберете для сопровождения. Если ты умна, ты выберешь Альбиона и меня и избавишь себя от ее насмешек. Папа собирается приехать очень скоро, чтобы помочь подготовиться к сбору урожая, и Альбион тоже берет несколько недель отпуска. Если бы ты тоже могла приехать — я знаю, как ты любишь работу и землю. Я уверен, что земля тоже скучает по тебе, хотя слышала, как мама говорила дамам, что тебя пригласили к подруге на Самайн. Обязательно соблюдай все традиции — я хочу получить полный отчет по праздникам. Прошу прощения за то, что не написал раньше. Я, конечно, верю в разговоры только тогда, когда мне есть что сказать, и какое-то время все, что мне нужно было сказать, это то, что я ужасно скучаю по тебе, но я чувствовал, что мы оба это знали и что тебе было непродуктивно слышать это, ведь твой учебный год только начался. Я, конечно, невероятно горжусь тем, что ты продолжаешь свое образование, я просто надеюсь, что люди Великобритании смогут осознать свою удачу, имея тебя на целый год. Посылаю всю свою любовь, Оуэн» Письмо было коротким и наклонным, каждое слово отделялось друг от друга, как если бы оно было тщательно подобрано. В сочинении этого брата есть что-то клиническое, что Том находит освежающим, его эмоции выражены без излишеств, его острый и необычный подход к теории магии отражает суть хорошо управляемого ума. Короче говоря, он кажется полной противоположностью Флоренции, хотя, похоже, они были связаны тесными узами. Том некоторое время хмурится, глядя на бумагу, как будто думает, что она может внезапно заговорить, предоставляя информацию, скрытую невидимыми чернилами. Он использует несколько раскрывающих заклинаний, чтобы быть уверенным, но в конце концов письмо остается всего лишь набором слов, и он сворачивает его и засовывает в карман. Еще раз нахмурившись, он поднимается на ноги, одно слово висит на краю его разума, клевая уголками его мозга. Дебют. Он не знал об этом ни в каком контексте, кроме словарного определения, но очевидно, что это был предмет или событие. Оуэн Оллман назвал это сезоном. С мерцанием досады из-за того, что он чего-то не знал, Том выскочил из пустой классной комнаты и пошел по коридору, его ноги несли его в единственное место, где он мог подумать, где он мог посмотреть. Библиотека. Ничем не примечательной Флоренс Оллман не нужно было с ним разговаривать — все равно у него будут ее секреты.