Limited

«Немногие сыновья подобны своим отцам; большинство из них хуже, немногие лучше «.  — Гомер, Одиссея -Когда ты перестанешь хандрить, — наконец ломается Лиззи и требует объяснений от Флоренс в воскресенье перед отъездом в Самайн. Они оба роются в своих сундуках, держат в руках различные аксессуары и предметы одежды, взвешивая ценность и стиль для мероприятий в следующие выходные. -Я не знаю, о чем ты говоришь, — говорит Флоренс, чувствуя, как ее щеки заливаются краской, а едкий вкус сожженной гордости танцует на ее языке. Она чувствует, как глаза Лиззи прожигают дыру в ее затылке, хотя она повернута спиной к своей подруге, а руки роются в сундуке в поисках пары штанов для верховой езды. -Вы с Реддлом поссорились на вечеринке у Слизнорта — не отрицай этого, — говорит Лиззи, когда Флоренс разворачивается, чтобы оспорить это утверждение. -И вот последние две недели ты вела себя так, как будто кто-то умер. Кто-то действительно умер, хочет сказать Флоренс. Кто-то умер, и Том считает, что это несущественно. Кто-то умер, и меня тошнит от ненависти к себе, потому что мне тоже все равно, я скучаю по разговорам с ним и по его странной энергии между нами, и я не знаю, что со мной не так. Вместо этого она спрашивает ее: -А почему тебя вдруг это волнует? -Потому что, честно говоря, с тобой было невыносимо в эти дни. Флоренс чувствует, как ее рот открывается и закрывается в безмолвной ярости, руки сжимаются в кулаки, как будто она может вбить слова Элизабет обратно в рот. Она знает, что это правда, когда слышит ее, и это только усиливает ее гнев, разочарование, пронизывающее ее конечности. -Я просто в шоке, — защищается она, бросая пару носков обратно в сундук с большей силой, чем это необходимо. -У него отвратительные взгляды на ценность магической жизни. -Да, у Реддла одни из самых крайних взглядов на волшебников, рожденных от маглов, — соглашается Лиззи, ее голос ясен и резок, она говорит в своем тоне «все знаю». -Но, в конце концов, его взгляды не так уж сильно отличаются от моих, и я не вижу, чтобы ты вырезала меня из своей жизни. Рот Флоренс открывается, она чувствует, как холодный пот покрывает ее поясницу. -Лиззи, я бы никогда не ушла от тебя так! Ты была первой, кто приветствовал меня в Хогвартсе, и, кроме того, ты мне слишком нравишься. -Флоренс чувствует, как ее нервы замерзают, и мысль о том, что Лиззи считает ее способной на такую ​​жестокость, устрашает. Элизабет поворачивается к ней лицом, летние голубые глаза на мгновение смягчаются, прежде чем она продолжает. -Я знаю, что ты дурочка, — говорит она с тонкой улыбкой. -Но тебе также явно нравится находиться рядом с Реддлом — не отрицай этого, я не дура, я видела, как ты смотришь на него почти с первой недели — и я не знаю, почему ты наказываешь его и себя за то, чего никогда бы не сделала. Потому что он другой, хочет огрызнуться Флоренс. Она никогда не сможет озвучить, что ожидала этих предубеждений от кого-то, выросшего в таких изолированных социальных кругах, как Элизабет. Как-то еще более досадно, что жалкий сирота Том Реддл пришел к тем же неверно понятым выводам. -То, что он сказал, было просто… это было просто отвратительно. -Ты лицемерка, — говорит Лиззи еще раз холодным и резким голосом. -Честно говоря, мне все равно, что ты думаешь о магглорожденных, и я не особо беспокоюсь о Реддле, но я устала нянчиться с твоими эмоциями, и я определенно не допущу, чтобы ты была в таком ужасном настроении рядом с моими родителями. Наступает момент молчания, прежде чем Флоренс успевает кивнуть головой. -Хорошо, если только ты не будешь в плохом настроении, ведь я умею кататься лучше тебя, — шутит Флоренс, пытаясь унять напряжение, которое возникает между двумя девушками. -Мечтай дальше. -Все едут домой на Самайн? — через мгновение спрашивает Флоренс, снова восхищаясь своим платьем для субботнего вечера. -Нет, конечно, нет, — сказала Лиззи, и в ее голосе прозвучала горечь. -До недавнего времени у нас была целая неделя, чтобы поехать домой. Классов не было. Обычно в Хогвартсе оставались только магглорожденные, в то время как полукровки и чистокровные отправлялись домой праздновать. Но в связи с войной против Гриндельвальда возникли вопросы о том, чтобы оставить в замке меньшее наблюдение за грязнокровками. Флоренс лично согласилась с тем, что, вероятно, было бы разумно не оставлять большую группу маглорожденных без присмотра в нынешних условиях — но она не могла отрицать, что было чувство потери. Всегда было грустно терять традиции, особенно для таких семей, как семья Гринграсс, которые, скорее всего, праздновали Самайн одним и тем же способом на протяжении веков. Сглотнув, она отогнала мысли о пропущенном урожае. -Родители, которые все еще хотят, чтобы их дети праздновали, должны направить специальный запрос в совет управляющих. Нам повезло, что Септимус Малфой полностью контролирует этот процесс, так что нам не нужно беспокоиться об одобрении. -Мой брат Оуэн так завидует, что не может увидеть церемонию. -Оуэн кажется намного умнее тебя. Самайн невероятен. -Оуэн является умнее меня, хоть я и ненавижу признавать это, — говорит Флоренс со смешком, но есть и накал гордости за ее братьев. Оуэн закончил Ильверморни — быть менее умным, чем Оуэн, означало быть человеком. Когда, наконец, они закончили собираться, Флоренс и Лиззи спустились вниз, чтобы позавтракать. Они идут молча, Флоренс обдумывает слова, которые ей сказала Элизабет. Она лицемерка. Даже мысли, что они прожгли путь в ее разуме, однако Флоренс не могла отрицать истинность этих слов. Она не придерживалась одного и того же стандарта Лиззи или Филиппа, даже Пирра, который, скорее всего, был ответственен за то, что случилось с Раделлой. Нет, она смеялась вместе с ним на протяжении всей травологии, убегая в тот момент, когда на нее упал пытливый взгляд Тома. Так что то, на что он смотрел, казалось, превращало ее кости в желе, с ее стороны не было ничего плохого в том, чтобы разочароваться в нем. Внутренние дебаты привели ее до Большого зала, где она села без всякого притворства, потянувшись за пустой кружкой и вызвав почти кипящую чашку кофе, чтобы успокоить свой грызущий ум. Таким образом, только после того, как она получила должное количество кофеина, Флоренс поняла, что села лицом к слизеринскому столу совершенно случайно. Он был там, нетронутый и безупречный, как в первую ночь, когда она увидела его. Черное дерево его волос тает идеальными волнами, его кожа бледная и светящаяся. Флоренс тут же оторвала глаза, вернувшись к теперь уже безвкусной свиной колбасе на своей тарелке, но нельзя было отрицать промах — мелкая мысль в глубине души, что ей действительно нравилось присутствие Тома, что она, возможно, не ошиблась. -Знаешь, ты не обожжешься, если посмотришь на него, — прокомментировала Лиззи, глядя через плечо, чтобы определить, что вызвало подергивание всего тела Флоренс. Флоренс вздохнула, вспомнив, как его глаза заставили ее почувствовать, что она тонет и летит одновременно, но произнести это вслух казалось верхом безумия. -Кроме того, он самый привлекательный мальчик в школе — все так думают. Ты была бы слепа, чтобы не заметить этого. -Тогда почему ты сказала, что не особо заботишься о нем? Лиззи пожимает плечами, но ее холодный взгляд не отрывается от чашки. -Поверь, это не имеет ничего общего с его внешностью. Мне просто не нравится его энергия, если это вообще имеет смысл. Флоренс кивает, потому что это имеет смысл. Она знает, что как только она слышит его голос, видит мерцание его глаз, когда они становятся малиновыми от ярости, это заставляет ее чувствовать энергию. У него много масок, и Флоренс только поцарапала поверхность. Ее пугает желание узнать его больше. -У нас дома есть такой мальчик. Форсайт Блаунт — он на три года старше меня — его младшая сестра Таллула — моего возраста. Можно сказать, что он местная конфетка для глаз, но я не думаю, что его энергия вполне достигает уровня Тома. -Что ж, тебе просто нужно будет когда-нибудь пригласить меня в Джорджию, чтобы я могла сравнить, — ухмыляется Лиззи, и в ее летних глазах вспыхивают новые для Флоренции искры. На мгновение перед ее глазами мелькает светловолосый веснушчатый лик Филиппа, но Флоренс отгоняет эти мысли. Если Флоренс думала, что игнорирование Тома Реддла станет легче после того утра, она была абсолютно неправа. Слова Лиззи сделали больше, чем просто прожгли ее моральное чувство правильного и неправильного, они открыли банку безымянных и невыраженных чувств, с которыми Флоренс не хотела справляться. Утром в понедельник Уход за волшебными существами был физической болью, поскольку она напрягала свой разум, чтобы сосредоточиться не на мальчике, полирующем клюв Грифона, а на самом существе — животном, которое было действительно впечатляющим, несмотря на обычное отвращение Флоренс. И все же было что-то гипнотизирующее в том, как уверенность Тома не поколебалась даже перед зверьком с золотыми глазами, его рост позволял ему смотреть в глаза существу, что делало его объектом изучения, а не волшебным животным. Во время урока он дважды обернулся и увидел, что Флоренс смотрит на него через двор, каждый раз это сопровождалось пустым взглядом, который он носил во время их первого урока гербологии, как будто ее интерес не стоил даже реакции. Оба раза Флоренс возвращалась к своему собственному существу, и бешеные движения ее сердца не имели отношения к ее врожденному страху перед крылатыми млекопитающими. Он ненавидит рожденных маглами, она напоминала себе, и каждый раз ей приходил ответный голос. Тебе все равно. На следующий день двойная гербология стала еще большим препятствием. Реддл расположился прямо напротив стола, где она и Лиззи снова работали с Тентакулой. Растения теряли эластичный внешний слой, который нужно было разрезать и варить в качестве временного решения для большинства укусов змей. Срывание длинных полосок с лоз было изнурительной работой, пот стекал по шее и спине Флоренс, но ничто не могло сравниться с темными взглядами, которые она получала через колышущиеся лозы. Теперь он смотрел на нее, как будто их краткие переглядки на Уходе за магическими существами были своего рода тревогой. Ей казалось, что они полностью регрессировали к ее первой ночи в школе, ее очарованию его красотой, его непоколебимой незаинтересованности. Однако она не могла отрицать, что, несмотря на отсутствие связи между ними, желание спорить и просто быть рядом с Томом только усилилось. Накануне вечером она довела до совершенства превращение чашки в черепаху под опекой профессора Дамблдора, которая была не меньше восточной коробчатой ​​черепахи, и она хотела показать ему. Флоренс хотела увидеть, как его глаза вспыхивают от каких-то неизвестных эмоций, когда она демонстрирует свои способности, потому что он никогда не смеялся над ней. Потому что он бросал ей вызов и говорил ей, но он никогда не заставлял ее чувствовать себя маленькой из-за маленьких побед, маленькой магии, которую она приобретала, как книги на книжной полке. Она видела, как он командует огнем и применяет невербальную магию, о которой большинство взрослых волшебников и мечтать не могли, но он не насмехался над ее желанием учиться. Он смотрел на нее на протяжении всей гербологии, оставив большую часть работы Пирру, так что к тому времени, когда двойной период закончился, Флоренс уже потеряла нервы, и она сбежала из теплицы, не попрощавшись ни с Филипом, ни с Лиззи, слепо убегая к замку. Только расстояние, подумала она, может успокоить ее мысли. Конечно, она ошибалась. Вместо этого она размышляла о том, как молодой Том Реддл прибыл в Хогвартс, такой же наивный и не знающий магии, какой была Флоренс даже сейчас. У нее есть сводящее с ума побуждение путешествовать во времени, смотреть, как его узкое угловатое лицо расцветает каждый раз, когда ему открывается магия, потому что за короткое время знакомства с Томом она знает, что он жаждет знаний на уровне, который почти соперничает с ее собственным. Потому что она видит в нем себя. К вечеру четверга Флоренс уже тошнило от самой мысли спуститься в класс чар для ее репетиторства. Волнение в животе сделало ее кожу горячей, а голову тяжелой, заставляя ее думать, что она может упасть в обморок или ее вырвет в любой момент. Лежа, растянувшись на кровати, она снова перебирала причины, по которым нужно идти и не идти. Причины не идти были просты. Во-первых, она принципиально не соглашалась с взглядами Тома Реддла на потомков чистокровных, маглов и их ценность в магическом обществе. Второе было более интимным — она была смущена своим поведением по отношению к нему, что она позволила своей оценке его способностей стать предлогом для того, чтобы держать его на более высоком уровне. Лицемер. Слово снова прокладывало себе путь в ее горле каждый раз, когда приходило ей в голову. Причины идти были еще проще. Она этого хотела. Она хотела увидеть его, изучить магию и посмотреть ему в глаза, чтобы она могла пролезть под его кожу и довести его до безумия. Может, это был знак того, что она сумасшедшая. Наконец ее низменные наклонности победили. Флоренс заставила себя выпить целый стакан воды, прежде чем схватить палочку и покинуть башню Равенкло. Она стоит у входа в кабинет и ждет, пока не почувствует эхо башни с часами, пробивающей семь сквозь камни у ее ног. Одним вздохом, а затем вторым, она толкает дверь и, несколько бесцеремонно, устремляется в проем. Комната пуста. Флоренс ходит между рядами столов, не обращая внимания на резкое падение в груди, ощущение нарастает, оно возвращает тошноту, с которой она боролась в течение многих часов, до этого. Ее шаги эхом разносятся по классу, а горло душат рыдания. Она знает, что он не придет, скорее всего он в ярости, что она пропускала две недели до уроков, но она потеряла больше, чем его присутствие. Он был, к ее огорчению, единственной причиной, по которой она прогрессировала в Защите или Чарах, и это она тоже потеряла. Ты приехала в Хогвартс учиться, и посмотри, что ты сделала. На мгновение она проводит пальцем по краю стола Левизора, задерживая момент, когда она уйдет. Может он просто опаздывает? Флоренс знает, что это неправда — потратив две недели, игнорируя его в меру своих способностей, она знакома с его стремительным характером. Том не опаздывает ни на один урок, даже на дополнительные занятия, на которые его заставили ходить. Во всяком случае, он всегда вовремя. Тем не менее, она позволяет себе фантазировать, как распахивается дверь, его идеальные волосы падают аккуратными волнами на лоб, гранитная кожа розовеет от напряжения, из его губ льются извинения за его опоздание в том голосе, который заставляет ее тело петь, но фантазия не материализуется. Возвращение в гостиную уныло. *** В пятницу утром начинается бурная активность, когда Флоренс и Лиззи собирают свои различные чемоданы и сумки, дважды и трижды проверяя наличие своих палочек, когда они переодеваются в дневные платья, более подходящие для жизни за пределами Хогвартса. Они встали еще до восхода солнца, выдернули бигуди из волос и закололи их в гладкую прическу. Лиззи наложила леденящие чары на их головы, заверив Флоренс, что путешествие по лету уничтожит все, кроме самых прочных заклинаний для ухода за волосами. -Мерлин, я не могу дождаться, когда вернусь домой, — признается Лиззи, постукивая по всем трем своим чемоданам (по одному на каждый день, о котором она говорила Флоренс), чтобы они плыли за ней. После суматохи вчерашней ночи Флоренс не может не согласиться. Они присоединяются к небольшой очереди студентов перед офисом директора Диппета, откуда у них будет возможность попасть домой через камин. Очередь двигалась быстро, и в кратчайшие сроки Флоренс и Лиззи затащили свой багаж, прежде чем Лиззи постучала по ним палочкой, бормоча Гринграсс Эстейт под нос. Студенты, пришедшие до них, исчезли вместе с огненным всполохом. -Остались только вы, девушки, — командует Диппет, явно желая закончить свои обязанности по отправке своих учеников домой на Самайн. Взяв Лиззи за руку, Флоренс следует за ней в огонь, наслаждаясь ощущением щекотки, исходящей от пламени. -Приготовься к встрече со своим создателем, Оллман, — дразнит Лиззи, сцепляя их руки вместе, прежде чем бросить горсть зеленого порошка в огонь вокруг них, четко говоря в комнату перед ними: «Поместье Гринграсс!» Их путешествие стремительно, они продвигаются тошнотворными поворотами через пустоту, пока их ноги снова не врезаются в реальность, а небольшое облако сажи возвещает об их прибытии. Лиззи уже вышла за камин, удаляя следы пепла со своего тела легким взмахом палочки, повторяя движение в направлении Флоренс. Флоренс не благодарит ее, потому что она не может думать, ее глаза наконец перестают вращаться и осматривают пространство вокруг них. Они стоят в богато украшенной комнате, стены покрыты картинами размером с горы, потолок с фресками изображает мифических существ, золотая отделка, которая могла быть сделана только вручную, скользит по комнате. Флоренс почувствовала, как ее рот открылся, когда она наблюдала, как нарисованный херувим выглядывал из-за облака и подмигивал ей, озорной, несмотря на свой кажущийся юный возраст. Это был роскошный зал, оформленный в глубоких красных и синих тонах, с темными промасленными холстами, которым, как минимум, сотни лет. Деревянная мебель была из красного дерева, с углов подушек свисали бархатные кисточки, каждая поверхность сделана из лучших материалов. И было так много всего, на что можно было смотреть, комната бесконечно тянулась, но, судя по точному расположению сидений, она казалась не более чем гостиной. -Кадм, — позвал голос мелодичный и в то же время отчетливо прохладный, напоминающий голос блондинки рядом с Флоренс. -Элизабет и ее подруга прибыли. Не прошло и секунды, как в дверях появилась женщина. На ней было потрясающий кардиган цвета слоновой кости, который доходил до ее талии, черная бархатная юбка струилась из-под него и доходила до икр женщины, пара простых черных каблуков украшала ее ноги. Без сомнения, эта женщина могла быть не кем иным, как Гармонией Гринграсс, с резким красным цветом губ и светлыми волосами, каскадом спадающими ей на плечи, как что-то из голливудского журнала. Она была божественной и устрашающей, и у Флоренс пересохло во рту. -Элизабет, мы так рады, что ты дома, — сказала она таким теплым голосом, что Флоренс не могла не вспомнить о ее собственной матери, которая осталась дома, в Джорджии. Когда Гармония Гринграсс, наконец, двинулась с места, она, казалось, плыла, бесшумно ступая по ковру, и заключила свою дочь в широкие объятия. -И Флоренс, — говорит она, уходя от дочери так же быстро, как она пыталась обнять ее. У миссис Гринграсс были широкие темные глаза, которые контрастировали с кремовой кожей и малиновыми губами. -Элизабет так много рассказывала нам о вас. Приятно познакомиться. -Я тоже рада познакомиться с вами, — отвечает Флоренс с самой вежливой улыбкой, делая небольшой реверанс, прежде чем снова прижать руки к поясу на талии, задаваясь вопросом, достаточно ли достойно ее темно-синее платье из тафты с оборками на рукавах для присутствия этой женщины. Она уверяет себя, что Лиззи сказала бы ей, если бы платье было неподходящим. -Лиззи очень хотела пригласить меня сюда на Самайн — до сих пор у меня никогда не было возможности принять участие в этой традиции. -Слова Флоренс озарили лицо Гармонии одобрением, как если бы она встретила должный уровень уравновешенности и формальности. -Да, когда Элизабет сказала нам, что у вас никогда не было возможности отпраздновать Самайн в Америке, мы сказали ей, что вы должны приехать. Мы очень старались убедить вашего отца присоединиться к нам, но он был непреклонен, он должен вернуться в Америку.- В ее холодном тоне есть железо, и Флоренс краснеет. -О, я уверена, что мой отец не хотел бы ничего больше, чем приехать, но сейчас пик урожая на наших полях Диттани, и он должен быть дома, чтобы наблюдать за сбором, подготовкой и отправкой урожая этого года. Ваш муж был очень великодушен, пригласив его, вам обоим придется навестить его в нашем доме в Сомерсете, когда он вернется в Англию, — говорит Флоренс. Прежде чем их разговор прерывается, в чертах лица Гармонии появляется еще одна вспышка одобрения. -Лиззи! — Маленькая девочка плачет, и еще более светлые волосы вспыхивают, прежде чем Элизабет отшатывается, маленькая девочка цепляется за ее фигуру. Позади нее в комнату входит мужчина, высокий и суровый, с голубыми глазами и растерянным лицом. Он не улыбается, но в его взгляде есть мягкость, когда он смотрит на своих дочерей. -Привет, Лотти, — приветствует Лиззи, поцеловав голову младшей сестры, смотря на девочку со своего роста со смешанным выражением раздражения и обожания. Глядя на всех трех женщин Гринграсс вблизи, нельзя отрицать их красоту, каждая из которых является точной копией их матери, которая сейчас стоит позади своих девочек, положив одну руку на плечо. У Флоренс иррациональная мысль, что Гармония Гринграсс, вероятно, разбила несколько сердец во время своего пребывания в Хогвартсе. -Добро пожаловать в наш дом, Флоренс, — кричит Кадмус Гринграсс, возвращая ее внимание к его перекошенному выражению лица. Его голос резок, как будто слова не могут выйти из его рта достаточно быстро. -Мы все были взволнованы, узнав, что вы попали в Рейвенкло вместе с нашей дорогой Элизабет. Пора добавить в этот дом еще одну примечательную семью.- Тон его голоса не вызывал какого-либо трепета, но, рассуждала сама с собой Флоренс, он был служащим министерства — острые ощущения, скорее всего, были нечастыми в его работе. -Я уверена, что не смогла бы выжить в Хогвартсе, без Лиззи, — с легкостью признает Флоренс, потому что это правда. Взглянув на подругу, Лиззи лучезарно улыбается ей — редкое выражение ее аристократического лица. -Как продвигается подготовка, мама? — спрашивает Элизабет, глядя на женщину через плечо. -К счастью, на прошлой неделе бальный зал был расширен, и последние несколько дней мы работали над столом. Сейчас идет работа над цветочными композициями, так что, надеюсь, все будет закончено к обеду, и у нас будет достаточно времени для подготовки к сегодняшнему вечеру, — объясняет она, поправляя волосы, выпавшие из одного из локонов Элизабет. -Мама разрешила мне помочь собрать цветы в этом году, — восклицает Лотти, хлопая в ладоши перед собой и глядя на сестру. -В этом году мы делаем розы. -О, как оригинально с твоей стороны, Лотти, — смеется Лиззи, гладя сестру по голове. -Женщины двадцати восьми не будут знать, что делать с собой перед лицом твоей оригинальности. -Не груби, Элизабет, — рявкает ее мать. Лиззи закатывает глаза, но замолкает. Когда она наблюдает за двумя сестрами, Флоренс вспоминает свой последний ужин дома перед отъездом в Англию. Если бы только Альбион и Оуэн могли присутствовать на Самайне — Оуэн по традиции, Альбион на вечеринке — она ​​бы растаяла от радости. -Пинки отнесет твои вещи в твою комнату, — продолжает Гармония после паузы.-Если вам что-нибудь понадобится, пока вы здесь, Флоренс, пожалуйста, не стесняйтесь позвать Пинки. Ей даны строгие инструкции ответить на ваш вызов, пока вы у нас в гостях. -Спасибо, миссис Гринграсс. Это было очень заботливо с вашей стороны. -Лиззи говорила мне, что ты катаешься? — вмешивается Кадм, его брови приподняты на долю дюйма, как будто он бросает вызов. -Да, сэр, мне посчастливилось брать уроки с детства. -У нас есть несколько лошадей в наших конюшнях, пожалуйста, не стесняйтесь использовать мое собственное седло. Это небольшой комментарий, но широкие глаза Элизабет говорят обо всем. Флоренс каким-то образом завоевала его одобрение. -Это очень любезно с вашей стороны, сэр. Лиззи предложила взять меня на курс бега с препятствиями, я с нетерпением жду экскурсии. Когда, наконец, Элизабет и Флоренс удалось оторваться от остальной семьи Гринграсс, Флоренс чувствует, как ее сердце начинает успокаиваться. Они были встревожены, но ничем не отличались от семьи ее матери. Их манеры успокаивали ее глубоко укоренившиеся нервы. -Все прошло хорошо, — заключает Лиззи с искренней и широкой улыбкой, проводя Флоренс через гостиную, пока они не достигают того, что, по ее мнению, является главным входом, черно-белым клетчатым мраморным полом размером с квиддичное поле. Комнату огибают две каменные лестницы; Элизабет ведет ее вверх по левой, а затем по коридору в светлую просторную комнату с бледно-голубым покрывалом и занавесками, длина которых почти двадцать футов, чтобы соответствовать размеру окна. Свежие тюльпаны в вазе на столе напротив ее кровати, и кто-то зажег камин, чтобы в комнате было приятно тепло, несмотря на ее размер. -Это твоя комната. Пинки принес все твои вещи наверх, а моя комната прямо по коридору, — объясняет Лиззи, взяв Флоренс за запястье и потащив ее обратно из комнаты, мимо нескольких закрытых дверей, за один поворот направо, прежде чем открыть дверь. -Я не знала, что вы дали мне комнату для прислуги, — шутит Флоренс, тихонько свистнув и оборачиваясь, чтобы осмотреть гостиную, прежде чем войти через еще одну французскую дверь в спальню Лиззи. -Я не могла допустить, чтобы твоя комната стала больше, — шутит Лиззи, ни на шаг не отставая от Флоренс. -Посмотрим, как ты себя будешь чувствовать после нашей поездки. -Иди переоденься — я не хочу больше говорить с тобой, пока мы не выйдем в поле.