Мелодия для короля

      Полный суеты и волнений день подошёл к концу.       Сначала пришлось придумывать что делать с Антуаном. Потом как быть с советниками. И, наконец, что-то надо было решить с будущим страны. Некоторые вопросы пришлось отложить на следующий день, но в основном со всеми срочными делами было покончено.       На Этуайю опустилась ночь.       Впервые можно было позволить себе расслабиться, ни о чём не волноваться и просто поспать. Сон, однако, не шёл к Реми. Он ворочался с боку на бок, силясь ни о чём не думать, и решил, что если просто полежит с закрытыми глазами, рано или поздно уснёт. Как только юноша закутался в одеяло и перестал ворочаться, под окном что-то зашуршало и тихо выругалось. Приподнявшись на локтях, король увидел силуэт влезающего в окно человека.       — Не спится? — спросил Реми.       Микель от неожиданности запнулся за подоконник и с грацией мешка картошки повалился на пол.       — Я думал, ты давно спишь, — сказал он, поднимаясь на ноги и отряхиваясь.       — И поэтому решил влезть ко мне в спальню? — король скрестил руки на груди, понимая, что сна ему сегодня, похоже, не видать.       Микель подошёл ближе и бесцеремонно завалился на кровать рядом с Реми. Одет он был в капри и наполовину расстёгнутую рубаху. Король невольно вспомнил, как сам впервые пробрался в комнату шерьера.       Они полежали в тишине несколько минут.       — Ты был так невероятен, когда говорил речь оставшимся в своём уме советникам, — сказал Микель. — В тот момент я словно заново в тебя влюбился. Знаешь, о чём я тогда подумал?       — О чём?       — О том, что если хоть один из них попробует возразить тебе, я вышвырну его из окна. Но, к счастью, все они оказались достаточно напуганы и растеряны.       — Кроме главного советника, — возразил Реми.       — Кроме главного советника, — согласился Микель. — С ума сойти! Я думал он попал под власть мелодии шкатулки, а оказалось, что этот дед просто по жизни бесноватый!       Реми тихонько засмеялся.       — Нет, серьёзно! — продолжать гнуть своё Микель. — Когда он начал перечислять твои деяния, недостойные монаршей особы, я уже выбирал окно, в которое он живописнее вылетит!       — Не суди его строго, он не всегда был таким. Да и, в конце концов, он принял такого короля, как я, не смотря на все недостойные деяния. Это справедливо, народ должен знать своего короля не только с лучшей стороны, людям лучше видеть без прикрас, какого правителя они получают, — юноша заёрзал и пристроился подмышкой Микеля. — Кстати, твой рассказ про это изобретение Генри, с помощью которого можно заносить под кожу чернила и делать несмываемые рисунки, имел колоссальный успех. Думаю, это тоже сыграло не последнюю роль в их решении. Спасибо. Хотел бы я посмотреть, как эта штуковина устроена!       Шерьер прыснул.       — Это настолько в твоём духе, что даже умиляет, — хохотнул он. — Порой мне кажется, что даже если мир начнёт разваливаться на куски, ты будешь интересоваться не тем, как спастись, а механизмом штуковины, способной на такие разрушения.       — О. А такая штуковина в закромах Генри тоже имеется? — оживился король. — Нет, нет, я не собираюсь её использовать, мне бы только взглянуть одним глазком, а потом я бы сразу же её уничтожил! Ну, что б она не попала в дурные руки, сам понимаешь. Так где, говоришь, находится лаборатория?       Микель на секунду замер, чтобы в следующее мгновение наброситься на Реми и защекотать его. В порыве чувств он слегка прикусил ключицу короля, и получил такой же укус в ответ. Они кувыркались и дурачились несколько минут, сбив в комок одеяло и простыни, и растеряв все подушки. Наконец, выдохшиеся, они повалились на спины, тяжело дыша, и лишь слегка касались друг друга взъерошенными головами.       — Я всё думал о твоём решении, — сказал Микель, глядя в потолок. — Ты уверен, что хочешь остаться королём Этуайи?       Тяжелый вздох прозвучал как самый красноречивый ответ. Помолчав немного, Реми всё же пояснил:       — До нашей с тобой встречи я выполнял свои обязанности скорее по привычке. Твёрдая уверенность, что у меня нет другого выбора, заставляла меня чувствовать себя так, словно я в ловушке. Я думал о долге перед отцом, о чести королевского рода, о бремени ответственности… О чём угодно, только не о своём народе. Не пытался сделать хоть что-то, чтобы сделать их жизнь лучше. Я был эгоистом, Микель. И только увидев пустые глаза и слепое подчинение, осознал, как важны человеческие жизни, свобода воли, возможность решать самому. Я не лучший король, но с этого момента постараюсь сделать всё, что в моих силах, чтобы у каждого человека в этой стране была свобода выбора. Не иллюзия выбора, не выбор меньшего из двух зол, настоящая свобода, понимаешь?       Не говоря ни слова, Микель сгрёб его в объятиях и поцеловал. Юноша не отстранился, но пробурчал:       — Я ему тут о серьёзном, а он…       — Я - сама серьёзность, — улыбнулся шерьер. — На самом деле, я пришёл сказать, что, как и обещал, уезжаю на север. Подожди, не перебивай меня, дай договорить. Привычка держать свои обещания иногда может сыграть с человеком злую шутку. И я вдруг с чего-то решил, что если попрошу тебя поехать со мной, то ты можешь… ну, не знаю, согласиться? Но теперь я вижу, что из нас двоих именно я эгоистичный ребёнок, а ты давно уже всё для себя решил.       После минутного молчания, король спросил:       — Ты… уедешь?       — А что если так?       В темноте лишь смутно читался профиль шерьера, и непонятно было, какое у него выражение лица. Голос тоже словно лишился эмоций.       — А как же наша связь? — взвился король. — Мы не сможем быть далеко друг от друга!       — Насчёт этого не переживай. С полукровками это работает несколько иначе.       Перебирая в голове всё, что успел узнать, Реми осознал, что Микель прав. Из межрасовых пар он знал всего несколько примеров. Мать и отец Микеля стремились друг к другу, и его мать понемногу сходила с ума, находясь вдалеке от своего возлюбленного. Морской царь и Льёненпапиль едва ли находились в своём уме из-за вынужденной разлуки, и всё же их тянуло друг к другу. Даже считая своего любимого мёртвым, Шелестиаль долгие годы неосознанно оставался неподалёку от города, в котором тот скрывался. Да и Лён, для которого логичнее и безопаснее было бы покинуть Этуайю, в которой его знал в лицо каждый житель, и уехать, не сделал этого.       Тем временем Антуан и Элизабет, будучи связанными, с лёгкостью предали друг друга. И Микель, если уж на то пошло, после всех обещаний и признаний, оставил Реми после первого же приказа владельца вьевии.       Казалось бы, осознав тот факта, что связь между ним и Микелем не абсолютна, он должен был почувствовать облегчение. Это ведь так его тревожило, так ограничивало его свободу. Но король не почувствовал и толики облегчения. Вместо этого, сердце охватила тревога.       — А если… Если я попрошу тебя остаться со мной? — робко спросил юноша.       — Тогда это будет только твой выбор, не продиктованный неизбежностью и необходимостью, не зависящий ни от каких связей, — его губы коснулись лба Реми оставляя тёплый след. — И мой выбор.              ***              Он пришёл в себя и сразу вспомнил, что произошло. Почти все раны на теле успели затянуться, но голова раскалывалась, словно по ней вдарили здоровенным медным тазом.       — Очнулся наконец? — услышал он знакомый голос.       Открыв глаза, Антуан огляделся. Он лежал в чистой постели, в той самой комнате, которую ему выделили по приезду в Этуайский дворец. У двери в кресле расположилась Элизабет. Взгляд её был холоден и безразличен.       — Моя вьевия… — прохрипел он.       — Она у меня, — ответила Элизабет и дёрнула шнурок, свисающий с потолка. Раздался далёкий звон колокольчика. — Но прежде, чем я решу, что с ней дальше делать, давай поговорим. Честно, без увёрток.       Прокашлявшись, Антуан усмехнулся и развёл руками:       — Дорогая, я никогда тебя не обманывал!       — Возможно, у нас с тобой разные представления о значении слова “обман”, — сказала девушка, — поэтому предпочту подстраховаться.       Дверь отворилась и в комнату вошли Мальтруй и королева.       — Добрый вечер, Лиззи, — поздоровалась королева, присаживаясь рядом с Элизабет.       Мальтруй кивнул девушке и остался стоять рядом, не сводя с Антуана пристального взгляда.       — Спасибо, что согласились помочь, — ответила Элизабет. — Это не займёт много времени. — Она обернулась к Антуану.       Мужчина переводил взгляд с обного посетителя на другого.       — Итак, ты приволокла сюда королеву, чтобы она сразу поняла, если я солгу. Браво. И, так как у тебя моя вьевия, сопротивления от меня тоже не будет, и всё же, на всякий случай вы прихватили с собой этого торгаша.       Элизабет и бровью не повела. Голосом спокойным, в меру громким, она начала свою речь.       — Пока ты был в обмороке, мы обсуждали что теперь с тобой делать. Так как мы с тобой, связаны, я не могу тебя убить. Ты без сомнения опасен для окружающих, и я бы предпочла запереть тебя где-нибудь в сырых подземельях, чтобы ты не мог умереть, но и жизнь твоя была бы не похожа на жизнь. Чтобы ты понял, каково это: чувствовать себя беспомощным. Но, к сожалению, Реми повёрнут на свободе, и он категорически против того, чтобы как-то её ограничивать, даже такому человеку как ты. К тому же, все мы знаем, какой ужас испытываешь, когда кто-то забирает твою вьевию, так что вечность угрожать тебе ею тоже негуманно. Мне, безусловно, было жаль тебя, и всё ещё жаль, потому что ты несчастен куда дольше, чем я.       — Разве я виноват в том, что ты была такой доверчивой дурочкой? — выражение лица Антуана резко контрастировало с произносимыми словами: его улыбка лучилась обаянием и располагала к себе.       — Да, была. И поплатилась за это. Но я изменилась, спасибо тебе за преподнесённый урок. А что насчёт тебя? Изменился ли ты? Или ты всё тот же обиженный, одинокий, никому не нужный ребёнок?       Улыбка сползла с лица мужчины, словно прошлогодний снег по весне.       — О, гордишься собой? Думаешь, лучше всех понимаешь меня? Я подобрал тебя на улице, ты и сама никому была не нужна. Я даже сделал тебя своей связанной, и чем ты мне отплатила?       Девушка ничуть не смутилась.       — А вот тут начинаются вопросы. Зачем ты пошёл на это?       — Ради бессмертия, конечно. А ты ради того, чтобы самоутвердиться, разве нет?       Элизабет посмотрела бросила взгляд на королеву. Та кивнула.       — Хорошо. Ты получил своё бессмертие. А я, предположим, самоутвердилась. Теперь мне интересна только одна вещь, — Элизабет подняла на него глаза, голос её вдруг дрогнул. — Действительно ли тем, что нас связало, была жалость друг к другу? Скажи, ты когда-нибудь, хотя бы недолго, любил меня?       Явно собирающийся отвечать на самые каверзные вопросы Антуан проглотил готовые сорваться с губ слова. Он некоторое время молча смотрел на Элизабет, а затем отвёл взгляд.       — Ты красива, мне нравилось с тобой спать. Но любовь - сказочка для детишек. В неё верят только наивные дураки. Мать тоже в неё верила, и чем это закончилось? Выгода и ненависть к мужеложцам, вот что нас обединило. Не любовь.       Боковым зрением он увидел, как королева качает головой и прячет улыбку.       — Что вы задумали? — спросил Антуан, глядя на то, как Мальтруй помогает женщине подняться с кресла.       — Лиззи, мы пойдём, — сказала она. — Я думаю, Реми не зря доверил это дело тебе. Ты примешь правильное решение. Нет. Только ты и сможешь его принять.       Покинув комнату Антуана, они направились к своим покоям.       — Ты правда думаешь, что так будет лучше? — спросил Мальтруй.       — Хочется верить, — кивнула королева. — Хочется дать ей шанс и право выбора, сейчас, когда её разум ничем не затуманен, и все дороги для неё открыты, интересно посмотреть, какую она выберет, — королева на мгновенье задумалась. — Хотя, меня, конечно, слегка беспокоит тот факт, что Антуан полукровка. Ты же видел, как легко он раскидал наших лучших шерьеров? Такая силища! Хорошо, что Микель на нашей стороне. Плохо, что мы так мало знаем о полукровках, — она вздохнула. — Хоть это и жестоко, но наверняка морской народ не на пустом месте ввёл правило не оставлять полукровок в живых. Неужели в твоих запасах нет ни одной истории об этом?       Мальтруй загадочно улыбнулся.       — Наши жизни слишком коротки, — сказал он. — Мы не можем знать, с чего всё это началось. Остаётся довольствоваться лишь легендами, которые передаются и пересказываются из поколения в поколение, зачастую искажаясь до неузнаваемости. Не стоит верить всему, что слышишь, моя дорогая. Пусть сказки остаются сказками, а правду мы, быть может, не узнаем никогда. Даже старейшая этуайская легенда может быть лишь отчасти правдива.       Королева фыркнула.       — Смеешь сомневаться, что богиня бабочек защищает наш народ?       — Смею сомневаться, что богиня бабочек вообще когда-либо существовала.       Приняв вид оскорблённой до глубины души особы, королева пробубнила:       — В таком случае, ты не достоин быть отцом её потомка.       Мальтруй рассмеялся, обнял женщину и чмокнул её в надутые губки.       — Давай уговоримся так: если у нашего ребёнка проявится родимое пятно в виде бабочки, то я, так и быть, признаю свою неправоту и стану самым преданным почитателем богини. Если же его не будет, значит нет никакой богини, и это лишь красивая сказка.       — Идёт, — с лёгкостью согласилась королева. — Пообещай, что когда ты проиграешь, будешь петь малышу колыбельные каждый вечер.       — Если проиграю, — поправил Мальтруй. — И это слишком жестоко по отношению к нашему будущему ребёнку. Ты же знаешь, насколько я плох в пении. Раз в неделю?       — Я думаю, малыш будет очарован твоими неуклюжими попытками петь, — засмеялась королева. — Хочу слушать твои кошачьи вопли почаще. Например, каждый вечер.       — Сударыня, кто из нас торговец, вы или я? — упрекнул её мужчина. — Так дела не ведутся! Сначала немного уступаете вы, потом немного уступаю я, и мы сходимся где-то посередине! А это значит дважды в неделю! Идёт?       — Ты ещё не проиграл, а уже торгуешься? Каждый вечер, и никак иначе!       Мальтруй подхватил её на руки и закружил по коридору. Она хохотала и хлопала его по спине. А когда он опустил её, то нежно поцеловал и сдался.       — Хорошо, только из большой любви к тебе. Каждый вечер. Но только до тех пор, пока наш малыш не скажет сам, что больше не может выносить этот ужасный вокал. Я бы на его месте поторопился, и научился говорить за пару дней, лишь бы велеть этому старому толстому коту заткнуться и больше никогда не петь.       Так они и дошли до своих покоев, перебрасываясь шуточками и планируя будущее.              ***              На утро обнаружилось, что комната Антуана пуста. На кровати ждало письмо, написанное языком Вархосии. Реми распечатал его и уже знакомым способом всмотрелся в мешанину мелких рисунков. Среди сумбурных мыслей юноша без труда уловил раскаяние и грусть. Элизабет сообщала, что отправляется в путешествие в надежде найти способ разорвать связь. Антуана она взяла с собой, так как никто лучше неё не знал его, и не мог с ним справиться. Она не рассказала, отдала ли ему его вьевию, или же припрятала её где-нибудь. Сейчас это не слишком волновало Реми. Его внимание привлёк центр письма: то место, где принято было писать самое важное.       А в центре оказалась надежда.       — Что там? — спросил Микель, заметив грустную улыбку, блуждающую на лице любимого.       — Всё хорошо, — ответил Реми. — С неё всё будет хорошо.