***
Ей было двадцать три, когда они впервые встретились. Он увидел её на улице, сидящую в рваном платье, с растрёпанной головой и синяками, что так ярко выделялись на её бледном детском личике и тонких руках. Погода, мягко говоря, была не самая подходящая для такого наряда. Она с испугом подняла на него глаза, когда он к ней подошёл. По напряжённой позе, сжатым кулакам и выступившим жевалкам было видно, что девушка была готова в любой момент наброситься на него в случае опасности. Светящий фонарь помогал разглядеть, как дрожит её тощее тело то ли от страха, то ли от холода. В шоколадных, почти чёрных глазах не было и намёка на сковывающий её ужас, только настороженность и готовность защищаться. — Привет, — всё, что он сказал ей. Ему никто не ответил. — Ты как здесь оказалась? — опять нет ответа. — Не хочешь говорить, так не говори. Я не обижусь. Мне просто интересно стало, почему ты в такой мороз сидишь здесь в одном платье. Простудишься ведь. Да и вообще, видок у тебя не очень, — Суна смотрел на неё и не мог понять, почему он остановился, завязал с ней разговор, почему терпит полное игнорирование с её стороны и не уходит. С ней ведь явно что-то случилось. Ограбили? Избили? Изнасиловали? Но незнакомка всё также сидела, оперевшись спиной на кирпичную стену и с поднятой головой смотрела вперёд, почти не моргая и смело глядя в его глаза. — Ну, ладно. Не хочешь, так не хочешь, — сказал он, снимая куртку. — Держи, а то совсем замёрзнешь. Было забавно смотреть, как взгляд, полный презрения и некой ненависти на минуту рассеялся, глаза округлились, а пухлые губы приоткрылись, образуя букву «о». Кажется, девушка хотела что-то сказать, но он молча ушёл, оставив её сидеть на прежнем месте. Родителям Ринтаро сказал, что куртку он потерял. На следующий день в дверь позвонили. Мама удивлённо позвала юношу: — Милый, это тебя. Выйдя в коридор он увидел вчерашнюю незнакомку. Она стояла в пороге, смущённо смотря себе под ноги и протягивая ему его куртку. — Привет, вот, я тут принесла тебе твою вещь. Возьми, пожалуйста, — тихо сказала она. — Можешь не волноваться, я её не надевала, так что она чистая и не заразная. Спасибо тебе. Она упрямо не поднимала на него свои прекрасные тёмные глаза, уперев их в пол. — Нет. — Что? — раздалось с двух сторон. Мама так и стояла, абсолютно ничего не понимая, а вот девушка ошарашенно подняла на него свои обворожительные глаза, в которых читалась явная озадаченность. — Почему? Я же сказала, что её не надевала. Извини, но постирать не было возможности, — произнесла она, а с её лица сразу пропало смущение. Сейчас она выглядела злой. — Нет. Не важно, надевала ты её или нет, я не привык брать вещи у чужих людей. — Но… — Я приму её, если ты назовёшь мне свое имя. С минуту незнакомка молчала, видимо, обдумывая происходящее. За это время Ринтаро увидел целый водоворот эмоций, сменяющихся на её лице от недопонимания до досады. — Хорошо. Т/и Т/ф, — бросила она, впихнула ему в руки куртку и быстро убежала. Суна стоял, полностью погружённый в свои мысли. Он думал о том, что девчонка — Т/и Т/ф — какая-то не такая, другая. На тот момент он не понимал, что именно это было, что послужило причиной для такой реакции. Юноша несколько раз проговорил её имя. Ему определённо понравилось и оно, и его обладательница.***
Ему было двадцать четыре, когда он впервые поссорился с родителями из-за отношений с Т/и. Ни мать, ни отец не хотели слышать, что их сын встречается с оборванкой из подворотни. — Нет — я сказал! — кричал отец. — Ты ни за что не будешь поддерживать с ней отношения! Посмотри на себя и на неё! На расстояние между вами! Тебя ждёт прекрасное будущее, а она сгниёт где-нибудь в канаве от СПИДа! Не хочу ничего о ней знать! Ты не будешь с ней, понял? — Сынок, послушай папу. Он дело говорит. Ну не подходит она тебе! Слишком бедная, нищая. А родители у неё кто! Какая у неё семья! Да разве же мы можем с ней сравниться! Ты не только себя загубишь, но и нас! — причитала мать. — Мне плевать на то, из какой семьи она! Родителей не выбирают! Была бы моя воля, я бы с радостью вас поменял! Вы — чёртовы эгоисты! Корыстные единоличники! Ничего кроме денег не видите! Я ухожу! Да, несправедливо было так относиться к семье, но они сами того заслужили. Всю жизнь они твердили одно: Суна должен найти себе хорошенькую куклу Барби из богатой семьи, породниться с ней и обеспечить себя деньгами. А он влюбился в Т/и Т/ф — ребёнка из неблагополучной семьи. Сердцу не прикажешь. Собрав вещи, он вылетел из квартиры. За спиной слышались рыдания матери и крики отца: — Проваливай, неблагодарный урод! Эта нищенка утащит тебя с собой в могилу! Мы вместе сдохните в какой-нибудь дыре! Не надейся на нашу помощь!***
Ей было двадцать пять, когда она впервые рассказала Ринтаро, что же всё-таки произошло с ней тем вечером. — Я сочинила песню. Понимаешь, свою собственную песню. Самую первую. Мне она так нравилась, что словами не передать. Я её соседке показала, а она учителем музыки была. Добрая женщина. Я довела её до слёз, когда пела ей. Она уговорила меня показать песнь продюсеру. Не самому известному, но продюсеру! Представляешь! Я так счастлива была! Но надо было найти платье, в котором пойти на прослушивание, прическу сделать, а у меня ничего не было. Она мне денег дала. Я по минимуму в магазине всё взяла, а остальное ей вернула. Я как раз собиралась выходить, когда домой родители вернулись. Отец озверел, когда увидел меня в нём. Оно выглядело дорого. Он схватил меня и начал орать, спрашивать, где я такие деньги взяла. Я рассказала. Зря. Он избил меня. Называл лицемерной сукой, эгоисткой, ничтожеством, которое тратит деньги на ненужные вещи. Орал, винил в том, что не оставила деньги себе, а отдала соседке. Он пинал меня своими тяжёлыми сапогами, бил по лицу кулаками, а когда понял, куда я собиралась, на моих глазах поджёг текст песни. Он был у меня в единственном экземпляре, вместе с нотами. Я не помнила его наизусть. А потом он начал меня душить, говорил, что сломает мне горло, и я не смогу не то что петь, даже говорить. По его словам я была настоящей идиоткой, бездарностью, возомнившей себя непонятно кем. Он говорил, что я должна была деньги эти отдать им, ведь мои четверо братьев голодают и ходят в обносках, а я покупаю платья. На самом деле они бы просто пропили эти деньги с матерью. Она и слова не сказала, когда он меня избивал. Пришла, села за стол и стала пить водку. Я просила её мне помощь. «Мама, мама! Мамочка! — кричала я. — Останови его, пожалуйста!» А она смотрела и я видела в её глазах смех. Ей было смешно от того, что я получаю «по заслугам». Они это так назвали. Мне было так больно и обидно. Я еле-еле двигаться могла, когда он отстал от меня. Из последних сил убежала на улицу, босиком, без верхней одежды. Идти куда-то было бесполезно. Возвращаться означало бы очередные побои, вот я и осталась у той стены. Я там тогда так замерзла, ты не представляешь. А ещё ты меня очень напугал. Я думала, что ты какой-нибудь насильник и маньяк. А ты мне куртку дал. Мне так не по себе тогда стало, я так себя корила, что подумала о тебе плохое. Решила найти тебя, у соседей узнала. Мы, оказывается, в одном дворе жили. Я очень боялась идти к тебе. До мурашек. Т/и ещё многое рассказывала. О том, как почти всю осень проходила в том рваном платье, о том, как её опять избил отец, о том, как держал голодом и запрещал братьям давать ей еду. Она говорила об этом спокойно, но глазах было лишь отчаяние и разочарование. Суна прижимал её к себе, гладил её по голове и целовал в лоб, успокаивая, скорее себя, а не её. В его голове не укладывалось, как его малышка смогла выжить в тех нечеловеческих условиях.***
Ему было двадцать шесть, когда он договорился со своим другом, и тот решил послушать пение Т/и. — Ринтаро, засранец! Ты почему раньше её не привёл? Такой талант пропадал! А Суна молчал, глядя на счастливое лицо Т/и. Его девочка улыбалась. За короткий срок она действительно показала всю себя. Страна гудела: певица, появившаяся ниоткуда, покорила всех. Т/и хвалили, звали на вечера, ужины, встречи. Хиты выходили один за другим. К своим двадцати семи она блистала на сцене. Концерт за концертом, выступление за выступлением: её успех был феерическим. Слава настила её неожиданно, но совершенно не повлияла не её характер. Т/ф продолжала скромничать, копаться в себе, находить несуществующие изъяны. «Всё должно быть идеально,» — говорила она, репетируя по двадцать часов в сутки. Ринтаро волновался и гордился, он был так рад за свою принцессу. А потом всё полетело слишком быстро. Турне, Т/ф забирает к себе братьев и прекращает общение с отцом и матерью, родители Ринтаро, которые внезапно захотели наладить отношения с сыном и его невестой, потом свадьба, потом Т/и открывает сой Детский дом и начинает активно заниматься благотворительностью. Она всё делает для сирот. На одном интервью она даёт этому объяснение: — У меня никогда не было детства. Все детские годы я провела в заботах о братьях, проблемах и бедности. Вокруг меня не было того, кто мог бы оказать поддержку, взять на себя мои недетские обязанности, поэтому я хочу донести до всех, что дети — это не взрослые. Малыши не могут нести на себе тот груз, который и большинству взрослых не осилить. Дети — лучи солнца в этом грязном мире, только они смогут его очистить, поэтому мы должны их беречь. Они не врут, не юлят. Они — это единственное спасение для всех нас. Три года были сказкой, и супруги ждали своего счастливого конца, и вот, казалось бы, он начал наступать. После многих попыток Т/и удаётся забеременеть. Долгожданное дитя приносит неописуемую радость молодым родителям. Они безумно счастливы. Суна находится на роботе, когда ему сообщают, что Т/и Т/ф была застрелена во время посещения очередного Детского дома. Вся жизнь рушится в один момент. Самое дорогое в его жизни бесследно исчезает, оставив после себя пустоту и чувство полной безысходности. Он потерял двух самых важных для него людей. Ринтаро, не задумываясь, решается на самоубийство. Он лежит в ванне, в его руке нож, напротив — фото Т/и. Его прерывает телефонный звонок. — Привет, зятёк! — слышится радостный голос с другого конца трубки. — Ну что ты там? Нашёл завещание? Хотя, думаю, эта дура не успела ничего подобного сделать, ума бы не хватило. Я, собственно, чего хочу-то. Имущество когда делить будешь, про тестя с тёщей не забудь, милок. Не мы бы, не было бы этой идиотки. В суд когда надо будет прийти, ты позвони нам, мы заберём денюжки.***
Суна образованный. Суна не эгоист. Суна всегда любил Т/и. Поэтому шесть месяцев он живёт на таблетках, чтобы хотя бы как-то продержаться без любимой. Без лекарств он не может. Ринтаро видит, как жена сидит на диване и смотри телевизор, видит, как сын весело смеётся, видит, как они все вместе счастливо живут. Это не видения, не сны, не иллюзии. Воспалённый, повреждённый мозг создаёт картины, которые так требует психика. Суна знает, что их давно нет, что он никогда не сможет прижать Т/и к себе, не услышит первый крик своего ребёнка, не увидит его взросления. Он с трудом выдерживает шесть месяцев, вступает в наследство и получает все деньги Т/и. Часть из них он отдает её братьям, остальное — в Детские дома. Отец Т/ф проклинает его в суде, называет неблагодарным ничтожеством, червём, которого он обязательно раздавит. В это же день Ринтаро находят на улице. Он не видел смысла больше ждать. Изуродованное тело не похоже на бывшего красивого молодого человека. Теперь он — кусок бездыханной плоти. Им было по двадцать девять, когда их сердца перестали биться